В Китае в начале I века от Р. X. власть централизованной администрации была ослаблена, что привело к усилению позиций провинциальных влиятельных домов, многие из которых были экономически сильными и крупными хозяйствами, владевшими немалыми землями и большим количеством зависимых людей, прежде всего, так называемых гостей (бинькэ, дянькэ, инкэ), т. е. клиентов, работавших на земле хозяина в качестве арендаторов, батраков, подчас даже рабов, а также использовавшихся в качестве слуг и стражников, местного ополчения. Словом, ситуация для молодой, только складывавшейся империи была весьма затруднительной, в некоторых отношениях критической. Помочь решить сложные проблемы могли лишь решительные реформы.
   Первая попытка реформ была предпринята в годы правления малолетнего Ай-ли, незадолго до Рождения Христа. Эту попытку постигла неудача, что и подстегнуло к решительному шагу Ван Мана, родственника императора Пип-ди (1–5 годы от Р. X.), регента при малолетнем наследнике престола и ревностного конфуцианца. Отчетливо понимая причины кризиса и явственно сознавая, что возможности его ограничены, он решился на крутые меры. В 8 году Ван Ман низложил очередного ханьского императора, малолетнего Ин-ди, и провозгласил императором себя в качестве родоначальника новой династии Синь.
   Идейными вдохновителями переворота были конфуцианцы, потребовавшие сожжения легистских трактатов Шан Яна и Шань Фейцзы. Ван Ман объявил, что восстановит «счастливые порядки древности». Он основывался при этом на более или менее фальсифицированной конфуцианской канонической книге, якобы восходившей к династииЧжоу — «Своде обрядов Чжоу» (зафиксировавшей изустную традицию). В частности, Ван Ман провозгласил восстановление древней системы группового общинного землевладения цзинь тянь, пообещал раздать землю всем безземельным и установить равные земельные наделы для всех в общине. Это обещание, естественно, выполнено не было.
   Вопрос был в том, кому и как проводить реформы. С общим ослаблением государственной власти императоры обычно теряли контроль над ней, а то и вовсе становились игрушками в руках соперничавших друг с другом клик, прежде всего из числа временщиков, связанных с родней той или иной императрицы, а также становившихся все более влиятельными евнухов гарема. Неустойчивости власти центра способствовала и неустоявщаяся система комплектования аппарата чиновников наряду со складывавшейся еще со времен У-ди практикой выдвижения в ряды чиновничьей элиты тех выпускников столичной конфуцианской школы Тай-сюэ, кто лучше других выдерживал конкурсные экзамены, существовали и иные способы. В их числе — традиционный метод выдвижения «мудрых и способных» теми из должностных лиц, кто готов был поручиться за своего протеже. Практически это вело к устройству на теплые местечки родни, что тоже сказывалось на качестве администрации.
   Ослабевавшая в условиях кризиса бюрократия центра старалась сохранить в своих руках контроль за администрацией по всей империи, а сильные дома, т. е. влиятельные представители местной элиты, всячески противодействовали этому. Они выдвигали своих представителей, которые стремились, и небезуспешно, комплектовать низшие эшелоны власти, уездные органы управления.
   Таким образом, прежде всего следовало любыми способами подорвать силу и влияние местных сильных домов и, разогнав временщиков, резко упрочить позиции государственной власти в империи.
   Для этого в качестве первой и главной меры все частновладельческие, равно как и государственные, земли были обьявлены неотчуждаемой «царской землей» (ван тянь), а свободная купля-продажа их была строго воспрещена. Конфискованные таким образом земли предназначались для распределения между всеми земледельцами страны по принципу зафиксированной в трактате «Мэн-цзы» системы цзин-тянь. Эта идеальная система землепользования якобы практиковалась в древности и сводилась к тому, что каждый пахарь имел свое поле: центральное поле в квадрате из девяти участков по 100 му обрабатывалось восемью земледельцами совместно в пользу казны, за что каждый из восьми получал окраинные поля по 100 му в качестве личного надела. Утопичность системы не смутила Ван Мана, ибо главным для него был не строгий порядок в разделенных на квадраты полях, а сам генеральный принцип, заложенный в схему цзин-тянь, при котором нет места никаким посредникам между земледельцами и казной.
   Ван Ман объявил частных рабов «частнозависимыми» (сы-шу). Очевидно, тем самым частные рабы, основные производители материальных благ, превращались в государственных (царских) рабов, находящихся в зависимости от частного лица. Частным лицам было запрещено покупать и продавать земли и связанных с ними рабов. Работорговля, вообще, была ограничена, вплоть до запрещения. Тем не менее государственное рабство было сохранено, а количество государственных рабов увеличилось: теперь вместе с «преступниками» обращали в рабство всех членов пяти семей, связанных с семьей виновного круговой порукой. Таким образом были обращены в рабство сотни тысяч свободных, множество их погибало при пересылке — мужчин везли в деревянных клетках, закованные женщины и дети шли пешком.
   Под видом борьбы с ростовщичеством Ван Ман фактически пытался сосредоточить ссудные операции в руках государства, для увеличения доходов которого он неоднократно менял денежный чекан, ухудшал качество металла. В империи резко возросли цены. Значительно увеличены были и налоги; поземельный налог возрос до 1/2 доли урожая. Тяжелыми налогами были обложены ремесленники. Кроме того, Ван Ман специальным указом снова ввел потерявшие уже силу государственные монополии на вино, соль, железо.
   Ван Ман издал эдикт о борьбе против частной выплавки монет. «Тех из пяти человек, которые, зная <о преступлении>, не сообщили об этом <местным властям>, - всех лишить свободы, <превратив> в государственных рабов».
   Указ Ван Мана о земле и рабах вызвал повсеместное ожесточенное сопротивление. Через три года Ван Ман вынужден был издать новый указ, отменяющий первый и разрешающий свободную продажу земель и рабов. Предпринятая им в дальнейшем новая попытка частичными мерами вторгнуться в права рабовладельцев повлекла за собой массовые волнения. Трудности усугубляла начатая Ван Маном война с сюнну, возобновившими набеги на Китай. В конце 1 века до Р. X. сюнну активизировали свои действия на северозападных границах империи и подчинили своему влиянию весь Западный край, перехватив торговлю на Великом шелковом пути. Ван Ман рассчитывал вытеснить сюнну из Западного края, восстановить функционирование Великого шелкового пути и выгодами внешнеторгового баланса предотвратить финансовую катастрофу. Но война была проиграна. Неудачная кампания против сюнну, потребовавшая от империи предельного напряжения, привела к полному истощению казны.
   Реформы Ван Мана при умелом проведении их в жизнь могли вывести страну из состояния кризиса. Но слишком резкое и энергичное проведение их в жизнь, да еще в столь необычно утопических формах, которые являла собой система цзин-тянь, вызвало сильное сопротивление в стране, что породило экономический хаос, сумятицу и расстройство.
   По всей стране начались восстания воинов, земледельцев, мелких торговцев, пастухов и др. Во главе их стояли наиболее отчаявшиеся элементы: разорившиеся общинники, рабы, батраки. Их отряды принимали своеобразные названия: «Зеленый лес», «Медные кони», «Большие пики», «Железные голени», «Черные телята».
   Жестокие репрессии центральных властей не помогли — восстания только ширились.
   Самым мощным было восстание «Краснобровых» в Шаньдуне (18 год от Р. X.). Поводом для него стало катастрофическое изменение русла Хуанхэ в 11 году от Р. X., дамбы на которой давно не ремонтировались. При выходе на равнину Хуанхэ разделилась на два мощных, устремившихся к Желтому морю потока, один — к северу, а другой — к югу от Шаньдунского полуострова, и Шаньдун оказался таким образом полностью отрезанным от остальной территории Китая. Огромные области были затоплены, другие страдали от голода.
   Возможно, Ван Ман со временем сумел бы жесткой рукой навести нужный порядок, сделав при этом необходимую корректировку в реформах, но судьба распорядилась иначе: разлив Хуанхэ привел к гибели сотен тысяч людей, затоплению многих возделываемых полей, разрушению поселков и городов. Для воспитывавшегося в рамках определенной религиозно-культурной традиции народа, включая и самого Ван Мана, это означало, что великое Небо недовольно реформами и предупреждает о том. Ван Ман вынужден был не только открыто покаяться, но и отменить значительную часть изданных им указов.
   Но было уже поздно. Пострадавшие от наводнения беженцы образовали повстанческий отряд во главе с бедняком Фань Чуном, который приказал своим приверженцам в качестве опознавательного знака выкрасить в красный цвет брови. Огромная армия Ван Мана, названная «Зубами тигра», которую он послал против «Краснобровых», стала разбегаться. «Краснобровые» и другие повстанцы со всех сторон двинулись к синьской столице Чанани. В 23 году от Р. X. она была взята отрядом «Зеленого леса», возглавляемым потомком ханьской династии Лю Сюанем, тут же объявленным императором под именем Гэн-ши.
   После трех дней осады во дворце был схвачен и обезглавлен Ван Ман, тело его изрубили на куски. Но затем движение раскололось, и началась гражданская война.
   В 25 году от Р. X. Чанань захватили отряды «Краснобровых», Гэн-ши был убит, а императором провозгласили бедного пастуха (якобы дальнего отпрыска царского рода Ли). Однако повстанцы не смогли долго продержаться в столице. В городе Лояне объявился новый император из дома Хань — Лю Сю (Гуан У-ди). Ему удалось нанести «Красным бровям» ряд поражений и к 29 году окончательно подавить их движение.

В период временного упадка Ассирии в стране произошло несколько восстаний, подрывающих могущество ассирийского государства. Покончить с ними удалось царю Тиглатпаласару III, который вступил на ассирийский престол в тяжелое для страны время. Северные владения были почти целиком потеряны, границы Ассирии по среднему Тигру подвергались постоянным нападениям соседей. Некоторые области от Ассирии отпали.
   Тиглатпаласар III был сторонником наступательной внешней политики. Ему удалось вернуть Ассирии ее былую славу и превратить ее в могущественную державу. Он возобновил завоевательные походы ассирийских царей.
