РАЗБОЙНИЧЬИ КЛАДЫ ЛЕБЕДЯНСКОГО УЕЗДА

      Старинный русский город Лебедянь, когда-то широко известный своими ярмарками, а теперь почти забытый, расположен на севере .Липецкой области, по обоим берегам Дона. Основанный в начале XVII века, этот город относился к тем степным оплотам Русского государства, которые, по словам И.А. Бунина, находились «среди великих черноземных полей Подстепья на той роковой черте, за которой некогда простирались «земли дикие, незнаемые» и первые вдыхали бурю, пыль и хлад из-под грозных азиатских туч, то и дело заходивших над нею, первые видели зарева страшных ночных и дневных пожарищ, ими запаляемых, первые давали знать Москве о грядущей беде и первыми ложились костьми за нее».

      В первые полстолетия своего существования Лебедяни не раз приходилось «ложиться костьми» Город-крепость, основанный на южном рубеже Московского государства, был призван закрыть собой опасную брешь в системе обороны между Ельцом и Данковым, через которую татары могли «приходить безвестно». В 1618 году город был разорен и сожжен казаками гетмана Сагайдачного. Спустя пятнадцать лет гарнизон Лебедяни отразил штурм крупного татарского отряда.

      Начало истории города Лебедяни загадочно. Историкам точно известны даты основания соседних городов — Ефремова, Данкова, Липецка, Раненбурга, Козлова. Год же основания Лебедяни неизвестен. Сохранились лишь легенды, где факт перемешан с вымыслом и корни которых уходят едва ли не в XIV век и далее. Интересно, что ни один из названных городов не может похвалиться подобными историями.

      Рассказывают, что на месте Лебедяни в незапамятные времена существовал земляной городок, построенный разбойником Кунамом и сыновьями его Тяпкой и Русой. Кунам с сыновьями разбойничали на торговом пути на Дону, а также неоднократно совершали набеги на татар В старости Кунам пал в битве с татарским богатырем, и над его могилой сыновья насыпали курган в десяти верстах от города, на правом берегу Красивой Мечи при впадении ее в Дон. Имя Тяпки (полагают, что это прозвище означает что-то типа «рубака») сохранила Тяпкина гора в центре города на берегу Дона, на которой в начале XVII века и была заложена Лебедянь. С именем Кунама некоторые исследователи связывают близлежащее село Куймань.

      Неподалеку от разбойничьего городка в Романцевском лесу жил пустынник Петр, известный по всей Рязанской земле своими христианскими подвигами. После гибели отца Тяпка и Руса пришли к Петру и приняли от него монашеский образ, поселились рядом с пустынником и в 1353 году построили Ильинскую церковь. Разбойничий городок стал сторожевым, а дружина разбойников, оставив грабежи, несла сторожевую службу на Дону. В 1380 году церковь и городок были разрушены татарами Мамая.

      Некоторое время спустя в обители появился некий владетельный князь, лишенный своей отчины и вынужденный скрываться на этой глухой окраине Рязанской земли. Князь этот был некто иной, как последний Великий князь Смоленский Юрий Святославович, убивший свою жену Юлианию Вяземскую и, «будучи лишен своей отчины, не терпя горького своего безвременья, срама и безчестия», бежавший сначала в Орду, а затем в Рязанскую землю. Князь внес в церковь значительные вклады, построил кельи для иноков, принял иноческий чин и здесь окончил свои дни, «плачась о грехе своем».

      Есть и другая версия этой легенды: в начале XIV века Иван Калита направил в Орду дань хану Узбеку с боярином Тяпкиным, в просторечии именуемым Тяпкой. Тяп-кин же присвоил подарки, предназначенные хану, и бежал с ними в Романцевские леса. Здесь он собрал шайку вольницы, основал городок на берегу Дона и стал грозою татар, убивая ханских баскаков и освобождая русских пленников. В одном из таких набегов он освободил русского священника, который сначала поселился в его городке, а затем перебрался в лес на расстоянии версты от города, где около 1353 года построил церковь Святого Ильи о двух этажах: нижний для жилья, верхний для богослужений. Позднее Тяпкин со своими товарищами также поселились около церкви и, приняв монашество, основали небольшой монастырь. В 1380 году он был разорен татарами, бежавшими с Куликова поля. Несколько позднее в монастыре поселился пустынник Петр, о котором упоминалось выше. Окончательно монастырь был разорен татарами в 1542 году.

      Отвлекаясь от легенд, надо заметить, что история о Смоленском князе Юрии Святославовиче — реальный исторический факт. После гибели жены он, как сообщают летописи (Воскресенская, Софийская II, Никоновская и другие), «на чюждей стране скитаяся и странствуя в изгнании, преходя от места на место в пустынях... пребыва-ше в пустыни, в монастыри у некоего старца христолюбца, игумена Петра, добрым житием тщася угодити Богу; и тамо, неколико дней поболев, пребыв в печалех и скорбех, преставися, и проводиша его честно и погребоша его с надгробными песнми, и погребен бысть ту Сентября в 14 день 6915(1408) года». Могло это происходить в лебедянских краях? Безусловно. Но также безусловно это могло происходить и в любом другом уголке Рязанской земли. Кстати, легенды Венева монастыря утверждают, что история с князем Святославом и пустынником Петром произошла именно в Веневом монастыре.

      Реален и факт существования разбойников на Верхнем Дону во второй половине XIV века. В «Хожении Пименовом в Царьград» — рассказе о путешествии русского посольства по Дону в 1389 году — сообщается, что князь Рязанский Олег Иванович, провожая посольство из Рязани, «отпусти с нами боярина своего Станислава с доволною дружиною, повелел нас проводити до реки до Дону, с великим опасением, розбоя для».

      В XVI веке разбойничал в здешних местах знаменитый герой русского фольклора атаман Кудеяр. Пристанищем его, как утверждают, был земляной городок близ села Владимирское, Гудово тож. По одним сведениям, здесь был склад его имущества, по другим — сторожевой пост, окруженный валами и рвами. Предание говорит, что городок этот был отбит у разбойников донскими казаками и ватага Кудеяра погибла в бою. Остатками жилища Кудеяра местные жители считали две чугунных вереи от ворот, стоявшие близ церкви села Преображенское. Следы городка Кудеяра в середине XIX века представляли собой «два вала, один со рвом, от подошвы до вершины сажен трех, а другой без рва и мало заметен, оба длинною более 100 сажен».

      С именем Кудеяра связывается и таинственная галерея, вырубленная в скалах на берегу Дона в 30 верстах от Лебедяни. Галерея, по описанию, представляет собой «подземный тайник в пять этажей, причем каждый этаж соединен с нижним посредством вертикального колодца, то с одной, то с другой стороны поочередно; таким образом, тайник представляет собой зигзагообразный тоннель, стены и потолок которого выложены громадных размеров каменными плитами». Другой тайник находится у деревни Ратмановой, третий, вертикально уходящий в глубину на 10 аршин, — у села Венюкова.

      Загадочные подземные сооружения имелись и в самом городе. По преданию, из бывшей лебедянской крепости вел тайник к Дону. В позднейшие времена вокруг этого тайника возникло множество легенд. Среди городских жителей бытовало предание о существовании подземного хода из Троицкого монастыря в крепость и далее, на левую сторону Дона. В 1898 году под церковью Рождества, под горой, на самом берегу Дона, был найден «под камнем» подземный ход с железной дверью в конце. Другая «железная дверь» была обнаружена в 1900 году во время кладки печи в доме купца Чурилина, «в глубине земли». В начале XX века с западной стороны города в овраге можно было видеть ямы — как полагали, выход подземного хода, идущего от Дона. Что здесь правда, что вымысел — сейчас уже трудно сказать.

      Прославились в здешних местах и еще два разбойника, Наян и Тарас, будто бы жившие в 2 верстах от нынешнего села Доброго, на берегу реки Воронеж. Тарас был не только разбойником, но и чернокнижником, и посещал окрестные селения для грабежа весьма своеобразным способом: расстилал на воде свою епанчу, садился на нее и плыл по реке, удивляя и пугая жителей. Все прибрежные села дрожали перед ним. Несколько раз жители просили у правительства защиты, однако присылаемые для поимки Тараса солдаты не могли подойти к разбойнику ближе, чем на ружейный выстрел, а ни пули, ни даже орудийные выстрелы не вредили ему. Истребить злодея сумел один местный священник, который присоединился к очередному воинскому отряду, посланному на поимку Тараса, и застрелил разбойника из пищали, заряженной пуговицей от собственной рясы.

