Хасан ибн Саббах (ок.1055-23.05.1124): Оккультный революционер
        
    Политический лидер исмаилизма — крайне радикального духовного и политического направления в раннем исламе, основывавшего свою идеологию на тайных учениях гностического толка, продолжавших и после утверждения христианства существовать в замкнутых сектантских общинах Ближнего Востока и Месопотамии. Благодаря совместным усилиям люто ненавидевших Хасана ибн Саббаха мусульманских богословов и западных либеральных историков, тоже не питавших к нему особых симпатий как к «фанатику» и «обскуранту», его имя стало настоящим жупелом, ассоциируясь с самыми темными подсознательными страхами, а слово «ассасин», как крестоносцы называли иранских исмаилитов, вошло во все западноевропейские языки со значением «убийца». В настоящей статье мы попробуем восстановить подлинный облик Старца Горы, отбросив в сторону все тенденциозные измышления, а также понять истинный смысл его намерений и действий, их глубинную мотивацию, до сих пор остающиеся во многих аспектах неясными и загадочными.
   Уникальность и неповторимость фигуры Хасана ибн Саббаха в истории мистических учений связана не с тем, что он ввел в оборот какие-то принципиально новые идеи или доктрины, а с тем, что ему, как никому другому, удалось реализовать революционный потенциал мистицизма и направить его в созидательное русло, сумев обойтись при этом без разрушительных и подрывающих органические основы любого социума теорий вроде пресловутой «классовой борьбы». Следствием этого явилось возникновение едва ли не единственного за всю историю полноценного и жизнеспособного государственного образования, где эзотерическое учение было официальной идеологией правящих кругов на протяжении всего более чем полуторастолетнего (1090-1256) периода его существования. Важнейшей внутренней опорой этого государства были отнюдь не террор и не социальная демагогия, как хотелось бы думать многим, а абсолютная и беспрекословная преданность его вождям со стороны тех слоев общества, которые принято называть «социальными низами». Понятно, что такая их позиция могла быть обусловлена не какой-то их особой предрасположенностью к мистике и оккультизму, а другими, более конкретными и приземленными, обстоятельствами. Пожалуй, именно эти обстоятельства и составляют главную тайну исмаилизма, его успехов в реализации утопических идеалов создания общества социальной гармонии, братства и справедливости. Однако, прежде чем перейти к вкладу самого Хасана ибн Саббаха в построение подобного общества, необходимо сначала хотя бы в общих чертах осветить предысторию исмаилизма, поскольку тема эта нашему читателю, мягко говоря, малознакома.
    Исмаилизм возник первоначально как одна из многочисленных шиитских сект, появившихся в период последовавших за смертью пророка Мухаммеда клановых междоусобиц. Главной движущей силой шиизма была с самого начала вера в мессианские идеалы и в возможность их воплощения в земной жизни, не считаясь с интересами «сильных мера сего», носителем и выразителем которых сделалась мусульманская ортодоксия — суннизм. Таким образом, подоплека конфликта здесь та же, что и в других аналогичных случаях, когда столкновение между идеалами и интересами вынуждало носителей идеалов решительно рвать с традицией беспрекословного подчинения авторитету господствующей религиозной идеологии и уходить в раскол (ср. Цадок, Богомил). Главным объектом мессианских чаяний шиитов сделался племянник пророка Мухаммеда — Али ибн аби Талиб, предательски убитый в 661 г., и его потомство — Алиды, а также породнившиеся с ними потомки одной из дочерей Мухаммеда Фатимы — Фатимиды. Лишь они, по мнению шиитов, унаследовали «Мухаммедов свет» — мистическую «искру Божью в человеке», которая является главным признаком Божественного избранничества и из которой в будущем должно разгореться пламя борьбы против лжеучителей, пытающихся подменить человеческими законами и установлениями незыблемые принципы Божественной истины и справедливости (хакаик). Линии Алидов и Фатимидов в шиитском вероучении было отведено такое же место, как, скажем, «династии Орфея» в античном эзотеризме, «семени Давидову» — в иудейском или «династии Грааля» в эзотерическом христианстве. Чтобы аналогия стала еще более наглядной, сошлемся на слова шиитского историка ан-Наубахти (X в.), согласно которым шиитский Мессия из числа потомков Али — имам, махди — должен будет при своем появлении «оживить землю после того, как та стала мертвой» (Шиитские секты, с. 187); а образ «Опустошенной земли» является одним из ключевых в системе символизма цикла Грааля (подробней о нем см., напр.: Мэттьюз Д. Династия Грааля. М., 1997, с. 117 и след.). Восстановление «Опустошенной земли» в средневековых легендах связывается, как известно, с исцелением «Увечного короля» (= Артура), а основоположник того направления в шиизме, которое, собственно, и является исмаилитским - военачальник Абу-л-Хаттаб — носил, согласно тому же ан-Наубахти, прозвище «Изувеченный» (ал-Аджда), причем о происхождении этого прозвища многозначительно умалчивается. Все эти и подобные параллели требуют дополнительного осмысления, особенно в свете появляющихся во все большом количестве доказательств наличия тесных взаимосвязей между исмаилитами и тамплиерами, в которых естественнее всего видеть то промежуточное звено, благодаря которому эти представления были перенесены на западную почву.
