Непомук родился 14 ноября 1778 года в Пресбурге, тогдашней столице Венгрии. Его семья жила в Унтерштинкенбрунне, маленьком нижнеавстрийском приходе, где дед Гуммеля держал ресторан. В этом приходе родился и отец мальчика — Иоганнес.
   Непомук уже в три года обладал исключительным музыкальным слухом и благодаря своему необычайному интересу к любой музыке в пятилетнем возрасте получил от отца в подарок маленькое фортепиано, которое он, между прочим, благоговейно хранил до самой смерти.
   С 1793 года Непомук жил в Вене. Его отец в то время занимал здесь место музыкального директора театра. В первые годы своего пребывания в столице Непомук редко появлялся в обществе, так как занимался в основном музыкой. Сначала отец привел его к Иоганну Георгу Альбрехтсбергеру, одному из учителей Бетховена, для занятий контрапунктом, а позже к придворному капельмейстеру Антонио Сальери, у которого он брал уроки пения и который стал его самым близким другом и даже был свидетелем на свадьбе. А в августе 1795 года он стал учеником Иозефа Гайдна, который ближе познакомил его с органом. Хотя в эти годы Гуммель как пианист редко выступал в приватных кругах, он считался уже в 1799 году одним из самых знаменитых виртуозов своего времени, его игра на фортепиано, по высказываниям современников, была неповторимой, и даже Бетховен не мог сравниться с ним.
   Это мастерское искусство интерпретации скрывалось за неказистой внешностью. Он был невысок ростом, полноват, с грубо вылепленным лицом, сплошь покрытым оспинами, которое зачастую нервно подергивалось, что производило на слушателей неприятное впечатление.
   В эти же годы Гуммель начал выступать с собственными композициями. И если его фуги и вариации лишь привлекли внимание, то рондо сделало его очень популярным.
   По-видимому, благодаря Гайдну в январе 1804 года Гуммель был принят в капеллу князя Эстергази в Эйзенштадте в качестве концертмейстера с годовым жалованием 1200 гульденов.
   Со своей стороны Гуммель испытывал к своему другу и покровителю безграничное почтение, которое выразил в своей, посвященной Гайдну, фортепианной сонате Es-Dur. Вместе с другой сонатой, «Аллилуйя», и фантазией для фортепиано, она сделала Гуммеля знаменитым во Франции после концерта Херубини в Парижской консерватории в 1806 году.
   Когда в 1805 году Генрих Шмидт, работавший в Веймаре у Гёте, был назначен директором театра в Эйзенштадте, музыкальная жизнь при дворе оживилась; начались регулярные постановки на вновь сооруженной сцене большого зала дворца. Гуммель вносил свой вклад в развитие почти всех принятых в то время жанров — от различных драм, сказок, балетов до серьезных опер. Это музыкальное творчество пришлось в основном на время, которые он провел в Эйзенштадте, то есть в 1804–1811 годы. Так как эти произведения были написаны, по-видимому, исключительно по заказу, в большинстве случаев со значительным ограничением во времени и в соответствии со вкусами тогдашней публики, его оперы не могли иметь продолжительного успеха. Зато многие музыкальные произведения пользовались большой популярностью у театральной публики.
   Возвратившись в 1811 году в Вену, Гуммель посвятил себя исключительно композиторской деятельности и урокам музыки и редко выступал перед общественностью как пианист.
   16 мая 1813 года Гуммель женился на Элизабет Рекель, певице Венского придворного театра, сестре ставшего известным своими связями с Бетховеном оперного певца Иозефа Августа Реке-ля. Эта женитьба способствовала тому, что Гуммель сразу же попал в поле зрения венской общественности. Когда он весной 1816 года по окончании военных действий отправился в концертное турне в Прагу, Дрезден, Лейпциг, Берлин и Бреслау, во всех критических статьях отмечали, что «со времен Моцарта ни один пианист так не восхищал публику, как Гуммель».
   Так как камерная музыка была в то время идентична домашней музыке, он должен был приноравливаться к широкой аудитории, если хотел иметь успех. Композитор пишет знаменитый септет, который впервые с большим успехом был исполнен 28 января 1816 года баварским королевским камерным музыкантом Раухом на домашнем концерте. Позднее он был назван самым лучшим и совершенным произведением Гуммеля. По словам немецкого композитора Ганса фон Бюлова, — это «лучший образчик смешения двух музыкальных стилей, концертного и камерного, которые имеются в музыкальной литературе». С этого септета начался последний период творчества Гуммеля. Он все чаще сам обрабатывал свои произведения для различных составов оркестра, поскольку, как и Бетховен, не доверял это дело другим лицам.
   Между прочим, Гуммеля с Бетховеном связывали дружеские отношения. Хотя в разное время случались и серьезные размолвки между ними. Когда Гуммель уехал из Вены, Бетховен посвятил ему в память о совместно проведенном времени в Вене канон со словами: «Счастливого путешествия, дорогой Гуммель, вспоминайте иногда вашего друга Людвига ван Бетховена».
   После пятилетнего пребывания в Вене в качестве учителя музыки 16 сентября 1816 года он был приглашен в Штуттгарт в качестве придворного капельмейстера, где в оперном театре ставил оперы Моцарта, Бетховена, Херубини и Сальери и выступал как пианист.
   Через три года композитор перебирается в Веймар. Город, наряду с некоронованным королем поэтов Гёте, получил в лице знаменитого Гуммеля новую звезду. Биограф Гуммеля Бениовский пишет о том периоде: «Побывать в Веймаре и не послушать Гуммеля означает то же самое, что побывать в Риме и не увидеть папу». К нему стали приезжать ученики со всего света. Его слава преподавателя музыки была так велика, что сам факт быть его учеником имел большое значение для дальнейшей карьеры молодого музыканта.
   В Веймаре Гуммель достиг пика своей европейской славы. Здесь он сделал настоящий рывок после бесплодных в творческом отношении лет в Штуттгарте. Начало положило сочинение знаменитой сонаты fis-Moll, одной, которой, по словам Роберта Шумана, хватило бы, чтобы обессмертить имя Гуммеля. В страстном, субъективно-взволнованном фантастическом выражении «и в высокоромантической манере она опережает свое время почти на два десятилетия и предвосхищает звуковые эффекты, которые присущи представлению поздних романтиков». Но и три трио для фортепьяно его последнего периода творчества, прежде всего опус 83, содержат совершенно новые стилистические черты; минуя своих предшественников Гайдна и Моцарта, он обращается здесь к «блестящей» игре.
   Особо следует подчеркнуть завершенный предположительно в 1820 году квинтет для фортепьяно es-Moll, в котором основным принципом музыкального выражения являются не элементы импровизации или орнаментальные украшения, а работа над темой и мелодией. Использование венгерских фольклорных элементов, большее предпочтение фортепьяно и свободное владение мелодией — вот некоторые музыкальные особенности, которые отличают поздний стиль Гуммеля.
   Как дирижер при Веймарском дворе Гуммель уже в марте 1820 года взял свой первый отпуск, чтобы отправиться в концертное турне в Прагу, а затем в Вену. На обратном пути он дал в Мюнхене концерт, который имел небывалый успех. Через два года он поехал в Россию, в 1823 году — в Париж, где после концерта 23 мая его назвали «современным Моцартом Германии». В 1828 году в Варшаве на одном из его концертов присутствовал молодой Шопен, которого игра мастера буквально пленила. Свое последнее концертное турне — в Вену — он совершил вместе с супругой в феврале 1834 года.
