Известная арфистка Вера Дулова пишет:
«"Есть в искусстве имена, одаренные какой-то магической силой. Одно упоминание их навевает на душу прелесть поэзии". Эти слова русского композитора Серова можно целиком отнести к Ивану Семеновичу Козловскому — гордости нашей отечественной культуры.
Мне довелось недавно послушать записи певца. Я просто диву давалась снова и снова, ведь что ни вещь — исполнительский шедевр. Вот, к примеру, произведение с таким скромным и прозрачным названием — «Зеленая рощица» — принадлежит перу великого нашего современника Сергея Сергеевича Прокофьева. Написанное на народные слова, оно звучит как задушевный русский напев. И как нежно, как проникновенно исполняет его Козловский.
Он всегда в поиске. Это касается не только новых форм исполнения, которые его постоянно увлекают, но и репертуара. Те, кто бывает на его концертах, знают, что певец всегда исполнит что-то новое, незнакомое его слушателям до сих пор. Я бы сказала больше: каждая его программа таит в себе что-то необыкновенное. Это — как ожидание тайны, чуда. Мне вообще кажется, что искусство всегда должно быть немножко тайной…»
Иван Семенович Козловский родился 24 марта 1900 года в селе Марьяновка Киевской губернии. Первые музыкальные впечатления в жизни Вани связаны с отцом, который прекрасно пел, играл на венской гармонике. У мальчика рано пробудилась любовь к музыке и пению, он имел исключительный слух и от природы поставленный красивый голос.
Неудивительно, что совсем юным, подростком, Ваня стал петь в хоре Троицкого народного дома в Киеве. Вскоре Козловский уже солист Большого академического хора. Хором руководил известный на Украине композитор и хормейстер А. Кошиц, ставший первым профессиональным наставником талантливого певца. Именно по рекомендации Кошица в 1917 году Козловский поступил в Киевский музыкально-драматический институт на вокальный факультет, в класс профессора Е.А. Муравьевой.
С отличием окончив институт в 1920 году, Иван уходит добровольцем в Красную армию. Он определен в 22-ю стрелковую бригаду инженерных войск и направляется в Полтаву. Получив разрешение совмещать службу с концертной работой, Козловский участвует в постановках Полтавского музыкально-драматического театра. Здесь Козловский, по существу, и сформировался как оперный артист. В его репертуар входят арии в «Наталке-Полтавке» и «Майской ночи» Лысенко, «Евгении Онегине», «Демоне», «Дубровском», «Гальке» Монюшко, такие ответственные и технически сложные партии, как Фауст, Альфред («Травиата»), Герцог («Риголетто»).
В 1924 году певец поступает в труппу Харьковского оперного театра, куда его пригласил ее руководитель А.М. Пазовский. Блестящий дебют в «Фаусте» и следующие выступления позволили молодому артисту занять ведущее положение в труппе. Еще через год, отвергнув заманчивое и весьма почетное предложение от знаменитой «Мариинки», артист приезжает в Свердловский оперный театр. В 1926 году имя Козловского впервые появляется на московских афишах. На столичной сцене певец дебютировал на сцене филиала Большого театра в партии Альфреда в «Травиате». Стоявший в тот вечер за дирижерским пультом оркестра М.М. Ипполитов-Иванов сказал после спектакля: «Этот певец — многообещающее явление в искусстве…»
В Большой театр Козловский пришел уже не дебютантом, а сложившимся мастером.
В первый же сезон работы молодого певца в Большом театре В.И. Немирович-Данченко сказал ему по окончании спектакля «Ромео и Джульетта»: «Вы необычайно храбрый человек. Вы идете против течения и не ищете сочувствующих, бросаясь в бурю противоречий, которые переживает сейчас театр. Я понимаю, что вам трудно и многое пугает вас, но поскольку вас окрыляет ваша смелая творческая мысль — а это чувствуется во всем — и виден везде ваш собственный творческий почерк, плывите не останавливаясь, не сглаживайте углы и не ждите сочувствия тех, кому вы кажетесь странным».
А вот мнение Натальи Шпиллер: «В середине двадцатых годов в Большом театре появилось новое имя — Иван Семенович Козловский. Тембр голоса, манера пения, актерские данные — все в молодом тогда артисте изобличало ярковыраженную, редкую индивидуальность. Голос Козловского никогда не отличался особой мощью. Но свободное извлечение звука, умение концентрировать его позволяло певцу „прорезать“ большие пространства. Козловский может петь с любым составом оркестра и с любым ансамблем. Его голос звучит всегда чисто, звонко, без тени напряжения. Эластичность дыхания, гибкость и беглость, непревзойденная легкость в верхнем регистре, отточенная дикция — поистине безупречный вокалист, с годами доведший владение голосом до высшей степени виртуозности…»
В 1927 году Козловский спел Юродивого, ставшего вершинной ролью в творческой биографии певца и подлинным шедевром в мировом исполнительском искусстве. Отныне этот образ стал неотделим от имени его создателя.
Вот что пишет П. Пичугин: «…Ленский Чайковского и Юродивый Мусоргского. Трудно найти во всей русской оперной классике более несхожие, более контрастные, даже в известной степени чуждые по своей чисто музыкальной эстетике образы, а между тем и Ленский и Юродивый — едва ли не в равной степени высшие достижения Козловского. Об этих партиях артиста много написано и сказано, и все же нельзя еще раз не сказать о Юродивом, образе, созданном Козловским с бесподобной силой, ставшем в его исполнении по-пушкински великим выражением „судьбы народной“, голосом народа, криком его страданий, судом его совести. Все в этой сцене, исполняемой Козловским с неподражаемым мастерством, от первого до последнего произносимого им слова, от бессмысленной песенки Юродивого „Месяц едет, котенок плачет“ до знаменитого приговора „Нельзя молиться за царя-Ирода“ полно такой бездонной глубины, смысла и значения, такой правды жизни (и правды искусства), которые поднимают эту эпизодическую роль на грань высочайшей трагедийности… Есть в мировом театре роли (их немного!), что давно слились в нашем представлении с тем или иным выдающимся актером. Таков Юродивый. Он навсегда останется в нашей памяти как Юродивый — Козловский».
С тех пор артист спел и сыграл на оперной сцене около пятидесяти самых разнообразных ролей. О. Дашевская пишет: «На сцене этого прославленного театра он спел самые разные партии — лирические и былинные, драматические, а порой и трагические. Самые лучшие из них — Звездочет („Золотой петушок“ Н.А. Римского-Корсакова) и Хосе („Кармен“ Ж. Бизе), Лоэнгрин („Лоэнгрин“ Р. Вагнера) и Принц („Любовь к трем апельсинам“ С.С. Прокофьева), Ленский и Берендей, Альмавива и Фауст, вердиевские Альфред и Герцог — трудно перечислить все роли. Сочетая философскую обобщенность с точностью социально-характерных черт персонажа, Козловский создавал неповторимый по цельности, емкости и психологической точности образ». «Его герои любили, страдали, их чувства были всегда просты, естественны, глубоки и проникновенны», — вспоминает певица Е.В. Шумская.
В 1938 году по инициативе В.И. Немировича-Данченко и под художественным руководством Козловского создан Государственный ансамбль оперы СССР. Здесь работали такие известные певцы, как М.П. Максакова, И.С. Паторжинский, М.И. Литвиненко-Вольгемут, И.И. Петров, в качестве консультантов — А.В. Нежданова и Н.С. Голованов. За три года существования ансамбля Иван Сергеевич осуществил ряд интереснейших постановок опер в концертном исполнении: «Вертер» Ж. Массне, «Паяцы» Р. Леонкавалло, «Орфей» К. Глюка, «Моцарт и Сальери» Н.А. Римского-Корсакова, «Катерина» Н.Н. Аркаса, «Джанни Скикки» Дж. Пуччини.