   С деятельностью вышеупомянутого Абу-л-Хаттаба, убитого в VIII в. во время очередной междоусобицы, связывается происхождение секты «крайних», или, точнее, «преувеличивающих» (гулат), первоначального эмбриона исмаилизма. Ее последователей называли еще «семиричниками» — в противоположность «двенадцатиричникам», представлявшим более умеренное и традиционалистское течение в шиизме. И те, и другие одинаково верили в «скрытого имама» из рода Фатимы и Али, продолжающего вести тайное существование в недоступном для простых смертных убежище, но неизбежно явящегося перед ними в «конце времен»; однако если для «двенадцатиричников» таковым был двенадцатый имам Мухаммед ибн ал-Хасан ал-Махди, исчезнувший при загадочных обстоятельствах в 874 г. из своего дома в возрасте десяти лет, то их оппоненты признавали наличие лишь семи «праведных имамов», цепь которых обрывалась столетием раньше на Исмаиле — старшем сыне шестого имама Джафара ас-Садыка. Именно Исмаил должен был унаследовать от отца этот высочайший духовный титул, но вместо него преемником Джафара был объявлен младший сын имама. Официальным предлогом было обвинение Исмаила в злоупотреблении вином (что считалось для мусульман непростительным грехом), неофициальным — безмерная гордыня старшего сына имама, и, возможно, его тайные пристрастия к каким-то «нежелательным» учениям. Однако часть верующих во главе с Абу-л-Хаттабом не примирилась с таким решением, посягающим на традиции, и после ранней смерти Исмаила (762 г.) объявила его сына Мухаммеда «истинным» или «скрытым» имамом, дав ему прозвание ал-Мактум («скрытый»). Другое его прозвище — Каим аз-заман, «Владыка времени» — опять же вызывает прямые ассоциации с королем Артуром, называвшемся «король в прошлом и король в грядущем». Смысл обоих прозваний тот, что жизнь праведных «скрытых царей» не подчиняется обычным земным законам и может длиться столько, сколько это необходимо для исполнения ими их сакральной миссии; время не властно над ними, они сами — владыки времени. (Отметим, что аналогичный титул носил еще «вечный царь» Мельхиседек — культовый персонаж иудейских сектантов, а его истоки могут быть прослежены вплоть до середины II тыс. до н. э.)
   Выбор именно седьмого имама в качестве потенциального Мессии был, разумеется, отнюдь не случаен и определялся в первую очередь мистическим значением числа «7» как нумерического эквивалента абсолютной полноты и завершенности «круга времен». Как сообщают ан-Наубахти и другие историки, основой исмаилитской эсхатологии было учение о семи «мировых веках», или зонах, в каждом из которых являлся свой Великий пророк — наиболее чистая и совершенная эманация Мировой души, или Логоса. Исмаилитская доктрина периодических воплощений Логоса находилась в вопиющем противоречии с ортодоксальный исламом, учившим, что существовал лишь один истинный Великий пророк — Мухаммед, и уходила корнями в гностические и неоплатонические учения. Наиболее общепринятой считалась такая очередность пророков: Адам — Ной — Авраам — Моисей — Иисус — Мухаммед, и, наконец, «грядущий имам» Мухаммед, сын Исмаила, явление которого завершит «седьмую эру», и, соответственно, всю человеческую историю. Еще более любопытно с эзотерической точки зрения учение о так называемых «молчаливых пророках» (самит), сопровождающих семь вышеназванных, именовавшихся «явными» или же «глашатаями» (натик). Самиты, судя по всему, считались хранителями и трансляторами тех аспектов Божественного откровения, которые не могли быть преданы всеобщей огласке, и доверяли их исключительно «избранным». К примеру, таким «молчаливым пророком» при Адаме считался Сиф, при Иисусе — апостол Петр, пользовавшийся у исмаилитов, в силу каких-то загадочных причин, особым авторитетом (в христианской традиции носителями «тайного учения», Гнозиса, традиционно считались евангелист Иоанн и ап. Фома), при Мухаммеде — Али ибн Талиб. Именно к «молчаливым» первоначально прилагался титул имам, понимаемый в данном контексте как «учитель эзотерической мудрости». Кроме того, весь макро- и микрокосм, согласно исмаилитам, был организован по семиричному принципу: семь небесных сфер, семь планет, семь земных регионов, семь основных участков человеческого тела и т. п. Не удивительно, что и главных «столпов правоверия» насчитывалось ими столько же — на два больше, чем у суннитов (к вере, молитве, налогу в пользу бедных, посту и паломничеству прибавились еще ритуальное очищение и священная война — джихад). Можно, таким образом, констатировать, что название «семиричники» на самом деле отражало некую сокровенную суть их учения, восходящую к единой традиции эзотерического Гнозиса, в рамках которой учение о Седьмом имаме является лишь одним из частных аспектов (ср., напр., теософское учение о семи первопринципах бытия и семи мировых веках, подробно изложенное в «Тайной Доктрине» и других сочинениях Блаватской, и аналогичные доктрины в мистическом индуизме).
   Важным составным элементом исмаилитской доктрины являлся также дуализм, обнаруживающий себя на самых разных уровнях. Характерно, что ортодоксальные авторы, «разоблачавшие» ненавистное им учение, непременно возводили его генезис к гностической теории «двух богов» и даже называли конкретное передаточное звено — сирийского ересиарха III в. Вардесана, или Бар-Дайсана: «Воистину, эти люди — из потомков дуалиста Дайсана, к которому восходит дуализм, а это — учение, согласно которому существуют два творца: один из них сотворил свет, а другой сотворил тьму» (Ибн Давадари; первые исмаилиты даже называются им прямыми потомками этого Дайсана, чего, конечно, быть никак не могло). Такое учение в чистом виде в исмаилитских источниках отсутствует, но бинарные структуры действительно встречаются в них едва ли не на каждом шагу (как, например, в изложенном выше учении о «глашатаях» и «молчаливых»). Остановимся вкратце на двух из них, наиболее характерных для исмаилитского мировоззрения в целом: захир — батин.» шариат — хакикат. Первое из них соответствует общепринятому в мистицизме разделению религиозного учения по принципу «экзотерическое — эзотерическое» и делает основной упор на постижение сокровенного (батин) смысла Корана и других священных писаний, скрытого за внешней (захир) словесной, терминологической и понятийной оболочкой. Для постижения этого смысла исмаилитами была разработана целая доктрина «правильного чтения» Корана — тавил, основанная приблизительно на тех же принципах, что и иудейская Каббала, то есть на знании мистического значения чисел и букв и на умении раскрывать и правильно интерпретировать глубинные смыслы сакральных символов и аллегорий. Метод тавила имел такое важное значение в глазах исмаилитов, что во всей своей полноте он раскрывался на самых высоких степенях исмаилитского посвящения; лишь удостоенным этой чести дозволялось заниматься самостоятельным исследованием божественного Откровения, изложенного в Коране. К сожалению, ныне известно лишь считанное число конкретных примеров применения исмаилитской экзегезы, поскольку ее разглашение считалось величайшим преступлением против общины, так что истинный смысл «исмаилитского Корана» остается для нас недоступен. (Во многом аналогичный метод практиковали, как известно, и суфии, но цели их и исмаилитов были принципиально различными.)