   Последние недели своей жизни он провел за обработкой струнных квартетов для фортепиано Бетховена, которые ему заказали в Лондоне, где он намеревался их издать. Болезнь изнуряла композитора, силы медленно покидали его, и он не смог осуществить свои намерения.
   Примерно за неделю до кончины зашел, между прочим, разговор о Гете и об обстоятельствах его смерти. Гуммель хотел знать, когда умер Гёте — днем или ночью. Ему ответили: «Днем». «Да, — сказал Гуммель, — если я умру, я бы хотел, чтобы это случилось днем». Это последнее его желание исполнилось: 17 октября 1837 года в 7 часов утра, на рассвете, он умер.

С творчеством Монюшко связывается осуществление мечты польского народа о создании своей национальной оперы. Этому скромному провинциальному музыканту обязан польский народ также появлением романсной лирики.
   Воспитанный на оперных произведениях западноевропейских композиторов, Монюшко, тем не менее, отличается от них чертами, которые роднят его с современными ему русскими писателями и композиторами — подчеркнутым интересом к теме социального протеста. Возможно, что именно эта направленность и объясняет немеркнущую популярность лучшей оперы Монюшко — «Галька».
   Станислав Монюшко родился 5 мая 1819 года в поместье Убель близ Минска. Мальчик вовсе не принадлежал к числу так называемых вундеркиндов, но с самых ранних лет чувствовал непреодолимое влечение к музыке… «Мать первая заметила во мне сверкающую искру дарования и, как только пальцы мои немного окрепли, сама стала учить меня началам любимого искусства», — так рассказывает о своем детстве Монюшко. Он рос в помещичьей усадьбе в Белоруссии. Наблюдая жизнь крестьян, будущий композитор с детства полюбил народные обычаи, мелодии польских и белорусских песен. Отец Монюшко, в прошлом военный, увлекался искусством и решил дать своему единственному сыну разностороннее образование в Варшаве. Станислав берет уроки музыки у А. Фрейера, учится игре на органе, часто бывает на концертах и в опере. В Варшаве ставятся итальянские и французские оперы, выступают виртуозы-пианисты, скрипачи, великий Паганини.
   В 1830 году семья Монюшко возвращается в Минск. В их доме устраиваются музыкальные вечера, здесь поют, играют в четыре руки. В эти годы Станислав решает стать музыкантом. Станислав занимается сначала в Минске у Д. Стефановича, а затем в Певческой академии в Берлине у Ф. Рунгенхагена, где получил настоящую профессиональную подготовку.
   Дарование Монюшко раскрывается не сразу. Ничего выдающегося не заметили в нем его учителя. В скромном близоруком юноше ничто не предвещает творца национальной оперы.
   Это был один из самых тяжелых периодов истории Польши. Крушение надежд на независимость Польши после наполеоновского нашествия определило общественную атмосферу. За границей жили и творили самые выдающиеся польские художники середины века: Шопен, Мицкевич, Словацкий, Норвид. Лишь немногие оставались на родине и в условиях беспощадных репрессий и жесточайшей цензуры продолжали своим творчеством бороться за национальное самоутверждение. К этой замечательной группе подвижников принадлежал и Монюшко.
   После обучения в Берлине Монюшко получает скромную должность органиста в костеле города Вильно. В городе не было ни оперного, ни постоянного драматического театра, и даже собрать симфонический оркестр в полном составе было выше возможностей виленских любителей музыки. В этом духовном «пустыре» Монюшко прожил двадцать лет.
   Здесь создал он свои редкие по красоте «Домашние песенники», едва ли не первые национальные произведения для голоса. Уже через несколько лет после появления этого сборника, по словам современников, почти на всех концертах «звучат песни Монюшко, нет зала или гостиной, где бы их ни пели».
   Первому из своих двенадцати «Песенников», вышедшему в 1841 году, композитор предпослал развернутый проспект, в котором излагал свое эстетическое кредо. Предназначая эти романсы для домашнего исполнения, Монюшко ставил своей целью повысить художественный уровень польского бытового музицирования, приблизить его к самым высоким достижениям современной профессиональной музыки. «Лучшие художники открыли этот неисчерпаемый родник гармонии и начали его разрабатывать; поэты, изучая самобытную поэзию народа, пользуясь его тематикой, стали сочинять песни национального характера», — писал композитор.
   Более двухсот пятидесяти песен, вошедших в «Песенник», охватывают огромное количество жанров. Излюбленный жанр — балладный, в соответствии с традициями польской романтической поэзии.
   «Для знающих польский язык романсы Монюшко — сокровище», — писал Серов о песнях Монюшко, сравнивая их с романсами Шуберта, Шумана, Глинки, Даргомыжского, отмечая, в частности, высокий художественный уровень романса «Знаешь ли край» на слова Гёте в переводе Мицкевича.
   Резонанс, который «Песенники» получили на родине Монюшко, не имел себе подобного. Появление национальной музыки, словно «разговаривающей по-польски» в момент, когда родной язык был под запретом, имело, прежде всего, громадное патриотическое значение. Со временем популярность «Песенников» Монюшко затмила все, что когда-либо выходило в Польше в этом жанре.
   Но в ту пору виленской жизни слава шла к композитору медленно. Виленцы и не подозревали, что органист, которого они слушают в костеле и который дает уроки по рублю за час, — выдающийся композитор. Несмотря на трудности, нужду, Монюшко осуществляет в эти годы свою заветную цель — создает первую польскую классическую оперу «Галька».
   В 1848 году «Галька» впервые прозвучала в концертном исполнении в Вильно. Тогда она состояла всего лишь из двух актов.
   Опера «Галька» — это отклик композитора на революционное движение польского крестьянства, развернувшееся в сороковых годах XIX века. В первоначальном варианте опера должна была заканчиваться крестьянским восстанием. По цензурным соображениям конец ее Монюшко пришлось изменить. Но опера не утратила своей обличительной силы.
   Сюжет «Гальки» взят из народной жизни. «Сюжет Гальки чрезвычайно прост и в то же время полон потрясающего драматизма… — писал Кюи. — Композитор не искал внешних эффектов. В его опере нет ни процессий, ни выездов, ни охот, ни снов, ни лошадей… Но в самой драме много эффектов, производящих несравненно сильнейшее впечатление, чем мейерберовская… блестящая мишура…»
   Опера лирична и напевна. Музыкальный язык ее драматичен и глубоко народен, хотя Монюшко и не ввел в «Гальку» ни одной польской народной песни. «Необыкновенная нежность, грациозность, сердечность, при постоянной красоте звука», — писал о музыкальном стиле Монюшко Серов.
   Действующие лица оперы правдиво обрисованы в музыке. Сочувствие композитора всецело на стороне людей из народа. Музыкальная характеристика дворян далека от традиций народной песенности. Этим Монюшко как бы подчеркивает отсутствие искренности и теплоты у надменных и эгоистичных шляхтичей.
   По-разному написаны композитором две мазурки в опере: бравурная, чуждая народному духу, исполняемая в доме стольника, и красочная, поистине народная, звучащая в хоре крестьян из третьего действия.
   Структура оперы «Галька» основывается на общепринятых в те годы замкнутых номерах. Но в пределах этих закругленных форм Монюшко достигает высокой степени реализма в воплощении драматических образов сюжета. В частности, большая роль принадлежит оркестру, который, обогащая нюансы вокальной партии, придает ей такую гибкость и драматическую выразительность, что «Галька» воспринимается как свободная музыкальная драма в духе исканий романтиков.
