Мрачные тайны Обводного канала


В Санкт-Петербурге есть немало мест, окутанных ореолом тайны и мистики. По самым известным из них вас может провести любой петербуржец, и их наберется столько, что экскурсия будет длиться всю ночь (да, ночь, а не день, так как идти на такие экскурсии гораздо лучше ночью, чем днем). Да и без всяких экскурсий, лишь почитав немного об истории этого города, можно и самому, даже будучи впервые в Санкт-Петербурге, найти места, где аномальное — обыденность, рядом с которой давно привыкли жить люди. В этом удивительном городе таких мест немало.

Но есть и такие места, о которых знают немногие. Фактически, это те люди, кто сам сталкивался с аномальным в этих местах, да те, кто живет неподалеку. Но причины аномальности этих мест не знают до конца даже те, кто живет в таких местах.

Одно из таких малоизвестных, с точки зрения изученности их аномальных свойств, мест в Санкт-Петербурге — это Обводный канал. Сейчас Обводный канал местечко мрачное и малоприятное, вокруг которого скопились обшарпанные, ветхие дома, да индустриальные пейзажи с заводами и заводскими общежитиями, большая часть из которых давно закрыты и служат домам разве что бездомным собакам, кошкам и крысам. Мрачное место, полупустое и кажущееся иногда мертвым. Но о том, что у него могут быть аномальные свойства, обычно никто не думает. А зря. Вполне возможно, что это одна из тех причин, по которым Обводный не стал ни жилым, ни даже по-настоящему рабочим местом в городе. Находясь в центре Санкт-Петербурга, в моральном плане, в восприятии многих жителей, Обводный — скорее обочина, окраина города. Впрочем, именно так оно и было когда-то, Обводный канал «обводил» город. И эта энергетика оказалась в нем настолько сильна, что такое восприятие Обводного осталось в сознании жителей города. Впрочем, это только одна из особенностей его энергетики.

* * *

Мрачность и давящее чувство, которые посещают практически каждого, кому случается бывать на Обводном канале, связаны с временами гораздо более древними, чем те, в которые появился Санкт-Петербург. И было это так.

В тех местах, где ныне проходит русло Обводного канала, некогда находилось известное и весьма популярное языческое капище. Его жрецы были почитаемы народом за то, что всегда могли помочь. Идолы, стоящие на нем, были древними и намоленными, к ним обращалось не одно поколение славян с просьбами о помощи. Место было любимо и популярно в народе, поклонение идолам этого капища было весьма распространено. Однако во время одного из нашествий капище было разорено шведскими солдатами, жрецы были жестоко убиты, посещавшим это капище людям было строго-настрого запрещено отправлять здесь свои ритуалы, да и вообще появляться в этих местах. Люди боролись, как могли, однако не в силах были противостоять организованной вооруженной армии и вынуждены были отступить. Перед смертью верховный жрец проклял и солдат, и само место капища, не ставшее достаточно сильным или не пожелавшее проявить свою силу для того, чтобы защитить и жрецов, и «прихожан». Согласно его проклятию, это место никогда более не будет привлекать людей, люди здесь будут страдать и гибнуть, никогда ничего хорошего и стоящего здесь не будет, а то, что будет построено, не будет приносить людям ни радости, ни удовлетворения. По преданию, проклятые жрецом солдаты так и не смогли покинуть эти земли — все они на обратном пути в Швецию попали в топь, о которой никто не знал, и сгинули близ того самого места, где находилось разрушенное ими капище. Это была первая жертва проклятия старого жреца…

* * *

С тех пор прошло несколько сотен лет, однако наложенное жрецом проклятие не потеряло силы. И до сих пор местность около Обводного канала бессознательно отталкивает людей, жить там не хотел бы, пожалуй, ни один житель Санкт-Петербурга, а те, кто вынужденно обитают в этой местности, стараются скорее ее покинуть. Квартиры в этом районе одни из самых дешевых, несмотря на то, что это центр города. Гостиницы в районе есть, но они так же непопулярны, как и постоянное жилье. Люди не смогли полюбить этот уголок города, и на то есть причины. Район Обводного канала — место, где наиболее часто происходят самоубийства. Люди в этом районе гораздо более часто, чем в других местах, решают расстаться с жизнью. Что их толкает на этот мрачный шаг? Вот рассказ одного несостоявшегося самоубийцы, пытавшегося утопиться, бросившись с набережной Обводного канала в воду. «Я никогда не был склонен к таким поступкам, как самоубийство или даже просто причинение себе вреда. Даже моральное самобичевание мне несвойственно. Мне всегда казалось, что я уверен в себе и своих поступках, и никогда ни о чем не стану жалеть. Однако, идя в Купальскую (как я позже узнал) ночь по набережной Обводного, я вдруг понял, что живу зря, моя жизнь пуста, нет ничего, что стоило бы моего существования на земле, и у меня только один исход — прямо сейчас броситься в воду. Я даже не успел заметить, как оказался на парапете. Думать было некогда, да и не хотелось. Я стоял, любовался на притягивающую водную гладь и думал о том, что скоро стану ее частью, буду лежать на дне, где никто не увидит меня… Это было странно и необычно. Сейчас я понимаю, что это были не мои мысли, так как они мне несвойственны, но тогда сомнений у меня не возникало. Моя воля была полностью парализована. Я стоял, смотрел на эту притягательную воду, понимая, что только один шаг отделяет меня от того, что я в тот момент считал своей судьбой. И я сделал этот шаг…» К счастью, этого человека спасли. Но скольких уводит за собой древнее проклятие жреца? Никто не знает этого точно.

