Гайдна справедливо считают отцом симфонии и квартета, великим основателем классической инструментальной музыки, родоначальником современного оркестра.
   Франц Йозеф Гайдн родился 31 марта 1732 года в Нижней Австрии, в небольшом местечке Рорау, расположенном на левом берегу реки Лейты, между городками Брук и Хайнбург, вблизи венгерской границы. Предки Гайдна были потомственными австро-немецкими ремесленниками-крестьянами. Отец композитора, Матиас, занимался каретным делом. Мать — урожденная Анна Мария Коллер — служила кухаркой.
   Музыкальность отца, его любовь к музыке унаследовали дети. Маленький Йозеф уже в пять лет обратил на себя внимание музыкантов. Он обладал прекрасным слухом, памятью, чувством ритма. Его звонкий серебристый голос приводил всех в восхищение.
   Благодаря своим выдающимся музыкальным способностям мальчик попал сначала в церковный хор небольшого городка Гайнбурга, а затем в хоровую капеллу при кафедральном (главном) соборе Св. Стефана в Вене. Это было знаменательным событием в жизни Гайдна. Ведь иной возможности получить музыкальное образование он не имел.
   Пение в хоре было для Гайдна очень хорошей, но единственной школой. Способности мальчика быстро развивались, и ему стали поручать трудные сольные партии. Церковный хор часто выступал на городских празднествах, свадьбах, похоронах. Приглашали хор и для участия в придворных торжествах. А сколько времени уходило на выступления в самой церкви, на репетиции? Все это было тяжелой нагрузкой для маленьких певчих.
   Йозеф был понятливым и быстро воспринимал все новое. Он даже находил время заниматься игрой на скрипке и клавикорде и достиг значительных успехов. Только вот его попытки сочинять музыку не встречали поддержки. За девять лет пребывания в хоровой капелле он получил от ее руководителя всего два урока!
   Когда у Гайдна стал ломаться голос, и он не смог больше петь в хоре, его бесцеремонно уволили. Для юноши началась самостоятельная жизнь, полная невзгод и лишений, а главное — непрерывного и упорного труда.
   «Когда я, наконец, потерял свой голос, — пишет Гайдн в автобиографической заметке, — мне пришлось целых восемь лет едва перебиваться обучением юношества».
   Впрочем, и уроки появились не сразу. До того пришлось пережить отчаянное время поисков заработка. Понемногу удалось найти кое-какую работу, хотя и не обеспечивавшую, но все же позволявшую не умереть с голода. Гайдн стал давать уроки пения и музыки, играл на скрипке на праздничных вечерах, а иногда и просто на больших дорогах. По заказу он сочинил несколько своих первых произведений. Но все эти заработки были случайными. Гайдн понимал: чтобы стать композитором, нужно много и упорно учиться. Он начал изучать теоретические труды, в частности книги И. Маттезона и И. Фукса.
   Полезным оказалось содружество с венским комиком Иоганном Йозефом Курцем. Курц был в то время весьма популярен в Вене как талантливый актер и автор ряда фарсов.
   Курц, познакомившись с Гайдном, сразу оценил его талант и предложил сочинить музыку к составленному им либретто комической оперы «Кривой бес». Гайдн написал музыку, которая, к сожалению, не дошла до нас. Мы знаем лишь, что «Кривой бес» исполнялся зимой 1751–1752 годов в театре у Каринтских ворот и имел успех/ «Гайдн получил за него 25 дукатов и считал себя очень богатым».
   Смелый дебют молодого, еще мало известного композитора на театральной сцене в 1751 году сразу принес ему популярность в демократических кругах и… весьма дурные отзывы ревнителей старых музыкальных традиций. Упреки в «шутовстве», «легкомыслии» и прочих грехах были позднее перенесены различными ревнителями «возвышенного» на остальное творчество Гайдна, начиная с его симфоний и кончая его мессами.
   Последним этапом творческой юности Гайдна — перед тем как он вступил на самостоятельный композиторский путь — были занятия с Никола Антонио Порпорой, итальянским композитором и капельмейстером, представителем неаполитанской школы.
   Порпора просматривал композиторские опыты Гайдна и делал ему указания. Гайдн, чтобы вознаградить учителя, был аккомпаниатором на его уроках пения и даже прислуживал ему.
   Под крышей, на холодном чердаке, где ютился Гайдн, на старом разбитом клавикорде он изучал произведения прославленных композиторов. А народные песни! Сколько он их переслушал, бродя днем и ночью по улицам Вены. Тут и там звучали самые различные народные напевы: австрийские, венгерские, чешские, украинские, хорватские, тирольские. Поэтому произведения Гайдна пронизаны этими чудесными мелодиями, в большинстве своем веселыми и жизнерадостными.
   В жизни и творчестве Гайдна постепенно назревал перелом. Его материальное положение стало мало-помалу улучшаться, жизненные позиции крепнуть. Вместе с тем великое творческое дарование принесло свои первые значительные плоды.
   Примерно в 1750 году Гайдн написал маленькую мессу (в фа мажоре), выказав в ней не только талантливое усвоение современных приемов данного жанра, но и очевидную наклонность к сочинению «веселой» церковной музыки. Более важным фактом является сочинение композитором первого струнного квартета в 1755 году.
   Толчком послужило знакомство с любителем музыки, помещиком Карлом Фюрнбергом. Окрыленный вниманием и материальной поддержкой со стороны Фюрнберга, Гайдн написал сначала ряд струнных трио, а затем и первый струнный квартет, за которым вскоре последовало около двух десятков других. В 1756 году Гайдн сочинил концерт до мажор. Меценат Гайдна позаботился также об упрочении его материального положения. Он рекомендовал композитора венскому аристократу из Чехии и любителю музыки графу Йозефу Францу Морцину Зиму Морцин проводил в Вене, а летом жил в своем имении Лукавец около Плзеня. На службе у Морцина, в качестве композитора и капельмейстера, Гайдн получал даровое помещение, питание и жалованье.
   Служба эта оказалась кратковременной (1759–1760 годы), но все же помогла Гайдну сделать дальнейшие шаги в композиции. В 1759 году Гайдн создает свою первую симфонию, а вслед за ней в ближайшие годы четыре других.
   Как в области струнного квартета, так и в области симфонии Гайдну предстояло определить и кристаллизовать жанры новой музыкальной эпохи: сочиняя квартеты, создавая симфонии, он проявил себя смелым, решительным новатором.
   Во время пребывания на службе у графа Морцина Гайдн влюбился в младшую дочь своего приятеля, венского парикмахера Иоганна Петера Келлера, Терезу и всерьез собирался соединиться с ней узами брака Однако девушка по причинам, оставшимся неизвестными, покинула родительский дом, и ее отец не нашел ничего лучшего, чем сказать: «Гайдн, Вы должны бы жениться на моей старшей дочери». Неизвестно, что побудило Гайдна ответить положительно. Так или иначе, но Гайдн согласился. Ему было 28 лет, невесте — Марии Анне Алоизии Аполлонии Келлер — 32. Брак был заключен 26 ноября 1760 года, и Гайдн стал несчастным мужем на долгие десятилетия.
   Его жена вскорости проявила себя женщиной в высшей степени ограниченной, тупой и сварливой. Она абсолютно не понимала и не ценила великое дарование своего мужа. «Ей было все равно, — выразился Гайдн однажды в старости, — кто ее муж — сапожник или артист».
   Мария Анна безжалостно истребила ряд нотных рукописей Гайдна, употребляя их на папильотки и подкладки под паштеты. Притом она была очень расточительной и требовательной.
   Женившись, Гайдн нарушил условия службы у графа Морцина — последний принимал в свою капеллу только холостых. Впрочем, ему не пришлось долго скрывать перемену в своей личной жизни. Финансовое потрясение заставило графа Морцина отказаться от музыкальных удовольствий и распустить капеллу. Над Гайдном нависла угроза опять остаться без постоянного заработка.
   Но тут он получил предложение от нового, более могущественного покровителя искусств — богатейшего и очень влиятельного венгерского магната — князя Павла Антона Эстергази. Обратив внимание на Гайдна в замке Морцина, Эстергази оценил его талант.
   Недалеко от Вены, в небольшом венгерском городке Эйзенштадте, а в летнее время в загородном дворце «Эстергаз», провел Гайдн тридцать лет в должности капельмейстера (дирижера). В обязанности капельмейстера входило руководство оркестром и певцами. Гайдн должен был также по требованию князя сочинять симфонии, оперы, квартеты и другие произведения. Нередко капризный князь приказывал написать новое сочинение к следующему дню! Талант и необычайное трудолюбие выручали Гайдна и здесь. Одна за другой появлялись оперы, а также симфонии, среди которых «Медведь», «Детская», «Школьный учитель».
