ГДЕ ТВОИ БОГАТСТВА, СТЕНЬКА?

      В июне 1671 года в Гамбурге вышла газета «Северный Меркурий», которая стала бойко раскупаться горожанами. В ней была помещена корреспонденция английского купца Томаса Хебдона, находящегося в далекой России, в Москве. Как очевидец он подробно описал казнь Степана Разина, и сделал это весьма оперативно, послав корреспонденцию в Европу через два часа после того, как палач закончил свою работу. Известив тем самым негоциантов и дипломатов о том, что вновь возобновляется торговля с Россией, Томас Хебдон писал:

      «По всему миру уже, несомненно, разнеслась весть о том, как мятежник, по имени Степан Разин, год назад стал главарем множества казаков и татар, как он захватил город Астрахань и все Астраханское царство и совершил разные другие тиранства и как, наконец, он всячески стремился привлечь на свою сторону донских казаков, чтобы нанести сильный удар по Москве.Следует знать, что упомянутые донские казаки сделали вид, будто они с ним согласны. Однако они с ним поступили так из хитрости, дабы поймать лису в ловушку. Выведав, что Разин со своим братом остановился в убежище, где он ничего не опасался, казаки напали на него и захватили его с братом в плен.В прошлую пятницу тысяча мушкетеров-стрельцов доставили его сюда, и сегодня, за два часа до того, как я это пишу, он был наказан по заслугам. Его поставили на специально сколоченную по такому случаю повозку семи футов вышиной: там Разин стоял так, что все люди — а их собралось более ста тысяч — могли его видеть.На повозке была сооружена виселица, под которой он стоял, пока его везли к месту казни. Он был крепко прикован цепями: одна, очень большая, шла вокруг бедер и спускалась к ногам, другой он был прикован за шею. В середине виселицы была прибита доска, которая поддерживала его голову; его руки были растянуты в стороны и прибиты к краям повозки, и из них текла кровь.

      Брат его тоже был в оковах на руках и ногах, и его руки были прикованы к повозке, за которой он должен был идти. Он казался очень оробевшим, так что главарь мятежников часто его подбадривал, сказав ему однажды так: «Ты ведь знаешь, мы затеяли такое, что и при еще больших успехах мы не могли ожидать лучшего конца».Этот Разин все время сохранял свой гневный вид тирана и, как было видно, совсем не боялся смерти.Его царское величество нам, немцам и другим иностранцам, а также персидскому послу, оказал милость, и нас под охраной многих солдат провели поближе, чтобы мы разглядели эту казнь лучше, чем другие, и рассказали бы об этом у себя соотечественникам. Некоторые из нас даже были забрызганы кровью.Сперва ему отрубили руки, потом ноги и, наконец, голову. Эти пять частей тела насадили на пять кольев. Туловище вечером было выброшено псам. После Разина был казнен еще один мятежник, а завтра должен быть казнен также его брат.

      Это я пишу в спешке. О том, что еще произойдет, будет сообщено потом.Москва, через два часа после казни, 6 июня (по старому стилю) 1671 года».Нужно отдать должное Томасу Хебдону за точность описания. Спустя неделю в «Северный Меркурий» он послал еще одну корреспонденцию:

      «Умер еще один из главных мятежников, прозванный Чертоусом, а его люди разбиты под Симбирском и вынуждены были отступить... Объявлен указ о даровании жизни и милости тем, кто сам сдался в плен.

      Достоверно известно, что недавно казненный мятежник действительно был у них главным бунтовщиком Степаном Разиным. Его брату залечили раны после пыток, и вскоре его должны отправить в Астрахань, чтобы найти клады, закопанные там Степаном».

      «Молчи, собака!»

      И вот тут-то, после казни Степана Разина на Красной площади, начинается интересное и загадочное для историков действо. После того как палач разделался с Разиным и подручные поволокли на плаху его брата, Фрола Тимофеевича, тот вдруг срывающимся от натуги голосом крикнул: «Слово и дело государево!» И сказал, что знает тайну писем (?) и кладов Разина. Казнь Фрола была отсрочена.

      По свидетельству очевидца-иностранца Конрада Штуртцфлейша, уже превращенный в кровавый обрубок Степан Разин вдруг ожил и прошипел: «Молчи, собака!» Это были последние слова Разина, и их Штуртцфлейш записал латинскими буквами.

      Как видно из документов, Фрола Разина уже через два дня жестоко пытали в Константино-Еленинской башне Кремля, и его показания были сообщены царю Алексею Михайловичу: «...и про письма сказал, которые-де воровские письма брата его были к нему присланы откуда ни есть и всякие, что у него были, то все брат его, Стенька, ухоронил в землю... поклал в кувшин и засмоля закопал в землю на острове по реке Дону, на урочище, на прорве, под вербою. А та-де верба крива посередке, а около нее густые вербы».

      О показаниях Фрола Разина немедленно докладывали царю, который проявил большой интерес к кладам Степана, ибо, по «отпискам» воевод, у бояр и богатого люда «разбойник награбил зело много добра всякого». В пыточной, на дыбе, орущий от нестерпимой боли в вывороченных суставах Фрол показал, что после разгрома восстания при бежавшем в Кагальник атамане был «сундук с рухлядью» и драгоценностями.

      Показания Фрола были опубликованы известным историком Н. И. Костомаровым; они очень любопытны, и в них просматривается некая психологическая деталь: сделанный безымянным мастером из слоновой кости Константинополь (Цареград), видимо, очень нравился Степану, и он не пожелал с ним расстаться даже в минуту смертельной опасности, послав за этим сокровищем своего брата.

      Весть о том, что во время казни на Красной площади брат Степана Разина крикнул: «Слово и дело государево», и что царь хочет выведать у него места кладов, быстро распространилась среди московского люда, а затем и по всей России. Скоро возникли легенды о кладах Стеньки Разина и жуткие истории о его заговоренных сокровищах, зарытых в разных местах на берегах Волги.

      Историки не отрицают фактов существования «кладов разбойника Разина», но всерьез никто этой темой не занимался. Конечно, восставшие взяли приступом несколько городов, и при этом экспроприировали значительные материальные ценности, принадлежавшие имущим слоям, и вполне уместен вопрос: куда делись все те богатства, что попали в руки Разина?

      Как он стал разбойником

      Известно, что отец Степана, старый казак Тимофей Разя, участник многих войн и походов против турок и «крымчаков», умер в 1650 году, когда будущему атаману было всего 19 лет. При этом характер его, как рассказывали старики, был резкий, крутой и смелый необычайно, что сильно его выделяло. Однако он был и умен, рассудителен, сообразителен и инициативен в боевых стычках. В его родной станице Наумовской эти качества ценились.

      Осенью 1652 года Степан подал войсковому атаману челобитную, дабы он отпустил его из пределов Войска Донского на богомолье в Соловецкий монастырь, к святым угодникам Савватию и Зосиме. По пути он дважды побывал в Москве, узнал порядки московские. Через шесть лет, в 1658 году, его включили в состав посольства казацкого и он вновь побывал в Москве. Царь Алексей Михайлович обсуждал с казаками важные вопросы, касающиеся защиты южных рубежей государства Российского.

      Сам факт включения Степана в состав посольства, когда ему было 28 лет, говорит о том, что ему была оказана честь и что авторитет его был велик. Из сохранившихся документов известно, что Степан Разин казацким атаманом выбран около 1662 года и неплохо командовал казаками в битве при Молочных Водах. В мирное время вел переговоры с калмыками, турками, татарами и, как уверяет людская молва, неплохо изъяснялся на этих языках.

      Много лет собирал я в поездках по Волге и Каме легенды и сказания о Степане Разине, их скопилось у меня немало.