Вот что писал композитор К.А. Корчмарев о первом спектакле ансамбля — опере «Вертер»: "Во всю ширину эстрады Большого зала консерватории установлены оригинальные коричневые ширмы. Верх их полупрозрачен: сквозь прорези виден дирижер, временами мелькают смычки, грифы и раструбы. Перед ширмами — несложные аксессуары, столы, стулья. В такой форме И.С. Козловский осуществил свой первый режиссерский опыт…
Создается полное впечатление спектакля, однако такого, в котором музыка играет первенствующую роль. В этом отношении Козловский может считать себя победителем. Оркестр, находящийся на одной площадке с певцами, все время прекрасно звучит, но не заглушает певцов. И вместе с тем сценические образы живы. Они способны волновать, и с этой стороны данная постановка свободно выдерживает сравнение с любым идущим на сцене спектаклем. Опыт Козловского, как вполне оправдавший себя, заслуживает большого внимания".
Во время воины Козловский в составе концертных бригад выступает перед бойцами, дает концерты в освобожденных городах.
В послевоенный период помимо выступлений в качестве солиста Иван Семенович продолжает режиссерскую работу — ставит несколько опер.
С самого начала своего творческого пути Козловский неизменно сочетает оперную сцену с концертной. В его концертном репертуаре сотни произведений. Здесь кантаты Баха, бетховенский цикл «К далекой возлюбленной», цикл Шумана «Любовь поэта», украинские и русские народные песни. Особое место занимают романсы, среди авторов — Глинка, Танеев, Рахманинов, Даргомыжский, Чайковский, Римский-Корсаков, Метнер, Гречанинов, Варламов, Булахов и Гурилев.
П. Пичугин отмечает:
"Значительное место в камерном репертуаре Козловского занимают старинные русские романсы. Козловский не только «открыл» для слушателей многие из них, как, например, повсеместно известные сегодня «Зимний вечер» М. Яковлева или «Я встретил вас». Он создал совершенно особый стиль их исполнения, свободный от какой бы то ни было салонной слащавости или сентиментальной фальши, максимально близкий атмосфере того естественного, «домашнего» музицирования, в условиях которого в свое время и создавались и звучали эти маленькие жемчужины русской вокальной лирики.
На протяжении всей своей артистической жизни Козловский сохраняет неизменной любовь к народной песне. Нет нужды говорить, с какой задушевностью и теплотой поет Иван Семенович Козловский дорогие его сердцу украинские песни. Напомним несравненные в его исполнении «Солнце низенько», «Ой не шуми, луже», «Ехав казак», «Дивлюсь я на небо», «Ой у поле криниченька», «Взяв бы я бандуру». Но Козловский — изумительный интерпретатор и русских народных песен. Достаточно назвать такие, как «Липа вековая», «Ой да ты, калинушка», «Вороные, удалые», «Не одна в поле дороженька пролегала». Эта последняя у Козловского — настоящая поэма, в песне поведанная история целой жизни. Впечатление от нее незабываемо".
И в преклонном возрасте артист не снижает творческой активности. Ни одно значительное событие в жизни страны не обходится без участия Козловского. По инициативе певца на его родине в Марьяновке открылась музыкальная школа. Здесь Иван Семенович увлеченно работал с маленькими вокалистами, выступал с хором учащихся.
Иван Семенович Козловский скончался 24 декабря 1993 года.
Борис Покровский пишет: «И.С. Козловский — это яркая страница в истории отечественного оперного искусства. Лирика восторженного поэта оперы Чайковского; гротеск прокофьевского принца, влюбленного в три апельсина; вечно юный созерцатель красоты Берендей и певец „далекой Индии чудес“ Римского-Корсакова, лучезарный посланец Грааля Рихарда Вагнера; обольстительный герцог Мантуи Дж. Верди, его же мятущийся Альфред; благородный мститель Дубровский… Среди большого списка великолепно исполненных ролей есть в творческой биографии И.С. Козловского и подлинный шедевр — образ Юродивого в опере М. Мусоргского „Борис Годунов“. Создание классического образа в оперном театре явление очень редкое… Жизнь и творческая деятельность И.С. Козловского — пример для каждого, кто взял на себя миссию быть артистом и служить своим искусством народу».

Творчество Гуно способствовало развитию музыкального театра, утверждению нового жанра — лирической оперы, в основе которого лежало стремление правдиво показать жизнь простого человека с его интимными, душевными переживаниями. Он оказал большое воздействие на творчество своих младших современников и композиторов последующих поколений. Дебюсси проницательно заметил: «Искусство Гуно запечатлело мгновение французской чувствительности».
   1 17 июня 1818 года в Париже в семье художника Франсуа Луи Гуно и преподавательницы музыки Виктории родился сын Шарль Франсуа. В одиннадцать лет мальчика отдали в лицей. За время обучения Шарль солировал в церковном хоре, сочинял музыку, изучал теорию музыки. Желание сочинять усилилось особенно после посещений оперного театра. Под впечатлением оперы Моцарта «Дон Жуан» формировались музыкальные взгляды молодого музыканта. Любовь к творчеству Моцарта он пронес через всю жизнь.
   В 1838 году Гуно поступает в Парижскую консерваторию. Здесь он учился у Ф. Галеви, И. Лесюэра, Ф. Паэра. И хотя развитие яркого дарования Гуно сковывал академизм, царивший в ту пору в стенах консерватории, некоторые из его ранних сочинений привлекли к себе внимание публики и критиков. Достойны внимания скерцо из симфонии, трехголосый «Agnus Dei», свежее звучание которого отметил Берлиоз. В 1839 году Гуно получил Римскую премию за кантату «Фернан», давшую возможность провести на правах стипендиата более двух лет в Италии и некоторое время в Вене и Германии. Разочаровавшись в современном итальянском оперном искусстве, Гуно сосредоточился на изучении старинной культовой музыки, в частности Палестрины. Он увлекся произведениями И. С. Баха, Ф. Мендельсона, Р. Шумана, Ф. Шуберта, что, конечно, позднее отразилось в его творчестве. По возвращении в Париж, в 1843–1848 годах Гуно работал органистом и регентом в церкви Иностранных миссий. В эти годы он сочинял только духовные произведения. В его мировоззрении усилились религиозно-клерикальные умонастроения, он начал помышлять о духовной карьере и посещать проповеди членов доминиканского ордена. В 1847–1848 годах Гуно посещает курс богословия в семинарии Сен-Сюльпис. Одно время живет в кармелитском монастыре и носит сутану аббата. И все же в результате сложной внутренней борьбы он отказался от намерений принять духовный сан и вернулся к искусству.
   Он обращается к опере, так как считает, что только театр дает возможность композитору каждодневно общаться с публикой. Премьера его первой оперы — «Сафо» — состоялась в 1851 году. Затем последовала опера «Окровавленная монахиня», поставленная в 1854 году. Оба произведения, поставленные в «Гранд Опера», отличаются неровностью, мелодраматизмом, даже вычурностью стиля. Они не имели успеха.