   Руководя капеллой, композитор мог прослушивать в живом исполнении создаваемые им произведения. Это давало возможность исправлять все то, что недостаточно хорошо звучало, и запоминать — что получалось особенно удачным.
   За период службы у князя Эстергази Гайдн написал большинство из своих опер, квартетов и симфоний. Всего Гайдн создал 104 симфонии.
   В симфониях Гайдн не ставил перед собой задачи индивидуализировать сюжет. Программность композитора чаще всего основана на отдельных ассоциациях и изобразительных «зарисовках». Даже там, где она более цельна и последовательна — чисто эмоционально, как в «Прощальной симфонии» (1772 год), или жанрово, как в «Военной симфонии» (1794 год), — отчетливые сюжетные основы у нее все же отсутствуют.
   Громадная ценность симфонических концепций Гайдна, при всей их сравнительной простоте и непритязательности — в очень органичном отражении и претворении единства духовного и физического мира человека.
   Это мнение выражено, и очень поэтично, Э. Т. А. Гофманом: «В сочинениях Гайдна господствует выражение детски радостной души; его симфонии ведут нас в необозримые зеленые рощи, в веселую, пеструю толпу счастливых людей, перед нами проносятся в хоровых плясках юноши и девушки; смеющиеся дети прячутся за деревьями, за розовыми кустами, шутливо перебрасываясь цветами. Жизнь, полная любви, полная блаженств и вечной юности, как до грехопадения; ни страданий, ни скорби — одно только сладостно-элегическое стремление к любимому образу, который носится вдали, в розовом мерцании вечера, не приближаясь и не исчезая, и пока он находится там, ночь не наступает, ибо он сам — вечерняя заря, горящая над горою и над рощею».
   Мастерство Гайдна с годами достигло совершенства. Его музыка неизменно вызывала восхищение многочисленных гостей Эстергази. Имя композитора стало широко известно и за пределами его родины — в Англии, Франции, России. Шесть симфоний, прозвучавших в 1786 году в Париже, получили название «Парижских». Но поехать куда-либо за пределы княжеского поместья, напечатать свои произведения или просто подарить их Гайдн не имел права без согласия князя. А князь не любил отлучек «своего» капельмейстера. Он привык, чтобы Гайдн вместе с другими слугами ожидал в определенное время его распоряжений в передней. В такие моменты композитор особенно остро чувствовал свою зависимость. «Капельмейстер я или капельдинер?» с горечью восклицал он в письмах друзьям. Однажды ему все же удалось вырваться и побывать в Вене, увидеть знакомых, друзей. Сколько радости доставляли ему встречи с любимым Моцартом! Увлекательные беседы сменялись исполнением квартетов, где Гайдн играл на скрипке, а Моцарт на альте. С особым удовольствием Моцарт исполнял квартеты, написанные Гайдном. В этом жанре великий композитор считал себя его учеником. Но такие встречи были чрезвычайно редки.
   Довелось Гайдну испытать и другие радости — радости любви. 26 марта 1779 года в капеллу Эстергази были приняты супруги Польцелли. Антонио, скрипач, был уже не молод. Его жене — певице Луидже, мавританке из Неаполя, было всего девятнадцать лет от роду. Она была очень привлекательной. Луиджа жила с мужем несчастливо, также как и Гайдн. Измученный обществом своей сварливой и вздорной жены, он влюбился в Луиджу. Эта страсть продлилась, постепенно слабея и тускнея, до старости композитора. По-видимому, Луиджа отвечала Гайдну взаимностью, но все же в ее отношении проявилось больше корысти, чем искренности. Во всяком случае, она неуклонно и очень настойчиво выманивала у Гайдна деньги.
   Молва даже называла (неизвестно, справедливо ли) сына Луиджи Антонио сыном Гайдна. Старший сын ее Пьетро стал любимцем композитора: Гайдн по-отечески заботился о нем, принимал деятельное участие в его обучении и воспитании.
   Несмотря на зависимое положение, уйти со службы Гайдн не мог. В то время музыкант имел возможность работать только в придворных капеллах или руководить церковным хором. До Гайдна еще ни один композитор не решался на независимое существование. Не рискнул расстаться с постоянной работой и Гайдн.
   В 1791 году, когда Гайдну было уже около 60 лет, умер старый князь Эстергази. Его наследник, не питавший большой любви к музыке, распустил капеллу. Но и ему было лестно, чтобы композитор, ставший известным, числился его капельмейстером. Это вынудило молодого Эстергази назначить Гайдну пенсию, достаточную для того, чтобы «его слуга» не поступал на новую службу.
   Гайдн был счастлив! Наконец-то он свободен и независим! На предложение поехать с концертами в Англию он дал согласие. Совершая путешествие на корабле, Гайдн впервые увидел море. А сколько раз он мечтал о нем, стараясь представить себе безбрежную водную стихию, движение волн, красоту и изменчивость окраски воды. Когда-то в молодости Гайдн даже пытался передать в музыке картину разбушевавшегося моря.
   Необычной была для Гайдна и жизнь в Англии. Концерты, в которых он дирижировал своими произведениями, проходили с триумфальным успехом. Это было первое открытое массовое признание его музыки. Университет в городе Оксфорде избрал его своим почетным членом.
   Гайдн дважды посетил Англию. За эти годы композитор написал свои знаменитые двенадцать «Лондонских симфоний». «Лондонские симфонии» завершают эволюцию симфонизма Гайдна. Талант его достиг наивысшего расцвета. Глубже и выразительнее зазвучала музыка, серьезнее стало содержание, богаче и разнообразнее краски оркестра.
   Несмотря на огромную занятость, Гайдн успевал слушать и новую музыку. Особенно сильное впечатление произвели на него оратории немецкого композитора Генделя, его старшего современника. Впечатление от музыки Генделя было так велико, что, возвратившись в Вену, Гайдн написал две оратории — «Сотворение мира» и «Времена года».
   Сюжет «Сотворения мира» чрезвычайно прост и наивен. Две первые части оратории повествуют о возникновении мира по воле Бога. Третья и последняя часть — о райской жизни Адама и Евы до грехопадения.
   Характерен ряд суждений современников и ближайших потомков о «Сотворении мира» Гайдна. Эта оратория имела при жизни композитора огромный успех и очень приумножила его славу. Тем не менее прозвучали и критические голоса. Естественно, наглядная образность музыки Гайдна шокировала философов и эстетиков, настроенных на «возвышенный» лад.
   Серов восторженно написал по поводу «Сотворения мира»: «Что за гигантское создание — эта оратория! Там есть, между прочим, одна ария, изображающая сотворение птиц, — это решительно высшее торжество звукоподражательной музыки, и притом „какая энергия, какая простота, какая простодушная грация!“ — это решительно выше всякого сравнения».
   Ораторию «Времена года» следует признать еще более значительным произведением Гайдна, чем «Сотворение мира». Текст оратории «Времена года», как и текст «Сотворения мира», был написан ван Свитеном. Вторая из больших ораторий Гайдна более многообразна и глубоко человечна не только по содержанию, но и по форме. Это целая философема, энциклопедия картин природы и патриархальной крестьянской морали Гайдна, славящей труд, любовь к природе, прелести деревенской жизни и чистоту наивных душ. К тому же сюжет позволил Гайдну создать очень стройную и законченную, гармоничную музыкальную концепцию целого.
   Сочинение громадной партитуры «Времен года» далось дряхлеющему Гайдну нелегко, стоило ему многих волнений и бессонных ночей. Под конец его мучили головные боли и неотвязность музыкальных представлений.
   «Лондонские симфонии» и оратории были вершиной творчества Гайдна. После ораторий он уже почти ничего не написал. Слишком напряженно прошла жизнь. Силы его иссякли. Последние годы композитор провел на окраине Вены, в маленьком домике. Тихое и уединенное жилище посещали почитатели таланта композитора. Беседы касались прошлого. Особенно любил вспоминать Гайдн свою молодость — тяжелую, трудовую, но полную смелых, настойчивых поисков.
   Умер Гайдн в 1809 году и похоронен был в Вене. Впоследствии его останки перенесли в Эйзенштадт, где он провел так много лет своей жизни.

