В конце III века до Р. X. в Сиракузах, несмотря на установленную Тимолеоном умеренную демократию, власть отошла к олигархической группировке во главе с Гераклитом и Сосистратом. Оппозиция демоса создала взрывоопасную атмосферу, в которой ловкий и смелый демагог вполне мог бы завоевать поддержку демоса и с ее помощью осуществить свои честолюбивые планы. К началу 20-х годов такой человек появился — Агафокл.
   Отец Агафокла Каркин был родом из Регия, затем обосновался в городе Фермы на северо-западе Сицилии, владении Карфагена. Жена родила ему сыновей Антандра и Агафокла. Каркин содержал керамическую мануфактуру, где его сыновья обучались горшечному ремеслу. Когда Тимолеон собирал по всей Сицилии поселенцев в Сиракузы, он последовал его призыву и таким образом получил права гражданства для себя и своих сыновей. По-видимому, он принадлежал к зажиточным кругам города, потому что его старший сын Антандр при господстве олигархов достиг должности стратега.
   Впервые Агафокл отличился еще при Тимолеоне в сражении против кампанцев в Этне в качестве командира отделения, а через несколько лет в войне с Акрагантом он был уже хилиархом, то есть командиром большого подразделения, — положение, которым он, по-видимому, был обязан богатому сиракузцу Дамасу. Женившись вскоре на его вдове, он получил во владение большое состояние. Агафокл не примкнул к господствующей гетерии так называемых шестисот, а стал представителем плебса в народном собрании, где демонстрировал таланты оратора и демагога. Агафокл считал, что его заслуги не оценены по достоинству. Оскорбленный подобным пренебрежением, он повел открытую борьбу против гетерии «шестисот», обвинив Сосистрата и его сподвижников в стремлении к тирании, однако переоценил свою поддержку демосом и не достиг цели. Олигархия захватила власть и утверждала ее жесткими методами. Опасаясь преследования, Агафокл с многочисленными сторонниками бежал в Южную Италию.
   Однако попытка захватить с помощью наемников Кротон, где он рассчитывал на поддержку демоса, не удалась, и тогда он в качестве кондотьера поступил на службу к тарентиниам. Но и там он не задержался.
   Около 322 года Гераклид и Сосистрат напали на тогда демократический Регий, чтобы установить там удобный для них олигархический строй. Агафокл, промышлявший, скорее всего, пиратством, собрал в Южной Италии изгнанных из своих городов демократов и двинулся на помощь регийцам. Здесь он столкнулся со своими сиракузскими противниками, вынудил их отступить, а возможно, и нанес им ощутимое поражение. Сосистрат и Гераклид были свергнуты и изгнаны из Сиракуз. Агафокл полумил разрешение вернуться, однако престижной должности в полисе снова не получил и в сражениях против изгнанных олигархов, обосновавшихся Геле. Агафокл принимал участие как хилиарх, а иногда даже как простой солдат.
   Согласно принятому еще при Тимолеоне закону, на случай возможных государственных кризисов, сиракузцы обратились с просьбой к метрополии (Коринфу) прислать стратега. Поскольку присланный из Коринфа Акесторид с самого начала благоволил олигархам, Агафокл, опасаясь преследований, вновь покинул город.
   Агафокл начал вербовать наемников. На его сторону также перешли некоторые сикелиотские города, недовольные подчинением Сиракузам. Собрав войско, Агафокл атаковал Сиракузы, но на помощь олигархам подоспел с большими силами. Агафоклу удалось договориться с карфагенянином, чтобы тот отвел свои войска и больше не вмешивался в сиракузские дела Таким образом, олигархи потеряли военную поддержку, и в полисе восторжествовал демос. Агафокла призвали в город, поставив жесткое условие ничего не предпринимать против демократии. И он действительно дал торжественную клятву в святилище Деметры.
   В примирении между сикелиотами и сиракузцами, а также между демосом и олигархами были заинтересованы все. В этих условиях Агафокла избрали «стратегом и защитником мира». Эту должность он должен был занимать до тех пор, пока среди «собравшихся в городе» не наступит единодушие.
   В 319 году ему было передано командование с исключительными полномочиями над всеми укрепленными поселениями в глубине страны. Агафокл еще не был единственным стратегом, однако благодаря своим полномочиям во внешней области он держал под постоянной угрозой Сиракузы, где снова оживала гетерия «шестисот», хотя Сосистрата и Гераклида с ними больше не было.
   Только в 316 году Агафокл решился нанести решающий удар по внутриполитической оппозиции. Когда на переговоры с ним явилось около 40 человек из гетерии «шестисот», Агафокл заявил, что его жизнь в опасности, и приказал арестовать делегатов. Разгоряченные его заявлением воины потребовали расправы над делегатами, и Агафокл распорядился казнить арестованных и разграбить все владения «шестисот», а также покарать их приспешников.
   Как передает историк Тимей, около шести тысяч оппозиционеров, почувствовав угрозу, бежали и нашли убежище в Акраганте. Перед народным собранием Агафокл оправдывал свою жестокость тем, что только таким образом можно было избавить полис от олигархов, стремившихся к абсолютной власти. И теперь он возвращает демосу демократию, а сам удаляется на покой, ибо считает свою задачу как стратега и гаранта мира выполненной. Разумеется это был ловкий тактический ход. Угрожая уходом, он хотел побудить народ расширить его полномочия. Его расчеты оправдались. Народное собрание избрало Агафокла стратегом-автократором и передало ему управление (эпимелею) полисом. С тех пор, говорится у Диодора, он стал явным властителем. В 44 года Агафокл достиг цели, к которой так долго стремился.
   По установленному порядку должность стратега-автократора давалась на ограниченный срок для осуществления конкретной военной задачи. Назначение стратега-автократора (Агафокла), к тому же без ограничения срока, означало внесение монархического элемента в конституцию Сиракуз. Приняв эту должность и формально нарушив свою клятву ничего не предпринимать против демократии, Агафокл практически стал правителем Сиракуз. Кроме командования всеми войсками и назначения офицеров, он имел право объявлять о призыве гражданского ополчения, вербовать наемников, а также увеличивать налоги для военных кампаний, которые будут вести город Сиракузы под его руководством. Однако принятие решения о начале военных действий по-прежнему оставалось за народным собранием.
   Хотя нужно считаться с возможностью противоправного вмешательства со стороны властителя, однако достоверность того, что в этой связи сообщает враг Агафокла Тимей, в высшей степени сомнительна. Кое-что, как, например, использование состояния сирот, пока дети не вырастут, принудительный заем у купцов, конфискация жертвенных даров в храмах или украшений у женщин, относится к акциям, издавна типичным для тиранов, и уже в силу этого вызывает подозрение, что эти действия Агафокла выходили за пределы полномочий стратега-автократора, обязанного финансировать военные предприятия полиса. То же относится и к утверждению, что Агафокл отобрал у граждан их имущество и подарил его историку-подхалиму Каллию при распределении конфискованного имущества олигархов фаворит тирана был богато одарен.
   Город при Агафокле содержал солидную армию, преданную властителю, гарантировавшему ей жалованье, вознаграждение, добычу и последующее обеспечение, и потому в случае необходимости могла быть им использована против восставших граждан. Кроме того, Агафокл вправе был рассчитывать на назначенных им офицеров и граждан, получивших часть имущества убитых или эмигрантов. Агафокл использовал против оппозиции кровавые методы, не говоря уже о необычайно жестоком обхождении с городом Сегестой (306). Даже если, как считает Полибий, он проявил особую жестокость и грубость при установлении своего господства над греками Сицилии (около 305 года), а в последующие годы проявлял удивительную мягкость, то все же прежние деяния не могли быть забыты.
   Поскольку предание сохранило крайне мало сведений о последних годах его правления, мы не знаем, что вызвало особую враждебность и озлобление к нему. Возможно, недовольство вызывали тяготы из-за строительства большого флота или такие непопулярные меры, как получение прав гражданства большим количеством наемников, с которыми после смерти властителя дело дошло до открытых конфликтов. Около 313 года Агафокл не только вынудил Мессану присоединиться к Сиракузам, но и поставил в зависимость от них другие города, защищенные договором. При этом он жестко расправлялся с эмигрантами и с местными противниками верховенства Сиракуз. Однако он не смог совладать с массой изгнанников, объединившихся в борьбе против его бывшего друга, сиракузского олигарха Динократа, которого он пощадил в 316 году.
   Агафокл, нарушив все соглашения, вторгся в область пунийцев и захватил Гераклею. Однако когда он вслед за этим собрался напасть на Акрагант, то обнаружил, что город защищают 60 карфагенских судов. Гелу, которую он раньше привел к покорности и принудил к денежным выплатам, ему пришлось оставить перед лицом превосходящих сил нубийцев. При последующем продвижении карфагенян от Сиракуз отпали все города, находившиеся ранее под их гегемонией, прежние территории симмахии, охватывавшей большую часть Сицилии, были изолированы и попали в отчаянное положение. Карфагеняне с моря перекрыли доступ в гавани города.
   В этой ситуации (310) Агафокл принял смелое решение непосредственно напасть на африканские территории Карфагена, а по возможности и на саму метрополию, и вынудить пунийцев отозвать с острова свою огромную армию. Ему удалось прорвать их блокаду и высадиться с войском в 13 500 человек на ливийском побережье в районе Кап-Бон. Как подтверждает участие сиракузского гражданского ополчения, это было не личной акцией Агафокла, а операцией, проводимой под руководством избранного стратега-автократора полиса Сиракузы. Агафокл не собирался устанавливать свое монархическое господство на африканской земле, что, возможно, входило в намерения Офелла, который подошел из Кирены с сильным войском. Даже когда он с ним вскоре рассорился, убил его и присоединил его войско к своему, Агафокл по-прежнему не ставил такой задачи. Его целью была Сицилия. С роспуском симмахии и крушением лидирующей роли Сиракуз там возник политический вакуум, и его личные планы предполагали установление монархии, которая распространялась бы на весь остров.
   Во время своего пребывания в Африке он назначил заместителем (эпимелетом) своего брата Антандра, а командующим оставшимися наемниками — этолийца Эримнона. Карфагеняне атаковали город с суши, но были отброшены. В это время сиракузские войска были блокированы с моря. Таким образом Акрагант получил возможность подчинить себе остальные греческие города. В интересах своих новых, монархических целей Агафокл сумел расстроить эти усилия. С помощью размещенных в Сиракузах и окрестных крепостях войск военачальники Лептин и Демофил по его поручению разгромили акрагантинцев, так что вначале успешная акция под девизом «Автономию городам Сицилии» полностью рухнула. Завоеванные или отвоеванные ими поселения, число и названия которых нам неизвестны, подчинялись теперь не сиракузцам, а лично Агафоклу.
