Конфуций открывает собой эпоху непревзойденного расцвета мысли, ту эпоху, когда были заложены основы китайской культуры. Вопреки распространенному мнению, его нельзя считать основателем религии в строгом смысле этого слова. Хотя его имя часто упоминают рядом с именами Будды и Зарауштры, на самом деле вопросы веры занимали в мировоззрении Конфуция незначительное место. В его облике также не было ничего сверхчеловеческого, и он сохранился в источниках без всяких мифологических прикрас — в жизни Конфуций был удивительно прост и даже прозаичен.
    И, тем не менее, этот человек наложил неизгладимую печать на всю культуру и дух своей страны и авторитет его среди соотечественников всегда был непоколебим. Чем же можно объяснить удивительную силу и обаяние его учения?
    Конфуций жил за три с лишним столетия до объединения страны, в эпоху, когда Китай занимал лишь незначительную часть современной территории. В традиционной историографии считается, что в это время страной управляла династия Чжоу (1122–249 гг. до Р.X.), но на самом деле чжоуский ван, носивший титул «сын Неба», обладал авторитетом, но не властью. Он лишь исполнял ритуальные функции как священное лицо, которому Небо доверило управление Поднебесной. В действительности Китай был разделен на множество царств и княжеств, как крупных, так и совсем незначительных. В одном из них — небольшом царстве Лу, на востоке Китая — Конфуций родился и провел почти всю жизнь. Согласно преданиям, отцом его был воин Шулян Хэ, уже имевший девять дочерей, рожденных ему первой женой, и калеку-сына от второй жены. Не оставляя надежды заполучить полноценного потомка мужского пола, чтобы было кому приносить поминальные жертвы предкам, Шулян Хэ в 70 лет взял третью жену, 16-летнюю Чжэнцзай. 22 сентября 551 года до Р.X., в день осеннего равноденствия, у нее родился мальчик — здоровый, но не очень пригожий на вид. Как писал во II в до н э историк Сыма Цянь «на макушке у него была выпуклость и поэтому его прозвали Цю («холм»)». В двухлетнем возрасте маленький Цю лишился отца, а через 14 лет умерла его мать. Вскоре после ее смерти он был приглашен на службу в дом аристократа Цзи. Первой должностью Конфуция стала служба мелким чиновником при зерновых амбарах. Затем он поступил в другой аристократический дом, где, по его словам, «разводил скот и смотрел за тем, как он плодится». В 27 лет, благодаря знанию ритуалов и музыки, он был принят на службу в главную кумирню помощником при совершении жертвенных церемоний. «В тридцать лет я встал на ноги», — говорил позже Конфуций. Постепенно, благодаря своей учености, он стал заметной фигурой в царстве Лу, правитель которого Чжао-гун приблизил его к себе и стал приглашать на приемы. Совершенствуя свое образование, Конфуций все время стал посвящать систематизации чжоуских ритуальных танцев, сбору народных песен, составлению и редактированию исторических рукописей, а главное, любимому делу — преподаванию.
    Перешагнув сорокалетний рубеж, он решил, что имеет моральное право учить взрослых людей. «В сорок лет, — вспоминал Конфуций, — я перестал сомневаться». Набирая себе учеников, Учитель руководствовался принципом «ю цзяо у лэй» («образование не признает различий по происхождению»), но это не означало, что каждый мог стать его учеником, так как Конфуций отказывался тратить время и силы на недоумков. «Давай наставления только тому, кто ищет знаний, обнаружив свое невежество. Обучай только тех, кто способен, узнав один угол квадрата, додуматься до трех остальных», — говорил Конфуций. В школу приходили люди разного положения и возраста, часто это были отцы вместе с сыновьями. Занятие это не приносило Конфуцию больших доходов бедные ученики иногда расплачивались только связкой сушеного мяса. Но слава Учителя росла с каждым годом. Многие ученики Конфуция стали занимать видные государственные посты в различных царствах Вспоминая о Конфуции, они писали «Учитель был ласков, но тверд, преисполнен достоинства, но не высокомерен, почтителен, но спокоен». Как знак особой, необыкновенной судьбы воспринимали они внешность Учителя массивный лоб, длинные уши, вздернутую верхнюю губу, выпученные, чуть белесые глаза. В своих воспоминаниях ученики всегда подчеркивали приверженность Учителя повседневным ритуалам, так «будучи один у себя в доме, он не сидел там, где обычно располагались гости», не отвечал поклоном на подарки, которые не были предписаны церемониалом, даже если ему дарили целый экипаж. Всего же Конфуций точно исполнял 300 обрядов и 3000 правил приличия.
    Приступая к обучению, Конфуций не обещал дать своим ученикам какое-то высшее сокровенное знание. Все, о чем он говорил, не выходило за границы литературы, истории и этики. Иногда у учеников даже возникала мысль, что наставник скрывает от них какие-то тайны. Но Конфуций решительно отвергал такие предположения и не раз повторял, что высказал все, о чем размышлял. Когда его называли проповедником какой-то новой доктрины, он горячо протестовал против этого и говорил: «Я толкую и объясняю древние книги, а не сочиняю новые. Я верю древним и люблю их». И это была правда. Практические земные задачи занимали Конфуция прежде всего. Он не забрался вопросами о смысле жизни, о Боге, о бессмертии. Его не волновали тайны природы и трагичность человеческого существования. Главным для него было найти путь к спокойному процветанию общества. Впрочем, это не означало, что Конфуций отрицал высшее начало. Оно его просто мало интересовало, ибо казалось чем-то далеким и абстрактным. «От учителя, — говорится в книге «Лунь Юй», — можно было слышать о культуре и о делах гражданских, но о сущности вещей и Небесном Пути от учителя нельзя было услышать». Вся его религиозность сводилась к требованию соблюдения обрядов.
    Однако этим обрядам он не придавал никакого мистического значения. Конфуций сторонился всякой таинственности, всего непонятного. Молитвы он не считал необходимыми, потому что представлял себе Небо в виде некой безликой Судьбы. «Небо безмолвствует», — говорил он. Этими словами констатировалась очевидная для него истина, что Небо никак не проявляет себя в жизни людей. Точно так же он не любил упоминать о духах и тайных силах. На вопрос, существует ли бессмертие, Конфуций уклончиво отвечал: «Мы не знаем, что такое жизнь, можем ли мы знать, что такое смерть?» И, тем не менее, культ имел в его глазах первостепенное значение, так как он видел в нем часть всеобщего нравственно-политического порядка.
    Подобно Пифагору и Сократу Конфуций не оставил письменного изложения своего учения. Но друзья и последователи мудреца записали его высказывания в книге «Лунь Юй» — «Суждения и беседы». Она представляет собой сборник отдельных афоризмов Учителя, составленный без всякой системы. Слова Конфуция перемежаются в нем со словами учеников, которых в трактате упоминается 22, но Сыма Цянь сообщает о том, что их было «свыше трех тысяч». Наиболее прилежные обычно фиксировали высказывания учителя, чтобы в беседе выяснить непонятное, тем более что на вопросы, многократно повторяющиеся, Учитель почти всегда давал различные ответы. В трактате постоянно ощущается работа мысли, бьющейся над решением основных вопросов человеческой жизни и отношения к людям, к ним Конфуций подходит вновь и вновь с разных сторон, каждый раз предлагая новый аспект решения. В последующие века «Лунь Юй» был необычайно популярен в Китае, его текст, вплоть до каждого иероглифа, знал каждый мало-мальски образованный человек.
    Трактат сыграл огромную роль в формировании национального характера китайцев.
    Все проблемы, к которым обращался Конфуций, касались человека и человеческих отношений. Он учил, что люди могут осуществить свои высокие стремления, если будут неуклонно следовать Дао — вездесущему Пути. (В понятие Дао Конфуций, в отличии от Лао-цзы, вкладывал комплекс идей, принципов и методов, с помощью которых он собирался направить человека на путь истинный, а также управлять им и воздействовать на него.) Это означало, что каждый человек независимо от его происхождения должен стремиться стать благородным мужем, которому дано постичь Дао. А благородный человек обязательно должен быть наделен началом «вэнь», под которым Конфуций понимал культурность. Но одной культурности недостаточно.
    Помимо «вэнь» Конфуций, разрабатывая свое учение, впервые вводит в китайскую этику понятие «жэнь» — гуманность, или человеколюбие, которому суждено было стать центральной концепцией его учения. Гуманность, согласно Конфуцию, не есть условность, это выражение подлинной природы человека. Каждый, кто захочет, может ее достигнуть, ибо сущность гуманности проста. Она сводится к тому, чтобы не делать другим того, чего не желаешь себе. Этот всеобщий нравственный закон Конфуций не связывал ни с какими сверхчеловеческими истоками. Для него он являлся не столько божественной заповедью, сколько отражением естественных свойств человека. Он верил в то, что человек по природе больше склонен к добру, чем ко злу, и надеялся победить зло силой своей проповеди. Благородный человек не расстается с человечностью «жэнь» ни в спешке, ни в минуты опасности. «Если же он откажется от человечности, то как можно считать его благородным?» — говорил Конфуций. Усовершенствуя себя, человек должен обуздывать свои страсти и порывы, живя в согласии с принципами Порядка и Середины (чжун-юн). Середина — это идеальное состояние общества и его членов. Она достигается умеренностью во всем, обдуманностью поступков, неторопливостью и педантичным исполнением правил.