   В 1852 году произошли два важных события в жизни Гуно. Он женился на дочери профессора Парижской консерватории Циммермана и стал директором Парижского «Орфеона». Это объединение хоровых любительских обществ было самой массовой в ту пору музыкально-просветительской организацией, членами которой были главным образом рабочие Парижа и жители предместий. Чутко уловив склад и характер городской музыки, Гуно обнаружил новые средства музыкально-драматической выразительности, отвечавшие требованиям времени. Он открыл во французской оперной и романсовой музыке богатейшие возможности «общительной» лирики, непосредственной и импульсивной, проникнутой демократическими настроениями. Чайковский верно подметил, что Гуно — «один из немногих композиторов, которые в наше время пишут не из предвзятых теорий, а по внушению чувства».
   Нервно реагируя на окружающую жизнь, Гуно легко поддавался различным идеологическим влияниям, был неустойчив как человек и художник. Его натура полна противоречий: то он смиренно склонял голову перед религией, то безраздельно отдавался земным страстям. В 1857 году Гуно был на грани серьезного душевного заболевания, но в 1860-х годах много, продуктивно работал.
   В 1858 году состоялась премьера «Лекаря поневоле» (по Мольеру). Показанная в «Лирическом театре», опера была принята теплее предыдущих. Комический сюжет, реальная обстановка действия, живость характеров пробудили новые стороны таланта Гуно. В полную силу они проявились в следующем произведении. Это был «Фауст», поставленный на сцене того же театра в 1859 году. Не сразу зрители полюбили оперу, осознали ее новаторскую сущность. Только через десять лет она попала в «Гранд Опера», причем первоначальные диалоги были заменены речитативами и добавлены балетные сцены. В 1887 году здесь прошел пятисотый спектакль «Фауста», а в 1894 году праздновалось его тысячное исполнение.
   «Фауст» явился лучшим созданием Гуно. Это классический образец французской лирической оперы со всеми ее достоинствами и некоторыми недостатками.
   К тому времени сложилось эстетическое кредо Гуно. Он выступал за единство красоты и правды; за образно-эмоциональное содержание, способное глубоко взволновать «каждую человеческую душу».
   Глубокое философское содержание гетевского «Фауста» (точнее — первой части поэмы) лишь поверхностно затронуто в опере Гуно. Ее сюжет трактуется в лирико-бытовом аспекте: любовная драма Маргариты оттеснила на второй план центральные у Гете образы Фауста и Мефистофеля. Но эта драма раскрыта в музыке человечно и правдиво, на широком фоне жизни, с реалистическим художественным совершенством. «Невозможно отрицать, — писал Чайковский, — что „Фауст“ написан если не гениально, то с необычайным мастерством и не без значительной самобытности».
   Гуно утверждал, что оперный драматург должен быть мастером музыкального портрета. В «Фаусте» он полностью овладел этим искусством. Его портреты главных действующих лиц психологически правдивы и обрисованы разнообразными красками.
   Образ Маргариты принадлежит к лучшим созданиям Гуно, хотя и отличается от литературного первоисточника — в нем больше французских, нежели немецких национальных черт. В этом образе привлекают простота и лиричность, женственная грация. Композитор тонко передает разнообразную гамму переживаний Маргариты — от робкого пробуждения наивного любовного чувства до упоения страстью и далее горя и безумия. В музыке это выражено постепенной драматизацией романсового начала, которое под конец вытесняется декламационностью.
   Менее широко обрисован Фауст — преимущественно той же романсовой стихией, но в более пылком, восторженном преломлении.
   Иной полюс драмы воплощен в образе Мефистофеля — и в музыке он характеризуется другой интонацией, выдержанной в тонах иронической галантности.
   Мастерство индивидуальных характеристик обнаруживается в сопоставлении трех «портретов» в начале второго акта: куплеты Зибеля, каватина Фауста, баллада и ария Маргариты отличаются друг от друга не только интонационным складом, но и приемами жанрового обобщения — использованием разных выразительных средств устоявшихся оперных форм. Эта опора на бытующие жанры — основа демократизма музыкального языка Гуно.
   Правда жизни, воплощенная в лучших сценах оперы, поэтическая цельность выражения, естественность музыкального языка, целеустремленность драматургии — все это является залогом популярности «Фауста» Гуно.
   В начале 1860-х годов Гуно сочинил две посредственные комические оперы — «Филемон и Бавкида» и «Голубка», а также «Царицу Савскую», выдержанную в духе драматургии Скриба — Мейербера. Обратившись затем в 1863 году к поэме провансальского поэта Фредерика Мистраля «Мирейль», Гуно создал произведение, которое покоряет тонким лиризмом. Картины природы и сельской жизни юга Франции нашли поэтичное воплощение в музыке. Композитор воспроизвел в своей партитуре подлинные провансальские напевы; примером может служить старинная любовная песнь «О, Магали», играющая важную роль в драматургии оперы. Ярко очерчен и центральный образ крестьянской девушки Мирейль, гибнущей в борьбе за счастье с любимым.
   Последнее значительное художественное достижение Гуно — опера «Ромео и Джульетта». Ее премьера состоялась в 1867 году и ознаменовалась большим успехом — в течение двух лет состоялось девяносто спектаклей. Хотя трагедия Шекспира здесь трактуется в духе лирической драмы, лучшие номера оперы — а к ним относятся четыре дуэта главных героев, вальс Джульетты, каватина Ромео — обладают той эмоциональной непосредственностью, правдивостью декламации и мелодической красотой, которые характерны для стиля Гуно. В 1869 году у композитора случился новый приступ нервного заболевания, вызванный мистическими настроениями. Проходит еще год. Из-за начавшейся франко-прусской войны Гуно переезжает с семьей в Англию.
   Здесь в 1871 году он знакомится с англичанкой Дж. Уэлдон — певицей и преподавательницей пения, создательницей школы пения для сирот в Тэвисток-хауз около Лондона. Композитор отказывается от предложения занять место директора Парижской консерватории и живет в Лондоне, в семье Уэлдон. Они вместе совершают путешествие в Бельгию. Лишь в 1874 году Гуно порывает с Уэлдон и возвращается в Париж.
   В 1870-е годы Гуно вновь подпал под влияние клерикальных умонастроений. Усилившаяся религиозность явилась главной причиной упадка его творчества. Написав ряд неудачных опер (в том числе «Полиевкт», 1878 год), он отошел от музыкального театра, предпочтя ему духовную музыку. Среди его последних крупных сочинений — две оратории: «Искупление» (1881), «Смерть и жизнь» (1884).
   В это время Гуно занимается литературно-критической деятельностью. Своими выступлениями в печати он поддерживал произведения К. Сен-Санса. Он написал предисловие к изданию писем Г. Берлиоза, книгу «„Дон Жуан“ Моцарта», автобиографию и многое другое.
   Последние годы жизни Гуно провел в Сен-Клу под Парижем, занимаясь с молодым композитором А. Бюссе.
   Он умер 18 октября 1893 года.

Франц Легар, сын военного капельмейстера Франца Легара и его жены венгерки Христины Нейбрандт, родился 30 апреля 1870 года в венгерском городке Комморне. Сюда забросила отца кочевая армейская жизнь. Рождение первенца не могло изменить ее уклада.
   В пять лет он не только знал ноты, но мог импровизировать на заданную тему, даже при накрытой полотенцем клавиатуре — трюк, приписываемый маленькому Моцарту. В шесть лет написал песню с собственным текстом, посвятив ее матери.
   В 1882 году Легар успешно выдержал довольно трудный экзамен в Пражскую консерваторию. Франц стал учеником профессора Ферстера по теории музыки и директора Беневитца по классу скрипки.