      Жители села Доброго указывали в лесу два высоких кургана, стоящих в полуверсте друг от друга, где, по их словам, располагались жилища Наяна и Тараса. С именем Тараса связывался и Тарасов лог, пересекавший у села Трубетчино дорогу из Лебедяни в Козлов: здесь, по преданию, находилось становище Тараса.

      Войны с Польшей и Швецией в середине XVII века, увеличение налогового бремени, принятие Соборного уложения 1649 года, законодательно оформившего окончательное закрепощение крестьян, произвол государственного аппарата и вотчинников — все это приводило к разорению основной части трудового населения. Обнищавшие люди все чаще прибегали к крайнему средству — бегству на далекие окраины, чтобы получить желанную свободу от крепостного ярма, посадского тягла или тяжелой службы. Один из путей беглецов лежал на Дон, в казаки, и лежал этот путь через Лебедянский уезд.

      Этим путем бежал в 1613 году в Астрахань Заруцкий, этим же путем «на Дон в молодечество» пробирались многие тысячи русских людей. Иные из них начинали свое «молодечество», разбивая в Москве лавки богатых купцов. Не прекращали они разбойничать и по дороге на Дон, а многие так и не доходили до Дона, оседая в лесах, в то время обильно покрывавших территории Лебедянского и соседних уездов.

      Во второй половине XVII века, когда поток беглецов резко возрос, разбои и борьба с ними стали характерной чертой жизни в этом районе. Для «сыску» и поимки разбойников и беглых привлекались не только силы местной администрации, но и специальные «сыщики» из Москвы. В 1661 году «сыскивал на Лебедяни беглых служивых всяких чинов людей Белгородского полку» стольник Петр Лихачев. В 1664—1665 годы в Лебедянском, Добринском и Сокольском уездах А.П. Еропкиным было сыскано и возвращено 389 семей (1749 душ) беглых.

      В 1665, 1670, 1676 годы, когда в городе и уезде укрывалось значительное число беглых московских стрельцов и казаков, для их поимки присылались из Москвы стольник Иван Аничков, голова московских стрельцов Алексей Писарев и Леонтий Вельяминов. Известно, что последнему удалось разыскать в селе Бухове «разбойных становщи-ков» и взыскать с них «вытных, и пенных и пошлинных денег 156 рублев».

      Несмотря на меры правительства, разбои не прекращались. В августе 1681 года был ограблен даже Лебедянский Троицкий монастырь: ночью разбойники ворвались в ограду, «разбили» игумена и братию, вырубили церковные двери, сняли с Евангелия и пятидесяти икон оклады, а через 5 дней, накануне Успения, явились опять ночью, пограбили ризницы и имущество игумена.

      В 1682 году царь Федор Алексеевич указал допросить под клятвой городских и сельских начальников: «Нет ли в городах и в селах татей и разбойников, и смертных убойцев, и ведунов, и колдунов, и травников, и кореныциков, и всяких воровских пришлых людей?» И начальники сельские и городские давали «сказки» Лебедянскому воеводе Кобякову, что в их селениях и городе «татем и разбойникам и всяким воровским людям приезду и отъезду нету, а ведомо, что и смертные убойцы есть же в лесах и в дорогах».

      В апреле 1695 года из Москвы на Дон бежала большая шайка «воров и разбойников», которые в Москве «многих торговых и пожиточных русских людей и иноземцев разбили и побили до смерти, и взяли многие их пожитки, платье и деньги, и ефимки, и золотые, и посуду серебряную и оловянную, и медную, и розбив, разбежались врознь, а ведомо ж учинилось, что те воры и разбойники побежали врознь на Лебедянь...» Лебедянскому воеводе С С. Ергольскому грамотой от имени царей Ивана и Петра Алексеевичей предписывалось «тех воров и разбойников» сыскивать: «И ты б, служа нам, великим государям, и радея, на Лебедяни во всех слободах сотским, и старостам, и посадским, и всяких чинов людем велел про тех воров и разбойников проведывать тайно, всякими мерами, кто из тех разбойников у них в слободах и в сотнях у кого пристают; или кто шатские люди, а ныне у них объявились какие пожитки, или лишние деныи или учали водиться по кружечным дворам и деньги или рухлядь какую пропивают; или где у кого разбойной рухляди положено, и им тех людей привесть в приказную избу, а буде их поймать невозможно, и им на них известить. А сотским и земским старостам и на кружечных дворах головам и ларешным учинить наказ крепкий объявятся какие пришлые и приезжие люди, или тамошние жители, и учнут продавать платье русское и немецкое, теплое или холодное, цельное или в спорках, или в розбивке лоскутьем, или посуду серебряную, или оловянную и медную, или жемчуг, и ефимки, и золотые, и персни, и серги, или менять на товары, или которые пришлые люди учнут пить на кружечных дворах, а у них объявятся деньги многая или рухлядь какая, а по осмотру она причинна к разбою — и таких людей имать и приводить к себе в приказную избу... А буде кто объявится, что про те разбои ведал, или сам на тех разбоех был, или с тех разбоев что купил, и тем людем за то быть безо всякого милосердия в смертной казни».

      В 1700 году в лебедянских лесах скрывались солдаты, бежавшие из новонабранных полков армии Петра I, шедшей воевать Нарву. Беглецы по ночам выходили из лесов и грабили жителей города и селений. Грамотой Петра I воеводе А. Г. Сумарокову было приказано переловить их и прислать в Москву «наскоро, не дожидая иного указу». Повторно Петр I обратился к теме лебедянских разбойников в 1719 году, когда указом от 30 октября повелел их ловить и «казнить разными казнями без милосердия».

      Разбойничьи «душегубства» и злодеяния впечатляют своей масштабностью. Так, в 1772 году в Воронежский магистрат были «приведены с поличным и сысканы» два лебедянских «вора и разбойника» — Сенька Попов и Ивашка Корнилов, которые «учинили многие грабежи и смертныя убойства» На сыске оказалось, что эти «рыцари большой дороги» совершили ни много ни мало: «смертных убойств 62, грабежей и татеб 117». По розыску были схвачены еще 15 жителей Лебедянского уезда, входивших в шайку, среди них — поп села Трубетчино Иван.

      Разбои продолжались и на протяжении всего XVIII столетия. В 1765 году Екатерина II, для искоренения воров, разбойников и пристанодержателей, указала в каждой волости избрать сотских, чтоб они, под страхом смертной казни, доносили Лебедянской воеводской канцелярии два раза в год о благополучии в этом отношении вверенных им сел и деревень. Однако, несмотря на меры правительства, вплоть до начала XIX века по дорогам Лебедянского уезда было опасно ездить. Последним лебедянским разбойником следует, очевидно, считать помещика Филина. С шайкой вооруженных дворовых людей он выезжал на разбой, «грабил и мучил разных людей, и был от него страх великий». Филина вызывали в суд, он игнорировал вызовы; когда же за ним в имение явилась полиция, Филин «выгнал оную и грозил ей ружейными выстрелами».

      Пришлось губернатору выслать из Тамбова в Лебедянский уезд воинскую команду. Было это в 1802 году.

      Эти исторические реалии остались в памяти народной в форме легенд и рассказов о разбойниках, их таинственных убежищах и несметных кладах. Как рассказывали старики, в одном из курганов близ села Троекурова «заключено столько золота и серебра, что сокровища сего не стоит весь Лебедянский уезд». Клад этот, однако, никому пока найти не посчастливилось. А вот другие клады — были.

      Россыпные серебряные и медные монеты, в основном восточные, золотоордынские и Великого княжества Рязанского — частые находки на пахотных полях в окрестностях Лебедяни. Здесь же был найден резной по кости образок с серебряным басменным ободком с надписью TPOUZA, датируемый XIV веком. В селе Каликино на огороде в 1901 году был найден клад из 568 серебряных ордынских монет и чугунная ваза. Клад рязанских монет XV века весом более фунта был найден в селе Черепянь на Дону, а другой, в котором обнаружены медные и серебряные кресты, восточные монеты и монеты рязанского князя Ивана Федоровича (1409—1458) — в Покрово-Казацкой слободе. Интересно, что по времени происхождения эти находки совпадают с временем легендарных Кунама, Тяпки и пустынника Петра. Видимо, какая-то историческая база под Лебедянскими легендами все-таки есть.

