Основоположник кальвинистской церкви родился в июне 1509 г. во французском городе Нойоне, в Пикардии. Дед его был простым бочаром, но отец сумел достичь более высокого положения: он занимал должности епископского секретаря, фискального прокурора и синдика соборного капитула. В детстве Жан был робким, необщительным мальчиком, однако он рано стал обнаруживать редкие способности.
    В городской школе его считали первым учеником. В 1523 г. он продолжил образование в Париже, в коллегии Ламарш, откуда вскоре перевелся в коллегию Монтегю. В эти годы он вел тихую, уединенную жизнь, был очень религиозен и работал с усердием и усидчивостью, приводившим в изумление учителей. Но товарищи Кальвина не любили. Его сдержанность, нелюдимость, строгий, нетерпимый тон и в особенности нотации, которые он позволял себе читать им по поводу их увлечений, раздражали и вызывая к нему неприязнь.
    Пока Кальвин учился в Париже, отец хлопотал об устройстве карьеры, сына и в 1527 г. добился для него прихода Мартевилль. Тут восемнадцатилетним юношей Кальвин впервые выступил в роли проповедника. Но при первой возможности он снова отправился в Париж к своим любимым занятиям. Вскоре отец, у которого испортились отношения с церковью, посоветовал Жану бросить богословие и заняться юриспруденцией. Кальвин послушно поехал в Орлеан, где занимался у известного юриста Петра Стеллы, а затем перебрался в Бурж, привлеченный славой знаменитого миланца Альциати. Благодаря своему прилежанию Кальвин и здесь, как в Париже, быстро добился успехов. Скоро молодой, серьезный не по годам пикардиец обратил на себя внимание как учителей, так и студентов. Даже биографы из католического лагеря отдают дань «его живому уму, обширной памяти, способности быстро усваивать все и особенно той поразительной ловкости, с которой он излагал на бумаге лекции и прения профессоров в изящной и подчас остроумной «форме». Уже в Орлеане он так выдвинулся из массы студентов, что на него смотрели скорее как на учителя, чем на ученика, и часто в отсутствие лектора ему случалось занимать его место.
    В 1531 г. отец Кальвина умер, и тот, немедленно оставив юриспруденцию, принялся под руководством немецкого гуманиста Мельхиора Вольмара изучить греческий язык и классические древности. Вольмар, приверженец новых реформационных идей, оказал на Кальвина огромное влияние. Считается, что именно он впервые поставил перед пытливым юношей многие богословские вопросы, разрешая которые Кальвин в дальнейшем порвал с католичеством. Но это произошло не сразу. Кальвин с головой уходит в изучение Библии, читает все сочинения реформаторов, которые можно было достать, и вскоре полностью принимает основное положение в учении Лютера — об оправдании верой. Однако в это время он еще не думал публично отстаивать свои взгляды и не предполагал посвятить свою жизнь реформированию церкви, а мечтал о карьере ученого-гуманиста. Вернувшись в Париж, он в 1532 г. выпустил в свет свое первое сочинение — комментарий к трактату Сенеки «О кротости». Книга имела успех, но Кальвин так и не вступил на научное поприще. Богословские проблемы властно завладели всем его существом, так что он уже не мог отвлекаться ни на что другое.
    В отличие от Лютера, Кальвин никогда не рассказывал, каким образом произошло его обращение. Лишь в предисловии к комментарию Псалмов он упоминает о том, что истина сразу как молния озарила его. «И тогда я понял, — пишет Кальвин, — в какой бездне заблуждений, в какой глубокой тине погрязала до тех пор моя душа. И тогда, о Боже, я сделал то, что было моим долгом, и со страхом и слезами, проклиная свою прежнюю жизнь, направился по Твоему пути». В то время в Париже уже существовала небольшая евангелическая община сторонников Реформации.
    Сблизившись с этими людьми, Кальвин, несмотря на свою молодость, вскоре стал их духовным лидером «Все, что было предано новому учению, — вспоминал он позже, — собиралось вокруг меня, чтобы поучиться у меня, неопытного молодого человека». Первое время протестанты ограничивались тем, что распространяли свои идеи частным образом.
    Потом появилось желание публично и официально заявить о своих взглядах. Повод для такого обращения вскоре представился. В октябре 1533 г. друг Кальвина Николай Коп, избранный ректором Парижского университета, готовился произнести обычную в таком случае публичную речь. Кальвин написал для него небольшое сочинение «О христианской философии», в котором под очень прозрачным покровом проводился основной принцип Лютеровой теологии — об оправдании верой. Коп зачитал кальвиновскую речь перед большой и представительной аудиторией Этот смелый вызов, брошенный католицизму, наделал много шума и сильно навредил делу Реформации. Если до этого власти сквозь пальцы смотрели на деятельность протестантов, то теперь на них обрушились преследования. Коп бежал в Базель. Был издан указ об аресте Кальвина. Но, когда полиция пришла его арестовывать, он выскочил через окно на улицу. Покинув столицу, он под чужим именем вел скитальческую жизнь в Южной Франции и наконец нашел убежище при дворе Маргариты Наваррской. Та приняла Кальвина с большим радушием и сумела уладить дело об университетской речи. Беглец получил разрешение вернуться в Париж.
    Впрочем, долго оставаться здесь оказалось опасным. В 1535 г. во Франции началась настоящая охота на протестантов. Шесть их проповедников были публично сожжены.
    Кальвин решил оставить отечество и отыскать какой-нибудь уединенный уголок, где бы он мог в полной безопасности отдаться своим теологическим работам. Таковым поначалу стал для него Базель, давший приют многим французским протестантам. В Швейцарии Кальвин, установивший связи со своими единоверцами, участвовал во французском переводе Библии, затеянном его родственником Оливетаном. Но вскоре все его внимание поглотила работа над трактатом «Наставление в христианской вере», которому суждено было стать самым прославленным и самым читаемым из его творений. Первое издание объемом в 500 страниц вышло в Базеле 1536 г.
    Затем одно переиздание «Наставления» следовало за другим, и каждый раз объем книги увеличивался: Кальвин постоянно возвращался к своему любимому труду, шлифуя детали, усиливая доказательства и пополняя пропуски. «Наставление в христианской вере», бесспорно, является самым выдающимся произведением эпохи Реформации, своего рода «основой основ» всего протестантского мироощущения.
    Мысль изложить в строгом порядке начала протестантизма являлась уже и до Кальвина. За эту задачу брались такие известные деятели Реформации, как Меланхтон, Цвингли и Фарель. Однако ясной, обоснованной в деталях, отчетливой формулы веры, способной противостоять создававшейся веками католической доктрине, они так и не смогли построить. Это удалось сделать только Кальвину.
    Его светлый ум, его беспощадная логика позволили ему добиться успеха в том, в чем не смогли преуспеть его старшие годами предшественники.
    В основе теологической системы Кальвина лежит безусловный авторитет Священного Писания. По его мнению, Бог раз и навсегда выразил Свою волю в библейских книгах, и вся жизнь человечества — не только религиозная и нравственная, но также политическая и церковная — должна быть строго согласована с буквой этого закона. Церковная традиция для него пустой звук. Отцы церкви имеют значение лишь в той степени, в какой их учение соответствует прямому смыслу Писания.
    Христианство в его учении становится, таким образом, «религией книги», неизменной и неподвижной, как иудаизм, раз и навсегда заключенной в тесные рамки Священного Писания.
    Положение об оправдании верой, об абсолютной невозможности для человека собственными усилиями добиться спасения — этот центральный пункт Лютеровской догматики — занимает у Кальвина также выдающееся место. Как уже говорилось, положение это возникло как протест против католического учения о добрых делах, под которыми разумели почти исключительно дела внешнего благочестия. Лютер ополчился против крайностей этой теории, приведшей к позорной торговле индульгенциями. Он доказывал, что добрых дел недостаточно, что спасти человека может только вера, одна вера в искупительный подвиг Христа. Но в то же время он полагал, что вера не является для человека предметом свободного выбора и приходит к нему только вследствие Божьей благодати (под благодатью в католической традиции понималась посылаемая людям свыше помощь Бога, даруемая независимо от человеческих заслуг). Это учение, найденное им в сочинениях св. Августина и уже заключающее зачатки предопределения, германский реформатор постарался все-таки примирить со свободной волей человека. Кальвин в данном вопросе пошел гораздо дальше. С беспощадной логикой он доказал, что если вера есть лишь действие благодати, если человек сам, без божественной помощи, не может спастись, то из этого следует, что как спасение, так и неспасение его зависит исключительно от божественной воли, что свободы воли нет и не может быть, что допускать последнюю — значит ставить Бога в зависимость от человека.
    Человек существует лишь для прославления величия Бога, который одних, для возвеличения своего милосердия, предопределяет к спасению, других — для возвеличения своей справедливости — к проклятию. Поскольку истинно верующим может быть лишь тот, кто «избран», то спасение, по большому счету, не зависит даже от веры. Бог, не обращая внимания на заслуги, руководствуясь только Своей вечною, неизменною, непостижимою для нас волей, одних назначает для спасения, а других — «еще раньше, чем они совершили что-либо хорошее или дурное» — осуждает на вечное проклятие. И при этом Он не ограничивается в отношении заранее осужденных одним только попустительством зла — Он сам, ожесточая их сердца, толкает этих обреченных ко злу. Божественная воля не знает ни перемен, ни колебаний. Кто раз был записан в книгу жизни, тот не может быть вычеркнут из нее; кто владеет божественной благодатью, тот никогда не утратит ее, несмотря на все свои заблуждения. Только для избранных имеет значение молитва, вера, страх Божий. Тот же, кто записан в книгу смерти, остается неизменным «сосудом гнева Божия», и все, даже его добрые дела, ведет его к проклятию. Его добродетели, его вера — призрачны, спасение для него невозможно.
    С этим догматом предопределения Кальвин связывал свои суровые требования относительно нравственной жизни и своего рода аскетизма. На первый взгляд, одно вовсе не следовало из другого. В самом деле, из идеи безусловного предопределения, по-видимому, следовало совершенно противное, а именно, безразличный взгляд на нравственную жизнь, ибо, если изначально и безусловно верующий предопределен ко спасению, то он и получит это спасение необходимо, какова бы не было его поведение в этом мире. Вот почему еще при жизни Кальвина его теорию порицали преимущественно с практической стороны. Один из современных Кальвину богословов писал, что Бог его есть бог разврата, душегубства и всякого зла, что его доктрина годится для воров, разбойников и им подобных. «Да заградит Всевышний уста твои, сатана», — отвечал ему Кальвин и доказывал, что его догмат, напротив, в высшей степени полезен для нравственности, ибо только при его догмате предопределения и возможна истинная, бескорыстная добродетель, основанная не на ожидании наград и наказаний, а единственно на преданности Божеству. Хотя, говорил он, предначертания Бога неизвестны людям, которые бессильны изменить их своими поступками, но они могут догадываться об уготованной им участи по тому, как складывается их жизнь на земле. Если они преуспевают в своей профессиональной деятельности, если они добродетельны и набожны, трудолюбивы и покорны властям, это служит внешним показателем благоволения к ним Бога. Поэтому истинный христианин должен целиком отдаться исполнению своего долга, пренебрегать комфортом, презирать наслаждения, быть бережливым хозяином и твердо следовать по тому пути, который указал Господь в Своем законе.