Пинца — первый бас Италии XX столетия. Он легко справлялся со всеми техническими трудностями, впечатляя великолепным бельканто, музыкальностью и тонким вкусом.
Эцио Фортунио Пинца родился 18 мая 1892 года в Риме, в семье плотника. В поисках работы родители Эцио вскоре после его рождения переехали в Равенну. Уже в восемь лет мальчик стал помогать отцу. Но отец вместе с тем не хотел видеть сына продолжателем своего дела — он мечтал, чтобы Эцио стал певцом.
Но мечты мечтами, а после потери работы отцом Эцио пришлось оставить школу. Теперь он сам как мог поддерживал семью. К восемнадцати годам у Эцио обнаружился талант велосипедиста: на одном крупном состязании в Равенне он занял второе место. Может быть, Пинца и принял выгодный двухлетний контракт, но отец продолжал считать, что призвание Эцио — пение. Пинцу-старшего не охладил даже приговор лучшего болонского преподавателя-вокалиста Алессандро Веццани. Тот сказал без обиняков: «У этого мальчика нет голоса».
Чезаре Пинца немедленно настоял на пробе у другого преподавателя в Болонье — Руццы. На этот раз результаты прослушивания оказались более удовлетворительными, и Руцца начал занятия с Эцио. Не бросая плотницкой работы, Пинца быстро достиг хороших результатов в вокальном искусстве. Более того, после того как Руцца из-за прогрессирующей болезни не смог продолжать его учить, Эцио добился благосклонности Веццани. Тот даже не понял, что пришедший к нему молодой певец был когда-то им забракован. После того как Пинца спел арию из оперы «Симон Бокканегра» Верди, маститый педагог не скупился на похвалы. Он не только согласился принять Эцио в число своих учеников, но и рекомендовал в Болонскую консерваторию. Более того, так как будущий артист не имел денег для оплаты обучения, Веццани согласился выплачивать ему «стипендию» из личных средств.
В двадцать два года Пинца становится солистом маленькой оперной труппы. Дебютирует в роли Оровезо («Норма» Беллини), довольно ответственной партии, на сцене в Санчино, близ Милана. Добившись успеха, Эцио закрепляет его в Прато («Эрнани» Верди и «Манон Леско» Пуччини), Болонье («Сомнамбула» Беллини), Равенне («Фаворитка» Доницетти).
Первая мировая война прервала стремительный взлет молодого певца — четыре года проводит он в действующей армии.
Только после окончания войны Пинца возвращается к пению. В 1919 году дирекция Римской оперы принимает вокалиста в состав труппы театра. И хотя Пинца исполняет в основном второстепенные роли, но и в них он выказывает незаурядное дарование. Это не осталось незамеченным известным дирижером Туллио Серафином, пригласившим Пинцу в оперный театр Турина. Спев здесь несколько центральных басовых партий, певец решается на штурм «главной цитадели» — миланского «Ла Скала».
Великий дирижер Артуро Тосканини в то время готовил к постановке «Мейстерзингеров» Вагнера. Дирижеру понравилось, как исполнил Пинца партию Погнера.
Став солистом «Ла Скала», впоследствии под управлением Тосканини Пинца пел в «Лючии ди Ламмермур», «Аиде», «Тристане и Изольде», «Борисе Годунове» (Пимен) и в других операх. В мае 1924 года Пинца вместе с лучшими певцами «Ла Скала» поет на премьере оперы Бойто «Нерон», вызвавшей большой интерес в музыкальном мире.
«Совместные выступления с Тосканини явились для певца подлинной школой высшего мастерства: они многое дали артисту для понимания стиля различных произведений, для достижения в своем исполнении единства музыки и слова, помогли полностью овладеть технической стороной вокального искусства», — считает В.В. Тимохин. Пинца оказался в числе тех немногих, кого Тосканини счел нужным отметить. Однажды на репетиции «Бориса Годунова» он сказал о Пинце — исполнителе роли Пимена: «Наконец мы нашли певца, который может петь!»
Три года артист выступал на сцене «Ла Скала». Вскоре уже и в Европе и в Америке знали, что Пинца — один из одареннейших басов в истории итальянской оперы.
Первые гастроли за рубежом Пинца проводит в Париже, а 1925 году артист поет в театре «Колон» в Буэнос-Айресе. Еще через год, в ноябре, Пинца дебютирует в «Весталке» Спонтини в «Метрополитен-опера».
На протяжении более двадцати лет Пинца оставался бессменным солистом театра и украшением труппы. Но не только в оперных спектаклях восхищал Пинца самых взыскательных знатоков. Он с успехом выступал и в качестве солиста со многими виднейшими симфоническими оркестрами США.
В.В. Тимохин пишет: "Голос Пинцы — высокий бас, несколько баритонового характера, очень красивый, гибкий и сильный, с большим диапазоном, — служил артисту важным средством, наряду с продуманной и темпераментной актерской игрой, для создания жизненных, правдивых сценических образов. Богатым арсеналом выразительных средств, как вокальных, так и драматических, певец пользовался с подлинной виртуозностью. Требовала ли роль трагического пафоса, едкого сарказма, величавой простоты или тонкого юмора — всегда он находил и верный тон, и яркие краски. В трактовке Пинцы даже некоторые далеко не центральные персонажи приобретали особую значительность и смысл. Артист умел наделить их живыми человеческими характерами и поэтому неизбежно привлекал к своим героям пристальное внимание слушателей, показывая удивительные примеры искусства перевоплощения. Недаром художественная критика 20—30-х годов называла его «молодым Шаляпиным».
Пинца любил повторять, что существуют три типа оперных певцов: вообще не играющие на сцене, способные лишь имитировать и копировать чужие образцы и, наконец, стремящиеся по-своему осмыслить и исполнить роль. Только последние, по словам Пинцы, достойны называться артистами.
В Пинце-вокалисте, типичном basso cantante, привлекали свободное владение голосом, отточенное техническое мастерство, изящная фразировка и своеобразная грация, сделавшие его неподражаемым в операх Моцарта. В то же время голос певца мог звучать мужественно и страстно, с предельной экспрессией. Как итальянцу по национальности Пинце был ближе всего именно итальянский оперный репертуар, но артист также много выступал в операх русских, немецких и французских композиторов".
Современники видели в Пинце исключительно разностороннего оперного артиста: репертуар его охватывал свыше 80 сочинений. Его наилучшими ролями признаны Дон Жуан, Фигаро («Свадьба Фигаро»), Борис Годунов и Мефистофель («Фауст»).
В партии Фигаро Пинца сумел донести всю красоту моцартовской музыки. Его Фигаро легкий и веселый, остроумный и изобретательный, отличается искренностью переживаний и безудержным оптимизмом.
С особым успехом он выступал в операх «Дон Жуан» и «Свадьба Фигаро» под управлением Бруно Вальтера во время знаменитого моцартовского фестиваля (1937) на родине композитора — в Зальцбурге. С той поры здесь каждого певца в ролях Дон Жуана и Фигаро неизменно сравнивают с Пинцей.
Всегда с большой ответственностью относился певец к исполнению Бориса Годунова. Еще в 1925 году в Мантуе Пинца впервые спел партию Бориса. Но все секреты гениального творения Мусоргского он смог узнать, участвуя в постановках «Бориса Годунова» в «Метрополитен» (в роли Пимена) вместе с великим Шаляпиным.
Надо сказать, что Федор Иванович хорошо относился к итальянскому коллеге. После одного из спектаклей он крепко обнял Пинцу и сказал: «Мне очень нравится ваш Пимен, Эцио». Шаляпин тогда не знал, что Пинца станет его своеобразным наследником. Весной 1929 года Федор Иванович покинул «Метрополитен», и прекратился показ «Бориса Годунова». Только через десять лет спектакль возобновился, и главную роль в нем играл Пинца.
«В процессе работы над образом он тщательно изучал материалы по русской истории, относящиеся ко времени царствования Годунова, биографию композитора, как и все факты, связанные с созданием произведения. Интерпретации певца не был присущ грандиозный размах шаляпинской трактовки, — в исполнении артиста на первом плане оказывались лиричность и мягкость. Тем не менее критика находила роль царя Бориса крупнейшим достижением Пинцы, и в этой партии он имел блистательный успех», — пишет В.В. Тимохин.
До Второй мировой войны Пинца много выступал в оперных театрах Чикаго и Сан-Франциско, гастролировал в Англии, Швеции, Чехословакии, а в 1936 году посетил Австралию.
После войны, в 1947 году, недолго поет вместе с дочерью Клаудией, обладательницей лирического сопрано. В сезоне 1947/48 года поет последний раз в «Метрополитен». В мае 1948 года спектаклем «Дон Жуан» в американском городе Кливленд он прощается с оперной сценой.
Однако концерты певца, его выступления по радио и телевидению по-прежнему проходят с невероятным успехом. Пинце удалось добиться доселе невозможного — собрать двадцать семь тысяч человек за один вечер на нью-йоркской открытой сцене «Льюисон стейдием»!
Начиная с 1949 года Пинца поет в оперетте («Южный океан» Ричарда Роджерса и Оскара Гаммерштейна, «Фэнни» Гаролда Роума), снимается в кино («Мистер Империум» (1950), «Карнеги-холл» (1951), «Этим вечером мы поем» (1951).
Из-за болезни сердца артист с лета 1956 года отказался от публичных выступлений.
Пинца умер 9 мая 1957 года в Стемфорде (США).