Что касается другой пары: шариат — хакикат, то она имеет отношение к реальным формам и методам проведения в жизнь Божественных законов и установлений. Понятие хакаик означало для исмаилитов в метафизическом плане Абсолютную Трансцендентную Истину, а на земном уровне - неукоснительное следование законам правды и справедливости, завещанным «праведными имамами». Хакикат — это система богословских, натурфилософских и естественнонаучных знаний, этических норм и социальных законов, позволяющих тем или иным образом, в зависимости от личных склонностей и способностей, приблизиться к хакаик. Основной целью для следующих хакикату было освобождение сознания от всех внешних, вторичных, наносных форм мышления и максимально реализовать свой внутренний духовный потенциал, не оглядываясь на всякого рода предрассудки и условности. Напротив, следующие шариату, по мнению исмаилитов, неизбежно оказываются в плену внешних форм в ущерб внутреннему содержанию и, следовательно, отдаляют себя от Истины. Свое мнение о шариате они высказывали более чем откровенно, заявляя, например, что «пророк выдумал эти установления шариата специально для дураков и невежд, чтобы держать их все время занятыми и смятенными, чтобы им не приходило в голову заниматься глупостями». Они декларировали в своих сочинениях, что «для человека, познавшего внутреннее (батин), шариат не обязателен». И это были не одни лишь декларации. В 1162 г. шариат был, наконец, официально отменен одним из преемников Хасана ибн Саббаха по имени Хасан ибн Бузург Умид, а исполнение его норм и предписаний должно было отныне караться всевозможными наказаниями, вплоть до публичного побиения камнями. (К этой теме мы еще вернемся.) Прекрасно понимая, что следование хакикату в традиционном сословном государстве невозможно по определению, исмаилиты всеми силами стремились создать собственное государство, что им, в конце концов, и удалось осуществить.
Хотя апогей успехов исмаилизма приходится на XII в., однако реально «штурм и натиск» начался по крайней мере двумя столетиями раньше. Не прошло много времени с момента описанных выше драматических событий вокруг Джафара ибн-Садыка и его сына Исмаила, как вокруг нового учения сгруппировались все те, кто по каким-либо причинам — идейным или социальным — был недоволен настоящим положением дел и стремился к тому, чтобы это недовольство обрело как можно более конкретные и действенные формы выражения. Поскольку политическая ситуация в арабском мире была в ту пору крайне неустойчивой, то число исмаилитов стремительно росло от года к году. Первых серьезных успехов им удалось добиться в Северной Африке, где под знамена исмаилитов встал могущественный племенной союз бер-беров-кутамитов, а также в Йемене. В обоих местах были созданы первые исмаилитские государства, правда, продержавшиеся недолго. Значительно более серьезная попытка была связана с именем некоего Хамдана Кар-мата (означающим, согласно Э. фон Грюнеба-уму, «тайный учитель»), умело направившего кипевшее в народе недовольство методами правления суннитских халифов Аббасидов в нужное ему русло. Он и его сторонники без колебаний встали во главе массовых народных выступлений и выдвинули следующую программу: «Истина явилась миру, махди воскрес, власть Аббасидов, законоведов и чтецов Корана подходит к концу. Нечего больше ждать; мы пришли не для того, чтобы установить свое правление [вместо старого], а чтобы отменить закон [т. е. шариат]». Правда, основав собственное государство на острове Бахрейн («священный Дильмун» шумерских и вавилонских легенд...), карматы, как их стали отныне называть, шариата все же не отменили, но это не помешало им сделаться источником постоянного беспокойства для ненавистных им багдадских халифов и «ревнителей правоверия». К ужасу последних, им во время одного из набегов даже удалось похитить из Мекки священный камень Каабы (930 г.), который был возвращен на место лишь спустя 20 лет, успев за это время в несколько раз потерять в весе; согласно сообщению Низам аль-Мулька, глава карматов не нашел для него лучшего применения, как разбить на несколько кусков и украсить ими свое отхожее место. О вероучении карматов известно мало, но есть сведения, что некоторые их лидеры проповедовали некую «религию Адама», противопоставляющую себя всем прочим институционализированным религиям. (Подробней о карматах см., напр.: Низам аль-Мульк. Сиасет-намэ. М.-Л., 1949, с. 208-229; Мец А. Мусульманский Ренессанс. М., 1996, с. 288-293.)