   Свою деятельность Тиглатпаласар III начал с коренной реорганизации военного дела. Ассирийское ополчение, выступавшее в случае крайней опасности, грозившей стране, теперь состояло из всего взрослого мужского населения, способного носить оружие. Кроме того, была создана постоянная регулярная армия («царский полк»), находившаяся на полном царском обеспечении. В войско привлекалась и беднота, которая частично или полностью была обезземеленной. Наконец имелась личная гвардия царя, охранявшая его особу.
   В армии ввели однотипное вооружение. Ассирийское войско делилось на пехоту, конницу, колесничих и обоз. Самым привилегированным родом войск, в состав которого входили зажиточные люди, были колесничие. Колесница запрягалась парой коней; третий конь — обычно пристяжной — использовался как запасной. Наступательное оружие ассирийской армии было железным, а оборонительное — бронзовым. Тяжелая пехота носила панцири из пластинок и остроконечные шлемы и была вооружена щитами, копьями и короткими мечами. Легкие пехотинцы делились на стрелков из лука, пращников и метателей дротиков; их обороняли специальные щитоносцы. В ассирийской армии было развито искусство сооружения понтонов, лагерей с круговым валом и поперечными улицами, осадных насыпей, таранов и т. п.
   В Библии встречается довольно подробное описание походов ассирийской армии Так, о воинах Ассирии сообщается следующее: «…они не знают усталости и дремоты, нельзя заметить ни у кого распущенного пояса или развязанного ремня у сандалий. Скачут по вершинам гор, как горцы, бегут они и, как храбрые воины, взлетают на стену, и каждый идет своей дорогой, и не сбивается с пути своего, и не давят друг друга, даже падая на копья, остаются невредимыми..»
   Став на путь новых походов и завоеваний, Тиглатпаласар III сам возглавил свое войско. Захватнические войны Тиглатпаласара III имели организованный характер. Они предусматривали пленение населения завоеванных стран в значительно больших масштабах, чем это было ранее. Иногда число пленных, переселенных в другие области, доходило до 200 тыс. человек. В среднем 30–35 процентов населения покоренных областей переводилось либо в центральную часть страны, либо в другие провинции, а на освобожденные земли переселенцев селили другие народы Аристократия Дамасского царства, например, была переселена в Наири.
   Проводя свою тактику, Тиглатпаласар III преследовал две цели: ликвидировать постоянные очаги восстания в покоренных областях и создать себе там крепкую опору в лице переселенцев; лишить разноплеменные народы опоры и единства в борьбе за свою независимость. В новых округах жители создавали себе и новые семьи, разноплеменные народы, объединяемые Ассирийской империей, смешивались, что, в свою очередь, уменьшало опасность каких-либо восстаний и смут. В дальнейшем эти расчеты далеко не всегда оправдывались, но на первых порах известная стабилизация была достигнута.
   Отношение к военнопленным было иное — более строгое. Они двигались со связанными руками и с кандалами на ногах. Их сопровождали и погоняли ассирийские воины. Благодаря этой системе ассирийское войско получало новые многочисленные резервы. Большая численность пленных являлась государственными рабами, остальные же либо продавались, либо раздавались частным рабовладельцам.
   Тиглатпаласар III по-новому организовал и управление завоеванными областями. Во главе вновь образованных округов ставились наместники, которым подчинялись ассирийские военные гарнизоны. По своим размерам эти новые округа были более мелкими, чем в прежние времена, что облегчало управление. Таким образом, в каждом округе была создана твердая опора царю; особые чиновники исправно собирали для него подати и поступающую добычу и занимались созданием новых военных подразделений. Кроме этого, Тиглатпаласар установил порядок обеспечения провиантом ассирийских гарнизонов в завоеванных областях. Воины приписывались к отдельным крестьянским дворам, которые были обязаны их кормить.
   Каждый округ, и в том числе его столица, вносил в государственную казну определенные налоги. Устанавливалась строгая, дисциплинированная централизованная власть Ассирии над захваченными народами.
   Ассирийская империя при Тиглатпаласаре III была главным образом торговой, перекачивающей богатства Западной Азии в Ассирию. Само собой разумеется, что мирная торговля не исключала и прямого грабежа, служившего дополнительным источником обогащения ассирийской рабовладельческой державы. Благодаря реорганизации армии и реформам Тиглатпаласар III смог приступить к новой завоевательной политике. Он ставил своей задачей полностью покорить западные владения Урарту, затем пространство между Евфратом и Средиземным морем, Сирию, Финикию, Палестину, Аравию и Египет, захватывая новые торговые пути для дальнейшего обогащения Ассирии.
   Первый удар Тиглатпаласар III нанес на юге против стран, угрожавших ассирийским границам. Царем Урарту в это время был Сардури II (сын Аргишти I). Он разработал грандиозный план с целью отрезать Ассирию от Средиземного моря. Сардури намеревался привлечь на свою сторону противников Ассирии и, объединившись в единую мощную коалицию, нанести удар. Этим планам, однако, не суждено было сбыться.
   В 743 году Тиглатпаласар разгромил объединенные войска Сардури и его союзников. Противники вынуждены были отступить в горы.
   После этой крупной победы ассирийцев Тиглатпаласар получил дань не только от побежденных стран, но и от правителей Дамаска, Тира, Куэ и Кархемыша. Другое сражение (возможно, в том же походе или позже) произошло в Коммагене. Эта область была расположена по течению Евфрата (северо-западнее Месопотамии). И в этом случае успех был на стороне ассирийцев, вследствие чего урартский царь Сардури бежал и лагерь его оказался захваченным ассирийцами. Урарты были отброшены за Евфрат.
   Последующие годы ушли на подготовку похода на запад, в Сирию, где ставилась цель подчинить город Арпад. Осада этого города продолжалась три года (с 741 по 739-й). Вокруг Арпада были расположены мелкие арамейско-хеттские царства, которые в какой-то степени связывали Сирию с Малой Азией. Эти царства по-разному относились к Ассирии. Например, царь Самала был лоялен к Ассирии, остальные поддерживали Сардури.
   В 738 году ассирийский царь одержал победу над неугодными ему царствами. Девятнадцать сирийских городов он превратил в новую ассирийскую провинцию, доходившую до моря у Библа, с центром в Симире. Первым наместником новых провинций был назначен сын царя и наследник ассирийского престола — Салманасар.
   Вся северная часть Сирии, т. е. долина Оронта с побережьем, была захвачена Тиглатпаласаром. Население этих земель переселили в Наири.
   В 735 году Тиглатпаласар III совершил новый поход в глубь Ванского царства, чтобы разделаться со все еще опасным северным противником. Сардури был разбит, нижняя часть города Ван разрушена, но крепость, где заперся царь, взять не удалось. После своего поражения в 735 году царство Урарту потеряло большую часть территории в верховье и у истоков Тигра, а также между озером Ван и районом слияния рек Арацани с Евфратом.
   В стране Уллуба Тиглатпаласар построил новый город. Он назвал его Ашшурикиши, в стране Куллимери водрузил свою статую. Затем Тиглатпаласар вновь подготовил поход на запад, где против Ассирии создалась коалиция во главе с царем Дамаска Рецином и израильским царем Пекахией. На стороне Дамаска и Израиля стоял Ганнон, правитель Газы и правитель Эдома.
   К коалиции не примкнул иудейский царь Ахаз, который сообщил Тиглатпаласару о планах враждебных ему царей. Ахаз жаловался на соседние государства, которые «теснят его со всех сторон», и умолял ассирийского царя о помощи. «Раб твой и сын твой я, — сообщал он, — приди и защити меня от руки царя сирийского и царя израильского, восставших против меня». Свою просьбу Ахаз подкрепил золотом и серебром. В 734 году Тиглатпаласар двинул свои полки на помощь Ахазу. Ганнон вынужден был сбежать в Египет, но вскоре вернулся и принес богатую дань ассирийскому царю. Израильское царство было покорено, весь север его отторгнут, и часть населения уведена в плен.
   Крупнейшим успехом Тиглатпаласара III было взятие Дамаска, который пал в 732 году. Царя Рецина казнили. Пекахия пал жертвой бунта. Затем правил Факей, но в 732 году до Р. X. на его место был посажен ставленник Ассирии — Осия. Цари Тира и Сидона, Эдома и Амона, Газы и Асколона покорились ассирийскому владыке, направив ему богатые дары золотом и серебром.
   Разгром некогда могущественного Дамасского царства имел большое политическое значение: прекратило свое существование арамейское государство в Сирии, а создавшаяся обстановка предопределила и конец Израильского царства, которое, окруженное ассирийскими владениями, стало беспомощным.
   В 729 году Тиглатпаласар захватил Вавилон и присоединил Вавилонию к своему царству. После смерти вавилонского царя Набонасара, Тиглатпаласар сам стал царем Вавилона, под именем Пулу.
   В 727 году Тиглатпаласар III умер. Пользуясь неограниченной властью, он оставил своему сыну Салманасару V огромное и богатое наследство. Благодаря своим победоносным походам Тиглатпаласар стал владыкой почти всей Сирии и Палестины.
   Путь к Средиземному морю был открыт. Ассирия возвратила себе главенствующую роль в Передней Азии.

Энвер Ходжа родился в октябре 1908 года в южной Албании (город Гирокастра) в семье служащих Отец был известным адвокатом, преподавал французский язык в корчинском лицее. Мать — учительница музыки В то время Албания являлась турецкой колонией, и семья Ходжа была в числе тех, кто составлял оппозицию турецкому господству.
   В 1926 году Ходжа окончил начальную шкоду в Гирокастре, затем лицей в городе Корче (1930). Увлекался музыкой, писал стихи, организовывал диспуты и литературные вечера. К 25 годам Энвер, успевший овладеть французским и турецким языками, публиковался в прессе и начал знакомиться с трудами Маркса, Энгельса и Ленина.
   В 1930 году он поступил на факультет естественных наук университета в Монпелье (Франция), который окончил с отличием (1934). Ходжа познакомился с деятелями албанской секции Французской компартии, а также с такими видными коммунистическими деятелями, как М. Кашен, М. Торез, А. Барбюс, Л. Арагон. Ходжа сотрудничал в «Юманите», редактировал албанский коммунистический бюллетень. Он восхищался деятельностью Сталина и ВКП(б), считая, что Албании нужна именно такая партия. Энвер усердно переводил на албанский важнейшие речи Сталина, постановления большевистской партии, выступления лидеров Коминтерна.