Слава пришла к Иглесиасу рано и вполне заслуженно. Красивый по тембру, богатый обертонами голос певца завораживал и уводил в страну грез многочисленных поклонниц. Каких только красочных эпитетов не напридумывали ему журналисты: «принц грез», «принц мечты» и даже «сладкоголосый певец юности».
Обаятельная внешность, сдержанно-корректная, без тени развязности манера поведения на сцене, мелодичные песни с ностальгической грустинкой, неизменный вкус в отборе репертуара, великолепные аранжировки — все это содействовало успеху Иглесиаса и его стремительной карьере.
Сегодня Хулио Иглесиас считает себя отцом всей современной латиноамериканской музы и имеет на это все основания. Помимо родного сына Энрике в список его эстрадных потомков входят Рики Мартин и Дженнифер Лопес. «Это новое поколение преисполнено любви и жизни, я ими очень горжусь!» — заявляет Иглесиас-старший.
За время своей карьеры Хулио Иглесиас выпустил более 250 миллионов копий своих альбомов и является рекордсменом Книги (рекордов) Гиннесса. Последняя присудила ему уникальный бриллиантовый диск как «музыканту, продавшему самое большое количество альбомов на разных языках мира». Близок к рекорду Иглесиас и по количеству данных концертов. К пятидесяти семи годам певец провел их около 4600 на пяти континентах земного шара.
Не зря один музыкальный критик писал: «Музыкальные моды и вкусы часто меняются, но мода на Хулио Иглесиаса не проходит, причем знаменитый испанец, как хорошее вино, с годами становится все лучше».
Хулио Хосе Иглесиас де ла Куэва родился 23 сентября 1943 года в Мадриде, в семье врача-гинеколога и домохозяйки. В столице Испании Хулио окончил католический колледж. Интересно, что падре Ансельмо, руководивший церковным хором, посоветовал юноше заняться чем угодно, только не пением. Пятнадцатилетний Хулио не был особенно расстроен. Он с удовольствием играл в футбол и вскоре получил место в молодежном составе знаменитого мадридского «Реала». Но талантливый девятнадцатилетний вратарь, студент юридического факультета столичного университета, попал в тяжелейшую автокатастрофу, которая закрыла ему дорогу в большой спорт.
«Пожизненный паралич» — таков приговор врачей. Почти два года полупарализованный Иглесиас проводит на больничной койке. Певец так вспоминал о том времени: «Прежде всего я ощутил страх. По лицам окружавших меня людей я пытался понять: выживу я или нет. Позже, когда я понял, что буду жить, я начал думать, как жить дальше…»
Чтобы укрепить пальцы рук, больной играет на гитаре и сочиняет свою первую песню — «Жизнь продолжается». «Ты вскоре увидишь меня на фестивале!» — заверил он мать, сидя в инвалидной коляске.
Хулио пробует себя на профессиональной сцене и принимает участие в национальном конкурсе в курортном городке Бенидорм. И сразу большой успех! Никому не известный новичок с той самой песней «Жизнь продолжается» завоевал три премии: «За лучшее исполнение», «За лучший текст» и «За лучшую песню».
"Так в Испании появился певец, совершенно не похожий на кумиров публики конца шестидесятых, — пишет А. Холопцев. — Хулио выходил на сцену в темном костюме, белой рубашке с черным галстуком. Он очень мало жестикулировал во время пения, что вызвало упреки и даже насмешки журналистов, привыкших к более темпераментной манере исполнения. Однако слушатели, и особенно слушательницы, были от Хулио в восторге. Им пришелся по душе его ярко выраженный романтический имидж. Сразу же заговорили и о многочисленных победах певца на любовном фронте. Его творческая карьера развивалась по восходящей: Иглесиас успешно представляет Испанию на конкурсе «Евровидения», его песни становятся национальными хитами: «Gwendoline», «Un Canto a Galicia»…
Всего несколько лет понадобилось Иглесиасу, чтобы стать испанским певцом № 1 и, безусловно, самым известным испаноязычным исполнителем в мире. Он начинает подолгу гастролировать за рубежом и с триумфом выступает на самых престижных европейских площадках: в парижской «Олимпии», в лондонском «Одеоне». Слушателям разных стран нравится, что испанец многие песни из своего репертуара поет на их родных языках. Это не только расширяет аудиторию певца, но и значительно повышает тиражи продаж его дисков".
Окруженный красавицами, Хулио слишком занят, чтобы думать о семье. Но 21 января 1971 года он женится на семнадцатилетней филиппинке Изабел Прейслер. К концу года у них рождается дочь Чавелли, через год — сын Хулио Хозе, еще через год — сын Энрике. Глава семьи в постоянных разъездах, Изабел остается в Мадриде с детьми, до нее доходят слухи о том, что за ее мужем бегают красотки, а он не всегда убегает от них. В 1979 году они развелись. Несмотря на развод, Иглесиас продолжал появляться на страницах прессы со своими детьми.
«В 1980 году египетский президент Анвар Садат приглашает его на берега Нила, а принцесса Грейс — в Монако, — пишет В. Викторова. — В Израиле он добавляет в свой репертуар и песни на иврите. Его очаровывают красавицы израильтянки, вспыхивает роман с актрисой Сидни Ром. Она пробирается из Бейрута на грузовике под обстрелами, чтобы побыть с Хулио несколько часов. Но вскоре ее независимый характер начинает раздражать испанца. Узнав о флирте с другими женщинами, Сидни наговоривает кучу резкостей в адрес любимого».
И пока пресса продолжала описывать его очередные любовные приключения и страсти, Иглесиас, к тому времени поселившийся в Майами и проводивший большую часть времени во Флориде, переживал серьезный нервный кризис.
Все началось с похищения его отца Хулио Сеньора, произошедшего в начале 1982 года: доктора Иглесиаса похищают испанские террористы. Хулио с братом собирают выкуп — два миллиона, но, к счастью, на двадцатый день полиции удается освободить заложника.