      В них тема о кладах Степана Разина начинается со времени его Персидского похода «за зипунами», как шутливо называли казаки поход, предпринятый в 1667—1669 годах. Тогда на стругах, со своей ватагой Степан двинулся от Красного Яра к Гурьеву, затем на Дербент — Баку и далее в Персию, на Орешт — Гилянь — Фарабад; вдоль восточного побережья Хва-лынского моря (Каспия) вернулся к островам Дуванному и Свинному близ Баку. После короткого отдыха проследовал мимо Астрахани к Черному Яру на Дон в Кагалышцкий городок.

      По мере следования стругов Степана людская молва шла, опережая их. Особенно много слышалось разговоров о том, что Степан Разин ушел из Персии с зело великой добычей.

      «Приехал Стенька из Персидской земли и стал астраханскому воеводе челом бить: «Отпиши царю русскому, что вот, мол, разбойничал, а теперь прошу у него милости». У Стеньки много добра всякого из-за моря привезено было, у воеводы глаза и разбежались! Что ни завидит воевода, всего-то ему хочется — и того, и другого, и третьего. Понравилась ему у Стеньки шуба. «Продай,— говорит, — шубу, подари, нешто тебе ее жалко?»

      А шуба была заветная, не дает ее Стенька. Грозит воевода: «Царю пожалуюсь!» Отдал Стенька шубу со словами: «На тебе шубу, да чтобы не надеяла она шуму!»

      Так оно и вышло. Стенька после всю Астарахань (так в XVII в. называли Астрахань — Л,В.) разорил, а С воеводы Прозоровского снял шкуру, как шубу, спустив ее по самые пятки».

      Из персидской земли Стенька красавицу вывез — сестру иранского шаха. Милуется он с ней, а товарищи и давай смеяться: «Видно, — говорят, — она дороже нас стала — все с ней возишься!»

      Так что же Стенька? Взял княжну в охапку да в Волгу и бросил, не пожалел. «На, — говорит, — ничем-то я тебя не даривал!»

      О колдовстве Разина

      Интересно, что легенда о том, будто Степан — «заговоренный человек» и неуязвим, возникла еще при жизни Разина. Царицынский воевода в 1670 году отписывал царю: «Того атамана и есаула Разина ни пищаль, ни сабля — ничего не берет».

      В народе же говорили так:

      «У Стеньки кроме людской и другая сила была — он себя с малых лет нечистому продал — не боялся ни пули ни железа; на огне не горел и в воде не тонул. Бывало, сядет в кошму (кош — купеческое небольшое судно без палубы. — Л.В.), по Волге плывет и вдруг на воздух на ней поднимался, потому как был он чернокнижник.

      Его в острог не раз садили, за решетки да на запоры. А он возьмет уголь, напишет на стене лодку, спросит воды испить, плеснет на стену этой водой — река станет! Сядет он в лодку, кликнет товарищей — глянь, уж на Волге Стенька!»

      Для историков и фольклористов эти полеты Разина по воздуху довольно загадочны. В связи с этим мне представляется весьма любопытным утверждение старого бакенщика на Каме, близ Перми, слышанное им от дедов на Волге, что-де разницы подавали друг другу сигналы (с берега на берег и на разбойные струги) при помощи больших воздушных змеев, называемых «голубями», что непосвященным простым людом воспринималось как колдовство.

      Нельзя не признать, что сигнализация разинцев при помощи змеев в значительной степени объясняет их осведомленность, и стремительную неожиданность атак, и захват купеческих стругов на Волге. Без хорошей связи это было бы трудно сделать: собрать вооруженную ватагу, организовать засаду, в нужный момент ринуться на абордажный бой. Известно, что купцы были люди решительные, хорошо вооруженные, имели картечницы и дружными, меткими залпами из ружей не раз отгоняли разбойный люд и уходили от преследователей.

      С далеких времен у многих народов хорошим способом дачи сигналов, скажем, предупреждением о военной опасности, были зажженные костры. Поднятый в воздух змей обладал несомненным преимуществом. К запущенному змею можно было послать в воздух условный знак в виде квадрата, треугольника, шара и т. д. Такой закодированный знак мог дать краткую информацию о количестве судов (сколько, куда, откуда), сообщить время прохождения «разбойного места», засады и многое другое. Однако обратимся к легендам, в них много интересного.

      «В Персии воевал он два года, набрал много богатства, так что ни счесть, ни сметать невозможно было. Ворочался он мимо Астрахани, воеводы не хотели его пропустить и велели палить в него из ружей и из пушек; только Стенька был чернокнижник, так его нельзя было донять ничем: он такое слово знал, что ядра и пули от него отскакивали.

      На другой год он пришел под Астрахань с войском и осадил кругом город. Приказал Стенька палить холостыми зарядами и послал сказать, чтоб отворили ему ворота. Тогда был в Астрахани митрополит Иосиф. Стал он Стеньку корить и говорить ему: «Вишь, какая у тебя шапка — царский подарок, надобно, чтоб тебе теперь за твои дела царь на ноги прислал подарок — кандалы!»

      И стал его митрополит уговаривать, чтоб он покаялся и принес повинную Богу и государю. Стенька осерчал на него за это да притворился, будто и впрямь пришел в чувствие и хочет покаяться:

      «Ладно, — говорит, — покаюсь. Пойдем со мной на соборную колокольню, я стану Перед всем народом и принесу покаяние».

      Как взошли они на колокольню, Стенька схватил митрополита поперек и скинул вниз. «Вот, — говорит, — тебе мое покаяние!»

      За это Степана Разина семью соборами прокляли!»

      Историк Н. И. Костомаров записал интересный рассказ русских матросов, возвращавшихся из «тюркмен-ского плена с чужедальних басурманских сторон» и уверявших, что встречали Степана Разина в 1858 году!

      «Как бежали мы из плена, так проходили через Персидскую землю, по берегу Каспийского моря. Там над берегами стоят высокие, страшные горы... Случилась гроза. Мы под гору сели, говорили между собой по-русски, как вдруг позади нас кто-то отозвался: «Здравствуйте, русские люди!» Мы оглянулись: ан из щели, из горы, вылазит старик седой-седой, старый, древний — ажио мохом порос.

      «А что, — спрашивает, — вы ходите по русской земле: не зажигают там сальных свечей вместо восковых?»

      Мы ему говорим: «Давно, дедушка, были на Руси, шесть лет в неволе пробыли». «Ну а бывали вы в Божьей церкви в обедне на первое воскресение великого поста?» — «Слыхали». — «Так знайте же, я — Стенька Разин. Меня земля не приняла».

      Клады атамана

      По народному поверью, разбогатеть от клада человеку трудно, так как большинство из них заговорены и без приговоров, заклинаний в руки простому смертному не даются.

      Клады Степана Разина — особые, они спрятаны в землю на человеческую голову или несколько голов. Чтобы их добыть, кладоискатель должен погубить известное, «заговоренное» число людей, и тогда клад достанется без особых затруднений.

      Иногда клад зарыт «на счастливого», но это бывало редко. Тогда «знак клада» является в виде черной кошки или собаки. В этом случае человек должен идти за такой кошкой, и когда она остановится и замяукает, то нужно не оплошать — ударить ее изо всех сил и сказать: «Рассыпься!» А потом в этом месте надо копать.

      Еще рассказывают, что у кладов Степана Разина слишком трудны условия заговора. Вот две такие легенды.

      «Шло раз по Волге судно, а на нем один бурлак хворый был. Видит хозяин, что работать бурлак не в силах, дал ему лодку и ссадил.

      «Иди, — говорит, — куда-нибудь выйдешь, а кормить тебя даром не хочу. Кто тебя знает, выздоровеешь ты или нет».