   Энвер Ходжа, будучи членом Французской компартии, в 1935–1936 годах побывал в Бельгии, где вступил в Бельгийскую компартию, публиковался в ее печатных органах. В своих статьях Ходжа обрушивался на троцкистов, бухаринцев, «албанских монархо-фашистов» (в 20-х годах в Албанииутвердился монархический режим А. Зогу). Греческая и итальянская секции Коминтерна помогли Ходже наладить связи с коммунистическим подпольем в Албании, которое стремилось сформировать свою коммунистическую партию.
   Весной 1936 года Энвер Ходжа возвратился в Албанию, где преподавал французский язык в корчинском лицее. Ходжу избрали в руководящий состав коммунистических групп в Корче и Тиране, а в своем родном городе Гирокастре он возглавил такую группу.
   В 1938 году в парижской больнице умер от чахотки лидер корчинских коммунистов А. Кельменди. Ходжа, поддержанный греческой и французской секциями Коминтерна и лично Г. Димитровым, возглавил эту группу.
   Жизнь революционера — нелегальное положение, запрет на работу в Албании, аресты — создавала вокруг Ходжи привлекательный ореол «борца за народное дело» и приносила ему известность в среде албанской оппозиции. По настоянию лидеров албанской секции Французской компартии и его собственной просьбе, содержащейся в письме на имя М. Кашена и Г. Димитрова, в марте 1938 года Ходжа был направлен в СССР, где он находился чуть больше года. В Москве Энвер учился в институте Маркса-Энгельса-Ленина и в Институте иностранных языков, продолжая заниматься переводами на албанский речей и книг Сталина, Молотова, Вышинского. В апреле 1938 года он впервые встретился со Сталиным и Молотовым. Эта встреча явилась важнейшим событием в жизни, способствовала идейной убежденности Ходжи, пообещавшего своим собеседникам сплотить албанских коммунистов в единую большевистскую партию. Это обещание он впоследствии сдержал.
   Впоследствии Ходжа часто приезжал в гости к Сталину, он побывал на всех его дачах, присутствовал на заседаниях политбюро ЦК ВКП(б). У Ходжи сложились доверительные отношения с Молотовым и сыном Сталина — Василием. Дата рождения Сталина (с 1949 года) была провозглашена общенациональным праздником Албании, а официальная дата его кончины (5 марта) стала днем всеалбанского траура.
   В апреле 1939 года Албанию оккупировали войска Муссолини. По решению Исполкома Коминтерна Ходжу переправили в Албанию вместе с двумя помощниками из ЦК ВКП(б), которые обеспечивали связь со Сталиным.
   Итальянский оккупационный суд заочно приговорил Ходжу к смерти. Но несмотря на это он активно занимался антифашистской деятельностью: писал прокламации и статьи, организовывал, работая на нефтепромыслах, лесоразработках, в морских портах, профсоюзах, участвовал в акциях протеста против итальянских оккупантов.
   Одновременно с этим он старался добиться руководящего положения в создававшейся тогда компартии Албании.
   В Албании участились диверсии и другие акты саботажа против итальянцев.
   Партизанские отряды все чаще вступали в бои с оккупантами и коллаборационистами. Наиболее активным партизанское движение было в южной Албании, его уководителями являлись Ходжа, Шеху, Банлуку, Леши, Пеза. Подпольная конференция коммунистов Албании, созванная в Тиране 7 ноября 1941 года, провозгласила создание Компартии Албании. Ее первым секретарем был избран соперник Ходжи К. Дзодзе. Заместителем Дзодзе стал Энвер. Он же был утвержден в качестве главнокомандующего партизанскими формированиями.
   В 1942 году Ходжа женился на 20-летней Неджимие Руфи, дочери рабочего нефтепромысла из города Кучова. Она стала единомышленником мужа во всех его начинаниях. Была членом политбюро, секретарем ЦК, председателем Демократического фронта Албании (так с 1946 года стал называться созданный в 1943 году Национально-освободительный фронт).
   Осенью 1942 года Ходжа приехал в Москву, где встретился со Сталиным, Молотовым, Ждановым, Маленковым, Микояном и Димитровым. Он заверил своих старших товарищей в неотвратимости разгрома фашистов и их пособников, в намерении построить социализм в Албании на основе учения Ленина — Сталина. В конце пребывания Ходжи в Москве СССР выступил с заявлением (декабрь 1942 года), в котором подчеркивалась необходимость восстановления независимости Албании и отвергались территориальные претензии Италии и Греции к этой стране. Данное заявление явилось ударом по планам Черчилля, который не исключал возможности раздела после войны Албании между Италией, Грецией и Югославией.
   После разгрома нацистов под Сталинградом и Курском и успешных операций Албанской народно-освободительной армии (АНОА) стратегическая инициатива в Албании полностью перешла к коммунистам.
   В 1944 году немецкие войска в Албании были разгромлены, их остатки ушли в Югославию, АНОА участвовала в освобождении северо-западной Греции, а также Черногории, Македонии и Косово. С октября 1944 года Э. Ходжа стал премьер-министром и одновременно министром иностранных дел во вновь сформированном правительстве. Верховным главнокомандующим Энвер Ходжа оставался вплоть до своей кончины.
   На Потсдамской конференции (1945) Сталин предостерег Черчилля от реализации планов раздела Албании. О своей поддержке новой Албании Сталин заявил Ходже также лично в период его визита в СССР в июне 1945 года. Ходжа присутствовал на Параде Победы, побывал в Сталинграде, получил заверения в советской технической и научной помощи. Уже в августе 1945 года в Албанию прибыли первые советские пароходы с продовольствием, оборудованием, машинами, медикаментами. В страну стали приезжать из СССР геологи, нефтяники, конструкторы, преподаватели, врачи. Сотни албанских студентов начали обучаться в советских вузах. В том же году Ходжа заявил, что Албания пойдет по пути СССР, ей предстоит индустриализация, коллективизация, «культурное перевоспитание народа».
   Сразу после войны возник конфликт между Ходжей и Тито. Тито, Джилас и Кардель уговаривали Энвера поддержать идею образования конфедерации и вхождения Албании в состав Югославии. Но Ходжа был непреклонен. Он убеждал Политбюро ЦК ВКП(б) в опасности политики Тито, предупреждал, что Белград обманывает сталинское руководство.
   Ходжа и его сторонники, поддерживаемые Москвой, в 1947 году совершили переворот в партии. Энвер стал первым секретарем ЦК, а М. Шеху — его первым заместителем. Позднее, в 1954 году, Шеху был назначен премьер-министром.
   Летом 1947 года Ходжа вновь приехал в СССР. Сталин вручил ему орден Суворова, который Энвер всегда надевал во время официальных церемоний. Албании был предоставлен льготный кредит на закупку разнообразных советских товаров. Ходжа заявил на обеде в Кремле, что «Сталин и Советский Союз — наши спасители и товарищи. Мы, албанцы, клянемся вам в вечной дружбе и преданности». В 1950 году Албания вступила в СЭВ, а в 1955 году — в Варшавский Договор.
   Став лидером партии, Ходжа назвал своим именем первый в Албании автомеханический комбинат, построенный в Тиране в 1946 году с помощью СССР. Впоследствии имя Ходжи было присвоено несметному количеству заводов, колхозов, улиц, школ, горных вершин, а также столичному университету. I съезд Албанской компартии (вскоре переименованной в партию труда), состоявшийся в 1948 году, декларировал приверженность опыту СССР и ВКП(б), солидаризировался с Коминформбюро и призвал албанцев выполнять «сталинские пятилетки». На этом съезде присутствовал и выступил Шепилов. В 1948–1951 годах в стране и партии бушевала кампания «борьбы с врагами народа и агентурой Тито». Все прежнее руководство ЦК во главе с К. Дзодзе было расстреляно. Родственники «изменников» также подлежали репрессиям.
   Согласно уголовному кодексу Албании (1948) максимальный срок ссылки или тюремного заключения составлял 30 лет. А за анекдоты про Ходжу или Сталина грозила высшая мера.
   II съезд Албанской партии труда (1952) объявил о завершении восстановления страны и ее планомерном развитии. Первый 5-летний план Албании был разработан в советском Госплане. Сталин и Ходжа внесли в этот план ряд корректив, после чего его направили в Албанию, где разворачивались коллективизация сельского хозяйства, строительство электростанций и предприятий, перерабатывавших разнообразное албанское сырье. Начали развиваться связи Албании с Китаем, Вьетнамом, ГДР и другими странами «народной демократии». В начале 50-х годов в Тиране и Дурресе были сооружены заводы-дубликаты ЗИС и ЗИМ — подарок Сталина Албании. С помощью СССР строились железные дороги и школы, новые города и поселки, оснащалась албанская армия.
   Речь Ходжи на XIX съезде КПСС изобиловала панегириками Сталину, СССР, проклятиями в адрес США, Запада и Тито. Еще будучи в Москве, Ходжа одобрил очередную «чистку» в Албании, которая продолжалась до 1955 года. Вернувшись в Тирану в январе 1953 года, он чуть позже узнал о кончине Сталина.
   Ходжа понял, что теперь остался один. Он стал более осторожным с новыми лидерами в Москве и более жестким в своей собственной стране. В течение двух недель траура Энвер Ходжа никого не принимал, нигде не появлялся. 5 марта 1953 года он под предлогом внезапной болезни не поехал на похороны Сталина. Не присутствовал в те дни в Москве и Мао Цзэдун. И Ходжа и Мао подозревали окружение Сталина в заговоре против «хозяина».
   Внешне ничего не менялось: Ходжу, как и прежде, в советской прессе называли другом и союзником, а Албанию — братской страной. Но подспудно противоречия нарастали. Ходжа был не согласен с политикой либерализации жизни СССР, проводимой Хрущевым. На XX съезде КПСС, когда Хрущев выступил с закрытым докладом о «культе личности» Сталина, Ходжа и Чжоу Энлай в знак протеста покинули съезд, не дождавшись его закрытия.
   Вскоре состоялся III съезд АПТ (1956), на котором многие делегаты, под влиянием хрущевского доклада в Москве, подвергли резкой критике Ходжу и Шеху. Предполагают, что эта акция была подготовлена с помощью хрущевского Политбюро. Ходже пришлось признать свои «ошибки», он пообещал их не повторять.