Однако самых больших успехов исмаилитам удалось добиться опять-таки в Северной Африке. В 969 г. их военачальники, считавшие себя потомками Фатимы (происхождение которых, тем не менее, ряд авторов связывает с обособленными родами берберских евреев), овладели Каиром и вскоре установили свою власть над всем Египтом. Вопреки всем мрачным пророчествам, Фатимиды благодаря своей политике веротерпимости и поощрения всех видов личной инициативы за удивительно короткий срок сумели превратить Египет в один из самых крупных политических и культурных центров мусульманской цивилизации за все время ее существования. В знаменитой каирской «Школе Мудрости» были собраны ''лучшие интеллектуальные силы, и не случайно в ней усматривали исламский аналог Александрийской библиотеки. В то же время ее деятельность была подчинена задачам исмаилитской пропаганды; в частности, именно здесь была разработана и опробована на практике знаменитая девятиступенчатая система посвящения (замененная впоследствии Хасаном ибн Саббахом на семиступенчатую), которая в полемических антиисмаилитских сочинениях характеризуется следующим образом:
«На первой ступени обучающие ограничивались общим знакомством с прозелитом, его умонастроением и отношением к религии. На второй ступени прозелиту внушали мысль о том, что все прежние догматические учения являются заблуждением и что только исмаилизм является единственно истинным учением. На третьей и четвертой ступенях говорилось, что пророков семь, и седьмой завершающий — Мухаммед ибн Исмаил (то есть, очевидно, преподавалось учение о «мировых циклах»). На пятой ступени обучающий приступал к подготовке обучаемого отказаться от своей прежней веры и откровения пророка Мухаммеда, а на шестой — ему внушали мысль о том, что молитва, пост и другие религиозные обязанности мусульман... придуманы для того, чтобы держать в узде народ и потому когда-нибудь шариат должен быть подчинен разуму и знанию. При этом приводились аргументы из учения Пифагора, Платона, Аристотеля и им подобных ученых. На седьмой ступени мусульманское единобожие... заменялось дуалистическим учением. На восьмой обучаемому говорили, что истинные пророки — пророки действия, которые заботятся о религиозном и земном достоинстве человека... И, наконец, на девятой ступени прозелиту открывали «тайну Розового сада», где он узнавал, что все религии одинаково ложны и ему не подобает следовать за ними. Ему сообщали, что Ибрагим, Моисей, Христос и другие были лишь мудрецами, которые преуспевали в философии и социальном познании» (цит. по: Додихудоев X. Философия..., с. 23—24). При всех явных полемических передержках, в этом изложении, несомненно, без труда узнаются многие основополагающие тезисы исмаилитской доктрины; характерно, что здесь не идет никакой речи о «безбожии», в котором нередко упрекали адептов этого учения, а лишь утверждается, что все экзотерические религии основаны на заведомом обмане, что для настоящих мистиков никогда не составляло особенного секрета.
Несмотря на все внешнее благополучие и процветание, династию Фатимидов не обошли стороной обычные внутренние распри и конфликты. Так, жертвой одного из них стал старший сын халифа ал-Мустансира Низар, убитый сторонниками его младшего брата Мустали (вновь повторилась история несчастливого Исмаила ибн-Джафара!). Те, кто оставался верен Низару, были вынуждены покинуть Египет и разнесли по всему исламскому миру весть о том, что потомки Фатимы уклонились с пути истины и справедливости. И одновременно с этим событием мы, наконец, вплотную подходим к главному герою настоящей статьи — Хасану ибн Саббаху
Будущий Старец Горы принадлежал к зажиточной семье, члены которой, переселившиеся в персидский город Рей, очевидно, из Йемена, отличались глубокой и искренней набожностью. В уцелевших фрагментах автобиографии Хасана ибн Саббаха так писал о своих ранних жизненных впечатлениях: «Со дней детства ... у меня была любовь к разным знаниям; я хотел стать богословом и до семнадцати лет был ищущим знания и бегущим за ним». В конце концов он обрел желаемое в местной исмаилитской общине, существовавшей до поры до времени в глубокой тайне; его первыми наставниками были скромные ремесленники — чеканщик, кожевник и пр., что лишний раз доказывает факт популярности исмаилитских идей среди простонародья. Неизвестно, что скрывается за рассказом Хасан ибн Саббах о пережитой им тогда же сильной и опасной болезни, во время которой «Господь захотел, чтобы мое тело и кожа изменились». Это, по всей видимости, как и во многих аналогичных случаях, намек на переживания, испытанные во время мистической инициации, нечто вроде шаманской «инициатической болезни». Зато достоверно известно, что его школьными друзьями были не менее выдающиеся личности — Омар Хайям, в будущем знаменитый поэт и ученый, и Низам аль-Мульк, ставший позднее великим визирем при дворе турецкого султана и заклятым врагом исмаилизма. Поскольку трое приятелей заключили между собою договор, что первый, кто сумеет добиться успеха, поможет и всем остальным, то на первых порах Хасан ибн Саббах пользуется услугами Низама, активно делавшего государственную карьеру.
Около 1078 г., когда исмаилитские связи Хасана становятся достоянием гласности, между недавними друзьями происходит резкий разрыв, и он оказывается вынужден бежать подальше из родных мест — в Египет. В Каире несостоявшийся придворный принимает окончательное решение связать свою судьбу с исмаилизмом и обретает здесь достойных наставников, пройдя, очевидно, полный курс посвящения в той самой «Школе Мудрости» (хотя достоверных сведений об этом не сохранилось — подобные обстоятельства ни в коем случае не подлежали огласке). Сумев доказать наставникам свой высокий моральный дух и бойцовские качества, Хасан ибн Саббах уже в качестве облаченного особым доверием эмиссара египетских исмаилитов возвращается в родные места (1081г.). Здесь его появление не осталось незамеченным: сельджукский султан Мелик-шах, в канцелярии которого служил Хасан ибн Саббах  до своего бегства, с подачи Низама аль-Мулька начинает за ним настоящую охоту, однако тайная помощь со стороны некоторых придворных, среди которых также имелось немало негласных приверженцев исмаилизма, помогает отвести непосредственную угрозу для его жизни. Тем не менее, все последующее десятилетие Хасан ибн Саббах проводит в постоянном страхе, скрываясь в домах верных ему людей и покидая свое пристанище при первых же признаках опасности. Это имело не только отрицательные, но и положительные стороны, так как репутация гонимого и преследуемого значительно облегчала будущему «Старцу» выполнение его миссии, особенно среди широких масс населения, где недовольство установленным Мелик-шахом деспотическим и коррумпированным режимом было особенно сильно. К тому же этот режим ассоциировался с владычеством этнически чужеродного элемента — турок, бывших основной опорой сельджукской администрации. Хасан ибн Саббах, как опытный пропагандист, не упустил возможности использовать это обстоятельство, пустив среди персидских крестьян слух, будто турки произошли не от Адама, подобно всем людям, а от злых духов — джиннов и пери; оттого-де они такие кровожадные.