   Однако дальнейшие завоевания натолкнулись на твердое сопротивление Динократа, который вместе с сиракузскими эмигрантами и другими изгнанниками последнего периода собрал сильное войско. Агафокл передал руководство все более затягивавшейся африканской кампанией своему сыну Архагару и высадился с 2000 наемников в подчиненной Карфагену части Сицилии, где был принят в Селинунте, очевидно, без сопротивления (около 308 года). Отсюда ему удалось овладеть Гераклеей, заключить союз с Сегестой и договор — со своим родным городом Фермы. Он объединил свои войска с подоспевшим с востока Лептином и завоевал на северном побережье Кефалоидион, тогда как другие города, например Алоллония, смогли отбить его наступление.
   До нас не дошли сведения, как широко простиралось личное господство Агафокла над островом после его возвращения в Сиракузы. Из-за неблагоприятного поворота событий на африканском театре военных действий ему пришлось после своего прибытия туда отказаться от этой заморской кампании и спасаться бегством, оставив там вышедшее из повиновения войско и своих сыновей Архагафа и Гераклида.
   На Сицилии он возобновил борьбу за обладание островом, но уже в менее благоприятных условиях, поскольку известие о его полном крахе в Африке не замедлило оказать свое действие на население Сицилии. Хотя в самих Сиракузах дело не дошло до серьезных волнений, ему изменил один из его военачальников Пасифил. Он переманил подчиненные ему войска от Агафокла, который и без того терпел недостаток в наемниках и деньгах, и захватил доверенные ему города в собственную власть. Союзная Сегеста также отказалась от выплаты налогов. Агафокл наказал город с беспримерной жестокостью и основал на его месте другой полис, названный Дикеополис (город справедливости), который он заселил перебежчиками.
   Тем не менее его положение оставалось крайне тяжелым — силы противника под командованием Динократа укрепились благодаря измене Пасифила, а в Африке торжествующие карфагеняне могли нанести удар. Но и в этой тяжелейшей ситуации он сохранил свою необычайную ловкость и тактическую изворотливость. Он сделал великодушное предложение отказаться от должности стратега-автократора в Сиракузах и от всех территориальных владений (династий) последних двух лет, выговорив в свое владение только Фермы и Кефалоидион. Тем самым он дискредитировал Динократа, который был не склонен отказываться от позиции силы во главе большого войска и вводить в Сиракузах демократический порядок. Когда Динократ, как и ожидалось, отклонил это предложение и потребовал, чтобы Агафокл покинул Сицилию, оставив своих детей заложниками, Агафокл быстро заключил мир с карфагенянами, с которыми, по-видимому, уже до этого вступил в переговоры, и тем самым обеспечил себе тыл в борьбе против своего противника на Сицилии. Разумеется, ему пришлось отказаться от старой пунийской области на западе острова, включая недавно завоеванные им города, но за это он получил 150 греческих серебряных таланов, которые были ему жизненно необходимы, а также 200 000 медимнов зерна (около 306 года). По-видимому, карфагенянам в этот момент Динократ представлялся опаснее, чем Агафокл. Тем не менее борьба, несмотря на численное превосходство войск противника, закончилась полной его победой, потому что во время решающей битвы на его сторону перешло около двух тысяч человек. Даже Динократ вернул города, защитником которых он до этого выступал, и помог захватить в Геле своего бывшего союзника Пасифила и убить его. Там, где сопротивление еще продолжалось, как, например, в Леонтинах, оно было сломлено. По-видимому, лишь Аграканту удалось отстоять свою независимость, вся же остальная Сицилия, исключая зону карфагенского влияния и, разумеется, Сиракузы, перешла в личное владение Агафокла как «завоеванная копьем» земля.
   Положение Агафокла относительно подчиненных ему городов — а вся эта область в основном состояла из городских округов — основывалась исключительно на силовом превосходстве, а не на порученной ему должности, как это было в Сиракузах. Когда Агафокл узнал, что династы на востоке Средиземного моря (великие диадохи) приняли царский титул, то, по сообщению Диодора, не желая отставать от них ни по могуществу, ни по завоеванной территории, он также стал именовать себя царем.
   По всей видимости, это произошло в 304 году. Как и у диадохов, царство здесь не связывалось с определенной территорией или даже городом, оно, скорее, свидетельствовало, что его носитель в завоеванных им областях — неограниченный властитель всей этой территории.
   Позже Агафокл сумел завоевать Липарские острова (около 304 года), далее, Керкиру, очевидно, также Левкас (около 299 года), но прежде всего часть Бреттийского полуострова Южной Италии. Самый значительный там греческий город Кротон подчинился ему в 299 году, на западном побережье он завоевал Гиппонион. Однако покорить дикие горные племена в глубине страны, по-видимому, удалось лишь на время. Тарент и часть племен вступили с царем в союзные отношения, которые практически были отношениями зависимости, что подтверждается также размещением там гарнизонов. О славе Агафокла за пределами подвластных ему территорий свидетельствует чеканка монет Метапонта и Тарента и, даже, Элей и Неаполя.
   Подвластными ему территориями на Сицилии и за ее пределами царь распоряжался по своему усмотрению. Он мог раздавать их или передавать в наследство. Так, его дочь Лаиасса по случаю своего бракосочетания с Пирром (вскоре после 299 года) получила в приданое Керкиру, а сам Пирр ввиду отсутствия других наследников в качестве ее бывшего супруга предъявил в 278 году претензии на подвластную Агафоклу территорию на Сицилии. Это те же самые отношения, что и в империях на Востоке, с которыми западный властитель стал наравне и был признан ими равным. Птолемей I отдал ему в жены свою дочь Феоксену, Деметрий Полиоркет принимал сына Агафокла с царскими почестями.
   Это царствование, о структуре которого нам, к сожалению, ничего не известно, поддерживалось находящимися в распоряжении монарха наемными войсками, состоявшими из людей разных народностей кельтов, лигуров, этрусков, разумеется, греков. Кроме того, в случае войны привлекались контингента подвластных общин.
   Еще во времена африканского похода (310–307/306) Агафокл действовал как избранный стратег-автократор, которому одновременно было доверено управление городом (эпимелея), временно замещавшееся его братом Антандром.
   С 304 года Агафокл прибавил на чеканившихся в Сиракузах монетах к своему имени царский титул, но право чеканить монеты со своим именем он получил или узурпировал еще до этого, так что оно не находится ни в какой причинной связи с принятием царского титула, а свидетельствует лишь о расширении первоначально доверенных ему полномочий. Свое царское достоинство и царскую власть Агафокл старался демонстрировать в Сиракузах как можно меньше. О царственной роскоши мы слышим только в связи со взаимоотношениями Агафокла с другими царями, где было необходимо подчеркивать и внешне свое царское положение. Для Сиракуз же все обстояло иначе. Агафокл не возлагал на себя диадему, а носил во время общественных мероприятий венок, положенный ему на основании должности жреца, которую он занимал с 316 года. От лейб-гвардии он, по всей видимости, принципиально отказался, и в народном собрании Сиракуз, а особенно на пирах, вел себя не как властитель, а как человек из народа. Из всего вышесказанного со всей очевидностью следует, что положение Агафокла в Сиракузах после учреждения монархии над завоеванными сицилийскими и южноиталийскими областями формально осталось таким же, как и прежде.
   Подтверждением тому служат события накануне смерти властителя.
   Из двух или трех сыновей, которые были у Агафокла от его брака со вдовой Дамаса, тогда уже, по-видимому, не было в живых никого. Его вторая супруга, Алкия, кроме дочери Ланассы родила ему сына, который получил имя отца. От своей третьей жены, Феоксены, дочери Птолемея I, он имел двух сыновей, которые еще были несовершеннолетними. Когда в возрасте, 70 лет в 290/289 годах он был сражен неизлечимой болезнью, в вопросе наследования на первый план вышел его сын Агафокл. Именно его отец представил сиракузцам в качестве наследника монархии и, по-видимому, как позволяют предполагать дальнейшие события, рекомендовал избрать его стратегом и эпимелетом города. Вначале он должен был принять командование над находящимися под Этной войсками, вместо Аркагафа, внука от первого брака, однако когда он прибыл туда, то был убит Аркагафом, который тоже претендовал на место преемника. Обреченный на смерть владыка обвинил его перед сиракузским народным собранием в злодеянии и призвал толпу к мести.
   Одновременно он объявил, что возвращает демосу демократию; это могло означать лишь то, что он сам сложил с себя должность стратега-автократора и эпимелею, не желая преемника. Таким образом, он до конца обладал и тем, и другим, что не мешало его царствованию над большей частью Сицилии и южноиталийскими областями.
   Акт капитуляции умирающего властителя, который вскоре после этого умер мучительной смертью, положил конец ситуации, которая, по крайней мере в последние годы, воспринималась как неприкрытая тирания. Что же касается городов царства, то ничто не говорит о том, что Агафокл своей последней волей возвратил им свободу. Господство над ними захватил его преступный внук Аркагаф, которого, впрочем, устранил Менон из Сегесты. Поскольку никто другой не мог занять место умершего царя — детей Феоксены с их матерью он перед смертью отослал назад в Александрию, — то царство распалось и города опять сами собой получили свободу.
   Со смертью Агафокла исчезло и его царство, разделив тем самым судьбу некоторых тираний, о которых уже Аристотель заметил, что они редко переживают своих основателей. Также и в силу этого их носители должны были казаться последующим поколениям скорее тиранами, чем царями. Хотя выдающиеся военные и политические деяния и необычайная значимость личности Агафокла не подлежат сомнению, все же страшные кровавые жертвы, которые он приносил, ни с чем ни считаясь, служили лишь для установления и поддержания его исторической власти, которая не принесла Сицилии и Южной Италии лучшего и более стабильного положения по сравнению с существовавшими ранее

Альфонсо XI, король Кастилии, имел от своей фаворитки доньи Элеоноры де Гусман шестерых сыновей и двух дочерей. Трон же после его смерти наследовал шестнадцатилетний дон Педро, сын королевы Констанции.
   Юный король был прекрасно сложен, умен, отважен, но вскоре выяснилось, что ему доставляет удовольствие проливать кровь. Он искренне считал, что это законное право даровано всем государям самим Господом. Несправедливый, подозрительный, алчный, дон Педро угнетал своих подданных, обращаясь с ними как с рабами. Первое время он находился под опекой матери, королевы Констанции, и ее фаворита Альфонса де Альбукерке.
   Сразу же после смерти короля Альфонсо фаворитка Элеонора де Гусман, опасаясь мести со стороны королевы-матери, выехала в Севилью. По пути ее схватили люди Педро и доставили в темницу.