    На основании концепции благородного человека Конфуций строил свою модель общества и человеческих отношений. Чтобы сосуществовать вместе, говорил он, люди должны усвоить общую для всех мораль, которую он обобщил в пять добродетелей: мудрость, гуманность, верность, почитание старших и мужество. Отношения в обществе должны строиться по принципу семейных. В то время в Китае зарождалась политическая философия, которая привела к созданию школы Законников (в западной литературе их обычно называют легистами). Согласно их доктрине, возродить государство можно лишь при помощи законов, соблюдение которых необходимо поддерживать жестокими репрессиями. Конфуций хорошо понимал, что такой чисто внешний подход никогда не приведет к улучшению общества. «Если руководить народом посредством законов, — говорил он, — и поддерживать порядок посредством наказаний, то хотя он (народ) и будет стараться избегать их, но у него не будет чувства стыда». Конфуций, напротив, считал очень важным, что человек должен научиться без всяких наказаний следовать установленным правилам поведения. В его собственной модели построения общества законам не было места.
    Управление государством, говорил он, будет успешным только тогда, когда оно строится на правилах этикета — «ли». Каждый человек, по его мнению, обязан был вести себя в строгом соответствии с занимаемым положением. «Государство процветает, — говорил он, — когда государь бывает государем, подданный — подданным, отец — отцом, сын — сыном». Конфуций обещал каждому осязаемое земное счастье, но взамен требовал от человека, чтобы он добровольно признал себя лишь частью исправного государственного механизма. В таком обществе не могло быть конфликта, ибо каждый исполнял в нем свой долг. Значение «ли» имело сложный и всеобъемлющий характер; в него входили: человеколюбие (жэнь), сыновняя почтительность (сяо), честность и искренность, постоянное стремление к внутреннему самосовершенствованию, вежливость и т. д. Принцип сыновней почтительности «сяо» выносился Учителем за рамки семьи и вводился в модель государства. Конфуций постоянно подчеркивал, что государство — это та же семья, только большая. Человек, изучающий правила «ли», должен был незаметно воспринять заложенную в них идею естественного перехода от отношений младших и старших к отношениям низших и высших. Правителю, соблюдающему «ли», Конфуций обещал легко управляемый народ: «Когда верхи чтят ритуал, никто из простолюдинов не посмеет быть непочтительным. Когда верхи чтят долг, никто из простолюдинов не посмеет быть непокорным. Когда верхи любят доверие, никто из простолюдинов не посмеет быть нечестным». Но где найти образец для такого общества? Разумеется, в древних писаниях. Если люди станут подражать древним во всем: и в одежде, и в обычаях, и в нравственности, — то цель будет достигнута. Конфуция можно назвать певцом древности, ибо он был первым, кто фактически создал не только культ древности, но и ориентировал свою модель государства в прошлое. По замыслу Конфуция, выраженному в книге «Шу цзин», идеальное прошлое должно играть роль идеального будущего. Учитель не разрабатывал четкой и подробной схемы управления государством, этим занялись впоследствии легисты. Но ряд принципиальных идей Конфуция стали в дальнейшем фундаментом китайской государственности.
    Когда Учителю исполнилось 50 лет, он счел, что пришло время проверить на практике свои наблюдения и теоретические разработки, и решил попытать счастья на административном поприще «Лишь в пятьдесят познал я веление Неба», — вспоминал Конфуций. Луский князь поставил Конфуция управлять территорией Чжунду. Всего за один год он навел там порядок, за что получил титул да coy — высший чиновник.
    После этого в его ведение попали все уголовные и политические преступления, фактически же он стал ближайшим политическим советником правителя. Когда в 499 г. до Р.Х. состоялась важная встреча луского князя с правителем царства Ци, организатором церемониала выступил Конфуций. Благодаря его советам во время длительных и упорных переговоров правитель Ци вернул многие из захваченных прежде земель. Видя политические и административные способности Конфуция, князь назначил его сян го — первым советником. На этом посту он проявил себя как человек очень справедливый, поступающий всегда соответственно своим убеждениям.
    Однако, когда Конфуцию исполнилось 60 лет, он отказался от должности и покинул царство Лу, так как был оскорблен легкомысленным поведением правителя. (Получив в подарок от царства Ци восемьдесят юных танцовщиц, тот все свое время стал проводить в их обществе, забросив дела и не принимая сановников.) Об этом времени Конфуций сказал: «Лишь в шестьдесят я научился отличать правду от неправды».
    Следующие 13 лет Конфуций вместе с учениками провел в постоянных путешествиях, объехав 10 царств Китая, но нигде не смог занять высоких постов. За годы скитаний его учение приобрело законченность, но ни один из правителей не решился использовать его на практике. Вернувшись в Лу, Конфуций еще некоторое время преподавал в своей школе. Последние годы его жизни были омрачены смертями единственного сына Бо Юя и любимого ученика Янь Юаня, преемника и главной надежды Учителя. По легенде, незадолго до своей кончины Конфуций призвал ученика Цзы-Гуна и сказал ему: «Все кончено! Никто в целом мире так и не понял меня..
    Кто после моей смерти возьмет на себя труд продолжать мое учение?» Скончался Учитель в возрасте 73 лет (в 479 году до Р.Х.).
    Он умер за 350 лет до того, как конфуцианство стало государственной идеологией централизованной китайской империи. Процесс этот занял много времени. Сначала необходимо было детально разработать учение, добиться его распространения в стране, что и было с успехом исполнено последователями Конфуция. Немало способствовало росту авторитета конфуцианства его борьба с легизмом. В середине III столетия до Р.Х. Китай был объединен императором Цинь Шихуанди, который в своей деятельности стал руководствоваться учением Законников.
    Он создал мощную империю, управление которой осуществлялось огромной армией чиновников, подотчетных центральной власти. Были проведены земельная реформа, реформа письменности, военные преобразования. Повсюду вводился строгий порядок.
    Все уравнивались перед грозным сводом законов, беспощадно каравшим за малейший проступок. Историк Сыма Цянь так характеризует порядки, установившиеся в империи Цинь: «Преобладали твердость, решительность и крайняя суровость, все дела решались на основании законов, считалось, что только жестокость и угнетение без проявления человеколюбия, милосердия, доброты и справедливости могут соответствовать пяти добродетельным силам. До крайности усердствовали в применении законов и долго никого не миловали». Жестокие порядки встретили порицание со стороны конфуцианцев. Их проповеди гуманности и человечности, их постоянная апелляция к старине, где они находили много примеров для осуждения жестокости Цинь Шихуанди, раздражали императора. И в 213 г. до Р.Х. он издал указ о сожжении всех старинных хроник за исключением циньских анналов. Было приказано подвергать публичной казни всех тех, кто на примерах древности осмелится порицать современность. Всех, у кого обнаруживали запрещенные конфуцианские книги, отправляли на каторжные работы. На основании этих указов только в столице было казнено 460 видных конфуцианцев. Многие другие кончили свою жизнь, не выдержав тяжелого труда на строительстве Великой китайской стены.
    Однако империя Цинь не пережила своего создателя. Тотчас после его смерти в стране началось мощное восстание. С приходом в 206 г. до Р.Х. к власти новой Ханьской династии учение Конфуция опять возродилось. В 174 г. до Р.Х. сам император принес жертву на могиле Учителя, и с тех пор Конфуций был официально провозглашен величайшим мудрецом нации и посланником Неба. При императоре У-ди (140–87 гг. до Р.Х.) конфуцианство сделалось официальной государственной идеологией и оставалось таковой вплоть до 1911 года. Впрочем, следует отметить, что конфуцианство, ставшее господствующей догмой китайской империи, существенно отличалось от проповеди Конфуция. К этическим положениям были добавлены космологические спекуляции, восходившие к даосизму и некоторым другим натуралистическим учениям, и всей этой смеси были приданы черты религии. Небо стало фигурировать как божество, обладающее моральным сознанием и внимательно следящее за всем, что происходит на земле. Последним шагом к оформлению конфуцианства как религии стало обожествление Конфуция. В честь «совершенного мудреца» начали строить храмы, читать молитвы, святыней стала его гробница. В 59 году до Р.Х. император Минди издал декрет об официальном жертвоприношении Конфуцию во всех учебных заведениях страны.

Джон Нокс — основоположник шотландской пресвитерианской церкви и «некоронованный глава шотландских протестантов» — родился около 1505 г. в бедном семействе в селении Джиффорд, близ Гаддингтона. Образование он получил в шотландских университетах Глазго и Сент-Эндрюса, после чего преподавал в Сент-Эндрюсе философию. Еще до канонического возраста Нокс был рукоположен в сан священника, но карьера его в этом качестве продолжалась совсем недолго. В то время церковь представляла в Шотландии значительную политическую и экономическую силу.