Вспоминая то время, Иглесиас утверждает, что навсегда запомнил тоску и кошмар того периода. «Шок был настолько силен, что я не мог прийти в себя даже после папиного освобождения», — рассказывал певец. Масла в огонь подлила «шоу-девочка» Джаннина Фачьо, его подруга в 1982 году.
И еще один тяжелый эпизод: во время концерта в Монтевидео (Уругвай) ему вдруг стало плохо, пришлось покинуть сцену. Но вовсе не потому, что потерял голос, как писали в то время, а из-за глубокого нервного срыва. Случилось это в 1985 году. Пришлось даже обращаться в специализированную клинику в Калифорнии.
Иглесиас имеет все, о чем может мечтать певец, его знают во многих странах, где он поет на испанском, итальянском, французском, английском и немецком языках. В 1982 году Иглесиас «завоевывает» Англию, готовясь к взятию последнего бастиона — Америки.
Будучи человеком честолюбивым, Иглесиас понимает, что путь к мировой славе лежит через триумф на главном мировом рынке звукозаписи и шоу-бизнеса — в США. Готовясь к решающей битве, в Майами певец покупает шикарную виллу — с несколькими бассейнами, собственным причалом и двумя белоснежными яхтами.
Он выступает на концерте в Лос-Анджелесе вместе с голлливудскими звездами и жертвует 60 тысяч долларов. Его замечают, приглашают на ночное шоу Джонни Карсона, а Вилли Нельсон, Дайана Росс, Стиви Уандер, группа «Beach Boys» делают с ним совместные записи. А после того как патриарх американской поп-музыки Фрэнк Синатра пригласил Иглесиаса спеть с ним дуэтом на диске, который так и называется — «Дуэты», испанец добился поставленной цели и покорил американский Олимп. Президент Рональд Рейган приглашает Хулио в Белый дом на Рождество и называет своим другом.
«Отдельно хочется сказать о творческом разнообразии Хулио Иглесиаса, — пишет А. Холопцев. — Альбомы, которые он выпустил в 90-е годы, абсолютно не похожи друг на друга по музыкальному материалу. „Crazy“ почти весь англоязычный, и записанная на нем музыка укладывается в рамки доминирующей в мире англо-американской поп-традиции. Альбом „La Carretera“, наоборот, весь пронизан испанскими и латиноамериканскими ритмами и демонстрирует, что певец внимательно следит за новыми музыкальными тенденциями Латинской Америки. Диск „Tango“ — это совершенно неожиданный поворот к ретромузыке. Публике, уставшей от монотонных и незапоминающихся новомодных песенок, 12 знаменитых танго из репертуара короля этого жанра аргентинца Карлоса Гарделя в исполнении Хулио Иглесиаса и потрясающих музыкантов показались глотком свежего воздуха. В результате альбом „Tango“ получил „золотой“ статус во многих странах, в том числе и в США. Кстати, этот диск был номинирован на премию „Грэмми“, причем в одной категории сошлись отец — Хулио Иглесиас и его сын Энрике, случай уникальный в истории этой престижной премии».
В июне 2000 года увидел свет новый, семьдесят седьмой альбом певца — «Ночь четырех лун». Иглесиас по этому поводу сказал: «Вот уже 33 года продолжается моя карьера. И никогда в жизни я даже не думал, что после стольких лет мне выпадет честь оставаться артистом, который все еще записывает пластинки. Но нынешний проект переполняет меня чувствами, и это поистине восхитительно».
На альбоме представлено пятнадцать новых песен. Десять из них Хулио написал сам, а это редкий случай. За последние двадцать лет певец не выпустил ни одной собственной композиции, предпочитая работать с приглашенными песенниками. Новый, долгожданный проект, по собственному признанию Иглесиаса, получился лучшим за всю его карьеру. Во всяком случае, ветеран считает, что так, как на этом диске, прежде он никогда не пел.
«Он, как всегда, требователен к себе, работая по восемнадцать часов в день, — пишет Л. Викторова. — В выходные — плавает, занимается гимнастикой, читает газеты и… навещает студию. Его брат оставляет свою профессию, став менеджером Хулио. Он живет рядом с семьей во Флориде, куда часто приезжают дети Хулио и отец, тут же селится и их мать. Хулио так и не женился. „У меня много домов, но нет дома“, — с грустью шутит владелец вилл в Мадриде, Флориде, на Багамах и в других экзотических точках мира».
Продолжаются и любовные приключения. Например, на несколько лет, до 1989 года, он выбрал дамой сердца известную актрису Брук Шилдс, до этого журналы долго муссировали историю с таинственной голландкой, с которой Иглесиас познакомился в разгар лета в Ибице и которой, согласно молве, удалось спасти «принца грустных песен».
Но сам певец считает, что никогда по-настоящему влюблен не был. Вот его подлинные слова: «Много раз я думал, что влюблен, но в действительности для меня имел значение больше всего мой имидж».
Все это не помешало Хулио в очередной раз в 1998 году стать отцом. Шестого и седьмого ребенка ему родила тридцатипятилетняя подруга голландка Миранда Рийнсбургер. Девочек-близнецов назвали Викторией и Кристиной. От счастливого, хотя и не освященного церковью союза с бывшей моделью Мирандой у Хулио есть и два сына — Мигель Алехандро и двухлетний Родриго; оба мальчика тоже появились на свет в США.
«Как вы выдерживаете стресс стольких выступлений?» — часто спрашивают его. «Я люблю людей», — просто отвечает Хулио. «Когда вы собираетесь уйти на отдых?» — интересуются журналисты. «Воин умирает в бою, — говорит Хулио, — надеюсь, что со мной это случится на сцене. Но я хочу жить долго, до ста и больше». Он сам признается, что есть много певцов с голосом лучшим, чем у него, но немногие представляют то, о чем поют, хотя и пускают в ход все свое очарование. Секрет успеха Иглесиаса как раз в том, что он отрабатывает каждую ноту, хорошо ориентируется в жизни и идет впереди времени, планируя любой шаг.
Соотечественники попрекают его за то, что он забыл их и подделался под американцев, но он игнорирует упреки, удваивая пожертвования для бедных испанцев. «Я не могу забыть свои корни, кровь, кожу!» — говорит он, и все чаще подумывает вернуться на родину.