   В 1884 году полк отца перевели в Прагу. Теперь Франц-младший мог снова жить в семье. На старших курсах консерватории директор Беневитц познакомил его с Антонином Дворжаком, шестнадцатилетний юноша и семидесятилетний маститый композитор сблизились. Дворжак сыграл юному другу несколько своих новых композиций. Легар рискнул и, замирая от волнения, показал Дворжаку свои. Это были две сонаты, скерцо и каприччио. Дворжак просмотрел их очень внимательно. «Недурно, совсем недурно», — бормотал он. Дойдя до конца последней сонаты, он положил рукопись на стол и веско произнес: «Повесь скрипку на гвоздь и будь композитором!» Легар, давно уже бравший тайком частные уроки композиции у профессора 3. Фибиха, был окрылен. Он твердо решил бросить консерваторию и заниматься только у Фибиха.
   Итак — полная самостоятельность и свобода! Конечно, Легар не хотел и думать о том, чтобы рассчитывать на помощь родителей. Представилась возможность поступать в музыкальный театр в Бармен-Эльберфельде первым скрипачом-концертмейстером, на жалованье 150 марок в месяц. Легар считал Бармен-Эльберфельд школой жизни, показавшей ему театр изнутри. Но интенсивная работа не позволяла сочинять. Громадная нагрузка не окупалась маленьким жалованьем.
   В это время Легару-старшему удалось получить место военного капельмейстера в Вене. Ему нужен был солист-скрипач. Разумеется, он подумал о сыне.
   Отец и сын отлично сработались. Они разделили между собой дирижерские обязанности. Здесь, в Вене, Легар провел десять месяцев. Он написал несколько небольших сочинений, из которых вальс «Чары любви» и два марша были изданы. Но желание быть независимым берет верх. Франц, узнав, что освободилось место военного капельмейстера в венгерском городке Лошонце, становится в двадцать лет самым юным капельмейстером в австрийской армии.
   Стройный, элегантный, в красивом мундире, с маленькими русыми усиками, Легар покорял сердца обывателей Лошонца и, главным образом, разумеется, их дочек. Занятий ему хватало: помимо своих прямых обязанностей — репетиций и выступлений с оркестром, он основал квартет и давал уроки музыки. Но в нем крепла мечта об опере. Осенью 1893 года он начал сочинять две оперы: «Кирасир» и «Родриго». Ни одна из них не двинулась дальше первых сцен, но молодой композитор, что называется, набил руку, освоив многие технические трудности. Затем родилась «Кукушка» — первое крупное музыкально-драматическое произведение Легара.
   «Кукушка» должна была решить судьбу Франца, быть ему композитором или же остаться капельмейстером. В вечер премьеры старый рабочий сцены театра в Лейпциге ободряюще похлопал по плечу трепещущего автора: «Поверьте мне, вы будете иметь успех». Это было 27 ноября 1896 года.
   Действительно, успех был. Однако «Кукушка» выдержала не много представлений. После Лейпцига она прошла в Кенигсберге, Будапеште (под названием «Татьяна»), наконец в Венской опере. «Кукушку» постигла странная участь: она нигде не проваливалась и нигде не имела настоящего успеха. После нескольких спектаклей и благоприятных печатных отзывов публика переставала интересоваться оперой, и произведение исчезало с афиши.
   1 ноября 1899 года стало одним из звездных часов Франца Легара. Началась его служба в Вене — столице Австро-Венгрии и мировой оперетты, — пока в качестве капельмейстера 26-го пехотного полка.
   Когда его полк должны были перевести из Вены, он, не задумываясь, объявил командиру, что остается в Вене и навсегда покидает военную службу. Шел 1902 год.
   Легар поступил в театр «Ан дер Вин» дирижером. Но он не оставил мысли о творчестве. Ему хотелось сотрудничать с профессиональным, маститым драматургом. Так он пришел к Виктору Леону — едва ли не самому талантливому и плодовитому театральному писателю того времени, автору либретто многих опер и оперетт.
   Премьера «Венских женщин» состоялась в театре «Ан дер Вин» в ноябре 1902 года. Наутро Легар прочел в газетах, что он — новая величина современной оперетты. Вскоре оперетта «Венские женщины» пошла в Берлине (под названием «Настройщик роялей») и в Лейпциге, где называлась «Ключ от рая». Премьера «Решетника» состоялась 20 декабря 1902 года. Затем «Решетник» прошел 225 раз подряд!
   В 1903 году Легар с Леоном и его соавтором Лео Штейном начали работу над опереттой «Божественный супруг». «Божественный супруг» шел и в других странах, в том числе и в России, но успех его был не долгим.
   Аналогичная судьба постигла и следующее произведение, премьера которого прошла в конце того же 1904 года в театре «Ан дер Вин», — оперетту «Шуточная свадьба».
   И вот пришло время «Веселой вдовы». До последнего момента директор театра «Ан дер Вин» Карчаг настаивал на том, что музыка «Веселой вдовы» — это «никакая не музыка», премьеру ждет провал. Репетиции оперетты шли по ночам. Декорации были составлены из фрагментов оформления других оперетт, не было сшито ни одного костюма. Для участников бала в посольстве Карчаг разрешил взять туалеты из «Гейши».
   Перед самой премьерой директор предложил Легару отказаться от нее, получив некоторое вознаграждение, «лишь бы не позорить театр». Легар со слезами согласился; к счастью, исполнители главных ролей, Мицци Гюнтер и Карл Тройман, уговорили его не сдаваться: «Коли все уже потеряно, хоть раз, но сыграем».
   Уже первый акт оперетты потряс зрителей, аплодисментам не было конца, после второго акта разразилась овация, неслыханная даже в «Ан дер Вин», публика потребовала выхода авторов, и на сцену вместе с Легаром и актерами вышел раскланиваться улыбавшийся Карчаг — поистине опереточная ситуация. Легар победил: «Веселая вдова» покорила мир.
   «Фольклор против рафинированности, музыкальная наивность против сверхкультуры, экзотика против венского элемента. И все это смешано в едином новом, незнакомо переливающемся общем тоне, который завоевал весь мир» (Э Дечей). «Мерцающее, тремолирующее облачение в духе Пуччини пронизывает мелодические находки… Даже немузыкальным людям дарует эта музыка чувство мелодии», — писал биограф Легара С. Чех.
   Эти отзывы дают представление о восприятии музыки Легара его соотечественниками и современниками, воспитанными на старой опереточной школе.
   «С „Веселой вдовой“, — писал Легар через несколько лет, — я нашел свой стиль, к которому стремился в предыдущих произведениях… Направление, которое взяла современная оперетта, зависит от направления времени, публики, от всех изменившихся общественных отношений. Я думаю, что шутливая оперетта не представляет интереса для сегодняшней публики… Автором музыкальных комедий я не мог бы быть никогда. Моя цель — облагородить оперетту. Зритель должен переживать, а не смотреть и слушать откровенные глупости…» Примечательно, что осознание значения «Веселой вдовы» пришло к нему не сразу. По меньшей мере пять оперетт было написано за это время. Легар упивался пришедшей к нему, наконец, славой — настоящей, мировой славой, со всеми ее последствиями.
   Новый крупный успех — оперетта «Княжеское дитя», поставленная 7 октября 1909 года в новом «Иоганн Штраус-театре», предназначенном специально для оперетты.