Благодаря совместным усилиям Хасана ибн Саббаха и других исмаилитских эмиссаров, отдавших себя в его подчинение, по всему Ирану были посеяны семена недовольства, очень скоро давшие обильные всходы. Уже к началу 1090-х годов в распоряжении у группы Хасана ибн Саббаха было достаточно людских и материальных ресурсов, чтобы выйти из подполья и заявить о себе как о могущественной силе, способной бросить вызов даже султанской администрации, во главе которой по-прежнему находился Низам аль-Мульк. История взаимоотношений между этими двумя столь непохожими друг на друга, но одинаково незаурядными по своим личным качествам людьми, как нельзя лучше подтверждает восточную мудрость: «Нет худшего врага, чем бывший лучший друг». Хотя Низам не смог воспрепятствовать захвату Хасаном ибн Саббахом в 1090 г. горной крепости Аламут (в нескольких десятках километров от юго-западного побережья Каспийского моря), ставшей легкой добычей исмаилитов благодаря ротозейству местного губернатора и тайной помощи некоторых сотрудников султанской администрации, он, тем не менее, стал инициатором нескольких военных походов против нового хозяина Аламута, а когда те не дали никакого результата, развернул ожесточенные репрессии против сторонников Хасана ибн Саббаха, находившихся в пределах его досягаемости. Но он не принял во внимание, что его бывший однокашник успел в совершенстве усвоить все уроки ведения тайной войны, преподанные ему каирскими наставниками и подкрепленные десятилетним опытом борьбы за выживание; кроме того, в его распоряжении уже к тому времени находилась целая тайная армия исполнителей его приказов, безгранично преданных своему вождю (их называли фидаями, т. е. «верными»). В результате оба главных врага исмаилизма в течение менее чем одного месяца отправились к праотцам: Низам аль-Мульк был убит в своей резиденции группой фидаев (18 октября 1092 г.), а Мелик-шах скоропостижно скончался от какой-то загадочной болезни, определенно наводившей на мысль об отравлении.

 

Его наследники еще не раз пытались разорить «гадючье гнездо» в Аламуте, но терпели поражение за поражением, а вождь исмаилитов, напротив, успешно расширял сферу своего влияния. Этому способствовало и удачное географическое положение штаб-квартиры исмаилитов, находившейся примерно в равной близости к Персии, Ираку, Турции и Сирии; к тому же эта горная местность, труднодоступная сама по себе, превратилась в настоящий бастион, когда Хасан ибн Саббах и его единомышленники прибрали к рукам все окрестные крепости и возвели новые в стратегических важных пунктах. Все это позволило Старцу Горы (прозвание, данное Хасану ибн Саббаху крестоносцами) в короткое время стать практически неограниченным хозяином всей горной области Внутреннего Ирана и прилегающих территорий. Огромную роль в успехе исмаилитской экспансии сыграли, безусловно, и прирожденные лидерские качества Хасана ибн Саббаха, сумевшего, по словам одного историка, «преуспеть в невероятном — превратить мирное и привыкшее к подчинению персидское крестьянство в удивительно упорных воинов». В личной жизни Старец вел себя именно так, как это и положено любому «святому старцу». Он ввел в Аламуте суровые аскетические порядки, категорически запретил употребление вина, всевозможные увеселения и любые другие признаки «сладкой жизни», хотя эти запреты распространялись лишь на самих обитателей Аламута, т. е. верхушку исмаилитского общества, и не затрагивали основную массу населения. Интересно, что он, несмотря на многочисленные обращения «благодарных подданных», так и не провозгласил себя имамом, скромно именуя себя; лишь его «заместителем». (!А вот фатимидский халиф Хаким даже велел поклоняться себе, как живому богу...) Все это является несомненным подтверждением чистоты его намерений и стремления, вопреки всем неблагоприятным обстоятельствам, как можно полнее воплотить в реальной жизни идеалы праведности и справедливости.
Уже на рубеже XI/XII вв. он приобрел такой подавляющий авторитет на подвластной ему территории, что мог отныне без оглядки на кого бы то ни было проводить в жизнь свои далеко идущие планы распространения влияния исмаилизма на весь ближневосточный регион. К этому времени он практически полностью порвал отношения с египетскими ис-маилитами, которым был столь многим обязан, а в династическом конфликте между сторонниками Мустали и Низара открыто принял сторону последних, дав им убежище в Аламуте и использовав убийство Низара для окончательного размежевания с Фатимидами. С этого времени иранские исмаилиты стали также называться низаритами, это название вскоре распространилось на все крайние течения и толки в исмаилизме. Тогда же Хасан ибн Саббах объявил, что его учение будет отныне называться «новым призывом» (давад-и-джадид), а сторонники «старого призыва», т. е. фатимидской версии исмаилизма, были объявлены им оппортунистами и перерожденцами, исказившими священные принципы учения в угоду своекорыстным интересам. (Надо сказать, что Фатимиды, погрязшие в непрерывной борьбе за власть, вполне заслужили подобный упрек, что и было подтверждено их скорым и окончательным крахом.) Всем, откликнувшимся на «новый призыв» и готовым поддержать его словом и делом, гарантировалось при жизни очищение от всех грехов, а после смерти — беспрепятственное слияние с Мировой душой. На деле этот «призыв» был использован как эффективное средство мобилизации и объединения сил перед лицом непрекращающихся угроз извне.
