Ответ на определение синода от 20-22 февраля и на полученные мною по этому случаю письма
«Тот, кто начнет с того, что полюбит христианство более истины,
очень скоро полюбит свою церковь или секту более, чем христианство,
и кончит тем, что будет любить себя (свое спокойствие) больше всего на
свете».
Кольридж.
Я не хотел сначала отвечать на постановление обо мне синода, но постановление это вызвало очень много писем, в которых неизвестные мне корреспонденты — одни бранят меня за то, что я отвергаю то, чего я не отвергаю, другие увещевают меня поверить в то, во что я не переставал верить, третьи выражают со мной, единомыслие, которое, едва ли, в действительности существует, и сочувствие, на которое я, едва ли, имею право — и я решил ответить и на самое постановление, указав на то, что в нём несправедливо, и на обращения ко мне моих неизвестных корреспондентов.
Постановление синода вообще имеет много недостатков.
Оно — незаконно или умышленно двусмысленно; оно произвольно, неосновательно, неправдиво и, кроме того, содержит в себе клевету и подстрекательство к дурным чувствам и поступкам.
Оно — незаконно или умышленно двусмысленно потому, что если оно хочет быть отлучением от церкви, то оно не удовлетворяет тем церковным правилам, по которым может произноситься такое отлучение; если же это есть заявление о том, что тот, кто не верит в церковь и её догматы, не принадлежит к ней, то это само собой разумеется, и такое заявление не может иметь никакой другой цели, как только ту, чтобы, не будучи в сущности отлучением, оно бы казалось таковым, что собственно и случилось, потому, что оно так и было понято.
Оно — произвольно, потому что обвиняет одного меня в неверии во все пункты, выписанные в постановлении, тогда, как не только многие, но почти все образованные люди в России разделяют такое неверие и беспрестанно выражали и выражают его и в разговорах, и в чтении, и в брошюрах, и книгах.
Оно — неосновательно, потому, что главным поводом своего появления выставляет большое распространение моего совращающего людей лжеучения, тогда, как мне хорошо известно, что людей, разделяющих мои взгляды, едва ли есть сотня, и распространение моих писаний о религии, благодаря цензуре, так ничтожно, что большинство людей, прочитавших постановление синода, не имеют ни малейшего понятия о том, что мною писано о религии, как это видно из получаемых много писем.
Оно содержит в себе явную неправду, утверждая, что, со стороны церкви, были сделаны относительно меня не увенчавшиеся успехом попытки вразумления, тогда, как ничего подобного никогда не было.
Оно представляет из себя то, что, на юридическом языке, называется клеветой, так как в нём заключаются заведомо несправедливые и клонящиеся к моему вреду утверждения.
Оно есть, наконец, подстрекательство к дурным чувствам к поступкам, так как вызвало, как и должно было ожидать, в людях непросвещённых и нерассуждающих, озлобление и ненависть ко мне, доходящие до угроз убийства и высказываемые в получаемых мною письмах.
(Теперь ты предан анафеме и пойдёшь по смерти в вечное мучение и издохнешь, как собака... анафема ты, старый чёрт... проклят будь, — пишет один. Другой делает упрёки правительству за то, что я не заключён ещё в монастырь, и наполняет письмо ругательствами. Третий пишет: «Если правительство не уберёт тебя, мы сами заставим тебя замолчать»; письмо кончается проклятиями.
Чтобы уничтожить прохвоста тебя, — пишет четвертый, — у меня найдутся средства... — Следуют неприличные ругательства).
Признаки такого же озлобления, после постановления синода, я замечаю и при встречах с некоторыми людьми.
В самый же день 25 февраля, когда было опубликовано постановление, я, проходя по площади, слышал обращённые ко мне слова: «Вот дьявол в образе человека…», и, если бы толпа была иначе составлена, очень может быть, что меня бы избили, как избили, несколько лет тому назад, человека у Пантелеймоновской ча-совни.
Так что, постановление синода вообще очень нехорошо; то, что в конце постановления сказано, что лица, подписавшие его, молятся, чтобы я стал таким же, как они, не делает его лучше.
Это — так, вообще; в частностях же, поста-новление это — несправедливо в следующем.
В постановлении сказано: «Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на господа и на Христа его и на святое его достояние, явно перед всеми отрёкся от вскормившей и воспитавшей его матери, церкви православной.
То, что я отрёкся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо.
Но, отрёкся я от неё не потому, что я восстал на господа, а напротив, только потому, что всеми силами души желал служить ему.