Михаил Моисеевич Ботвинник – шестой в истории шахмат чемпион мира и первый советский чемпион мира (1948—1957, 1958—1960, 1961—1963 гг.) Также Ботвинник семикратный чемпион СССР в 1931—1952 гг.

Родился Михаил Ботвинник 4(17) августа 1911 г. в Куоккала, ныне Репино Ленинградской области. О своей родословной М.М. Ботвинник вспоминает: «Мой отец – выходец из Белоруссии – из деревни Кудрищино, в 25 километрах от Минска – недалеко от Острошицкого Городка. Его отец, мой дед, был фермером-арендатором; вообще это редко встречалось среди евреев – работать в сельском хозяйстве но так было… Мой отец родился в 1878 году. Он говорил по-русски без какого либо акцента и писал очень хорошо… Конечно, он также говорил на идише; я не знаю, ходил ли он в еврейскую школу, но дома нам было запрещено говорить на идише, только на русском. Кстати, когда родители хотели что-то скрыть от детей, они говорили на идише…»

Отец и мать Михаила Ботвинника были дантистами. Отец был очень хорошим техником и неплохо зарабатывал. Перед революцией 1917 г. семья жила в Петрограде, на Невском проспекте, в большой солнечной квартире из семи комнат, был свой повар, прислуга, одно время у детей была гувернантка.

В шахматы Ботвинника научил играть его друг – Леня Баскин, когда Михаилу было 12 лет. А в 13 лет Михаил – член шахматного клуба, через два года он имел уже первую категорию. Победа над тогдашним чемпионом мира Х.Р. Капабланкой в сеансе одновременной игры в 1925 г. в Ленинграде принесла Ботвиннику первую известность – Михаилу тогда было всего 14.

Рассказывает М.М. Ботвинник: «Мои родители были категорически против моих занятий шахматами. Помню, гуляя с отцом по Владимирской, прошли игорный клуб, где на втором этаже размещалось Петроградское шахматное собрание, арендуя две комнаты, и я сказал отцу: «Папа, смотри, здесь я играю». Он был против того, что я играю в шахматы; он ужасно беспокоился, что я должен проходить через все комнаты этого карточного притона. Он думал, что это может затянуть меня… Даже когда пришли первые успехи и мое имя появилось в газетах, большого энтузиазма не было. Когда в 1926-м мне понадобилось впервые отправиться играть в Стокгольм, моя мама помчалась в школу и разговаривала с моим классным руководителем. Он ей сказал иронически: «Для того чтобы в таком возрасте увидеть мир, можно пропустить 10 дней в школе». Но затем, конечно, они примирились; кроме того, они были против ввиду того, что шахматы – это не профессия. Но я – я не мог не играть…»

В 15 лет Ботвинник отправился в составе ленинградской команды на турнир в Стокгольм. В 16 лет он становится самым молодым мастером шахмат в стране и успешно дебютирует в чемпионате СССР. А в 1931 г. Ботвинник впервые выиграл звание чемпиона СССР.

Михаил Ботвинник – один из самых ярких представителей российской шахматной школы, получившей международное признание в 1930-е гг. В истории шахмат с именем Ботвинника связана целая эпоха. Именно Ботвинник утвердил приоритет советской шахматной школы в мировых шахматах. Его игру отличали глубокие стратегические замыслы, неожиданные тактические удары, постоянное стремление к инициативе, к созданию цельных партий.

Ботвинник первым стал уделять особое внимание вопросам тренировки шахматистов, создал свой метод подготовки к соревнованиям. Внес ценный вклад в теорию многочисленных начал, разработал ряд оригинальных дебютных систем (например, система Ботвинника в ферзевом гамбите). Обогатил теорию эндшпиля (особенно ладейных окончаний) ценными анализами.

В 1928—1932 гг. Ботвинник учился в Политехническом институте, в 1935-м он женится на Гаянэ Анановой – балерине Мариинского, затем Большого театра. Во время Великой Отечественной войны Ботвинник работал в Перми инженером по высоковольтной изоляции.

В 1945-м Ботвинник возглавил сборную СССР в радиоматче с командой США, в котором советские шахматисты победили 15, 5:4, 5 (Ботвинник выиграл на первой доске у чемпиона США А. Денкера со счетом 2:0).

После внезапной смерти А. Алехина в 1946 г. Международная шахматная федерация, чтобы определить чемпиона мира, решила провести матч-турнир из пяти сильнейших мировых шахматистов. Ботвинник был основным претендентом на звание чемпиона мира, выиграв перед этим крупные турниры в Гронингене (1946) и Москве (1947).

Победив в матче-турнире на первенство мира (1948) четырех сильнейших мировых шахматистов: советских П. Кереса, В. Смыслова, американца С. Решевского и голландца М. Эйве, Михаил Ботвинник стал шестым в истории шахмат чемпионом мира, опередив второго призера на целых 3 очка!

В 1951—1963 гг. Ботвинник сыграл 7 матчей на первенство мира, два вничью 12:12 (с Д. Бронштейном, 1951 и В. Смысловым, 1954), три проиграл (В. Смыслову, 1957 – 9, 5:12, 5; М. Талю, 1960 – 8, 5:12, 5 и Т. Петросяну, 1963 – 9, 5:12, 5) и выиграл два матча-реванша (у Смыслова, 1958 – 12, 5:10, 5 и Таля, 1961 – 13:, таким образом, став единственным шахматистом, дважды возвратившим себе звание чемпиона мира.