   Однако в том же году в Албании началась новая кампания борьбы с «реставраторами капитализма», в ходе которой были репрессированы сотни оппонентов Ходжи и члены их семей. Руководство Албании (вместе с лидерами КНР) отказалось от десталинизации географических названий и страны в целом. Более того, в канун 80-летия Сталина Э. Ходжа учредил орден Сталина. Советско-албанские отношения ухудшились и через несколько лет были прерваны на долгие годы. Одновременно с этим албанские лидеры сблизились с Китаем. Руководство КНР в 1957 году заверило Ходжу в политической и экономической поддержке.
   Летом 1959 года Хрущев приехал в Албанию, надеясь заставить ее лидеров изменить политику, и пригрозил прекратить помощь Тиране. Разногласия урегулировать не удалось.
   В условиях конфронтации с другими соцстранами Восточной Европы Ходжа призывал «жить, работать и бороться как в окружении», исходя из тезиса «строительства коммунизма в окружении ревизионистов и империалистов». На вооружение были взяты советские лозунги и методы тридцатых-сороковых годов.
   В 1962 году Албания вышла из СЭВ, а в 1963 году заявила, что не намерена выплачивать долги СССР и его союзникам.
   Ходжа переориентировался на Китай и буквально «закрыл» страну для всего остального мира. В шестидесятые-семидесятые годы Албания не могла не сотрудничать с Китаем, ибо его экономическая и техническая помощь была ей необходима. Располагая разнообразными природными ресурсами, страна остро нуждалась в перерабатывающих отраслях промышленности, коммуникациях, в инвестициях и квалифицированных кадрах. Оборонный потенциал Албании тоже поддерживался в те годы за счет импорта. Поэтому Ходжа, несмотря на идеологическую «несовместимость» с маоистами, всячески содействовал албано-китайскому сотрудничеству.
   С 1962 по 1972 год Албания представляла интересы КНР в ООН, а с 1972 года китайцы и албанцы в ООН совместно клеймили Москву и Вашингтон, призывали развивающиеся страны объединиться в борьбе со сверхдержавами. Для КНР Албания долгое время оставалась единственным политическим союзником в Европе и мире, «глашатаем» в ООН и важным пропагандистским партнером.
   В Албании все было подчинено «блокадной» жизни. Проводились «антиревизионистские» кампании, «чистки» партгосаппарата. В стране ускоренно внедрялся продуктообмен, заменявший товарно-денежные отношения. Гражданам было запрещено иметь автомашину, дачу, слушать рок-музыку, джаз, носить джинсы, пользоваться «вражеской» косметикой и т. п. Был принят закон о запрете религий и «перепрофилировании» храмов и мечетей. Ходжа заявил: «У албанцев нет идолов и богов, но есть идеалы — это имя и дело Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина».
   В конце шестидесятых годов КНР пошла на примирение с Западом. Албано-китайские отношения резко ухудшились. В 1968 году Ходжа заявил о выходе из Варшавского Договора в связи с его агрессией в Чехословакии. Ходжа продолжал оказывать помощь Индокитаю, арабским странам, жертвам израильской агрессии (а также Западносахарской республике, провозглашенной в 1967 году и боровшейся с марроканской интервенцией), активизировал отношения с Кубой. В связи с сокращением экономических контактов с Китаем Албания возобновила торговлю со странами СЭВ, кроме СССР. Продолжая критиковать Тито, Ходжа санкционировал торговый обмен и с этой страной. Но от сотрудничества с Западом Албания по-прежнему решительно отказывалась.
   Правда, Энвер Ходжа с уважением относился к де Голлю, который, в свою очередь, симпатизировал Ходже и Албании, не зависящей от США и СССР. Это способствовало развитию албано-французских связей, в том числе и в военной области. По многим проблемам (Палестина, Индокитай, Южная Африка, ядерные вооружения) де Голль и Ходжа имели сходные позиции.
   После VII съезда АПТ (1976) в Албании был принят закон, запрещавший иностранные кредиты и займы. К тому времени в стране действовал социально-экономический механизм, являвшийся точной копией механизма, действовавшего в 1946–1953 годах в СССР. Албания перешла к полному самообеспечению продовольствием, медикаментами, промышленным и энергетическим оборудованием, стала экспортировать многие промышленные товары, сокращая вывоз сырья. Ходжа уже мог позволить себе рассориться с Китаем, еще более усилив централизацию всех ресурсов Албании и ее внешнеполитическую изоляцию. Однако некоторые коллеги Ходжи (Баллуку, Келлези, Лубоня) пытались убедить его активизировать связи со странами СЭВ и с Югославией, не идти на «масштабный» разрыв с КНР.
   Ходжа, как и Сталин, не прощал даже малейшего непослушания. Он объявил колеблющихся врагами народа и партии. В стране вновь была развернута «чистка кадров всех уровней», продолжавшаяся вплоть до кончины Энвера.
   В 1977 году Китай прервал всякие отношения с Албанией. Бывшие «друзья» превратились в «банду оппортунистов и наймитов Запада». После ссоры с Китаем Албания стала еще более закрытой, чем после ее разрыва с СССР. Неосталинские кампании в стране стали ежегодными.
   Ходжа считал, что если политические деятели, а тем более коммунисты имеют привилегии, то партия не может считаться коммунистической, а страна — социалистической. По его указанию с середины восьмидесятых годов снижалась зарплата работников партгосаппарата, сэкономленные деньги шли на увеличение окладов рабочих и служащих, оплаты труда в сельском хозяйстве, пенсий и пособий. В 1960 году был отменен подоходный налог, а в 1985 году упразднен налог на холостяков и малосемейных. С середины семидесятых годов до 1990 года включительно в стране ежегодно снижались розничные цены на многие товары и услуги. Но жизненный уровень населения не увеличивался.
   VIII съезд АНТ (1981) провозгласил победу социализма и начало строительства коммунизма в Албании. Одновременно Ходжа начал пробовать расширять внешнеэкономические связи.
   Экономические причины вынудили Албанию увеличить торговлю с Югославией, скандинавскими странами, со странами СЭВ (кроме СССР), Ираном и возобновить с 1984 года торговый обмен с Китаем.
   Ходжа так и не помирился с СССР. Советское руководство не отвечало на критику Тираны с 1965 года. Албанию просто замалчивали в средствах массовой информации.
   Для тогдашних советских пропагандистов этой страны как бы не существовало. В 1978 и 1983 годах ЦК КПСС предлагал Тиране нормализовать отношения, но в ответ получал лишь ругань и невыполнимые ультиматумы.
   В 1983–1985 годах здоровье Ходжи резко ухудшилось, он перенес инфаркты, инсульты, у него обострился диабет. В марте 1985 года врачи предписали Ходже длительный отдых ввиду нарастающей сердечной недостаточности. Ходжа не послушал совета врачей и продолжал работать. Ночью 11 апреля 1985 года после кровоизлияния в мозг Энвер Ходжа скончался.
   Траур в Албании длился 9 дней. Из-за рубежа в Тирану допустили только лидеров «истинных марксистско-ленинских партий» и эмиссаров из КНДР, Вьетнама, Кубы, Румынии, Лаоса, Кампучии, Ливии, Никарагуа, Ирана и Ирака. Телеграммы соболезнования, присланные из зарубежных стран, в том числе из СССР, Китая и Югославии, албанцы отправили обратно. Кроме соболезнований от Ф. Кастро, Н. Чаушеску, Ким Ир Сена и вьетнамского руководства. Прощание с Ходжой происходило во дворце имени Сталина в Тиране.

Генрих VII (1485–1509), первый король из династии Тюдоров, сумел успокоить Англию после продолжительной Войны Алой и Белой розы. С помощью конфискаций имущества провинившихся дворян Генрих скопил значительное состояние. Мать Генриха VIII, Елизавета Йоркская, умерла от родов, когда ему было 12 лет. Брат его, принц Уэльский, Артур, умер 15-летним от туберкулеза в апреле 1502 года. Генрих был немедленно помолвлен с вдовой своего брата, Екатериной Арагонской, дочерью испанских монархов Фердинанда и Изабеллы. Через семь лет, вскоре после смерти своего отца, 11 июня 1509 года Генрих женился на ней. Так как Екатерина уже была замужем за его братом, нужно было разрешение папы на преодоление препятствия родства первой степени по боковой линии. Разрешение было дано в 1505 году.
   Генрих VIII, отличавшийся красивой внешностью и потрясающей энергией, приобрел в первые годы своего царствования искреннее народное расположение. Он также показал себя в начале правления усердным католиком и написал книгу против учения Лютера в защиту семи таинств, за что папа Лев X дал ему титул «защитника веры». Но позже Генрих сам провел в Англии Реформацию. Поводом к такой перемене взглядов послужило следующее обстоятельство.
   Как уже упоминалось, Генрих VIII был женат на испанской принцессе Екатерине Арагонской, дочери Фердинанда II Католика. Около двадцати лет они жили мирно, пока Генрих не увлекся прелестной Анной Болейн, фрейлиной королевы. И тогда он вспомнил, что брак их с Екатериной по правилам Церкви незаконен, так как она была прежде женой его брата. Генрих начал хлопотать в Риме о разводе. Но папа Климент VIII, боясь оскорбить императора Священной Римской империи Карла V, племянника Екатерины Арагонской, медлил с решением. В 1531 году Генрих VIII объявил себя верховным главой церкви в своих владениях. Для расторжения брака короля с Екатериной Арагонской теперь уже не требовалось разрешения папы. В 1533 году король отпраздновал свадьбу с Анной Болейн; имя Екатерины Арагонской после этого стало знаменем всех противников Реформации.
   Папа написал ему об отлучении, но послание не произвело никакого действия. Генрих отвечал на папские проклятия уничтожением католических монастырей, огромные богатства и земли которых он отбирал в свою пользу или раздавал придворным.
   Англиканская церковь не приняла учения ни Лютера, ни Кальвина, а явила свой особый вид Реформации. Она отвергла власть папы, монашество, безбрачие священников; приняла богослужение на английском языке и причащение под обоими видами, но удержала сан епископа и большую часть католических обрядов при богослужении. Поэтому Англиканская церковь иначе называется Епископальной.