    Считается, что в руках духовных лиц находилось до половины всех шотландских земель. Прелаты имели перевес в парламенте и занимали важнейшие государственные должности. Однако выгоды исключительного положения были ими весьма дурно использованы. Шотландское духовенство отличалось испорченностью нравов и даже распущенностью. Многие прелаты жили вдали от своих епархий и аббатств, предавались пиршествам, охоте и без всякого стыда наделяли своих незаконных детей богатыми доходными статьями. И мирское и монастырское духовенство пребывало в варварском невежестве. Вследствие этого авторитет церкви пал чрезвычайно низко, и когда идеи Реформации стали проникать в Шотландию, они нашли здесь благоприятную почву. Признаки будущего переворота обнаружились около 1525 г. Тогда парламент под угрозой строго наказания запретил ввоз в страну лютеранских книг. Но эта мера оказалась малодейственной — пришлось прибегнуть к более крутым: арестам и казням. Первым шотландским мучеником за Реформацию стал Патрик Гамильтон, сожженный в Сент-Эндрю в 1528 г. Впрочем, его мужественная кончина только укрепила дух последователей — спустя десять лет к Реформации стало склоняться большинство дворян и горожан.
    Обращение Джона Нокса произошло в ту же пору, в 1530-е гг. Убедившись в правильности протестантской доктрины, он оставил преподавательскую деятельность в Сент-Эндрюсе и нашел убежище на юге Шотландии в качестве домашнего учителя в семействе Дуглас. Следующие десять лет его жизни прошли в полной безвестности.
    Если он и выступал тогда с проповедями, то лишь перед небольшими группами единоверцев. На большее он себя не считал способным и никому не навязывал своих взглядов. Понадобилось сильное внешнее воздействие, чтобы превратить никому неизвестного учителя в народного трибуна. В 1542 г. умер шотландский король Яков V, одобрявший идею реформирования церкви. После него осталась единственная наследница — малолетняя Мария Стюарт. Детство и юность она провела во Франции — на родине своей матери, урожденной герцогини де Гиз. В ее отсутствии регентом стал граф Арран. Поначалу он благосклонно относился к Реформации и даже разрешил свободную продажу Библии в шотландском переводе. Но эта пора религиозного либерализма продолжалась недолго. Во главе шотландской церкви тогда стоял умный и энергичный кардинал Яков Беатон, человек, обладавший выдающимся государственным умом, но слишком ревностный и жестокий католик. Вскоре ему удалось совершенно овладеть доверием регента и отклонить его от протестантского учения. Гонения на реформаторов возобновились. Выдающимся протестантским проповедником в то время был Джордж Визарт, отвративший от католичества многих шотландцев. Беатону удалось добиться его осуждения, и несчастный был в 1546 г. сожжен на костре под стенами кардинальского замка Сент-Эндрюс.
    Эта жестокая расправа побудила протестантов на ответные действия. В следующем году 16 дворян, возглавляемые Норманом Лесли, пробравшись в замок, закололи кардинала кинжалами, а труп его повесили на стену. Сейчас же к смельчакам примкнули соседние дворяне, так что убийство Беатона послужило сигналом к настоящему восстанию. Регент с вспомогательными французскими войсками начал осаду. Среди тех, кто тогда укрепился в Сент-Эндрюсе, был и домохозяин Нокса.
    Таким образом, он тоже оказался в этом замке. Здесь и проявился его дар проповедника. Однажды осажденные собрались на общую молитву. После нее проповедник сказал присутствующим, что среди них также, вероятно, найдутся люди, способные проповедовать. В нынешнее страшное время гонений, продолжал он, всякий человек с сердцем и дарованием священника должен проповедовать. «Разве один из нас, а именно Джон Нокс, не имеет такого дарования и такого сердца? — спросил проповедник, обращаясь ко всем. — В чем же заключается в таком случае его долг?»
    Присутствующие ответили утвердительно: Джон Нокс настоящий проповедник, если он и дальше будет хранить молчание, то к нему следует относиться, как к трусу, в час испытаний покинувшему свой пост. Этот суровый приговор потряс Нокса. Он встал со своего места и пытался оправдаться, но не смог произнести ни слова, — слезы хлынули у него ручьем, и он бросился вон их капеллы. Несколько дней после этого Нокс испытывал крайне тяжелое состояние он чувствовал, как ничтожны были его способности по сравнению с величием новой обязанности. Но постепенно он совладал со своей слабостью и стал для гарнизона замка истинным духовным отцом.
    В конце концов, стесненные превосходящими силами противника, защитники Сент-Эндрюса должны были капитулировать. Вместе с другими пленниками Нокса сослали на французские галеры, перевозившие грузы по реке Луаре. Однажды какой-то офицер или священник поставил перед галерниками образ Богоматери и потребовал, чтобы они поклонились ему. Многие покорно исполнили это требование, но когда очередь дошла до Нокса, он воскликнул: «Матерь Божия, говорите вы? Нет, вовсе не Матерь Божия; это — кусок раскрашенного дерева, приспособленный скорее для того, чтобы плавать, чем для поклонения!» И он бросил икону в реку.
    В 1548 г. по ходатайству английского короля Эдуарда VI Нокс был освобожден из плена и пробыл два года в качестве проповедника в Бервике, куда его назначило английское правительство. Он вполне мог добиться высокого положения в англиканской церкви, однако отклонял все выгодные предложения. Английская Реформация казалась ему совершенно недостаточной. Нокса возмущали бесчисленные пережитки католичества как в богослужении, так и в самом устройстве англиканской церкви. После того как престол перешел к сестре Эдуарда, Марии I, яростной католичке, Нокс в 1554 г. отправился в Женеву. Здесь он вступил в тесные сношения с Кальвином и впервые занялся систематическим изучением богословия.
    Впрочем, даже кальвинизм представлялся Ноксу недостаточно чистой евангелической религией.
    Между тем в Шотландии власть перешла к королеве-матери Марии Гиз. Стараясь добиться хороших отношений с протестантами, она позволила им вернуться из эмиграции. В 1555 г. Нокс возвратился в отечество и стал проповедовать кальвинизм. Бесстрашие, с которым он обличал католическое духовенство и сильных мира, казалось изумительным. В этом отношении он напоминал собой ветхозаветных пророков. Его отличали также нетерпимость и суровая приверженность к истине Господней. На всех, кто не признавал эту истину, он, подобно пророку, обрушивал беспощадный гнев. Введение Реформации Нокс начал с организации местных общин — конгрегации, где богослужение шло по кальвинистскому обряду. Каждый вступавший в общину давал обет не иметь ничего общего с римским идолопоклонством и строго соблюдать Слово Божие, хотя бы это стоило ему жизни.
    Наблюдая за деятельностью Нокса, которая грозила ей полной потерей власти, Мария Гиз должна была вскоре отказаться от своей снисходительности. Гонения на протестантов возобновились. Нокс, осужденный как еретик, вынужден был во второй раз уехать из Шотландии. Обратно он вернулся только в 1559 г., когда взаимоотношения между католиками и протестантами обострились до предела. Страна стояла на грани гражданской войны. Для ее начала протестантам не хватало только вождя. С возвращением Нокса он у них появился. Этот человек был словно создан для того, чтобы проповедовать Реформацию. Он обладал железной волей, твердым характером и при всем этом был совершенно бесчувственен ко всему, что находилось вне его целей и стремлений. Отличаясь сухим и прямолинейным умом, чуждый всяким мистическим стремлениям, властный и нетерпимый, он всегда стремился только к одному — безусловному исполнению Слова Божия в том смысле, в каком он его понимал. Едва вступив на землю Шотландии, Нокс произнес в Перте страстную проповедь о грехе идолослужения. Тотчас после этой речи местные жители бросились разбивать статуи и архитектурные украшения в своем кафедральном соборе. Их примеру последовали шотландцы в соседних городах. Реформационное движение приняло характер народной революции.
    Повсюду шло разрушение монастырей и аббатств. Через несколько дней мятеж распространился на большую часть государства. Множество церквей было опустошено, около 200 монастырей разрушено, повсюду отменялась католическая месса и вводилась литургия Эдуарда VI. Затем началась война с регентшей и католической партией. Протестанты одерживали одну победу за другой и наконец вынудили сторонников королевы, осажденных в Лейте, капитулировать. В июне 1560 г. Мария Гиз умерла. Собравшийся после этого шотландский парламент, к которому перешла реальная политическая власть, объявил об отмене верховенства Римского Папы над шотландской церковью, запретил отправление католической мессы и принял протестантское «Исповедание».
    В том же году состоялся съезд шотландского духовенства. Он принял в дело церковного правления обработанную Ноксом «Дисциплинарную книгу». Церковная реформа в Шотландии прошла по кальвинистскому образцу. Иерархия отменялась. Все пасторы считались равными. Управление в каждой общине переходило к выборной пресвитерии (церковному собранию), состоявшему из пасторов и мирян-старейшин.
    Высшую власть в церкви должна была представлять Генеральная ассамблея, образованная на тех же началах. Орган, алтари, распятие, иконы, свечи, четки и другие символы католического богослужения безусловно отменялись. Новая церковь получила название пресвитерианской. Она заняла господствующее положение в южных и центральных графствах Шотландии. На севере страны, где Реформация свершилась скорее руками лордов, чем народа, перемены не были столь радикальными — здесь сохранились епископы, подчинившиеся в дальнейшем королевской власти.