М. М. Ботвинник рассказывает: «Я никогда не курил, за исключением двух месяцев в юности (после школы), и не пил. Обычно я ел за полтора часа до игры, затем лежал, но не спал, просто лежал, потому что, когда вы лежите, никто не пристает с пустыми разговорами. Вначале я брал с собой на игру сок черной смородины с лимоном – моя жена сама выжимала его, затем я стал пить кофе… Для себя я заметил следующее: если я прибавил в весе во время турнира, это означало, что я играл плохо, и если я возвращался после партии, не чувствуя усталости, – это тоже плохо. Но если я был опустошен, тогда все было в порядке. После моей партии с Капабланкой в 1938 г. я не мог встать со стула…»

Михаил Ботвинник удивительно успешно совмещал шахматную деятельность с научной работой в области электротехники. Он стал автором ряда изобретений, запатентованных в различных странах мира. В 1951-м Ботвинник защитил докторскую диссертацию на тему: «Регулирование возбуждения и статическая устойчивость синхронной машины». А с начала 1970-х гг. он работал над созданием искусственного шахматного мастера – компьютерной программы «Пионер». Многие его книги по шахматам, энергетике, кибернетике изданы не только на русском, но на английском, венгерском, датском, немецком, французском, шведском и других языках.

На вопрос же о своем еврействе Ботвинник отвечал иностранным журналистам: «Мое положение сложное: по крови я еврей, по культуре – русский, по воспитанию – советский».

В течение многих лет Михаил Ботвинник руководил юношеской шахматной школой – «Школой Ботвинника», в которой занимались будущие чемпионы мира А. Карпов и Г. Каспаров, известные международные гроссмейстеры А. Соколов, А. Юсупов, Е. Ахмыловская-Дональдсон, Н. Иоселиани и другие гроссмейстеры и мастера. Гарри Каспаров в 1973—1978 гг. посещал «Школу Ботвинника», затем она была закрыта. Тогда Ботвинник стал просто встречаться с талантливым шахматистом, делая все, чтобы поддержать Каспарова.

Михаил Ботвинник – гроссмейстер СССР (1935) и международный гроссмейстер (1950); заслуженный мастер спорта СССР (1945); международный арбитр по шахматной композиции (1956); доктор технических наук (1951); заслуженный работник культуры РСФСР (1971); заслуженный деятель науки и техники России (1991). Около 30 лет Михаил Ботвинник возглавлял общество дружбы «СССР – Нидерланды».

Всего Ботвинник сыграл в турнирах и матчах 1202 партии, в которых одержал 610 побед, 139 проиграл и сделал 453 ничьих (набрав, таким образом, около 70% очков).

Выступив в 59 турнирах, Ботвинник занял 1-е место в 33-х, разделил 1–2-е – в 6, 2–3-е – в 14. Он выиграл 6 матчей из 13,3 проиграл и 4 закончил вничью. Его результат на 6 шахматных олимпиадах (1954—1964): побед 39, проигрышей 3, ничьих 31.

За достижения в области шахмат Ботвинник награжден орденом Ленина (1957), орденом Октябрьской Революции (1981), орденом Трудового Красного Знамени (1961), орденом «Знак Почета» (1936).

Умер Михаил Моисеевич Ботвинник 5 мая 1995 г. в Москве.