      Серьезных археологических раскопок здесь не проводилось, хотя разведки по Дону и Красивой Мече открыли большое количество славянских поселений и курганов XII— XIV веков. Пока же здешние древности, как с грустью писал еще в XIX веке исследователь, «изглаживает соха, не дождавшись археологического заступа».

ЗАГАДКА «НИКОЛЫ ЛАПОТНОГО»

      «Я отправил из Москвы с разным добром 973 подводы, в Калужские ворота на Можайск. Из Можайска пошел я Старой дорогой на Смоленск, становился недошедши медынских и вяземских округ. Остановился на Куньем бору; речка течет из ночи на зимний восход, а имя той речки Маршевка, и потом я велел русским людям на Куньем бору сделать на суходоле каменную плотину, плотину глиною велел смазать, а в ней положил доску аспидную и на ней написано, где что положено шедши из Москвы до Можайска».

      Так начинается текст кладовой записи, сделанной, по преданию, в Смутное время польским королем Сигиз-мундом (по другой версии — самозванцем Гришкой Отрепьевым). Оригинал этой записи, выполненный «на медной доске» на латинском и польском языках, по убеждению старых кладоискателей, находился в Варшаве, а тайно сделанный список с нее, переведенный на русский язык, был широко распространен в среде русских искателей сокровищ.

      В том, что «сокровища польского короля» приурочены к Смутному времени, нет ничего удивительного — в Смутное время было зарыто огромное количество кладов, что подтверждается многочисленными находками, и этот факт говорит, скорее, в пользу реальности «кладов Сигизмунда». Кому они принадлежали в действительности — это уже другой вопрос.

      Историческая основа преданий о «кладах- Сигизмунда» связана с событиями 1609—1612 годов. Летом 1609 года король Сигизмунд III (в России его именовали Жигимонтом, отчего произошло фольклорное имя Аглемент) во главе 30-тысячного войска вступил в охваченные Смутой российские пределы, чтобы «утишить бунт, истребить бесстыдного Самозванца, низвергнуть тирана вероломного (то есть русского царя Василия IV Шуйского), освободить народ, утвердить веру и церковь». Речь шла о завоевании российского престола. Часть русских бояр выступила в поддержку притязаний Сигизмунда, считая, что это поможет усмирить Смуту. «Вся Россия встретит царя вожделенного с радостию, — писали они Сигизмунду. — Города и крепости отворят врата; патриарх и духовенство благословят его усердно. Только да не медлит Сигизмунд; да идет прямо к Москве .» Однако на пути королевских войск встал Смоленск, у стен которого Сигизмунд застрял на целых полтора года. Только небольшой отряд гетмана Жолкевс-кого, отделившись от основных сил, двинулся на Москву и разгромил в битве под Клушиным армию Василия Шуйского. Смута запылала с новой силой. Поляки с согласия боярской думы вступили в Москву, а вся Можайская дорога от Москвы до Смоленска контрблировалась польскими гарнизонами. Короткий период согласия оккупантов с боряской верхушкой закончился Московским восстанием в марте 1611 года, которое было жестоко подавлено полками, а сама Москва сожжена и разграблена. Поляки, по свидетельству Карамзина, «грабили казну царскую взяли всю утварь наших древних венценосцев, их короны, жезлы, сосуды, одежды богатые, чтобы послать к Сигизмунду .. сдирали с икон оклады, делили золото, серебро, жемчуг, камни и ткани драгоценные». Эти трофеи, включавшие значительную часть царской казны, были отосланы в Смоленск к королю по Можайской дороге и, если верить преданию, какие-то из этих сокровищ были укрыты по дороге у погоста Николы Лапотного...

      По одной из легенд, Никольский погост называется так оттого, что здесь польские воины, окончательно разбив сапоги на русских дорогах, переобулись в лапти.

      Запись на клады Сигизмунда была широко распространена среди кладоискателей. Она ходила по рукам в самых различных версиях. Неизменными оставались главные приметы: центром «кладоносного» района во всех вариантах записи является погост Николы Лапотного (Николы Лапотника, Николы Лапотникова и т. п.), около которого, остановившись в Куньем бору, якобы зарыл свои клады польский король: «Есть погост Николая Чудотворца, яже зовомый Никола Лапотный, и от него еще погост Святого мученика Георгия, в трех верстах расстоянием один от другого. У погоста Николая Чудотвбрца имеется речка Хворостянка, а другая Гремячка. В устье оного погоста третья речка Чернитинка из болота из черных местов...» Далее следует подробная роспись кладов, положенных в округе: «У оного погоста положено сокровище...» В различных вариантах записи количество кладов колеблется от десяти до двадцати, причем масштабы кладов измеряются «котлами» и «бочками» золота и серебра. Закопав сокровища, по преданию, польский король приказал «находившихся тогда у него в плену российских людей всех мечом погубить, дабы о положенном его сокровище никому не известно было».

      Если внимательно вчитаться в кладовые записи, то можно легко заметить, что во всех случаях речь идет о реальной местности, в которой зарыт по крайней мере один реальный клад. Приметы этой местности следующие:

      1. Клад зарыт близ погоста Николая Чудотворца Лапотного, рядом с которым, на расстоянии от трехсот сажен (около 630 метров) до семи верст (около 7,5 километра), находится другой погост, во имя Св. Георгия Великомученика.

      2. Погост Николы Лапотного стоит на реке с названием Хворостянка (Хворостня, Хворосня, Хворость, Сорочка). Рядом протекает речка Хворостянка-малая (Гремячка), а поодаль третья речка — Чернавка (Чернитинка, Черновка). Все три речки берут свое начало близ погоста, а Чернавка, к тому же, вытекает из болота.

      3. В окрестностях погоста имеется ряд характерных примет: насыпной вал («плотина»), суходольный луг, родник («колодезь»), камни-валуны.

      4. Неподалеку от погоста расположена местность под названием Куний Бор, где находится пустошь Телепнево и через которую течет речка Маршевка. Здесь проходит или проходила большая проезжая дорога.

      Клад короля Сигизмунда ищут уже несколько столетий. Главной магистралью поисков всегда была Смоленская дорога, а погост Николы Лапотного искали то под Можайском, то под Гжатском, то под Вязьмой и Дорогобужем. Указывают и на окрестности тверского города Зубцо-ва, в 10 верстах от которого, по Старицкой дороге, находились приметные места, схожие с теми, что упоминаются в кладовых записях.

      В конце прошлого столетия одним из мест поисков являлась деревня Соколове Гжатского уезда, на речке Могилевке. Здесь, в одной из излучин реки, по преданию, в старые годы был найден «гроб с золотом». Близ деревни находился старинный погост Николая Чудотворца, который в архивных документах XVII—XVIII веков именуется погостом Николы Лапотникова. В середине прошлого века здесь был найден и клад — котел с медными монетами XVIII столетия. Другие многочисленные раскодки дали немного: была найдена серебряная церковная лжица для причастия, ручка чугунного котла, несколько рассыпных серебряных и медных монет. Копали и на погосте, но, кроме гробов, ничего не нашли. Правда, в окрестностях деревни было обнаружено множество интересных объектов: три славянских кургана, каменный погреб (раскопан; оказался пустой), камень-валун с вырезанным знаком медвежьей лапы. А в сентябре 1874 года в версте от деревни кладоискатели натолкнулись на захоронение наполеоновских солдат, в котором среди костей оказался полусгнивший пояс из красной кожи. Когда его стали извлекать из земли, пояс разорвался и из него посыпались серебряные монеты — русские рубли и какие-то иностранные деньги. Всего было найдено семнадцать монет.

      Исследователи прошлого столетия, анализируя тексты кладовых записей короля Сигизмунда, отмечали, что в старое время Смоленская дорога шла южнее Бородина через села Преснецово и Царево-Займище. Где-то здесь, на стыке Гжатского, Можайского и Медынского («не дошедши медынских и вяземских округ») уездов, и находился искомый погост Николы Лапотного Таким местом мог являться погост Александра Свирского близ Можайска, или безымянный погост на самой границе Можайского уезда, у слияния двух речек, сожженный в Смутное время и носивший, по преданию, название Николы Лапотникова. Еще в конце XIX века следы погоста были ясно видны, а весной почти ежегодно здесь вымывались и выносились на берег водой одна-две серебряные монеты.