   На протяжении десятилетнего периода все попытки Монюшко осуществить постановку своей оперы на столичной сцене были обречены на неудачу. Наконец, 1 января 1858 года «Галька», расширенная до четырех актов, прозвучала в варшавском театре. Это событие было воспринято польской общественностью как долгожданное рождение национальной оперы. Ее автор был провозглашен национальным композитором. Выраженное в этой опере общее для всех славянских народов стремление к национальному самоутверждению и социальному раскрепощению сделали ее классической польской оперой. Ни одна другая из более зрелых и совершенных опер Монюшко не имела такой популярности, как «Галька».
   Имя Монюшко стало известным не только в Польше, но и за рубежом — в Праге, Софии, Белграде, Вене, Берлине. Ему было предложено художественное руководство Варшавским оперным театром. Эту должность он занимал до смерти, наступившей 4 июня 1872 года. Здесь шли его новые оперы: «Сплавщик леса», «Графиня» — тонкая сатира на аристократическое общество и знаменитый «Зачарованный замок, или Страшный двор».
   Опера «Зачарованный замок», написанная в 1861–1864 годы, знаменует собой не только рождение польской музыкальной комедии, но и вершину мастерства самого композитора. Сохранив мелодическое богатство «Гальки», это позднее произведение композитора отличается гораздо большим разнообразием эмоциональных оттенков, значительно большим сценическим мастерством, театральностью и динамикой музыки. Раскрытие музыкальными средствами атмосферы старинной шляхетской усадьбы, показ фантастики в гротескном плане — все это знаменовало новое явление в польской музыке На публику 1860-х годов образы польского военного лагеря и рыцарей в латах (которыми открывалось первое действие оперы) производили очень сильное впечатление.
   К достижениям Монюшко последнего десятилетия его жизни относится ряд хоровых произведений на тексты Мицкевича «Призраки» (первое исполнение — 1865 год), «Крымские сонеты» (1867), баллада «Пани Твардовская» (1869).
   Композитор воплотил эпически-грозные образы Мицкевича, его идею суда народной совести, выраженную в древнем обряде, необычными средствами, отличающимися от приемов оперной музыки.
   Оперы, созданные Монюшко, — высший образец самобытного польского оперного стиля, до него не поднялся впоследствии ни один композитор Польши. Но сам Монюшко с присущей ему удивительной скромностью говорил о своем творчестве: «Я не создаю ничего нового. Странствуя по польским землям, я наполняюсь духом народных песен. Из них, помимо моей воли, вдохновение переливается во все мои сочинения».

Метнер — необычное явление на горизонте русской музыки, не имеющее связи ни с ее прошлым, ни с настоящим «Едва ли можно назвать другого композитора, занимающего в семье русских музыкантов более обособленное место», — писал музыкальный критик В. Г. Каратыгин. Художник самобытной индивидуальности, замечательный композитор, пианист и педагог, Метнер не примыкал ни к одному из музыкальных направлений, характерных для первой половины XX века.
   Николай Карлович Метнер родился в Москве 5 января 1880 года. Он происходил из семьи, богатой художественными традициями: мать — представительница знаменитого музыкального рода Гедике, брат Эмилий был философом, литератором, музыкальным критиком (псевдоним — Волтьфинг), другой брат, Александр, — скрипачом и дирижером. Окончив в 1400 году Московскую консерваторию по специальности фортепиано у В. Сафонова с Малой золотой медалью. Метнер вскоре обратил на себя внимание как талантливый, технически сильный пианист и интересный, вдумчивый музыкант
   Систематического композиторского образования он не получил, несмотря на рано обнаружившиеся способности к сочинению музыки. В консерваторские годы Метнер всего в течение одного полугодия посещал занятия по контрапункту и фуге у Танеева, хотя потом, как свидетельствует его жена А М Метнер, «очень любил показывать свои сочинения Сергею Ивановичу и бывал счастлив, когда получал его одобрение». Главным источником приобретения композиторского мастерства служило для него самостоятельное изучение образцов классической музыкальной литературы.
   К моменту окончания консерватории Метнер был автором довольно большого числа фортепианных пьес, которые, однако, он не предавал гласности, считая их, по-видимому, недостаточно зрелыми и совершенными для этого.
   Голос Метнера — пианиста и композитора — был сразу услышан наиболее чуткими музыкантами. Наряду с концертами Рахманинова и Скрябина авторские концерты Метнера являлись событиями музыкальной жизни как в России, так и за рубежом. Писательница М. Шагинян вспоминала, что эти вечера были для слушателей праздником.
   Впервые он выступил публично как композитор в 1903 году, сыграв в своем концерте 26 марта этого года наряду с произведениями Баха, Бетховена, Шопена несколько собственных пьес из цикла «Картины настроений». В том же году весь цикл был издан фирмой П. И. Юргенсона. Он был благожелательно встречен критикой, которая отмечала раннюю зрелость композитора и выраженное своеобразие его творческой индивидуальности.
   Среди последовавших за первым опусом произведений Метнера наиболее значительным является соната фа минор, над которой композитор работал в 1903–1904 годах, руководствуясь советами Танеева. Общий тон ее взволнованно-патетический, фактура по сравнению с предшествующими ей метнеровскими сочинениями более строгая, «мускулистая», основные темы, отличающиеся сжатостью, упругостью ритма, как бы заряжены кинетической энергией, которая дает толчок дальнейшему развитию.
   Начиная с этого первого, еще не вполне зрелого и самостоятельного опыта овладения новой для него формой, жанр сонаты занимает важнейшее место в творчестве Метнера. Им были написаны четырнадцать фортепианных сонат, три сонаты для скрипки и фортепиано, если же к этому прибавить произведения иного рода, основанные на принципах сонатной формы (концерты, квинтет, даже некоторые из пьес малой формы), то можно с уверенностью утверждать, что ни один из современников Метнера не только в России, но и во всем мире не разрабатывал эту форму с таким упорством и настойчивостью, как он. Но, усвоив достижения классической и романтической эпохи в развитии сонатной формы, Метнер трактует ее во многом самостоятельно, по-новому. Прежде всего, обращает на себя внимание чрезвычайное разнообразие его сонат, различающихся между собой не только по выразительному характеру музыки, но и по строению цикла. Но в любом случае, независимо от объема и количества частей, композитор стремится к последовательному проведению от начала до конца единой поэтической идеи, на которую указывают в некоторых случаях особые заглавия — «Трагическая», «Грозовая» сонаты, «Соната-воспоминание» — или предпосланный им стихотворный эпиграф. Эпически-повествовательное начало подчеркивается и такими авторскими определениями, как «Соната-баллада», «Соната-сказка». Это не дает права говорить о программности метнеровских сонат в собственном смысле слова: речь может идти, скорее, о единстве общего поэтического замысла, получающего сквозное развитие на протяжении всего сонатного цикла.
   Одна из лучших у Метнера и любимых слушателями и исполнителями сонат — соната соль минор, написанная в 1909–1910 годах. Стройность, законченность формы соединяются в ней с выразительной драматической порывистостью музыки и мужественным волевым пафосом.
   Будучи сам выдающимся пианистом, он полнее и ярче всего проявил себя в области фортепианной музыки. Из шестидесяти одного опубликованного им опуса почти две трети написаны для фортепиано. Значительная, нередко главенствующая роль принадлежит этому излюбленному им инструменту и в остальных сочинениях (романсы, скрипичные сонаты, квинтет). До отъезда за границу, когда условия жизни заставили его расширить концертную деятельность, Метнер выступал редко, рассматривая свои выступления как своего рода отчеты перед публикой в новых творческих достижениях.