   Сыновья Элеоноры нашли убежище в Альхесирасе. Но и здесь король не оставил их в покое. Вскоре город был окружен солдатами, и братья приняли решение бежать в разные стороны. Дон Энрике направился к дону Хуану Мануэлю, графу де Молина. Восхищенный благородством принца, граф через некоторое время выдал за него свою старшую дочь, присовокупив в качестве приданого графство Трастамара.
   Разгневанный дон Педро повелел графу де Молине передать ему дона Энрике вместе с женой. Не дождавшись ответа, он во главе вооруженного отряда проник во владения дона Мануэля. Однако новоиспеченный граф Трастамара, чтобы не подвергать угрозе жизнь тестя, вместе с женой скрылся в горах Астурии.
   Король не стал преследовать беглецов и вернулся в Бургос. Он предоставил Констанции решить судьбу Элеоноры де Гусман. Королева велела убить свою соперницу, причем не отказала себе в удовольствии лично наблюдать за казнью несчастной.
   Узнав о смерти матери, Граф Трастамара собрал отряд и захватил несколько небольших городов и крепостей Южной Кастилии. Встревоженный король Арагона попытался примирить дона Энрике с доном Педро. В какой-то мере ему это удалось король Кастилии и граф Трастамара пообещали не вспоминать старые обиды.
   Королева Констанция и Альбукерке, приучавшие короля к разврату и злодействам, использовали любую возможность, чтобы укрепить свое влияние. Альбукерке свел Педро с Марией де Падилья, дочерью кастильского гранда. Это была красивая девушка неполных шестнадцати лет, с любезными манерами, наделенная незаурядным умом и редкой добротой. Позже она станет матерью принцессы, названной в честь королевы-матери Констанцией.
   В свою очередь, мать дона Педро устроила брак сына с французской принцессой, дочерью герцога Пьера де Бурбона. Бланка (или Бланш) де Бурбон отличалась красотой, умом, имела мягкий, кроткий характер, но она не смогла завоевать сердце короля. Дон Педро с большой неохотой согласился на свадьбу. Как только принцесса приехала в Вальядолид, он отправился в Андалусию и под предлогом неотложных дел четыре месяца не показывался в столице.
   В 1353 году король все-таки обвенчался с Бланкой, но сразу после свадьбы вернулся к Марии Падильи в замок Монтальван. Молодая жена сразу после свадьбы была выслана в замок Аревало, к северо-западу от Мадрида, где ее держали под строжайшим надзором. Вся Кастилия глухо роптала, проклиная жестокосердие короля, но малейшее недовольство каралось смертью.
   Альфонсо де Альбукерке, долгое время являвшийся фаворитом дона Педро, вынужден был уступить свое место дяде Марии Фернандо де Гинестросу. Разозленный экс-фаворит вступил в заговор с гроссмейстером ордена Калатравы и другими грандами, чтобы восстановить королеву Бланку во всех ее правах. Но заговор был раскрыт.
   Воспользовавшись благоприятным случаем, дон Педро подчинил себе кастильскую знать, а Альбукерке и гроссмейстер скрылись за границей. Король выместил злобу на невинных вассалах первого, а последнего убедил вернуться в Кастилию, в замок Альмагро. Здесь гроссмейстера бросили в темницу, и после того как он под пытками отказался от своего сана, его умертвили.
   Капитул ордена передал сан гроссмейстера брату королевской любовницы Диего де Падильи. Новый гроссмейстер сделался правителем государства вместе со своим дядей Гинестросой. Другой брат Марии, несмотря на свое незаконное происхождение, был определен гроссмейстером ордена святого Иакова на место сына Элеоноры Гусман дона Федериго, насильственно лишенного этого звания.
   Избежавший расправы Альбукерке оказался при дворе короля Альфонсо Португальского. Граф Трастамара и его брат дон Фадриго по приказу короля выехали в Лиссабон, чтобы потребовать выдачи беглеца. Однако братья просили португальского монарха о другом: помочь освободить Кастилию от тирана. Альфонсо им отказал.
   Тем временем Папа Иннокентий VI пригрозил Педро и его фаворитке отлучением, если они не прекратят свое незаконное сожительство. На Марию эти угрозы, судя по всему, произвели впечатление, так как она неожиданно удалилась в монастырь.
   Впрочем, дон Педро горевал недолго и вскоре влюбился в первую красавицу Кастилии Хуаниту де Кастро, молодую вдову бискайского владетеля Диего де Гаро. Гордая дама не соглашалась на роль фаворитки. Снедаемый страстью, дон Педро приказал вызвать королеву Бланку на суд. Епископы городов Авилы и Саламанки признали брак венценосной четы недействительным и расторгли его. Король тотчас женился на молодой вдове, но быстро пресытился ею. Опечаленная Хуанита де Кастро уехала в маленький провинциальный городок, где и окончила свои дни.
   Возмущенные поведением короля вельможи съехались в Сиудад-Родриго. Заговор возглавил Альбукерке. К нему присоединились сыновья Элеоноры Гусман, а также брат изгнанной Хуаниты, Перес Кастро, один из могущественнейших вельмож Галисии.
   Кроме того, к ним примкнули дон Хуан и дон Фернандо Арагонские, которые привели с собой не менее 6 000 бойцов. Мятежные кастильцы и их арагонские союзники надеялись, что аристократы и народ Кастилии присоединятся к ним. Они требовали восстановления Бланки де Бурбон в правах законной супруги и удаления родни Марии Падильи со двора. Римский папа и французский король поддержали их.
   Но и дон Педро не дремал. Он лишил братьев графа Трастамары всех привилегий и званий. Бланку де Бурбон отправил в Толедо, чтобы там заточить в алькасаре (укрепленном замке). Несчастная, испугавшись, что ее везут на казнь, сбежала по пути в церковь. На ее защиту встали все жители Толедо, за что впоследствии пострадали.
   Повстанцы одерживали одну победу за другой. Дон Педро отступил в Тордесильяс, где был осажден. В разгар войны Альбукерке неожиданно умер. Вероятно, его отравил врач-итальянец, подкупленный Педро. Однако смерть лидера коалиции не повлияла на ход событий. Инсургенты, руководимые сыновьями Элеоноры Гусман, Энрике и Федериго, продолжали осаду. Им удалось взять в плен Гинестросу. Находясь в безвыходном положении, дон Педро отправился в Торо на переговоры с лидерами восстания. Там его взяли под стражу и вынудили согласиться на все условия.
   Братья Марии Падильи были казнены. Мирный договор предстояло утвердить на кортесах, которые собирались в столице Старой Кастилии Бургосе. Кастильские инфанты и большинство лидеров коалиции, посчитав, что война окончена, уехали из Торо. Они не учли одного: жители Бургоса ревниво относились к Новой Кастилии и ее столице Толедо. Поэтому на кортесах верх взяли сторонники дона Педро. Королю были выделены деньги, на которые он смог навербовать наемников.
   Получив солидное подкрепление, дон Педро напал на лагерь восставших и изгнал их с территории Кастилии. Захватив непокорный Толедо, он выслал королеву Бланку под надежным эскортом в Медину-Сидонию. По его приказу 22 человека были казнены без всякого суда, а Толедо отдан на разграбление наемникам. Сотни христиан и евреев были убиты.
   Отомстив толедцам, Педро пошел на Торо, где скрывались Энрике и Федериго. Инсургенты оборонялись почти год, но все-таки сдались (1356). Правда, сыновья Леоноры опять ускользнули, но многие их сторонники были схвачены и убиты. Тогда же в плен попал один из сыновей Элеоноры де Гусман, Хуан. Педро попытался завладеть его красавицей-женой, но женщина скрылась в монастыре. Педро не оставил ее в покое и там, и, чтобы не сделаться жертвой насилия, она страшно обезобразила себя. Тогда король велел убить дона Хуана и отослать несчастной его труп.
   Граф Трастамара был принят во Франции. Король Иоанн даже выделил ему пенсию в размере 10 000 франков. Педро отпраздновал свою победу блестящими турнирами и пирами в Тор-десильясе, после чего уехал в Севилью. Отсюда он объявил войну арагонскому королю, к которому бежали многие знатные синьоры.
   Между государствами началась война. На стороне арагонцев выступили король Наварры и правитель Марокко. К ним присоединились граф Трастамара и другие бежавшие из Кастилии вельможи. Дон Телло тоже поспешил к ним со своим войском.
   Дон Педро нанес сокрушительное поражение королю Арагона. Дон Фра-диго, дон Хуан, жена дона Телло, дон Хуан Арагонский, Элеонора Кастильская, вдовствующая арагонская королева, и многие знатные синьоры были казнены по приказу жестокого дона Педро, наполнившего свое государство страданиями и ужасом.
   В 1361 году такая же печальная участь постигла Бланку де Бурбон. А через шесть месяцев умерла донья Мария де Падилья. Дон Педро был потрясен смертью юбовницы.
   На совете кастильских грандов он велел признать Марию его законной женой, а ее сына дона Альфонсо законным наследником корон Кастилии и Леона. Все ее дочери были объявлены кастильскими инфантами. В случае, если бы дон Альфонсо умер раньше отца, право наследования переходило к дочери Падильи Беатрисе. Ее сосватали за сына и наследника короля Арагонского.
   Весной 1363 года Педро овладел Магальином, Борхою, Тарасоною; взял приступом Кариньену, разграбил этот город и перебил множество безоружных людей. Он угрожал самой Сарагосе, но горожане самоотверженно защищались. Встречая на каждом шагу упорное сопротивление, Педро внезапно пошел на Валенсию, быстро овладел Сегорве, Мурвиэдро, подступил, наконец, к самой Валенсии.
   Король Арагонский готовился к решающему сражению, но аббат фенанс-кий убедил его заключить мир. Города, завоеванные Педро, остались за ним, он снова обещал отдать Беатрису за наследника арагонского престола. Но все понимали, насколько этот мир иллюзорен.
   Казнь Бланки де Бурбон оттолкнула от короля Кастилии всех европейских монархов. Дон Энрике, граф Трастамара, обратился за помощью к французам. Король Франции Карл внял его просьбам и распорядился направить в Испанию войска под командованием Жана де Бурбона, графа де ля Марша, двоюродного брата королевы Бланки. В помощь ему был призван Бертран дю Геклен, один из самых знаменитых полководцев того времени Граф Трастамара, после некоторых колебаний, согласился принять титул короля Кастилии Узнав об этом, король Арагонский также заключил с ним соглашение в обмен на военную помощь он получал Мурсию и несколько крепостей на кастильской границе.