      В Смоленской области можно указать еще несколько мест, где мог находиться легендарный погост. Во-первых, это погост Никола-Погорелый в бывшем Дорогобужском уезде, на берегу Днепра, в 38 верстах от Дорогобужа, на старой почтовой дороге в город Белый. В 1859 году здесь находилось 7 крестьянских дворов и две церкви. Еще один погост, Никола-Кременной, располагался в 40 верстах от Дорогобужа на реке Вопце по правую сторону от дороги на Духовщину. В Бельском уезде существовал погост Никола-Немощеный, а в Смоленском уезде — Никола-Словажский. Еще одним вероятным «адресом» может являться село Рыхлово, Ново-Никольское тож, в 35 верстах от города Вязьмы, по левую сторону от Смоленского почтового тракта. В этом маленьком селе на пять дворов существовала Никольская церковь «при колодцах».

      Клад Сигизмунда может находиться и ближе к Москве. В тексте кладовой записи ясно указывается, что подводы с сокровищами были отправлены через Калужские ворота на Можайск. Как раз на этом направлении, в районе современной Апрелевки, в верховьях реки Пахры в XVI — начале XVII века располагался «монастырь особняк Николы Чудотворца», а в четырех верстах от него — погост Св. Георгия Великомученика. Ведь король, судя по записи, что-то «положил», еще не доходя Куньего бора, «шедши из Москвы до Можайска».

      Но на самом деле нет никакой уверенности в том, что клад Сигизмунда, если он есть, зарыт по Смоленской дороге. Дело в том, что многочисленные варианты кладовой записи указывают аналогичные места в Тверской, Костромской, Ярославской областях. А в XIX веке в Олонецкой губернии ходила по рукам кладовая запись с точным указанием на то, что клад зарыт близ одного из карельских погостов, в районе Кондопоги: «Есть река Хворосня крутобрега, еще малая Хворосня, третья река Чернавка. На реке Хворосне есть погост, называемый Николай Лапотный, а второй погост Егорий, от Николы виден. При том погосте Николы есть топи, где и люди не ходят. Пониже топи есть земляной вал, в концах вала лежат по камню серых, под теми камнями по кубу денег серебряных.. Средь вала лежит плита красная — на коне поворотиться можно — под той плитой шестиуховый котел денег серебряных. При том же погосте Николая есть колодезь — вода кипучая, и в нем спущено 10 пудов посуды церковной серебряной и закрыто дубовой доской... И та поклажа время нашествия Литвы, то есть польского короля Костюшки».

      Так что загадка погоста Николы Лапотного далеко не так однозначна, как это может показаться на первый взгляд, как, впрочем, и вопрос реальности таинственного клада. Время, возможно, покажет — существует ли легендарный клад Смутного времени на самом деле, или это просто очередная «поклажа польского короля Костюшки».

ТАЙНЫ ПРИДНЕСТРОВСКИХ ЯРОВ

      «Там вдоль всего Днестра сплошь овражины да чащобы, места неподступные, и хуторяне никому неподвластны — пустыня окрест. Безопаснее место трудно придумать... Деньги, дукаты, в яру закопаны на всякий случай — ты их вырой».

      Глубокие, заросшие кустами, труднодоступные овраги левого берега Днестра, от Могилева-Подольского до Тирасполя, в одном из которых укрыл свои сокровища персонаж романа Г. Сенкевича «Огнем и мечом», издавна пользовались славой глухих безлюдных мест, куда забредали только шайки разбойников да отчаянные сорвиголовы, по каким-либо причинам желавшие держаться подальше от людских глаз. На первый взгляд, предприятие их было совсем гиблым — обширная степь между Днестром и Бугом, в средние века носившая название Едисана, хотя номинально и являлась территорией Речи Посполитой, на самом деле служила обширным пастбищем для татарских коней и постоянным плацдармом, откуда по Кучманскому шляху уходили в набег на польские и украинские земли татарские чамбулы. Через эту же степь, возвращаясь, они гнали пленников, везли награбленные трофеи.

      Но вот удивительное дело — именно «транзитное» положение этой степи и делало ее в те годы едва ли не самым безопасным местом на всей Украине. А многочисленные речки и ручьи, впадавшие в Днестр с левой стороны, глубоко прорезая песчаниковые скалы, создавали удобные естественные укрытия, где можно было жить годами, не встречая ни единой души и находясь далеко в стороне от бурных событий, или наоборот — участвуя в них по мере сил. Когда началось восстание Хмельницкого, то, как писал историк Н.И. Костомаров, «по Бугу и Днестру жители бросали свои жилища, скрывались в ущельях и лесах, составляли шайки, нападали на поляков».

      Но не всякий решится пойти на жительство в такое грозящее любыми случайностями место. Поэтому и стекались сюда в основном всевозможные «оторвы», которым приходилось выбирать между гарантированной плахой или виселицей где-нибудь во Львове или Брацлаве, и опасной, но дающей шансы уцелеть, жизнью в пещере или утлой хибаре, прилепившейся к крутому склону заросшего непроходимым кустарником яра. Н.И. Костомаров свидетельствует, что в XVII столетии «жители берегов Буга и Днестра отличались перед всеми буйством и отвагою». А у таких «буйных и отважных» людишек всегда водились «грошi», зачастую немалые и всегда добытые весьма сомнительным путем. И кому же доверить эти «грошi», как не горячей, белой от известковой пыли земле здешних мест? А много лет спустя, когда настал мир и эти земли, наконец, населились людьми, стали вешние воды выносить на поверхность из земли россыпи золотых, серебряных и медных монет, рождая легенды о скрытых в недрах приднестровских яров несметных богатствах...

      Так, однажды в полуверсте от села Чобручи вода вымыла большой клад серебряных монет, а в окрестностях деревни Широкой ручей вынес около сотни серебряных турецких денег. В селе Спее крестьянин Сильвестр Винтя откопал горшок, в котором находилось 14 серебряных пуговиц и 93 монеты периода 1576—1684 годов — голландские, турецкие, польские и германские, из них три золотых и 90 серебряных. А по рассказам жителей села Акмечетки Ананьевского уезда, все окрестности села были просто-таки переполнены кладами, в основном «турецкими сокровищами» и кладами гайдамака Дубровы. Легендарный Дуброва жил в конце XVIII века и прославился своими набегами на турок, поляков и татар. Во время русско-турецкой войны его шайка напала на русский обоз, шедший под Бендеры, в лагерь русской армии. Но обоз охранял сильный отряд, который перебил гайдамаков, а сам Дуброва едва спасся бегством. Опасаясь, чтобы его добро не попало в руки москалей, Дуброва собрал свое золото и серебро, ссыпал в лодку, оббил лодку войлоком, привязал ее на цепь и, прибив другой конец цепи к корню вербы, опустил лодку в глубокую яму, закопал и завалил камнями. После этого Дуброва бежал в Бессарабию. Много лет спустя он повстречал там нескольких пришедших на заработки акмечетских крестьян, которым и передал свой секрет. Клад Дубровы никому отыскать пока не удалось, но правдивость старинной легенды, по мнению местных жителей, подтверждается тем, что в маленьком ручье, протекавшем через окраину Акмечетки, в прошлом веке регулярно находили золотые монеты, вымываемые из горы после дождя или весной.

      Но самой большой загадкой приречных долин Буга и Днестра являются многочисленные таинственные подземные сооружения, в которых, по утверждению народной молвы, укрыты большие богатства.

      На расстоянии около 600 метров от реки Кодыма, в трех верстах от села Сырова, находится группа из десяти курганов. Они давно привлекали внимание местных кладоискателей. Ходили легенды, что в этих могилах укрыты сокровища какого-то древнего царя одного из тех неведомых народов, что некогда прошли через причерноморс-кие степи, не оставив в истории даже имени своего. В 1889 году группа искателей сокровищ во главе с тираспольским мещанином Гавриилом Домнизареску, раскопав один из курганов, обнаружила погребальную камеру с деревянной, окрашенной в красный цвет гробницей. В саркофаге лежал человеческий скелет, с длинным проржавевшим мечом с золотой рукоятью у пояса и золотым перстнем на пальце. Остатки истлевшей одежды, расшитой золотыми нитями, говорили о знатности ее владельца. Кроме гробницы, кладоискатели нашли в камере три человеческих черепа, лошадиный скелет и кувшин с пеплом.