Какие же методы борьбы против этих угроз применял затворившийся в своей горной крепости-монастыре Старец (последние сорок лет своей жизни он, кажется, ни разу не покинул пределы Аламута) для того, чтобы избежать разброда и шатания в рядах единомышленников и добиться абсолютного подчинения тысяч «фидаев» собственной неукротимой воле и далеко идущим замыслам? Здесь мы подходим к самой темной и загадочной странице в истории иранского исмаилизма — вопросу о пресловутом ассасинском «терроризме», ставшем поистине притчей во языцех. Скажем сразу: терроризм этот на самом деле не имел ровным счетом ничего общего с тем явлением, с которым это слово ассоциируется теперь, поскольку он носил, во-первых, строго избирательный, а во-вторых, чрезвычайно ограниченный характер. Чтобы понять это, достаточно просто обратиться к документам, а не ко всякого рода вымыслам и «страшилкам», усердно распространявшимся врагами исмаилитов. Эти последние приписывали им самые ужасающие и леденящие кровь злодеяния, вроде убийства в Хорасане нескольких сотен человек, которых исмаилитские агенты под видом слепых нищих заманивали в безлюдные места и там зверски убивали. (Примечательно, что эта нашумевшая история, давно уже разоблаченная современными исследователями, например, Л. Строевой, как откровенная фальшивка, была, однако, совсем недавно на полном серьезе вновь пересказана Л.Н. Гумилевым, под пером которого орден ассасинов превратился в самую жизнеотрицаюшую среди всех «жизнеотрица-ющих систем»). К счастью, до нашего времени сохранилось несколько параллельных списков жертв исмаилитов, с точным указанием их имен, званий и обстоятельств покушения. Списки эти велись людьми, далекими от симпатий к «врагам веры» и менее всего склонными преуменьшать количество жертв; тем не менее, при их сличении выяснилось, что за первые семьдесят два года существования ордена, на которые приходится пик террора, от рук фидаев пало... семьдесят пять человек. (Подробно эти выкладки приведены, в частности, в указанной работе Л. Строевой.) Основной эффект достигался, согласно замыслам Хасана ибн Саббаха, не за счет количества, а, так сказать, за счет качества: все убитые, без единого исключения, занимали высокие посты в духовной и светской иерархии (среди них было, например, восемь султанов и шахов, шесть визирей, десять муфтиев и кадиев, губернаторы областей, градоначальники и т. п.), и никто из них, за исключением разве что Низама аль-Мулька (в его убийстве можно предполагать мотив личной мести), не оставил по себе доброй памяти у своих подданных. Речь, действительно, шла о злейших врагах исмаилизма, уничтожавших его сторонников повсюду, где только было возможно, и в несравненно больших количествах, а действия против них необходимо рассматривать прежде всего как компенсацию военной слабости исмаилитов, вынужденных одновременно отражать удары со всех сторон, на ранней стадии существования их государства. Когда же оно окончательно утвердилось на захваченных территориях (примерно с середины XII в.), то и террор фидаев фактически сошел на нет.
Откуда же возникло мнение о последователях Старца Горы как о банде коварных и изощренных убийц, видевших едва ли не единственный смысл своего существования в удовлетворении своих садистских инстинктов и в разрушении государственных институтов сопредельных государств? Конечно, основную роль в формировании подобного имиджа сыграли многочисленные враги исмаилизма, у которых после гибели ордена оказалась монополия на информацию; когда же к этой теме на рубеже XVIII—XIX вв. впервые обратились западноевропейские, прежде всего, французские ориенталисты (Сильвестр де Саси и др.), то они, сознательно или бессознательно, спроецировали историю ордена на события французской революции, являвшейся, как многим тогда казалось, орудием в руках неких тайных и даже оккультных сил. Благодаря их усилиям орден оказался стилизован под масонскую ложу и объявлен центром «антигосударственного заговора», средоточием «безбожия», «безнравственности» и т. п. Наконец, нельзя не отметить, что преувеличенное мнение о возможностях исмаилитов было на руку и самому Хасану ибн Саббаху в качестве эффективного средства психологического давления на своих противников и безотказного орудия в арсенале пропагандистской войны. Так и возникла та самая «черная легенда», которой до сих пор иные историки стращают читателей.
Важной составной частью этой легенды является знаменитая история об «искуственном рае» ассасинов, в которой Старцу Горы приписывался приоритет в изобретении методов массового зомбирования, превращавших подданных Старца в идеальные «человекоорудия» для осуществления его замыслов. Делалось это якобы следующим образом: в долине неподалеку от главной резиденции Хасана ибн Саббаха был разбит прекрасный сад, внешне полностью отвечавший распространенным среди народа представлениям о загробной жизни в джанна — раю. Верные Старцу люди одурманивали простодушных крестьянских юношей различными наркотическими зельями и в таком состоянии препровождали их в этот мнимый рай, где те проводили по нескольку дней или даже недель, не зная отказа ни в одном из своих чувственных желаний: к их услугам были прекрасные раззолоченные терема, реки, текущие вином и медом, а специально подобранные куртизанки, изображавшие райских дев — гурий, ублажали их всеми доступными способами. Затем жертвы Старца вновь погружались в забытье и доставлялись в его резиденцию, где им внушалось: святой пророк-де настолько могуществен, что ему и его верным слугам открыты все двери рая, однако чтобы заслужить вечное, а не преходящее блаженство, необходимо полностью предать себя его власти. Контраст между убогим земным существованием и ослепительными видениями неземной красоты и блаженства действовал настолько неотразимо, что психика неофита оказывалась полностью парализованной, и искомое согласие получалось, как правило, незамедлительно. Дальше будто бы следовало вот что: «Захочет Старец убить кого-нибудь из важных, выберет он среди своих ассасинов, и куда пожелает, туда и шлет его. И говорит при этом: хочешь попасть в рай, убей такого-то, и сам отдай свою жизнь, и останешься там навеки... Поэтому кого Горный Старец пожелал убить, тому было не спастись» (М. Поло).