    Вся дальнейшая история Реформации показала правоту Кальвина и ошибочность мнения его противников. Догмат о предопределении не стал в кальвинизме источником фатализма. Напротив, он укреплял души, закаляя их для испытаний, наполнял их героическим энтузиазмом, всячески содействуя развитию личной и частной инициативы. Вообще, это положение, став основой мироощущения нарождающейся буржуазии, сыграло в духовной, политической и экономической жизни Европы огромную и многогранную роль. Из учения Кальвина, между прочим, вытекало и то, что буржуазия должна занимать в обществе первенствующее положение, так как является наиболее преуспевающей (и потому угодной Богу) его частью. Не случайно кальвинизм послужил основой для многих теорий революционного переустройства государства во времена буржуазных революций в Голландии и Англии.
    Учение о божественном предопределении составило фундамент, на котором были построены богословская система Кальвина и его представление о церкви.
    Фактически, писал он, к истинной церкви принадлежат одни только избранные, но так как в этой жизни нельзя знать, кто избран, а кто нет, то видимая земная церковь включает в себя всех христиан. В ее устройстве Кальвин отвергал как церковную иерархию, так и духовенство. Церковная власть в данной местности должна принадлежать всем членам данной общины. Каждая община сама организует церковное управление и охраняет свою веру. Она же избирает из своего числа проповедников (пасторов). В реформе богослужения Кальвин шел гораздо дальше Лютера. Все, что хотя бы отдаленно напоминало старое суеверие, должно было изгоняться с беспощадной строгостью. Кальвин требовал отмены католической мессы; удаления из храмов икон, статуй, мощей святых; отмены всех церковных праздников, кроме воскресения, изгнания музыки. Его религия была религией духа, не нуждавшейся ни в каких внешних формах. В определении роли светской власти Кальвин также расходился с Лютером. Если последний однозначно подчинял церковь государству, то Кальвин старался связать их в одно целое, в котором, однако, преобладал теократический элемент. Он считал, что правительство, повелевая телами людей, не имеет власти над их совестью и не должно присваивать себе авторитет в делах веры. Однако из сказанного не следовало, что светская и духовная власть существуют совершенно отдельно друг от друга. Государство должно поддерживать деятельность церкви, проникаться ее духом и следовать ее внушениям. (Эта теократическая идея была, по существу, заимствована Кальвином из католичества.)
    После выхода в свет «Наставления» Кальвин некоторое время прожил в Италии при дворе герцогини Феррарской. Затем он ненадолго съездил во Францию, чтобы уладить свои домашние дела. Отсюда он решил уехать в Базель, чтобы поселиться в нем навсегда. Однако из-за войны попасть туда обычным путем через Лотарингию оказалось невозможно. Пришлось добираться в обход через Савойю. Таким образом Кальвин проездом оказался в Женеве, которая переживала тогда не лучшие времена.
    Этот город только недавно освободился от власти савойских герцогов. Новый республиканский порядок еще не успел здесь утвердиться. На фоне сильного недовольства народа царил дух враждебных партий, которые вели между собой мелочную борьбу за места в совете. В еще большем беспорядке находилась церковь.
    В 1535 г. под руководством протестантского проповедника Гильома Фареля в Женеве началась Реформация. Католическое богослужение было уничтожено, священники и монахи изгнаны, во всех церквах раздавалась евангелическая проповедь. Однако новая протестантская церковь так и не сложилась. Не было ни порядка в богослужении, ни ясной формулы веры. Народ в большинстве своем не знал евангелия. Как всегда бывает в переходные периоды, произошло резкое падение нравственности, что для Женевы, жители которой и до этого никогда не являлись образцом морали, означало подлинный разгул порока.
    Кальвин, как уже говорилось, попал в Женеву проездом и рассчитывал пробыть здесь всего один день. Но случилось иначе. Фарель, узнав о его приезде, стал умолять Кальвина остаться. Он чувствовал всю шаткость своего положения и отчаянно нуждался в деятельных помощниках. Кальвин долго отказывался от этого предложения, в котором не находил для себя ничего заманчивого, но в конце концов должен был уступить. Он начал с того, что стал читать в соборе Св. Петра лекции о некоторых книгах Нового Завета и тем временем осматривался по сторонам.
    Беспорядок, царивший в женевской церкви, поразил его. «Когда я впервые увидел эту церковь, — писал он впоследствии, — она представляла собой нечто бесформенное. Проповедовали — и это было все. Разыскивали идолов и сжигали их — и в этом заключалась вся Реформация. Всюду господствовал хаос». В этот хаос Кальвин решил внести порядок. Одной из первых его забот стало составление катехизиса, где в общедоступной форме излагались основные начала нового учений. С той же целью было составлено евангелическое исповедание. Но этих мер, конечно, оказалось недостаточно. Необходимо было позаботиться о том, чтобы народ не только усвоил себе истины нового учения, но и выполнял все его предписания. Кальвин и Фарель стали добиваться введения церковного отлучения как самого действенного средства для поддержания строго порядка и дисциплины в церкви. Городской совет, писали они, должен избрать из среды граждан людей богобоязненных, безупречной нравственности и поручить им надзор за разными частями города. О всех случаях безнравственного поведения они должны докладывать духовенству, которое, в случае тщетности своих увещеваний, имеет право отлучать грешников от общения с верующими. Если и это средство не приведет к исправлению виновного, его надлежит передавать для наказания властям. Городской совет в начале 1537 г. принял эти требования. Азартных игроков стали выставлять к позорному столбу с картами, привязанными к шее. Женщин, явившихся в церковь с завитыми волосами, подвергали на несколько дней тюремному заключению. Запрещалась всякая роскошь в костюмах, шумные публичные увеселения, танцы, употребление непристойных выражений, божба и т. п. Всякий, кто сохранял у себя дома иконы, четки или другие принадлежности католического культа, считался богоотступником и подвергался жестоким наказаниям.
    С этого началась постепенная перестройка духовной и политической жизни Женевы.
    Многочисленные проповеди, религиозное обучение детей и взрослых, строгий надзор за нравственностью жителей постепенно продвигали дело Реформации. Мало-помалу город терял свой обычный вид, вместо прежней шумной веселости в нем водворялась почти монастырская тишина. Разумеется, это нравилось далеко не всем. Многие женевцы стали опасаться, что с таким трудом обретенная свобода скоро будет подавлена тиранией проповедников. Оппозиция росла с каждым днем. В 1538 г. горожане избрали новый городской совет, не так лояльный к Кальвину и Фарелю, как прежний. Тем не менее те отказывались идти на какие-либо уступки и не пожелали, как того хотел совет, причащать прихожан на Пасху пресным хлебом (такой обычай был в Берне). Тогда возмущенные женевцы выгнали обоих из церкви, а совет предписал им в трехдневный срок покинуть город. Кальвин воспринял этот указ с полным спокойствием. «Если бы мы служили людям, — сказал он, — то были бы плохо вознаграждены, но мы служили Богу, и награда от нас не уйдет».
    Из Швейцарии он отправился в Страсбург, где стал лектором при протестантской академии и проповедником во французской церкви Св. Николая. Очень скоро ему удалось сплотить всех французских протестантов, проживавших в этом городе, и провести в их общине те же преобразования, которые были начаты им в Женеве. Для восстановления нравственности Кальвин отлучил от церковного общения всех недостойных и допустил их обратно к причастию не раньше, чем они исправились.
    Его лекции в академии привлекли массы слушателей из разных концов Франции. Их приезжали послушать даже англичане. В 1539 г., желая прочно осесть в Страсбурге, он принял местное гражданство, а в 1540 г. женился на небогатой вдове Иделетте Штордер. Брак этот, сложившийся скорее из рассудочных соображений, чем под влиянием чувств, оказался тем не менее очень счастливым.
    Между тем положение дел в Женеве постепенно принимало благоприятный для Кальвина оборот. После отъезда сурового проповедника в городе вновь водворились моральная распущенность и беспорядок. Подняли голову тайные католики. К тому же партия, добившаяся победы в 1538 г., скомпрометировала себя позорными уступками Берну. Авторитет ее резко упал. В Женеве началось сильное брожение умов. Опасаясь беспорядков, городской совет в сентябре 1540 г. предложил Кальвину вернуться. Он отказался. В октябре к нему было отправлено официальное приглашение, составленное в самых почтительных выражениях: его просили вернуться к прежней деятельности, «так как народ этого очень желает».
    Кальвин отвечал послам в довольно неопределенных выражениях, но при этом дал понять, что полномочия простого проповедника его не устраивают: если он и вернется в Женеву, то в единственной роли — восстановителя разрушенной церкви.
    Горожане согласились на это условие. Но Кальвин все медлил с приездом, ссылаясь на разные дела. Он вернулся только в сентябре 1541 г.
    Его возвращение напоминало триумфальное шествие навстречу ему был выслан герольд, весь народ высыпал на улицы и приветствовал его восторженными криками, городской совет выказал ему подобострастное внимание. Кальвин вернулся настоящим победителем. На первом же заседании совета, после извинений за долгое промедление, он предложил без отлагательств приступить к наведению порядка в церкви. В тот же день была назначена комиссия из шести членов совета, которая должна была помогать Кальвину в выработке нового церковного устава. В конце ноября этот проект уже был принят советом и утвержден генеральным собранием граждан. Таким образом, были указаны общие черты будущего церковного и гражданского устройства республики. Суть их сводилась к следующему.
    Кальвин разделил людей, призванных к заведованию церковными делами, на четыре категории: проповедников (пасторов), учителей, старейшин и диаконов Первенствующая роль среди них принадлежала пасторам «Проповедники, — писал Кальвин, — это слуги божественного слова; они должны учить, увещевать народ, раздавать причастие и вместе со старейшинами налагать церковные наказания».
    Всякий кандидат на это звание подвергался испытанию в конгрегации (коллегии) проповедников. Если результат испытания оказывался удовлетворительным, то на него, по апостольскому обычаю, возлагали руки, и он считался избранным. После этого проповедник представлялся совету, который имел право отвергнуть выбор духовенства. Если совет не возражал, то об избрании нового проповедника возвещалось во всех церквах. Любой гражданин, имевший для того серьезные основания, мог также сделать свои возражения. Однако, когда проповедник окончательно утверждался в своей должности, сместить его можно было только за уголовное преступление или ересь. Обязанности его не ограничивались только проповедью, а распространялись на всю религиозно-нравственную жизнь общины.
    Увещеваниями, предостережениями и наставлениями он должен был содействовать прославлению Бога и воспитанию богобоязненного поколения. Роль церкви в жизни города была чрезвычайно велика. Конгрегация проповедников, собиравшаяся каждую неделю под руководством самого Кальвина, обсуждала не только богословские, но и политические вопросы. Вскоре ее значение сравнялось со значением совета. Другим важным органом женевской республики стала консистория, или коллегия старейшин.