   Реформация в Англии не встретила большого противодействия со стороы народа: власть папы здесь была гораздо слабее, чем в Юго-Западной Европе, и в народе уже давно распространялись разные мнения, несогласные с католичеством (например, учение Виклифа и идеи гуманистов).
   Разрыв с Римом был ускорен Анной Болейн, особо заинтересованной в нем и сумевшей использовать для этого своих сторонников и свою секретную службу.
   Анна, проведшая юные годы при французском дворе и основательно ознакомившаяся там с искусством придворных интриг, начала упорную борьбу против кардинала Уолси. Королевская фаворитка подозревала, и не без основания, что кардинал, внешне не возражая против развода Генриха с Екатериной, на деле вел двойную игру. Фактически Анна сумела создать свою собственную разведывательную сеть, руководителями которой стали ее дядя, герцог Норфолк, председатель Тайного совета, и другие лица, в том числе английский посол в Риме Френсис Брайан, являвшийся кузеном Анны. Он сумел добыть письмо Уолси, в котором тот умолял папу не удовлетворять просьбу Генриха. После этого король не пожелал слушать оправдания кардинала и тот был казнен.
   Та же участь постигла и Томаса Мора, блестящего писателя-гуманиста, автора бессмертной «Утопии». В 1532 году он, к крайнему неудовольствию Генриха, попросил освободить его от должности лорда-канцлера.
   В 1534 году Мор был вызван в Тайный совет, где ему предъявили различные лживые обвинения. Опытный юрист, он без труда опроверг эту не очень умело придуманную клевету. Новое обвинение возникло в связи с парламентским актом от 30 марта 1534 год. По этому закону был положен конец власти папы над английской церковью, дочь короля от первого брака Мария объявлялась незаконнорожденной, а право наследования престола переходило к потомству Генриха и Анны Болейн. Король поспешил назначить специальную комиссию, которой было предписано принимать клятву верности этому парламентскому установлению.
   Мор заявил о согласии присягнуть новому порядку престолонаследия, но не вводимому одновременно устройству церкви (а также признанию незаконным первого брака короля). 17 апреля 1534 года, после повторного отказа дать требуемую клятву, Мор был заключен в Тауэр. В 1535 году он был казнен. Католическая церковь позднее причислила Мора к лику святых.
   Первое известие о том, что палач сделал свое дело, застало Генриха и Анну Болейн за игрой в кости. Король остался верен себе и при получении этой вести. «Ты, ты причина смерти этого человека», — с неудовольствием бросил Генрих в лицо жене и вышел из комнаты. Он уже решил мысленно, что Анна, родившая девочку (будущую Елизавету I) вместо желанного наследника престола, последует за казненным канцлером. Повода долго ждать не пришлось.
   Дело о «заговоре» было поручено канцлеру Одли, который, видимо, решил заодно объявить злоумышленниками всех своих личных врагов Король разъяснял придворным, что Анна нарушила «обязательство» родить ему сына. Здесь явно сказывается рука божья. Следовательно, он, Генрих, женился на Анне по наущению дьявола, Анна никогда не была его законной женой, и он волен поэтому вступить в новый брак.
   Генрих всюду жаловался на измены королевы, называл большое число ее любовников.
   «Король, — не без изумления сообщал императорский посол Шапюи Карлу, — громко говорит, что более ста человек имели с ней преступную связь. Никогда никакой государь и вообще ни один муж не выставлял так повсеместно своих рогов и не носил их со столь легким сердцем». Генрих написал даже драму на эту тему, которую сам разыгрывал перед придворными. Впрочем, в последнюю минуту король опомнился: часть посаженных за решетку была выпущена из Тауэра и обвинение было выдвинуто только против первоначально арестованных лиц.
   В обвинительном акте утверждалось, что существовал заговор с целью лишить жизни короля. Анне инкриминировалась преступная связь с придворными Норейсом, Брертоном, Вестоном, музыкантом Смитоном и, наконец, с ее братом Джорджем Болейном, графом Рочфордом. В пунктах 8 и 9 обвинительного заключения говорилось, что изменники вступили в сообщество с целью убийства Генриха и что Анна обещала некоторым из подсудимых выйти за них замуж после смерти короля.
   Пятерым «заговорщикам», кроме того, вменялись в вину принятие подарков от королевы и даже ревность по отношению друг к другу, а также то, что они частично достигли своих злодейских замыслов, направленных против священной особы монарха. «Наконец, король, узнав о всех этих преступлениях, нечестивых поступках и изменах, — говорилось в обвинительном акте, — был так опечален, что это вредно подействовало на его здоровье». 12 мая 1536 года начался суд над Норейсом, Брертоном, Вестоном и Смитоном.
   Несмотря на отсутствие улик, суд приговорил их к «квалифицированной» казни — повешению, снятию еще живыми с виселицы, сожжению внутренностей, четвертованию и обезглавливанию.
   Отсутствие каких-либо реальных доказательств вины было настолько очевидным, что король отдал приказание судить Анну и ее брата Рочфорда не судом всех пэров, а специально отобранной комиссией. Исход процесса был предрешен. Анну приговорили к сожжению, как ведьму, или к обезглавливанию, как на то будет воля короля.
   Еще быстрее был проведен суд над Рочфордом, хотя он отрицал все обвинения. Генрих назначил казнь через два дня после суда над Рочфордом. Всем дворянам «квалифицированная» казнь по милости короля была заменена обезглавливанием.
   Через 12 часов после провозглашения развода Генриха с Анной Болейн в Тауэр прибыл королевский приказ обезглавить бывшую королеву. Казнь Анны была отмечена одним новшеством. Во Франции было распространено обезглавливание мечом. Генрих решил тоже применить меч взамен обычной секиры и первый опыт провести на собственной жене. Правда, не было достаточно компетентного специалиста — нужного человека пришлось спешно выписывать из Кале. Палач был доставлен вовремя и оказался знающим свое дело. Опыт обезглавливания прошел удачно.
   По какому-то странному капризу Генрих решил жениться в третий раз именно в день казни Анны. Очередная избранница короля Джейн Сеймур приходилась ему родней в третьей степени, что по церковным правилам служило препятствием для брака. Однако архиепископ Кранмер знал свое дело не хуже искусника из Кале. Как раз тогда, когда палач показывал собравшейся толпе свое искусство владения мечом, Кранмер издал разрешение на новый брак Генриха. Бракосочетание было совершено прежде, чем остыло обезглавленное тело второй жены короля.
   В падении Анны большую роль сыграл ее бывший союзник — государственный секретарь, позднее канцлер казначейства Томас Кромвель, который использовал для этой цели свою секретную службу. В условиях обострения внутреннего положени страны, наличия массы недовольных он применял созданную им разведывательную сеть прежде всего в полицейских целях.
   Был только один человек — Генрих VIII, интересы которого всегда выигрывали от деятельности министра. Кромвель сыграл ведущую роль в утверждении главенства монарха над церковью, в расширении полномочий королевского Тайного совета, права которого были распространены на север Англии, Уэльс, Ирландию. Кромвель заполнил нижнюю палату парламента креатурами двора и превратил ее в простое орудие короны. Он сумел резко увеличить доходы казны за счет конфискации монастырских земель, а также обложения торговли, развитие которой он поощрял умелой протекционистской политикой.
   Однако успехи Кромвеля (как в былое время его предшественника, кардинала Уолси) вызывали все большее чувство ревности у самовлюбленного Генриха, приходившего в ярость от умственного превосходства своего министра.
   После кончины третьей жены короля, Джейн Сеймур (она умерла после родов, подарив Генриху наследника престола), Кромвель повел переговоры о новой невесте для своего государя. Выбор пал на дочь герцога Клевского Анну. Придирчивый Генрих взглянул на портрет, написанный с другого портрета Анны Клевской знаменитым Гансом Гольбейном, и выразил согласие. Этот «германский брак» был задуман в связи с наметившейся угрозой образования мощной антианглийской коалиции в составе двух ведущих католических держав — Испании и Франции, готовых, казалось, на время забыть разделявшее их соперничество. Кроме того, брак с протестанткой должен был еще более углубить разрыв главы англиканской церкви с Римом.
   В конце 1539 года Анна Клевская двинулась в путь. Всюду ее ожидала пышная встреча, предписанная 50-летним женихом. Изображая галантного рыцаря, он решил встретить свою невесту в Рочестере, в 30 милях от Лондона. При встрече с 34-летней немкой Генрих не поверил своим глазам и почти открыто выразил свое «недовольство и неприятное впечатление от ее личности», как сообщал наблюдавший эту сцену придворный.
   Свое неудовольствие король не скрыл от приближенных. Отныне Генрих только и думал, как бы отделаться от «фламандской кобылы», как он окрестил свою нареченную. С проклятиями, мрачный, как туча, король решил все-таки жениться. О том, что новобрачная ему в тягость, Генрих VIII объявил на другой же день после свадьбы. Однако некоторое время он еще воздерживался от открытого разрыва.
   Оставалось определить: так ли уж опасен этот разрыв? В феврале 1540 года герцог Норфолк, противник «германского брака» и теперь враг Кромвеля, отправился во Францию. Он убедился, что франко-испанское сближение не зашло далеко. Во всяком случае ни Карл, ни Франциск не предполагали нападать на Англию. А ведь именно ссылкой на эту угрозу Кромвель мотивировал необходимость «германского брака».
   Норфолк привез свои радостные для Генриха известия и взамен узнал не менее приятную новость для себя: на королевские обеды и ужины, куда допускались самые близкие люди, была приглашена племянница герцога юная Екатерина Говард.
   Кромвель (в апреле 1540 года он получил титул графа) пытался нанести контрудар: его разведка постаралась скомпрометировать епископа Гардинера, который, подобно Норфолку, стремился к примирению с Римом. Министр произвел также конфискацию имущества Ордена иоаннитов: золото, поступавшее в королевское казначейство, всегда успокаивающе действовало на Генриха.
   7 июня к Кромвелю зашел его бывший сторонник, а ныне тайный недруг Томас Риели, приближенный Генриха. Он намекнул, что короля надо избавитьот новой жены. Министру предлагали освободить короля от Анны Клевской, чтобы расчистить дорогу для Екатерины Говард — племянницы его врага.