      И пошел бурлак по тропинке в лес, еле тащится. Ночь прошла, зги не видать. Вдруг вроде впереди огонек мелькает. Пошел бурлак на него и вышел к землянке. А в землянке сидит старик, волосатый весь и седой-преседой.

      Попросился бурлак переночевать — тот сперва не пускал, а после говорит: «Пожалуй, ночуй, коли не боишься». Бурлак подумал: «Чего бояться-то? Разбойникам у меня взять нечего». Лег и заснул.

      А утром старик и говорит: «А знаешь ли ты, у кого ночевал и кто я?» «Не знаю», — говорит тот. «Я — Стенька Разин, великий грешник — смерти себе не знаю и здесь за грехи свои муку терплю».

      У бурлака хворь как рукой сняло — стоит, слушает старика. А тот продолжает: «Далеча отсюда, в земле с кладом ружье зарыто, спрыг-травой заряжено, — там моя смерть. На вот тебе грамотку (план — Л.В.)». И дал старик запись на богатый клад — зарыт он был в Симбирской губернии...» (Упоминание о губернии указывает на время появления легенды — не ранее петровского времени, т. е. XVIII в.).

      «Зарыт клад в селе Шатрашанах, и столько казны в нем было, что по сказу бурлака можно было Симбирскую губернию сорок раз выжечь и сорок раз обстроить лучше прежнего. Все было прописано в той грамотке — сколько, чего и как взять.

      Первым делом часть денег по церквам и по нищей братии раздать, а после взять и из ружья выпалить да сказать три раза: «Степану Разину вечная память!» — тогда в ту же минуту умрет Стенька и кончились бы его мучения-муки.

      Да не случилось этого. Не дался клад бурлаку. Человек он был темный, грамоте не знал и отдал запись в другие руки — клад в землю и ушел».

      А вот другая легенда:

      «Много у Стеньки было всякого добра. Денег девать было некуда. Струги у Стеньки разукрашены, уключины позолочены, на молодцах бархат с золотом, дорогие шапки набекрень сбиты — едут Волгой, песни удалые поют, казной сорят. По буграм да по курганам Стенька золото закапывал.

      В Царицынском уезде, неподалеку от Песковатовки, курган небольшой стоит, всего какие-нибудь сажени две вышины. В нем, в народе говорят, заколдованный Стенькин клад положен. Целое судно как есть полно серебра и золота. Стенька в полную воду завел его на это место. Когда вода сбыла — судно обсохло, он над ним курган наметал. А для примета наверху вербу посадил. Стала верба расти и выросла в большое дерево. Сказывают, все доподлинно знали, что в кургане клад лежит, да рыть было страшно: клад-то непростой был положен. Из-за кургана каждый раз кто-то выскакивал, страшный-престрашный. Видно, нечистые стерегли Стенькино добро».

      В памяти народной до сей поры сохранилось много мест, связанных с именем атамана Степана Разина, особенно на правом берегу Волги, и туристам экскурсоводы часто показывают Стенькины бугры. Стоя на палубе теплохода, можно слышать: «Тут Стенька станом стоял». Здесь по преданию шапку оставил. Так и зовут это место — Стенькина шапка. На том бугре Стенька стольничал, — говорят, там клад положен».

      Например, близ деревни Банновки, между селом Золотым и устьем Большого Еруслана (Саратовской области) обрыв к Волге носит название Бугра Стеньки Разина. Местные жители уверяют, что еще в начале века, при закате солнца, когда тени длинные, на бугре можно было различить очертания ямы, где якобы была у Разина «канцелярия».

      Костей человеческих много в ней находили, добавляют они. По преданию местному Разин долго жил на этом бугре в роскошном шатре, с ватагою. Жилье у него было богатое — все дорогим бархатом да шелком обито. А на самом «шихане» кресло стояло с насечкой из слоновой кости. С него, бывало, Разин высматривал купцов на Волге и расправу чинил. Большой, как уверяют, здесь клад зарыт.

      Из старого путеводителя, 1900 года, мною была сделана выписка:

      «Выше Камышина, верст за сорок, показывают еще «Бугор Стеньки Разина». А верст на восемь выше слободы Даниловки лежит ущелье «Стенъкина тюрьма», иначе называемая еще «Дурманом».

      В старые годы оно окружено было густым лесом, в котором легко было заблудиться. Здесь, неподалеку, имеется множество пещер и Уракова-разбойника гора (близ колонии Добринки). Это высокий, в 70 сажень, бугор, где, по преданию, Разин зарубил Уракова, после чего тот семь лет зычным голосом кричал проходившим по Волге судам: «Приворачивай!» — приводя людей в трепет».

      Где же искать?

      Теперь уместно задать вопрос: имеются ли достоверные сведения о найденных кем-либо кладах Степана Разина? В «Донской газете» за 1875 год (№ 88) помещена была заметка под названием «Старинные отыскиватели кладов». В ней сообщалось о попытке раздобыть клад Степана Разина:

      «Донос наказного атамана Кутейникова на бывшего атамана Иловайского, который обвинялся в употреблении казаков на работы по своему мнению и для рытья клада под надзором новочеркасского полицеймейстера Хрещатицкого.

      Из дознания обнаружилось, что действительно, рытье клада производилось в 1824 году с июня по октябрь. Поводом к тому послужила жалоба двух лиц Иловайскому на одного казака, не дозволявшего рыть клад.

      Казака вызвали к атаману. Оказалось, по рассказам старожилов, сокрыты в давние времена разбойниками Стеньки Разина в подземных погребах разные сокровища.

      Оказалось, об этом кладе-де есть предание. Еще до взятия Астрахани на том месте, где нынче сад казака Масленникова, жило 9 партий охотников-разинцев. Добытые ими сокровища они спрятали в тринадцати {!?) погребах, вырытых на глубине 16—17 саженей. Среди них под землей же устроена была церковь, в которой висела атаманская булатная сабля с 24 в ней драгоценными камнями, освещавшими церковь и погреба.

      Это предание увлекло и самого Иловайского. Он велел рыть в земле коридоры, полагая, что открытые таким образом сокровища были бы весьма хорошею услугою государю императору.

      Рытье клада остановлено было Кутейниковым».

      С конца прошлого века кладами Степана Разина интересовался И. Я. Стеллецкий, который сделал интересные записи:

      «Одного помещичьего добра схоронил Разин близ своего утеса на 10 млн. рублей. В 1914 году в Царицыне, близ церкви Троицы, провалилась гора на 4 м в глубину. На дне провала оказались гробы и скелеты (видимо, «заговоренные» под несколько человеческих голов клады Разина имеют под собой почву? — Л.В.). Обнаружилось, что этот провал над тайником Степана Разина, идущим от названной церкви до самой пристани на Волге, куда приплывали «расписные Стеньки Разина челны», груженные драгоценной добычей.

      Добычу свою зарывал он в том самом тайнике. О кладе Разина близ его знаменитого утеса широко разнеслась молва, но не по вине Степана, и на дыбе и под клещами не признался он, куда схоронил сокровища. Один офицер в отставке, Я-в, в 1904 году рылся в старинных бумагах своей покойной бабушки. И нашел в них замечательный документ — подлинную кладовую запись Степана Разина на спрятанные близ утеса сокровища. Я-в произвел в указанном месте раскопки и действительно открыл целую сеть подземных галерей с мощными дубовыми распорками. Предстояли дальнейшие поиски и раскопки, но точку поставила русско-японская война... Я-в был взят на войну, откуда не вернулся.

      В 1910 году объявился новый претендент, на этот раз старый казак, 62 лет, есаул из области Войска Донского Ш-кой. По-видимому, к нему в руки попала кладовая запись убитого в Маньчжурии Я-ва. Ш-кой явился в Петербург и представил куда следует чрезвычайной убедительности документы. В «сферах» они произвели целую сенсацию. Весть о кладе облетела в 1910 году девять газет».