    Ее членами были шесть городских проповедников и 12 мирян, избираемых из числа членов совета. Цель консистории состояла в том, чтобы «надзирать за жизнью каждого члена общины», преследуя богохульство, идолопоклонство, безнравственность и все то, что противоречило учению Реформации. По сути она представляла из себя нечто среднее между инквизиционным трибуналом и судебной инстанцией.
    Параллельно с церковным переустройством Кальвин занимался гражданскими реформами. К 1543 г. возглавляемая им комиссия навела строгий порядок в государственном управлении: были определены рамки для деятельности различных государственных органов, в ясных и точных выражениях обозначены обязанности должностных лиц. В данных вопросах Кальвин не допускал никаких мелочей. Так он лично написал подробные инструкции для смотрителей за постройками, для пожарной команды и даже правила для ночных сторожей. На всех его учреждениях лежала печать суровой неумолимой законности и педантичного порядка, которые составляли основу его личного характера.
    Через несколько лет управления Кальвина никто бы не узнал в преобразованной Женеве прежнего свободного, оживленного города. Шумная жизнь сменилась мрачной сосредоточенностью. Повсюду утвердились строгая религиозность, порядок и дисциплина. Кальвин считал, что человек по своей природе склонен к злу и возмущению, поэтому над ним должна всегда тяготеть сдерживающая узда. Власть, истинно угодная Богу, должна быть непременно строга — ей чужды сострадание, милосердие и другие человеческие слабости. Этой мыслью были проникнуты и все его преобразования. Кальвин просмотрел женевское законодательство и значительно изменил его в сторону ужесточения. За многие правонарушения, к которым прежде относились достаточно снисходительно, теперь была введена смертная казнь. Так смерть полагалась богохульнику, сыну, ударившему отца, нарушителям супружеской верности и т. п. Сквернословие каралось тюремным заключением. В первые четыре года правления Кальвина было вынесено 58 смертных приговоров, а 76 человек подверглись изгнанию. Судопроизводство отличалось чрезвычайной жестокостью. К примеру, только за несколько месяцев 1545 г. от пыток во время следствия погибли 34 человека. (Не только граждане Женевы, но и приезжие попадали иногда под действие суровых законов. В 1553 г. по дороге в Италию в Женеве остановился известный врач и вольнодумец Михаил Сервет. Кальвин добился его ареста и осуждения. В октябре того же года Сервет был публично сожжен на костре.)
    Кальвин был совершенно лишен чувствительности к красотам природы, к поэзии и искусству. На землю он смотрел как на юдоль плача и скорби, а на земную жизнь — как на подготовительную ступень к жизни загробной, и этот дух аскетизма он вскоре привил женевцам. Борясь с неумеренной роскошью, Кальвин разработал подробную регламентацию малейших деталей быта своей паствы. Так, были строго определены цвет и фасон костюмов, качество материи, характер причесок и даже максимальное число блюд на пирах. Малейшее отступление от этих норм каралось штрафами и тюремным заключением. Запрещены были театральные представления, игры, танцы, музыка, светские песни, шумные празднества. Все трактиры были закрыты.
    Никто не имел права пребывать в праздности.
    Первые десять лет деятельность Кальвина порождала оппозицию (порой даже очень сильную). Однако он с железной непреклонностью продолжал проводить свою политику. Постепенно ему удалось сокрушить всех своих врагов, тайных и явных, и заручиться безусловной поддержкой большинства населения. В 1550-х гг. женевцы окончательно смирились с ролью, назначенной им Кальвином — быть жителями образцового протестантского города, претендующего на то, чтобы стать центром всего европейского реформационного движения, его духовной столицей. Что касается самого Кальвина, то он последние двадцать лет своей жизни являлся подлинным лидером Реформации, с необычайным прилежанием выполняя все связанные с этим высоким званием обязанности. Оценивая всю проделанную им работу, нельзя не задаваться вопросом: откуда в этом тщедушном и очень болезненном человеке бралось столько сил? Несмотря на то, что он часто и подолгу болел, работоспособность его до самой смерти оставалась невероятной. Даже краткий перечень его ежедневных дел не может не вызывать изумления. Он добровольно взял на себя все городские дела, вникая в малейшие детали управления. Совет ничего не предпринимал без его ведома. Частные лица беспрестанно обращались к нему за советами и разрешением недоразумений. Дела церкви также всецело лежали на нем. Несколько раз в неделю Кальвин выступал с проповедями и, помимо них, три раза в неделю читал лекции по богословию, на которые съезжались сотни протестантских проповедников из всех стран Европы. Он председательствовал на еженедельных заседаниях консистории и конгрегации, заведовал делами благотворительности, инспектировал госпиталя, богадельни и т. п.
    Вне служебных обязанностей Кальвин также не мог считать себя свободным. Дома его ждала громадная корреспонденция из всех стран Европы: жалобы, донесения, просьбы о богословских консультациях. Он отвечал на все письма без малейшего промедления. Вместе с тем он продолжал плодотворную литературную деятельность.
    За свою жизнь он написал целую библиотеку, состоящую из сочинений самого разного содержания: тут и комментарии фактически ко всем книгам Священного Писания, и полемические сочинения, и политические памфлеты и научно-богословские трактаты.
    После него осталось около трех тысяч проповедей, записанных его слушателями, удивительно красноречивых и глубоких по содержанию. Все без исключения его сочинения демонстрируют глубокую образованность. Действительно, обладая феноменальной памятью, Кальвин обычно запоминал все когда-либо прочитанное или услышанное и не имел нужды рыться в книгах для того, чтобы найти нужную справку.
    Но еще больше, чем природным способностям этого человека, следует дивиться силе его духа. За свою жизнь он не позволил себе ни одного проявления слабости.
    Личные несчастья он переносил с поразительной невозмутимостью. Так на него, казалось, не произвела никакого впечатления смерть трех его маленьких детей, умерших в младенчестве, даже кончина его нежно любимой жены Иделетты не заставила Кальвина отступить от обычного рабочего распорядка — на другой день после ее похорон он уже заседал в совете и выступал с лекциями. В связи с этим враги не раз обвиняли Кальвина в бессердечии, что едва ли справедливо (из некоторых личных писем друзьям можно заключить, к примеру, каким тяжелым ударом стала для него смерть жены). Просто весь смысл жизни заключался для Кальвина в всепоглощающем служении Богу, в котором он видел сурового и жесткого господина, не позволяющего человеку ни личных слабостей, ни посторонних чувств. Только смерть в глазах Кальвина могла считаться законным избавлением от этого безусловного и полного служения.
    Результаты его деятельности были громадны. Во многом благодаря Кальвину протестантское учение приобретало все новых и новых последователей. Уже при его жизни кальвинизм утвердился в большинстве швейцарских кантонов и в Шотландии.
    Большие успехи сделала Реформация во Франции, Нидерландах и Польше. Некоторое время казалось, что Англия, где последователем учения женевского реформатора выступил молодой английский король Эдуард VI, также должна вот-вот присоединиться к кальвинизму.
    Сам Кальвин увидел только начало религиозных войн во Франции и не дожил до антииспанского (по существу, антикатолического) восстания в Нидерландах.
    Беспримерный изнурительный труд подточил его слабое здоровье. В 40 лет реформатор казался уже дряхлым согбенным стариком. С 1559 г., после того как он перенес на ногах лихорадку, состояние его сильно ухудшилось. Но он продолжал работать и читать лекции до тех пор, пока в феврале 1564 г. во время одного из выступлений кровь не пошла у него горлом. После этого он окончательно слег.
    Последние месяцы его прошли в ужасных страданиях. Он сносил их без жалоб и в краткие минуты облегчения вновь возвращался к работе. Умер великий реформатор 27 мая 1564 г.

Сборник богословских сочинений, дошедший до нас под именем Дионисия Ареопагита («Ареопагитики»), принадлежит к числу самых загадочных памятников христианской древности. О его авторе — Дионисии, члене афинского Ареопага, — кратко сообщается в «Деяниях апостолов» и «Церковной истории» Евсевия Кесарийского. Мы знаем, что, обращенный в христианскую веру апостолом Павлом, он стал первым епископом Афин, одно время проповедовал в Галлии и принял там мученическую смерть от гонителей. Имя Дионисия как церковного писателя стало широко известным между 485 и 515 гг., когда в культурный оборот вошли четыре приписываемых ему трактата: «О Божественных именах», «О небесной иерархии», «О церковной иерархии», «О мистическом богословии». Вплоть до эпохи Возрождения сомнений в древности и подлинности «Ареопагитик» не возникало ни на Востоке, ни на Западе.
    И это способствовало их необычайной популярности. Исключительный религиозный подъем, необыкновенная глубина и острота мистических умозрений, сам язык, выразительный и страстный, поражали воображения многих поколений христиан и заставляли признавать Ареопагита одним из величайших религиозных мыслителей прошлого. Но потом авторство Дионисия стало вызывать все большие сомнений, и в настоящее время можно считать твердо установленным фактом, что никаких сочинений настоящий Дионисий после себя не оставил, а приписываемые ему труды являются позднейшей подделкой. В пользу этого положения свидетельствует не только полное отсутствие каких бы то ни было упоминаний о творениях Ареопагита вплоть до начала VI в., но и самый характер памятника, слишком далекого и по языку и по строю мысли от безыскусной простоты первохристианскои эпохи. Нет сомнения, что подлинный автор «Ареопагитик» прекрасно знал и разрабатывал идеи неоплатоников: прежде всего Прокла, но также и Плотина, Порфирия и Ямвлиха (III–V вв.), что, конечно же, исключает всякую мысль об апостольских временах. О действительном создателе «Ареопагитик», о месте их составления, о целях «подлога» ничего не известно. Можно предположить только, что неведомый автор был родом из Сирии и скрылся под именем Дионисия, желая придать своим творениям больше авторитета.
    Если это так, то замысел его увенчался полным успехом: церковь допустила «Ареопагитики» в свою святоотеческую письменность, и они сильно повлияли на развитие богословской и мистической мысли как на Востоке, так и на Западе. В Средние века Дионисий несомненно был самым большим авторитетом для представителей всех школ, и без него будет совершенно непонятна вся история средневековой мистики и философии.
    Величайший пиетет, которым всегда было окружено имя Ареопагита, легко понять, ибо никто из христианских философов до него не сумел так глубоко погрузиться в неведомые тайны Божественного и так полно выразить Невыразимое. Сам метод его Богопознания был поразительным и дерзким. Дионисий писал, что в Своем бытии, «по собственному своему началу или свойству» Бог непознаваем и непостижим.
    Внутрибожественная жизнь совершенно скрыта от тварных взоров, превышает всякую вместимую и доступную для разума меру. Человеческое сознание никогда не проникнет в ее сокровенные и неизреченные глубины. «Изъятый» из мира Бог как бы не существует в нем, но это не значит, что Он далек или что Он скрывает Себя.
    Своим промышлением Бог неизменно и непрестанно сходит в мир, присутствует во всем и становится всем, оставаясь при этом недвижным и неизменным. Дионисий писал: «Мы познаем Бога не из Его природы, которая непознаваема и превышает всякую мысль и разум, но из установленного Им порядка всех вещей, которые содержат некие образы и подобия Божественных первообразов — восходя к Тому, что находится превыше всего, особым путем и порядком, через отвлечение от всего и возвышение над всем».