    После низвержения католичества, Ноксу было предоставлено первое проповедническое место в новой церкви — в Эдинбурге. Подобно Кальвину в Женеве, он повел упорную войну против легкости нравов в столице и всяких увеселений. Успехи его в этом направлении оказались скромнее, чем у его женевского собрата, но тому были свои причины. В 1561 г. в Шотландию после многолетнего отсутствия вернулась королева Мария Стюарт. Худшего соседства для Нокса трудно было вообразить. Мария была женщиной красивой и умной, но мелочной, чувственной и суетной. Она обожала светские удовольствия и не скрывала своих католических симпатий. Естественно, что Нокс сразу встал в оппозицию к молодой королеве. Вместо приветственной речи он встретил Марию памфлетом «Первый трубный звук против чудовищного управления царства женщин», в котором называл шотландскую королеву «новой Иезавелью».
    Стараясь смягчить этого непримиримого старца, Мария пригласила его во дворец к обеденному столу. Однако Нокс отказался. «Приходите лучше в церковь послушать моих проповедей, если желаете обратиться на путь истинный», — отвечал он. Все свои проповеди Нокс отныне заканчивал одной и той же фразой, обращенной к народу: «Боже! Избави нас от тирании и блудницы!» Встречаясь с королевой, Нокс обычно обращался с ней цинично и грубо, читал ей в глаза наставления и часто доводил ее до болезненных припадков. Он был постоянным укором для веселого и далеко не безупречного (даже по понятиям католической морали) королевского двора.
    Пишут, что, возвращаясь однажды из кабинета королевы, Нокс встретил множество роскошно одетых придворных дам и сказал им: «Как вы красивы теперь, а ведь будет время, когда тела ваши станут грязью, а нежные души окажутся в когтях чертей!» Эту и ей подобные выходки сурового кальвиниста придворным приходилось безропотно сносить.
    В 1567 г., после низложения Марии Стюарт и бегства ее в Англию, власть в Шотландии перешла к ее малолетнему сыну Якову VI. Отношения Нокса с придворной партией не стали после этого лучше. В конце концов враги добились его удаления из Эдинбурга. Обратно на свой пост он вернулся только в 1572 г., незадолго до смерти. Говорят, что в последнюю минуту жизни, когда он уже не мог говорить, его спросили. «Надеетесь ли вы?» (Подразумевалось: на свое избранничество и спасение). В ответ Нокс поднял палец, указал им вверх и так скончался.

Конфуций открывает собой эпоху непревзойденного расцвета мысли, ту эпоху, когда были заложены основы китайской культуры. Вопреки распространенному мнению, его нельзя считать основателем религии в строгом смысле этого слова. Хотя его имя часто упоминают рядом с именами Будды и Зарауштры, на самом деле вопросы веры занимали в мировоззрении Конфуция незначительное место. В его облике также не было ничего сверхчеловеческого, и он сохранился в источниках без всяких мифологических прикрас — в жизни Конфуций был удивительно прост и даже прозаичен.
    И, тем не менее, этот человек наложил неизгладимую печать на всю культуру и дух своей страны и авторитет его среди соотечественников всегда был непоколебим. Чем же можно объяснить удивительную силу и обаяние его учения?
    Конфуций жил за три с лишним столетия до объединения страны, в эпоху, когда Китай занимал лишь незначительную часть современной территории. В традиционной историографии считается, что в это время страной управляла династия Чжоу (1122–249 гг. до Р.X.), но на самом деле чжоуский ван, носивший титул «сын Неба», обладал авторитетом, но не властью. Он лишь исполнял ритуальные функции как священное лицо, которому Небо доверило управление Поднебесной. В действительности Китай был разделен на множество царств и княжеств, как крупных, так и совсем незначительных. В одном из них — небольшом царстве Лу, на востоке Китая — Конфуций родился и провел почти всю жизнь. Согласно преданиям, отцом его был воин Шулян Хэ, уже имевший девять дочерей, рожденных ему первой женой, и калеку-сына от второй жены. Не оставляя надежды заполучить полноценного потомка мужского пола, чтобы было кому приносить поминальные жертвы предкам, Шулян Хэ в 70 лет взял третью жену, 16-летнюю Чжэнцзай. 22 сентября 551 года до Р.X., в день осеннего равноденствия, у нее родился мальчик — здоровый, но не очень пригожий на вид. Как писал во II в до н э историк Сыма Цянь «на макушке у него была выпуклость и поэтому его прозвали Цю («холм»)». В двухлетнем возрасте маленький Цю лишился отца, а через 14 лет умерла его мать. Вскоре после ее смерти он был приглашен на службу в дом аристократа Цзи. Первой должностью Конфуция стала служба мелким чиновником при зерновых амбарах. Затем он поступил в другой аристократический дом, где, по его словам, «разводил скот и смотрел за тем, как он плодится». В 27 лет, благодаря знанию ритуалов и музыки, он был принят на службу в главную кумирню помощником при совершении жертвенных церемоний. «В тридцать лет я встал на ноги», — говорил позже Конфуций. Постепенно, благодаря своей учености, он стал заметной фигурой в царстве Лу, правитель которого Чжао-гун приблизил его к себе и стал приглашать на приемы. Совершенствуя свое образование, Конфуций все время стал посвящать систематизации чжоуских ритуальных танцев, сбору народных песен, составлению и редактированию исторических рукописей, а главное, любимому делу — преподаванию.
    Перешагнув сорокалетний рубеж, он решил, что имеет моральное право учить взрослых людей. «В сорок лет, — вспоминал Конфуций, — я перестал сомневаться». Набирая себе учеников, Учитель руководствовался принципом «ю цзяо у лэй» («образование не признает различий по происхождению»), но это не означало, что каждый мог стать его учеником, так как Конфуций отказывался тратить время и силы на недоумков. «Давай наставления только тому, кто ищет знаний, обнаружив свое невежество. Обучай только тех, кто способен, узнав один угол квадрата, додуматься до трех остальных», — говорил Конфуций. В школу приходили люди разного положения и возраста, часто это были отцы вместе с сыновьями. Занятие это не приносило Конфуцию больших доходов бедные ученики иногда расплачивались только связкой сушеного мяса. Но слава Учителя росла с каждым годом. Многие ученики Конфуция стали занимать видные государственные посты в различных царствах Вспоминая о Конфуции, они писали «Учитель был ласков, но тверд, преисполнен достоинства, но не высокомерен, почтителен, но спокоен». Как знак особой, необыкновенной судьбы воспринимали они внешность Учителя массивный лоб, длинные уши, вздернутую верхнюю губу, выпученные, чуть белесые глаза. В своих воспоминаниях ученики всегда подчеркивали приверженность Учителя повседневным ритуалам, так «будучи один у себя в доме, он не сидел там, где обычно располагались гости», не отвечал поклоном на подарки, которые не были предписаны церемониалом, даже если ему дарили целый экипаж. Всего же Конфуций точно исполнял 300 обрядов и 3000 правил приличия.
    Приступая к обучению, Конфуций не обещал дать своим ученикам какое-то высшее сокровенное знание. Все, о чем он говорил, не выходило за границы литературы, истории и этики. Иногда у учеников даже возникала мысль, что наставник скрывает от них какие-то тайны. Но Конфуций решительно отвергал такие предположения и не раз повторял, что высказал все, о чем размышлял. Когда его называли проповедником какой-то новой доктрины, он горячо протестовал против этого и говорил: «Я толкую и объясняю древние книги, а не сочиняю новые. Я верю древним и люблю их». И это была правда. Практические земные задачи занимали Конфуция прежде всего. Он не забрался вопросами о смысле жизни, о Боге, о бессмертии. Его не волновали тайны природы и трагичность человеческого существования. Главным для него было найти путь к спокойному процветанию общества. Впрочем, это не означало, что Конфуций отрицал высшее начало. Оно его просто мало интересовало, ибо казалось чем-то далеким и абстрактным. «От учителя, — говорится в книге «Лунь Юй», — можно было слышать о культуре и о делах гражданских, но о сущности вещей и Небесном Пути от учителя нельзя было услышать». Вся его религиозность сводилась к требованию соблюдения обрядов.
    Однако этим обрядам он не придавал никакого мистического значения. Конфуций сторонился всякой таинственности, всего непонятного. Молитвы он не считал необходимыми, потому что представлял себе Небо в виде некой безликой Судьбы. «Небо безмолвствует», — говорил он. Этими словами констатировалась очевидная для него истина, что Небо никак не проявляет себя в жизни людей. Точно так же он не любил упоминать о духах и тайных силах. На вопрос, существует ли бессмертие, Конфуций уклончиво отвечал: «Мы не знаем, что такое жизнь, можем ли мы знать, что такое смерть?» И, тем не менее, культ имел в его глазах первостепенное значение, так как он видел в нем часть всеобщего нравственно-политического порядка.
    Подобно Пифагору и Сократу Конфуций не оставил письменного изложения своего учения. Но друзья и последователи мудреца записали его высказывания в книге «Лунь Юй» — «Суждения и беседы». Она представляет собой сборник отдельных афоризмов Учителя, составленный без всякой системы. Слова Конфуция перемежаются в нем со словами учеников, которых в трактате упоминается 22, но Сыма Цянь сообщает о том, что их было «свыше трех тысяч». Наиболее прилежные обычно фиксировали высказывания учителя, чтобы в беседе выяснить непонятное, тем более что на вопросы, многократно повторяющиеся, Учитель почти всегда давал различные ответы. В трактате постоянно ощущается работа мысли, бьющейся над решением основных вопросов человеческой жизни и отношения к людям, к ним Конфуций подходит вновь и вновь с разных сторон, каждый раз предлагая новый аспект решения. В последующие века «Лунь Юй» был необычайно популярен в Китае, его текст, вплоть до каждого иероглифа, знал каждый мало-мальски образованный человек.