   Когда союзные войска вступили в Кастилию, граф Трастамара призвал народ объединиться в борьбе против тирана. И его слова нашли отклик в сердцах кастильцев. Король Энрике с триумфом вошел в Бургос и был там торжественно встречен своей супругой.
   Дон Педро бежал в Севилью. Он погрузился на корабль и отплыл в Португалию. Но там поддержки не нашел и вернулся в Кастилию. В Галисии Педро велел казнить архиепископа Толедского, чтобы, овладев его имуществом и деньгами, направиться к Эдуарду, принцу Уэльскому.
   Дон Педро заключил с Эдуардом договор, по которому в обмен на престол обязался выплатить 500 000 флоринов и отдать англичанам Бискайю, а также выплатить огромное жалование всем рыцарям и баронам, выступившим под его знаменами. Принц согласился помочь кастильскому королю и выдвинул свою армию в Испанию. Под его началом находились лучшие в Европе войска, а сам он слыл выдающимся полководцем.
   Дон Энрике к этому времени распустил войска и оставил при себе лишь отряд в 1500 рыцарей и небольшой эскорт из благородных синьоров Кастилии. Власть его еще не была прочной. Король Арагонский требовал Мурсию. Энрике противился этому, в результате между союзниками произошел разрыв.
   Тем временем армия принца Эдуарда стремительно продвигалась по Кастилии, захватывая города и разрушая замки. Решающая битва произошла в апреле 1367 года при Наваррете к югу от Эбро и завершилась полным разгромом кастильцев Дон Энрике спешно отступил. Его брат Санчо, а также множество его друзей и сторонников оказались в плену у англичан.
   Коварный дон Педро выплатил английским союзникам лишь малую толику обещанного.
   Когда же принц Эдуард пожелал вступить во владение Бискайей, ему и в этом было отказано. Благородный принц не стал доказывать свои права силой и вернулся в Гиень.
   Все захваченные в плен сторонники дона Энрике были казнены; города королевства, изменившие законному государю, присуждались к уплате огромных штрафов и контрибуций.
   Однако сам дон Энрике не собирался сдаваться. Во Франции он получил денежный займ и собрал на эти деньги армию в 10 000 человек. Через пять месяцев после ухода англичан Энрике возобновил войну. К нему присоединился Бертран дю Геклен с двумя тысячами французов.
   Педро был ненавистен всем. Когда Энрике пришел на Эбро, Старая Кастилия восстала и поддержала его. В сентябре он вступил в Калагорру и Бургос. Кордова тоже была на стороне мятежника. Но Толедо и Севилья сохранили верность Педро. В течение года в Андалусии и Новой Кастилии свирепствовала опустошительная война.
   В 1369 году пал Толедо. Педро считал спасение Толедо вопросом чести, этот город являлся ключом ко всей Кастилии. Поэтому король, несмотря на малочисленность своего войска, решил принять бой в открытом поле. Решающая битва произошла близ Монтьеля, в предгорьях Пиренеев Педро защищал свою корону отважно, но армия его была наголову разбита и рассеяна. С четырьмя спутниками он скрылся в замке, который Энрике взял в осаду.
   Когда запасы провизии и снаряжения подошли к концу, дон Педро предложил дю Геклену 100 000 золотых дублонов в обмен на свободу. Геклен принял предложение и назначил место для переговоров.
   Дон Педро в сопровождении трех кастильских синьоров выехал из города и прибыл в указанное место. Французские воины провели его в палатку своего полководца, где уже находились дон Энрике, дю Геклен и другие вооруженные люди. Поняв, что угодил в ловушку, дон Педро вскричал: «Я король Кастилии!» — и схватился за меч, но в тот же миг дон Энрике выхватил кинжал и одним ударом поразил противника Это трагическое событие, не делающее чести дю Геклену, обеспечило дону Энрике спокойное и продолжительное царствование.

Луций Корнелий Сулла родился в 138 году до Р. X. Он принадлежал к древнему патрицианскому роду Корнелиев, появившемуся в консульских фастах в V веке и давшему Риму больше консулов, чем любой другой аристократический род. Впрочем, ветвь Суллы появилась несколько позже. Первым его предком, упомянутым в фастах, был диктатор 333 года Публий. Корнелий Руфин, его сын, тоже Публий, был консулом 290 и 277 годов. Впрочем, Публий Корнелий Руфин Младший был осужден по закону против роскоши и два следующих поколения рода (уже носящего прозвище Сулла) не занимали должности выше претуры, а о карьере Суллы-отца вообще ничего не известно. Саллюстий совершенно откровенно говорит об угасании этого рода, который еще и обеднел.
   Плутарх утверждает, что в молодости Сулла снимал дешевое помещение в Риме. Тем не менее он был, по-видимому, хорошо образован и приобщен к эллинистической культуре. Всю жизнь он питал интерес и пристрастие к миру искусств. Часы отдыха и досуга охотно проводил в среде богемы, на веселых пирушках с участием легкомысленных женщин, и даже сам сочинял шутливые сценки, которые там же и исполнялись. Одним из ближайших друзей Суллы был знаменитый римский актер Квинт Росций, что считалось предосудительным для римского аристократа. Имена трех жен Суллы — Илии (возможно, Юлии), Эдим и Клелин, хотя и указывают на знатное происхождение, но не выявляют связи с правящей группировкой нобилитета. Когда в 88 году уже ставший консулом Сулла женился на Метелле, дочери консула 119 года Металла Далматика и племяннице Метеллы Нумидийского, многие сочли это мезальянсом.
   В 97 году во время Югуртинской войны в войске Суллы объявился Марий. Попал он туда случайно — по жребию, после избрания квестором в Риме. И как новичок в военном деле, да еще из аристократов, Марий был встречен демократически настроенными боевыми офицерами не слишком дружелюбно. Однако ему удалось очень быстро преодолеть их предубеждение.
   Первым взлетом Суллы был захват самого Югурты, которого ему передал мавританский царь Бокх. С блеском выполнив нелегкую и опасную миссию, Сулла стал героем войны, что имело для него двоякие последствия. Пропаганда оптиматов стала противопоставлять его Марию, что вызвало недовольство последнего, а позднее, когда Бокх захотел поставить на Капитолии золотое изображение сцены передачи Югурты, произошел открытый конфликт. Вероятнее всего, эти события можно датировать временем Союзнической войны.
   Саллюстий дает ему такую характеристику: «Сулла принадлежал к знатному патрицианскому роду, к его ветви, уже почти угасшей ввиду бездеятельности предков. В знании греческой и латинской литературы он не уступал ученейшим людям, отличался огромной выдержкой, был жаден до наслаждений, но еще более до славы. На досуге он любил предаваться роскоши, но плотские радости все же никогда не отвлекали его отдел; правда, в семейной жизни он мог бы вести себя более достойно. Он был красноречив, хитер, легко вступал в дружеские связи, в делах умел необычайно тонко притворяться. Был щедр на многое, а более всего — на деньги. И хотя до победы в гражданской войне он был счастливейшим из всех, все-таки его удача никогда не была большей, чем его настойчивость, и многие спрашивали себя, более ли он храбр или более счастлив»
   Тот факт, что Сулла оставался легатом, а затем военным трибуном Мария в Германской войне, показывает, что тогда их отношения еще сохранялись, однако в 102 году происходит его сближение с оптиматами, обратившими внимание на талантливого офицера. Сулла стал легатом Катула и участвовал в сражении при Верцеллах. Вероятно, успешные действия армии Катула в немалой степени были и его засугой.
   В начале своей политической карьеры Сулла не планировал стать эдилом и был провален на преторских выборах 95 года. Только в 93 году он был избран, а в 92 году стал пропретором Киликии и сумел провести удачную дипломатическую акцию против Митридата, посадив на престол римского ставленника Армобарзана. В 90–89 годах Сулла стал легатом в южной армии римлян, действовавших против Самния.
   После ранения командующего, консула Л. Юлия Цезаря, он стал фактиченски командующим этой армии и оставался им в течение 89 года. Именно Сулла разгромил самнитов, представлял-вших одну из главных сил повстанцев. Центры восстания Эзерния и Бовиан пали, остатки разбитых самнитов и луканов ушли в горы. К началу 88 года армия осадила последний оплот инсургентов, город Нолу.
   В 90 году Рим вступил в конфликт с Митридатом, а в 88 году армии понтийского царя нанесли внезапный удар, захватили Малую Азию и Грецию. С помощью Митридата в Афинах произошел государственный переворот, и власть захватил тиран Аристион (88), стремившийся, опираясь на помощь Митридата, добиться былой независимости для Афин.
   Рим начал терять свои восточные владения. Ведение войны было поручено прославившемуся в союзническую войну Луцию Корнелию Сулле, однако на политической арене появился Марий, заключивший союз с близким другом погибшего реформатора Друза — трибуном П Сульлицием Руфом. Марий и Сульпиций смогли опереться на те силы, которые поддержали Мария в 100 е годы, а также на партию Друза и большое количество всадников.
   Как и ранее, Марий в основном преследовал личные цели — получение армии и командование в войне. Сульпиций рассчитывал на помощь марианцев в завершении реформ Друза. Первым предложением Сульпиция был закон о распределении италиков по всем 35 трибам, который он внес на рас смотрение народного собрания. В оппозиции Сульпицию оказался не только сенат, но и масса старых граждан в народном собрании. Консулы объявили юстиции, и в ответ на это Сульпиций организовал на них нападение. Во время схватки погиб сын второго консула Помпея Руфа, и Сулла под угрозой физической расправы отменил свое решение. После этого Сульпиций провел закон об италиках и решение о назначении Мария командующим в Митридатовой войне.
   Традиционные методы борьбы были исчерпаны, однако Сулла перевел конфликт в новую стадию Он направился в Нолу, где стояла армия, которую он хотел вести против Митридата, и повернул ее против Рима. Город был взят войсками. Сулла созвал народное собрание, отменил законы Сульпиция, объявил Сульпиция, Мария и 10 лидеров их партии вне закона. Сульпиций был убит, а Марий бежал в Африку. Вероятно, в это время проводился закон Суллы, по которому любой законопроект, выдвинутый трибуном, нуждался в утверждении его сенатом.
   Цель переворота Суллы заключалась в ликвидации законов Сульпиция, что и было сделано. Тем не менее значение этого переворота оказалось огромным. Впервые армия использовалась в борьбе за власть не как политическое орудие, а в своем прямом военном качестве. Конфликт перешел на новый уровень. Положение Суллы после переворота было довольно сложным. Несмотря на то что его армия контролировала ситуацию, оппозиция оставалась достаточно сильной. Партия Мария и Сульпиция не была разгромлена, к ней присоединились многие недовольные методами Суллы. Первые симптомы проявились в массовом протесте и требованиях вернуть изгнанников. Консул Помпеи Руф был послан принять армию Гнея Помпея Страбона, однако, когда он прибыл в армию, взбунтовавшиеся солдаты его убили. Наконец, на 87 году консулами были избраны оптимат Гней Октавий и противник Суллы Корнелий Цинна.