* * *

Как же защититься от странной и мрачной силы этого места, если вы окажетесь здесь? Во-первых, мысленно постройте вокруг себя сферу с зеркальной наружной поверхностью и не позволяйте ей исчезнуть. Пока сфера остается вокруг вас никакое внешнее воздействие вам не страшно, оно просто отразится от зеркальной поверхности. Но учтите! Если снимите защиту, атака может стать сильнее, чем была бы, не будь защиты вовсе, так что внимательно следите за ее наличием. Во-вторых, если вы хотя бы немного верующий человек, ни в коем случае не снимайте крестика в этих местах, а лучше добавьте к нему еще и нательную иконку или кольцо с надписью «Спаси и сохрани». Если вы неверующий человек, наденьте какую-нибудь серебряную вещь (это может быть простая цепочка, браслет или кольцо, подвеска на ниточке, словом, что угодно). Поверьте, даже если вы не думаете всерьез, что она вас защитит, то, по крайней мере, вреда от нее не будет. А если она поможет, вы точно не пожалеете. И тогда можете смело отправляться гулять по этому необычному, пропитанному мистикой месту Санкт-Петербурга.

В знаменитом петербургском Музее антропологии и этнографии имени Петра I, в народе известном как Кунсткамера, сотрудникам удалось наблюдать на камере слежения нечто паранормальное.

«Однажды в субботу к нам забежал охранник и сообщил, что накануне вечером камеры слежения зафиксировали привидение, — рассказывает сотрудница музея Гульназ Ахметшина. — Мы ему не поверили. Тогда служащий позвал нас взглянуть на вчерашнюю запись. Но пока он доставал ее для демонстрации, на видеокамере, которая транслировала онлайн интерьеры музея, привидение появилось вновь. В общем, увидели его не в записи, а вживую. Это был белый шлейф, колыхающийся, как маятник, под потолком».

По словам Гульназ, которые приводит издание «Вечерние Челны», призрак появился и на следующий день. Его также заметили на камере слежения. «Я решила спуститься к парадной лестнице музея, где оно висело, и посмотреть на него вблизи, — вспоминает она. — К сожалению, в зале его я не увидела. А вот мои коллеги, которые наблюдали за мной на камере слежения, видели и меня, и привидение. Причем, когда по ступенькам лестницы начала подниматься экскурсия, привидение исчезло».

Гульназ уверена, что она наблюдала реальное привидение. Ведь на датчиках движения камер малейшие колебания фиксируются красным прямоугольником. А датчики сработали на призрака как на нечто движущееся.