      Следует сказать, что в материалах архива И. Я. Стеллецкого, ныне находящихся в ЦГАЛИ, есть и другие записи о попытках раскопать клады Разина.

      «Существует также курган Стеньки Разина, огромный, в 100 м высоты, в кургане имеются подземные ходы. Известна в Саратовской губернии Стенькина пещера в Стенькином овраге на реке Увековке. В 60-е годы ее осматривал историк В. Крестовский, она выму-рована татарским кирпичом, найдены монеты и вещи татарского обихода...

      Некто Ящеров в 1893 году разыскивал клад Степана Разина в Лукояновском уезде Нижегородской губернии, в четырех из двенадцати его становищ по реке Алатырь. В 1893 году он добыл кладовую запись, проверенную на месте, и в 1894 году начал хлопоты в Петербурге о разрешении ему кладоискательства. Императорская археологическая экспедиция разрешила ему поиски сперва на два дня, потом на десять дней. Но настала зима и поиски были отложены до лета. Тем временем через полицию и сельских старост сел Печи и Михайловки были собраны сведения об обширном подземелье на глубине 22 сажен (44 м), с дубовыми дверями, запертыми железными засовами и замками. Выход из него должен быть в овраг, находящийся за околицей села Печи. Подземелье, видимо, имело вентиляционную трубу. В эту трубу провалилась лошадь во время пашни задними ногами. Образовалось отверстие размером в обыкновенное колесо. В отверстие спустились два смельчака. Первый, будучи вытащен, со страху лишился языка и умер в ту же ночь. Другой, местный псаломщик, на той же глубине пробыл несколько минут; по его словам, ему так стало жутко в неизвестном и мрачном подземелье, что он еле смог дать знать, чтобы его вытащили. Он-то и сообщил о виденных им там дверях».

      Наконец, можно рассказать еще об одном эпизоде. Участник Великой Отечественной войны капитан 1-го ранга Г. И. Бессонов поведал, что во время жарких боев в районе Сталинграда, после налета бомбардировщиков Геринга, осыпался берег Волги. Случайно кто-то из бойцов обратил внимание, что вверху обрыва оголилось несколько старинных чугунных пушек, сложенных плотно в ряд.

      Дульная часть одной из пушек, сильно проржавевшей, скололась, и из нее по откосу высыпались золотые браслеты, серьги, жемчуг, перстни, серебряные и золотые предметы, которые довольно быстро разошлись по рукам. Прошел слух, что это клад «волжских разбойников», а возможно, самого Стеньки Разина. Кое-кто попытался извлечь пушки из мерзлого грунта, но это оказалось трудным делом. К тому же участок простреливался противником. А скоро после очередной бомбежки берег осыпался, обильно пошел снег. Бои шли тяжелые. Вскоре началось наступление на группировку Паулюса, и о кладе быстро забыли.

      Следует сказать, что в рассказе фронтовика присутствует важная историческая деталь: достоверно известно, что часть добытых драгоценностей атаман прятал в старые, «порченые» пушки, забивал ствол кляпом, закапывал на берегу Волги; ставился памятный знак или ориентир, и само место и описание его заносились в «грамотку», дабы при необходимости это место можно было отыскать.

      А теперь вернемся к событиям, которые разыгрались после того, как Корнило Яковлев (бывший, между прочим, в родстве с семейством Разина) выдал его...

      В апреле Степана Разина из Черкасска повезли в Москву, куда он прибыл 4 июня и сразу же был подвергнут страшным пыткам. Но, видимо, он давно подготовил себя к такому концу и поэтому выдерживал их с величайшим присутствием духа, без стона и без единого слова о жалости, между тем как брат его Фролка вопил от боли.

      Что касается его брата, то его повезли на Дон, где никаких кладов не нашли. Видимо, там Фрол рассчитывал совершить побег из-под стражи при помощи знакомых казаков. Но это ему не удалось. Сопровождавшим его стрельцам он говорил, что запамятовал место клада, что не может найти то положенный большой камень, то пещеру, то дерево. Эта своеобразная игра длилась довольно долго — почти пять лет, — пока по царскому указу его не повезли в телеге, закованного в кандалы за Москву-реку, на Болотную площадь, где он и был обезглавлен палачом.

РАЗБОЙНИК КУДЕЯР

      Легенды о славном казаке-разбойнике Кудеяре, герое народных сказаний Верхнего Дона и Поволжья, рождались не на пустом месте. По центральным губерниям России ходили слухи, что Кудеяр был не простого происхождения, а... царского. Потому-то его образ и наделялся сверхъестественными качествами и способностями.

      Как говорится, не бывает дыма без огня.

      Полистаем вместе историю государства Российского, обращая внимание на те места, где речь идет о семейной жизни «собирателя русских земель» великого князя (цесаря) московского Василия III. Двадцать один год он прожил с первой женой, Соломонией Сабуровой, не имея от нее потомства. Что только ни делали царь и царица, чтобы Бог даровал им младенца. Богато одаривали церкви и монастыри, ездили к знаменитым святым на поклонение, раздавали милостыни убогим, миловали закоренелых преступников — ничего не получалось. Тогда они в отчаянии обратились к чародеям и колдунам, готовые ради появления на свет наследника поклониться чему угодно.

      Пришла в кремлевский дворец знаменитая на всю Русь ворожея Степанида Рязанка, посмотрела на царицу и заявила: «Детям не быть».

      Пришлось Василию III обратиться к святым отцам за разрешением на развод с Соломонией и вторичный брак. Однако понимание он нашел только у митрополита Даниила. Остальные первосвященники, в том числе и приглашенный из Афонского монастыря ученый монах Максим Грек, заняли позицию осуждения великого князя за греховное намерение, встав, таким образом, на сторону его брата Юрия Ивановича, уже метившего на великокняжеский престол.

      Василию III совместно с митрополитом Даниилом удалось избавиться от противников при помощи светского и духовного суда. Максима Грека, например, присудили к заточению в Волоколамский монастырь. Великий князь получил от Даниила благословение на развод и новую женитьбу. Его супругой стала молодая литовско-русская княжна Елена Глинская, через четыре с липшим года подарившая Василию III наследника. Так 25 августа 1530 года появился на свет будущий царь Иван IV. Современники не без оснований подозревали, что отцом ребенка был любовник Елены, князь И. Ф. Овчина-Телепнев-Оболенский. Пророки предрекали: «И родилась в законопреступлении и сладострастии лютость».

      Постриженная в монахини под именем Софьи, Соло-мония Сабурова, вопреки церковной легенде о добровольности, бунтовала несколько лет. В момент насильственного пострига она, говорят, в буйном порыве растоптала монашеское одеяние. За это советник царя Иван Шигона отстегал ее бичом. Пять лет монахиня Софья провела в ссылке в Каргополе, затем ее перевели в Суздаль, в Покровский монастырь. Там она, примерно в одно время с Еленой Глинской, забеременела и тоже, как утверждали знающие монахи, родила царского сына.

      Сын бывшей царицы, названный Георгием, скончался в младенческом возрасте. Так заявила Соломония посланцам Василия III, приехавшим в Суздаль для разбора этого странного дела. Она даже показала им гробницу в общей усыпальнице монастыря, где якобы покоился ее сын. В то же время Соломония грозила: сын вырастет и законно займет престол отца.

      Загадочная гробница царского сына Георгия сохранилась до наших дней. Научное вскрытие ее в 1934 году позволило убедиться, что вместо младенца в гробике-колоде была похоронена кукла в мальчиковой рубахе, завернутая в материю XVI века и опоясанная пояском с кисточками. Археологическая находка позволяет нам задуматься над двумя версиями: никакого сына у бесплодной Соломонии не было или на самом деле сорокадвухлетняя монахиня в отместку Василию III (бесплодному) родила сына Георгия от неизвестного нам мужчины и, чтобы спасти его от бывшего мужа, объявила умершим, передав на воспитание верным людям.