   Почти сразу же после отъезда Суллы Цинна выдвинул требование о равномерном распределении италиков по всем 35 трибам и возвращении изгнанников. Этому противился Октавий, и столкновение в комициях перешло в побоище, которое по масштабам превзошло все предыдущие. Погибло около 10 000 человек. Цинна был лишен власти и изгнан. Новым консулом стал Корнелий Мерула. Повторяя действия Суллы, Цинна бежал в Капую к армии, заменившей ушедшее на восток войско Суллы, и повел ее на Рим.
   Сенат поддержал Октавия, однако некоторые сенаторы бежали к Цинне. Мятежного консула поддержали новые граждане, ему удалось договориться с самнитами и заключить союз с прибывшим из Африки Марием.
   Оптиматы сосредоточили в Риме около 50 когорт, кроме того, на помощь им подошла армия Помпея Страбона, хотя и довольно ненадежная. Цинна явно имел численное превосходство. Марианцы блокировали столицу, в Риме начался голод, а в армии оптиматов — массовое дезертирство, особенно в войсках Помпея Страбона. После смерти последнего от удара молнии, его армия практически распалась. Наконец, Октавий капитулировал, и марианцы вступили в Рим. Одна часть оставшейся армии сдалась, другая ушла из города с претором Метеллом Пием, сыном Метелла Нумидийского.
   Цинна был восстановлен в должности, а изгнание Мария — отменено. Оба, без всякого народного собрания, объявили себя консулами на 86 год. Победа марианцев сопровождалась резней политических противников Жертвами стали Октавий Мерула, Катул, поддержавшие оптиматов, Красе и Антоний и др. Особенно свирепствовал Марий, набравший специальный отряд из рабов, который он называл «бардиеями». Репрессии достигли такого размаха, что Цинна и Серторий в конечном счете окружили рабов войсками и всех перебили.
   В январе 86 года в самом начале своего консульства Марий умер. Его место занял Цинна. Как и Марий, он правил путем узурпации консульской власти, последовательно занимая консульство в 86, 85, 84 годах.
   В 87–86 годах Сулла разгромил Митридата, а в 85 году заключил с ним Дарданский мирный договор. Вскоре к Сулле перешла марианская армия Фимбрии. Сулла написал письмо сенату, объявляя о намерении бороться со своими врагами, после чего сенаторы пытались примирить Суллу и Цинну и даже вынудили последнего дать соответствующее обещание. Многие из них бежали к Сулле. В свою очередь, Цинна форсировал подготовку к войне. В 84 году он, наконец, выполнил свое обещание и провел закон о равном распределении италиков по трибам, а затем начал готовить войска для переправы в Далмацию. Однако в Анконе недовольные солдаты подняли мятеж, во время которого Цинна был убит.
   В начале 83 года марианцы собрали более 100 000 человек, кроме того, на их стороне были самниты. Общие силы равнялись 150 000–180 000 человек, однако немалую часть составляли новобранцы. Основная армия Суллы насчитывала 30 000-40 000 человек, вместе с силами Метелла, Помпея, Красса и других своих легатов он мог выставить около 100 000 солдат. Тем не менее численный перевес марианцев сводился на нет как худшей подготовкой их армии, так и тем, что среди марианцев было много сторонников компромисса, к числу которых принадлежали и консулы 83 года Сципион и Норбан.
   К концу 83 года Сулла добился перелома, и около половины армии марианцев вышло из строя. 1 ноября 82 года в ожесточенном сражении у Коллинских ворот Сулла и Красе разгромили остатки марианцев. Война закончилась. Вскоре Помпеи захватил Сицилию и Африку, казнив взятого в плен Карбона, а сулланский легат Гай Алний овладел Испанией, выбив оттуда марианского наместника Квинта Сертория. В войне погибли оба консула. Сенат объявил междуцарствие. Принцепс сената Валерий Флакк назначил Суллу диктатором.
   Некоторые исследователи полагают, что Сулла снял диктатуру не в 79 году, как обычно считали, а в 80 году, пробыв на посту положенные 6 месяцев. После этого он стал консулом, а в 79 году снял с себя и эту консульскую власть. Скорее всего, Сулла взял диктатуру на неопределенный срок, что явилось принципиальным новшеством, и отказался от нее в 79 году. Таким образом, он был первым из римских правителей, который поставил себя над остальными, создав особую власть.
   Особое положение Суллы подчеркивали еще несколько идеологических апектов. Он получил прозвище Felix (Счастливый), детей Суллы от брака с Цецилией Метеллой звали Фавст и Фавста. Ариан упоминает, что после победы Сулла установил свою конную статую с надписью, кроме того, диктатор добился именоваться любимцем Афродиты. Это постоянное подчеркивание особого счастья, характерное для политической деятельности Суллы, создавало, особенно после победы, иллюзию особого покровительства богов, под которым он якобы находился. Эта идея закладывалась в основу культа императора.
   Первым действием Суллы явилось уничтожение оппозиции. Массовые расправы с остатками марианцев начались уже в ходе войны. Города, оказавшие сопротивление, и особенно Пренесте, Норба и Эзерния, были разгромлены. После победы у Рима Сулла перебил несколько тысяч пленных, были разорены Самний и Лукания.
   За первой волной убийств последовала вторая. В Риме по просьбе своих сторонников диктатор начал выпускать печально известные проскрипционные списки. Первый из них включал 80 имен, позже были добавлены 220, а затем еще столько же. Наконец Сулла заявил, что записал только тех, кого вспомнил, дав понять, что списки могут быть пополнены. Укрывательство проскрипта вело за собой казнь, а дети и внуки внесенных в списки лишались гражданских прав. Наоборот, за убийство или донос давали денежную награду, а раб получал свободу. Головы казненных выставляли на рынке.
   Среди казненных было много невиновных людей, ставших жертвой произвола или личной вражды сулланцев, многие погибли из-за собственного богатства. Валерий Максим определил общее число проскрибированных в 4700 человек, в том числе 40 сенаторов и 1600 всадников. Это, вероятно, были только люди, принадлежащие к социальной верхушке, общее число жертв террора оказалось значительно большим.
   Дети и внуки проскрибированных не могли занимать магистратуры. Многие города были наказаны срытием стен и цитаделей, штрафами и высылкой колоний ветеранов. Итогом проскрипций и террора явилось уничтожение марианской партии и противников Суллы. Массовые конфискации были средством расплаты диктатора со своими сторонниками. Сам Сулла и его окружение превратились в богачей.
   Видимо, после некоторого спада террора Сулла начал серию конструктивных реформ. Реформаторская деятельность Суллы затрагивала почти все стороны существования Римского государства. Сулла не мог не видеть, что наделение правами римского гражданства почти всех жителей Италии уничтожало основы полисного строя. Если раньше Рим оставался общиной, границы которой охраняло войско — ополчение граждан, земельных собственников, а верховная власть принадлежала народному собранию тех же граждан, то теперь положение изменилось Вместо полиса Рима появилось государство Италия, вместо армии-ополчения граждан, собираемого от случая к случаю, возникло профессиональное войско, собрание граждан уже невозможно было созвать в силу многочисленности граждан (представительная парламентская система в древности была неизвестна).
   Реформы Суллы были направлены на усиление власти сената и ограничение власти народного собрания.
   Сенат был пополнен 300 новыми членами, в основном за счет молодых нобилей и офицеров Суллы. Таким образом, поредевший сенат усилился за счет верных диктатору людей, а верхушка сулланцев получала магистратуры и места в высшем правительственном органе.
   Полномочия сената расширялись. Ему возвращались суды, и он мог контролировать магистратов. Цензура была ликвидирована, и все новые квесторы, число которых увеличилось с 8 до 20, автоматически входили в сенат. Остальные магистратуры сохранялись, однако полномочия магистратов уменьшились. Сулла дополнил закон Виллия, четко установив порядок прохождения должностей квестура, претура, консульство. Явно имея в виду практику Мария и Цинны, он подтвердил запрет занимать второе консульство ранее, чем через 10 лет после первого. Возрастной ценз повышался, консулом можно было стать только в 43 года. Диктатор сделал попытку оторвать консулов от провинциальных армий, ограничив их возможность покидать Рим в год консульства. Вопрос о распределении провинций решал сенат.
   Число квесторов и преторов было увеличено, что способствовало снижению значения этих должностей. Сулла нанес удар по самой демократической магистратуре Рима — народному трибунату. Все предложения трибунов должны были предварительно обсуждаться в сенате, т е трибунат был поставлен под контроль сената.
   Сулла шел не только по пути ограничения функций народного собрания и его защитника — народного трибуна, он решил заставить народное собрание действовать в его интересах. С этой целью Сулла отпустил на свободу 10 000 рабов, принадлежавших ранее проскрибированным, стал их патроном и направлял их действия.
   Эти 10 000 вольноотпущенников (так называемых корнелиев), преданных Сулле, и определяли решения народных собраний. Практика гражданских войн оказалась вне закона. Это фиксировалось в законе Суллы об оскорблении величия. Закон запрещал покидать провинцию и уводить войско, вести войну и ставить на престол царей, если это не было санкционировано сенатом и народом.
   Диктатор не отменил равного распределения италиков по 35 трибам, более того, в данном случае он пошел навстречу исторической необходимости и произвел муниципальное деление Италии, дав большинству городов статус самоуправляемых муниципиев. Вместе с тем некоторые италики были наказаны, и Сулла расселил на их территории 120 000 ветеранов. Это преобразование было, вероятно, самой крупной и болезненной реформой диктатора. Достигались сразу три цели: Сулла расплачивался со своими солдатами, наказывал врагов и создавал опорные пункты своей власти по всей Италии. Если некогда аграрный вопрос использовался как орудие демократии, то в руках Суллы он стал орудием олигархии и личной власти могущественного диктатора.
   В 81 году Сулла был диктатором, в 80 году он добавил к этому еще и власть консула. Наконец, в 79 году он отказался от власти и вскоре умер. Уход Суллы по-разному объясняется современными исследователями. Моммзен считает его исполнителем воли нобилитета, ушедшим сразу после того, как только был восстановлен старый порядок. Противоположное мнение было высказано Ж. Каркопино, который считает, что диктатор стремился к единоличной власти, но был вынужден уйти из-за оппозиции в своем окружении. Однако в целом его гипотеза противоречит фактам. Уход был явно добровольным, а его причиной, видимо, следует считать целый комплекс факторов. Главным, пожалуй, было то, что ни общество, ни его лидеры, в том числе и сам Сулла, не созрели для постоянной единоличной власти и с самого начала считали диктатуру только временной. От Суллы ожидали реставрации старой республики, именно так рассматривал свою деятельность и он сам. В довершение ко всему диктатор был смертельно болен.