   Легар сходится с драматургами А. Вильнером и Р. Боданским, которые написали для него пьесу «Цыганская любовь». Не лишенное политических намеков либретто в соединении с первоклассной музыкой обусловили мировой резонанс другой оперетты «Граф Люксембург», которую Легар сочинял почти одновременно с «Цыганской любовью» и написал всего за три недели: Такое возможно только в расцвете творческих сил Композитор не особенно был доволен своей работой, называл ее неряшливой. Но Карчаг в этот раз оказался прав: Легар «вытряс из рукава» мелодии, которые на несколько лет завладели миром. Премьера в театре «Ан дер Вин» была назначена на 12 ноября 1909 года. Легар боялся провала и надеялся только на невнимание зрителей к музыке. Он приятно ошибся. Спектакль имел ошеломляющий успех.
   Премьера оперетты «Цыганская любовь» прошла 8 января 1910 года в «Карл-театре».
   Пресса назвала лейтмотивы «Цыганской любви» недостаточно своеобразными и упрекнула Легара в чрезмерном эксплуатировании своего таланта. В самом деле — это была его третья премьера в сезоне! Ставили в упрек также недостаток комического элемента. За рубежом успех «Цыганской любви» был большим, нежели на родине.
   «Ева» («Фабричная девушка») — так называлось новое произведение. Надо отдать должное либреттистам: они нашли место и лирике, и танцам, и даже роскоши в наивном социальном контрасте. Музыка «Евы», безусловно, удалась Легару. Самые пленительные темы, конечно, отданы героине. Ее мотив открывает увертюру, трансформируясь позже в тему дуэта.
   Премьера прошла в «Ан дер Вин» в начале 1914 года, и уже к 8 мая оперетта прошла 100 раз.
   Началась Первая мировая война. Для оперетты наступил трудный период. Творческая растерянность чувствовалась и у Легара. Почти десятилетие не появлялось из-под его пера ничего, равного по значению «Веселой вдове» или «Графу Люксембургу».
   После «Евы», несколько растерявшись от упреков в «социалистических наклонностях», которых у него явно не замечалось, он покончил с «глупостями» и комизмом. Композитор начал писать так называемые «легариады» — оперетты, весьма мало схожие с «опереткой», предъявляющие драматизм, граничащий с трагедийностью, заканчивающиеся — вещь, запрещенная в оперетке, — несчастливо. Как правило, большого успеха «легариады» не имели. Достигшего мировой славы композитора обвиняли в том, что он исписался.
   Он оказался «жестким орешком», не отступил в отличие от Оффенбаха и говорил: «Оперетта не умирает… Умирают только те, кто не умеет с ней обращаться, — любители штампов и эпигоны. Каждый настоящий художник — первопроходчик, пробивающий туннель через темные горы к свету. Новый материал, новые люди, новые формы! Я — человек настоящего времени, а все нынешнее время не что иное, как большая мастерская для следующего поколения. Оно перестраивает драму, роман, комедию, почему бы не оперетту? Нет последней волны в искусстве, как нет последней волны в Трауне… Есть только одна инстанция, перед которой я склоняюсь, — это моя совесть. В остальном я позволяю себя ругать и хвалить и делаю то, что должен».
   Легар не один преодолевал трудности. В 1923 году он оформил брак с Софи. Уже 20 лет они были вместе, проверили глубокую взаимную привязанность и пришли к решению. Друзья справедливо уверяли, что «Легар женился для того, чтобы быть свободным». Софи умела незаметно заботиться о нем, ни в чем его не стесняя.
   Легара ожидал новый взлет. Хотя мало кто сейчас помнит о написанных им произведениях после 1920 года. Однако оперетты «Паганини» (1925), «Царевич» (1927), «Фридерика» (1928), «Страна улыбок» (1928), «Джудита» (1934) живут хотя бы потому, что в отдельных мелодиях Легар не сошел с пьедестала, а поднялся выше. Пусть как бы для концерта, для исполнения их замечательным певцом Рихардом Таубером создал он арии Паганини и Су-Хонга, мелодии эти продолжают звучать, радуя человечество. До слез трогательный вальс Джудиты из одноименной оперетты исполнялся уже не Таубером, и все же это — одна из вершин опереточной музыки.
   17 ноября 1929 года стало апогеем новой славы Легара. В этот день на четырех сценах Берлина было дано девять легаровских спектаклей. В день шестидесятилетия Легара, 30 апреля 1930 года, с 8 до 9 часов вечера по всей Австрии был объявлен легаровскии час: по радио, в дансингах и концертах исполнялись только его произведения. Легар в это время находился в Баден-Бадене. Он получил поздравления со всех концов света. Вена встретила его пышными юбилейными празднествами и банкетами.
   За успехом творческим пришел и успех финансовый. В 1931 году Легар купил в Вене просторный дворец постройки 1740 года, принадлежавший моцартовскому либреттисту Людвигу Шиканедеру. Здесь композитор и жил до самой смерти.
   Легар умер 24 октября 1948 года в 3 часа дня.

«Это лучший голос XX века!» — сказал однажды Артуро Тосканини, услышав Ланца в роли Герцога в «Риголетто» Верди на сцене «Метрополитен-опера». Действительно, певец обладал удивительным драматическим тенором бархатного тембра.
Марио Ланца (настоящее имя — Альфредо Арнольд Кокоцца) родился 31 января 1921 года в Филадельфии, в итальянской семье. Фредди рано стал увлекаться оперной музыкой. С удовольствием слушал и запоминал записи в исполнении итальянских мастеров вокала из богатой коллекции отца. Однако больше мальчик тогда любил игры со сверстниками. Но, видимо, что-то было у него заложено в генах. Эль де Пальма, владелец магазинчика на Вайн-стрит в Филадельфии, вспоминает: "Помню один из вечеров. Если мне не изменяет память, было это в тридцать девятом году. В Филадельфии разыгрался настоящий буран. Город завалило снегом. Все белым-бело. Я скучаю за стойкой. На посетителей не надеюсь… А тут дверь отворяется; гляжу и глазам своим не верю: мой юный друг Альфредо Кокоцца собственной персоной. Весь в снегу, из-под которого едва проглядывает синяя морская шляпа и синий свитер. В руках у Фредди сверток. Ни слова не говоря, прошел он вглубь ресторанчика, устроился в самом теплом его уголке и стал крутить пластинки с Карузо и Руффо… То, что я увидел, меня удивило: Фредди плакал, слушая музыку… Так он сидел долго. Примерно около двенадцати ночи я осторожно окликнул Фредди: дескать, время закрывать магазин. Фредди не слышал меня, и я пошел спать. Вернулся утром, Фредди на том же месте. Оказывается, всю ночь он слушал пластинки… Позднее я спросил у Фредди о той ночи. Он смущенно улыбнулся и сказал: «Синьор де Пальма, мне было очень грустно. А у вас так уютно…»
Я никогда не забуду этого случая. Мне все это показалось тогда таким странным. Ведь всегдашний Фредди Кокоцца, насколько мне помнится, был совсем другим: шутливым, затейливым. Вечно он совершал «подвиги». Мы звали его за это Джесси Джеймс. В магазинчик он врывался, будто сквозняк. Если ему что-то было нужно, он не говорил, а пропевал просьбу… Как-то он пришел… Мне показалось, что Фредди чем-то сильно встревожен. Как всегда, пропел свою просьбу. Я бросил ему стаканчик с мороженым. Фредди подхватил его на лету и на шутливый манер пропел: «Если ты — Король хогиз, то я собираюсь стать Королем певцов!»
Первым учителем Фредди стал некто Джованни Ди Сабато. Ему было за восемьдесят. Он взялся обучать Фредди музыкальной грамоте и сольфеджио. Затем были занятия с А. Уильямс и Г. Гарнеллом.