      Дальнейший поиск «царевича» Георгия приводит нас к славному разбойнику Кудеяру, который всю жизнь только тем и занимался, что мстил за поруганную честь матери. Сердобольное отношение русских людей к униженным и оскорбленным верховной властью породило множество устных сказаний о легендарном разбойнике. Многие центральные губернии России считали его своим земляком. Доброхоты искали и находили вернейшие доказательства пребывания Кудеяра в их краях.

      Так, например, краеведы Рязанской губернии в XVIII веке нашли его разбойничье логово на берегу реки Истры в урочище Каменные Кресты (главное, как они считали). Неоспоримым доказательством краеведы посчитали гигантский камень-известняк с начертанным на нем именем Кудеяра.

      Клад знаменитого разбойника на берегу Дона представляет собой награбленное добро, добытое Кудеяром совместно с помощниками — Волдырем и Анной. Эта маленькая разбойничья банда укрывалась в лесах между Дубком и Лебедянью. Она занималась грабежом судов, везущих товары вниз по Дону, до Азова. Потому-то и ополчились донские казаки на атамана Кудеяра. Пытались донцы-молодцы поймать знаменитого разбойника, завладеть его кладом, но ничего из этого не вышло.

      Исследователь «тайны Кудеяра» Г. Антонов советует кладоискателям не путать легендарного Кудеяра с подлинным историческим лицом:

      «...В русской истории второй половины XVI века во времена Ивана Грозного был известен сын боярский, родом из г. Белева, Кудеяр Тишенков. Примечательна судьба упомянутого Кудеяра Тишенкова. В мае 1571 года многочисленные конные орды крымского хана Девлет-Гирея совершили стремительное нападение на Москву. Вместе со своими сторонниками Тишенков перешел на сторону врагов и указал им пути подхода к столице. Крымскому хану удалось поджечь Москву, но затем его войска были вынуждены отступить. Однако услуга врагам была неоценимой, и этого оказалось достаточным, чтобы заслужить доверие хана. Отступая вместе с крымскими татарами, Кудеяр покинуя пределы Московского государства и остался в Крыму.

      Известны письма пленного Василия Грязного из Крыма к Ивану Грозному, в которых упоминается Кудеяр. Через несколько лет изгнания Кудеяр обратился к царю с просьбой простить вину и разрешить вернуться на родину. Царское согласие было получено. Как сложилась дальнейшая судьба Кудеяра, неизвестно. Его имя больше нигде не упоминалось. Нет документов, подтверждающих, что Кудеяр Тишенков и знаменитый атаман разбойников — одно и то же лицо...»

      Далее Г. Антонов говорит, что в легендах и преданиях Тульской губернии имя разбойника Кудеяра связывалось с бывшим Белевским уездом. Что там есть село Кудеяровка и Кудеяровские выселки. Якобы и могила Кудеяра находится в тульской земле: недалеко от Тулы, за Косой горой...

      По примеру древнегреческих городов, споривших между собой за право называться родиной Гомера, и средневековых городов, претендующих быть родиной Колумба, наши российские губернии соревновались за право быть последним пристанищем разбойника Кудеяра.

КАЗНА ПУГАЧЕВА

      Повстанческий отряд донского казака Емельяна Пугачева, в августе 1773 года насчитывал всего-навсего несколько десятков человек. Для того чтобы поднять и повести за собой казаков Яика, а затем большие массы народа в Оренбургском крае и Поволжье, было мало назваться чудом спасенным императором Петром III. Требовались незаурядный ум, смелость, хорошее знание жизни народа, его бед и чаяний, умение заставить людей поверить в себя.

      Пугачев был талантливым человеком и находил себе сподвижников среди таких же незаурядных личностей: народный поэт Башкирии Салават Юлаев; яицкий казак атаман Иван Зарубин, по прозвищу Чика; вожак уральских рабочих Иван Белобородое и даже славная женщина-атаман, рискнувшая стать «императрицей» Устиньей — второй женой Пугачева.

      К сожалению, о последней мы знаем очень мало. Хотя все богатства, которые попадали в пугачевские сундуки как его доля военных трофеев, несомненно, предназначались для Устиньи — хранительницы императорского дома самозванного Петра III. «Императрица» держала трон в доме казака Ситникова, в Бердской слободе под Оренбургом. О том, что награбленные сокровища Пугачев направлял туда, узнал в свое время геолог и популяризатор наук екатеринбургский профессор А. А. Малахов. Он проводил разыскания в местном архиве документов, относящихся к пугачевскому бунту, и нашел письмо «Петра III» к жене, государыне-императрице Устинье Кузнецовой. Послание заканчивалось такими словами: «При сем послано от двора моего с подателем сего казаком Кузьмою Фофановым сундуков за замками и собственными моими печатями, которые по получению вам не отмыкать и поставить к себе в залы до моего императорского величия прибытия».

      Профессор А. А. Малахов, пока был жив, занимался поиском этих сундуков, считая, что до императрицы они не дошли. Опорой для поиска пугачевских сокровищ служила случайно купленная им старинная малахитовая пластинка. Она якобы представляла собой зашифрованное указание клада... на берегу реки Чусовой, близ Екатеринбурга. Найти пугачевский клад А. А. Малахов не успел, скоропостижно скончался. Как часто бывает в легендах о кладах, таинственная малахитовая пластинка бесследно пропала после его смерти.

      Между прочим, «императрица» Устинья действительно не получила сундуков от супруга. Захваченная царскими войсками в своем тронном дворце, она навечно была сослана в Кексгольм. Такая же участь постигла и первую жену Пугачева, Софью Дмитриевну, с детьми Трофимом, Аграфеной и Христиной.

      История с пропавшими сундуками относится к весне 1774 года, когда Пугачев потерпел первое крупное поражение в битве с царскими войсками, которая продолжалась около шести часов. Ему пришлось снять осаду Оренбурга и отправиться в Башкирию, в район горных заводов, где повстанческая армия вновь значительно умножила свои ряды.

      О битве за Татищеву крепость 22 марта 1774 года Пугачев так рассказывал, уже находясь в плену, под следствием: «И в такое князя Голицына привел замешательство, что если б выласка моя приготовленная, как прежде приказано было, и в таком случае ударить, то уповаю, чтоб князь Голицын приведен был в великий беспорядок. Но толпа моей конницы оробела и из ворот выбить оную никак не мог. То хотя и долгое время продержалась пальба с обеих сторон, но князь Голицын стал нас побивать».

      И сам князь П. М. Голицын, не желая того, высоко отозвался о полководческом мастерстве Пугачева. В рапорте Военной коллегии он писал: «...не ожидал такой дерзости и распоряжения в таковых непросвещенных людях в военном деле, как есть сии побежденные бунтовщики».

      Собрав крупные силы на Урале, Пугачев в июле 1774 года подошел к стенам Казани. И тут он действовал весьма разумно и находчиво. Свои пушки подвез под прикрытие обоза с сеном и соломой. Слабо вооруженный отряд рабочих под видом странников незаметно подобрался по оврагам и низинам к городским укреплениям и напал на них внезапно. Захватив крепостную батарею почти голыми руками, повстанцы повернули стволы пушек в обратную сторону и стали палить вдоль городских улиц.

      В этот же момент с другой стороны в Казань ворвалась башкирская конница. Военный гарнизон города едва успел укрыться за стенами старинной крепости, где офицеры сумели навести определенный порядок и встретить наступающую группу пугачевцев дружными залпами. Осажденному гарнизону вовремя оказал поддержку полковник И. И. Михельсон, прибывший на Арское поле под Казанью с крупными войсковыми силами.