Легенда о создателе
 
Представление о Петербурге как о «Петра творенье» крайне устойчиво. Оно поддерживалось и в официальной культуре, и в народной. Создателем Петербурга выступает Петр I и у А.С. Пушкина, и у А.Н. Толстого: другое дело, что у Пушкина он — «положительный» персонаж, а у раннего Толстого — сугубо отрицательный.
Но и там и там Петр строит Петербург! Это его город! В сознании абсолютного большинства современных россиян, в том числе и жителей Петербурга, Петр остается создателем города. В мае 2003 года Петр «ожил» во множестве костюмированных представлений, и смысл их однозначен: Петр как бы явился из прошлого, чтобы обревизовать и, конечно же, высоко оценить, освятить своим авторитетом, благословить настоящее и будущее. Так сказать, «принять работу»!
Для очень многих петербуржцев Петр — если не «наш рулевой», то уж, во всяком случае, «наш отец-основатель». Он как бы имеет полное право явиться к современным людям, потребовать от них отчета: что происходит в «его» городе?! Следуют ли «его» заветам?!
Можно очень по-разному относиться к личности Петра и к его эпохе.
Здесь можно отметить только два обстоятельства. Первое: Петр стал чуть ли не единственным из русских царей, которого коммунисты объявили «прогрессивным» и чуть ли не приравняли к своим кумирам — Ленину и Сталину. Приятно представлять себе, как бы отреагировал на такое «приравнивание» сам Петр… Представляется, сцена: воскресает Петр, красные подступают к нему, проводят аналогии с другими «прогрессивными деятелями»… и с какой же скоростью драпали бы от размахивающего дубиной Петра коммунисты в конце этого разговора! Но независимо от этого — само сравнение характерно.
Второе: Петр единственный из русских царей, о котором не поют песни, не рассказывают сказки, не слагают легенды. Даже об Иване Грозном есть пласт русского народного фольклора. О Петре I — ничего. Есть сборник разного рода анекдотов о Петре… но это не народные и даже не дворянские — это, некоторым образом, придворные истории. То есть россказни, бродившие в придворных кругах и записанные еще в середине XVIII века, — тоже фольклор в своем роде, но фольклор-то явно только одного общественного круга.
Впрочем, сейчас речь не о самом Петре — о Петербурге. И потому можно позволить себе следующее утверждение: даже если считать Петра I «Великого» гигантом духа, великаном интеллекта и отцом русской демократии, то к современному Санкт-Петербургу это имеет очень косвенное отношение.
Начало
Начать следует с того, что строиться Санкт-Петербург начал вообще безо всякого плана. 16 мая 1703 года был заложен, строго говоря, не город, о городе еще не помышляли. Заложена была Петропавловская крепость и не более того. Назвали ее, правда, Питерь-Бурьх, но носила она это название не более двух месяцев. Как только в крепости заложили церковь Петра и Павла, так и вся крепость стала Петропавловской, а на звание Санкт-Питерь-Бурьх отнесли уже ко всему по селению.
Только после Полтавской битвы, то есть после 1709 года, речь зашла о строительстве здесь города, и тем более — СТОЛИЦЫ.
Но пространство Петербурга застраивалось нерегулярно, бессистемно. До 1715 года предполагалось, что центр у города уже есть: Петропавловская крепость на Заячьем острове. Планировалось, что основная часть Санкт-Петербурга будет расположена на правом берегу Невы, за крепостью. Васильевский остров перережут каналом, и на нем будет находиться торговая часть будущего города.
С 1711 года начинается усиленное заселение Санкт-Петербурга. Теоретически власти издавали разного рода указы, предписывавшие, кому где селиться. На практике каждый строился там, где хотел; первоначально застраивалось в основном правобережье Невы, ее северный берег — Петербургская сторона (нынешняя Петроградская). Отметим, что само название свидетельствует — была сторона Петроградская, то есть занятая городом, и сторона, городом отнюдь не занятая.
На Петроградской первоначально был построен и дом Петра, Меншикова, других придворных. Там стали формироваться Дворянская, Пушкарская, Зелейная, Посадская, Ружейная, Монетная и прочие улицы, из названий которых виден состав населения и его занятия.