   Пока Кромвель размышлял над полученным приказом, Генрих уже принял решение: прежде чем освободиться от новой жены, необходимо отделаться от надоевшего министра (возможно, у короля помимо изложенных мотивов были и другие побудительные причины покончить с Кромвелем). Риели по приказу короля в тот же день, 8 июня, составил королевские письма, обвинявшие Кромвеля в нарушении разработанного Генрихом плана нового церковного устройства.
   Вчера еще всемогущий министр стал обреченным человеком, отверженным, отмеченным печатью королевской немилости. Он был доставлен в Тауэр. Не успели захлопнуться за ним двери темницы, как королевский посланец во главе 50 солдат занял по приказу монарха дом Кромвеля и конфисковал все его имущество.
   Враги Кромвеля поспешили распространить слухи о его преступлениях — одно страшнее другого. Пример подавал сам король, объявивший, что Кромвель пытался жениться на принцессе Марии (обвинение, впрочем, подсказанное Норфолком и Гардинером). В обвинительном заключении, вскоре представленном в палату общин (с Кромвелем решили расправиться без суда, путем принятия парламентом акта об осуждении), о многолетнем ближайшем помощнике Генриха говорилось как о «самом гнусном изменнике», поднятом милостями короля «из самого подлого и низкого звания» и отплатившем предательством, о «гнусном еретике».
   Но до казни ему предстояло сослужить еще одну службу королю. Кромвелю было приказано изложить все обстоятельства, связанные с женитьбой Генриха на Анне Клевской: подразумевалось, что бывший министр сможет тем самым облегчить развод Генриха с четвертой женой. И Кромвель написал, что Генрих неоднократно говорил о решимости не использовать своих «прав супруга» и что, следовательно, Анна осталась в своем прежнем, «дозамужнем» состоянии.
   Развод был произведен без особых затруднений — Анна Клевская удовлетворилась пенсией в 4 000 фунтов стерлингов, двумя богатыми манорами, а также статусом «сестры короля», ставящим ее по рангу непосредственно вслед за королевой и детьми Генриха. А Кромвелю осталось дать отчет о некоторых израсходованных суммах и узнать о награде, полагавшейся ему за меморандум о четвертом браке короля. Утром 28 июля 1540 года Кромвелю сообщили, что Генрих в виде особой милости разрешил ограничиться отсечением головы, избавив осужденного от повешения и сожжения на костре. Правда, казнь должна была свершиться в Тайберне, а не на Тауэр-хилле, где обезглавливали лиц более высокого происхождения.
   Отдав это милостивое распоряжение, Генрих, снова ставший женихом, сделал все необходимое и мог теперь отбыть из столицы на отдых со своей 18-летней невестой Екатериной Говард.
   За убийством Кромвеля по приказу короля последовало «очищение» Тауэра от государственных преступников. Сожгли в качестве еретиков приближенных министра — Джерома, Р. Бэрнса, Т. Гаррета. Тогда же на эшафот была отправлена 70-летняя графиня Солсбери. Единственным преступлением этой старой женщины, которая, цепляясь за жизнь, отчаянно билась в руках палача, было ее происхождение: она принадлежала к династии Йорков, свергнутой 55 лет тому назад.
   Вместе с тем и Генрих отнюдь не был тем однолинейным, примитивным тираном, каким он может казаться по многим своим поступкам. Он более всех был убежден в своей избранности, в том, что сохранение и упрочение власти короны являются его первейшим долгом. Расправа с Кромвелем, как и предшествовавшая ей казнь Анны Болейн, сразу же поставила вопрос: а как это отразится на неустойчивой новой церковной ортодоксии, учреждению которой столь способствовал павший министр?
   В жаркие июльские дни 1540 года неподалеку от того места, где голова Кромвеля скатилась на плаху, продолжала заседать комиссия епископов, уточнявшая символы веры государственной церкви. Казнь Кромвеля заставила большинство сторонников сохранения или даже развития церковной реформы переметнуться в более консервативную фракцию, возглавлявшуюся епископом Гардинером. Однако Кранмер остался непреклонным. Двое из его бывших единомышленников, Хит и Скалп, благоразумно принявшие теперь сторону Гардинера, пытались уговорить его подчиниться воле короля, отказаться от своих взглядов, на что архиепископ возразил, что король не будет доверять таким епископам, которые в угоду монарху готовы изменить своим убеждениям. Узнав об этом богословском споре, Генрих неожиданно принял сторону Кранмера, взгляды которого были утверждены. Личная жизнь короля тем временем шла своим чередом. За Анной Клевской вскоре последовала Екатерина Говард — молоденькая племянница герцога Норфолка, двоюродная сестра Анны Болейн. Новая королева не очень устраивала сторонников углубления церковной реформы вроде Кранмера. До поры до времени Кранмер и его друзья предпочитали скрывать свои планы. Юная Екатерина приобрела большое влияние на своего пожилого супруга, кроме того, она могла родить сына, что очень укрепило бы ее положение при дворе.
   В октябре 1541 года враги королевы нашли долгожданный повод. Один из мелких придворных служащих, Джон Ласселс, на основе свидетельства своей сестры, ранее служившей няней у старой герцогини Норфолк, донес Кранмеру, что Екатерина была долгое время в связи с неким Френсисом Дергемом, а некто Мэнокс знал о родинке на теле королевы. Партия реформы — Кранмер, канцлер Одли и герцог Хертфорд — поспешила известить ревнивого мужа Кранмер передал королю записку.
   Собрался Государственный совет. Все «виновные», включая Мэнокса и Дергема, были сразу схвачены и допрошены. Кранмер навестил совершенно ошеломленную свалившимся на нее несчастьем молодую женщину, которой не исполнилось и 20 лет. Обещанием королевской «милости» Кранмер выудил у Екатерины признание, а тем временем удалось вырвать нужные показания у Дергема и Мэнокса. Генрих был потрясен. Он молча выслушал на заседании совета добытые сведения и потом вдруг начал кричать. Этот вопль ревности и злобы заранее решил участь всех обвиняемых.
   Вскорости схватили еще одного «виновного» — Келпепера, за которого Екатерина собиралась выйти замуж, прежде чем на нее обратил внимание Генрих, и которому она, уже став королевой, написала очень благосклонное письмо. Дергем и Келпепер были приговорены, как обычно, к смерти. После вынесения приговора 10 дней продолжались перекрестные допросы — они не выявили ничего нового. Дергем просил о «простом» обезглавливании, но «король счел его не заслуживающим такой милости». Подобное снисхождение было, впрочем, оказано Келпеперу. 10 декабря оба они были казнены.
   Послушный парламент принял специальное постановление, обвиняющее королеву. Ее перевели в Тауэр. Казнь состоялась 13 февраля 1542 года. На эшафоте Екатерина призналась, что до того, как она стала королевой, любила Келпепера, хотела быть его женой больше, чем владычицей мира, и скорбит, став причиной его гибели. Однако вначале она упомянула, что «не нанесла вреда королю». Ее похоронили рядом с Анной Болейн.
   Последние годы Генриха прошли сумрачно. Всю жизнь им вертели фавориты, он не привык повседневно заниматься государственными делами, даже не подписывал бумаг.
   Взамен этого к ним прикладывали печать с изображением монаршей подписи. В 40-х годах XVI века внешнеполитическое положение Англии стало сложным, и не было ни Уолси, ни Кромвеля, которые могли бы уверенно направлять корабль английской дипломатии в бурных водах европейской политики.
   Готовясь к надвигавшейся войне, король сменил увлечения. Ранее претендовавший на лавры поэта, музыканта и композитора, он теперь занимался составлением военных планов, схем укреплений и даже техническими усовершенствованиями: Генрих придумал телегу, способную при движении молоть зерно. Королевские идеи встречались хором восторженных похвал английских военачальников. Исключение составляли лишь дерзкие иностранные инженеры — итальянцы и португальцы, которых обиженный изобретатель приказал изгнать из страны.
   Вместе с тем король искренне не понимал, почему люди не хотят признать его апостолом мира и справедливости. В речах, обращенных к парламенту, король теперь принимал позу мудрого и милосердного отца отечества, позабыв на время о тысячах казненных по его приказу, о графствах, разоренных королевскими войсками, еще совсем недавних народных движениях. Советники пытались скрывать от Генриха неприятные известия, чтобы, как выразился Гардинер, «сохранять спокойствие духа короля». Никто не был гарантирован от вспышек монаршего гнева. Новая жена Генриха, Екатерина Парр, едва не попала в Тауэр за высказывание не понравившихся королю религиозных взглядов.
   Парламент принял билль, по которому католиков вешали, а лютеран сжигали заживо. Иногда католика и лютеранина привязывали спиной друг к другу и так возводили на костер. Был издан закон, повелевавший доносить о прегрешениях королевы, а также обязывавший всех девиц, если монарх изберет их в жены, сообщать о своих провинностях. «Я действую по указанию свыше», — разъяснял Генрих.
   16 июля 1546 году дворянку Анну Эскью сожгли в Лондоне за отрицание обедни.
   Тогда же на костер были отправлены и другие еретики (в их числе Ласселс — доносчик, погубивший Екатерину Говард). А в августе сам Генрих уже пытался убедить французского короля Франциска 1 совместно запретить обедню, т е. уничтожить католичество в обоих королевствах. Последовали новые аресты и казни.
   Теперь подошла очередь и герцога Норфолка, которого настигла все усиливающаяся подозрительность короля. Напрасно из Тауэра он напоминал о своих заслугах по истреблению изменников, включая Томаса Кромвеля, также занимавшегося уничтожением всех королевских недругов и предателей. Сыну Норфолка графу Серрею, талантливому поэту, отрубили голову на Тауэр-хилле 19 января 1547 года. Казнь самого Норфолка была назначена на 28 января. Его спасла болезнь короля. У постели умирающего придворные, едва скрывая вздох облегчения, торговались из-за государственных постов, которые они займут при будущем 9-летнем короле Эдуарде VI. За несколько часов до предстоявшего обезглавливания Норфолка Генрих скончался на руках у Кранмера.