    Для этого познания Дионисий предлагал два пути. Первый — через резкое и решительное противопоставление Бога миру, то есть через отрицание в Нем всех определений, свойственных и подобающих Его творениям. Второй — через повышение всех определений, обычно прилагаемых к божественным творениям. Богопознание путем противопоставлений исходит из положения, что о Боге ничего нельзя сказать утвердительно, ибо всякое утверждение частично и потому есть ограничение. В этом смысле Бог есть ничто, так как Он не есть никакое особенное или ограниченное что. Он выше каждого отдельного и определенного, выше всякого ограничения, выше всякого определения и утверждения и потому выше всякого отрицания. Божество не подлежит никаким чувственным и пространственным определениям — не имеет ни очертания, ни формы, ни качества, ни количества. Божество также выше всех умозрительных имен и определений. Бог не есть ни душа, ни разум, ни воображение, ни мнение, ни мышление, ни жизнь. Потому Он не воспринимается ни словом, ни мыслью. Он выше познания. Он выше всего — «ничто из несуществующего и ничто из существующего». Поэтому познание Бога лежит через освобождение от всякой разнообразной примеси — через «упрощение души», через «вхождение в самого себя», через отвлечение от всякого познания, от всех образов, чувственных и умственных.
    Бога мы познаем только в покое духа и покое познания, не издали, не через внешнее, не через размышление о Нем, но через непостижимое с Ним соединение. Это возможно только через экстаз, через исхождение за все пределы, через исступление. Истинное познание есть познание без слов и понятий, и потому несообщаемое познание, доступное только тому, кто его достиг и имеет.
    Это отрицательное Богопознание можно и должно дополнить положительным. Хотя в неизменной простоте Своего бытия Бог выше всякого определения, всякого имени, множественность Его проявлений можно определить различными определениями и именами. Однако при этом надо помнить, что ни одно из этих имен в отдельности, ни все они в совокупности не дают представления о сущности Божества. Тем не менее если встать на этот путь, то прежде всего надо сказать, что Бог — это Благость. По причинам Своей благости Бог не остается в Самом Себе, а созидает и животворит мир. Как от неиссякаемого источника света, от Него повсюду распространяются живительные лучи, и все существующее проникнуто этими лучами.
    Бог есть также Промыслитель, Творец и Прообраз мира, начало всего сущего, Причина, поддерживающая Сила и последний Предел. Ибо в Боге нераздельно предсуществуют все предопределения бытия, представляющие из себя «самосовершенные и вечные мысли вечного Бога». Это как бы Лик Божий, обращенный к миру. И мир существует лишь потому, что прообраз его мыслится Богом. В этом смысле Бог есть Жизнь и само Бытие. Наконец, Бог есть совершенная красота, Красота без всякого изъяна — источник и прообраз всякой красоты. Все существующее ради Него и от Него получает свою красоту, то есть стройность и меру.
    В соответствии с вышесказанным, образ мира у Дионисия определяется прежде всего идеей строя и лада, имеющих основание в неизреченном покое Божественной жизни.
    Все в мире стройно и созвучно, все состроено и согласовано между собой. Все существующее, не теряя своего своеобразия, слагается в живую гармонию и сказывается прежде всего в иерархичности мира. Выше всего в этой иерархии — Божественная красота. К ней и устремляется все остальное, чтобы в меру своей возможности «обнаружить в себе Божественную деятельность». Первое место в иерархическом строении причаствующего Богу тварного мира принадлежит первопричинам и миру идей. Высшие чины его являются посредниками в Богопричастии низших. Наверху тварной лестницы стоят горние ангельские чины — «бесчисленное блаженное воинство премирных умов»… Их совершенство определяется тем, что им в наибольшей степени доступно счастье Богообщения. По своей духовной природе они ближе всего к Богу. Первая и высшая триада ангелов это — Херувимы, Серафимы и Престолы. Им доступно прямое и непосредственное видение Божественных тайн. Они живут в Божественном свете и непосредственно созерцают Его. Выше всех — Херувимы, обладающие «совершенно-простым знанием высочайшего света». Вторая иерархия — это Господства, Силы и Власти. Им доступно уже только вторичное озарение, непосредственно через чины первой иерархии. Еще ниже третья иерархия — Начала, Архангелы и собственно Ангелы.
    Ангелы всего ближе к материальному миру и незримо присутствуют в нем. Они представлены к каждому народу и предводительствуют земной иерархией.
    К последней триаде ангелов примыкает иерархия земная. Ее возглавляет церковь, в которой Дионисий различал два родственных круга. Первый — священные чины епископы, диаконы и пресвитеры. Из них епископы — это высшая ступень в чувственном мире, непосредственно примыкающая к горнему миру чистых духов, а пресвитеры — необходимое звено между священством и миром, в задачу которых входит объяснять светским людям священные символы и обряды. Второй круг церкви — это «чины совершаемых». Он также состоит из трех ступеней, монахов, «созерцателей» (добродетельных христиан) и оглашенных. Их совершенство определяется степенью близости к божественной идее.
    Нарушение установленной Богом иерархии, гармонии мира рождает беспорядок, который, по Дионисию, и есть зло. Следовательно, зло существует не само по себе, а лишь как нарушение. Поэтому абсолютного зла нет и не может быть (его существование было бы равносильно отсутствию гармонии, то есть самому существованию Бога и мира).

Считается, что основатель манихейства — вероучения, долгое время бывшего серьезным противником христианства — родился в 216 г. в Вавилонии, в местечке Мардину, близ Ктесифона. Подлинное его имя было Сураик, сын Фатака. Принятое же им позже священническое прозвание Мани значило «Дух» или «Ум». Пишут, что он был сыном вавилонянина и знатной женщины из парфянского рода Камсаракан. Его отец, первоначально правоверный зороастриец, переменил свою религию, пристав к секте крестильников (члены этой секты считали подлинным Христом Иоанна Крестителя, а Иисуса отвергали как обманщика). В их учении первоначально воспитывался и Мани, но еще в отрочестве оставил его, как он писал потом, по прямому указанию явившегося к нему ангела. С детства он живо интересовался религиозными вопросами и испытал влияние многих вероучений. Как видно из дальнейшего, он хорошо знал христианство, брахманизм, буддизм и учение гностиков. Однако основой его собственной религиозной системы оставался зороастризм (хотя и в значительной степени переработанный). Свою публичную деятельность Мани начал в очень молодые годы — в 238 г. при основателе Сасанидской державы шахиншахе Арташире I. Согласно преданию, он отправился сначала в Индию, где основал первые общины адептов своего учения. Затем он возвратился на родину и обратил в свою веру сасанидского принца Пероза — брата нового персидского царя Шапура I. В 241 г., в день коронации, он был благосклонно выслушан самим шахиншахом и получил разрешение проповедовать свою религию в Иране.
    По учению Мани, изложенному, согласно традиции, им самим в семи сочинениях (написанных по-арамейски), искони существовала некая Высшая Истина. Однако в своей очевидности и насущности она являлась в мир лишь время от времени, когда приходили Посланники, открывающие ее людям. До Мани эта Истина передавалась в разных формах и всегда была лишь частичной и, следовательно, ущербной. Среди предшествующих ему Посланников Мани называл Адама, Еноха, Ноя, Авраама и некоторых других библейских пророков. В гораздо более полной форме она была преподана Заратуштрой, Буддой и Иисусом Христом. Но их роль проявлялась лишь на локально ограниченных пространствах: Будда проповедовал на Востоке, Заратуштра — в Иране, а Иисус Христос — на Западе. Их задачей было подготовить человечество к полному Откровению, которое как раз и должно открыться через высшее и главное звено в цепи Небесных Посланников — через Мани — апостола всего поколения современных людей, посланного проповедать Истину всей ойкумене. Свет Истины, несомый Мани, в отличие от той, что была сообщена его предшественниками, целостен, абсолютен, ничем не затемнен и потому совершенен. Сам Мани называл свое учение печатью (то есть завершением) всех откровений, а себя объявлял тем Утешителем, которого обещал прислать Христос согласно Евангелию от Иоанна.
    В чем же заключалось открытая им Истина? В своем вероучении Мани исходил из того положения, что окружающий нас мир есть арена жестокой борьбы двух начал: добра и зла, или, что то же самое, света и тьмы. Мир света он связывал с духовным началом, а мир зла и тьмы — с материальным. Однако, писал он, природа света «проста и истина», следовательно, она не имеет никакого отношения к противоположному свойству зла или тьмы. Поскольку же зло несомненно существует, не вытекая из добра или света, значит, оно должно иметь собственное начало. Поэтому следует признать два безусловно самостоятельных первоначала, неизменных в своем существе и образующих два отдельных мира.
    Область света или благого бытия имеет своим первоначалом Отца Света. Его среда есть «светлый эфир», а его царство есть рай, или «земля света». Этот Отец Света может проявляться в четырех формах: в форме Божества, в форме Света, в форме Силы и в форме Мудрости. Светлый эфир нематериален и является носителем пяти умственных свойств — спокойствия, знания, рассуждения, тайны и понимания. Земля света имеет пять способов бытия: воздух или благотворное веяние, ветер или прохлада, свет, вода и согревающий огонь. Созданием и носителем светлых и добрых сил является высшее деятельное существо — Христос, или Небесный Адам. Напротив, в царстве смерти, тьмы, зла и материи правит Царь Тьмы. Он связан с темной землей, которая также имеет пять способов бытия, противоположных земле света, яд или зараза, бурный вихрь, мрак, туман и пожирающее пламя. В услужении у Царя Тьмы находятся мириады демонов, причастных к хаосу, смешению, возмущению и вообще крайне агрессивных. В противовес Христу все элементы темного царства собрались воедино для создания Сатаны — своего рода Адама Тьмы.
    Процесс миротворчества начался с того, что Сатана устремился за пределы своего царства в область света. Против него выступил Христос. Схватка между ними была драматичной и чрезвычайно ожесточенной. После долгой борьбы Христос оказался побежден темными силами и на какое-то время увлечен на самое дно ада. Светлым силам, впрочем, удалось в конце концов освободить его, но светлые элементы, составлявшие его вооружение и одежду, оказались смешанными при этом с элементами темной области и образовали вместе нечто вроде первобытного хаоса. Эти частицы света, взятые в рабство материей, образуют Страждущего Христа. А та часть света, которая была освобождена, образовала Бесстрастного Христа. Своей силой он обитает на Солнце, а своей мудростью — на Луне.