   Сулла скончался в 78 году до Р X на 60-м году жизни. После его смерти у власти оказалась сенатская олигархия, могущество которой укрепил грозный диктатор.

После смерти Мануила Комнина 24 сентября 1180 года Византией стали править вдова императора Мария и ее фаворит, племянник Мануила протосеваст Алексей Комнин. Номинальным же императором был 11-летний сын Мануила Алексей. В своей внутренней политике регентша Мария и протосеваст опирались преимущественно на иностранцев-«латинян», которые к тому времени стали влиятельной силой не только в экономической, но и в военной и административной сфере.
   Привилегированное положение латинян вызывало резкое недовольство как в народе, так и среди знати. В высших придворных кругах созрел заговор. Дочь Мануила Комнина кесариса Мария, эпарх города Иоанн Каматир, сыновья Андроника Комнина и другие подготавливали убийство протосеваста. Покушение было назначено на 17 февраля 1181 года, но в силу случайных обстоятельств его осуществить не удалось, а в марте «заговор двенадцати» был раскры. Заговорщики попали в темницу, только Мария вместе с мужем, кесарем Райнером Монферратским, нашла убежище в храме св. Софии. Отсюда она начала призывать народ к восстанию. В Константинополе вспыхнуло возмущение, народ кинулся громить дома тех богачей, кто пользовался расположением императрицы и протосеваста.
   За развитием событий внимательно следил Андроник Комнин. Он принадлежит к числу наиболее колоритных фигур в истории Византии. Его безрассудная смелость, авантюрные похождения, энергия и настойчивость в достижении цели снискали ему среди современников широкую популярность.
   Отлично знавший Андроника историк Никита Хониат рассказывает, что тот был искусен во всех забавах и рыцарских потехах, неотразим для женщин, соблюдал умеренность в еде и питье, чтобы поддерживать физическую форму. Война была его любимым занятием. Это был чернобородый византийский лев, созданный эпохой и страной и безнадежно испорченный властью и изменами. У Андроника было еще одно важное в Византии качество: он был талантливым актером, который мог играть роль светского льва, демократа, пекущегося о народе, и благородного воина, проливающего слезы над гробницей врага. Неизвестно, когда он был искренен. Может быть, никогда. Но умел находить друзей и союзников, потому что никто лучше его не умел одурачивать людей.
   Андроник был очень начитан, знал несколько языков, был автором ряда философских сочинений и остроумных эпиграмм, не верил ни в бога, ни в черта и стремился лишь к власти и наслаждениям.
   Андроник и его брат Иоанн были сыновьями Исаака Комнина, младшего брата покойного императора Иоанна. Исаак Комнин, хотя и хранил верность старшему брату, доверием его не пользовался, и вся жизнь его прошла в странствиях, а порой и в бегстве от брата. Сыновья сопровождали отца. Еще мальчиком Андроник повидал немало стран, научился разбираться в интригах, бояться собственных родственников и никому не верить. Исаак умер в изгнании Старший его сын, Иоанн, отказался вернуться в Константинополь, остался у конийского султана и даже перешел в мусульманство Младший, Андроник, был взят в императорский дворец, где его воспитывали вместе с наследником престола Мануилом.
   Двоюродные братья были ровесниками, оба родились в 1120 году. Братья дружили, оба стремились к приключениям и могли удовлетворять самые невероятные капризы. Очевидно, этой дружбой можно объяснить несвойственную для византийских нравов снисходительность Мануила к кузену в последующие годы.
   Соперничество с двоюродным братом, вражда с родственниками, часто страдавшими от острого языка Андроника, любовные истории, в которых влюбчивый принц никогда не думал о последствиях, рыцарские эскапады — все это увеличивало и популярность Андроника, и ненависть к нему. Особенно обострились отношения с двором, когда у Андроника завязался роман с его двоюродной сестрой Евдокией. Ее родные возмутились, в чем была доля ханжества. Родная сестра Евдокии Феодора была официальной любовницей императора, и это возмущения не вызывало. Но разница в положении привела к тому, что все обвинения и упреки, которым должен был бы подвергнуться император, обрушились на Андроника.
   Осторожный Мануил решил отправить кузена в почетную ссылку. В 1152 году Андроник был послан в Киликию, чтобы возглавить войска, воевавшие с сельджуками.
   Андроник кампанию провалил. Он выиграл несколько сражений, отважно гарцуя впереди войска и размахивая мечом, но в конце концов вынужден был отступить и отдать важные малоазиатские области. К тому же Мануилу донесли, что Андроник завязал подозрительные отношения с конийским султаном и королем Иерусалима.
   Мануил, прежде чем кузен успел сколотить антивизантийскую коалицию, направил его в другой конец империи, на границу с Венгрией. Там, вместо того чтобы блюсти интересы Византии, Андроник вступил в сношения с венгерским королем, выясняя, поможет ли тот ему захватить трон в Константинополе. Однако и тут шпионы Мануила не дремали. Тайная переписка Андроника была перехвачена и доставлена Мануилу. И на этот раз Мануил ограничился семейным выговором.
   Наконец родственники сообщили императору, что Андроник готовит на него покушение.
   Была ли в том доля истины, неизвестно, но Андроник был немедленно арестован, закован в кандалы и отвезен в Константинополь. Андроник провел в тюремной башне, в условиях, которые убили бы менее выносливого узника, девять лет, до 1164 года.
   Он вошел в нее 35-летним бравым рыцарем, а вышел пожилым, поседевшим, озлобленным и много передумавшим человеком. И если раньше Мануил имел в его лице ненадежного подданного, то теперь получил непримиримого врага.
   Сбежав из темницы, Андроник искал убежища сначала на Руси у галицкого князя Ярослава Владимировича (около 1164 года), а с 1166 года начал жизнь скитальческую, переходя из одной страны в другую. Был в Антиохии, Палестине, Дамаске, Багдаде, наконец, в Грузии. Можно полагать, что он провел около 15 лет при дворах различных государей Востока.
   Незадолго до смерти царь Мануил пригласил его в Константинополь, взяв с него слово не искать власти при малолетнем Алексее II, и определил ему местом жительства один из черноморских городов. Здесь Андроник и услышал о смерти Мануила. Андроник, обуреваемый жаждой мести, но не нашедший еще надежного способа обрести корону, писал письма императору, патриарху Константинополя и самым видным людям государства, высказывая им свою боль по поводу излишеств и недостатков двора, и утверждал, что совершенно необходимо положить предел не в меру выросшему влиянию регентши и первого министра. Письма эти были написаны с большим искусством, и казалось, что Андроник исполнен одним чувством — любовью к общественному благу, и думает лишь о том, как уврачевать зло, опустошающее империю.
   Народное восстание сразу же вылилось в широкое социальное движение, в котором потонула вражда к латинянам. Примечательно, что к восстанию примкнули итальянские воины. Движение приняло столь радикальный характер, что Мария с мужем и сочувствующий им патриарх Феодосии пошли на примирение с правительством.
   И тут пришла пора выйти на сцену Андронику. Когда он двинулся из своего города к Константинополю, правительственные отряды немедленно стали переходить на его сторону, отовсюду к нему спешили войска провинциальных правителей, и армия его росла как снежный ком. Разрозненное сопротивление верных правительству войск не могло задержать его продвижение. Лишь в некоторых местах (Никея, Фракисийская фема) ему было оказано сопротивление — Малая Азия приветствовала его («Каждый в это время призывал Андроника», — утверждает Евстафий Солунский). Накануне вступления в столицу Андроник спровоцировал избиение «латинян» — приближенных протосеваста Алексея, привилегированных воинов, итальянских купцов. В уличных боях в первую очередь принял участие «городской демос», простой люд. Начались сражения с французами и немцами. Андроник не спешил — он стоял лагерем в Халкедоне, принимал сторонников и ждал момента, чтобы ударить наверняка.
   Весной 1182 года, исчерпав все возможности сопротивления, правительство было вынуждено открыть ворота Константинополя перед Андроником. Его торжественно встречали как освободителя не только толпы народа, но и патриарх Феодосии и кесарисса Мария.
   Вступив в столицу, Андроник обратился к народу с речью, в которой не пожалел пафоса и слез. Он клялся всеми святыми, что пришел исключительно для того, чтобы освободить обожаемого юного императора Алексея от господства безнравственных людей, что его интересует лишь благоденствие империи, что власть ему не нужна и он верный сын отечества. У него лишь одно желание — оградить императора от вредного влияния его распутной матери и ее фаворита, которых он просит добровольно отказаться от власти. Началось его трехлетнее правление сначала в качестве регента при Алексее II, а с 1183 года — единодержавного василевса.
   Андроник выступил в тот момент, когда давно сдерживаемое недовольство политикой Мануила I прорвалось наружу. Он оказался центром, объединявшим самые различные круги. Возможно, что на первых порах его поддерживали известные слои мелкой и средней провинциальной знати и даже свободное крестьянство. Зато провинциальные города (особенно города Малой Азии) не симпатизировали узурпатору Андронику пришлось подавлять восстания в Филадельфии, Лопадии, Никее, Прусе. Во главе восставших малоазийских городов стояли обычно представители местной феодальной аристократии.
   Наиболее энергичную поддержку Андронику оказал Константинополь. Если верить Евстафию, Андроника боготворили константинопольские горожане, городская толпа; его поддерживала также и определенная часть столичной знати — «малочисленные отбросы синклита». Действительно, антилатинские тенденции Андроника могли привлечь на его сторону различные круги населения столицы, ненавидевшего западных советников и воинов Мануила.
   Две черты отличали политическую деятельность Андроника — демагогия и безжалостный террор. Без малейшего затруднения он проливал потоки слез, он целовал колени патриарха Феодосия, твердо решив, что добьется его смещения; он лил слезы на могиле Мануила I и просил не уводить его прочь, дать побыть еще у гробницы покойного императора, которого он ненавидел и против которого постоянно затевал заговоры. Он приказал выставить в одной из столичных церквей свое изображение: василевс представлен был там в простой крестьянской одежде, с косой в руках — словно настоящий крестьянский царь.
   Изображая себя народолюбцем, Андроник стремился уничтожить всех, кто стоял на его пути к власти, всех, кто мог быть его соперником. Жертвами репрессий пали многие представители константинопольской знати. Никита Хониат вспоминает тех, кто кончил жизнь в темнице, лишился глаз, был изгнан из своего дома.
