Кампанелла был последним в ряду итальянских философов эпохи Возрождения. Как и Бруно, Кампанелла считался не только философом, но и магом, - одним из преемников Марсилио Фичино, флорентийца, автора перевода знаменитой «Герметики», книги знаний, приписываемой древними египтянами Гермесу Трижды величайшему. Как и Бруно, Кампанелла верил в то, что ему предназначено... возглавить вселенскую магическо-религиозную реформу в духе верований Древнего Египта. В отличие от Бруно, Кампанелла не был сожжен на костре, хотя несколько раз подвергался пыткам и провел в тюрьме более 27 лет.

Кампанелла вступил в орден доминиканцев в 1583 году в возрасте 15 лет, но через шесть лет покинул его. Он поселился в Неаполе, где в 1591 году была опубликована его первая книга «Философия, основанная на ощущениях». Церковь ограничилась обвинением его в пренебрежительных высказываниях и предупреждением.

В феврале 1594 года Кампанелла впервые пострадал от рук инквизиции. Его жестоко пытали и бросили в ту же тюрьму, где находился Бруно. Здоровье философа было подорвано: он страдал от грыжи, радикулита и частичного паралича. Освобождение пришло лишь после того, как он отрекся от своих «ересей» и обязался провести остаток жизни в своей родной провинции Калабрия к югу от Неаполя.

Больной, но не знающий покоя Кампанелла, очутившись на родине, начинает пророчествовать, предсказывая «великие потрясения», и скоро оказывается в центре революционного заговора, направленного в целом против испанского владычества. Будучи вождем революции, он выдвинул манифест об основании герметического «Города Солнца» в своей предполагаемой республике, которую собирался установить.

Идея Кампанеллы о строительстве на земле несовершенной копии Небесного Града, Града Божьего или Города Солнца, по мнению авторов нашумевшей книги «Власть талисмана» Г.Хэнкока и Р.Бьювэла, восходит к древнеегипетским «Текстам пирамид», родившимся на свет около 2300 г. до н.э. Кампанелла мечтал о государстве, чья целостность и неприкосновенность обеспечиваются жреческой магией. Правитель Города Солнца, как и в древнем Гелиополе, являлся одновременно жрецом и царем. Иными словами, он был подобием Гермеса Трижды величайшего, который считался жрецом, философом и правителем в одном лице. В августе 1599 года затеянная калабрийская «революция» провалилась, и Кампанелла вновь оказался в неаполитанской тюрьме замка Кастель Нуово.

Он был неоднократно допрошен перед трибуналом инквизиции. Но лишь через несколько недель от Кампанеллы удалось добиться частичного признания в том, что он действительно хотел создать новую республику. Во время допросов в пыточной камере он стойко имитировал сумасшествие, дабы избежать ответственности за свои поступки. Инквизиторы были поставлены в тупик. По указанию Папы, чтобы окончательно решить, безумен Кампанелла или только симулирует безумие, палачи предприняли изощренную пытку вельей.

Это была пытка, которую никто не выдерживал. Жертве вельи (что означает «пробудитель») связывали руки и сажали на треножник с острием.

Веревку подтягивали и опускали, острие со всей силой вонзалось в тело. Дикая боль, струившаяся из раны кровь, и так в течение сорока часов.

Если бы Кампанелла смог выдержать муки все это время, то по закону его сочли бы безумным. Это означало, что независимо от окончательного приговора инквизиторы уже не могли сжечь его на костре.

Кампанелла выдержал! Через сорок часов пленника освободили в состоянии, близком к смерти, однако духовно не сломленного. Его симуляция безумия так и осталась нераскрытой. Тем не менее, приговор гласил: пожизненное заключение.

За долгие годы, проведенные в заточении, он постиг не только науку конспирации, позволившую написать и переправить за пределы тюрьмы его философские труды, он изучал астрологию, магию и медицину. Через 25 лет, когда философу перевалило за 60, он сумел отвоевать свободу не без помощи влиятельных персон и в 1634 году тайно выехал из Италии во Францию.