      Из камеры выходили три подземных галереи. Одна — небольшая, с выкрашенной в красный цвет лестницей, вела к замаскированному выходу, а другая, длиной в несколько сот метров, выводила в глухой овраг на берегу реки. Третий ход уходил в глубь кургана. Туда и устремились кладоискатели, освещая себе путь факелами и фонарями, но огонь начал гаснуть от нехватки кислорода. Люди стали задыхаться. Мрачное подземелье, казалось, готово было поглотить потревоживших покой древней могилы искателей сокровищ, и те отчаянно бросились бежать. Натерпевшись страхов, кладоискатели потом рассказывали, что столкнулись в подземелье с нечистой силой, и место то — проклято. По распоряжению сельского старосты вход в подземелье был засыпан.

      Однако слухи о подземных сокровищах не давали покоя многим. Спустя шесть лет, в 1895 году, четверо местных жителей, среди которых был сын предводителя первых кладоискателей, Иван Домнизареску, тайно раскопали засыпанный лаз и проникли далеко вглубь кургана. Они стояли на пороге разгадки тайны — впереди явственно была видна полусгнившая деревянная дверь, очевидно, закрывавшая вход в еще одну камеру или подобное подземное сооружение. Но внезапно обрушившаяся земля погребла под собой одного из кладоискателей, а остальные чудом спаслись бегством...

      В селе Валя-Гуцулова («Гуцулова долина») рассказывали предание о разбойнике Гуцуле, жившем здесь в старые ёремена в пещере. Этот разбойник оставил после себя несметные клады, которые несколько десятилетий не давали покоя кладоискателям. Местные крестьяне отыскали пещеру, где жил Гуцул, — она находилась в западной части села, там, где балка Валя-Гуцулова соединяется с долиной реки Куяльник. Входом в пещеру служило небольшое круглое отверстие, за которым скрывался грот шириной метра четыре. В стене этого грота находилось другое отверстие, в виде низкой, высотой около метра, арки. За ней открывался уходящий в глубь горы просторный подземный ход, длиной более 200 метров. На всем его протяжении имелось 36 ступенек. В середине галереи находилось ответвление — вход в комнату площадью около 17,8 квадратных метра, высотой 2,5 метра. В потолке имелось световое отверстие. Посреди комнаты стоял круглый стол, сбитый из глины, а вокруг него — такие же стулья со спинками. Еще дальше по коридору располагалась «кухня» — комната почти таких же размеров, с печью для приготовления пищи, глиняным столом и табуретками. В стенах были вырублены углубления в виде шкафчиков. А в самом конце подземного хода находился колодец с удивительно чистой и вкусной водой.

      Эти загадочные подземелья были тщательно изучены кладоискателями, но сокровищ в них не нашли. Может быть, пока. Пробовали искать и в окрестностях села. В середине XIX века крестьяне срыли до основания большой курган на левом берегу Куяльника, около села. Вместо клада были найдены скелет человека, лошадиный остов, железные стремена и кинжал. Постепенно были раскопаны все курганы в окрестностях села — сокровищ не было. Но клад все же был найден — как водится, случайно. В 1880-х годах крестьянин из Валя-Гуцуловой на левом берегу Куяльника во время пахоты выпахал горшок с серебряными турецкими монетами.

      Такие случаи, когда слухи о кладах рано или поздно подтверждались его находкой, были в здешних местах особенно часты. Неподалеку от Кучургана есть балка под названием Дивка. Говорят, что в ней некогда скрывалась шайка разбойников, атаманом которой была девка («дiвка»). По рассказам, эта шайка оставила где-то здесь клад — несколько десятков бочонков золота. Местные кладоискатели перекопали все близлежащие курганы в поисках разбойничьего золота. А клад — снова случайно и снова при пахоте — был найден в самой балке, правда, не золото, а около пуда медных пятаков.

      В окрестностях Слободзеи в середине XIX столетия какой-то крестьянин нашел клад, вывалившийся из обрыва у берега Днестра. Это дало толчок к массовому кладоискательству. Но ничего не нашли, и «золотая лихорадка» быстро утихла. А несколько лет спустя двое крестьян, вскапывая огород, наткнулись на новый клад... Нет, дыма без огня не бывает — особенно в «стране кладов»!

      И не только клады укрывали в этих местах, но и... целый монетный двор! На левом берегу Днестра находится старинное украинское село Цекиновка. Напротив, на молдавском берегу, возвышаются стены Сорокской крепости, построенной в 40-е годы XVI века. Считают, что название села происходит от слова «цехин» — так на Украине называли золотые венецианские дукаты. Существует достаточно обоснованное предположение, что на месте села в XVII веке существовал тайный монетный двор, где чеканились фальшивые монеты европейских государств — Венгрии, Польши, Чехии, Германии. Дело в том, что с XVII века претенденты на молдавский престол должны были выкупать это право у турецкого правительства. Кроме того, Молдавии ежегодно приходилось платить дань султану. Тогда, для того, чтобы поправить финансовые дела государства, а заодно и свои личные, молдавские господари наладили чеканку фальшивых денег на монетных дворах в Яссах, Сучаве, а также, возможно, и в Цекиновке, в непосредственной близости от Сорок — одной из главных молдавских крепостей.

      Тайные ночные переправы молдавских чиновников через реку из крепости в мастерскую и обратно породили легенду о существовании под Днестром подземного хода из крепости на левый берег. Археологические раскопки в Сорокской крепости доказали, что подземного хода не было. А вот «продукция» Цекиновской монетной мастерской обнаружена была. Среди монетных находок в Сорокской крепости оказались фальшивые венгерские, польские и генуэзские монеты — «серебряные» и «золотые», то есть во всех случаях отчеканенные из меди, с плохо читаемыми надписями, но покрытые серебряной или золотой амальгамой.

      Кстати, неподалеку от крепости, в урочище Бакиров яр, находится еще одно загадочное подземное сооружение — пещера гайдука Бакира. Высеченная в совершенно отвесной скале, на высоте около шести метров, эта пещера, по преданию, тоже таит в своих недрах клад.

      Чем дальше двигаться вдоль Днестра на север, тем больше можно встретить тайных подземных убежищ. В селе Буша высятся остатки старинного замка, построенного на рубеже XVI—XVII веков. В 1654 году этот замок, защищаемый казаками, после упорного сопротивления был взят штурмом польскими войсками. Тогда, по преданию, вдова казачьего сотника Завистного Марьяна взорвала пороховой погреб, и часть замка взлетела на воздух...

      Сегодня от замка фактически осталась одна башня, перестроенная под колокольню. Под ней расположен сводчатый подвал, соединенный ходами с другими таинственными подземными помещениями. Эти остатки замковых подземелий практически не исследованы и сулят самые неожиданные открытия. Еще более загадочное подземелье находится приблизительно в версте от села. Здесь, за густой кустарниковой порослью, скрывается древнее убежище — пещера, образованная скалой-монолитом и отколовшимися от него огромными глыбами камня. На скале высечены надписи на польском языке: «Эта пещера открыта Ромуальдом Остоей Овсяным г. 1824» и «Память 1524 г. д. 3 июня». Существует легенда, что в пещере в 1820-х годах скрывался от своих восставших крепостных местный помещик Ромуальд Остоя Овсяный. Здесь же, в недрах пещеры, он закопал от разграбления свои деньги и драгоценности.

      А на противоположной скале находится так называемый «Бушанский рельеф» — одна из самых больших загадок Украины, разгадать которую пока не удалось никому. Композиция, изображающая коленопреклоненного человека, дерево с сидящим на одной из веток петухом и оленя, имеет в длину около 3 метров, в высоту — 1,7 метра. Когда и кем высечен на скале этот рельеф — неизвестно, как неизвестно и то, в чем состоит смысл изображения. Некоторые исследователи видят ближайшую аналогию с миниатюрой из болгарской Псалтири XIV века, иллюстрирующей псалом «Им же образом желает елень на источники водныя, аще желает душа моя к тебе, Боже». Гипотез высказывается много, но тайна «Бушанского рельефа» остается неразгаданной.

      Ближе к Могилеву-Подольскому, на берегу Днестра, расположено старинное село Бронница, известное с 1388 года. Укрытое в глубокой долине, между двухсотметровыми кручами, это село также сохранило остатки старинных укреплений и подземные ходы. Следующий подземный объект — село Нагоряны. Здесь, на обрыве, темнеют провалы вырубленных в скале семи пещер, уходящих глубоко в недра горы... А еще дальше, около села Лядовы, среди густых зарослей сохраняются остатки древнего пещерного Лядовского монастыря, в подземельях которого, по преданию, накануне прихода в 1648 году казаков Максима Кривоноса, монахи укрыли богатую монастырскую казну.