И эта история при ближайшем рассмотрении оказалась фикцией. Современным историкам удалось разыскать ее первоисточник, которым оказалась весьма распространенная еще задолго до появления Хасана ибн Саббаха легенда о чудесном дворце «скрытого имама» Мухаммеда ибн-Исмаила, расположенном якобы где-то в Ливии, в пустыне к югу от Триполи, в стенах которого имам коротал время в ожидании наступления «седьмого века». Доступ в этот дворец получали лишь самые верные из верных «воинов Исмаила», и, по их описаниям, он был столь прекрасен, что казался истинным прообразом райского сада. Против достоверности легенды об «искуственном рае» свидетельствует и еще один важный аргумент: если террористическая машина Хасана ибн Саббаха работала на столь низких оборотах (по человеку в год), то была ли необходимость в применении столь изощренных мер для того, чтобы запустить ее в ход? Для этого было вполне достаточно и обычных методов психологической обработки, с которыми Старец действительно был знаком во всех тонкостях и нюансах. В довершение всего, название «ассасины» было образовано от персидского слова, означающего не «употребляющие гашиш», а «стражи». Что во всей этой истории действительно, судя по всему, является правдой, так это косвенное указание на практику применения галлюциногенных веществ для достижения определенных мистических переживаний и экстатических состояний, использовавшуюся в тайных обществах начиная с самых древних времен. Нет ничего невероятного в том, что нечто подобное имело место и во время исмаилитских посвящений, хотя все, что было с этим связано, по понятным причинам оказалось окутано непроницаемой завесой секретности.
В наши задачи не входит подробно излагать здесь историю исмаилизма при Старце и его преемниках, которые все принадлежали к одному родственному клану; достаточно будет сказать, что они, удачно используя внешние и внутренние противоречия, раздиравшие исламский мир, продлили существование секты вплоть до середины XIII в., причем ни арабы, ни персы, ни турки, ни крестоносцы (с которыми исмаилиты то заключали временные союзы, то шли на них «джихадом») так и не смогли найти на них управу. Отметим лишь, что самым заметным событием в истории исмаилитского государства после смерти Хасана ибн Саббаха явилось провозглашение в Аламуте 17 рамадана 559 г. (8 августа 1164) «дня Кийамата» (Кийамат — исмаилитский термин, с трудом поддающийся однозначной интерпретации; что-то вроде «восстановления времен»), с которого, по мнению инициаторов этого действа, следовало начинать отсчет новой эры в истории человечества. Инициатива исходила от одного из преемников Старца по имени Хасан ибн-Мухаммед ибн Кийа Бузург Умид, а смысл ее заключался в том, чтобы его подданные «окончательно сбросили со своих шей узы и ярмо шариата». Судя по немногим сохранившимся источникам, посвященным этому событию, Хасан хотел призвать своих подданных к полной и безусловной замене всех внешних форм богопочитания мистическим стремлением к единению с Богом в собственном сердце и собственной душе: «...Они говорили, что Кийамат происходит тогда, когда люди придут к Богу, и тайны и истины всех творений будут открыты, и акты послушания — отменены, так как в этом мире все является действием и нет расплаты, а в мире будущем все есть расплата и нет действия... И в период Кийамата они [люди] должны обратиться к Богу, оставить обряды религиозного закона и установленные обычаи поклонения [Богу]... должны быть всегда с Богом в сердцах своих и держать лик своих душ постоянно обращенным к Божественному присутствию, и в этом есть истинная молитва» (ал-Джувейни).
Правда, никаких осязаемых последствий для человечества этот революционный акт, судя по всему, не возымел; сам Хасан Второй, целиком погруженный в свои мистические грезы и переживания, два года спустя был убит исламским фанатиком, а его преемники не особо усердствовали в осуществлении провозглашенных им принципов и идеалов «мистической реформации». Последний из них, некто Руки-ад-дин, даже вступил в секретный сговор с заклятыми врагами исмаилитов — турецкими феодалами и монгольским войском хана Хулагу - и без боя сдал им неприступный Аламут, хотя народ был полон решимости сопротивляться до последнего. (Это не спасло Руки-ад-дина от участи всех предателей: вскоре он был тайно убит монголами.) После этого исмаилиты временно исчезают с исторической арены как организованная сила. Вновь орден вышел из подполья только в XIX столетии и благополучно существует и в наши дни, занимаясь главным образом пропагандистской и благотворительной (!?) деятельностью.