По первоначальному плану левый, южный берег Невы был отведен под казармы, под Адмиралтейство и все необходимые для флота строения — то есть верфи для построения кораблей, склады, магазины и так далее. Предполагалось, видимо, что жить на Адмиралтейской стороне не обязательно, а на работу и с работы можно добираться вплавь или возить рабсилу на каких-то кораблях или лодках.
Очень скоро, вопреки гениальным указам великого Петра, на Адмиралтейской стороне тоже стала возникать хаотическая застройка — там селились офицеры, работники Адмиралтейства и т.д. Почти вопреки воле царя город «плеснул» и на левобережье Невы, стал развиваться по своим законам, не очень подчиняющимся воле царствующих особ.
С одной стороны, Петр стремился построить Санкт-Петербург как некий «идеальный город», «парадиз».
С другой стороны, чем дальше, тем больше хаотическая застройка обоих берегов Невы препятствовала регулярности и созданию чего-то, хотя бы отдаленно похожего на «парадиз». Росло то, что росло.
Продолжение
Чем дальше, тем сильнее Петр хотел перенести столицу в Петербург и тем сильнее хотелось регулярного, построенного по линеечке «парадиза» (правда, «парадиз», то есть рай, в представлении Петра поразительно напоминал то ли тюрьму, то ли казарму с ним самим в роли то ли коменданта крепости, то ли обер-тюремщика).
А делать нечто регулярное не получалось — город вокруг Петропавловской крепости рос с кривыми улочками, неровными линиями домов, а то и попросту с мазанками и кособокими хатками. Если строить парадиз-казарму, то уже в другом месте, не здесь…
В этих условиях и появился первый план застройки Петербурга — «план трех авторов» — Петра — Трезини — Леблона.
Проект Ж.Б.Леблона 1715 года предусматривал, что центр города будет находиться на Васильевском острове, будет вместо улиц иметь каналы, как в Венеции. И что весь Санкт-Петербург будет обнесен крепостной стеной в форме эллипса. Первоначально и размечались на Васильевском острове не улицы, а «линии», каждая из которых была стороной канала. По замыслу эти каналы могли бы принимать даже самые большие морские корабли того времени.
По легенде, все это испортил Меншиков. Завидуя Леблону, он стал копать каналы уже и мельче, чем было задумано, и все испортил. Петр поколотил Меншикова дубиной, но делать было уже нечего, пришлось от казаться от замысла. Согласно другому мифу, надо-то было сперва копать среднюю часть канала, а уж потом ту часть, которая соединяется с морем. Якобы тогда канал не наполнялся бы водой, и его можно было бы закончить. Злой же Меншиков, завидуя Леблону, стал копать каналы «неправильно», и выкопать их стало невоз¬можно.
Прокомментировать данные легенды можно просто: подпочвенные воды стоят в 80 сантиметрах под поверхностью Васильевского острова. Как тут ни копай, а каналов не сделаешь. Вопрос: знали ли это Леблон и сам Петр?
Можно, конечно, было строить центр города на Васильевском и без каналов… Такой проект тоже был, и по проекту Трезини здание Двенадцати коллегий должно было сформировать западную границу предполагаемой центральной площади столицы. Поэтому величественное здание и обращено к набережной Невы своим непрезентабельным фасадом, скрытое внутри позднейшей застройки. Поэтому оно и дисгармонирует со всем созданным позже ансамблем.
Опять миф, и опять без Меншикова не обошлось — якобы он украл нужные средства, потому и пришлось строить центр города в другом месте. Несерьезность мифа очевидна.
Как и во всех остальных случаях, причины, по которым Васильевский остров не стал центром города, много прозаичнее легенд. Вести строительство на Васильевском не получилось, потому что мостов через Неву не было, доставлять грузы на Васильевский остров было очень непросто, а Адмиралтейство и его окрестности играли все большую роль в городском хозяйстве Петербурга.
Почти сразу начал формироваться центр города на левом берегу Невы; формировался он стихийно, вопреки планам и намерениям Петра.
Только в 1715 году Трезини и Леблон внесли свой проект регулярной застройки строго по красной линии улиц. Петр принял этот проект, и к этому времени относится знаменитый указ Петра о том, что «подлые» жители столицы должны строиться в один этаж (как тогда говорили, «в одно жилье»), зажиточные — в полтора «жилья» и знатные — в два этажа. Идея сословных рангов была для Петра не менее важной, чем идея регулярности застройки, и рай, в его понимании, как видно, включал и крепостное право, и превосходст¬во «знатных» над «подлыми».