   В правление Генриха VIII, продолжавшееся с 1509 по 1547 год, Англия стала не только страной, где политическая борьба особенно часто принимала вид судебных процессов, — она прочно удерживала первенство и по числу инсценированных политических процессов сдутыми обвинениями и сфабрикованными «доказательствами».
   Каприз монарха нередко решал долгую скрытую борьбу, которую вели соперничавшие придворные группировки. Путь к победе шел через завоевание или сохранение его благосклонности, неудача часто стоила головы. Правда, этому предшествовала формальность судебного процесса по обвинению в государственной измене. Но судьи, обычно Тайный совет, т. е. группа лордов, принадлежавших к стану победителей (или перебежавших в него), лишь оформляли результаты победы. Присяжные, участвовавшие в менее значительных процессах, фактически назначались шерифами — верными слугами короны. Юстиция вообще не отличалась склонностью к милосердию в этот кровавый век, и вся государственная машина была направлена на подавление недовольства обезземеленных крестьян. Считалось, что не менее 72 000 человек было повешено за годы правления Генриха VIII.

Власть клана Сомосы в Никарагуа — явление необычное даже для стран Центральной Америки, столь богатых на одиозные примеры диктаторских режимов Этот клан, правление которого основывалось на произволе и насилии, просуществовал почти 45 лет, до победы сандинистской революции в 1979 год у К тому же власть здесь передавалась от отца к сыновьям, что тоже случается в этом регионе довольно редко Анастасио Сомоса Гарсиа безраздельно правил страной в течение 20 лет, хотя конституция Никарагуа запрещала одному и тому же лицу быть президентом больше одного срока (4 года).
   Известным человеком был уже дед диктатора — Бернабе Сомоса, носивший кличку «Семь платков». Именно столько платков, как утверждают, использовал разбойник Бернабе для того, чтобы стереть кровь со своих рук. Когда Бернабе наконец повесили в городе Ривас, его сын Анастасио, отец Гарсия Сомосы, на «заработанные» папашей деньги приобрел кофейную плантацию Сан-Маркос в департаменте Карасо. Упорным трудом он сумел нажить себе приличное состояние. В этом поместье 1 февраля 1896 года родился Анастасио Гарсия Сомоса, или Тачо, как его называли в детстве.
   Тачо рано стал увлекаться азартными играми, вином и женщинами. Отец отправил его в Филадельфию, в бизнес-школу, но в Америке Анастасио вместо учебы занялся перепродажей подержанных автомобилей, а доходы от своего бизнеса просаживал в игорных домах. Тогда Сомоса-старший вернул сына в Никарагуа, приобрел для него трактир и женил на Сальвадоре, дочери доктора Луиса X Дебайле и Касимиры Сакасы, сестры будущего президента Никарагуа Хуана Б. Сакасы.
   Женитьба не остепенила Тачо. Очень скоро трактир пошел с молотки за карточные долги, та же участь постигла и поместье Сан-Маркос, доставшееся Анастасио в наследство от отца. Чтобы поправить финансовые дела, Анастасио стал фальшивомонетчиком. В 1921 году его арестовали вместе с сообщником и будущим начальником штаба Национальной гвардии Камило Гонсалесом. Хотя супруги Дебайле презирали Сомосу и старались не общаться с ним, они использовали свои связи, чтобы замять дело.
   В Манагуа Сомоса по поручению Фонда Рокфеллера занимался модернизацией в городе уборных, за что его прозвали «маршалом клоак», потом принял участие в выступлениях против консервативных правительств З. Чаморро и А. Диаса, поддерживаемых американскими войсками, высадившимися в Никарагуа. В 1912 году Тачо вступил в армию генерала Монкады, одного из деятелей Либеральной партии.
   В 1926 году военные формирования Либеральной партии сместили президента Адольфо Диаса Дебайле были влиятельными фигурами в Либеральной партии и помогли своему зятю Сомосе выдвинуться. Исполнение обязанностей заместителя министра иностранных дел в правительстве президента Хосе Марии Монкады Сомоса совмещал со службой переводчиком при экспедиционном корпусе морской пехоты США в Никарагуа. Генерал Калвин Б. Мэтьюс, последний американский шеф-директор национальной гвардии Никарагуа, рекомендовал на свое место Сомосу. В ноябре 1932 года новый президент Хуан Батиста Сакаса назначил генерала Сомосу командовать Национальной гвардией. В январе 1933 года последний американский солдат покинул Никарагуа.
   Генерал Сандино вел партизанскую войну с американскими оккупантами в течение семи лет, вынудив их покинуть страну. Сандино стал настоящим героем Никарагуа. Вслед за уходом американцев «генерал свободных людей» подписал соглашение с президентом Сакасой о прекращении военных действий. Сандино сохранял личную охрану. Партизанам выделялись около местечка Вивили (на границе департаментов Нуэва-Сеговия и Хинотега) земли для создания сельскохозяйственного кооператива. Тем временем Сомоса постепенно прибирал гвардию к рукам. Чтобы избавиться от неугодных ему офицеров, он спровоцировал несколько заговоров и мятежных выступлений среди гвардейцев. Сомосе удалось заручиться доверием начальника генштаба генерала Г. Абаусы.
   Сомоса утверждал, что Сандино сдал властям только негодное ему оружие, а остальное припрятал. Шеф-директор гвардии требовал полного разоружения сандинистов гвардейцами и ликвидации его охранного батальона. Сомоса направил в горы Сеговии своих головорезов, которые преследовали сандинистов, несмотря на правительственные охранные грамоты. В результате многие сандинисты погибли, уцелевшие оказались за тюремной решеткой.
   Сандино, со своей стороны, указывал, что национальная гвардия — незаконная организация, ибо учреждена и действует без согласия парламента и навязана никарагуанцам американскими оккупационными властями. Исходя из этих соображений, Сандино отказывался подчиниться Сомосе и настоятельно требовал от Сакасы принятия против шеф-директора гвардии дисциплинарных мер. Вместе с тем Сандино не желал обострять отношений ни с Сомосой, ни с Сакасой. Об этом говорит хотя бы тот факт, что в ноябре 1933 года Сандино отказался от создания собственной (автономистской)партии.
   16 февраля 1934 года Сандино приехал в Манагуа 19 февраля состоялись переговоры Сандино с президентом. Об их результатах можно судить по опубликованному на следующий день в печати тексту письма Сакасы, адресованного Сандино. В нем президент сообщал о своем решении назначить гражданским и военным начальником четырех сеговийских департаментов генерала О. Портокарреро, друга Сандино. Сакаса также обязывался реорганизовать гвардию, превратив ее в подчиненную ему армию. Узнав об этих решениях главы правительства, Сомоса обратился за советом к посланнику США в Никарагуа. Американский посол заявил, что правительство США желает устранения Сандино.
   21 февраля 1934 года национальный герой Никарагуа был убит. В эту же ночь национальные гвардейцы ворвались в кооператив. Началась резня безоружных сандинисторв, продолжавшаяся до утр. а Погибло более трехсот человек, в основном женщин и детей. Спастись удалось лишь единицам. Теперь уже никто не стоял у Сомосы на пути к власти.
   Убийство Сандино вызвало волну всеобщего возмущения далеко за пределами маленькой страны. Все показывали пальцем на Тачо, как на исполнителя этого преступления. Сомоса вначале был так напуган реакцией общественности, что объявил о расследовании содеянного. Национальная гвардия быстро нашла «козла отпущения» — некоего капитана П. Гутьерреса, который взял на себя вину и был осужден на тюремное заключение. Опасаясь, что может настать день, когда ему придется предстать перед судом, Сомоса настоял на том, чтобы конгресс принял специальный декрет об амнистии лиц, участвовавших в расправе над Сандино. Кровь, пролитая той ночью, стала началом грандиозного террора. За свое сравнительно недолгое существование Национальная гвардия уничтожила 300 000 никарагуанцев — свыше 10 процентов населения страны.
   Больше беспокоило Сомосу то обстоятельство, что командиром крепости Акосаско в Леоне, городе, где либералы традиционно пользовались поддержкой населения, оставался племянник Сакасы Рамон. Чтобы захватить власть в стране, следовало избавиться от Рамона, причем быстро, ибо Сакаса уже выдвинул своих кандидатов: на пост президента — Л. Аргуэльо, бывшего в его правительстве министром иностранных дел, и на пост вице-президента — Р. Эспиносу. Этих кандидатов поддерживал лидер консерваторов Чаморро. Последний пытался договориться с Сомосой, предложив ему избрать в 1936 году промежуточного кандидата, а потом через два года — его, Сомосу. Когда Тачо отверг это предложение, старый генерал повернул к либералам.
   Сомоса между тем вел переговоры с Сакасой. Тачо согласился отказаться от притязаний на президентский пост при условии, если сам назначит на эту должность своего кандидата и если либералы полностью подчинят его воле национальную гвардию. Сакаса в принципе не возражал, но отклонил трех кандидатов Сомосы.
   Тогда Тачо обвинил Рамона Сакасу в, неподчинении, гвардейцы окружили крепость Акосаско и потребовали ее сдачи. Одновременно Сомоса осадил президентский дворец в Манагуа Рамон намеревался сражаться, но трусливый президент, опасаясь разгрома, приказал ему сложить оружие. Несколько дней спустя Сакаса, Эспиноса, Чаморро и другие противники Сомосы бежали из Никарагуа, открыв тем самым Тачо путь к власти.
   После их бегства конфесс, следуя пожеланиям Тачо, избрал временным президентом его приятеля Карлоса Бренеса Харкина. Спешно сколоченные либерально-националистическая и консервативно-националистическая партии выдвинули Сомосу своим кандидатом в президенты. Чтобы соблюсти декорум, Тачо подал в отставку с поста шеф-директора национальной гвардии и назначил на это место другого своего приятеля полковника Рейеса. Однако фактически Сомоса продолжал ею командовать, хотя и появлялся в ее генштабе в фажданской одежде.
   В сентябре 1936 года проводились выборы президента. Сперва избирательная комиссия сообщила, что Сомоса получил 79 000 голосов, а его противник Леонардо Аргуэльо — 1200. Но эти цифры победитель посчитал неубедительными. Окончательный подсчет «показал», что за Аргуэльо проголосовали всего 169 человек, а за Тачо — 107 000. Выборы нового главы государства полностью контролировались сторонниками Сомосы. Среди предвыборных хлопот была забыта такая маленькая деталь, как 141-я статья Конституции Никарагуа, которая запрещала всем военным, находившимся на действительной службе (а Сомоса был генералом), занимать выборные государственные посты. Приход к власти Сомосы являлся обычным государственным переворотом, хотя он и был оформлен «конституционно».