   Метнер не любил выступать в больших помещениях перед многочисленной публикой, предпочитая концертные залы камерного типа. Тяготение к камерности, интимности было вообще характерно для артистического облика Метнера. В ответном письме брату Эмилию он писал: «Если мое искусство „интимно“, как ты часто говоришь, то этому так и быть надо! Искусство зарождается всегда интимно, и если ему суждено возродиться, то оно должно снова стать интимным… Напоминать об этом людям я и считаю своей обязанностью. И в этом я тверд и железен, как и полагается быть сыну века…»
   Одним из излюбленных видов фортепианного творчества Метнера был жанр сказки — небольшого произведения лирико-эпического содержания, повествующего о различных впечатлениях виденного, слышанного, прочитанного или о событиях внутренней душевной жизни. Отличаясь богатством фантазии и разнообразием характера, сказки Метнера неодинаковы и по своим масштабам. Наряду с простыми непритязательными миниатюрами мы находим среди них и более развернутые сложные по форме сочинения. Первая из них появляется у Метнера в 1905 году.
   Одновременно развивается и вокальное творчество Метнера. Летом 1903 года, когда он впервые начал серьезно интересоваться стихотворной литературой и вырабатывать в себе «некоторую технику в чтении стихов», немецкий поэт Гёте открыл перед ним путь к пониманию тайной силы поэтического слова. «И вот теперь, — делился он своими впечатлениями с братом Эмилием, — когда я открыл Гёте, я положительно сошел с ума от восторга». За 1904–1908 годы Метнером было создано три цикла песен на стихи Гёте. Композитор писал их на оригинальный немецкий текст, что позволило ему сохранить все особенности поэтической речи автора. Несмотря на некоторую их неровность, три гётевских цикла Метнера следует в целом отнести к высшим достижениям композитора в области камерной вокальной музыки. Они были по достоинству оценены современниками, и в 1912 году удостоены Глинкинской премии.
   Создав своего рода «музыкальное приношение» высоко ценимому им немецкому поэту, Метнер обращается в дальнейшем преимущественно к русской поэзии. В 1911–1914 годах появляется ряд романсов на стихи недооценивавшихся им ранее Тютчева и Фета, но основное внимание композитора привлекает поэзия Пушкина. Можно с таким же основанием говорить о «пушкинском периоде» метнеровского вокального творчества, с каким первое его десятилетие заслуживает наименования «гётевского». До этого обращение Метнера к Пушкину носило лишь случайный, эпизодический характер. В 1913–1918 годах, как подобие более ранних гётевских, Метнер создает один за другим три пушкинских цикла.
   Вошедшие в их состав романсы весьма неравноценны, но есть среди них и несомненные удачи, а лучшие из пушкинских романсов Метнера заслуживают быть отнесенными к шедеврам русской вокальной лирики начала века. Таковы, прежде всего, две вокальные поэмы «Муза» и «Арион», образы которых вырастают в метнеровской музыкальной интерпретации до эпических масштабов.
   Достаточно успешно протекала и педагогическая деятельность Метнера. В 1909–1910 и 1915–1921 годах Метнер был профессором Московской консерватории по классу фортепиано. Среди его учеников — многие известные впоследствии музыканты: А. Шацкес, Н. Штембер, Б. Хайкин. Советами Метнера пользовались В. Софроницкий, Л. Оборин.
   А композитору было, что сказать своим ученикам. Ведь Метнер был высочайшим мастером владения средствами полифонии. Целью его стремлений было «слияние контрапунктического стиля с гармоническим», высшим образцом которого находил он творчество Моцарта.
   Внешняя, чувственная сторона звучания, звуковая краска как таковая мало интересовала Метнера. Для него главным в музыке являлась логика выражения мысли или чувства в законченной, последовательно развертывающейся гармонической конструкции, элементы которой прочно связаны между собой и подчинены единому целостному замыслу. Чрезмерное изобилие красок могло, с его точки зрения, только отвлечь внимание слушателя от развития основной мысли и тем самым ослабить силу и глубину впечатления. Характерно, что при всем своем мастерстве и всесторонней технической оснащенности Метнер был совершенно лишен ощущения оркестровой звучности. Поэтому при сочинении всех трех своих фортепианных концертов, где приходилось прибегать к помощи оркестра, он вынужден был обращаться за советами и помощью к своим друзьям-музыкантам.
   Фортепианные концерты композитора монументальны и приближаются к симфониям. Лучшим из них является Первый, образы которого навеяны грозными потрясениями мировой войны. Сравнительно небольшой одночастный концерт отличается наибольшей внутренней цельностью и единством замысла. Над ним Метнер напряженно работал целых четыре года. Летом 1917 года он писал своему брату Эмилию: «Концерт, затеянный три года тому назад, все еще не закончен. Впрочем, музыка его закончена вполне, но инструментовка рока только треть. Очень трудно мне дается инструментовка. Я по существу своему импровизатор».
   В начале 1920-х годов Метнер состоял членом МУЗО Наркомпроса. В 1921 году он уехал за границу, гастролировал во Франции, Германии, Англии, Польше, а также в США и Канаде. В 1927 году композитор приезжал в СССР, концертировал с программой из своих произведений в Москве, Ленинграде, Киеве, Харькове, Одессе.
   В своем творчестве и за границей Метнер вновь обращается к русской поэзии. Два романса на стихи Тютчева и два пушкинских романса — «Элегия» («Люблю ваш сумрак неизвестный») и «Телега жизни» вошли в состав опуса, написанного в 1924 году, а в конце 1920-х годов был создан еще один цикл — «Семь песен на стихотворения Пушкина». Пушкинская поэзия представлена и в последнем вокальном опусе Метнера, написанном уже на склоне его жизни. Композитора занимают в этой группе сочинений разнообразные задачи преимущественно характеристического плана. Наиболее интересная из них — высоко ценимая самим автором «Телега жизни», иносказательно характеризующая различные периоды человеческой жизни в форме удалой разухабистой дорожной песни. В последнем пушкинском цикле Метнера привлекают к себе внимание «Шотландская песня», «Ворон к ворону летит» и два испанских романса — «Пред испанкой благородной» и «Я здесь, Инезилья» с их характерным сложным, затейливо узорчатым ритмом.
   В 1928 году в Германии издана последняя серия сказок Метнера, состоящая из шести пьес этого жанра, с посвящением «Золушке и Иванушке-дурачку».
   Все усиливающееся с годами чувство одиночества, чуждости всему, чем определялись не только пути развития музыкального искусства в XX веке, но и весь строй современного мира, заставляло Метнера отгораживаться от окружающего, оберегая чистоту дорогих ему духовных ценностей и идеалов. Это накладывало на его творчество печать замкнутости, порой угрюмости и хмурой нелюдимости. Эти черты метнеровской музыки не раз отмечались современниками композитора. Конечно, совсем отгородиться от того, что происходило в окружающей его действительности, он не мог, и отголоски современных событий находили сознательный или бессознательный отзвук в его произведениях. Сочиненную в начале 1930-х годов, когда в Европе уже назревало предчувствие грядущих потрясений, «Грозовую сонату» Метнер называл «самым современным» из своих произведений, «ибо в ней отражается грозовая атмосфера современных событий».
   В 1935 году происходит важнейшее событие в жизни Метнера — в Париже выходит книга композитора «Муза и мода». Высказываемые в ней мысли и суждения являются итогом длительных, сосредоточенных размышлений, волновавших Метнера на протяжении всей его сознательной жизни. Резко критически оценивает автор современное ему состояние музыки, уподобляя его «расстроенной лире».