    Отец Света поручил Своим ангелам отделить светлые элементы от тьмы. Но из-за противоборства Царя Тьмы сделать это сразу не удалось. В результате сложной борьбы с враждебными демонами возник окружающий нас мир. Творениями светлых сил в нем являются Солнце и Луна, которых стали высасывать из этого мира частицы небесного света и отсылать их в высший Райский мир. Сатана, заметив освобождение частиц света, решил собрать все имеющиеся в царстве тьмы частицы Страждущего Христа в одно место и заключить их в материю. Для этого он сотворил первого человека Адама. Частицы света были сосредоточенны в одном месте и составили его разумную душу. Чтобы последняя не узнала о своем духовном происхождении, Сатана запретил человеку вкушать от древа познания. Но Бесстрастный Христос, явившись на землю в образе змея, научил Адама вкусить от древа познания, и человек узнал таким образом о своем происхождении. Чтобы затмить это создание, Сатана задумал раздробить разумную душу. Из материи и оставшейся еще небольшой части света он сотворил жену Адама Еву, в которой, по незначительности света, имела перевес материя. Ева была создана для того, чтобы совратить Адама к чувственному наслаждению. Вопреки предупреждениям Христа, который заповедовал Адаму воздерживаться от желаний своей плоти, тот уступил обольщению Евы и пал. От брачного союза с нею родились дети, от последних народились новые поколения людей; при этом разумная душа, разделяясь по отдельным личностям, стала дробиться на все более мелкие частицы, которые Сатане удобно удерживать в материальных телах как в темницах.
    На этом сложном мифологическом основании строилась этика манихейства. Мани учил, что человек есть арена борьбы темных и светлых сил. Целью его существования должно стать освобождение плененных плотью светлых элементов его души и воссоединение с Отцом Света. Эти элементы, однако, не могут быть просто «взяты» Отцом Света из этого мира, поскольку должны «искупить» свое падение. Искупление должно совершиться человечеством на пути нравственного совершенствования и постепенного преодоления в себе греха. Процесс этот долгий и трудный Оскверненная, грешная душа не может обрести освобождения после смерти и обречена на новые рождения в оковах плоти. Поэтому ей суждено вновь и вновь возрождаться в этом мире страдания и мук. И она будет пленницей этого мира до тех пор, пока ей не откроется Истина о самой себе. Для разъяснения этой Истины как раз и приходили все предшествующие Посланники, наиболее значительным из которых был Иисус.
    Вообще, в религии Мани Иисус играл важную роль. Хотя основатель манихейства отвергал как ложную значительную часть евангелических рассказов, он однозначно признавал и высоко чтил их нравственное учение. Что касается взглядов Мани на природу Иисуса, то они были противоречивы. По одним манихейским сочинениям, небесный Бесстрастный Христос действовал через человека Иисуса, но без внутреннего соединения с Ним, и покинул Его при распятии. По другим — человека Иисуса вовсе не было, но был только Небесный Дух — Христос с призрачной видимостью человека. С точки зрения Мани в этом вопросе важно было устранить идею воплощения или действительного индивидуального сочетания божественной и человеческой природ в Иисусе. (Ведь дух и материя, по его учению, есть порождения разных, враждующих, миров). Но как бы то ни было явление Иисуса ознаменовало новую эпоху в человеческой истории. После этого «ветхий» человек пресуществился в «нового» — спасение приблизилось, но окончательно оно стало возможно лишь после совершенного откровения Истины в учении Мани. Тогда только человеку открылись все тайны бытия и он получил возможность исполнить предназначенную ему роль в мировой космической драме. Все его усилия отныне должны быть направлены на то, чтобы отделить в своей душе элементы света от элементов тьмы и помочь освобожденным «искупленным» элементам света соединиться с самим светом. Окончательно процесс освобождения духа от тела, света от тьмы произойдет в последние времена и завершится Страшным судом, после чего землю охватит мировой пожар, который будет продолжаться 1468 лет. Наконец, все элементы света вместе с освобожденными душами праведников уйдут на небо, а демоны с темными погибшими душами исчезнут в необъятной бездонной пропасти. Физические тела должны погибнуть в мировом пожаре, в котором уничтожится все материальное. Никакого воскресения мертвых, по учению Мани, не было и не могло быть. Наши сведения о второй половине жизни Мани отрывочны и неполны. Видимо, поначалу его проповедям никто не мешал. Однако по мере роста манихейской церкви усилились нападки на нее со стороны зороастрийского жречества. В конце царствования Шапура Мани должен был уехать из Ирана. (Существует предание о том, что в это время он путешествовал по Восточному Туркестану и даже побывал в Китае) При внуке Шапура, Варахране II, Мани вернулся на родину. Возможно, он надеялся на то, что отношение к его вероучению изменится. Однако Мани ошибся — новый шахиншах встретил его неприветливо и принудил вступить в открытый диспут с великим мобедом (главой зороастрийской церкви). Когда в конце этого спора Мани не согласился на требование своего противника решить дело судом Божьим — испытать истину посредством глотания расплавленного свинца, — и не показал никаких чудес в оправдание своей веры, Варахран произнес такой приговор: «Этот человек производит волнения, могущие привести царство к разрушению, а потому, прежде всего, необходимо, чтобы он сам был разрушен, дабы предупредить дальнейшие последствия». Мученическая смерть Мани последовала в 277 г. Согласно некоторым источникам, с него заживо была содрана кожа, которую набили соломой и повесили на царских воротах. Вскоре был распят на кресте и его преемник Сисинний.
    Впрочем, история манихейства на этом не кончилась. Учение Мани оказалось очень жизнестойким и просуществовало еще около тысячи лет. Изгнанные из Ирана, манихеи рассеялись по всему миру от Европы до Китая. Известно, что в Римской империи это вероучение получило очень широкое распространение и на протяжении нескольких десятилетий оставалось опасным конкурентом христианства. На Востоке у него также было немало последователей (в VIII в. манихейство даже стало официальной религией Уйгурского каганата). Сторонники этой религии сумели создать достаточно сильную и разветвленную церковную организацию. Все верующие делились на три категории: «слушателей», «избранных» и «совершенных». (Последние соответствовали высшему церковному клиру.) Отдельными областями руководили епископы, а во главе церкви стоял патриарх, местом пребывания которого считался Новый Вавилон.
    Все манихеи должны были следовать строгим нравственным предписаниям. Истинный праведник не мог лгать, нарушать клятвы, свидетельствовать за злонравного человека, возводить гонения на невинного, вызывать неприязнь к кому-либо или к чему-либо путем распространения разных басен, не мог заниматься колдовством и волхованием. Ему надлежало поститься определенное количество раз в году и периодически исповедоваться перед главами общин. Таковы были заповеди для мирян. «Избранные», то есть священники, кроме того, должны были воздерживаться от мясной пищи и хранить безбрачие. Им также вменялось в обязанность молиться за мирян («слушателей»). Подробности богослужения манихеев известны лишь в общих чертах. На молитвенных собраниях они исполняли особые гимны, сопровождая их музыкой и чтением книг Мани. Культ был очень простым. Не существовало ни жертвоприношений, ни изображений богов. Четыре раза в день верующие обращались с молитвой к солнцу и луне, которые не считались богами, но почитались как видимые проявления света. Из обрядов манихеи совершали крещение, причастие и особое таинство «утешения» перед смертью, включавшее отпущение грехов.

Лао-цзы

   
   
    Религиозные учения Древнего Китая отличались большим своеобразием. Если религии Древнего Египта и Древней Греции были насквозь мифологичны, то китайцы фактически не имели своей мифологии (ее место заняли исторические легенды о мудрых правителях) Жрецов в буквальном смысле этого слова в Древнем Китае тоже не существовало, точно так же, как не было персонифицированных богов и храмов в их честь Жреческие функции выполнялись обычно государственными чиновниками, а роли высших божеств выполняли умершие предки шан-ди и различного рода духи, олицетворяющие силы природы. Важное место занимал культ духов земли, с которыми у крестьян были связаны все надежды на хороший урожай. В их честь регулярно приносили жертвы, сопровождаемые просьбами-молитвами (обычно их писали на бараньих лопатках и панцирях черепах) Общение с божественными предками сопровождалось особыми ритуалами. Вообще ритуалы считались в Китае делом государственной важности и обставлялись весьма тщательно и серьезно.
    Религиозные идеи обладали высокой степенью философской абстракции. Так, с глубокой древности китайцы имели представление о некоем Высшем Начале, которое называлось Тянь (Небо) или Шан-Ди (Господь), но воспринимали они его рассудочно и отстранено — как верховную всеобщность, холодную и строгую. Ее нельзя было любить, с ней нельзя было слиться, ей невозможно было подражать, как и не было смысла ею восхищаться. Считалось, что великое Небо карает недостойных и вознаграждает добродетельных, то есть является высшим олицетворением разума, целесообразности, справедливости и добродетели. Император назывался «сыном Неба» и находился под его особым покровительством. Однако он мог править Поднебесной лишь до тех пор, пока сохранял добродетель (дэ). Теряя ее, он терял и право на власть. Культ Неба стал главным в Китае, причем отправлять его мог лишь сам сын Неба. Еще одним древнейшим принципом китайского религиозного мышления было деление всего сущего на два начала — инь и ян. Каждое из этих понятий было многозначно, но в первую очередь ян олицетворяло мужское начало, а инь — женское Ян связывалось со всем светлым, ярким, твердым и сильным и считалось в самом общем смысле началом положительным. Женское инь было связано с луной, со всем темным, мрачным и слабым. Оба начала были тесно взаимосвязаны и гармонично взаимодействовали, причем результатом этого взаимодействия была вся видимая Вселенная.
    Несколько позже в Китае начала разрабатываться концепция даосизма, под которой стали понимать Всеобщий Закон, Высшую Истину и Справедливость. Основателем даосизма был философ Лао-цзы, живший в конце VI века до Р.X. В источниках о нем нет сведений биографического характера, поэтому некоторые современные исследователи считают его фигурой легендарной. Согласно древнекитайскому историку Сыма Цяню, Лао-цзы был уроженцем царства Чу и носил сначала фамилию Ли. Первое имя его было Эр, второе Дань. В течение многих лет он исполнял обязанности главного хранителя архива царского двора, но, видя всеобщий упадок нравов, подал в отставку и «ушел на запад». О его дальнейшей судьбе больше ничего не известно. Переходя китайскую границу, Лао-цзы любезно согласился оставить смотрителю пограничной заставы свое единственное сочинение — Дао-дэ цзин, в котором и были изложены основы даосизма.
    Несмотря на глубокую древность, этот небольшой трактат по сей день поражает силой своей философской мысли.
    В центре доктрины Лао-цзы стоит учение о великом Дао Понятие это настолько многогранно, что почти невозможно дать ему определение. «Есть бытие, — говорил Лао-цзы, — которое существует раньше, нежели небо и земля. Оно недвижимо, бестелесно, самобытно и не знает переворота. Оно идет, совершая бесконечный круг и не зная предела. Оно одно только может быть матерью неба и земли. Я не знаю его имени, но люди называют его Дао». В буквальном переводе Дао означает «Путь», но в китайском языке это слово имело такой же многогранный смысл, как греческий термин «Логос». Им обозначали правило и порядок, смысл и закон, высшую духовную Сущность и жизнь, пронизанную этой Сущностью.