Примечания

«Я знал… и надеялся, что грядет Он, тот, кто призван стать идеальным выразителем времени, тот, чье мастерство не проклевывается из земли робкими ростками, а сразу расцветает пышным цветом. И он явился, юноша светлый, у колыбели которого стояли Грации и Герои. Его имя — Иоганнес Брамс».
   Этими пророческими словами Роберт Шуман в пламенной статье «Новые пути», написанной в октябре 1853 года, возвеличил совершенно никому не известного до того дня художника.
   Иоганнес родился 7 мая 1833 года в гамбургском квартале Шлютерсхоф, где семья занимала квартирку, состоящую из комнаты с кухней и крошечной спальни. Вскоре после этого родители переселились на Ультрихштрассе, пользовавшуюся дурной славой из-за множества расположенных здесь борделей.
   Мальчик заинтересовался фортепиано, и поэтому в возрасте семи лет отец отвел его к именитому пианисту Отто Фридриху Виллибальду Косселю. В десять лет Брамс уже выступал в престижных концертах, где исполнял партию фортепиано, что давало ему возможность совершить турне по Америке. К счастью, Косселю удалось отговорить родителей Иоганнеса от этой идеи и убедить их, что мальчику лучше продолжить обучение у педагога и композитора Эдуарда Марксена.
   В четырнадцать лет Иоганнес окончил частное реальное училище. После окончания школы, наряду с продолжением музыкального образования, отец стал привлекать Брамса для вечерней работы в различных местах. Иоганнес был хрупким, часто страдал от головных болей. Возможно, сказалось долгое пребывание в душных, прокуренных помещениях и постоянное недосыпание из-за работы по ночам.
   Уже в двадцать лет Брамс производил на окружающих впечатление эгоцентрика и интроверта, «стороннего наблюдателя», как он именовал себя в более поздние годы жизни. Он предпочитал отказываться от новых знакомств и жить в мире своего творчества.
   По рекомендации его друга, скрипача Иозефа Иоахима, Брамсу предоставилась возможность лично познакомиться с Робертом Шуманом. Это случилось 30 сентября 1853 года. Шуман уговорил Брамса исполнить что-либо из его сочинений и уже после нескольких тактов вскочил со словами: «Это должна слышать Клара!» Уже на следующий день среди записей в расходной книге Шумана появляется фраза: «В гостях был Брамс — гений». Клара Шуман тоже отметила первую встречу с Брамсом в своем дневнике: «Этот месяц принес нам чудесное явление в лице двадцатилетнего композитора Брамса из Гамбурга. Это — истинный посланец Божий! По-настоящему трогательно видеть этого человека за фортепиано, наблюдать за его привлекательным юным лицом, которое озаряется во время игры, видеть его прекрасную руку, с большой легкостью справляющуюся с самыми трудными пассажами, и при этом слышать эти необыкновенные сочинения…»
   Сам Брамс увидел в Кларе нечто вызывающее почтение и возвышенное: супруга знаменитого Шумана, мать шестерых детей, именитая пианистка, кроме того, она была красивой и утонченной женщиной. Он был принят семьей Шумана не только как ученик, но и как сын. Иоганнес долгое время жил у них до самой смерти Роберта Шумана в июле 1856 года.
   Постоянное пребывание рядом с Кларой Шуман породило конфликтную ситуацию, которая определила весь его дальнейший путь, поскольку Иоганнес всю жизнь находился в плену обаяния этой выдающейся женщины — жены человека, которого он безмерно уважал.
   Для юного, неопытного и несколько неуклюжего Брамса Клара была символом необычайно тонкой, прекрасной и, не в последнюю очередь, знающей, опытной женщины, ставшей вскоре для него предметом романтической страсти.
   Как ни парадоксально, но после смерти мужа Клары Брамс решил разорвать их отношения. Так, для Иоганнеса миновало тяжкое время кризиса — его «Вертеровский период». Он понял, что ему нужна творческая свобода. Инстинкт гения подсказал ему путь самопожертвования и печального одиночества.
   С 1857 по 1859 год он был учителем музыки и хоровым дирижером при дворе Детмольда, в столице которого он смог найти желанный покой после лет, проведенных в Дюссельдорфе и отмеченных тревогой и беспокойством. Этому светлому, беззаботному настрою души мы обязаны обеими оркестровыми серенадами ре-мажор и си-мажор.
   В конце июля или в начале августа 1858 года Брамс познакомился в Геттингене с дочерью профессора Агатой фон Зибольд. Он очень сильно был влюблен в эту девушку, но снова сыграла свою роль установка «готовность к бегству», и их отношения не привели к браку.
   «Гамбургский период» жизни Брамса начался с триумфального исполнения 24 марта 1859 года его фортепианного концерта ре-минор. Годы, проведенные в Гамбурге, дали мощный толчок его творчеству, не в последнюю очередь из-за того, что осуществилась возможность исполнить при участии женского хора вещи, сочиненные в Детмольде. Уезжая позднее в Австрию, он вез с собой большой музыкальный багаж: квартеты, трио си-мажор, три фортепианные сонаты, а также множество скрипичных пьес.
   8 сентября 1862 года Брамс впервые приехал в Вену. Его восторгу не было предела. Вот что он писал тогда: «…Я живу здесь в десяти шагах от Пратера и могу выпить стаканчик вина в кабачке, где часто сиживал Бетховен». Сначала он показал квартет соль-минор знаменитому в то время пианисту Юлиусу Эпштайну. Восхищение было столь велико, что скрипач Йозеф Хельмесбергер, присутствовавший при первом исполнении, тотчас включил это произведение «наследника Бетховена» в программу своих концертов и 16 ноября исполнил его в концертном зале «Общества друзей музыки». Брамс с восторгом сообщал родителям, как тепло он был встречен в Вене.
   Ему удалось получить место хормейстера Венской вокальной академии осенью 1863 года. Его деятельность в качестве хормейстера продолжалась всего один сезон, частично из-за интриг, частично из-за того, что Брамс предпочитал не связывать себя никакими обязательствами и быть свободным для творчества.
   В июне 1864 году он снова уехал в Гамбург. Отношения между его родителями были очень сложными, и вскоре, после возвращения сына домой, произошел окончательный разрыв. Иоганнес подыскал отдельную квартиру для матери и сестры, помогал им материально и всячески поддерживал.
   Вскоре мать Брамса скончалась от инсульта. Иоганнес тяжело переживал ее кончину. В трио для валторн ми-мажор он, особенно в средней части, попытался выразить свою тоску и горечь утраты. В это же время у него начинает вызревать план сочинения «Немецкого реквиема».
   Об истории создания «Немецкого реквиема» известно только, что этот проект занимал композитора больше десяти лет и что Брамс, потрясенный трагической судьбой Шумана, вскоре после его смерти хотел сочинить траурную кантату. Смерть матери могла стать последним толчком к продолжению и завершению реквиема. Брамс закончил шестую часть реквиема только в 1868 году и написал на титульном листе: «В память о матери».
   Первое исполнение еще не завершенного сочинения 10 апреля 1868 года состоялось в Бремене и потрясло слушателей. Восхищенных отзывов реквием удостаивался и в дальнейшем. Например, «Новая евангелистская церковная газета» после исполнения произведения 18 февраля 1869 года в Лейпциге писала: «И если мы ожидали гения… то после этого реквиема Брамс действительно заслужил этот титул».
   Одна из величайших удач в жизни Иоганнеса Брамса — знакомство со знаменитым хирургом Теодором Биллротом, приглашенным в 1867 году в Венский университет. Биллрот — большой любитель музыки — стал для Брамса одновременно и другом, и критиком, и покровителем.
   В январе 1871 года Иоганнес получил известие от мачехи о том, что его отец тяжело болен. Когда Брамс в начале февраля 1872 года приехал в Гамбург, то увидел, что тот безнадежен. На следующий день отец скончался. Сын тяжело переживал его смерть.
   Осенью того же года Брамс начал свою деятельность в качестве артистического директора «Общества друзей музыки» в Вене. Однако работа в «Обществе» вскоре стала для композитора обузой, и он выдержал лишь три сезона. Затем он снова переселился в Баварские горы, где в Тутцинге под Мюнхеном начал работать над большой симфонической формой. Там же появились оба скрипичных квартета до-минор, которые он посвятил Биллроту.
   В конце января 1874 года Брамс выступал с концертами в Лейпциге, там он в начале февраля вновь встретил свою бывшую ученицу — баронессу Элизабет фон Штокхаузен из Вены. Десять лет назад он внезапно перестал заниматься с ней из боязни «наделать глупостей» и без ума влюбиться в эту одаренную, красивую и умную девушку. И вот он снова встретил ту, чья красота не угасла с годами. Элизабет уже давно была замужем за композитором Генрихом фон Герцогенбергом, которого Брамс очень почитал. Теперь Иоганнес, без боязни за свою свободу и независимость, мог снова влюбиться в нее, но эта влюбленность носила, скорее, платонический характер.
   Между тем финансовое положение Брамса настолько укрепилось, что он в 1875 году мог подумать о том, чтобы большую часть времени посвятить творчеству. Он, наконец, завершил работу над своим квартетом до-минор, которая была начата еще в доме Шумана. Квартет являлся выражением внутренней борьбы между любовью к Кларе и верностью Роберту Шуману. Кроме того, после двадцатилетнего процесса вызревания приняла окончательную форму его Первая симфония.
   Летом 1877 года в Пёртшахе на озере Вёртер появилась его Вторая симфония, являющаяся полной противоположностью строгой Первой и отражающая своей светлой жизнерадостностью покой и уверенность, достигнутые в долгой борьбе. За симфонией в 1878 году последовали скрипичный концерт ре-мажор и соната для скрипки соль-мажор, которая получила название «Сонаты дождя». В этом же году Брамс стал почетным доктором университета в Бреслау, по случаю чего отпустил роскошную бороду, которая придавала ему солидный вид. Его популярность растет.
   В 1880 году Брамс отправился в Бад Ишл, думая, что там его меньше будут беспокоить туристы и охотники за автографами. Место действительно было очень спокойным, что способствовало укреплению его здоровья и прекрасному душевному настрою. Тогда же началась дружба Брамса с Иоганном Штраусом. Брамс был очарован личностью и музыкой этого композитора.
   Летом следующего года Иоганнес переселился в Прессбаум, где завершил Второй фортепианный концерт, радостный характер которого напоминает о живописном ландшафте Венского леса.
   А вот лето 1883 года привело Брамса на берега Рейна, в места, связанные с его юностью. В Висбадене он нашел уют и комфортную атмосферу, вдохновившую его к созданию Третьей симфонии.
   Его последняя, Четвертая симфония, была сочинена в 1884–1885 годы. Первое исполнение 25 октября в Майнингене вызвало единодушное восхищение. После успешной премьеры Четвертой симфонии Брамс пребывал в наилучшем настроении. Стал любезным и общительным. Следующие три лета в Хофштеттене (Швейцария) были для него счастливым временем. Здесь появились вторая соната для скрипки, «Соната Мейстерзингеров», а также третья соната для скрипки. Наряду с этими произведениями были сочинены фортепианное трио, а также великолепный концерт для скрипки и виолончели.
   Брамс был в зените славы. Помимо друзей и почитателей, специальные «Брамсовские центры» заботились о том, чтобы ближе познакомить публику с его сочинениями. Особенно почитали композитора в Вене, где впервые исполнялось большинство его произведений. Заключительная фаза жизни Брамса была спокойной и размеренной. Он любил уютную атмосферу своего холостяцкого дома и независимость.
   Брамс не переставал работать, в последние годы он завершил цикл немецких народных песен. К сожалению, радость творчества все чаще омрачалась болезнями. Брамс умер утром 3 апреля 1897 года.