Прежде чем отречься от церкви и единения с народом, которое мне было невыразимо дорого, я, по некоторым признакам усумнившись в правоте церкви, посвятил несколько лет на то, чтобы исследовать теоретически и практически учение церкви: теоретически — я перечитал всё, что мог, об учении церкви, изучил и критически разобрал догматическое богословие; практически же — строго следовал, в продолжение более года, всем предписаниям церкви, соблюдая все посты и посещая все церковные службы.
И я убедился, что учение церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же — собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского учения.
(Стоит только почитать требник и проследить за теми обрядами, которые, не переставая, совершаются православным духовенством и считаются христианским богослужением, чтобы увидать, что все эти обряды — ни что иное, как различные приёмы колдовства, приспособленные ко всем возмож-ным случаям жизни.
Для того, чтобы ребёнок, если умрёт, пошёл в рай, нужно успеть помазать его маслом и выкупать, с произнесением известных слов. Для того, чтобы родильница перестала быть нечистою, нужно произнести известные заклинания.
Чтобы был успех в деле или спокойное житьё в новом доме, для того, чтобы хорошо родился хлеб, прекратилась засуха, для того, чтобы путешествие было благополучно, для того, чтобы излечиться от болезни, для того, чтобы облегчилось положение умершего на том свете, для всего этого и тысячи других обстоятельств есть известные заклинания, которые, в известном месте и за известные приношения, произносит священник.)
И я действительно отрёкся от церкви, перестал исполнять её обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей, и мёртвое моё тело убрали бы поскорей, без всяких над ним заклинаний и молитв, как убирают всякую противную и ненужную вещь, чтобы она не мешала живым.
То же, что сказано, что я «посвятил свою литературную деятельность и данный мне от бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и церкви» и т.д., и что «я в своих сочинениях и письмах, во множестве рассеваемых мною так же, как и учениками моими, по всему свету, в особенности же, в пределах дорогого отечества нашего, проповедую с ревностью фанатика ниспровержение всех догматов православной церкви и самой сущности веры христианской», то это — несправедливо.
Я никогда не заботился о распространении своего учения.
Правда, я сам для себя выразил в сочинениях своё понимание учения Христа и не скрывал эти сочинения от людей, желавших с ними познакомиться, но никогда сам не печатал их; говорил же людям о том, как я понимаю учение Христа, только тогда, когда меня об этом спрашивали.
Таким людям я говорил то, что думаю, и давал, если они у меня были, мои книги.
Потом сказано, что я «отвергаю бога, во святой троице славимого, создателя и промысителя вселенной, отрицаю господа Иисуса Христа, богочеловека, искупителя и спасителя мира, пострадавшего нас ради человеков и нашего ради спасения и воскресшего из мёртвых, отрицаю бессеменное зачатие по человечеству Христа господа и девство до рождества и по рождестве пречистой богородицы».
То, что я отвергаю непонятную троицу и не имеющую никакого смысла в наше время басню о падении первого человека, кощунственную историю о боге, родившемся от девы, искупляющем род человеческий, то это — совершенно справедливо.
Бога же — Духа, бога — любовь, единого бога — начало всего, не только не отвергаю, но ничего не признаю действительно существующим, кроме бога, и весь смысл жизни вижу только в исполнении воли бога, выраженной в христианском учении.
Еще сказано: «не признаёт загробной жизни и мздовоздаяния».
Если разуметь жизнь загробную, в смысле второго пришествия, ада с вечными мучениями, дьяволами, и рая — постоянного блаженства, то, совершенно справедливо, что я не признаю такой загробной жизни.
Но жизнь вечную и возмездие здесь и везде, теперь и всегда, признаю до такой степени, что, стоя по своим годам на краю гроба, часто должен делать усилия, чтобы не желать плотской смерти, то есть, рождения к новой жизни, и верю, что всякий добрый поступок увеличивает истинное благо моей вечной жизни, а всякий злой поступок уменьшает его.
Сказано также, что я отвергаю все таинства. Это — совершенно справедливо.
Все таинства я считаю низменным, грубым, не соответствующим понятию о боге и христиан-скому учению колдовством и, кроме того, нарушением самых прямых указаний евангелия.
В крещении младенцев вижу явное извраще-ние всего того смысла, который могло иметь кре-щение для взрослых, сознательно принимающих христианство.
В совершении таинства брака над людьми, заведомо соединявшимися прежде, и в допущении разводов и в освящении браков разведённых вижу прямое нарушение и смысла, и буквы евангельского учения.
В периодическом прощении грехов на исповеди вижу вредный обман, только поощряющий безнравственность и уничтожающий опасение перед согрешением.
продолжение следует...