    Итак, Дао есть источник всего и стоит надо всем. Оно бестелесно, туманно и неопределенно. И поскольку Дао — духовное начало, его невозможно постичь ни зрением, ни слухом, ни осязанием. Все видимое бытие бесконечно ниже его. Поэтому философ осмеливается назвать Дао — Небытием. Оно не существует так, как существуют горы, деревья, люди. Его реальность превосходит реальность земного и чувственного. «Смотрю на него и не вижу, а потому называю его Невидимым, — пишет Лао-цзы. — Слушаю его и не слышу, поэтому называю его Неслышимым. Пытаюсь схватить его и не постигаю, поэтому называю его Мельчайшим… Оно бесконечно и не может быть названо. Оно снова возвращается в Небытие. И вот называют его формой без формы, образом без существа… В мире все вещи рождаются в бытие, а бытие рождается в Небытие».
    Дао — не удаленная от мира запредельная сущность. Оно пронизывает все мироздание своими незримыми токами, оно проявляется как некая незримая энергия «Дао растекается повсюду. Оно может быть направо и налево». Дао — «начало всех вещей», «оно рождает вещи» Возвышаясь над Вселенной, Дао созидает ее. «Дао — пусто, но, действуя, оно кажется неисчерпаемым. О, Глубочайшее! Оно кажется праотцем всех вещей». Оно есть «естественность», основа миропорядка. Оно регулирует извечную игру двух полярных начал космоса: ян и инь. «Все существа, — пишет Лао-цзы, — носят в себе инь и ян, наполнены ци и образуют гармонию». Ци, по толкованию древних комментаторов, — это нечто вроде жизненной силы, великая первосубстанция, которая делает живым все живое и сущим все сущее. Равномерное и гармоничное сочетание ян и инь обусловлено законом Дао Оно управляет всеми существами и «ведет их к совершенству». Совершенство же заключается в обретении конечной цели — Покоя «Возвращение вещей к своему началу и есть Покой».
    Постижение Дао, говорит Лао-цзы, должно стать главным смыслом человеческой жизни. Но постичь его нельзя ни путем исследования, ни внешним наблюдением Мудрец созерцает Дао, не выходя из дома, «не выглядывая из окна». Условием постижения Дао является самоуглубление и духовное очищение. Только тот, «кто свободен от страстей», видит «его чудесную тайну» Вся природа стремиться к этому Покою и Гармонии, ибо мир есть лишь видимое проявление сокровенного духовного истока. Нет более достойной цели для человека, чем жить с Дао, жить по его законам. Но человек извращает природу, он уклонился от истинного пути. Через все творение Лао-цзы проходит мысль о том, что человечество отпало от Истины, заменив естественный закон Дао своими измышлениями Люди терзаются алчностью, завистью, честолюбием. Правители угнетают народ, соперничают друг с другом, поднимают войска, чтобы захватить чужие земли. Они создают искусственные рамки для человека и только еще дальше уводят его от святой естественности. Уже одно то, что потребовалось создание этих правил и церемоний, доказывает отдаленность от Неба. «Добродетель», — писал Лао-цзы, — появляется после утраты Дао, «гуманность» — после утраты добродетели, «справедливость» — после утраты гуманности, «почтительность»- после утраты справедливости. «Почтительность» — это признак отсутствия доверия и преданности. Она начало смуты». Вся человеческая деятельность представлялась Лао-цзы бесплодной суетой. Люди торопятся, мятутся, а Дао пребывает в божественной безмятежности. И, взирая на него, истинный мудрец отметает от себя соблазны земных забот Его величие непостижимо для низменных душ, он поистине совершает великую миссию — утверждает на земле царство Дао. В этом — истинная добродетель, в отличие от фальшивой «гуманности» и «порядочности». Пусть дети мира смеются над мудрецом, считают его жалким и беспомощным. В действительности, погруженный в созерцание, могущественнее тех, кто кичится своей силой.
    Все, что в наше время принято называть прогрессом, только уводит человека от постижения Дао. Человеческие знания, науку и просвещение, обычаи и социальные нормы цивилизации — все это Лао-цзы безоговорочно отрицал. Народ не нужно ни просвещать, ни обременять, людей надо предоставить самим себе и отдаться течению естественного хода вещей. Высшей целью мудреца, по учению Лао-цзы, было уйти от страстей и суетности жизни к первобытности прошлого, к простоте и естественности. Сама природа должна привести к благоденствию и блаженству Мудрости следует искать не у древних, не в ритуальных правилах, а у самого Дао и у человека, духовно соединившегося с Ним. Такой человек стоит выше земных желаний, он сохраняет покой в своей душе, возвышаясь надо всем.
    Такова в очень сжатом и упрощенном виде суть учения Лао-цзы. С точки зрения европейца оно едва ли может считаться религиозным откровением. Нужно было обладать китайским рационализмом, чтобы обратить эту высокую философию в народную религию. Но тем не менее это произошло. (Подробнее о религии даосов смотри далее в жизнеописании Чжан Даолина). В первых веках нашей эры сам Лао-цзы был обожествлен его последователями и стал восприниматься ими как олицетворение самого Дао. Под именем «Высочайшего владыки Лао» (Тайшан Лао-цзюнь) или «Желтого Владыки Лао» (Хуан Лао-цзюнь) он стал одним из высших даосских божеств. В конце II в появилась «Книга о превращениях Лао-цзы».
    О Лао-цзы здесь говорилось как о существующем до возникновения Вселенной, он именуется «корнем Неба и Земли», «властителем всех божеств», «праотцем инь и ян» и т. п. Таким образом, Лао-цзы считался первоначалом и жизненным принципом всего сущего Далее рассказывается о трансформациях этого божества Мы узнаем, что кроме 9 «внутренних» превращений Лао-цзы претерпевал и «внешние», в которых являл себя миру Несколько раз он воплощался как советник мудрых государей древности. Одно из самых важных его рождений произошло в VI в до Р X в качестве Ли Даня, служителя архива и советника чуского вана (то есть собственно Лао-цзы).
    После этого он являлся миру еще несколько раз, причем не только в Китае (Так одним из воплощений Лао-цзы в Средние века считался Будда, с идеями которого его учение действительно имеет много общего).

Моисей

   
   
    Из трех существующих в настоящее время великих мировых религий две, а именно христианство и мусульманство, имеют свои истоки в религии древних израильтян.
    Поэтому без преувеличения можно сказать, что религиозные искания древних евреев оказали огромное влияние на всю мировую культуру. Ибо лучшее из того, что было в религиозных воззрениях Вавилона и Египта, Ирана и Греции, нашло свое завершение в Ветхозаветной религии.
    Как показывает исследование библейских текстов, это вероучение сформировалось не сразу; процесс его формирования был длительным и противоречивым. Однако основные положения его были впервые ясно высказаны и сформулированы древним пророком Моисеем. Еврейская традиция называет его основоположником иудейства. Мнение это можно принять, но только с существенными оговорками. Как повествует сама Библия, евреи не были в Палестине исконным населением. Задолго до их прихода здесь существовала своеобразная ханаанейская цивилизация, сильно повлиявшая на мировоззрение израильтян. Городскими центрами ханаанеев были Хацор, Мегиддо, Бейт, Шеан, Шхем, Гезер и Иерусалим. Местные жители веровали во множество богов, причем каждая местность, поселение, ремесло и сторона жизни имели собственное божество. Но существовали и великие, универсальные божества.
    Пантеоны каждого города включали до нескольких десятков богов и богинь, которых народная фантазия уподобляла людям, наделяя их множеством человеческих страстей и слабостей. Во главе всех богов стоял Эль («Всемогущий»), который считался высшим авторитетом во всех человеческих и божественных делах. Его называли «Творцом Творений», величественным Отцом, царем богов и людей. В эпических поэмах Угарита Эль изображен царствующим посреди вселенского рая. Он всемогущ, мудр, благодетелен, добр и милостив; он — верховный судия. Однако культ Эля не являлся единым. Каждый ханааней-ский город чтил своего «собственного» Эля. Так, в Хевроне его почитали как Эль Шаддая («равнинного»), в Беэр Шева — как Эль Олам («Вечный»), в Иерусалиме — как Эль Эльон («Всевышний»). То есть по своей сути это были высшие божества местных общин. Кроме того, всемогущество Эля умалялось тем, что ханаанеи включали в свой пантеон и других могущественных богов. Большую роль в их мифах играл молодой и энергичный сын Эля — Ваал (сначала бог дождя, грома и молний, а потом бог плодородия). На этом фоне и стала развиваться еврейская религия.
    О начале еврейского народа повествуют библейские предания об Аврааме и других патриархах. Согласно им, прародитель евреев Авраам происходил из шумерского города Ура Халдейского (располагавшегося у оконечности Персидского залива). Он, его отец Фарра, жена Сара и племянник Лот кочевали в долине Евфрата вверх по течению, пока не достигли Харрана — торгового города в Северной Сирии. Там Фарра умер, а Аврааму явился Бог и призвал его идти в Ханаанею, где он должен был стать родоначальником великого народа. Согласно Библии, Бог «избрал его для того, чтобы он заповедал сынам своим и всему дому своему после себя ходить путем Господним, творя правду и правосудие». Но землю, обещанную им, евреи получили лишь спустя многие годы. После долгих скитаний по степям и пустыням Палестины потомки Авраама должны были из-за сильного голода переселиться в Египет, где им была предоставлена область Гесем (Гошен) на востоке Дельты. Тут, согласно преданиям, они обитали больше четырех веков.
    О религии евреев этого периода мы почти ничего не знаем. Авраам, очевидно, был первым, кто отверг многобожие и уверовал в Единого Бога, позже известного как Яхве (сам Авраам называл его Элохим). Об обстоятельствах религиозного обособления Авраама нам ничего не известно. Быть может, обращение Авраама стало своеобразным возрождением древней веры семитов. По крайней мере, повествование Библии имеет в виду, что Бог, открывшийся Аврааму, был известен людям задолго до него — его чтили Енох, Ной и другие древние праведники.
    Религия, которую исповедовал Авраам и другие наследовавшие ему патриархи, не походила на ту, что была распространена в Ханаанее, ибо они верили не в богов отдельных областей, а в единого «Бога отцов», то есть в особое семейное божество, которое оказывает помощь и покровительство отдельному роду. Вера в Него не требовала ни изображений, ни храмов.
    Жизнь патриархов Авраама, Исаака и Иакова подробно описана в первой библейской Книги Бытия. Но все это была только предыстория народа. Подлинная его история началась гораздо позже. Вероятно, при фараоне Сети I (1304–1290 гг. до Р.Х.) спокойной жизни евреев в Египте пришел конец. Сети развернул в дельте Нила широкомасштабные строительные работы. Рабочих рук не хватало. Тогда возник план привлечь к ним семитические племена Дельты. Пастухов Гесена пригнали на стройки и заставили тесать камень, делать кирпичи и таскать тяжести. Так кончился спокойный период их жизни — сыны Израиля оказались в «Доме рабства». В народной памяти эта пора запечатлелась как гнетущий кошмар. Особенно тяжело пришлось израильтянам, когда на престол вступил сын Сети — Рамсес II (1290–1224). Молодой фараон был родом из Нижнего Египта. Дельта стала постоянной его резиденцией, и он решил построить там большой укрепленный город — Пер-Рамсес. Значительную часть его строителей составляли евреи. Библия очень красочно повествует об их бедствиях и о том, как сыны Израиля, жестоко угнетаемые египтянами, изо дня в день должны были месить глину и изготовлять кирпичи. Под влиянием тяжелых лишений у израильтян в конце концов проснулось национальное самосознание Они вспомнили, что они лишь пришельцы в Египетской земле и вовсе не обязаны оставаться в ней до скончания света. Нужен был только человек, который возглавил бы их исход, и этот человек появился — им стал Моисей.