      Подземелья, подземелья с легендарными сокровищами... Если верить рассказам, они существуют под руинами едва ли не всех тех старинных замков, что по сю пору во множестве сохранились на Украине. Но есть среди этих замков с подземельями один, о котором достоверно можно сказать: здесь скрывается тайна...

ТАЙНА ЛУБЕНСКОГО ЗАМКА

      «Начиналось его государство сразу же за Чигирином, а кончалось — гей! — у самого у Конотопа и Ромен. Но не одно оно составляло княжеские богатство, ибо, начиная от воеводства Сандомирского, князь владел землею в вое­водствах Волынском, Русском и Киевском; однако же при­днепровская вотчина была всего любезнее...»

      Так писал Генрик Сенкевич о владениях князя Иере­мии Вишневецкого — польского магната, владевшего в первой половине XVII столетия целым «государством» с населением в 228 тысяч человек на Левобережье Днепра. Столицей этого государства был город Лубны.

      Род Вишневецких вел свое начало от Новгород-Север­ского князя Корибута, внука Гедимина и сына Ольгерда, великого князя Литовского. Несмотря на свою службу польскому королю, Вишневецкие долгое время исповедо­вали православие. Выходец из их рода, Дмитрий Вишне­вецкий в 1552—1557 годы основал укрепленный городок на острове Хортица — будущую Запорожскую Сечь. А в 1571 году Михаил Вишневецкий, староста черкасский и каневский, получил от польского короля наказ «оберегать и боронить» земли на левом берегу Днепра, по рекам Суле и Пселу.

      С этого и началась история «Заднепровской державы». В 1590 году Сейм Речи Посполитой утвердил за сыном Ми­хаила Вишневецкого, Александром, право на пустынные земли Посулья. Здесь, на реке Суле, в 1589 году Александр Вишневецкий основал на старом городище — месте, где во времена Киевской Руси некогда стоял известный с 1107 года городок Лубно, — новый город, назвав его Алексан­дровым. Но старое название, Лубны, прижилось как-то больше...

      К концу XVI века владения Вишневецких распростра­нялись практически на все Левобережье Днепра. Сын Алек­сандра, князь Михаил Вишневецкий, женившись на Раи­не, дочери молдавского господаря Иеремии Могилы, из­брал Лубны своей резиденцией и начал активно осваивать этот обширный край, лежавший в то время в полном за­пустении. Привлеченные тридцатилетними налоговыми льготами и защитой сильного княжеского войска, в Зад­непровье потянулись переселенцы...

      «И все расцвело, и закипела жизнь. По следам древних шляхов были проложены дороги; реки укротились плоти­нами... Более четырехсот водяных мельниц, не считая всю­ду, где можно, поставленных ветряков, смалывали хлеб в одном только Заднепровье. Сорок тысяч оброчных вноси­ли оброк в княжескую казну, в лесах появились пасеки, по рубежам возникали все новые деревни, хутора, слобо­ды. В степях бок о бок с дикими табунами паслись огром­ные стада домашнего скота и лошадей. Неоглядный одно­образный вид степей и лесов оживился дымами хат, золо­тыми верхами церквей и костелов — пустыня преврати­лась в край, вполне заселенный». А столицей этого края были Лубны — город на реке Суле, получивший в 1691 году магдебургское право, с населением почти в двадцать тысяч жителей, с замком, ратушей, костелом Святого Михаила, монастырем бернардинцев — «кляштором», православной Троицкой церковью, с двумя с половиной тысячью домов и с ежегодной ярмаркой, на которую при­езжали купцы даже из Москвы, Крыма и Астрахани...

      Такой была Левобережная Украина в ту пору, когда на троне лубенского замка гордо восседал князь Иеремия Вишневецкий. На Украине его считали вероотступником и изменником — в девятнадцатилетнем возрасте Иеремия, после обучения у иезуитов во Львове, Италии и Испании, принял католичество, тем самым изменив вере отцов. Но у польской шляхты Иеремия Вишневецкий, воевода и се­натор Речи Посполитой, пользовался огромной популяр­ностью благодаря своей воинской доблести, проявленной в многочисленных войнах с татарами, турками, казаками и Россией.

      За столетие в Лубенском замке Вишневецких накопи­лись огромные фамильные богатства — доходы от заднеп­ровских латифундий, военная добыча, дары татарского хана и молдавских господарей. На эти деньги Иеремия содер­жал собственное шеститысячное войско, многочисленный аппарат чиновников, управлявших его Заднепровской дер­жавой, строил костелы, крепости, дороги... Денег хватало в избытке — только на свою свадьбу Иеремия Вишневец­кий истратил 250 тысяч злотых.

      Все рухнуло весной 1648 года. Вся Украина восстала буквально в один миг. Армия Богдана Хмельницкого раз­била коронные войска под Желтыми Водами и Корсунем и вышла к Умани, Белой Церкви и Киеву. Восстание зах­ватило все Правобережье. На левом берегу Днепра стали появляться казацкие отряды. Местные жители, боясь сол­дат Иеремии Вишневецкого, пока выжидали, потихоньку перебегая в стан Хмельницкого. А сам владетель Заднепро­вья меж тем совещался в Лубенском замке со своими при­ближенными.

      Тема созванного Вишневецким совета была одна: что делать? Дальнейшее пребывание в Лубнах грозило полно­стью отрезать владения Вишневецкого от Польши. Кресть­яне Левобережья готовы были вот-вот восстать. Надо было уходить за Днепр, но все переправочные средства были уничтожены или угнаны казаками, а за Днепром стоял с двухсоттысячной армией Хмельницкий, противостоять которому с шестью тысячами, пусть и отборного, войска было невозможно.

      На совете в Лубенском замке было решено уходить на Волынь по долгому и сложному маршруту: двинуться на север через густые леса к Чернигову, оттуда свернуть к Любечу и там, переправившись через Днепр, идти через припятские болота к Ровно. Это был единственный путь к спасению, но он грозил многими осложнениями. Пред­стояло преодолеть около шестисот верст, переправиться через Десну, Днепр и Припять, преодолеть непролазные трясины. И это — с княжеским двором, многочисленны­ми беженцами, обозом, артиллерией...

      Тем не менее решение было принято. Однако ввиду предстоящего тяжелого и долгого пути в дорогу взяли толь­ко Самое необходимое, оставив многое из княжеского имущества в надежных тайниках лубенского замка — все равно коронные войска вскорости одержат верх над каза­ками, и ненавистный Хмель сгинет, как сгинули до него другие казацкие вожаки — Косинский, Наливайко, Ло-бода, Тарас Трясыло, Павлюк, Гуня... Тогда, рассчитывал Вишневецкий, он вновь вернется в свою отеческую «дер­жаву», на лубенский трон. Поэтому, как свидетельствует летописец Самуил Величко, Вишневецкий «выехал, як могл... в легце (то есть налегке)».

      Вернуться, однако, не пришлось. Левобережье Днепра в результате освободительной войны украинского народа навсегда вышло из-под власти польского короля, а «Зад­непровская держава» Вишневецких прекратила свое суще­ствование. Сам Иеремия Вишневецкий скончался в 1651 году. А к оставленным им Лубнам в конце июня 1648 года подступило около 15 тысяч «своевольников» — восстав­ших крестян, поддержанных небольшим отрядом казаков, которые «Лубны штурмом взяли и разорили, отцов бернардинов поумерщвляли, а вместе с ними и много шлях­ты». На могилы погибших в ходе штурма жителей города случайно наткнулись в 1860-х годах. При реконструкции мостовой, на спуске к Суле, было обнаружено несколько ям, наполненных человеческими костяками. Среди них нашли ржавые обломки мечей и сабель, пуговицы, зас­тежки, коралловые и янтарные бусы, шпоры, куски золо­той и серебряной парчи.

      Город был жестоко разграблен и сожжен, стража и замковая челядь перебита, а замок Вишневецких повстан­цы буквально сровняли с землей. И спустя много лет, вплоть до конца XIX столетия, развалины замка исправ­но служили для лубенских жителей источником бесплат­ного строительного материала, прежде всего щебня, камня и кирпича.