Но при жизни Петра не было никакого регулярного плана застройки этой части города.
Знаменитый проект «трезубца» из Невского, Вознесенского проспектов и Гороховой улицы, расходящихся веером от основания «трезубца», Адмиралтейства, создан только в 1737 году П.М. Еропкиным при участии М.Г. Земцова и И.К.Коробова.
До этого застройка левого берега Невы велась в основном хаотично. Насколько хаотично, показывает хотя бы «излом» Невского проспекта, который строили одно временно с двух сторон: пленные шведы со стороны Адмиралтейства, монахи со стороны Александро-Невской лавры, а единого плана, очевидно, не существовало.
С этим связана очередная легенда… Что Петр чертил план, но проводимая карандашом линия изогнулась, наткнувшись на августейший палец. Так было или не так? Или «просто» строили «першпективу» на глазок, «по примерному направлению», ну и достроились.
Да-да, это именно Петр основал город… Но основывал он его в несколько приемов, судорожно, несколько раз меняя планы и застройки города, и свои планы относительно его судьбы. В сущности, он сам не очень хорошо знал, чего хочет от города и зачем этот город ему нужен.
В планы Петра постоянно вмешивались обстоятельства естественного порядка — хотя бы трудность строить на Васильевском острове, необходимость рабочих и инженеров Адмиралтейства жить поблизости от своего места работы и т.д. И все это заставляло самого Петра I принимать решения, о которых он и не думал еще совсем недавно. А если он и реализовывал свои замыслы, все равно последствия отличались от того, что он запланировал.
Петр хотел построить совсем не тот город, который реализовался к концу его жизни.
Возможные Петербурги
Более того… То, что хотел Петр, — совершенно неоригинально. В своих планах «великий реформатор» поразительно зауряден и скучен. Если бы состоялся самый первый план, по которому центром города становилась Петропавловская крепость, возник бы город, гораздо больше напоминавший Москву, чем современный Санкт-Петербург. Судите сами — это был бы город, в центре которого находится крепость, — как Кремль в Москве. А от этой крепости расходились бы в разные стороны улицы — в точности, как от Кремля.
Если бы реализовался более поздний замысел Леблона — Трезини (и Петра I?) с каналами на Васильевском — возникал бы город, откровенно «списанный» с Венеции, но в котором черты Венеции усугублены (ведь в Венеции океанские корабли не заходят в центр города). Так сказать, попытка стать большими венецианцами, чем сами венецианцы. Но ничего оригинального.
Возникни Петербург с сухопутным центром на Васильевском острове, тоже возник бы совершенно другой город, нежели современный Петербург. Город с другим центром и совершенно иной по планировке. Этот город тоже очень напоминал бы Москву: он был бы замкнут в пределах острова, как Ситэ в Париже. Он не был бы разомкнут во все стороны. При всем своем новаторском оформлении центр на Васильевском острове играл бы ту же роль в композиции, что и комплекс сооружений Кремля и Красной площади, а остальной хаотично застроенный город (как предместья Москвы) расходился бы от этого центра — пусть не концентрическими кругами, как Москва, но увеличивающимися прямоугольниками и квадратами.
Вероятно, если бы реализовались все три замысла времен Петра, возникший город и по духу был бы совершенно иным, чем Санкт-Петербург; скорее всего, гораздо больше напоминающий Москву, чем реально возникший Петербург.
К счастью, планы Петра не реализовались совершенно, не воплотились в жизнь вообще никак (кроме, разве что самого общего — кроме идеи построить здесь город).
Петра невозможно считать строителем Санкт-Петербурга. В действительности возник совсем не тот город, который он собирался создать. Словно какая-то высшая и, по крайней мере, совершенно необоримая сила заставляла делать шаги к тому решению, которое во плотилось в нынешний Петербург, очень далекий от любых петровских замыслов.
Если так — то высшая сила требовала построить совсем не тот город, что привиделся Петру I.