    Известно, что он происходил из израильского племени левитов, тесно связанного с египтянами Библейская традиция сообщает о Моисее, что он был воспитан египтянами и что дочь фараона усыновила его. Однако, будучи выходцем из египетской среды, он не забыл своего азиатского происхождения. Когда он однажды увидел, как египетский надзиратель избивает на стройке израильтянина, он в порыве гнева убил мучителя. В результате ему пришлось бежать, и он скрылся в Синайской пустыне.
    После долгих скитаний Моисей оказался в еврейском племени мадианитян, которое обитало тогда близ священной горы Синай на юге полуострова. Их вождь Рагуиль приютил беглеца и женил его на своей дочери. Много лет Моисей пас его стада на склонах Хоребских гор. Именно там с ним совершилось таинственное превращение в вождя и пророка Библия рассказывает, что однажды Моисей забрел далеко в горы и оказался в каком- то древнем святилище. Там из недр терновника, охваченного невиданным неопаляющим огнем, он услышал голос Божий, призывавший его на служение. Смущенный и испуганный, Моисей пытался уклониться, но голос властно требовал, чтобы он шел как вестник неба к своему угнетенному народу и избавил его от рабства. Он должен привести евреев сюда, к святой горе, и Яхве (под этим именем Бог Авраама открылся Моисею) даст им во владение страну, где течет молоко и мед. С этого события, собственно, и начинается ветхозаветная религия. Бога, которому вверил себя Моисей, можно определить как некий синтез «Бога отцов», почитаемого патриархами, и Эля — верховного божества ханаанеев.
    Вследствие чего из Бога-покровителя отдельного племени он обратился в Творца всего мира. Его обозначением на лишенном гласных иврите стало ЙХВХ — Яхве, или, как неправильно произносили это слово в Средние века — Иегова. Но вместе с тем древние еврейские историки использовали и древнее ханаанейское имя «Эль» в его множественной форме «Элохим». Так как имени Бога придавалось особое мистическое значение, его не дозволялось произносить вслух. Поэтому в священных текстах еврейский Бог именуется просто Господом.
    Когда Моисей возвратился в Египет и оказался среди израильских рабов, он начал проповедовать веру в «Бога евреев», Того, Которому поклонялись Авраам и их предки, когда были свободны. Он говорил, что Бог обещает освободить их из «Дома рабства» и привести в ту землю, где некогда обитали их отцы. Он призвал народ покинуть Египет и отправиться в пустыню «на три дня пути», чтобы там совершить великое жертвоприношение Яхве, Богу Израиля. Его речи были встречены с большим воодушевлением. Но фараон не хотел отпускать израильтян из страны, так как боялся лишиться такого большого количества рабочих. Раз за разом Господь посылал Моисея и его брата Аарона во дворец фараона и после каждого отказа исполнить их требование насылал на Египет какую-нибудь казнь, одну страшнее другой. В первый раз Моисей ударил по речной воде жезлом, и вся вода в реке обратилась в кровь.
    Во второй раз Моисей протянул руку с жезлом, после чего из всех рек египетских вышли жабы и покрыли ее от края до края. В третий раз он ударил жезлом по земле, и появилось бесчисленное множество комаров, и нельзя было укрыться от них ни людям, ни скоту, так как комары были повсюду. В четвертый раз Господь послал на египетскую землю множество мух. Они жалили людей и скот, так что египтяне жестоко страдали от них, но фараон и тогда не отпустил евреев. В наказание ему Господь наслал заразную болезнь на всю скотину египтян, и умерло у египтян множество коней, ослов, верблюдов, волов и овец. А скот евреев остался невредимым. В следующий раз Моисей, по слову Господнему, взял из печи горсть пепла и бросил его в небо на глазах фараона. От этого по всей земле египетской поднялась едкая пыль. Под ее воздействием у египтян начались воспаления с нарывами, и они тяжко страдали от болезней. Но фараон упорствовал, удерживая евреев в своей земле, и тем самым усиливал муки своего народа. В следующий раз Господь послал на Египет град, такой крупный, что он побил всю траву и все деревья, и скот и людей, которые были в поле. Лишь в земле Гесем, где жили евреи, града не было. Когда и эта казнь не заставила сердце фараона смягчиться, Моисей поднял руку, и на землю египетскую напала саранча, в таком великом множестве, что под ней не было видно почвы. Саранча поела все плоды и всю траву. Затем, по мановению руки Моисея, вся египетская земля погрузилась в густую тьму, и только в жилище у евреев был свет.
    Но самой страшной оказалась Десятая казнь. В полночь Господь прошел посреди Египта и поразил у египтян всех старших сыновей от старшего сына фараона, сидевшего на престоле, до старшего сына рабыни «И сделался великий вопль во всей земле египетской, — читаем мы в Библии, — ибо не было дома, где не было бы мертвеца». Фараон поспешно вызвал к себе Моисея, Аарона и сказал им: «Встаньте, выйдите из среды народа моего, как вы, так и сыны Израилевы, и пойдите, совершите служение Господу Богу вашему, как говорили вы».
    Евреи, у которых все уже было готово, в ту же ночь покинули землю Гесем и направились к берегам Красного моря Фараон, впрочем, вскоре раскаялся в своем решении, собрал большое войско и кинулся в погоню. Он настиг беглецов на самом берегу. И тут Моисей, по слову Господнему, совершил еще одно великое чудо: он простер руку над водой, и Господь послал сильный восточный ветер, который отогнал из залива воду. Евреи поспешно прошли среди моря по его дну, а египтяне гнались за ними. Но едва сыны Израилевы вступили на другой берег, Моисей вновь простер руку, вода возвратилась на свое место и потопила египтян. Но, избегнув одной опасности, беглецы оказались перед лицом другой — повсюду вокруг них простиралась пустыня, люди изнемогали от жажды и голода. Как всегда в таких случаях начался ропот Евреи говорили Моисею и Аарону: «Почему вы не дали нам умереть в земле египетской, когда мы сидели у котлов с мясом и ели хлеб досыта?
    Для чего вы вывели нас в пустыню и теперь морите голодом?» Действительно, прокормить и напоить такую огромную массу народа в пустынной местности было нелегко, но Моисей с помощью Господа благополучно справился и с этой задачей (На одной из стоянок, где в источнике оказалась горькая вода, он, бросив в нее кору какого-то дерева, сделал воду сладкой. В другой раз, в безводной местности, он, ударив жезлом по скале, заставил забить из земли источник).
    Наконец, преодолев множество трудностей, евреи добрались до горы Синай. Здесь Господь, как и обещал, заключил с израильским народом Завет (Союз). Библейское предание рисует величественную картину этого важного события. Народ покинул лагерь и подступил к самому подножию горы. Все в трепете устремили взоры на ее вершину, над которой повисли непроницаемые тучи. Время от времени среди них вспыхивали молнии, и удары грома раздавались среди расселин трубными звуками.
    Никто из евреев не смел подниматься на гору, лишь Моисей, повинуясь слову Господнему, несколько раз всходил на ее вершину, чтобы внимать Его словам.
    Прежде всего Господь изрек ему десять заповедей, в которых было точно определено, что должен делать человек и чего должен избегать, если хочет любить Бога и ближних. Господь сказал Моисею. «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли египетской, из дома рабства. Да не будет у тебя других богов, кроме Меня. Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху и что на земле внизу, что в водах под землей, не кланяйся и не служи им. Не произноси имени Бога твоего напрасно. Чти субботу. Шесть дней в неделю работай и совершай в них все твои дела, а седьмой день, субботний, посвящай Господу Богу твоему.
    Почитай отца своего и мать свою. Не убивай. Не прелюбодействуй. Не воруй. Не произноси на другого ложного свидетельства. Не желай жены ближнего твоего, не желай дома ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни какого скота его, и вообще ничего, что принадлежит ближнему твоему».
    Современному человеку эти заповеди кажутся чем-то само собой разумеющимся. Но для Древнего мира они были настоящим откровением. Именно здесь впервые были сформулированы представления о Господе. В первой заповеди Моисей запретил поклонение каким бы то ни было богам, кроме Сущего. Этим категорическим запретом еврейский пророк преградил путь, на который в то время была увлечена индо-арийская религия и по которому пошла религия греков, египтян и семитов. Это был поворотный момент во всей истории религии. Весь многоликий пантеон богов Востока и Запада был запутан в сложных родословных; боги вступали в браки, рожали, умирали, воскресали. Они воевали с чудовищами, как вавилонский Мардук или греческий Аполлон, они подчинялись судьбе, как Зевс, они нуждались в пище и жертвоприношениях. Боги создавали группы, семьи, войска, образуя родственные Триады, Эннеады. Но Бог Моисеевой религии с самого начала был поставлен вне этих мифологических сплетений. Даже мысль о Его рождении или зависимости от иных сил — кощунственна.
    Во второй заповеди Моисей потребовал отказа от всяких изображений Бога и таким образом отмел всякие попытки воплотить невоплотимое. Весь Древний мир не мог отрешиться от представлений о Боге как о существе человекоподобном, звероподобном или, по крайней мере, имеющим форму, облик. Моисей решительно отверг эти представления. Бог невидим и непостигаем. Он не имеет изобразимой формы, так как ничто в природе не может сравниться с Ним или воплотить Его.
    Когда Он является человеку, он обретает облик Малеах-Яхве, то есть «Ангела Яхве». Это не ангел в обычном смысле слова. Это теофания, богоявление. Бог не может непосредственно говорить с человеком, ибо смертный не может вынести Его испепеляющей мощи. Следует особо подчеркнуть, что в заповедях внешние формы Богопочитания обходятся полным молчанием. О магическом культе Яхве здесь не говорится ни слова. Что же заменяет внешний культ? Как Яхве повелевает человеку служить себе? По учению Моисея, это служение заключается в соблюдении нравственного закона; человек тогда исполняет волю Неба, когда избегает зла и учится творить добро другим людям. То есть суть Закона Божия в том, что человек служит Богу, делая добро для других людей.