   В своих рассуждениях он исходит из признания неких вечных, незыблемых основ, или, как он выражается, «смыслов» музыки, отступление от которых приводит к губительным для нее последствиям. «Выпадение смыслов» в современной музыке Метнер считает главной причиной переживаемого ею кризиса и разброда.
   С 1936 года Метнер жил в Англии, где его творчество пользовалось признанием. Находясь за рубежом, он продолжал считать себя русским музыкантом и заявлял: «эмигрантом по существу никогда не был и не стану». Глубоко потрясло его нападение гитлеровской Германии на СССР: «…Москва переживается мною, как будто я нахожусь там, а не здесь» (из письма к И.Э. и Э. Д. Пренам от 27 октября 1941 года). 5 июня 1944 года Метнер выступил в концерте в пользу Объединённого комитета помощи Советскому Союзу в Лондоне, где его музыка прозвучала рядом с сочинениями Глинки, Чайковского, Шостаковича. В последние годы жизни Метнер вынужден был из-за болезни сердца отказаться от концертных выступлений.
   Он умер в Лондоне 13 ноября 1951 года.

Родоначальниками «вальсовой династии» по праву являются Йозеф Ланнер и Иоганн Штраус-старший. Их искусство казалось недосягаемым, пока, наконец, и у них не появился соперник, еще более талантливый и сильный. Это сын Штрауса — Иоганн Штраус-младший, родившийся 25 октября 1825 года.
   Старшего сына Иоганна отец решил определить по коммерческой линии, а второго — Иозефа — на военную службу. Вначале все шло гладко, если бы не крамольная, с точки зрения отца, страсть мальчиков к музыке. С большим трудом удалось жене получить от него согласие на то, чтобы сыновья занимались игрой на рояле. В этом Штраус уступил, согласившись, что игра на рояле действительно необходима для того, чтобы считать светское образование законченным.
   Иоганн поражал друзей и знакомых игрой и умением импровизировать на фортепиано. Все старания отца были напрасны. К тому же в результате допроса «с пристрастием» выяснилось, что Иоганн уже давно тайно берет уроки игры на скрипке. Более того, его учителем оказался один из лучших скрипачей штраусовского оркестра — Франц Амон. А оплачивались эти занятия из заработка от уроков, которые сын давал в семье соседа-портного.
   Вскоре отец серьезно увлекся одной из своих многочисленных поклонниц, молодой модисткой Эмилией Трампбуш, и ушел из семьи. Так перед Иоганном-младшим встала проблема содержания семьи, главой которой он оказался. Ему было тогда 18 лет.
   Мать всеми силами поддерживала в сыне увлечение музыкой и, несмотря на денежные затруднения, всячески заботилась о его образовании. Благодаря этому Иоганн получил возможность заниматься у Кельмана — отличного скрипача, репетитора балета венского оперного театра, а также у одного из лучших преподавателей консерватории по классу композиции — Гофмада. Анна Штраус лелеяла мечту, что сын преуспеет на отцовском поприще. Как драгоценную реликвию хранила она первый вальс, написанный Иоганном в шестилетнем возрасте.
   Но настоящим учителем Иоганна был капельмейстер одной из венских церквей — аббат Йозеф Дрехслер, знаток контрапункта и гармонии. Он заставлял начинающего композитора писать духовные произведения, и хотя молодой человек мечтал о более «земной» музыке, он все же сочинил кантату, вскоре публично исполненную в одной из церквей Вены. Чтобы приобщить его к церковной музыке, Дрехслер предоставил возможность Иоганну играть на скрипке и органе в церкви, где сам был регентом. Однажды аббат зашел в пустую церковь, где репетировал Иоганн, и услышал, как юный музыкант исполнял на органе вальс.
   Иоганн твердо решил стать руководителем танцевальной капеллы, сочинителем и исполнителем танцевальной музыки. Оставалось «лишь» набрать квалифицированных музыкантов — ведь его оркестр не должен быть хуже отцовского. В одно из воскресений октября 1844 года афиши и газеты объявили о предстоящем концерте Иоганна Штрауса-сына. Еще один Штраус!
   Штраус-младший объявил о своих самостоятельных концертах, когда отцу только исполнилось 40 лет, и он находился на вершине славы, не подавая никаких признаков творческой пассивности.
   Пресса восторженно встретила молодого композитора. На второй день в газетах появились благоприятные отзывы. «Доброй ночи, Ланнер, доброго вечера, Штраус-отец, доброго утра, Штраус-сын!» — так озаглавил свою статью о дебюте Иоганна критик Вист.
   Молодой композитор словно взял эстафету из рук предшественников: его первые вальсы («Молодые венцы», «Песни гор», «Сангвиники») почти не отличались по форме от вальсов Ланнера и Штрауса-отца периода расцвета их творчества. Но не подражание, а талант вдохнул жизнь в его произведения.
   Наступил революционный 1848 год. Горячо откликнулся на революционные события Иоганн-младший. Все его симпатии были на стороне народа.
   Штраус написал «Марш революции», звучащий как призыв к борьбе. Вскоре он стал самым популярным маршем восставших. Они гордо назвали его «Венской Марсельезой». Венское восстание было подавлено. Новая власть помнила о поведении Иоганна Штрауса во время революции 1848 года. В течение долгого времени его не приглашали ко двору, и его вальсы не исполнялись на императорских балах. В государственных архивах сохранились доносы о «якобинских» настроениях.
   По другую сторону баррикад оказался Иоганн Штраус-старший. Он тяжело переживал потерю популярности. Вскоре он заболел скарлатиной и скончался 25 сентября 1849 года. Умер отец в одиночестве, в большой, пустой квартире. Однако похороны Штрауса-старшего были грандиозны.
   Когда в оркестре отца возник вопрос о будущем руководителе, друг семьи Амон настоял на приглашении его сына. Артисты оркестра в полном составе явились к Иоганну, чтобы торжественно передать ему дирижерскую палочку отца. И для Штрауса-младшего начался период повседневной напряженной концертной и композиторской деятельности.
   Интенсивная работа скоро подорвала силы молодого музыканта. В возрасте 28 лет он серьезно заболел от переутомления. И это никого не удивило. Ведь труд руководителей капелл был изнурительным. Управление капеллой взял на себя в 1853 году его 26-летний брат Иозеф. А когда заболел и он, то тогда на помощь пришел самый младший брат — Эдуард.
   Теперь уже вся семья Штраусов стала кумиром Вены. В фельетонах и сатирических листках их называли «Фирма Штраус. Торговцы музыкой оптом и в розницу». Иоганн считался главой Штраусов. И как композитор, и как дирижер он был одареннее обоих братьев.
   Первые вальсы Иоганна Штрауса напоминали творчество его отца периода расцвета. Но вскоре Штраус-сын почувствовал себя стесненным формой старого венского вальса Вот почему, работая над венским вальсом, Штраус-сын все свои силы отдал созданию мелодии нового типа. Здесь его талант раскрылся особенно ярко. Композитору становилось тесно в рамках короткого танцевального построения, сковывающего полет его фантазии. Он стремился к тому, чтобы музыкальная тема не свертывалась тотчас же после возникновения, а развивалась в широко льющуюся мелодию. Штраус решается на смелый шаг — он ломает привычную до того форму танца, удваивая его объем. Там, где раньше встречались построения в 8 и 16 тактов, он конструирует соответственно 16 и 32. Мелодическая мысль чувствует себя вольно, просторно. Однажды возникнув, она логично развивается, живет полнокровной жизнью и естественно завершается, уступая место новой.