Легенда о городе на костях

Миф

«Все знают», что Петербург вырос на костях невероятного количества людей. Что при его строительстве погибли десятки тысяч человек — в основном рабочих, стащенных Петром со всей России, а так же десятки тысяч пленных шведов. Это обстоятельство настолько общеизвестно и очевидно, что упоминают об этом практически все, пишущие об истории Петер­бурга. Пишут порой вскользь, как об очевидном предмете.
Даже самые серьезные историки считают своим долгом упомянуть гибель «большого числа строителей» (Соловьев). Ключевский пишет даже, что «едва ли найдется в военной истории побоище, которое вывело бы из строя больше бойцов, чем сколько легло рабочих в Петербурге и Кронштадте».
Смущает одно — никто не рискует назвать конкретных цифр. Как-то очень уж неопределенно звучит голос и Соловьева, и Ключевского, и даже всегда очень точный в своих описаниях Г.С. Пушкарев на этот раз становится невнятен: «но дорого стоил этот «парадиз» русскому народу, который должен был поставлять на постройку Санкт-Петербурга тысячи и тысячи рабочих, из которых значительная часть стала жертвами болезней и тяжелой работы в нездоровом и непривычном климате»
В некоторых книгах, вышедших в дореволюционной России, вообще как-то не упоминается чудовищная смертность рабочих. Ни всегда точный М.И.Пыляев, ни скрупулезный В.Г.Авсеенко ничего не говорят об этом. Что, запретная тема для времен царизма? Вряд ли, потому что другие историки писали вполне свободно.
В советское время нужно было и героизм народа показать, и царское правительство заклеймить позором за убийство простых людей. Но если цифры и называют — получается неубедительно. Рьяный большевик Покровский, клеймя позором проклятое самодержавие, говорил в своих лекциях: погибло «до ста тысяч». Осторожный Мавродин, и тоже на лекциях в Ленинградском университете, склонен был говорить о двадцати… Но оба они, что характерно, ничего не говорят, как высчитали число погибших.
В другом месте В.В. Мавродин высказывается еще более своеобразно: «Иностранцы определяют число погибших на строительстве Петербурга (1703—1717) в 60, 80 и даже 100 тысяч человек. Но учета погибшим не велось, ни о какой статистике в те времена не могли и помышлять. Зачастую из года в год в списках получавших жалованье, хлебное и денежное …встречаются одни и те же имена. Это заставляет думать, что иностранцы приводили значительно преувеличенные данные».
К сказанному добавлю только — шведские источники называют самые большие цифры погибших. Все уже ясно?
Но и В.В. Мавродин, словно спохватившись, добавляет: «…нет сомнения в том, что земля будущей столицы покоила в себе не один десяток тысяч ее созидателей».
А эти-то сведения откуда?!
Но в советское время уже окончательно «все знают», что потери были чудовищные, и вот, даже в учебники проникло: «Тяжелый труд, нездоровый климат, плохое снабжение приводило к высокой смертности среди крестьян и посадских, возводивших петровский «парадиз»… Не случайно впоследствии стали говорить, что Петербург построен «на костях».
Что Санкт-Петербург «стоит на костях», «все знали» уже в прошлом веке, и в художественной литературе об эпохе Петра число невинно убиенных растет поистине невероятно. Число погибших и художественная сила изображения их гибели зависят в основном от того, как относится автор к петровским реформам, лично к Петру, а особенно к деспотической форме правления. Ведь гибель множества людей, согнанных строить Петербург, так ярко показывает жестокость и вред самодержавия!
Сказанное Н.Н. Дубовым уже частично вынесено в эпиграф, а вот еще, и в духе прямо-таки эпическом: «Петр строил, будто шел на приступ. А во время боя убитых не считают. Здесь не считали и после. Мер работный люд без счета и сроков. От дурной воды, от дурной еды, от мокряди и стужи, от непосильной работы и щедрых — батогами — понуканий к усердию. Ну — и от всякой хвори. Не барской, которую немцы-лекари пользовали, вроде тифуса и ревматизмуса. Для простого люда без всяких лекарей хватало отечественных лихоманок — трясовица да невея, подтыница да гноюха, ворогуха да маятница — всех не перечесть».
Еще красочнее бывает поэзия, за что ее и ценят люди знающие. Тут даже трудно выделить какое-то конкретное стихотворение, и пусть выбирает сам читатель, что красочнее: призрак ли строителя Петербурга, который, сам того не желая, придушил бедного больного мальчонку уже в середине XIX века, живописания болезней, гнетущих поголовно всех жителей Санкт-Петербурга, или какую-то другую лапшу на уши. К вашим услугам — целые поэтические сборники.
Алексей Толстой потом перековался, и как только Сталин велел — тут же старательно восхвалил Петра и все им содеянное. Но кто же знал в 1909 году, кто и когда придет к власти? А в 1909 году Алексей Толстой в своем «Дне Петра» четко пишет — мол, не боялись временные рабочие наказаний и казней, нарушали почем зря дисциплину — все равно «больше трех лет никто в Петербурге не жил».
Имеет смысл напомнить: временные рабочие жили в Петербурге в две смены с мая по ноябрь, и проводили, таким образом, в Петербурге по три месяца каждый. Алексей Николаевич пишет очевидную чепуху — но когда творится миф, такие вещи мало кого смущают.
Пытаясь сделать историю более «правильной», советские писатели писали порой вещи и куда более не вероятные, чем эти обреченные строители. Ю.Герман в своей «России молодой» сообщает о таком эпизоде Северной войны: мол, Карл XII велел отрубить руки всем русским военнопленным. На сто человек оставляли одного с одной рукой, чтобы он мог вести остальных домой в Россию. Петр же, узнав о зверстве шведов, стал ставить ефрейторами этих одноруких, а безруких показывать войскам для поднятия их духа.
Откуда выкопал Юрий Герман эту мрачную сказочку? Даже известно, откуда! В XI веке был эпизод, когда византийский император Василий велел ослепить пленных болгар, оставляя одного кривого на десять, и одного полностью зрячего на сто человек. Герман попросту приписывает эту историю Карлу XII, да меняет некоторые детали самого зверства (отрубленные руки на месте выколотых глаз).
Если у писателей хватает совести сочинять такого рода байки, приписать Петербургу можно гибель и миллионов людей. Бумага ведь обычно не краснеет.
Реальность