      Немало попользовались от лубенского погрома и «сво­евольники». Богатства, захваченные у ограбленных и вы­резанных лубенских жителей, легли в основу фамильного благосостояния нескольких малороссийских дворянских фамилий, ведущих свое происхождение от казацких стар­шин времен Хмельницкого, бравших штурмом Лубны в 1648 году, — Кулябко, Ореховских и других. Награблен­ного хватило всем — в городе укрывалось от войны много шляхты и купцов, да и горожане были люди не бедные. Однако главные сокровища Лубен, сокровища Вишневец­кого, остались недосягаемыми, надежно укрытые в под­земных галереях лубенского замка. Правда, вспомнили об этом только много десятилетий спустя, когда обветшав­шие городские укрепления начали проваливаться, подмы­тые вешними водами, и открывать таинственные, уходя­щие глубоко под землю, сооружения...

      ...В 1850-х годах внезапный обвал открыл глубокий под­земный коридор, уходящей в недра замковой горы. Не­сколько любопытных горожан рискнули спуститься в него и, пройдя небольшое расстояние, наткнулись на желез­ную дверь, запертую на висячий замок. Ржавый замок мож­но было сломать, но обстановка явно грозила обвалом, и смельчаки поспешили вернуться. И вовремя: рухнувшая земля засыпала и ход, и загадочную дверь...

      Этот случай был для лубенцев, можно сказать, рядовым — подобное случалось в городе едва ли не каждую весну. Вешние воды с завидной регулярностью обнажали подземные ходы и пустоты, фундаменты старых постро­ек, выносили на поверхность старинные изразцы, моне­ты, черепки, человеческие кости. Главным местом нахо­док, конечно же, была замковая гора, известная под на­званием Вал, на которой некогда стоял замок Вишне­вецких.

      В одной из недавних публикаций утверждается, что яко­бы «место, где некогда горделиво возвышалась крепость надменного магната, заросло бурьяном и уже никто не мог вспомнить, где же стоял замок. В XIX веке археологи безуспешно пытались локализовать его местоположение». Читая подобное, поневоле вспоминаешь, что «мы ленивы и нелюбопытны». К этому можно добавить — «...и оттого склонны выдумывать небылицы». На самом деле местопо­ложение лубенского замка на протяжении трех столетий было известно каждому ребенку в Лубнах, не говоря уж об археологах, которые еще в XIX веке опубликовали под­робный план города, на котором обозначена территория бывшего замка.

      Лубенский замок находился на высоком холме, господ­ствуя над всей долиной реки Сулы. Отсюда открывалась панорама степи на 25 километров окрест. С востока замок защищала речка Ольшанка, приток Сулы, а с севера — ручей Каменный Поток. С запада замок был отгорожен валом и глубоким рвом.

      Первоначальный неказистый городок, построенный Александром Вишневецким, сменили в 1619 году мощные укрепления, а при Иеремии Вишневецком, в 1639 году, замок был отделан с европейской роскошью. Над внут­ренней обстановкой дворца работали лучшие мастера. Особенным великолепием блистала «тронная зала» с куполо­образным потолком, расписанным под небесный свод со звездами. Дворец был щедро отделан мрамором и грани­том. Обломки этой роскоши можно было встретить вплоть до начала нынешнего столетия, а кусок мраморной ко­лонны с резной капителью долго валялся в городском саду. Разбирая развалины замка на щебень, горожане находили наконечники стрел, чугунные ядра, подковы, серебряные монеты времен польских королей Сигизмунда III (1587— 1632) и Владислава IV (1632—1648).

      В самом городе можно было натолкнуться на остатки загадочных старинных сооружений. В одном из парков дол­гое время сохранялись развалины каменной постройки с массивными дверями и решетками в отверстиях стен. Тол­щина стен составляла 1,5 аршина (более 1 метра). Возмож­но, это были остатки кляштора бернардинцев. Это место пользовалось у горожан дурной славой — его почему-то традиционно избирали городские самоубийцы для сведе­ния счетов с жизнью. Очевидцы утверждали, что по вече­рам и ночью в липовых аллеях парка видели блуждающие огни, слышались стоны.

      Но главной загадкой Лубен были и остаются таинствен­ные подземные галереи — расположенные на глубине око­ло 3 метров, тщательно сработанные, со сглаженными сте­нами, сводом и многочисленными замаскированными от­душинами...

      ...В 1899 году очередной обвал открыл подземный ход, пролегавший на глубине 4 аршин (2,8 метра). Ширина хода составляла 3 аршина (2,1 метра), высота — 4,5 аршин (3,9 метра). Его попытались исследовать. Через несколько де­сятков шагов ход разделился: одна галерея пошла к собор­ной площади, другая — к замку. Исследователи направились по первому пути, но через 10,5 метра наткнулись на обвал. Вернулись, двинулись по направлению к замку. Здесь повезло больше: через 20 шагов они уперлись в полусгнив­шую дубовую дверь, подпертую балками. Дверь аккуратно разобрали, двинулись дальше. Но тут дала знать о себе не­хватка воздуха: факелы стали гаснуть, люди задыхаться. Пришлось вернуться назад...

      В подземных галереях были найдены старинные изразцы, несколько серебряных монет, обломок меча и какие-то полуистлевшие печатные бумаги. Прослышав о наход­ках, к провалу сбежалось множество желающих искать клад Вишневецкого. Пришлось полиции завалить вход в гале­реи «во избежание несчастного случая».

      Летом 1916 года поиски клада Вишневецкого впервые начал вести профессионал — «Колумб подземной России», выдающийся ученый-археолог Игнатий Стеллецкий. В 1922 году он опять приехал в Лубны и еще два года вел раскоп­ки Лубенского замка. Стеллецкому удалось обнаружить подземелье ратуши, из которого подземный ход выводил прямо к реке Суле. Раскапывая замок Вишневецкого, Стел­лецкий обнаружил плиточный пол и сгоревший подзем-ный ход со множеством скелетов солдат Вишневецкого, погибших во время штурма замка казаками. Подземный ход вел в овраг к Суле. В нем было найдено множество предметов — сабли, перстни, курительные трубки. Необ­ходимо было дальше расчищать развалины замка в поис­ках тайников с сокровищами, но против этого неожидан­но выступили местные власти. Осенью 1923 году Стеллецкий вернулся в Москву, и раскопки лубенского замка были прекращены.

      Может быть, когда-нибудь тайна старого замка все же будет разгадана. А пока фамильные сокровища князей Вишневецких таятся где-то в недрах древнего городища, на котором некогда возвышалась столица «Заднепровской державы».

ПРИЗРАК РАЗИНСКИХ СОКРОВИЩ

      «Он много кладов закопал — казну свою хоронил. О тех кладах и посейчас слух идет, да все те клады заговорены. Немало было охотников взять их, но никто не может похвастаться удачей — не даются разинские клады. То незадачливого кладоискателя отбросит ветром за несколько верст, а то покажется клад, да уйдет глубже в землю, и сколько ни копай — не докопаешься. Сторожат разинские клады черти, а заговорены те клады на головы: на место, где клад зарыт, надо принести двенадцать голов, шесть женских и шесть мужских».

      Так или приблизительно так рассказывали в народе о легендарных кладах Степана Разина. Правду в этих рассказах настолько невозможно отделить от вымысла, что многие исследователи отказывались вообще принимать их всерьез. Это во многом справедливо, особенно если понимать «клады Разина» как «настоящие» золото и серебро. Но легенды о кладах Разина прежде всего подчеркивают, что Разин был «колдун», «еретик», могучий чародей. А, как мы помним, в фольклоре клад — это не просто деньги или ценности, но и магическая сила. Вот и верили в народе, что Стенька прятал свою силу в виде зачарованных кладов. Это подтверждает и бытующее в народных преданиях убеждение, что Стенька клал свои клады не с тем, чтобы взять их обратно, а потому, что некому было их передать на сбережение — не было достойного человека. Если такой человек найдется, то ему и достанутся сокровища Разина. А от недостойных людей разинские клады заговорены крепкими заклятьями.

      Есть поверье, что по ночам Разин стережет свои клады, являясь скачущим на белом коне или плывущим по Волге в ладье с шелковыми парусами:

      «Стенька Разин еретик, Днем в могиле лежит, Ночью телеса наводятся — По свету ходит, Поклажи свои сторожит»

      Самый большой клад Разина, по преданию, укрыт близ села Шатрашаны Буинского уезда Симбирской губернии. Этот клад — «всем кладам отец». Говорили, что на эти сокровища можно купить всю Симбирскую губернию. Около села за рекой тянется земляной вал, в этом валу вырыта пещера — выход, частично обвалившаяся. В глубине пещеры, за железной дверью, хранится сорок пудов золота и множество сундуков с жемчугами. Здесь также стоит икона Божьей Матери, а перед ней горит неугасимая лампада. Кто отыщет список этой иконы, тот отроет и клад, а кто станет рыть клад без этой иконы, тот тотчас же и уснет. Во время рытья ударит двенадцать громов, явится всякое войско, и конное, и пешее, и будут всякие привидения, только бояться этого не надо. Этот зачарованный клад неоднократно пытались добыть с помощью знахарей-«ворожцов».