    Трактат сыграл огромную роль в формировании национального характера китайцев.
    Все проблемы, к которым обращался Конфуций, касались человека и человеческих отношений. Он учил, что люди могут осуществить свои высокие стремления, если будут неуклонно следовать Дао — вездесущему Пути. (В понятие Дао Конфуций, в отличии от Лао-цзы, вкладывал комплекс идей, принципов и методов, с помощью которых он собирался направить человека на путь истинный, а также управлять им и воздействовать на него.) Это означало, что каждый человек независимо от его происхождения должен стремиться стать благородным мужем, которому дано постичь Дао. А благородный человек обязательно должен быть наделен началом «вэнь», под которым Конфуций понимал культурность. Но одной культурности недостаточно.
    Помимо «вэнь» Конфуций, разрабатывая свое учение, впервые вводит в китайскую этику понятие «жэнь» — гуманность, или человеколюбие, которому суждено было стать центральной концепцией его учения. Гуманность, согласно Конфуцию, не есть условность, это выражение подлинной природы человека. Каждый, кто захочет, может ее достигнуть, ибо сущность гуманности проста. Она сводится к тому, чтобы не делать другим того, чего не желаешь себе. Этот всеобщий нравственный закон Конфуций не связывал ни с какими сверхчеловеческими истоками. Для него он являлся не столько божественной заповедью, сколько отражением естественных свойств человека. Он верил в то, что человек по природе больше склонен к добру, чем ко злу, и надеялся победить зло силой своей проповеди. Благородный человек не расстается с человечностью «жэнь» ни в спешке, ни в минуты опасности. «Если же он откажется от человечности, то как можно считать его благородным?» — говорил Конфуций. Усовершенствуя себя, человек должен обуздывать свои страсти и порывы, живя в согласии с принципами Порядка и Середины (чжун-юн). Середина — это идеальное состояние общества и его членов. Она достигается умеренностью во всем, обдуманностью поступков, неторопливостью и педантичным исполнением правил.
    На основании концепции благородного человека Конфуций строил свою модель общества и человеческих отношений. Чтобы сосуществовать вместе, говорил он, люди должны усвоить общую для всех мораль, которую он обобщил в пять добродетелей: мудрость, гуманность, верность, почитание старших и мужество. Отношения в обществе должны строиться по принципу семейных. В то время в Китае зарождалась политическая философия, которая привела к созданию школы Законников (в западной литературе их обычно называют легистами). Согласно их доктрине, возродить государство можно лишь при помощи законов, соблюдение которых необходимо поддерживать жестокими репрессиями. Конфуций хорошо понимал, что такой чисто внешний подход никогда не приведет к улучшению общества. «Если руководить народом посредством законов, — говорил он, — и поддерживать порядок посредством наказаний, то хотя он (народ) и будет стараться избегать их, но у него не будет чувства стыда». Конфуций, напротив, считал очень важным, что человек должен научиться без всяких наказаний следовать установленным правилам поведения. В его собственной модели построения общества законам не было места.
    Управление государством, говорил он, будет успешным только тогда, когда оно строится на правилах этикета — «ли». Каждый человек, по его мнению, обязан был вести себя в строгом соответствии с занимаемым положением. «Государство процветает, — говорил он, — когда государь бывает государем, подданный — подданным, отец — отцом, сын — сыном». Конфуций обещал каждому осязаемое земное счастье, но взамен требовал от человека, чтобы он добровольно признал себя лишь частью исправного государственного механизма. В таком обществе не могло быть конфликта, ибо каждый исполнял в нем свой долг. Значение «ли» имело сложный и всеобъемлющий характер; в него входили: человеколюбие (жэнь), сыновняя почтительность (сяо), честность и искренность, постоянное стремление к внутреннему самосовершенствованию, вежливость и т. д. Принцип сыновней почтительности «сяо» выносился Учителем за рамки семьи и вводился в модель государства. Конфуций постоянно подчеркивал, что государство — это та же семья, только большая. Человек, изучающий правила «ли», должен был незаметно воспринять заложенную в них идею естественного перехода от отношений младших и старших к отношениям низших и высших. Правителю, соблюдающему «ли», Конфуций обещал легко управляемый народ: «Когда верхи чтят ритуал, никто из простолюдинов не посмеет быть непочтительным. Когда верхи чтят долг, никто из простолюдинов не посмеет быть непокорным. Когда верхи любят доверие, никто из простолюдинов не посмеет быть нечестным». Но где найти образец для такого общества? Разумеется, в древних писаниях. Если люди станут подражать древним во всем: и в одежде, и в обычаях, и в нравственности, — то цель будет достигнута. Конфуция можно назвать певцом древности, ибо он был первым, кто фактически создал не только культ древности, но и ориентировал свою модель государства в прошлое. По замыслу Конфуция, выраженному в книге «Шу цзин», идеальное прошлое должно играть роль идеального будущего. Учитель не разрабатывал четкой и подробной схемы управления государством, этим занялись впоследствии легисты. Но ряд принципиальных идей Конфуция стали в дальнейшем фундаментом китайской государственности.
    Когда Учителю исполнилось 50 лет, он счел, что пришло время проверить на практике свои наблюдения и теоретические разработки, и решил попытать счастья на административном поприще «Лишь в пятьдесят познал я веление Неба», — вспоминал Конфуций. Луский князь поставил Конфуция управлять территорией Чжунду. Всего за один год он навел там порядок, за что получил титул да coy — высший чиновник.
    После этого в его ведение попали все уголовные и политические преступления, фактически же он стал ближайшим политическим советником правителя. Когда в 499 г. до Р.Х. состоялась важная встреча луского князя с правителем царства Ци, организатором церемониала выступил Конфуций. Благодаря его советам во время длительных и упорных переговоров правитель Ци вернул многие из захваченных прежде земель. Видя политические и административные способности Конфуция, князь назначил его сян го — первым советником. На этом посту он проявил себя как человек очень справедливый, поступающий всегда соответственно своим убеждениям.
    Однако, когда Конфуцию исполнилось 60 лет, он отказался от должности и покинул царство Лу, так как был оскорблен легкомысленным поведением правителя. (Получив в подарок от царства Ци восемьдесят юных танцовщиц, тот все свое время стал проводить в их обществе, забросив дела и не принимая сановников.) Об этом времени Конфуций сказал: «Лишь в шестьдесят я научился отличать правду от неправды».
    Следующие 13 лет Конфуций вместе с учениками провел в постоянных путешествиях, объехав 10 царств Китая, но нигде не смог занять высоких постов. За годы скитаний его учение приобрело законченность, но ни один из правителей не решился использовать его на практике. Вернувшись в Лу, Конфуций еще некоторое время преподавал в своей школе. Последние годы его жизни были омрачены смертями единственного сына Бо Юя и любимого ученика Янь Юаня, преемника и главной надежды Учителя. По легенде, незадолго до своей кончины Конфуций призвал ученика Цзы-Гуна и сказал ему: «Все кончено! Никто в целом мире так и не понял меня..
    Кто после моей смерти возьмет на себя труд продолжать мое учение?» Скончался Учитель в возрасте 73 лет (в 479 году до Р.Х.).
    Он умер за 350 лет до того, как конфуцианство стало государственной идеологией централизованной китайской империи. Процесс этот занял много времени. Сначала необходимо было детально разработать учение, добиться его распространения в стране, что и было с успехом исполнено последователями Конфуция. Немало способствовало росту авторитета конфуцианства его борьба с легизмом. В середине III столетия до Р.Х. Китай был объединен императором Цинь Шихуанди, который в своей деятельности стал руководствоваться учением Законников.
    Он создал мощную империю, управление которой осуществлялось огромной армией чиновников, подотчетных центральной власти. Были проведены земельная реформа, реформа письменности, военные преобразования. Повсюду вводился строгий порядок.
    Все уравнивались перед грозным сводом законов, беспощадно каравшим за малейший проступок. Историк Сыма Цянь так характеризует порядки, установившиеся в империи Цинь: «Преобладали твердость, решительность и крайняя суровость, все дела решались на основании законов, считалось, что только жестокость и угнетение без проявления человеколюбия, милосердия, доброты и справедливости могут соответствовать пяти добродетельным силам. До крайности усердствовали в применении законов и долго никого не миловали». Жестокие порядки встретили порицание со стороны конфуцианцев. Их проповеди гуманности и человечности, их постоянная апелляция к старине, где они находили много примеров для осуждения жестокости Цинь Шихуанди, раздражали императора. И в 213 г. до Р.Х. он издал указ о сожжении всех старинных хроник за исключением циньских анналов. Было приказано подвергать публичной казни всех тех, кто на примерах древности осмелится порицать современность. Всех, у кого обнаруживали запрещенные конфуцианские книги, отправляли на каторжные работы. На основании этих указов только в столице было казнено 460 видных конфуцианцев. Многие другие кончили свою жизнь, не выдержав тяжелого труда на строительстве Великой китайской стены.