      Из донесения И. И. Михельсона: «Злодеи меня с великим криком и с такою пушечной и ружейною стрельбою картечью встретили, какой я, будучи против разных неприятелей, редко видывал и от сих варваров не ожидал».

      В битве с войсками Михельсона пугачевцы потеряли много людей убитыми и ранеными, им пришлось бросить захваченные пушки и свои, уходить от противника поспешно, чтобы оторваться от преследования. С этой целью Пугачев увел уцелевший отряд на правый берег Волга. Любопытная деталь: как ни поспешно отступали повстанцы, они не бросили свой обоз, в котором находились награбленные ценности, в том числе сотни пудов серебра.

      На правом берегу Волги в третий и последний раз Пугачева посетила удача. В его повстанческую армию вновь стали прибывать силы, конные и пешие. Вожак восстания принимал в свой отряд конных воинов, а пешим крестьянам велел организовывать партизанские отряды для ведения борьбы с помещиками, дворянами и царскими войсками на местах. Его соратники призывали идти на Москву.

      В конце июля Пугачев без боя взял Саранск, где вновь добыл пушки, заряды к ним, оружие и порох. Прихватил и девять тысяч рублей медными монетами. Таким же образом он легко обобрал Пензу, затем Саратов, так как отказался от похода на Москву. На то были серьезные причины. Самозванный император знал, что Екатерина II, успешно завершив войну с Турцией, послала против него целую армию, назначив командующим популярного уже полководца А. В. Суворова.

      Как мы видим, решительный поворот войск Пугачева от московского направления на юг произошел в июле 1774 года. Сам атаман на следствии так рассказывал об этом: «Когда я еще шел к Казани, то просили меня яицкие казаки, чтоб итти на Москву и далее, на что я был согласен. Когда же был под Казанью разбит и перебрался в малом числе толпы через Волгу, то хотя великую толпу и собрал (более пяти тысяч — А.Е.), но к Москве уже итти не разсудил».

      Оно и понятно. Ведь Пугачев прекрасно знал, что у него постоянно «висят на хвосте» крупные силы регулярной армии, воевать с которой его повстанческие отряды были не в состоянии. Поэтому и решил атаман спускаться «на низ», до Яицкого казачьего городка, где перезимовать, вновь набраться сил.

      По дороге на юг начали избавляться от обозов, стесняющих маневренность повстанческих сил. Так и родился большой клад пугачевского серебра на берегу реки Мокши.

      25 августа 1774 года войска Пугачева потерпели окончательное поражение, рассеянные умелыми суворовскими солдатами. Атаман вновь перебрался на левую сторону Волги. Его арестовали на реке Малый Узень старшины яицкого казачества, доставили в Яицкий городок (ныне г. Уральск), где сдали властям. Оттуда под конвоем команды генерал-поручика А. В. Суворова Пугачева доставили в Симбирск, а затем в Москву, где ждало его пристрастное следствие. Екатерина II не скрывала своего торжества, принимала участие в следствии по делу самозванного Петра III.

      Помимо множества чисто политических вопросов следователи задавали Пугачеву и другие, в том числе — куда он девал награбленные сокровища. Особо интересовали лично императрицу серебряные монеты. В одном из писем она требовала выяснить: «...где он ее (монету) взял, и кто ему ее делал; не раздавал ли он таковых или других фальшивых, делаемых по его приказу монет в народе, и где именно, и кто ему оные делал».

      Беспокойство Екатерины II станет понятным, когда мы ознакомимся с записью в следственном деле: «Взятые им в Алаторе серебряники делали медали с портретом государя Петра Первого с старинных медалей. И всех медалей таких больше он не раздавал толпы своим злодеям, как с двадцать. Да в Яике сделана ему серебряная печать, чем печатали ево злодейские указы, с государственным гербом, но кто делал оную, — не помнит. Монет никаких с своей мерскою харею никому нише делать не приказывал, и никому ж оных не давал, а если б он хотел, то б велел наделать и серебряных, и кто шелег (блях) с его мерскою харею делал, — он не знает».

      Отсюда можно сделать вывод, что Пугачев на допросах держался смело, гордо, через месяц истязаний заявил: более он при всяких ужаснейших мучениях, чему он достойным себя считает, ничего открыть не знает.

      Таким образом, он не выдал тайн своих кладов, не прояснил, какое именно серебро спрятал в лодке у Мокши. А ведь не исключено, что помимо серебряных монет с портретом Петра I мог сделать Пугачев хотя бы небольшую партию со своей «мерскою харею».

      Вот это была бы по-настоящему бесценная находка!

      Суд над Пугачевым состоялся 30 декабря 1774 года в Тронном зале большого Кремлевского дворца. Судьи строго выполнили предписание императрицы: «При экзекуции чтоб никакого мучительства отнюдь не было и чтоб не более трех или четырех человек».

      Приговор гласил: казнить Е. И. Пугачева и четырех его соратников — А. П. Перфильева, М. Г. Шигаева, Т. И. Подурова и В. И. Торопова — на Болотной площади в Москве в 11 часов утра в субботу 10 января 1775 года. Екатерина II договорилась с генерал-прокурором Сената князем Вяземским, чтобы тот отдал распоряжение палачу: во изменение традиционного ритуала казни четвертованием отрубить сначала голову Пугачеву, а потом уже руки и ноги.

ПУГАЧЕВСКОЕ ЗОЛОТО

      В начале 1840-х годов два молодых человека, братья Александр и Степан Гусевы, поехали из своего хутора Гусевского в Оренбург и по дороге остановились ночевать в деревне Синегорке. Когда они выпрягли лошадей и зашли в хату, то увидели лежащую на печи сморщенную старушку, слепую. Старушка по говору узнала, что Гусевы мосоли (мосолями называли потомков крепостных заводчика Мосолова), и спросила:
      — Вы не из Каноникольского?
      — Нет, мы из хутора Гусевского.
      — Это на Малом Ику, возле устья речушки Ямашлы?
      — Верно! Откуда, бабуся, знаешь?
      — Я в молодые годы с Пугачевым ходила, была у него кухаркой. Когда по дороге на Иргизлу за нами гнались сакмарские казаки, Пугачев приказал закопать на левом берегу Ямашлы, возле устья, золото. Много ведь золота отнял у бар. Оно, чай, и теперь в земле лежит.

      Слух о том, что где-то в Синегорке живет некая Прасковья, столетняя старуха, которая в молодости ходила с Пугачевым, прошел по округе давно, поэтому братья отнеслись к рассказу старухи с полным доверием. Вернулись братья Гусевы домой. Старший, Александр Петрович (он был уже женат и не жил в отцовском доме), когда все домашние заснули, пошел ночью к устью речки Ямашлы и после упорных поисков отыскал там корчагу золота. Перепрятав ее в укромное местечко, он не сказал об этом никому ни слова.

      Через несколько дней младший брат Степан вспомнил в разговоре с отцом про пугачевский клад. Отец удивился: «Почему ж сразу не сказал?» Пошли ,на берег речушки, копали, копали, но ничего не выкопали. А Александр Петрович, забрав себе клад, отделился от отца и стал занижаться лесным промыслом. Сплавлял лес. Купил себе много земли. Две мельницы построил — в Шагрызе и в Кузьминовке. А сына его, старика уже, в 1930 году раскулачили. Многие помнят, сколько золота тогда отняли у этого кулака. Первейший ведь в здешних местах богач был! На пугачевском кладе нажился.