Несмотря на все возрастающее количество посвященных ему исследований, исмаилизм до сих пор остается во многом загадочным и не понятым по существу явлением и заслуживает несравненно большего внимания, чем ему уделялось до сих пор. Ведь именно его последователям, как никому другому, удалось показать ошибочность расхожего мнения, будто мистические учения могут существовать лишь в пределах строго ограниченного пространства, не занятого другими, более традиционными и влиятельными, религиозными и идеологическими структурами. Хасан ибн Саббах и его преемники на протяжении более чем полутораста лет распоряжались обширной территорией с населением в несколько миллионов человек — и за все это время не было ни одной попытки изнутри воспротивиться установленному ими режиму и неслыханным доселе религиозным новшествам, исходящим от исмаилитской верхушки, ни одного восстания или даже намека на него! Наоборот, народ до конца оставался предан своим вождям, пока те сами не предали его. Все известные факты указывают на то, что низшие слои населения воспринимали исмаилитское государство как нечто такое, лучше чего им нельзя было и желать. Таким образом, исмаилитское государство - это, прежде всего, народное государство, несмотря на то, что во главе его стояли представители элитарной эзотерической идеологии. Несомненно, осуществленный Хасаном ибн Саббахом социальный эксперимент мог состояться лишь в том случае, если эта идеология оказалась в чем-то близкой и созвучной неким глубинным инстинктам народных масс. И массы, и элиту, объединенную в тайный орден, сближало между собой, в сущности, лишь одно: вера в божественную справедливость и в возможность здесь, на земле, придать ей абсолютно конкретные и осязаемые формы. (Именно в этом и заключалась основная идея замены шариата хакикатом.) С другой стороны, ими двигало убеждение, что люди сильные, богатые и могущественные, к тому же не разделяющие их идей, неизбежно являются носителями зла: для одних (народные массы) в качестве представителей эксплуататорских классов, а для других («идейные» ассасины) — как «жестокосердные порождения материи», движимые хищническими инстинктами и воплощающие в себе плотское, материальное, количественное начало, являющееся, согласно базовой гностической доктрине, творением Сатаны и отданное ему во власть. Материальный мир, как учили гностики, есть «мрачное прибежище дикого зверя», т. е. плотяного, недуховного человека. С точки же зрения исмаилитов, «мир темница (зиндан) ддя благочестивых, а рай для неправедных и лицемеров». Из этого «зиндана» можно выбраться, лишь тем или иным образом нейтрализовав его стражей; в этом и заключается основная идейная предпосылка исмаилитского «терроризма». Борьба с «сильными мира сего» была для ассасинов не самоцелью, а средством восстановить попираемые на земле законы Божественной справедливости, представление о которой нашло отражение в другом популярном исмаилитском лозунге: «Мы желаем блага тем, кто слаб на земле, и хотим сделать их господами». И если к исмаилитам (так же, как к богомилам и последователям других дуалистических ересей) и приложимо пресловутое определение «антисистема» (Л.Н. Гумилев), то это верно лишь в том смысле, что они всеми имевшимися в их распоряжении средствами противостояли системе государственного террора, коррупции и религиозного лицемерия ортодоксов.
В заключение было бы как нельзя более уместно задаться вопросом о том, насколько корректна параллель между исмаилизмом и коммунистической идеологией, проводимая в некоторых работах. Действительно, определенные внешние основания для этого имеются, в пользу чего говорит и целый ряд весьма многозначительных совпадений. Например, символом посвящения в орден была у ассасинов пятиконечная звезда (важнейшие исмаилитские символы приведены в кн.: Дарол А. Тайные общества, с. 37). Исмаилиты первыми отказались в общении между собой от обращения «господин» и заменили его на «товарищ» — рафик (Додихудоев X., указ, соч., с. 362). Хасан ибн Саббах уделял огромное внимание пропагандистской деятельности и, наряду с фидаями, считал своей главной опорой дай — специально обученных проповедников, воодушевлявших фидаев и народ на поддержку своего дела. Самое, наконец, главное, что террор ассасинов, как уже неоднократно подчеркивалось, имел ярко выраженный классовый характер.
Однако все это отнюдь не подвигло марксистских историков, скрупулезно выискивавших во всех эпохах действительных и мнимых «предшественников социализма», признать в исмаилитах своих собратьев по разуму. Наоборот, если они и упоминались в религиоведческих трудах, то, как правило, в сопровождении тенденциозных эпитетов вроде «религиозные мракобесы», «социальные демагоги» и т. п. (Во всяком случае, вплоть до 1970-х годов.) В сталинское же время на тему вообще было наложено строжайшее табу. В чем тут секрет? Очевидно, в том, что исмаилиты были на самом деле выразителями интересов народных масс, и в этом состояло их коренное отличие от наших «борцов за народное счастье», способных лишь бездарно паразитировать на великой идее; они-то как раз и были и мракобесами, и демагогами. Поэтому то обстоятельство, что еще без малого тысячу лет назад существовало государство без «классового угнетения», основанное на духовных ценностях и идеалах, во всем противоположных марксистским, решено было попросту замолчать. И действительно, если бы Старец Горы каким-то чудом оказался в нашем недавнем прошлом, нетрудно представить, против кого бы он обратил кинжалы своих верных фидаев...

 
Литература:
 
СТРОЕВА Л.В. Государство исмаилитов в Иране. М., 1978;
Об исмаилизме в целом - БЕРЕЗИН И.Н. Восточные реформаторы - ассасины. СПб., 1857; БОБРИНСКИЙ А.А. Секта Исмаила в русских и бухарских пределах Средней Азии. М., 1902; ДАРОЛ А. Тайные общества. М., 1998, с. 11-43; ДОДИХУДОЕВ X. Философия крестьянского бунта (= исмаилизма). Душанбе, 1987; аль-КИРМАНИ X. Успокоение разума. М., 1997 (перевод главного сочинения «шейха исмаилитских философов»); ан-НАУБАХТИ. Шиитские секты. М., 1974; ПЕТРУШЕВ-СКИЙ Н. Ислам в Иране. М., 1966, гл. XI; СЕМЕНОВ А.А. Описание исмаилитских рукописей... Пг., 1919; СЕМЕНОВА Л.А. Из истории фатимидского Египта (очерки и материалы). М., 1974; ФИДАИ. История исмаилизма. М., 1959 (текст на перс, яз., введ. и комм, на рус.); ХАРЮКОВ А.Л. Англо-русское соперничество в Центральной Азии и исмаилизм. М., 1995; ЦВЕТКОВ В.П. Ислам и его секты. Ашхабад, 1913; аш-ШАХРАСТАНИ. Книга о религиях и сектах. М., 1984; A Bibliography of Ismailism. N.-Y, 1985; CORBIN A A Cyclical time and Ismailitic Gnosis. Lnd., 1983; DAFTARY F. The Ismailits: their mind and doctrines. Cambridge, 1990; HODGSON M. The Order of Assasins. «s Gravenhage, 1955.