   Так венский вальс, сохранив прикладную танцевальную основу, вырос в самостоятельный музыкальный жанр: если раньше вальсы Штрауса звучали только в танцевальных залах, то теперь они все чаще исполнялись на концертной эстраде.
   Концертные турне закрепили его мировую славу и способствовали повсеместному распространению венского вальса.
   Когда Иоганну Штраусу предложили ангажемент в Петербург на лето 1856 года, он охотно согласился. Приезд Штрауса оказался большим событием в петербургской музыкальной жизни. Этому способствовала широкая популярность венского вальса в России.
   Штраус провел в России с перерывами десять лет. Летом 1858 года во время одной из прогулок Штрауса познакомили с Ольгой Смирнитской. Она привлекла его с первой же встречи. Исключительной красотой? Нет, хотя Ольга и была очень хороша — стройная, с выразительными черными глазами, пышными шелковистыми кудрями, — она вряд ли могла называться красавицей. Но внутренняя красота, непосредственность, удивительное сочетание внутренней серьезности и девичьей шаловливости притягивали к ней.
   Увы, мать Ольги была против их связи. Штраус тяжело пережил разрыв с горячо любимой девушкой, ставшей для него воплощением добрых, чистых идеалов Летом 1859 года он посвятил любимой очаровательные польки-мазурки «Проказница» и «Кобольд», полные реминисценций о лучезарных днях прошлого. Последние дошедшие до нас письма Штрауса к Ольге относятся к зиме 1859–1860 года.
   Ольга не только принесла ему радости и горести первой любви. Она обогатила его как человека, музыканта, художника-творца в самом благородном смысле этого слова. Под ее влиянием все доброе, светлое в душе Иоганна выкристаллизовалось, отшлифовалось. Его кругозор значительно расширился. Он узнал молодую, но одну из самых передовых в Европе русскую музыкальную культуру, причем тогда, когда она была еще мало известна на Западе.
   1861–1862 годы были для Штрауса переломными. Газетные репортеры единодушно отмечали, что в его манере игры исчезла чрезмерная экспансивность, он стал строже, академичнее.
   Весной 1863 года он снова приезжает в Россию вместе с женой Генриеттой.
   С середины 1860-х годов наступает период полного расцвета гения Штрауса. Он пишет несколько вальсов, каждый из которых сам по себе мог бы сделать бессмертным его имя. «Голубой Дунай», «Жизнь артиста», «Сказки венского леса», «Вино, любовь и песня», «Новая Вена» и «Венская кровь». Все они — высшая ступень поэтизации танцевальной музыки.
   Новый танец напоминает симфоническую миниатюру. По существу это музыкальное зерно, из которого по воле автора произросло не крупное симфоническое произведение, а лишь танец, но в нем присутствуют все элементы симфонического развития. Симфонизация танца сочетается у Штрауса с предельной романтизацией жанра. Его вальсы передают глубоко опоэтизированное восприятие мира. В них ощущается слияние человека с природой, которое так характерно для романтиков. Вальсы Штрауса проникнуты возвышенным настроением, но им чужда выспренность, они просты и сердечны.
   Трудно сказать, какой из перечисленных вальсов лучше. Один из самых популярных, безусловно, «Голубой Дунай». Решив написать вальс о Дунае, Штраус использовал мелодию вальса «Волны и водовороты», созданного им четырнадцать лет назад. Мелодия вальса действительно напоминает течение великой реки. В «Голубом Дунае» особенно поражает неожиданность и в то же время органичность перехода от одного раздела к другому. Каждый из вальсов этого цикла — самостоятельное произведение, но вместе они создают стройный, законченный образ произведения.
   Пожалуй, не меньшую популярность завоевал и другой вальс — «Жизнь артиста». Страстная порывистость его музыки, эмоциональный накал дали право Штраусу озаглавить так свое новое творение. В нем обращает на себя внимание обилие песенных мелодий широкого дыхания и большой протяженности.
   Другой шедевр этого же периода — «Сказки венского леса». Обрамленный широким вступлением и большим финалом, вальс вырастает в симфоническую поэму. Пронизанная солнечным теплом и светом, яркая и сочная музыка вальса звучит как апофеоз юности и любви.
   К тому времени, когда «Голубой Дунай», к великому удивлению Штрауса, стал популярнейшим из его вальсов, композитор решил отблагодарить Гербека, которого считал косвенным виновником успеха этого произведения. Он посвятил ему один из лучших своих вальсов — «Вино, любовь и песня», в котором вновь воспел эпикурейское наслаждение жизнью.
   Славу «короля вальса» закрепили за Штраусом сочинения «Новая Вена» и «Венская кровь».
   Рубеж 1860-1870-х годов — вершина творческого расцвета Иоганна Штрауса. Конечно, он и потом наряду с опереттами сочинял вальсы — прекрасные, радующие и волнующие произведения. Но это были лишь новые жемчужины в его короне. Вальсовый венец был завершен к 1870 году.
   В чем же сила вальсов Штрауса этого периода? Почему они продолжают оставаться такими популярными спустя столетие после их рождения?
   Мелодика Штрауса сугубо индивидуальна: в ней почти отсутствуют фольклорные заимствования. Но по существу она глубоко народна.
   Штраус как никто сумел передать бурлящую радость бытия, ощущение молодости и силы. Его музыка — сверкающий гимн любви. Штраус воспевал природу, весну, голубое небо, дуновение теплого ветра, журчание ручья и шелест леса. Его мелодии говорят: «Человек, живи, ликуй, радуйся: мир прекрасен, и он принадлежит тебе!»
   В 1870-е годы Штраус обращается к оперетте после встречи с основоположником этого жанра Оффенбахом. Но он не пошел путем Оффенбаха. Уже с первых шагов на этом поприще Штраус выступает как создатель нового типа танцевальной оперетты — жанра, целиком подвластного стихии танца, и в первую очередь венского вальса.
   Первой опереттой Штрауса, увидавшей свет рампы, была «Индиго, или Сорок разбойников». Она была поставлена 10 февраля 1871 года в театре «Ан дер Вин». Вторая оперетта Штрауса — «Карнавал в Риме».
   Следующая оперетта Штрауса — «Летучая мышь» — явилась блестящей страницей в истории венской оперетты. По сей день она не сходит с театральной сцены и пользуется любовью и популярностью у самой широкой аудитории.
   «Летучая мышь» — классический образец танцевальной оперетты. В ней танец становится средством воплощения любой ситуации — от мелодраматической до чисто комедийной. Здесь «вытанцовывается» все: брызжущее веселье и поддельные слезы; мнимый испуг и забавные вспышки гнева. Штраус отдавал предпочтение музыке в быстром темпе, медленные лирические страницы у него сравнительно редки, но и среди них встречаются подлинные жемчужины.
   В «Летучей мыши» неизмеримо возросло мастерство Штрауса — музыкального драматурга. Это сказалось в хоровых сценах и финалах, особенно во втором действии, к финалу которого композитор приберег самые яркие, запоминающиеся мелодии: они заражают, властно влекут за собой.
   Оперетта впервые была поставлена в театре «Ан дер Вин» 5 апреля 1874 года. Затем последовали оперетты «Калиостро», «Принц Мафусаил» и «Игра в жмурки».