      А в четырех верстах от села Труслейки, говорят, Разин в подземном срубе спрятал клад в 104 миллиона рублей золотом. Там находится жестяная таблица, прибитая к матице из черного дуба. В выходе стоит стол, на столе лежит Евангельская книга, тут же стоит и блюдо, а на блюде лежит Камень-самосвет, весом в полтора фунта, и Камень невидимый. В углу выхода поставлены сорок два ружья, вокруг них — медная шпоночка, блестящая, как золото. В выходе же стоит часовня, а в ней находится Крест Животворящий да Арсидима* Божья Матерь и Никола Милостивый. Перед их иконами горит большая неугасимая свеча. В кладу положено двойное золото, серебро — все крестовики, жемчуг и медные деньги, все с конями. Около клада стоит пристав-черт и никому не дает денег. Кто возьмет этот клад, тому положено построить собор-церковь и поставить в ней Животворящий Крест, находящийся в часовне, а икону Арсидимы Божьей Матери отнести в Соловецкий монастырь. Камень же самосвет и Камень Невидимый отослать к царю. Невидимый камень нужно носить на груди, а в карман не класть. От Невидимого камня много пользы: если царь обойдет с ним всю Россию, то она сделается невидимой для неприятеля. Есть поверье, что если кто начинает копать этот клад, то из-под земли слышит слабый женский голос: «Не усиляйся, раб Божий, своей силой поднять казну! Найди разрыв-траву и выручи Божью Матерь из неволи, и тогда всему твоему роду и породью будет царствие небесное».

      А около села Стемаса под Алатырем, в крутом овраге, зарыл Стенька двенадцать бочек золота. Стерегут его двенадцать чертей с ружьями, а чтобы взять этот клад, надо из рук этих чертей принять и выпить «ведро соплей с харкотиной»...

      А в горе близ Сенгилея, под названием Шиловская шишка, устроил Стенька, как рассказывают, подвал, а в нем на цепях четыре бочки золота, сторожит их большой медведь...

      И таких рассказов бытовало по всему Поволжью, от Астрахани до Жигулей, десятки, а может быть, и сотни. Рассказывали и про затопленную лодку с серебром; про сундук, что полон драгоценного платья, а сверху, как жар, горит икона, а заклята та поклажа на 300 лет; про 12 нош (ноша — мера веса, которую способен зараз унести на себе бурлак или крючник) серебра в чугуне, зарыт в горе, покрыт железным листом. Рассказывали и про две бочки серебра, зарытых у села Промзино Городище в Алатырском уезде — один мужичек взялся их отыскать, копал-копал и дошел уже до каменной плиты, которая те бочки покрывала, да тут вдруг видит — идет прямо на него войско с ружьями, солдаты в него целятся... Побросал все лопаты-скребки кладоискатель, да бежать! Утром вернулся на то место, смотрит — нет ни скребка, ни лопаты. А вот если бы не струсил, то клад бы ему достался.

      Стенькино колдовство пытались преодолевать и с помощью ворожцов-знахарей. К примеру, в селе Кувай под Алатырем Разин, по легенде, оставил в одном из курганов большой клад. И вот в 1840-х годах появился в селе некий человек, пришел он, как сам говорил, из степей, от «Каспийского» моря. У этого человека были старинные письма от товарищей Стеньки Разина, и в этих письмах говорилось, что в Кувае, в урочище Городок, сокрыт клад: «Под этим курганом зарыто множество золота и серебра; одних наших братских денег положено в кладу до 10 тысяч золотых, а атамановой казны и не перечесть; над этим кладом висит на золотой цепи икона Богородицы в золотой ризе». Немедленно из кувайских мужиков составилось товарищество желающих искать сокровища, а для преодоления разинских чар был вызван ворожец из города Корсуня — большой мастер, «у которого все клады были наперечет». Знахарь, прибыв в село, принялся гадать: пошептал над водой, посмотрел на дно чашки и сказал «Весь Кувай стоит на кладах!» Ворожца повели на место предполагаемого клада. «Третьим глазом» он зорко таращился по сторонам и то и дело вскрикивал: «Смотри-ка, смотри-ка - денег-то, денег тьма какая! Весь Кувай в огнях — как жар горит! Это золото и серебро в кладах горит!»

      Но мужики, сколько ни пялили глаза — ничего не видели. Пришли на место, стали копать. На глубине трех сажен наткнулись на крышку медного котла. Ворожец кинулся в яму и котел тащит, а мужики заспорили — как клад делить. Клад меж тем стал в землю уходить — никакое колдовство не помогает! Так и ушел. Ворожец из ямы вылез, ругается.

      «Что ж вы, — говорит, — не добыв клада, делить его вздумали? А теперь он наружу выйдет лет через пять или через десять».

      В преданиях клады Разина имеют три общих черты: они непременно заговорены (ведь Разин, говорят, сильным колдуном был), укрыты с применением сложных подземных инженерных сооружений (каменные подвалы с железными дверями, многокомнатные подземелья и т. п.) и содержат просто-таки баснословные сокровища. Дыма без огня не бывает, но здесь и то, и другое, и третье вызывает явные сомнения и заставляет критически отнестись к самому факту существования разинских кладов.

      Но в основе этих легенд лежит один исторический факт. История разинских кладов начинается от Фрола Разина, Степанова брата.

      Во время казни мятежников, когда потащили их на плаху, перепуганный до жалости к себе Фрол крикнул: «Государево слово и дело за мной!» Степан успел рявкнуть: «Молчи, собака!» Но тут палач отсек ему голову. А Фрола снова поволокли на допрос. Он под пыткой показал, что «были у моего брата воровские письма, присланные откуда ни на есть, и эти всякие бумаги он зарыл в землю... собрал их в денежный кувшин, засмолил и зарыл в землю на острове на Дону, на урочище Прорва под вербою, а эта верба посередине крива, а около ней густые вербы; а около острова будет версты две или три». Кроме того, рассказал Фрол, брат его «награбил зело много добра всякого», а после разгрома восстания увез с собой на Кагальник «сундук с рухлядью». В числе этой «рухляди» был некий «костяной город, образцом сделан будто Цареград».

      Фрола повезли со стрельцами на Дон. Пять лет он искал там клады, водил стрельцов по разным урочищам, утверждая, что не может найти приметный большой камень, пещеру или дерево. Надоело это властям, привезли его обратно в Москву и голову отсекли. Правда, есть свидетельства, что Фрола приговорили к вечному заточению.

      С тех пор клады Разина пытаются найти на протяжении трехсот лет. В центре внимания кладоискателей прежде всего находились многочисленные урочища на Дону и Волге, связанные с именем Разина. Одним из таких мест считалось городище Увек в 12 верстах от Саратова. Некогда здесь располагался золотоордынский город. Один из заросших лесом оврагов вблизи Увека называют Стенькиным оврагом, в котором находилась Стенькина пещера. Пещера эта обвалилась еще в середине прошлого столетия. Из нее шел подземный ход на вершину горы, откуда открывался вид на Волгу и Саратов. Было видно на 12 верст вокруг. В 1860-е годы овраг и остатки пещеры осматривал историк В. Крестовский. Он обнаружил остатки кирпичной облицовки стен пещеры, золотоордынские монеты, предметы периода Золотой Орды.

      А сколько гуляло по рукам кладовых записей на разинские клады! В конце 1893 года масштабные поиски кладов Разина в Лукояновском уезде Нижегородской губернии вел некто Ящеров. Он руководствовался текстом попавшей в его руки совершенно фантастической кладовой записи. Против потуг Ящерова с аргументированной критикой выступили члены Нижегородской ученой архивной комиссии, однако авантюристу удалось получить разрешение на раскопки от Императорской Археологической комиссии. Пока суд да дело, настала зима, и поиски были отложены. В ожидании раскопок, как водится, история стала раздуваться прессой — сенсация, однако! Кладоискатель, меж тем, не спешил приняться за дело и, погревшись немного в лучах славы, исчез в неизвестном направлении...