   К жестокости Андроника прибавилась и самая черная неблагодарность. Кесарису Марию он тайно извел ядом. Способ этот был обычен для тех, кто хотел избавиться от соперника или неугодного соратника, не прибегая к услугам палача. В отношении матери Алексея он действовал еще откровеннее Она была обвинена в заговоре против государства, и судьи тирана охотно приговорили ее к смерти, а император, ее сын, подписал этот гнусный приговор. Евнух, уже прославленный тем, что отравил Марию, своими руками задушил императрицу и сбросил ее труп в море.
   Все конкуренты были принесены в жертву. Оставался один лишь император, и в 1183 году Андроник умертвил Алексея II, а его вдову, юную Агнесу, сделал своей наложницей.
   Голова Алексея была доставлена Андронику, который сказал, с презрением его разглядывая: «Отец твой был лжецом, мать — развратницей, а сам ты — трусом». В течение нескольких дней он не расставался с головой Алексея, дабы досыта усладить взгляд столь приятным ему зрелищем. Потом ее выбросили в море вместе с прочими останками. Такова была судьба молодого правителя, который в течение трех лет своего властвования был рабом своей матери, своего первого министра, своего опекуна и своих удовольствий.
   Беспощадно истребляя своих действительных и мнимых врагов, Андроник обеспечил себе в столице безраздельную власть.
   Верный себе, Андроник и этим расправам придал демагогический характер. Он редко прибегал к тайным убийствам, предпочитая создавать судебные дела и добиваться формального осуждения. Официально выставлялись проскрипционные списки «предателей родины» с указанием того рода казни, которая их ждала. Сам он не подписывал приговоров, а поручал это судьям. Впрочем, нашлось немало охотников воплощать в судебных решениях неясный намек или жест императора.
   По-прежнему практиковались земельные пожалования крупным землевладельцам, и если при Алексее II действительно было принято решение о снижении налогов с афинян, то затем Андроник отправил в Афины податного чиновника Хумна, который провел перераспределение податных ставок таким образом, что от этого выиграли только крупные собственники.
   Большое внимание уделялось деятельности государственного аппарата. Андроник предоставил видимость политической роли синклиту, который третировали первые Комнины; было повышено жалование наместникам провинций, запрещалась продажа должностей, усиливался контроль за сборщиками налогов. Тогда даже говорили, что податные чиновники разбегаются от одного имени Андроника. Значительные перемены были произведены и в высшей церковной иерархии. Непокорного патриарха Феодосия сместили и заменили видным дипломатом Василием Каматиром, находившимся в опале в последние годы правления Мануила I. Новый патриарх тут же приступил к чистке клира и в соответствии с программой Андроника стал демагогически заигрывать с народными массами. Вместе с тем, по-видимому, правительство Андроника провело конфискацию части церковного имущества.
   Еще при жизни Алексея II, в декабре 1182 года, были отменены распоряжения Мануила I, запретившего перепродавать пожалованную императором землю лицам, не принадлежащим к знати или к числу стратиотов. Вслед за тем Андроник провел через синклит постановление, отменявшее так называемое береговое право — обычай, разрешавший прибрежным жителям грабить выброшенные бурей корабли. Таким образом он попытался сбросить путы, наложенные на византийскую торговлю Алексеем I и его преемниками. Но вместе с тем Андроник нанес смертельный удар византийской торговле, капитулировав перед Венецией, он обещал освободить арестованных при Мануиле купцов, возместить убытки, понесенные венецианцами в 1171 году. Венецианские фактории вскоре стали вновь возникать в различных городах империи.
   После триумфального въезда в Константинополь Андроник перестал скрывать сущность своей политики и, по признанию современника, откровенно издевался над простодушием восторженно встречавших его столичных жителей. В целом же преобразования Андроника не затрагивали сложившейся системы эксплуатации, не меняли устоявшихся классовых отношений. Кровавые репрессии, направленные против столичной знати, были обусловлены в первую очередь стремлением узурпатора обеспечить себе безраздельную власть.
   Но Андроник недолго удерживал власть. В 1185 году он оказался неспособным отразить нашествие сицилийских норманнов. В том же году отпал Кипр, где утвердился другой родственник Мануила — Исаак Комнин. Андроник терял популярность в народе, у него оставалось все меньше и меньше сторонников.
   В то время как он продолжал защищать себя против действительных и мнимых врагов жестокими казнями и заточениями, его приверженцы посоветовали ему попытаться открыть тайных врагов посредством магии, при помощи лиц, искусных в отгадывании будущего. Злой гений царя Стефан Агиохристофорит донес Андронику, что от 11 до 14 сентября самым опасным оказывается имя, начинающееся на «Ис». Андроник только посмеялся над оракулом, ибо подумал о «кипрском» Исааке. Но Агиохристофорит имел в виду Исаака Ангела.
   Вечером 11 сентября Андроник повелел захватить этого Исаака и заключить под стражу. Но Исаак, оборояясь, нанес смертельный удар Агиохристофориту и в поисках защиты скрылся в храме св. Софии. К счастью для него, в городе не было царя и у ворот храма вскоре собралась большая толпа сочувствующих ему людей. К утру следующего дня стали высказываться пожелания, чтобы Исаак возложил на себя корону.
   В городе начались беспорядки, были открыты темницы и выпущены из них заключенные.
   Вооруженная толпа окружила храм св. Софии и потребовала провозглашения Исаака царем. Патриарх Василий Каматир совершил коронацию и сопровождал нового царя по улицам города в торжественной процессии. Поэтому, когда 12 сентября 1185 года Исаак Ангел призвал народ к восстанию, константинопольский плебс немедленно откликнулся на этот призыв. Андроник, видя из окон своего дворца наступающие отряды вооруженных людей, пытался бежать. Он сбросил знаки императорского достоинства и тайно укрылся на галере. Разыгравшийся шторм помешал галере выйти в море, тирана схватили и в цепях привели во дворец, где привязали к столбу. Андроника вывели на площадь, отрубили ему правую руку и бросили в темницу. Любой другой умер бы от таких мучений, но могучий организм Андроника перенес и это. Через несколько дней, в течение которых его не кормили и не поили, его вновь вытащили на солнце и выкололи глаза. Затем на верблюде провезли по улицам Константинополя. Наконец страшная процессия достигла ипподрома. Императора повесили вниз головой на перекладине, укрепленной между двумя колоннами. Говорят, что Андроник повторял разбитыми губами «За что вы так яритесь на сломанный тростник?»
   Прибежали и франки, которые не забыли погром в их квартале, устроенный по наущению Андроника. Они начали пробовать остроту своих мечей на теле Андроника и спорили, чей удар сильнее. Эти удары и прекратили его страдания.
   В те дни, когда изуродованный труп Андроника валялся на ипподроме, в столице отыскивали и предавали мучительной смерти всех, кто был ему верен. Были арестованы и сыновья императора. Сдержанному и умному Мануилу выкололи глаза, отчего он скончался.
   Исаак Ангел, который хотя и считался императором тихим, незлобным, проведшим десять лет своего правления (пока не был свергнут и ослеплен собственным братом) в забавах, охоте и иных развлечениях, старался как можно быстрее уничтожить всех родственников Андроника, чтобы избавиться от возможных мстителей.
   Уже через несколько дней после его прихода к власти эта задача была выполнена. За одним исключением таинственно исчезли Алексей и Давид, маленькие внуки Андроника, дети Мануила. Был отдан строжайший приказ отыскать и убить мальчиков, старшему из которых было в то время только четыре года. Были допрошены и подвергнуты пытке все, кто имел к ним отношение слуги, няньки и придворные Мануила. Но след малышей простыл.

В декабре 1722 года 68-летний император Сюанье простудился. Болезнь застала владыку Цинской империи в его любимом загородном «Парке Вечной Весны» («Чанчуньюань») в шести километрах западнее Пекина. 20 декабря, чувствуя приближение смерти, Сын Неба вызвал к своему ложу сыновей — князей и крупнейших сановников.
   Сюанье дал вошедшим последние наставления и приказал принести письменные принадлежности и лист специальной, «драконовой», бумаги для начертания имени своего наследника — нового императора. Именно это больше всего волновало присутствующих. Когда евнухи внесли требуемое на маленьком столике и поставили его у изголовья, Сюанье велел всем удалиться. Ожидая скорого вызова к Сыну Неба, они нисколько не сомневались, что император выведет три иероглифа: «ши сы цзы» («четырнадцатый сын»). Речь шла о любимце отца князе первой степени (циньван) Иньди, единственно бесспорном претенденте на «драконовый трон». Правда, он отсутствовал, ибо командовал армией, стоявшей далеко в Ганьсу и Цинхае против ойратов. Его поддерживали князья — сыновья умирающего Иньсы, Иньтан, Иньчжи иИнъе.
   Только старший брат Иньчжэнь, четвертый сын богдохана — злобный соперник Иньди — сам претендовал на престол. На его сторону перешли влиятельный Лункэдо — брат императрицы, командир столичного охранного, «знаменного», отряда Нянь Гэнъяо и ряд видных «знаменных» Собравшиеся в зале считали, что этой группировке скоро придет конец: с воцарением нового богдохана эти «смутьяны» сполна ответят за создание заговора. Бесспорно, молодой Сын Неба тут же заточит своего соперника в тюрьму либо просто казнит вместе с Лункэдо и Нянь Гэнъяо.
   Когда приглашенные снова вошли в покои Сюанье, тот был уже мертв. На полу валялись шелковая вышитая подушка и кисть для письма, а на заветной бумаге стояли три красных иероглифа: «ди сы цзы» («четвертый сын»). Это казалось невероятным, ибо Сюанье ненавидел своего четвертого сына! Князья и их сторонники еще не успели прийти в себя от потрясения, как в загородном дворце уже всем распоряжались Иньчжэнь и Лункэдо.
   Враги нового императора собрались в зале и принялись живо обсуждать происшедшее.
   В это время солдаты Лункэдо окружили дворец. Своих воинов у князей здесь не было. Подошедший к ним Лункэдо объявил приказ нового императора: им на время запрещается покидать свои жилые помещения. Все молча разошлись по своим апартаментам.
   И современники, и последующие авторы по-разному объясняли казус 20 декабря 1722 года. Некоторые полагали, что Иньчжэнь убил отца и подменил завещание, дабы захватить престол до того, как это сделают его враги, чем он, возможно, спас свою жизнь. Другие приписывали убийство и подмену Лункэ-до, коему грозила та же участь, что и Иньчжэню. Третьи считали, что действиями своего сторонника руководил сам будущий император. Военная сила была в те дни у Лункэдо. Благодаря этому новый богдохан, сопровождая фоб отца, вступил в столицу, а затем и в ее Запретный город в сопровождении «знаменных» солдат, шедших с обнаженными мечами.