   В конце 1870-х годов у композитора умерла жена. Потрясенный Штраус, всю жизнь ощущавший непреодолимый страх перед смертью, покинул свой дом. Упросив сына Эдуарда заняться похоронами жены, он через два часа выехал в Италию. После недолгого пребывания за границей он познакомился в Вене с молодой немецкой певицей Ангеликой Дитрих, полюбил ее и вскоре женился на ней. Бездарная актриса, но эффектная, искушенная в любовных интригах женщина, она вела нескромный образ жизни и кончила тем, что оставила Штрауса, уехав с его другом Штейнером. Штраус тяжело переживал разрыв с Ангеликой, но упорная творческая работа помогла ему залечить сердечную рану.
   Новый успех принесла Штраусу оперетта «Кружевной платок королевы». Премьера состоялась 1 октября 1880 года и дала театру «Ан дер Вин» такой сбор, какого он не знавал в течение многих лет. Впрочем, успех оперетты оказался непродолжительным, и вскоре ее партитура навсегда исчезла с дирижерского пульта. Лучшие мелодии оперетты вошли впоследствии в один из самых популярных вальсов Штрауса «Розы Юга».
   Значительный шаг вперед в творчестве Штрауса — его следующее произведение — «Веселая вдова» (1881). Ко времени создания «Ночи в Венеции» относится увлечение композитора Аделью Штраус — молодой вдовой его давнего приятеля и однофамильца. Адель бывала в доме композитора еще при жизни его первой жены. Теперь она полностью завладела сердцем Иоганна Штрауса. Композитор не ошибся в своем выборе. Адель оказалась чуткой и преданной женой. Ее общество любили и высоко ценили друзья Штрауса.
   Последний шедевр Штрауса оперетта «Цыганский барон». Она появилась, благодаря видному венгерскому писателю-революционеру Мору Иокаи. Он предложил Штраусу в качестве сюжета свою новеллу «Саффи». Штраусу понравился романтический рассказ из жизни Венгрии начала XVIII века, и с согласия автора он поручил написать либретто прогрессивному венгерскому драматургу Игнацу Шницеру.
   Драматическое развитие образов, к которому Штраус впервые обращается в «Цыганском бароне», привело к созданию крупных музыкальных построений. Теперь уже не только финалы, но и другие узловые сцены объединяются в музыкальное целое. Значительно возрастает роль речитатива. Он не только связывает отдельные части музыки, но и выполняет важную драматургическую роль в музыкальной характеристике образов.
   «Цыганский барон» ознаменовал собой новую веху в истории оперетты. Если предыдущие оперетты Штрауса в определенной мере следовали парижским традициям Оффенбаха, то теперь он создал новый тип спектакля — лирическую оперетту, близкую лирической музыкальной драме. В ней комедийному началу уже отводится подчиненная роль, а на первое место выдвигается музыкальное воплощение нежных и трогательных чувств.
   Прекрасная музыка «Цыганского барона» поразила даже почитателей Штрауса. Брамс заявил: «После „Волшебной флейты“ Моцарта ни один немецкий музыкант не достиг в области комической оперы тех высот, до которых поднялся Штраус».
   Последние оперетты Штрауса — «Лесничий» (1895) и «Богиня разума» (1897) — не прибавили лавров к его славе.
   Штраус умер 3 июня 1899 года от двухстороннего воспаления легких.

Александр Бородин родился 12 ноября 1833 года в Петербурге. Музыкой Саша начал заниматься с восьми лет и вскоре научился играть на флейте, фортепиано, а позднее и на виолончели. Сочинять мальчик начал едва ему исполнилось девять лет.
   А в 1849 году в одной из петербургских газет появилась статья, где, в частности, говорилось: «Особенного внимания, по нашему мнению, заслуживают сочинения даровитого шестнадцатилетнего композитора Александра Бородина… Мы тем охотнее приветствуем это новое национальное дарование, что поприще композитора начинается не польками и мазурками, а трудом положительным, отличающим в сочинении тонкий эстетический вкус и поэтическую душу».
   Знал бы автор статьи, чем бредила сия «поэтическая душа» Вся комната мальчика была заставлена колбами, горелками и другими приспособлениями для химических опытов.
   В 1850 году Саша Бородин поступил в Медико-химическую академию. Учеба шла весьма успешно. Настало время, и, защитив докторскую диссертацию, молодой ученый вместе с товарищами отправился на три года в зарубежную командировку.
   Многие из них позднее составили гордость и славу русской науки: Д. Менделеев, А. Бутлеров, И. Сеченов, и другие. А тогда, в самом начале 1860-х годов, все они были еще молоды и делали первые шаги, каждый в своей области науки.
   Особенно теплые отношения связывали ученых-химиков. Почти сразу же по приезде в немецкий город Гейдельберг Бородин подружился с талантливыми молодыми химиками В. Савичем, В. Олевинским, Д. Менделеевым.
   К сожалению, Савич и Олевинский рано умерли, не успев проявить себя. Дружба Бородина и Менделеева сохранилась на всю жизнь.
   Жизнь молодых ученых в Гейдельберге протекала в напряженной научной работе. А вечерами, утомленные лабораторными занятиями, собирались у кого-либо из друзей и предавались своему любимому занятию — музыке Нередко всей компанией, несмотря на скромный материальный достаток, ездили в ближайшие города Там слушали симфоническую и органную музыку, оперные спектакли.
   К тому времени молодой ученый Бородин уже был автором нескольких романсов, инструментальных пьес, ансамблей. Некоторые из его фортепианных пьес были даже изданы
   В Гейдельберге Бородин тоже сочиняет, в основном камерно-инструментальные ансамбли: фортепианное трио, секстет, струнный квинтет. Они сразу же охотно исполняются на музыкальных вечерах. Но, несмотря на сильное влечение к музыке и на успех его сочинений, он относится к музыкальным занятиям как к второстепенному делу, — так велика была увлеченность наукой.
   Там, в Гейдельберге, Бородин познакомился с молодой московской пианисткой Екатериной Сергеевной Протопоповой. Прекрасная исполнительница музыки Шопена, Шумана, она открыла для Бородина еще неведомый ему поэтичный мир этих композиторов-романтиков. Александр Порфирьевич с упоением заслушивался новой для него музыкой. А потом, когда по состоянию здоровья Екатерине Сергеевне понадобился срочный переезд в Италию, Бородин сопровождал ее на правах жениха. Это был счастливейший год в его жизни— занятия в химической лаборатории у известного итальянского ученого, частые посещения концертов и оперных спектаклей. И, наконец, большое чувство к талантливой музыкантше, которое, по его словам, «служило солнцем, освещавшим и согревавшим весь итальянский пейзаж». В Италии Бородин создает одно из лучших своих камерных сочинений — Фортепианный квинтет.
   А вскоре состоялась их свадьба. Когда они в 1862 году вернулись в Петербург, Бородин занял должность адъюнкт-профессора в Медико-хирургической академии. Эта служба требовала от молодого ученого много сил и времени.
   Вскоре по возвращении из-за границы Бородин посетил своего коллегу и друга М А Боткина, в доме которого устраивались так называемые «субботы», то есть субботние вечера, проводимые за дружеской беседой. На одной из таких суббот и произошло событие, определившее во многом дальнейшую жизнь Бородина, — встреча его с Балакиревым.
   Знакомство и дальнейшее общение с руководителем «Могучей кучки», а затем и с другими членами этого кружка утвердило в молодом ученом более серьезное отношение к своему композиторскому дарованию.
   После первого же месяца общения с Балакиревым, «Александр Порфирьевич окончательно переродился музыкально, — вспоминала Протопопова, — вырос на две головы, приобрел то в высшей степени оригинально-бородинское, чему неизменно приходилось удивляться и восхищаться, слушая с этих пор его музыку».