Если обратиться к фактам, а не к бредням, вырисовывается следующая картина: с 1703 по 1717 год с марта по ноябрь строили Петербург рабочие со всей России, в две смены от 12 до 18 тысяч человек. Каждая смена жила в Петербурге месяца по три. Вообще-то по разверстке Петр требовал в каждую смену по 40 тысяч человек, но число убежавших, «сказавшихся в нетях», «сказавшихся в болезнях» и «сказавшихся покойными» было всегда, в каждой партии, таких оказывалось больше, чем пришедших.
Отметим это «сказавшихся покойными» — то есть тех, кого уже включили в списки, и кто-то ли в самом деле помер, то ли был назван мертвым своими родственниками. Не сами же покойники «сказывались»: мол, помер я, не лезьте со своим Петербургом.
Впрочем, в рядах строителей Петербурга были и крестьяне из деревень, лежащих на его территории и вокруг. Они как, тоже помирали от непривычного климата?
В каждый год число временных рабочих колебалось, но вот, по данным главы Канцелярии городовых дел, князя A.M. Черкасского, в 1717 году на 32 тысячи работавших в две смены рабочих числилось 3200 кашеваров и 1000 больных. Черкасский полагал, что привлекать вольнонаемных было бы дешевле — вольных не надо кормить и лечить. С тех пор город и строили вольнонаемные.
За весь год тысяча больных, из которых умерли уж, конечно, не все? Гм…
Может быть, умерли десятки тысяч постоянных жителей города?
Но в 1710 году в Петербурге жило от силы 8 тысяч постоянных жителей. Число их возросло примерно до 40 тысяч к 1723 году.
По понятиям тогдашней России, это был большой город — ведь городского населения во всей России было не более 4% всего населения. 40 тысяч — это примерно 12% всех городских жителей страны. Но для смертности в десятки тысяч человек должны были в одночасье преставиться все жители стольного града Санкт-Питерь-Бурьха. Скажем, поголовно вымереть на протяжении двух или трех дней.
Петербург и к концу правления Петра оставался, по сути, крохотным городком. «Сплошные застройки находились только в ближайшей к берегу местности Петербургской стороны, называвшейся тогда «городским островом». Там была воздвигнута крепость, сначала бревенчатая, потом каменная. К ней прилегало несколько улиц, застроенных небольшими домами, деревянными и изредка мазанками… На Васильевском острове …встречались отдельные постройки. На Выборгской стороне тоже было несколько рядов очень бедных строений… На левом берегу Невы, где теперь расположен блестящий центр столицы, выстроено было только здание Адмиралтейства с укреплениями и позади него церковь Святого Исаакия. Кое-какие строения попадались разбросанными до реки Мойки. …За Мойкой шли уже леса, болота и пустыри».
Тут просто некому и негде помирать в былинном количестве «десятки тысяч человек».
Всякий раз, когда у нас оказываются в руках конкретные цифры, они показывают очень небольшое число умерших.
Скажем, по «доношению» У.С.Синявина от 6 июня 1712 года вытекает, что послано в Петербург всего 2210 ремесленников, из которых 365 сбежали, 61 умер и 46 оказались «дряхлыми за старостью».
Отмечу — число сбежавших много больше умерших, а умерли эти 61 ремесленник до посылки в Петербург (может, их и включили в списки мертвых, чтобы отделаться и никого реально не слать?).
Вероятно, смертность среди строителей Петербурга была выше, чем в более привычных городах и землях, но где же ужасы, живописанные Дубовым и Толстым? Ужасы, на которые толсто намекают Пушкарев и Ключевский? Их нет и в помине.
Причем заметим: добровольный труд в Петербурге очень рано вытеснил подневольный. Петр I выжигал самое слово «свобода», искоренял малейшую возможность быть независимым от государства. Но независимо от убеждений, блажей или наклонностей Петра строительство еле продвигалось вперед. Как ни парадоксально — но Петербург стал первой «зоной свободы» в России Петра и его наследников. Потому что если Петр вообще хотел строить свой «парадиз» — то приходилось строить его силами вольных людей.
Основная часть построек, возведенных до 1725 года, появилась в Петербурге между 1718 и 1724 годами, когда город и правда рос совершенно стремительно.
Это было время, когда основной рабочей силой стали никакие не пленные шведы (они, насколько известно, прорубили пару просек, и только) и не «даточные люди», а главным образом оброчные крестьяне. Предъявляя «покормежные письма» от помещиков, они совершенно легально селились в городе. Крестьяне-оброчники составили вторую по численности группу населения в Петербурге изначальном — после солдат.
Второй группой строителей Петербурга стали …беглые. По всей Российской империи ловили беглых крестьян. Всякого помещика, кто принял их, безжалостно пороли кнутом, ссылали в Сибирь, лишали имений. Но в Петербурге власти, нарушая собственные законы, еще раз наступая на горло собственной песне, «не замечали» беглых и фактически поощряли тех, кто давал им работу.
Волею судеб Петербург был первым городом, который доказал Петру и его сподвижникам выгоду свободного труда. Он стал городом, зримо опровергавшим од ну из важнейших идей петровского правления.
Так что вот — если Петербургу и войти в русскую историю, как какой-то особенный город, — то вовсе не как «город на костях», а как первая «зона свободы». Место, где жестокость и дурь крепостников поневоле должны были отступить. Наконец, есть место и для лозунга: Петербург построен вольными людьми!
Но интересное дело! Почему-то русское общество совершенно не заметило этого. Не заметило во времена Петра. Не заметило в эпоху Екатерины и Александра, когда реально был построен Петербург. Не замечало весь XIX и XX века. Теперь, в XXI веке, тоже старается не замечать.
Вот идея «города на костях» — она очень по душе русскому обществу, и уж ее-то муссируют третье столетие. Этот миф очень дорог россиянину, и особенно — коренному жителю Петербурга. При том, что живут-то петербуржцы даже в зоне самой старой застройки — вовсе не в городе, который построил Петр. Никак не мог жалкий мужичонка, согнанный в Петербург на по гибель, придушить бедного больного мальчика в 1858 году. Враки это, и притом враки неумные.