   Князья не рискнули оказать сопротивление узурпатору. Единственной реальной военной силой вне Пекина оставалась армия, стоявшая в Ганьсу и Цинхае, но там действия обойденного наследника Иньди контролировали верные новому Сыну Неба военачальники Нянь Гэнъяо и Яньсинь. Так на 13 лет 44-летний Иньчжэнь, правивший под девизом Юнчжэн (Гармоничное и Справедливое царствование), стал владыкой Цинской империи.
   Его мать-маньчжурка происходила из незнатного рода, и когда Сюанье «осчастливил» ее, была всего лишь служанкой при дворе. Только через год после рождения Иньчжэня она стала наложницей четвертого ранга. До 30 лет ее сын жил в своем дворце и вскоре стал князем первой степени. Избегая политики и придворных интриг, он увлеченно изучал конфуцианскую, даосскую и буддийскую каноническую литературу. В 1708 году тогдашний наследник престола Иньчжэнь повел себя недостойно и потерял расположение отца, а в 1712 году окончательно лишился звания наследника и навсегда оказался под домашним арестом. Последние десять лет царствования старого Сюанье были отмечены борьбой вокруг «драконового трона». Ее ход и перипетии сейчас невозможно полностью восстановить. Дело кончилось тем, что большинство князей объединились против нового соперника. Неугасимая ненависть со стороны сводных братьев сопровождала Иньчжэня до конца его дней.
   Всю свою оставшуюся жизнь этот монарх яростно стремился удержать захваченную власть. С первых же дней своего правления он ослаблял и устранял своих врагов, следил за опасными князьями и назначал преданных ему людей на ключевые посты.
   Сознавая, как опасен заговор князей, он не давал им собираться вместе и отнял у них армию, стоявшую в Ганьсу и Цинхае. Император сначала пытался задобрить, «купить» некоторых князей, а затем перешел к жестким мерам. Летом 1726 года было объявлено о раскрытии «заговора князей». Последовали репрессии. При всем том Иньчжэнь не был безоглядно кровожадным и мстительным. Когда придворные предложили разрубить труп Иньсы на куски, богдохан запретил кромсать своего брата. Излишняя жестокость могла лишь подтвердить представление о нем, как об изверге-тиране. Кроме того, человек глубоко религиозный, император понимал, что в загробном мире любой должен иметь голову, руки и остальные члены, дабы нормально вести вторую жизнь на том свете. Из 15 взрослых сыновей Сюанье при новом Сыне Неба семь сидели в заключении (пятеро там и умерли), четверо остались «нейтральными» и трое перешли на сторону победителя. Тем самым император-узурпатор ликвидировал противостояние враждебной ему аристократии.
   Иньчжэнь резко усилил императорскую власть, освободил ее от отживших норм и институтов племенной маньчжурской знати, созданных еще в началеXVII века. Ведь он не мог положиться на старые институты власти, прежде всего на Совет князей-регентов и сановников. Разрыва с прежними традициями требовали и дальнейшая бюрократизация государства, и начавшаяся ки-таизация верхних эшелонов власти. Самодержавная сила Сына Неба крепила союз завоевателей-маньчжуров с китайской элитой. Такие перемены еще больше разожгли ненависть придворной аристократии к узурпатору.
   Иньчжэнь повел жестокую борьбу с начавшимся разложением бюрократии, восстановил былую силу законов и запретил чиновникам объединяться в официально не утвержденные союзы. Он ввел «выплаты для поддержания честности». Установив строгий порядок в системе управления государством, Иньчжэнь посеял ненависть к себе чиновников, лишившихся многих скрытых источников дохода. Он создал разветвленную сеть тайных агентов-соглядатаев. Они образно именовались «наблюдатели на конях» или «всадники в красном». Отделения тайной службы имелись во всех концах Цинской империи, посылая самые последние сведения прямо на рабочий стол Сына Неба. Аристократия и чиновничество попали под неусыпный контроль строгого и деятельного богдохана. Вовлекая рядовых сельских и городских жителей в сеть тотальной слежки, Иньчжэнь всячески расширял созданную еще в XVII веке систему «собеседований». Для этого он в три-четыре раза увеличил численность «беседчиков», частоту «собеседований» и контроль за их проведением.
   Кроме того, Иньчжэнь лично написал пространное пособие для такого массового «промывания умов и чистки мыслей».
   Император резко усилил начатую еще раньше «литературную инквизицию», или «письменные судилища», направленные против антиманьчжурски настроенной интеллигенции. Гонения, судебные процессы над литераторами и учеными, их казни следовали друг за другом. Для оправдания этих репрессий и самого маньчжурского завоевания Иньчжэнь в 1730 году сам написал сочинение «Книга о пробуждении чувства долга в заблудших», где «теоретически» обосновал «благотворность» маньчжурского ига для Китая. Каждый шэньши — обладатель ученой степени — должен был в принудительном порядке прочитать эту книгу. Вместе с тем он резко расширил сферу «литературных работ», приказав в 1729 году составить многотомные описания всех провинций, а затем областей, округов, уездов.
   Иньчжэнь был очень компетентен в делах управления. По прочтении докладов провинциальных и столичных чиновников он во множестве писал пространные резолюции, комментарии, распоряжения и инструкции, причем вышедшее из-под его руки зачастую превышало по объему сам документ. Эта документация составляла 112 томов, не считая той, что прошла через Императорскую канцелярию, и бумаг, посвященных «восьмизнаменным войскам». Будучи сильным монархом, он навязал свою волю послушным и держал в страхе всю империю.
   Иньчжэнь пресекал любое упоминание о своем незаконном восшествии на престол. Об этом говорят крайняя противоречивость его эдиктов, освещавших последние дни Сюанье, уничтожение и фальсификация множества документов, постоянное устранение лиц, которые знали правду. При этом он убрал в тень как своих врагов, так и тогдашних своих помощников. Первое время, нуждаясь в их поддержке, Иньчжэнь возносил сподвижников высоко по лестнице чинов и наград, а затем, с укреплением своей власти, уже не видел в них пользы. Постепенно ослабляя сообщников, он предъявлял имобвинения в нарушении закона и служебных преступлениях. Прежде всего так случилось с Лункэдо и Нянь Гэнъяо. Первого он полностью устранил от дел, а второму «милостиво даровал» право на самоубийство. Некоторых из своих бывших приближенных он казнил или бросил в тюрьму. Иньчжэнь активизировал начатую еще при Сюанье политику полного подчинения народностей Юго-Запада, их китайской ассимиляции. В то же время он старался укрепить «тыл» династии Ция в Маньчжурии. Здесь Иньчжэнь в 1726 году создал новую провинцию Гирин (Цзилинь) и построил вторую линию укреплений, охватывавшую цинские владения с запада — со стороны монгольских кочевий. В Халхе он продолжал ослаблять власть монгольских ханов и князей, дробить их уделы. Война с Ойратским (Джунгарским) ханством шла с переменным успехом.
   Иньчжэнь стремился к укреплению мирных отношений с Россией. В 1727 году он пошел на подписание с ней Кяхтинского договора об установлении границы между Халхой и Российской империей, о порядке дипломатических сношений, караванной торговле и статусе Российской духовной миссии в Пекине. Дабы склонить волжских калмыков к войне с Ойратским ханством и поздравить императрицу Анну Иоанновну с восшествием на престол, Иньчжэнь в 1731 и 1732 годах направил в Москву и, Петербург два посольства. Тем самым Россия стала первым европейским государством, которое посетили китайские послы.
   Свою жесткую тягу к единообразию и ортодоксии богдохан перенес в сферу религии. Стремясь укрепить влияние конфуцианства как идеологической основы маньчжурского владычества, Иньчжэнь перешел к борьбе с христианством. Он видел в этой «варварской религии» разновидность идолопоклонства, еретическое мятежное учение, не признающее священный характер власти Сына Неба и представляющее угрозу китайской цивилизации. Нелюбовь к миссионерам, особенно иезуитам, во многом объяснялась тем, что многие из них держали сторону его врагов. Покончив с веротерпимостью времен Сюанье, он начал аресты католических миссионеров, запретил их проповеди. Католическое христианство императорскими указами было полностью и окончательно запрещено, а число его последователей резко сократилось.
   Всего при Иньчжэне было закрыто более 300 христианских церквей, а подавляющее большинство миссионеров изгнаны из страны.
   В Пекине не без оснований считали, что влияние «заморских варваров» разлагает традиционные устои конфуцианской системы, сохранить которую поможет лишь «закрытие» Китая от внешнего мира.
   «Закрытие» Китая происходило достаточно долго. С 1649 года китайцам нельзя было торговать вне границ Цинской империи, то есть на чужой территории. Под страхом смертной казни запрещалось строить большие суда, способные уходить далеко от берега — в открытое море. В 1716 году была запрещена торговля с иностранцами медью и цинком, а с 1733 года — железом. Резко ограничивался и импорт.
   Иньчжэнь умер в летнем дворце Юаньминъюань («Дворец Совершенного Света») в возрасте пятидесяти восьми лет. Обстоятельства его кончины окружены тайнами и догадками. Согласно одной из версий, император умер от чрезмерного приема настоев различных трав, кои по даосской теории достижения долголетия сулили Сыну Неба продление жизни. После этого все буддисты и даосы были изгнаны из дворца. Данная версия сомнительна. Вряд ли умелые целители-травники — как даосы, так и буддисты — допустили бы не только смерть, но и ухудшение здоровья своего высокого покровителя из-за злоупотребления их рецептами. Если Иньчжэня, по второй версии, действительно отравили, что весьма возможно, то это дело совсем иных рук — рук его многочисленных врагов. По третьей версии, мстя за отца, императора заколола кинжалом дочь казненного чиновника, когда ее, завернутую в особое покрывало из пуха цапли, евнухи принесли в спальню Сына Неба вместо наложницы. После смерти императора князья, сановники и местная бюрократия вздохнули с облегчением: они избавились от жесткого контроля и постоянного страха. Враги Иньчжэня и придерживавшаяся их оценок последующая историография изображали его деспотом — грубым, упрямым, своевольным, властолюбивым, коварным и хитрым. За ним закрепилась негласная, но стойкая репутация узурпатора и тирана. Вместе с тем в свое короткое царствование он ничего не растерял из унаследованного от Сюанье и даже более того — резко укрепил абсолютную власть императора, устранил отжившие нормы, оздоровил бюрократический аппарат и финансы. Нововведения Иньчжэня укрепили цинскую систему и заложили основу для «блестящего правления» его сына Хунли.