    Для самих евреев новые религиозные законы были в диковинку. Они не сразу научились следовать им. Однажды Моисей, выслушивая повеления Божий, пробыл на вершине горы сорок дней и сорок ночей. Когда народ увидел, что Моисей долго не возвращается, то собрался к Аарону и сказал ему: «Встань и сделай нам бога, который бы шел перед нами, так как мы не знаем, что сделалось с Моисеем». Аарон сказал: «Выньте золотые серьги из ушей ваших жен и ваших дочерей и принесите их мне». Еврейки сейчас же собрали свои серьги и отдали их Аарону, а он отлил из них золотого тельца. Народ обрадовался и сказал. «Вот он наш Бог, который вывел нас из земли египетской». На другой день евреи принесли тельцу жертвы, а потом стали есть, пить и играть перед ним. Разгневанный Господь сказал Моисею: «Слишком скоро уклонился твой народ от того пути, который Я им заповедал! Оставь же Меня, да воспламенится гнев Мой на них! Я истреблю их до последнего человека, а потом произведу новый народ от тебя!» Но Моисей стал умолять Господа не делать этого и сказал: «Да не воспламенится Твой гнев на народ, который вывел Ты из земли египетской, чтобы египтяне не говорили, на погибель вывел Он евреев из нашей страны, чтобы убить их в горах и истребить их с лица земли. Вспомни, как Ты клялся Аврааму, Исааку и Иакову, что умножишь их потомство и будет оно без счета, как морской песок.» Этими речами Моисей смягчил гнев Божий, и Господь отменил то зло, о котором говорил перед этим Моисей же поспешно спустился с горы, сжег золотого тельца в огне, а после растер пепел в прах и рассыпал над водою. Потом встал в воротах стана и сказал «Кто Господень, иди ко мне!» Тотчас сбежались к нему все юноши из колена Левия. Моисей сказал им: «Возьмите каждый меч свой, пройдите по стану от ворот до ворот и убивайте всех, кто только вам попадется!» И было перебито в тот день по слову Моисея три тысячи человек.
    Таким образом, было положено начало еврейскому монотеизму. Сам Моисей еще не утверждал, что другие божества отсутствуют в принципе. Другие народы могли верить во что угодно, но народ Израиля, по убеждению Моисея, должен был полностью сосредоточиться на поклонении одному Господу. Именно в этом состояла суть Завета, заключенного между израильским народом и Богом. Он имел двойной смысл: с одной стороны, Завет являлся обетом, принятым на Себя Яхве в качестве акта доброй воли (Он провозгласил: «И приму вас Себе в народ, и буду вам Богом»), а с другой стороны, он являлся обязательством, возложенным на народ Израиля. Отныне первейшей добродетелью израильтян считалась лояльность Завету.
    Однако придерживаться строгой системы этических требований, основу которых составляли Десять заповедей, было трудно.
    После заключения Завета Господь велел Моисею вести израильский народ дальше в Землю обетованную. Но прежде, чем двинуться в путь, Моисей, наученный эпизодом с идолом, решил дать своим людям внешний знак присутствия среди них Божества. Это не было просто данью суевериям толпы. То, что Господь воистину присутствует среди Израиля — являлось основным догматом Моисеевой веры. Бог сокровенный, голос которого гремит с вершины Синая, всемогущий и опаляющий, сошел с высот, чтобы посеять в мире Свой народ, как семя будущего. Он изменил течение судеб, Он избавил Израиль, и Он идет вместе с ним по пустыне. Действие воли Бога проявилось в чудесных событиях Исхода, и Его присутствие должно было иметь видимый символ. Библия прямо говорит, что мысль о создании этого символа была внушена пророку свыше. Моисей приказал изготовить ковчег Завета и поместить его в особый шатер, или скинию, которая устраивалась вне лагеря. Внешне ковчег выглядел довольно скромно: это был ящик, сколоченный из деревянных досок, длиной немногим более метра. Снаружи он был обит металлом, над его крышкой простирали крылья грубо сделанные херувимы. Они склоняли свои головы над ковчегом, а их крылья служили престолом, на котором незримо восседал Бог Израилев. Когда народ снимался с лагеря или вступал в сражение, левиты шли впереди и несли ковчег на шестах, продетых в его боковые кольца.
    Когда изготовление ковчега было завершено, народ двинулся из Синайской пустыни в пустыню Фаран. Здесь Господь сказал Моисею: «Избери по одному человеку из каждого колена Израилева и пошли их вперед, чтобы они осмотрели землю ханаанскую, которую Я даю вам». Моисей сделал по слову Господнему и сказал избранным: «Пойдите в эту страну и выясните, какова там земля — хорошая или худая, и силен ли народ, живущий в ней, и какие укрепления в городах той земли, узнайте обо всем и расскажите нам» Те пошли, осмотрели всю землю ханаанскую, а когда вернулись, то сказали «Подлинно земля та богатая, прекрасная и плодородная, но народы, живущие в ней, очень сильны, а города их хорошо укреплены, поэтому нам никогда не одолеть их». Весть эта повергла израильтян в глубокую скорбь. Они плакали всю ночь, проклиная тот день, когда покинули Египет и говорили друг другу: «О, если бы мы умерли в Египте или умерли в этой пустыне!
    Для чего Господь ведет нас в землю ханаанскую, где всем нам суждено погибнуть под мечами врагов? Жены наши и дети достанутся им в добычу. Так не лучше ли нам возвратиться в Египет?»
    Господь разгневался на евреев и сказал Моисею: «До каких пор этот народ будет раздражать Меня и не верить Мне? Вижу Я теперь, что не те это люди, которые должны служить Мне. И вот, что Я сделаю: истреблю всех сынов Израилевых, кроме тебя, а от тебя произведу Я новый народ. И будешь ты родоначальником народа, так же как Авраам был родоначальником евреев». Но Моисей сказал Господу: «Если Ты сделаешь так, то будут говорить соседние народы: «Господь не смог ввести народ еврейский в землю ханаанскую, хотя и обещал ему это. Потому и погубил народ Свой в пустыне!» Да будет Господь милостив к народу Своему и простит его грехи так же, как прощал их до этого!» Господь смягчился и сказал Моисею: «Прощаю этот народ по слову твоему. Но жив Я, и славы Господней полна вся земля. До каких же пор этому злому обществу роптать на Меня? Ропот сынов Израилевых, которым они ропщут на Меня, Я слышу! Так пойди же и скажи им: «Все, кто видел славу Мою и знамения Мои, сделанные Мною в Египте и пустыне, но так и не уверовал в Меня, все, кто искушал Меня уже десять раз и не слушался голоса Моего, не увидят земли, которую Я обещал отдать их отцам!» Пойди и скажи им. «Живу Я, говорит Господь: пусть будет все так, как вы сказали — как говорили вы друг другу, так и сделаю вам: все, сколько вас есть от двадцати лет и старше, не войдете в землю Обетованную, которую обещал Я вашим отцам. Только детям вашим, о которых вы говорили, что они достанутся в добычу врагам, отдам Я землю, которую вы отвергли. А ваши трупы останутся в этой пустыне. Сорок лет будете вы кочевать по ней в наказание за ваши грехи, дабы вы знали, что значит быть оставленным Мною!»
    Пойди и скажи им: «Я, Господь, так говорю и так сделаю со всем этим злым обществом, восставшим против Меня: в пустыне этой все они погибнут и перемрут!»
    Когда Моисей передал сынам Израилевым волю Господню, народ сильно опечалился. А Корей, сын Ицгара, из колена Левина восстал против Моисея и с ним были двести пятьдесят именитых мужей. Они собрались против Моисея и сказали ему: «Ты и твой брат виноваты во всех наших бедах! Ибо ты и Аарон обманом вывели нас из земли Египетской в безводную пустыню. Мало вам того, что вы обрекли нас на смерть и муки? Хотите и дальше повелевать нами? Но мы больше не верим вам и не желаем вас слушать. Не вы одни — все общество, все святы, ибо среди нас Господь. Почему же вы ставите себя выше народа Господня?» Моисей, услышав это, огорчился и сказал Корею: «Пусть Бог рассудит наш спор. Завтра встанем перед скинией — я и брат мой. И ты приходи вмести со своими людьми, и пусть каждый принесет свою кадильницу и свое курение. Пусть и весь народ еврейский придет к скинии, и пусть решит Господь, кто более Ему угоден». На другой день все евреи собрались у входа в скинию. Моисей сказал народу «Пусть Господь рассудит нас, ибо все, сделанное мною, вершилось по Его воле, а не по моему произволу». Лишь только он сказал это, разверзлась земля и поглотила Корея, сына Ицгара вместе со всеми его родичами. Затем вышел огонь Господень и истребил тех двести пятьдесят мужей, которые пришли с Кореем. Видя это, народ израильский пришел в уныние и восстал против Моисея, говоря: «Это вы умертвили народ Господень!» А Господь сказал Моисею и Аарону: «Велик Мой гнев на евреев. Отойдите от этого общества, и Я погублю их всех в одно мгновение». По Его слову на сынов Израилевых нашел великий ужас, и они стали умирать на глазах друг друга, так как Господь начал их истребление. Моисей сказал Аарону: «Принеси скорее жертву Господу и моли его простить народ израильский!» Аарон положил курение и заступился за народ. Он побежал в толпу, встал между мертвыми и живыми и молил Господа о прощении. Только тогда Господь прекратил истребление евреев. Всего же в этот день умерло от поражения пятнадцать тысяч человек.
    Успокоившись, евреи двинулись дальше и пришли в пустыню Син. Здесь на горе Ор умер Аарон, брат Моисея. Народ израильский оплакивал его тридцать дней Затем Моисей повел его дальше, обошел вокруг Мертвого моря и вышел в заиорданские земли, которыми владели тогда амореи. Их царь Сигон не позволил евреям пройти через свои владения и начал против них войну. Однако, успех был на стороне пришельцев Сыны Израилевы поразили амореев, вошли в их землю и захватили ее от устья реки Арнон до Иавока. После этого они поселились в их городах — в Есевоне и других, зависевших от него. Из аморейской земли Моисей послал сынов Израилевых воевать с Огом, царем васанским. Большое сражение произошло у Едреи, неподалеку от Генисаретского озера. Евреи вновь одержали победу и перебили весь народ васан до последнего человека, а всю их страну взяли себе. Таким образом, к ним перешли все земли к востоку от реки Иордан, простиравшиеся от устья Анона до Генисаретского озера. Здесь, в Заиорданье, в землях амореев и васан, евреи прожили сорок лет, пока не умерли все, вышедшие вместе с Моисеем из Египта, и не выросли их дети.
    Когда Моисею исполнилось сто двадцать лет, Господь воззвал к нему и сказал «Взойди на гору Нево, которая в земле моавитской, против Иерихона, и посмотри на землю ханаанскую, которую Я даю во владение сынам Израилевым. А после умри на горе, на которую ты взойдешь, как умер твой брат Аарон на горе Ор, ибо не суждено тебе войти туда вместе со всеми». Моисей сделал все так, как сказал Господь — он взошел на гору Нево, а Бог показал ему всю землю ханаанскую вплоть до берегов Средиземного моря и все долины Иерихона вплоть до Сигора И сказал Господь «Вот земля, о которой Я клялся Аврааму, Исааку и Иакову. Я дал ее тебе увидеть, но войти в нее тебе не суждено». Так умер Моисей в земле моавитской.
    Евреи погребли его против Беф-Фегора, но в каком месте была его могила — не известно. Сыны Израилевы тридцать дней оплакивали Моисея, а потом по слову Господнему сделали своим вождем Иисуса Навина. Под его командованием в следующие годы были завоеваны все ханаанские земли.