Как и в жизни многих великих певцов, и у Фредди был свой счастливый случай. Рассказывает сам Ланца:
"Однажды я должен был помочь доставить по заказу, поступившему в транспортную контору, рояль. Инструмент нужно было привезти в Музыкальную академию Филадельфии. В этой академии с 1857 года выступали величайшие музыканты Америки. Да и не только Америки. Бывали здесь и произносили свои знаменитые речи почти все американские президенты, начиная с Авраама Линкольна. И каждый раз, проходя мимо этого великого здания, я невольно снимал головной убор.
Установив рояль, я было собрался с друзьями уходить, как вдруг увидел директора Филадельфийского форума мистера Уильяма К. Хаффа, который как-то слушал меня у моей наставницы Айрин Уильямс. Он бросился ко мне навстречу, но, увидев «мое сиюминутное занятие», опешил. На мне был комбинезон, на шее повязан красный платок, подбородок обсыпан табаком — этой модной в то время жвачкой.
— Что вы здесь делаете, мой юный друг?
— Не видите? Передвигаю рояли.
Хафф укоризненно покачал головой:
— И не стыдно, молодой человек? С таким-то голосом! Надо учиться петь, а не пытаться передвигать рояли.
Я хмыкнул.
— Позвольте спросить, а на какие деньги? В моей семье миллионеров не предвидится…
Тем временем знаменитый дирижер Сергей Кусевицкий только что закончил репетицию с Бостонским симфоническим оркестром в большом зале и, весь взмокший, с полотенцем на плечах, вошел в свою артистическую уборную. Мистер Хафф схватил меня за плечо и втолкнул в соседнюю с артистической Кусевицкого комнату. «Теперь пойте! — крикнул он. — Пойте, как не пели никогда!» — «А что петь?» — «Что угодно, только, пожалуйста, побыстрей!» Я выплюнул жвачку и запел…
Прошло немного времени, и в нашу комнату ворвался маэстро Кусевицкий.
— Где этот голос? Этот чудесный голос? — воскликнул он и сердечно приветствовал меня. Он с размаху сел за рояль, проверил мой диапазон. И, по-восточному расцеловав меня в обе щеки, маэстро, ни на секунду не задумываясь, предложил мне участвовать в Беркширском музыкальном фестивале, который проходил ежегодно в Танглвуде, штат Массачусетс. Мою подготовку к этому фестивалю он препоручил таким превосходным молодым музыкантам, как Леонард Бернстайн, Лукас Фосс и Борис Голдовский…"
7 августа 1942 года молодой певец дебютировал в фестивале в Танглвуде в небольшой партии Фентона в комической опере Николаи «Виндзорские проказницы». К тому времени он выступает уже под именем Марио Ланца, взяв в качестве псевдонима фамилию матери.
На следующий день даже газета «Нью-Йорк таймс» восторженно писала: «Молодой двадцатилетний певец Марио Ланца необычайно талантлив, хотя его голосу не хватает зрелости и техники. Его несравненный тенор вряд ли имеет себе подобных среди всех современных певцов». Другие газеты также захлебывались в похвалах: «Со времени Карузо не было такого голоса…», «Открыто новое вокальное чудо…», «Ланца — второй Карузо…», «Родилась новая звезда на оперном небосклоне!»
В Филадельфию Ланца вернулся полный впечатлений и надежд. Однако его ждал сюрприз: повестка на военную службу в ВВС Соединенных Штатов. Так свои первые концерты Ланца провел во время службы, среди летчиков. Последние не скупились на оценку его таланта: «Карузо воздухоплавания», «Второй Карузо»!
После демобилизации в 1945 году Ланца продолжил обучение у известного итальянского педагога Э. Розати. Теперь он по-настоящему увлекся пением и стал серьезно готовиться к карьере оперного певца.
С 8 июля 1947 года Ланца начинает активно гастролировать по городам США и Канады с «Трио бельканто». Двадцать первого июля 1947 года газета «Чикаго трибюн» писала: «Юный Марио Ланца произвел сенсацию. Широкоплечий молодой человек, недавно снявший военную форму, поет с неоспоримым правом, так как он рожден петь. Его талант явится украшением любого оперного театра мира».
На следующий день «Гранд-парк» заполнили 76 тыс. жаждущих собственными глазами и ушами убедиться в существовании сказочного тенора. Их не отпугнула даже непогода. На другой день в сильнейший дождь здесь собралось уже свыше 125 тыс. слушателей. Музыкальный обозреватель газеты «Чикаго трибюн» Клаудия Кэссиди писала:
«Марио Ланца, плотно сбитый, темноглазый юноша, одарен великолепием природного голоса, которым он пользуется почти инстинктивно. Тем не менее он владеет такими нюансами, которым научиться невозможно. Он знает секрет проникать в сердца слушателей. Труднейшая ария Радамеса исполнена первоклассно. Публика ревела от восторга. Ланца счастливо улыбался. Казалось, он сам был удивлен и восхищен более, чем кто-либо другой».
В том же году певец получает приглашение выступать в оперном театре Нью-Орлеана. Дебютной ролью стала партия Пинкертона в «Чио-Чио-Сан» Дж. Пуччини. Затем последовала работа лад «Травиатой» Дж. Верди и «Андре Шенье» У. Джордано.
Слава певца росла и распространялась. Лучшие свои концерты, считает концертмейстер певца Константино Каллиникос, Ланца дал в 1951 году:
"Если бы вы видели и слышали, что происходило в 22 городах США в течение февраля, марта и апреля 1951 года, вы бы поняли тогда, как может воздействовать артист на публику. Я был там! Я видел это! Я слышал это! Я был потрясен этим! Был часто обижен, иногда терпел унижения, но, разумеется, мое имя не было Марио Ланца.
Ланца в эти месяцы превзошел себя. Общее впечатление от гастролей выразил солидный журнал «Тайм»: «Даже Карузо не был так обожаем и не внушал такого поклонения, какое вызвал Марио Ланца во время гастрольного турне».
Когда я вспоминаю это турне «Великого Карузо», я вижу толпы народа, в каждом городе — усиленные наряды полиции, охраняющие Марио Ланца, иначе он был бы раздавлен беснующимися поклонниками; беспрерывные визиты официальных лиц и приветственные церемонии, нескончаемые пресс-конференции, к которым Ланца всегда питал отвращение; бесконечный ажиотаж вокруг него, подглядывание в замочную скважину, непрошеные вторжения в его артистическую комнату, необходимость терять время после каждого концерта, ожидая, пока толпы рассеются; возвращение в отель за полночь; обрывание пуговиц и похищение носовых платков… Ланца превзошел все мои ожидания!"
К тому времени Ланца уже получил предложение, изменившее его творческую судьбу. Вместо карьеры оперного певца его ждала слава киноартиста. Крупнейшая кинофирма страны «Метро-Голдвин-Мейер» подписала с Марио договор на несколько фильмов. Хотя не все было поначалу гладко. В дебютном фильме Ланцу подвела актерская неподготовленность. Одноплановость и невыразительность его игры вынудили создателей фильма заменить актера, сохранив голос Ланцы за кадром. Но Марио не сдался. Следующая картина, «Любимец Нью-Орлеана» (1951), приносит ему успех.
Известный певец М. Магомаев пишет в своей книге о Ланце:
"Сюжет новой ленты, получившей окончательное название «Любимец Нового Орлеана», имел общий лейтмотив с «Полночным поцелуем». В первом фильме Ланца играл роль грузчика, ставшего «принцем оперной сцены». И во втором он, рыбак, также превращается в премьера оперы.