    Однако империя Цинь не пережила своего создателя. Тотчас после его смерти в стране началось мощное восстание. С приходом в 206 г. до Р.Х. к власти новой Ханьской династии учение Конфуция опять возродилось. В 174 г. до Р.Х. сам император принес жертву на могиле Учителя, и с тех пор Конфуций был официально провозглашен величайшим мудрецом нации и посланником Неба. При императоре У-ди (140–87 гг. до Р.Х.) конфуцианство сделалось официальной государственной идеологией и оставалось таковой вплоть до 1911 года. Впрочем, следует отметить, что конфуцианство, ставшее господствующей догмой китайской империи, существенно отличалось от проповеди Конфуция. К этическим положениям были добавлены космологические спекуляции, восходившие к даосизму и некоторым другим натуралистическим учениям, и всей этой смеси были приданы черты религии. Небо стало фигурировать как божество, обладающее моральным сознанием и внимательно следящее за всем, что происходит на земле. Последним шагом к оформлению конфуцианства как религии стало обожествление Конфуция. В честь «совершенного мудреца» начали строить храмы, читать молитвы, святыней стала его гробница. В 59 году до Р.Х. император Минди издал декрет об официальном жертвоприношении Конфуцию во всех учебных заведениях страны.

Итогом богословских споров IV в стало признание догмата о том, что во Христе действительно совершилось великое единение Бога и человека. Однако, оставалось неясным одно очень важное обстоятельство как должно мыслить и понимать единство Богочеловеческого Лика? Возникал вопрос когда Дева Мария родила Еммануила, Богочеловека, пришедшего спасти род человеческий, то кого, собственно, родила она — человека или Бога? И если она родила и того и другого, то в каком отношении находились между собой два естества — божеское и человеческое — в ее сыне Иисусе»? Никейский собор 325 г определил догмат пресвятой Троицы и единосущность Трех Божественных Лиц, но относительно тайны Боговоплощения он не входил в подробное и обстоятельное обсуждение. В его символе веры об этом было сказано только то, что «Иисус Христос, единородный Сын Божий, сошел с неба для нашего спасения, воплотился, и вочеловечился, и пострадал, был погребен и воскрес в третий день». Эта общая формула таила в себе много частных вопросов, которые Никейский собор ни счел нужным поднимать Неясность в этом важном вероопределении и стала причиной появления несторианской ереси.
    Ересиарх несторианства — Несторий родился в маленьком городке Германикии, той части Сирии, где протекает Евфрат. Происхождение Нестория было довольно темное и даже низкое. Впрочем, он рано оставил свою родину, перебрался в Антиохию и там принялся за учебу под руководством Феодора Мопсуетского. В дальнейшем он считался одним из самых лучших и блестящих воспитанников местной риторической школы. По окончании обучения Несторий удалился в монастырь Евпрепия, находившийся в нескольких милях от Антиохии, чтобы там в тишине уединения изучать творения отцов и приучать себя к началам монашеской жизни. Это был обычный в то время искус для тех, кто предназначал себя служению церкви и проповеди. Но Несторий не любил ни умерщвления плоти, ни лишений бедности, и он поспешно отбросил их от себя, как только получил возможность вернуться в город. При поступлении его в клир антиохийский архиепископ возложил на Нестория обязанность поучения верующих, — должность, которую прежде занимал Иоанн Златоуст и в которой он прославился. Несторий также вскоре приобрел известность, ибо от природы обладал всеми необходимыми для проповедника внешними данными величавой осанкой, полным и звучным голосом и природным даром — словом. Слава его в конце концов дошла до Константинополя, и после смерти константинопольского архиепископа Сисиния, император Феодосии II обратился к Несторию с просьбой занять опустевшую кафедру.
    Рукоположение нового архиепископа состоялось в апреле 428 г в большой константинопольской базилике, в присутствии императора Феодосия, императрицы Евдокии, сената и толпы народа. Человек гордый и тщеславный, Несторий стал часто посещать дворец и вскоре сделался настоящим царедворцем любил пышность, почести и вошел в полное доверие к императору. Он нравился также императрице Евдокии, и только строгая сестра Феодосия — Пульхерия, которая в те годы фактически правила империей, отнеслась к нему настороженно.
    Едва заняв архиепископский престол, Несторий начал гонения на еретиков, прежде всего на ариан. Их часовню, находившуюся за стенами столицы, он приказал разрушить. Ариане сначала отчаянно защищали свой храм, а потом подожгли его.
    Пламя перекинулось на соседние здания и истребило целый квартал. Вслед за арианами точно так же были изгнаны номиане, валентиниане, монтанисты и маркиониты.
    Многие современники осудили Нестория за эту смуту, а один из них, Кассиан, иронически писал «Несторий заблаговременно принял меры, чтобы не существовало на свете других ересей, кроме его собственной».
    Еретические воззрения Нестория открылись совершенно неожиданно. Однажды один из близких архиепископу людей, пресвитер Анастасий, говорил поучение к народу в присутствии самого Нестория и вдруг, остановившись на минуту, как бы для того, чтобы сделать своим слушателям важное предостережение, сказал. «Остерегайтесь называть Деву Марию Матерью Божией, Богородицей. Мария была человек, а от человека не может родиться Бог». При этих словах, противоречивших вере и учению константинопольской церкви, среди слушателей поднялся сильный шум. Архиепископ встал со своего места и сказал «Анастасий прав; не нужно более называть Марию Матерью Божией, Богородицей; она мать только человека, человекородица». В течение нескольких дней в Константинополе только и было разговоров, что о сцене, происшедшей в церкви, и об учении, которое проповедовал новый архиепископ. Много спорили об этом и при дворе Император не знал, как ему поступить. Наконец Несторию было велено объясниться перед собранием народа. Архиепископ согласился, отложив однако свое выступление до 25 декабря, праздника Рождества Христова, более удобного времени для изложения догмата Воплощения нельзя было выбрать. 25 декабря весь город отправился в собор. Несторий, подойдя в своей проповеди к интересующему всех предмету, сказал: «Говорить, что Слово Божие, второе лицо Пресвятой Троицы, имело мать, не значит ли это оправдывать безумие язычников, которые дают матерей своим богам? От плоти может родиться только плоть, и Бог, как чистый Дух, не мог быть рожден женщиной; создание не могло родить Создателя… Нет, Мария не родила Бога, совершившего наше искупление… Мария родила только человека, в котором воплотилось Слово, она родила человеческое орудие нашего спасения. Слово приняло плоть в смертном человеке, но Само оно не умирало, а напротив, воскресило и Того, в Ком воплотилось. Но и Иисус, рожденный Марией, тем не менее и для меня есть в некотором смысле Бог, потому что Он вмещал в себя Бога. Я почитаю храм ради Обитающего в Нем; я почитаю видимого человека ради скрытого в Нем невидимого Бога. Я не отделяю Бога от видимого Иисуса; не разделяю части неразделяемого, разделяю естество, но соединяю поклонение». Свою идею Несторий пояснил еще таким примером: человек состоит из души и тела. Так как от родителей происходит только тело, а душа от Бога, то мать рождает собственно тело, ее можно назвать матерью человека, но нельзя назвать «душеродицею», хотя и несомненно, что она рождает одушевленное существо.
    Слушатели Нестория разделились одни одобряли его, другие осуждали.
    Константинопольский пресвитер по имени Прокл на одном из праздников в честь Богородицы постарался доказать, что такое имя вполне и по истине благоприлично Марии. В своей проповеди он между прочим сказал: «Мы веруем, что Христос не через постепенное восхождение к божественному естеству сделался Богом, но, будучи Богом, по Своему милосердию соделался человеком. Не говорим человек сделался Богом, но исповедуем, что Бог воплотился. Рабу Свою избрал для Себя в матери Тот, Кто по существу Своему не имеет матери… Если бы Христос был Кто-либо особый и Бог Слово — особый, то была бы уже не Троица, но четверица…»
    Проповедь заканчивалась обращением к Несторию: «Не разрывай одежды домостроительства… не раздирай соединения двух естеств, что бы тебе не быть отлучену от Бога». Смелый пример Прокла воодушевил ревнителей православия. Некто Евсевий, константинопольский адвокат, поместил у дверей храма свое воззвание с призывом «заградить путь еретику» и доказывал сходство учения Нестория с еретическим учением Павла Самосатского.
    От этих волнений и раздоров, возмущавших город, не оказался в стороне и императорский дворец. На одной его половине, где жил император, Несторий торжествовал — здесь никто не смел называть Марию Богородицей. Феодосий, которому архиепископ сумел представить и разъяснить несообразность этого наименования, был первым его сторонником. За ним, кто как мог, старались быть или казаться несторианами все придворные. Но на другой половине дворца, где жила сестра императора Пульхерия, положение было совершенно иное: здесь имя Нестория произносили с ужасом и едва терпели его присутствие.
    Нападки Нестория на Марию были только следствием его общего взгляда на природу Христа. Главное же понятие его вероучения состояло в том, что во Христе Божество и человек существовали по отдельности — каждое в своих свойствах, в своей ипостаси. Причем человеческое во Христе было настолько полно, что могло жить и развиваться как бы само по себе, вне зависимости от Божества. Отсюда видно, что человек Иисус являлся для Нестория не Богом в полном смысле этого слова, а только «храмом» для «живущего в нем Господа» или «сосудом» Божества.