   1 января 1937 года Сомоса официально вступил в должность президента Никарагуа на 4-летний срок. Полковник Рейес за проявленную к шефу лояльность получил в первом правительстве Сомосы пост военного министра.
   Сомоса запретил деятельность оппозиционных политических партий. Единственно разрешенная Либеральная партия находилась полностью под его контролем. В конце концов консерваторы подписали пакт, который давал им заранее оговоренный процент мест в конфессе в обмен на обещание быть более терпимыми к режиму Сомосы.
   Как и прочие центральноамериканские диктаторы середины века Сомоса был большим поклонником фашистского толка организаций, создававшихсяв Европе.
   До момента вступления США в войну в доме у Сомосы висел портрет, на котором с помощью монтажа был изображен никарагуанский диктатор рядом с Гитлером.
   Получив безраздельную власть над Никарагуа, Сомоса употребил всю свою энергию на личное обогащение. В 1939 году его капитал составил 4 миллиона долларов. А в 1944 году Сомоса владел уже имуществом и доходами, заслуживающими отдельного списка. Вот он: 1)51 скотоводческое, 46 кофейных, 400 табачных поместий; 2) золотые шахты Сан-Урбина; 3) 50 процентов акций единственного в Никарагуа цементного завода; 4) 50 процентов акций спичечной фабрики «Момотомбо» (чтобы избавиться от конкуренции, диктатор запретил импорт зажигалок); 5) газета «Новедадес»; 6) половина всех деревообрабатывающих фабрик; 7) четыре электростанции; доходные дома в Мексике, Майами и Коста-Рике; 9) самые крупные в стране молочные комбинаты «Салуд» и ПОЛАКСА; 10) четыре мясокомбината.
   Кроме того, Сомоса ежегодно присваивал себе 175 000 долларов, которые платили Никарагуа в виде налогов иностранные фирмы, действовавшие в стране. При Сомосе на землях Никарагуа стал в массовом порядке выращиваться хлопок. Эта культура не отвечала экономическим потребностям страны, но приносила огромные прибыли владельцам плантаций — в основном североамериканским компаниям. Крестьян сгоняли с земель, превращая множество мелких наделов в бескрайние хлопковые поля. Тысячи крестьян двинулись в город на поиски работы, но там ее не было. Те, которым повезло, нанимались батраками на плантации. За тяжелейший труд люди получали гроши, а чаще работали за пропитание, тысячами умирая с голоду.
   Массовое разведение хлопка поставило Никарагуа в зависимость от импорта продуктов питания и серьезно подорвало экономику страны. За рубежом режим Сомосы мог рассчитывать только на периодическую помощь США.
   Американская элита поддерживала контакты с кланом, хотя и относилась к нему с пренебрежением. Известно мнение Франклина Д. Рузвельта о старшем Сомосе. «Это сукин сын, но наш сукин сын!»
   При Сомосе гвардия стала вершительницей судеб в Никарагуа. Она контролировала в стране торговлю оружием, спиртными напитками, наркотиками, лекарствами.
   Организованная проституция, игорные дома, радио и телевидение, сбор налогов и сельское правосудие тоже находились в ее ведении. Если считать и членов семей гвардейцев, то благополучие этих 15 000 человек (около 2 процентов населения) всецело зависело от Сомосы.
   В годы Второй мировой войны Сомоса, порвав с гитлеровской Германией, пустил с молотка и скупил за бесценок немецкую собственность, провел прогрессивный по содержанию Кодекс труда (правда, никогда не применявшийся на практике и отмененный с наступлением «холодной войны»), разрешил деятельность Никарагуанской социалистической партии и даже установил дипломатические отношения с СССР, хотя до обмена послами дело не дошло. Временами Сомоса разрешал существование оппозиционной печати. И в то же время своих противников он бросал в тюрьмы, пытал и убивал.
   Сомоса сочетал в себе навыки интригана и карьериста, хитрого, коварного, не стеснявшегося в выборе средств для достижения своих целей, и вместе с тем осмотрительного и трезвого реалиста. Он боролся с оппозицией не только силой, но и подкупом, коррупцией. Сам он породнился с президентом Сакасой, свою дочь выдал за родственника того же президента — Гильермо Севилью Сакасу, которого назначил послом в Вашингтон, где тот находился несколько десятилетий, став дуайеном дипломатического корпуса. Сомосе удалось перетянуть на свою сторону многих лидеров либеральной и консервативной партий.
   После окончания Второй мировой войны Сомоса, предвидя активизацию противников его правления, выступил с широкими обещаниями реформ, которые так и остались только обещаниями. Надо отдать должное диктатору — он умел с помощью неприкрытой демагогии манипулировать сознанием масс, обеспечивая относительную устойчивость режима.
   Для успокоения общественности Сомоса время от времени прибегал к трюкам, выдвигая на пост президента страны подставных лиц. В 1947 году Сомоса уступил президентский пост своему бывшему сопернику по выборам 1936 года 70-летнему Леонардо Аргуэльо, давно выдававшему себя за его сторонника. Кандидат был подобран с таким расчетом, чтобы он в силу своего преклонного возраста не мог активно участвовать в решении политических вопросов и был бы послушным инструментом в руках Сомосы.
   Оказалось, однако, что хитрый Аргуэльо только ждал своего часа, чтобы нанести удар по Сомосе. Когда Аргуэльо сместил начальника полиции Манагуа и сына тирана — Тачито с поста командующего гарнизоном, Сомоса объявил его помешанным и лишил власти, заменив своим зятем Бенхамином Лакайо Сакасой, а после его быстрой смерти — своим дядей Виктором Романо-и-Рейесом, который скончался два года спустя, за несколько дней до очередных выборов. После них Сомоса вновь уселся в президентское кресло и развязал террор против своих противников, закрыл национальный университет, отменил Кодекс труда, пытался пойти войной против Коста-Рики. Все годы «междуцарствия» Сомоса продолжал оставаться шеф-директором национальной гвардии.
   Ему воздвигали памятники, его имя, имена его жены и родственников присваивались городам, площадям, улицам; стадионам, паркам, учреждениям. День рождения жены он провозгласил Днем вооруженных сил, а его дочь Лилиан стала «королевой национальной гвардии».
   Сомоса четырежды переписывал в своих интересах Конституцию Никарагуа, а министров менял, как перчатки. Последователь Гитлера, Муссолини и Хирохито, которые дарили ему свои портреты с трогательными надписями, он с вступлением США во Вторую мировую войну быстро превратился в «демократа», а потом нашел контакты с сионистами, сделав их человека И. Арази своим послом для особых поручений в Западной Европе.
   Сомоса требовал, чтобы никто не вмешивался во внутреннюю жизнь Никарагуа, а сам позволял себе ввязываться в дела любой страны Центральной Америки и Карибского бассейна. Он объявлял любого своего противника коммунистом или советским агентом. Особое внимание Сомоса уделял укреплению репрессивного полицейского аппарата. Он содержал тысячи «орехас» («ушей») — стукачей самого разного толка, которых инструктировали и которыми руководили американские заплечных дел мастераиз ФБР и ЦРУ.
   Многочисленные попытки свергнуть Тачо путем заговоров, мятежей или тем более выборных комбинаций проваливались в основном из-за предательств. Одно из первых восстаний против Сомосы возглавил в 1937 году сторонник Сандино генерал Педрон Альтамирано. Агенты Сомосы убили Педрона, а голову его доставили в Манагуа в качестве доказательства, что им действительно удалось покончить еще с одним сандинистом. Неудачно заканчивались и попытки свергнуть Сомосу извне, предпринимавшиеся по совету костариканского президента X. Фигереса, гватемальского президента X. Аревало, доминиканского политика X Боша и других. Организованный ими в сороковых годах в Коста-Рике добровольческий Карибский легион попытался вторгнуться в Никарагуа, но был разбит гвардейцами.
   В начале апреля 1954 года группа гвардейцев пыталась устроить переворот в Манагуа с намерением физически устранить Сомосу. Диктатор своевременно узнал об этом и подавил мятеж. Он приказал сжечь живыми захваченных повстанцев. Его жертвы исчислялись тысячами, а во время правления его наследников — десятками тысяч.
   В конце июня началось вторжение американских наемников, поддерживаемых Сомосой, в Гватемалу. В том же году он пытался нарушить границу Коста-Рики и свергнуть правительство X. Фигереса, активно выступавшего против диктаторских режимов. Костариканцы оказали сомосистам решительное сопротивление и заставили их убраться восвояси. Тем не менее Сомоса продолжал вынашивать агрессивные планы против Коста-Рики. Он дружил с тиранами Р.Ф. Батистой на Кубе и Р. Трухильо в Доминиканской Республике. Так он наслаждался успехом, пока пуля не сразила его. Молодой никарагуанский поэт и журналист Ригоберто Лопес Перес с друзьями организовал покушение на тирана.
   21 сентября во втором по величине никарагуанском городе Леоне, в местном Рабочем клубе состоялась фиеста по случаю провозглашения диктатора кандидатом в президенты на новый срок. Виновник торжества находился здесь же. В самый разгар вечера, когда за столом, где сидел Тачо, провозглашали очередной тост за предстоящий успех кандидата, а оркестр играл популярную мелодию мамбо «Кабальо негро» (черная лошадь), один из танцующих (то был Ригоберто со своей партнершей) незаметно приблизился к столику президента и четырьмя выстрелами тяжело ранил Сомосу.
   После покушения Сомосу отправили вертолетом в госпиталь американской зоны Панамского канала, куда прибыли присланные президентом Д. Эйзенхауэром хирурги.
   Несмотря на их старания, 29 сентября Сомоса скончался. Так бесславно закончил свои дни 60-летний Тачо. При жизни он говорил: «Думаю пребывать у власти 40 лет, но если США рассудят иначе, то я готов покинуть президентский дворец хоть завтра». Он удерживал власть чуть больше 20 лет и ушел в мир иной по воле не американцев, а их противников.