Но дело в конечном счете не в сюжете. Ланца раскрылся как своеобразный актер. Конечно, учтен предыдущий опыт. Марио увлек и сценарий, который незатейливую жизненную линию героя сумел расцветить сочными подробностями. Фильм наполнили эмоциональные контрасты, где было место и трогательной лирике, и сдержанной драме, и искрометному юмору.
«Любимец Нового Орлеана» подарил миру удивительные музыкальные номера: фрагменты из опер, романсы и песни, созданные на стихи Сэмми Кана композитором Николасом Бродским, который, как мы уже говорили, был творчески близок Ланца: их диалог происходил на одной сердечной струне. Темперамент, нежная лирика, неистовая экспрессия… Это их соединяло, и прежде всего именно эти качества отразились в главной песне фильма «Be my love!», ставшей, осмелюсь сказать, шлягером всех времен".
В дальнейшем кинофильмы с участием Марио следуют один за другим: «Великий Карузо» (1952), «Потому что ты моя» (1956), «Серенада» (1958), «Семь холмов Рима» (1959). Главное, что привлекало в этих кинолентах многие тысячи зрителей, — «волшебное пение» Ланца.
В своих последних фильмах певец все чаще исполняет родные итальянские песни. Они же становятся основой его концертных программ и грамзаписей.
Постепенно у артиста зреет желание полностью посвятить себя сцене, искусству вокала. Такую попытку Ланца предпринял в начале 1959 года. Певец покидает США и поселяется в Риме. Увы, мечте Ланца не суждено было сбыться. Он умер в больнице 7 октября 1959 года при до конца не выясненных обстоятельствах.

Родился Александр Сергеевич Даргомыжский 14 февраля 1813 года в Тульской губернии. Ранние детские годы будущего композитора прошли в имении родителей в Смоленской губернии. Затем семья переехала в Петербург. Родители будущего композитора были большими любителями музыки и поэзии, а мать даже писала стихи, которые печатались в популярных журналах. Несмотря на скромный достаток, родители дали своим детям, — их было шестеро, — хорошее домашнее воспитание и образование.
   Заниматься игрой на фортепиано Даргомыжский начал с шести лет. А в десять-одиннадцать лет уже пробовал и сам сочинять музыку. Но первые его творческие попытки связаны с учителем Андрианом Трофимовичем Данилевским — известным петербургским музыкантом-педагогом. «Всякий раз, как я приносил ему на показ новое сочинение, — вспоминал позднее композитор, — в книжке поведения моего было отмечено: „весьма скверно“, и я был наказан».
   С начала 1830-х годов юноша посещал лучшие литературно-художественные салоны Петербурга. Среди них выделялся салон князя Одоевского, где бывали Пушкин, Лермонтов, Жуковский, Гоголь, Глинка Интересное общество собиралось и в салонах писателя и историка Карамзина, поэта Козлова, сестры декабриста Лунина — Уваровой, замечательной музыкантши. И везде юный Даргомыжский — желанный гость. Он много играет на фортепиано, участвует в различных ансамблях, исполняет свои романсы.
   В 1834 году Даргомыжский встретился с Глинкой, который только что вернулся из-за границы и с увлечением работал над своей первой оперой. Это знакомство оказалось решающим для Даргомыжского. Если раньше он не придавал серьезного значения своим музыкальным увлечениям, то теперь в лице Глинки, он вдруг увидел живой пример художнического подвига. Перед ним был человек не только талантливый, но и беззаветно преданный своему искусству, музыкальное творчество для которого — не забава, а самоотверженный труд, необходимое условие жизни.
   В эти годы Даргомыжский был уже известным композитором, автором романсов, песен, фортепианных пьес и даже симфонического произведения «Болеро». Главным в его творчестве является вокальная музыка — романсы, песни, арии, дуэты. Не все из созданного еще достаточно удачно и оригинально. Однако ряд произведений свидетельствует уже о наступающей творческой зрелости композитора.
   Большую художественную ценность представляют в первую очередь романсы на слова Пушкина: «Я вас любил», «Юноша и дева», «Вертоград», «Ночной зефир», «В крови горит огонь желанья».
   В конце 1830-х годов — не без влияния Глинки — Даргомыжский приходит к идее написать оперу. После недолгих поисков сюжета композитор избирает роман В. Гюго «Собор Парижской богоматери». В этом романе его привлек ярко романтический сюжет, правдивое изображение сильных человеческих характеров, напряженный драматизм Работа над оперой под названием «Эсмеральда» продолжалась три года и была завершена в 1841 году. Тогда же композитор с увлечением сочиняет кантату «Торжество Вакха» на стихи Пушкина, которую он вскоре переделал в оперу.
   Постепенно Даргомыжский приобретает все большую известность как крупный, самобытный музыкант. И когда в начале 1840-х годов в Петербурге возникло Общество любителей инструментальной и вокальной музыки, Александр Сергеевич становится его главой, руководит оркестром и хором.
   В 1844 году он уезжает за границу, в крупные музыкальные центры — Берлин, Брюссель, Вену, Париж Там он представил свои сочинения европейской публике. Его композиции понравились, и многие газеты отозвались справедливыми похвалами блистательному русскому таланту.
   Главной целью путешествия Даргомыжского был Париж — признанный центр европейской культуры, где молодой композитор мог бы удовлетворить свою жажду новых художественных впечатлений.
   И именно здесь у Даргомыжского — автора «Эсмеральды» и поклонника французской литературы — произошла переоценка ценностей. Прослушав в театре парижской Большой оперы наиболее интересные спектакли, Даргомыжский сделал неожиданный для себя вывод. «Мастерство и ум неимоверные, — писал он об одном из популярных композиторов, — но никакое мастерство и никакой ум не подделаются под сердце человеческое».
   Непосредственным откликом на настроения тех лет в России явилась вокальная лирика Даргомыжского. Особенно показателен созданный композитором в 1848 году романс на слова Лермонтова «И скучно, и грустно». Это стихотворение великого русского поэта в годы николаевской реакции имело не только литературное, но и общественное значение.
   Несмотря ни на что, Даргомыжский мечтает о создании национальной русской оперы. Выбор его останавливается на социальной драме Пушкина «Русалка», правдиво рассказывающей о трагической судьбе простой крестьянской девушки, обманутой князем. Вынашивая замысел этой оперы, композитор внимательно изучал все значительное, что было в литературе того времени, — образцы устной народной поэзии, описания народного быта, обрядов.
   Работа над оперой затянулась на многие годы, почти на десятилетие. Причин тому было немало. Главная из них заключалась в равнодушии, а подчас и во враждебности со стороны дирекции императорских театров.
   В конце 1840-х годов в творческой жизни Даргомыжского произошло большое событие. Его первая опера «Эсмеральда», принесшая в свое время столько разочарований и огорчений, была, наконец, принята к постановке московским оперным театром. В декабре 1847 года состоялась премьера. Она прошла удачно, и публика горячо аплодировала автору. Этот успех произвел на композитора чрезвычайно отрадное впечатление, и он решил представить «Эсмеральду» в дирекцию петербургских театров. В столице, однако, опера была встречена холодно. Небрежно поставленная в 1851 году, с большими купюрами, она не могла долго продержаться на сцене и после трех представлений была исключена из репертуара. Даргомыжский тяжело переживал эту неудачу. «После всех этих, убийственных для артиста, распоряжений театральной дирекции, — писал он, — понятно, что драматическое творчество мое охладело». Даргомыжский на время оставляет сочинение «Русалки» и публичную музыкальную деятельность и все свое время посвящает, главным образом, занятиям с певцами и певицами. Как и Глинка, Даргомыжский в значительной степени содействовал развитию национальной вокальной школы.