    Соединение «лиц» Божества и человека в Христе Несторий определял как обмен и взаимообщение, как «взаимное пользование образами»: Бог Слово приемлет «лицо» человека и сообщает человеку свое «лицо». «Бог воплотился в человека, — писал Несторий, — и сделал его лицо Своим собственным лицом», принял в Себя «лицо» виновной природы. В том и состоит безмерность Божественного снисхождения, «что лицо человека становится Своим для Бога, и Он дает человеку Свое лицо» Божество пользуется лицом человека, а человек — лицом Божества. В этом смысле можно говорить о вселении Божества, о восприятии человечества. Человеческая природа выступает тогда как орудие Божества, как Богоносная по существу, ибо в Христе мы прежде всего исповедуем скрытого Бога.
    Единство двух естеств в Христе есть относительное, развивающееся. В детстве и юности Он не творит чудес и не имеет власти учить. Только после крещения и искушения в пустыне, возвысившись душою к Богу, Иисус окончательно приводит Свою волю в согласование с волей Бога. И лишь тогда Он получает власть и силу. Иными словами, «когда Он закончил подвиг собственного совершенствования среди всяческих искушений, Он начинает действовать ради нас», ибо Ему мало было собственной победы. При таком понимании природы Спасителя Несторий отчетливо противопоставлял имена: Бог Слово и Иисус Христос, смешивать которые он считал невозможным, так как этим смешиваются самые природы, каждая из которых имеет собственные свойства. Например, можно ли говорить о смерти Бога Слова? Несторий отвечал отрицательно и писал: «Если ты прочтешь весь Новый Завет, ты не найдешь там, чтобы смерть приписывалась Богу Слову, но только Христу…». То же самое в отношении рождения. Можно ли говорить о рождении Бога Слова, совечного Отцу?
    Мария никак не может считаться Богородицей. Она — Христородица, человекородица, на крайний случай — Богоприимица, ибо она родила Того, в Ком Бог. Бог «сошел с неба», «воплотился», но не родился от Марии. (Возникает вопрос: если Спаситель был для Нестория только человеком, хотя и соединенным с Богом, то что же в таком случае он понимал под спасением? Это не совсем ясно, но очевидно, что об обожении человека, как религиозном идеале, Несторий не мог и не решался говорить).
    Волнения и смуты, возбуждаемые новым учением, не ограничились одним Константинополем. По мере того как Несторий произносил свои беседы в разъяснение и оправдание своего учения, они немедленно публиковались и рассылались по всем направлениям, и повсюду, куда они доходили, возникали такие же горячие споры и раздоры, как в столице. В Антиохии и вообще в Сирии очень многие приняли сторону Нестория. Но в Александрии и в Риме несторианство встретило сильное противодействие.
    Главным оппонентом Нестория вскоре стал Кирилл, архиепископ александрийский, написавший несколько обстоятельных посланий с опровержением несторианства. В послании, адресованном лично Несторию, Кирилл, разбирая тайну Боговоплощения, писал: «Мы не говорим, что естество Слова, изменившись, стало плотью, ни того, что Оно преложилось в целого человека, состоящего из души и тела, но говорим, что Слово, соединив с Собою в единстве лица тело, одушевленное разумною душою, неизреченно и непостижимо для нашего ума стало человеком, сделалось сыном человеческим, не волею одною и благоволением, не восприятием только лица, а говорим, что естества, истинно соединенные между собой, хотя различно, но в соединении обоих этих естеств есть один Христос и Сын. Это мы представляем не так, что в этом соединении уничтожается различие естеств, но Божество и человечество, при неизреченном и неизъяснимом соединении, пребыли совершенными, являя нам единого Господа Иисуса Христа и Сына. Сущий и рожденный от Отца прежде веков по плоти родился и от жены… не так, что прежде родился от Св. Девы простой человек, а после сошел на него Бог Слово, но Слово соединилось с плотью в самой утробе, родилось от плоти, усвоив Себе плоть, с которой родилось…
    Таким образом, мы исповедуем Христа единым и Господом не так, как бы мы поклонялись Слову и вместе с тем поклонялись еще какому-то человеку, но поклоняемся единому и тому же…» Отсюда следовало, что все совершенное Богочеловеком, все факты земной жизни Христа не следует приписывать Божеству или человеку в отдельности, но обоим природам вместе в их гармоническом сочетании.
    Христос есть единственный центр всей жизни Богочеловека, а потому Его страдания есть собственные страдания Бога Слова, потому что страдала Его Собственная плоть, хотя Бог Сын по божеству Своему бесстрастен. Разбирая далее приведенный выше пример Нестория о человеческой душе и теле, Кирилл писал, что человек, конечно, состоит из души и тела, но это объединение не механическое (то есть нельзя сказать, что живой человек это просто «душа + тело»), но такое объединение, при котором они составляют живое единство. Такое же единство Божественного и человеческого в Богочеловеке Христе.
    Это и другие послания Кирилла раздражали Нестория. Умело действуя при дворе, он старался для борьбы с оппонентами заручиться поддержкой императора. Однако, Феодосий не стал прямо вмешиваться в догматический спор и постановил разрешить его на Вселенском соборе. Согласно его воле третий Вселенский собор открылся в 431 г. в Эфесе. На него съехались представители Александрийской, Иерусалимской и Константинопольской церквей. Долго ждали епископов из Антиохийской митрополии и из Рима. Прождав гораздо более назначенного срока, председательствовавший на соборе Кирилл решил открыть его заседания. Несторий, однако, отказался присутствовать на них до тех пор, пока не соберутся все епископы. Рассмотрев заочно его учение, 200 епископов признали его еретическим и отлучили Нестория от церкви. Между тем прибыли в Эфес сирийские епископы во главе с Иоанном Антиохийским. Они не только не признали решение собора, но, в свою очередь, осудили Кирилла и приняли решение о его низложении. Вскоре приехали легаты из Рима, от тамошнего архиепископа Целестина. Разобравшись в доводах сторон, они присоединились к Кириллу, после чего собор отлучил от церковного общения самого Иоанна с сирийскими епископами.
    Видя, что пожар церковной смуты усиливается с каждым днем, император Феодосии велел взять под стражу и Кирилла, и Нестория, а остальным епископам соединиться и найти какое-либо примеряющее решение. Но примирение не состоялось. Узнав о заключении Кирилла, монахи константинопольских монастырей во главе с архимандритами Далмацием и Евтихием с пением псалмов, с горящими светильниками и при многочисленном стечении народа отправились к дворцу императора и стали просить Феодосия, чтобы тот освободил Кирилла и подтвердил определения собора относительно Нестория. Эта демонстрация произвела на императора сильное впечатление, и он стал с этого времени решительнее поддерживать православных епископов. Низложенного Нестория отправили обратно в его антиохийский монастырь, а на его место поставили архиепископом Максимилиана.
    Сирийские епископы, после отъезда из Константинополя, собрали в Антиохии поместный собор, на котором было выработано более точное исповедание веры. В нем говорилось, что Господь Иисус Христос совершенный Бог и совершенный человек и что на основании неслитного в нем единения Божества и человечества Пресвятая Дева Мария может быть названа Богородицей. Кирилл, когда ему переслали это исповедание, нашел его православным и подписался под ним. Таким образом, церковный мир был восстановлен.
    Судьба Нестория после его низложения была печальной. Поначалу его заключение в монастыре Св. Евпрепия близ Антиохии было прикрыто знаками почтения. Но 435 г.
    Иоанн Антиохийский подал в столицу представление, что Несторий настаивает на своем богохульстве и совращает многих от веры. Вследствие этого издан был указ о том, чтобы все книги ересиарха были сожжены, а все собрания несториан — закрыты.
    Самого Нестория приговорили к ссылке сначала в Петру (уединенный город на границе с Аравией), а потом в Великий оазис на самом краю Ливийской пустыни.
    Место это, окруженное океаном раскаленных песков, обыкновенно служило местом заключения для опасных государственных преступников. Спустя несколько лет на оазис совершили набег кочевники-блеммийцы. Несторий был захвачен в плен, но потом отпущен, как ни на что не годный старик. С трудом он добрался до византийских владений и сдался приграничному чиновнику. Тот был чрезвычайно обеспокоен грузом свалившейся на него ответственности, старался не спускать с Нестория глаз и постоянно перевозил его с собой с места на место. Утомленный скитаниями, Несторий однажды упал с лошади и сильно ушиб себе бок. В месте ушиба началась гангрена. По свидетельству церковного историка Евагрия, все тело ересиарха подверглось гниению, а язык был изъеден червями. Наконец, в сильнейших мучениях, он в 440 г. испустил дух.
    Но ересь, посеянная Несторием, не умерла вместе с ним. Не все сирийские и месопотамские епископы согласились с исповеданием антиохийского собора.
    Поскольку в византийских владениях несториане подвергались гонениям, они нашли убежище в персидской части Месопотамии. В 499 г. ктесифонский епископ Бабей созвал в Селевкии собор персидских христиан, на котором было формально объявлено об отделении персидской церкви от церкви греко-римской империи. Во главе нее встал католикос. Кроме догматических разностей персидско-несторианская церковь со временем допустила у себя разности в церковном устройстве. Так, здесь был дозволен брак не только священникам, но и епископам. Из Персии несторианство проникло в Индию, где его последователи получили название фомитов (по имени своего учителя Фомы).