Корни мифа

Получается: молва стократ преувеличила число погибших при строительстве Петербурга. Число этих погибших называют разное, но маловероятно, чтобы погибло больше 4—5 тысяч — за все время между 1703 и 1717 годами.
Почему же возник миф о «городе на костях»? И по чему он оказался таким стойким, таким невероятно живучим?
Буду рад, если кто-то раскроет эту тайну более полно… Я же в состоянии увидеть только одно: люди не хотели строить Петербург. Русские люди не хотели жить в Петербурге. Им хотелось, чтобы жить в Петербурге было невозможно, чтобы место это было гиблым и противным.
Во-первых, никто не любит подвергаться насилию. Царь велит строить пес его зачем нужный город? Подчиняемся, потому что дело его, государево; нечего тут умничать, а надо исполнять приказ батюшки-царя, Антихриста Алексеевича. … Но можно сказаться больным, а то и помершим. Или по-тихому удрать, как только представится случай.
Во-вторых, Петербург был попросту неудобным для жизни, неприспособленным городом. Низкое место, сыро, дров мало, цена на продукты — в три раза выше, чем в Москве. То есть к середине XVIII века все измени лось совершенно! Но в эпоху Петра не нужно было никакой мистики Санкт-Петербурга, чтобы объяснить нежелание в нем жить.
В-третьих, переселенцы в Петербург рвали привычные связи — и семейные, и клановые, и социально-экономические. Кому хочется вылететь из привычного круга просто за здорово живешь? Начинать с начала все, что наживала семья поколениями, в обществе таких же случайных товарищей по несчастью? Неуютен был Петербург, лишенный человеческого тепла, привычных связей. Новостройка — и есть новостройка.
Вот и получалось: царь велит жить в городе? Исполним повеление, хотя смысл его никому и не понятен. Но опять же — представится случай — сбежим.
Зимой 1721 —1722 годов общество праздновало в Москве Ништадский мир. Весной царь отправился с армией в персидский поход и вернулся только в конце года. Двор все это время был в Москве, и когда Петр даже вернулся в Петербург — никто вслед за ним не торопился.
В 1723-м началась высылка дворян из Москвы в Петербург. Длилась эта высылка несколько месяцев, документы составили целое архивное дело в фонде Сената: «О высылке дворян на жительство в Санкт-Петербург, осмотре их доктором и описи имущества ослушавшихся приказа».
Это позиция дворян — ближайших слуг, многие из которых были лично знакомы царю. Тех, кто хотя бы попытаться мог представить, зачем вообще нужен Петербург. Представляете, как саботировали приказы, как нарушали их простолюдины?
Естественно, им очень «в жилу» были рассказы о самых что ни на есть ужасных ужасах Санкт-Петербурга. Миф пустой, не населенной никем земли, ужасного климата, бедных почв, чудовищных наводнений — все эти мифы очень хорошо поддерживали, обосновывали друг друга. И все эти мифы работали на миф о десятках тысяч погибших. Если страна была безлюдной до Петра — так есть ведь на это причины?! Ясное дело, есть — ужасный климат, голодный нищий край. Вот-вот, и мы тоже из Петербурга убежали…
А вольнонаемные?! Вероятно, для вольнонаемных мифы Петербурга тоже по-своему полезны. И заплатят побольше, и в родной деревне посмотрят уважительно: гляди-ка, Андрюха пятый год в гиблом Санкт-Петербурге!