   В апреле 1853 года произошло событие, которое значительно ускорило работу композитора над «Русалкой». По инициативе друзей, и в первую очередь Одоевского, был устроен концерт из произведений Даргомыжского. В нем участвовали лучшие певцы Петербурга, а также гостившая там Полина Виардо. Успех концерта превзошел все ожидания и живительно подействовал на композитора. «Я снова примусь за свою „Русалку“, — писал он тогда. — Лестное внимание, оказанное мне… публикой, как будто обязывает меня произвести на старости лет создание национальное».
   Премьера «Русалки» состоялась 16 мая 1856 года на сцене Петербургского театра. В этот вечер в спектакле участвовали лучшие артисты. Тем не менее, опера большого успеха все же не имела. Аристократическая публика, являвшаяся в то время главным посетителем императорских театров, равнодушно относилась к операм отечественных композиторов. Тем более не могла ее привлечь драма из крестьянской жизни. Не способствовала успеху и постановка оперы: декорации и костюмы для нее были взяты совсем из другого спектакля: ветхие, грязные и мало подходящие к «Русалке». Не пощадили и музыку «Русалки». В авторской партитуре были сделаны многочисленные сокращения, исказившие содержание оперы. Так, яркая драматическая сцена объяснения Князя с Наташей была вовсе изъята. Опера недолго продержалась в репертуаре. Уже следующие за премьерой спектакли шли при почти пустом зале.
   Иначе отнеслись к появлению оперы Даргомыжского передовые люди того времени. Высоко оценил «Русалку» Глинка. Серов посвятил опере несколько статей. В них он не только дал ей высокую оценку, но и подробно проанализировал сюжет и музыкальное содержание.
   Восторженно писал о «Русалке» Чайковский: «По своей мелодической прелести, по теплоте и безыскусственности вдохновения, по изяществу кантилены и речитатива „Русалка“ в ряду русских опер занимает, бесспорно, первое место после недосягаемо гениальных опер Глинки».
   Новый тип оперы потребовал и новых средств музыкальной выразительности. В «Русалке» ведущая роль принадлежит не отдельным законченным музыкальным номерам — ариям, хорам, а драматическим сценам, в которых напряженность сценического действия определяет быстрое чередование речитативных диалогов, ансамблей, небольших ариозо.
   «Русалка», так же как «Иван Сусанин» и «Руслан и Людмила», стала одним из классических образцов, из которых выросла потом вся позднейшая русская национальная оперная школа.
   В начале 1850-х годов в России назревали большие социальные перемены. И Даргомыжский не остался в стороне от общественной жизни, что отразилось на его творчестве. Особенно значительным для него было участие в издании сатирического журнала «Искра». Этот прогрессивный журнал просуществовал недолго. Но след, оставленный им в русской культуре, весьма заметен.
   Под влиянием друзей-«искровцев» в творчестве Даргомыжского усилились элементы сатиры и социального обличения. Они проявились в таких песнях, как «Червяк», «Старый капрал» на стихи французского поэта-сатирика Беранже.
   В конце 1850-х годов вокруг Даргомыжского начинает группироваться передовая композиторская молодежь — будущие члены творческой группы, известной в истории музыки под названием «Могучая кучка».
   Даргомыжский сыграл очень важную роль в художественном формировании молодых композиторов. Как вспоминал Мусоргский, первые вечера, проведенные им у Даргомыжского, явились для него настоящим откровением.
   Особенно близкими и дружескими были в эти годы отношения Даргомыжского и Кюи. Молодой композитор исключительно высоко ставил талант своего старшего коллеги и старался не пропускать у него ни одного музыкального вечера.
   Даргомыжский решает испробовать свой талант в области симфонической музыки. Он последовательно создает два оркестровых сочинения — «Украинский казачок» и «Бабу-ягу».
   В апреле 1864 года умер Сергей Николаевич Даргомыжский. Смерть отца была тяжелой утратой для композитора. Не имея своей семьи и живя уже много лет вдвоем с отцом (мать умерла в 1852 году), Александр Сергеевич был очень к нему привязан, считал его своим близким другом и неизменным советчиком во всех делах. Теперь он почувствовал себя совсем одиноким.
   В августе Даргомыжский вернулся в Петербург, а в первых числах ноября принял решение выехать за границу. Маршрут путешествия был избран почти тот же, что и двадцать лет назад: Варшава, Лейпциг, Брюссель, Париж. Поездка принесла ему большое удовлетворение. Там, в европейских столицах, он слышал свои произведения, которым сопутствовал большой успех. И не только потому, что их исполняли отличные оркестры. В самой музыке, как отмечали критики, было заключено «множество оригинальности, большая энергия мысли, не исключающая грации, мелодичность, острая гармония…» Некоторые концерты, составленные целиком из произведений Даргомыжского, вызвали настоящий триумф.
   В период пребывания Даргомыжского за границей сестра композитора Софья и его друзья обратились к дирекции императорских театров с ходатайством о включении в репертуар «Русалки», не шедшей на сцене с 1862 года.
   Создававшиеся театральными властями препоны были устранены самым неожиданным образом: оперу потребовал поставить в свой бенефис тенор Комиссаржевский. Дирекции пришлось согласиться, так как по существовавшему положению право выбора спектакля предоставлялось бенефицианту.
   Постановка «Русалки» была назначена на последние месяцы 1865 года. Уже за несколько дней до спектакля все билеты оказались распроданными, несмотря на то, что цены по случаю бенефиса были повышены. Наконец наступил и долгожданный вечер Уже после первого действия стал совершенно очевиден полный успех оперы; аплодисменты, вызовы композитора и артистов были горячими и продолжительными.
   Горячий прием «Русалки» и ее признание на первом же спектакле для Даргомыжского явились полной неожиданностью. Накануне третьего представления он писал одному из друзей: «Наконец публика раскусила мою музыку… На завтра уже все распродано. Газеты тоже заговорили другим тоном. Одним словом, все будто очнулись после десятилетней летаргии».
   В 1867 году Даргомыжскому снова суждено было вступить на поприще музыкально-общественной деятельности. После отъезда Антона Григорьевича Рубинштейна за границу Даргомыжского пригласили в состав дирекции Русского музыкального общества, а вскоре он стал его председателем. Успешной деятельности Даргомыжского во многом содействовал Балакирев, который в тот же год был приглашен в РМО в качестве дирижера симфонических концертов.
   Интерес к творчеству композитора вселил в него новые надежды, пробудил новые замыслы. Лучшим из этих замыслов оказалась опера «Каменный гость». Написанная на текст одной из «маленьких трагедий» Пушкина, эта опера явила собой необычайно смелый творческий поиск. Вся она написана речитативом, в ней нет ни одной арии и лишь две песни Лауры — будто островки среди речитативных монологов ансамблей. Оперу «Каменный гость» Даргомыжский не завершил. Предчувствуя близкую смерть, композитор поручил закончить ее своим более молодым друзьям — Кюи и Римскому-Корсакову. Ими она и была закончена, а затем и поставлена в 1872 году.
   Еще за границей Даргомыжский заболел ревматизмом. В то время он не придал этому серьезного значения; теперь же все чаще стал чувствовать, что болезнь не только не прошла, но стала заметно прогрессировать. Знаменитые врачи, лечившие композитора, ничем не могли ему помочь. Даргомыжский умер около пяти часов утра 17 января 1869 года.