Чарлз Рассел — человек, которому обязана своим основанием секта Свидетелей Иеговы, родился в 1852 г. в Питсбурге, штат Пенсильвания, в пресвитерианской семье. Родители его были сильно стеснены в средствах, и в детстве Чарлз смог окончить только несколько классов школы. Однако он много читал, упорно занимался самообразованием и приобрел достаточно широкие познания по разным предметам.
    Кроме того, юноша оказался способным предпринимателем — унаследовав от отца небольшую платяную лавочку, он, спустя несколько лет, сумел организовать дело на широкую ногу, так что торговля стала приносить ему хорошие доходы.
    Впрочем, религия всегда интересовала его больше, чем коммерция. В 16 лет Рассел познакомился с учением адвентистов и попал под сильное их влияние. Переломным в его судьбе стал 1876 г., когда в одном из небольших адвентистских журналов «Глашатай утра» он прочитал пророчество о том, что Христос (пришествия Которого с нетерпением ожидали адвентисты) уже незримо сошел на землю и теперь, никому неизвестный, наблюдает за жизнью людей. Что касается Второго пришествия, то его, согласно этому пророчеству, следовало ожидать в 1878 г. Рассел был так поражен прочитанным, что решил кардинально изменить свою жизнь. Он свернул торговлю и все деньги отдал на поддержку упомянутого журнала. Издатель, довольный его рвением, назначил молодого коммерсанта своим помощником. Это был период самых тесных контактов Рассела с адвентистами. Но когда наступил 1878 г., а ожидаемое пришествие в очередной раз не состоялось, Рассел охладел к их вероучению. В следующем году он основал свой собственный журнал «Сторожевая Башня Сиона». (По сей день это издание остается главным печатным органом иеговистов и выходит два раза в месяц тиражом 13 миллионов экземпляров на 67 языках.)
    Решив самостоятельно вычислить дату Второго пришествия, Рассел обратился к той части книги пророка Даниила, где говорится о семи периодах безумия вавилонского царя Навуходоносора. Эти семь периодов Рассел истолковал как семь пророческих лет по 360 дней. Таким образом он получил период в 2520 дней. Их, подобно Миллеру, он перевел в годы и вывел срок, отделяющий пророчество Даниила от Второго пришествия. Считая, что начало пророчества относится к 607 г. до Р.Х., он вычислил дату конца света — 1914 год. «Окончательное завершение царства этого мира и полное установление Царства Божия будет завершено к концу 1914 г., — писал он. — 1914 год увидит Царство воздвигнутым или прочно установленным на Земле, на руинах современных учреждений». Самостоятельные исследования Священного Писания привели Рассела к некоторым другим выводам, весьма сильно разнившимся с традиционным протестантизмом. Так он отказался от веры в Св. Троицу и стал отрицать божественность Иисуса Христа. Итогом его многолетних библейских штудий стали семитомные «Исследования Писаний». (Первый том вышел в 1886 г., а последний, уже после смерти автора, в 1917 г.) Эти книги имели огромный успех, их общий тираж при жизни Рассела составил 13 миллионов экземпляров.
    Уже в раннюю пору его деятельности вокруг Рассела сложился кружок восторженных последователей (как человек он был очень обаятелен и умел заражать своей верой).
    С 1872 г. он считался «пастором» независимой группы по изучению Библии в городке Аллегейн, штат Пенсильвания. Были у него единомышленники и в других штатах. В 1879 г., после окончательного разрыва с движением адвентистов, Рассел решил создать собственную организацию, прежде всего для реализации издаваемого им журнала. Он обратился за поддержкой к своим последователям, и вскоре несколько сотен добровольцев взяли на себя распространение его изданий по домам. По мере того как росла популярность его книг пророческого и разъяснительного характера, тут и там возникали группы последователей, которые собирались для изучения Библии и пользовались книгами Рассела как учебными пособиями. Формально не являясь единой конфессией, эти маленькие собрания расселистов имели общую цель — поделиться с окружающими истинами, открывшимися им через общего учителя. Вскоре к Расселу стали относить известное пророчество о «бедном и благоразумном рабе» из 24-й главы Евангелия от Матфея, которого перед самым концом света Бог изберет для восстановления утерянных истин первоначального христианства. В 1881 г. Рассел образовал (а в 1884 г. зарегистрировал) «Общество Сионской сторожевой Башни и трактатов», переименованное 1896 г. в «Общество сторожевой башни Библии и трактатов». Оно и стало зародышем Церкви Свидетелей Иеговы. А так как Рассел продолжал накапливать последователей, общество вскоре начало функционировать не просто в качестве издательского агентства, но и как инструмент управления этой растущей общиной единоверцев. В 1909 г. для организации и расширения проповеднической деятельности в различных странах мира главный отдел общества перевели из Пенсильвании в Нью-Йорк, где он и пребывает по сей день (так называемый «Бруклинский центр»).
    После смерти Рассела в 1916 г. его поклонники образовали несколько независимых движений, но большая часть членов Общества пошла за официальным преемником основателя секты Руттерфордом. Чтобы отличить своих последователей от других расселистов, тот назвал их в 1931 г. «Свидетелями Иеговы». Это название очень точно отразило самую суть вероучения секты, которое состоит в том, что имя Бога есть Иегова и именно так следует обращаясь к Нему. (Под этим именем (Яхве) Господь, как известно, впервые открылся Моисею). Само название секты взято из 10 стиха 43-й главы книги пророка Исайи: «А Мои свидетели, говорит Господь, вы и раб Мой, которого Я избрал».
    Преемникам Рассела пришлось кое в чем подкорректировать его учение. Прежде всего это относилось к его главному пророчеству о Втором пришествии в 1914 г. В 1930 г. руководство секты признало: «Весь народ Господа ожидал 1914 год с радостными надеждами. Когда же этот год наступил и прошел, было много разочарования, огорчения и слез, и народ Господа подвергся большому осуждению… потому что много говорил о 1914 годе и о том, что должно было случиться, а пророчества не сбылись». В конце концов было объявлено, что в 1914 г. произошло только незримое возращение Христа, который с этого времени воцарился в Царстве Небесном и начал подготовку к Страшному суду. Однако в основе своей мироощущение современных Свидетелей Иеговы восходит к Расселу. Истинным они считают только такое учение, которое основано непосредственно на Библии. Вследствие этого они отвергают догмат о Троице, принятый Никейским собором. Св. Дух, по их представлениям, это не личность, а сила, исходящая от Иеговы. Поэтому нет никаких оснований представлять его особой ипостасью или лицом Бога. В учении о Боге-Сыне иеговисты в основном следуют общим христианским представлениям, однако категорически отвергают божественность Иисуса Христа. Впрочем, они не считают его и обычным человеком. Жизнь Христа, говорят они, можно разделить на четыре периода: 1. Его пребывание на небе в качестве духовного существа — единородного Сына Бога, «рожденного прежде всякой твари». 2. Его земная жизнь в качестве человека, продолжавшаяся 33 года; в это время Он не был Богом, но только совершенным человеком (смерть Христа на кресте была подлинной физической смертью, а воскресение — только духовным). 3. Его жизнь после Воскресения из мертвых, когда Он воссел по правую руку от Своего Отца в ожидании времени, когда Иегова даст ему царскую власть на небе. 4. Начиная с 1914 г., когда Иисус воистину воцарился в Царстве Небесном. С тех пор Сатана и его демоны сброшены в пределы земли и становятся виновниками все возрастающего горя людей, а Иисус руководит всемирным делом проповеди благой вести о царстве Бога. И ему надлежит царствовать таким образом до тех пор, пока Он «низложит всех врагов под ноги Свои». Затем Он передаст царство Иегове.
    Таким образом, Свидетели Иеговы верят, что мы живем в эпоху, когда на небе уже нет Сатаны и его демонов. Там безраздельно царствуют Христос и Иегова, но на земле с усиленной яростью властвует дьявол. В Апокалипсисе это время характеризуется следующими словами: «Веселитесь небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! Потому что к вам сошел дьявол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени». Современная эпоха — это «последние дни» человеческой истории, в течение которых на земле происходит отделение одних людей от других. Свое назначение Свидетели Иеговы видят в том, чтобы нести об этом весть всем живущим. Ибо те, кто примут весть о царстве Бога, войдут в Божий новый мир и будут жить вечно.
    По учению Рассела, полное спасение получат лишь 144 тысячи верных, которые и составят в Царстве Божьем «небесное правительство»; все остальные после своего воскресения и тысячелетней жизни будут подвергнуты Искусителем новому испытанию, и лишь те, кто его выдержит, обретет вечную жизнь; остальные, вместе с Сатаной, будут уничтожены.
    Свидетели Иеговы считают ложным принятое подавляющим большинством христиан учение о бессмертной душе и отвергают молитву за усопших. Объясняется это тем, что Бог, по Своей благости, не может подвергнуть людей вечному мучению. Никаких адских мук нет и не будет. Просто есть люди, которые в день Окончательного суда спасутся и обретут вечную жизнь, и есть такие, которые исчезнут и перестанут существовать. Подобно многим другим протестантским церквам, Свидетели Иеговы отвергают поклонение иконам, изображению святых и кресту. Из всех праздников отмечается только один — поминовение смерти Христа. В настоящее время число последователей этого учения превысило 5 миллионов и продолжает быстро расти. Самая многочисленная община иеговистов в США.