      Легенд о кладах Емельяна Пугачева бытует, пожалуй, не меньше, чем легенд о разинских кладах. В отличие от последних, клады Пугачева часто имеют под собой, как кажется, гораздо более реальную почву и, по разным свидетельствам, действительно, где-то, когда-то, кем-то были найдены множество кладовых записей и легенд было связано с пугачевским кладом близ бывшей крепости Рассыпной под Оренбургом, в Диковой балке. По рассказам местных жителей, этот клад был выкопан еще в середине прошлого столетия: «Здесь у нас, возле Рассыпной, есть балка Дикого. Там беглые и дикие люди скрывались. И вот однажды утром пронеслась молва: «Клад, клад вырыли!» И пошли все смотреть. Здесь была открыта яма. Старики говорили — это, мол, уральцы (то есть уральские казаки) вырыли. У них каким-то родом осталась запись Пугачева, и они знали, что где зарыто, они приезжали к нам. Здесь в лесу еще была береза. Под ней много зарыто золота. Но найти ее, березу, они не смогли. А тот клад в Диковой балке — факт, при мне был».

      Еще один пугачевский клад, по рассказам, зарыт на берегу речки Ящурки, впадающей в Урал. По преданию, деньги зарывались в воловьих шкурах, от Ящурки по течению вправо в сторону на 20—30 метров. Этот берег впоследствии намыло или отмыло, а сама речка лет сто назад пересохла. В окрестностях Татищева, в озеро Ванна, разбитые царскими войсками пугачевцы при отступлении поспешно скатывали бочки с медными и серебряными деньгами. Есть свидетельства, что вскоре, лет через пятнадцать-двадцать, часть этих бочек была обнаружена и извлечена.

      А в двадцатых годах XIX столетия, в морозный декабрьский день к одному из внуков смотрителя Златоустовского завода постучалась вечером старушка нищая, с посохом и мешком на спине.
      — Что тебе, бабушка? — окликнули ее из окошка.
      — Пустите, милые, переночевать, Бога для...
      — Заходи.
      Старушка, которой пошел уже восьмой десяток, переночевала, но на утро оказалась так ослабевшею, что не могла сдвинуться с печи.
      — Да куда ж ты, бабушка, идешь?
      — А вот, милые, так и бреду, пока добрых людей не найду, которые приютят меня.
      — Значит, ты безродная?
      — Никого, миленькие, нет, ни родной души не осталось.
      — И не знаешь, где родилась?
      — Я, милые, заводская, с Авзяно-Петровских заводов .. Мои-то все померли... Вот я и хожу по чужим людям.
      — Коли так, старушка, то оставайся у нас.
      — Спасибо вам, болезные, за вашу ласку ко мне!
      Старушка пожила с полгода и приготовилась умирать. Уже на смертном одре она позвала хозяйку дома и сказала:
      — Слушай, Ивановна! Мне жить недолго, день, два... Грешница я была великая... Едва ли простит меня Господь... Ведь я была полюбовницей пугачевского атамана... Он захватил меня на заводе да силой и увез с собой... Когда нас разбили на Урале, мы бежали через Сатку. Ехали в кибитке и везли большой сундук... Ночью приехали к реке Ай... Мой-то и говорит мне: «Акулина! Дело нашего «батюшки» обернулось плохо... Этот сундук полон серебра да золота. Давай его зароем здесь». Вытащили мы сундук, нашли на берегу два дуба, вырыли под ним яму топором... положили в нее клад и завалили землей да каменьями... «Кто из нас останется в живых, — сказал мой-то, — тот и попользуется всем добром»... А место приметное: два дуба здесь и три дуба на том берегу... Потом сели мы на лошадей и переправились вброд... Конец, знамо, был плохой... моего-то убили в драке, а я попала в Оренбург... Так с тех пор и не была у клада... Думала уж с тем и в могилу лечь... Да хочу наградить тебя за любовь ко мне, старухе... А лежит сундук вправо от дороги в тридцати шагах...

      Старушка скоро умерла, клад же, если только он был зарыт, продолжает лежать на прежнем месте. Чтобы добыть его, надо было проехать около ста верст, расстояние для того времени, когда по дорогам рыскали беглые крепостные, заводские и ссыльные из Сибири, — огромное, сопряженное с немалыми опасностями. Кроме того, дорога через Ай менялась много раз, и искателям зарытого сокровища пришлось бы исследовать весь берег на протяжении, может быть, сотни-другой сажен.

      Предания о кладе Пугачева, к которым можно отнестись серьезно, рассказывают в Пензенской области. Где-то здесь, в каком-то из сел по дороге от Саранска в Пензу, в избе священника местной церкви, якобы гостил отступавший от Саранска Емельян Пугачев. Отсюда, преследуемый царскими войсками, он двинулся дальше, при этом закопав в землю часть своей казны. Были известны и внешние приметы места захоронения клада, но еще сто лет назад местность в том месте распахали.

      Приведенные рассказы — самые достоверные из многочисленных легенд о пугачевских кладах. В остальных фигурируют «амбары» и «лодки» с золотом и самоцветными камнями, нечистая сила, светящиеся в темноте лошади и прочие, очень увлекательные, но вряд ли правдоподобные сюжеты.

О ЧЕМ РАССКАЗАЛИ КУБЫШКИ

      Когда знакомишься с историей кладов, невольно возникает недоумение: почему их сравнительно мало найдено на территории России? Бели исходить из ее весьма неспокойного прошлого, людям наверняка приходилось прятать в тайники свои богатства. Значит, наша земля должна хранить множество огромных кладов. Но практика не подтверждает этот вывод. Клады-сокровища со значительным количеством золотых монет, драгоценностей, различных предметов из золота и серебра — большая редкость. Обычно в них лишь серебряные и медные деньги.

      Объясняется это несколькими причинами. Хотя Русь исстари славилась далеко за ее пределами несметными богатствами бояр, монастырей и царской казны, эти ценности при всем желании невозможно было спрятать в тайники. И вот почему. Француз Жан Маржерет, долго живший в России в конце XVI века, пишет: «Дворяне измеряют свое богатство по числу слуг и крепостных крестьян, а не по количеству денег». У монастырей главным богатством тоже являлись отведенные им земли и приписанные к ним крестьяне. Конечно, в монастырях были и иконы с очень дорогими окладами, и золотая церковная утварь — те же дарохранительницы и священные сосуды. Но все это использовалось при богослужениях и поэтому открыто находилось в храмах.

      Лишь в случае крайней опасности церковное имущество укрывалось в тайниках. В качестве примера можно привести клад, обнаруженный в основании Патриаршего дворца в Кремле. В нем были изумительной работы кресты-тельники из лазурита и серого мрамора с золотыми накладками, относящиеся к XIII веку. Очевидно, патриарх одаривал ими знатных прихожан. Во время нашествия Батыя, внука Чингисхана, в 1237 — 1242 годах они были спрятаны в тайник.

      Даже купцы не оставляли кладов-сокровищ, поскольку предпочитали приумножать свое богатство не в виде денежных накоплений, которые держат в потайных местах, а хранившимися в амбарах товарами, числом лавок, а то и торговых судов. Исключение составляли купцы-«дальнобойщики», занимавшиеся международной торговлей. Занятие это, хотя и прибыльное, было весьма опасным в средние века. Ведь торговые пути пролегали по дремучим лесам и бурным рекам, где купцов могли подстерегать разбойники. Но, поскольку торговые гости обычно ходили одной и той же хорошо знакомой дорогой, часть денег, не нужных для предстоящей сделки, они нередко зарывали в укромных местах, чтобы не рисковать всем капиталом. В случае надобности проще было вернуться за ними, чем проделывать весь долгий путь.