   Балакирев первым разгадал необыкновенную одаренность Бородина, внушил ему мысль о необходимости создания Первой симфонии. Работа над этой симфонией протекала под непосредственным руководством Балакирева и продолжалась около пяти лет. Конечно же, столь большой срок определялся не медлительностью композитора. Сочинял он довольно быстро, увлеченно, всецело отдаваясь творчеству. К сожалению, такие дни, когда он имел возможность сочинять, выпадали крайне редко. Но музыка не оставляла ученого — она звучала в его душе даже во время лекций.
   Но бывало и иначе: дома, во время беседы с друзьями-музыкантами, он вдруг вскакивал, бежал в лабораторию. Химия и музыка безраздельно царили в его душе и властно предъявляли свои права на его внимание, время и творческую энергию.
   Естественно, что Первая симфония создавалась урывками. И, тем не менее, она поражает своей гармоничной цельностью, стройностью. В ней уже определенно проступают основные черты бородинского стиля — музыка его полна контрастными и вместе с тем неуловимо сходными образами то могучей силы, твердости духа, то душевной мягкости, ласковой нежности. Так по-разному проявились в творчестве Бородина черты русского национального характера.
   Историческая ценность Первой симфонии заключена не только в ее высокой художественной зрелости. Она явилась одной из первых симфоний в русской музыке. С большим успехом прозвучавшая в 1869 году, симфония оказалась первой блестящей победой, одержанной композиторами «Могучей кучки» Эта победа дала Бородину уверенность в своих творческих силах, — теперь он отверг всякие сомнения в своем праве заниматься композицией. Все больше внимания уделяет он музыке не только как собственному творчеству.
   С большим вниманием следит он за успехами друзей-музыкантов. Каждый из них создавал в то время что-то новое, интересное Все произведения — целиком и в отрывках — исполнялись на концертах Бесплатной музыкальной школы, на собраниях «Могучей кучки» и поражали воображение новизной, необычностью звучания, яркой талантливостью
   Атмосфера, царившая на музыкальных собраниях, высокий, ни с чем не сравнимый энтузиазм не могли оставить равнодушным никого. И Бородина тоже — несмотря на его всегдашнюю занятость научной и общественной деятельностью Он создает один за другим лучшие свои романсы и песни. Почти половина из них написана на поэтические тексты самого композитора.
   Тогда же он создает Вторую симфонию — одно из лучших произведений русской симфонической музыки, произведение зрелое, совершенное по форме и содержанию. Симфония выражает идеи патриотизма, национальной гордости за наше славное историческое прошлое.
   Она была восторженно встречена друзьями композитора, которые оценили ее как лучшую русскую симфонию, превосходящую все созданное до нее. Когда Мусоргский предложил назвать ее «Славянской героической», Стасов запротестовал: не вообще славянская, а конкретно — русская, богатырская. Так эта симфония и стала называться — «Богатырская».
   Вторая, Богатырская симфония стоит в одном ряду с лучшими произведениями мировой музыкальной классики. В ней воплощены непреходящие духовные ценности, душевные качества русского человека.
   Одновременно со Второй симфонией Бородин работал и над созданием главного своего произведения — оперы «Князь Игорь» Он начал ее сочинять еще в конце 1860-х годов Стасов предложил ему тогда в качестве сюжета «Слово о полку Игореве». Это увлекало композитора, и вскоре был составлен подробный план будущей оперы. Так началась вдохновенная и кропотливая работа над оперой «Князь Игорь», которая из-за всегдашней его занятости растянулась на 18 лет — вплоть до самой смерти.
   Обстоятельность Бородина как ученого сказалась и в подходе к композиторскому творчеству. Перечень исторических источников — научных и художественно-литературных, которые он проработал, прежде чем приступил к созданию оперы, говорит о многом. Здесь и различные переводы «Слова о полку Игореве», и все фундаментальные исследования по истории России.
   Работа над оперой помогала переносить огорчения, неудачи. Особенно удручала болезнь жены — астма, из-за которой она не могла жить в Петербурге и полгода обычно проводила у родителей в Москве или Подмосковье. Да и приезды ее в Петербург отнюдь не облегчали жизнь Бородина.
   Отвлекали от основных занятий и материальные проблемы, вынуждавшие его преподавать в Лесной академии и переводить с иностранных языков (несколько из них Бородин знал превосходно) научную литературу, порой даже малоинтересную. Немалая часть жалованья уходила на помощь родственникам, нуждающимся студентам, на содержание воспитанниц (своих детей у Бородиных не было), на приобретение различных, всегда недостающих в лаборатории препаратов и многое другое.
   И, тем не менее, Бородин проводил свои исследования, сыгравшие значительную роль в развитии химии. Вклад его в отечественную науку довольно велик, хотя мог быть еще большим, если бы ученый имел необходимые условия.
   Такая страстная, беззаветная любовь к науке порождала необходимость и в иной деятельности — общественной. Чего стоят только Женские врачебные курсы — первое и единственное в России учебное заведение, где женщины могли получить высшее образование Своим открытием и существованием, пусть недолгим, они обязаны неусыпным хлопотам Бородина.
   Самые большие требования Бородин предъявлял к самому себе, считая это непременным условием «нравственной гигиены». Неиссякаемая доброта, доброжелательность его проявлялись не только в отношении тех, кто нуждался, но и тех, кто преуспевал больше, чем он, — если, конечно, человек был симпатичен ему.
   Но огромная нагрузка в академии, неустроенный быт, болезнь жены и ее частые отъезды, отсутствие режима, необходимого для научной и творческой работы, — все это вызывало чувство усталости — духовной и физической.
   Ухудшалось и моральное самочувствие Бородина — приближалась старость, которая грозила не только нездоровьем, но и материальной необеспеченностью. Мечта об иной жизни — «хотелось бы пожить на свободе, развязавшись совсем с казенною службою!» — оказывается неосуществимой! «Кормиться надобно; пенсии не хватает на всех и вся, а музыкой хлеба не добудешь».
   Тем не менее, в конце жизни Бородин все больше отдается музыке — композитор постепенно вытесняет в нем ученого. В эти годы была создана симфоническая картина «В Средней Азии», несколько фортепианных пьес и камерных ансамблей. Один из них — Первый струнный квартет — был исполнен зимой 1879 года на концерте Русского музыкального общества. Слушатели были очарованы русской напевностью, широтой и пластичностью этой музыки.
   Успех вдохновил Александра Порфирьевича на создание нового квартета — Второго, который вскоре (в январе 1882 года) прозвучал в Москве И снова успех — еще больший, чем в Петербурге Второй квартет — еще более зрелое и совершенное произведение Каждая из его четырех частей, составляя единое целое, является одновременно маленьким инструментальным шедевром.
   Все чаще звучат произведения Бородина — в России и за рубежом, все большую славу русской национальной музыке завоевывают они И в Европе, и в далекой Америке исполнение бородинской музыки превращалось нередко в подлинный триумф.
   А Бородин уже усиленно работал над новой симфонией — Третьей, которая, по его мнению, должна была стать самым ярким, самым значительным его произведением «Русской» намеревался назвать ее композитор. Отдельные фрагменты из нее он уже проигрывал друзьям, вызывая радость, восхищение и гордость за него. И все же ни опера «Князь Игорь», ни Третья симфония не были завершены. 15 февраля 1887 года Бородин неожиданно скончался.
   Уже после его смерти Римский-Корсаков и Глазунов довели до конца то, что не успел окончить Александр Порфирьевич.