      Если же купца ожидал трагический конец, эти невостребованные деньги превращались в захороненный клад. Их местонахождение довольно четко указывает, где проходили в старину главные торговые пути. Например, клады, , найденные в Московской области, служат вехами трех таких маршрутов. Один из них с Верхней Волги шел по рекам Москве, Яузе, Клязьме. Серпухов и Коломна были важными торговыми центрами по дороге на юг. А клад из деревни Львово Волоколамского района отмечает путь на Запад, а также в Тверь и Новгород. Кстати, судя по тому, что в нем оказались только 1300 серебряных монет Тверского княжества, относящихся к XV веку, его оставил тверской купец, который отправился в Москву, но не успел совершить ни одной торговой сделки, — иначе клад был бы «разбавлен» хоть несколькими монетами других княжеств.

      Впрочем, есть еще одна причина немногочисленности старинных кладов-сокровищ. Вплоть до середины XVIII века в России не велась промышленная добыча золота и серебра для чеканки монет. Драгоценные металлы в виде слитков и денег — серебряных талеров и золотых венгерских дукатов, именовавшихся на Руси «угорскими», — ввозились из-за границы и поэтому были слишком дефицитными, чтобы изымать их из обращения. Так что кладам-сокровищам просто неоткуда было взяться. Тот же Жан Маржерет пишет: «Не высылая денег за границу, но ежегодно скупая оные, россияне платят иноземцам обыкновенно товарами... Даже сам царь серебром платит только тогда, когда сумма не превышает 4 или 5 тысяч рублей, обыкновенно же пушным товаром или воском».

      И все-таки кладов на Руси было захоронено великое множество. Правда, денежный номинал их невелик — от ста до тысячи копеек. Если взять XVI—XVII века, то половина тогдашних кладов не превышала по стоимости десяти, а треть — 30 рублей. Самый ценный состоял из 50 тысяч копеек. Зарыт он был священнослужителями одной из вологодских церквей и являлся ее казной. Позднее размеры кладов стали расти — в начале XVIII века уже пятую часть потайных захоронок составляли суммы от 40 до 500 рублей, зато число их сократилось.

      Встречаются старинные клады в основном на месте городских посадов, где жили мелкие торговцы и ремесленники, а также в наиболее обжитых сельских районах. Прятали их и служивые люди на территории тогдашних городищ. Для всех этих людей такие потайные захоронки были своеобразными «сберегательными кассами», куда они откладывали копейки, денги и полушки, чтобы постепенно собрать необходимую сумму на какую-то значительную покупку (нечто вроде современных целевых вкладов).

      О том, насколько широко они были распространены, свидетельствуют кубышки — специальные емкости для хранения денег. В XVI—XVII веках без такого глиняного «мини-сейфа» не мог обойтись ни один более или менее состоятельный человек. Кубышка представляла собой глиняный горшочек сферической формы с высоким, узким горлышком. Благодаря своей форме они легко выдерживали большое давление, их можно было закапывать в землю или закладывать камнями, не боясь нечаянно разбить. К тому же им были не страшны ни вода ни пожар. Московские гончары делали чернолощеные кубышки, похожие на металлические. В Пскове, Новгороде, Смоленске была другая мода: там их покрывали поливой желтого или коричневого цвета. В глухих, удаленных от больших городов местах деревенские гончары делали «мини-сейфы» просто из необожженной глины. Прятали их обычно во дворе, под стенами хозяйственных построек — клети, амбара, погреба. Достаточно было заложить ямку дерном или засыпать землей, а сверху поместить приметный камень, и никто, кроме хозяина, не мог обнаружить тайник с кладом.

      Конечно, для охотников за сокровищами старинные клады не представляют большого интереса. Другое дело историки. Для них эти клады — ценнейший источник объективной, беспристрастной информации, тогда как письменные свидетельства обязательно несут отпечаток личности тех, кто оставил их, или просто имеют «ведомственное» происхождение. Вот что пишет в этой связи доктор исторических наук А. С. Мельникова, много лет занимающаяся изучением денежных кладов:

      «На первый взгляд монетный клад — это большая или маленькая кучка монет. Но монеты можно датировать — и тогда становится ясно, когда был спрятан клад. А «когда» — это значит заглянуть в историческую совокупность событий, на фоне которых существовал владелец клада, со своей личной судьбой, это возможность увидеть, как пересекалась личная судьба человека с историей. Если удается точно установить место находки клада, создается возможность проверить, не являлось ли данное место ареной исторических событий. Можно попытаться решить вопрос — почему именно в этот год или месяц и именно здесь человек решил спрятать свои сбережения. Что послужило причиной тому?

      Но ведь клад — это определенная сумма, большая или маленькая. Изучая клад, мы попытаемся определить — кто был владельцем клада, каким было его имущественное и социальное положение. Мотивы захоронения клада у людей, относящихся к различным социальным группам, могли быть разными. Крестьянин, например, хранил собранные деньги для выплаты «пожилого» своему феодалу — суммы, равной 1—2 рублям, благодаря чему в Юрьев осенний день он мог переменить владельца; после отмены Юрьева дня он собирал и прятал деньги для выплаты денежного оброка. У ремесленника были другие заботы. Он должен был копить деньги для закупки сырья и оборудования, чтобы иметь возможность бесперебойно заниматься своим ремеслом... Свои причины прятать деньги были у мелких дворян, получавших денежное жалованье за ратную службу... Изучая, сопоставляя и анализируя данные монетных кладов, мы проникаемся психологией человека прошлого, видим его как бы через объектив скрытой камеры».

      Другими словами, в каждом кладе отражена судьба человека, а в некоторых — важные исторические события. Взять, например, Смутное время — начало XVII века, когда Русское государство очутилось на краю гибели после воцарения на престоле в 1605 году самозванца Лжедмит-рия I, галичного дворянина Григория Отрепьева, и последовавшей затем польской интервенции.

      ...Весной 1975 года семья москвичей отправилась на майские праздники в байдарочный поход по Иваньковскому водохранилищу у южной границы Тверской области. На одном из привалов дочь решила половить рыбу на удочку. Выбирая подходящее место, она вдруг увидела, как что-то блеснуло в корнях подмытого паводком дерева у самого уреза воды. Это оказался клад из 399 серебряных монет, который москвичи передали в Исторический музей.

      Разбирая их, ученые обнаружили две монеты, которые отличались от всех, что чеканились при Иване Грозном, его сыне Федоре Иоанновиче и Борисе Годунове. На них значилось: «Царь и великий князь Дмитрий Иванович Всея Руси». Это говорило о том, что самозванец был настолько уверен в прочности своей власти, что стал даже чеканить деньги со своим именем. Причем они специально распространялись «в целях агитации» по как можно большей территории: клады с небольшим числом таких монет найдены в Московской, Тверской, Рязанской, Брянской, Орловской, Новгородской и Псковской областях.

      А вот другой пример, относящийся к той же эпохе. В 1959 году житель города Загорска Московской области сажал картофель на своем участке возле Вифанских прудов, неподалеку от Троице-Сергиевого монастыря. И подцепил лопатой горшок, в котором было более тысячи монет — Ивана Грозного, Федора Иоанновича, Бориса Годунова, Лжедмитрия I, Василия Шуйского и Владислава Сигизмундовича, польского королевича, правившего в Москве в 1610—1612 годах. Причем 83 монеты, хотя и на них значилось «Царь и великий князь Федор», по весу были легче тех, что чеканились в его правление в конце XVI века.

      Загадка появления этих необычных денег объясняется просто: их выпустили в обращение руководители всенародного ополчения Козьма Минин и князь Дмитрий Пожарский, поставив на новых монетах имя последнего «законного» царя династии Рюриковичей. Во время изгнания поляков они были призваны играть роль «массового пропагандиста и организатора». Собственные деньги организованного ими временного земского правительства преследовали как хозяйственные, так и политические цели: оно получало возможность платить жалованье служивым людям, закупать продовольствие и одновременно объявляло о себе как о единственно законной власти в России.