Версале, при дворе короля Людовика XIII, он нашел теплый прием и покровительство. Король был бездетен, но, к его удивлению, Кампанелла предсказал ему скорое рождение наследника мужского пола, который, словно солнце, озарит весь мир и станет предвестником наступления золотого века для человечества.

Так итальянский маг и астролог предсказал появление на свет короля Людовика IV, а когда тот родился, заявил во всеуслышание, чтo божественное предназначение наследника заключается в осуществлении великой «христианско-герметической» реформы, о которой мечтал еще Джордано Бруно. Иными словами, Кампанелла был убежден, что сможет, очевидно, с помощью магии, заставить короля построить утопический град неподалеку от Парижа. Чуду не удалось свершиться, ибо через восемь с половиной месяцев после рождения будущего «короля-солнца» Кампанелла умер.



Рассказывая в своем главном утопическом труде о городской коммуне, прообразом которой был египетский Гелиополь с его жреческим общежитием, Кампанелла имел вполне определенную цель: увлечь людей идеей создания государства, свободного от частной собственности, от социального неравенства, а также семьи, государства, в котором все дети взяты на общественное воспитание, а трудоспособные граждане работают, но всего четыpe часа в день, в остальное время они заняты науками и просвещением.

По мнению исследователя жизни философа Фрэнсис Йейтс, идеалом Кампанеллы была республика, которая все-таки больше напоминает египетскую теократию. «С помощью научной магии, - пишет Йейтс, - эта теократия имела возможность управлять небесными влияниями, а через них - жизнью всего народа».

Книгу-утопию «Город Солка», написанную в тюремном каземате, читали многие беспокойные головы на протяжении всех последующих веков: итальянские карбонарии и французские коммунары, польские повстанцы и русские революционеры; знал и читал Ленин. В первые годы после победы Октябрьской революции в Москве у Кремлевской стены был воздвигнут обелиск «в память о самых замечательных борцах за свободу», среди других имен на сером граните было высечено имя Томмазо Кампанеллы.

Из книги А.Ф. Лосева "Эстетика Возрождения"

 Томмазо Кампанелла - как неоплатоник

Томмазо Кампанелла (1568 - 1639) Эстетика Томмазо Кампанеллы в сравнении с Бруно представляет уже некоторого рода шаг назад. Он тоже неоплатоник. У него тоже мы находим на вершине бытия мир «первообразов», затем мир «метафизический» (или мир «духов» вроде средневекового учения об ангелах), далее — мир «математический», «временной» и «телесный» и, наконец, мир, данный прямому чувственному восприятию, т. е. мир данного конкретного расположения вещей (mundus situalis). Вся эта иерархия бытия, тоже согласно неоплатоническому образцу, трактуется как результат эманации из первоединой сущности. Однако этой неоплатонической картине совершенно не хватает того диалектического монизма и той красивой и непоколебимой иерархии бытия, которыми отличалась система Бруно.

Кампанелла внес существенное противоречие в эту систему и сверху и снизу. Сверху у него оказался личный бог как творец мира из ничего, а снизу заявляло о своей непоколебимой значимости самое обыкновенное чувственное восприятие, которое мешало самостоятельной логике понятий и ограничивало человеческое знание областью только явлений, понимая сущности как непознаваемую область.

Это противоречие пантеистической системы Кампанеллы с исторической точки зрения весьма характерно. По традиции Кампанелла все еще хватался за неоплатонизм. Но с другой стороны, успехи современного ему эмпиризма весьма его смущали и заставляли вносить в свою философскую систему весьма сильную струю уже невозрожденческого сенсуализма. А если к этому прибавить еще его учение о магии, которое у Бруно было только естественным результатом принципа «все во всем» или всеобщего согласия, то противоречие системы Кампанеллы оказывалось еще более непреодолимым, потому что его нельзя было соединить ни с научным эмпиризмом, для которого Кампанелла требовал полной свободы, ни с христианским монотеизмом, на котором Кампанелла тоже весьма упорно настаивал.

Не удивительно поэтому, что современная нам трактовка системы Кампанеллы отличается весьма большой пестротой, и никак нельзя сказать, что односторонние истолкователи Кампанеллы совсем уже не правы. Ведь понятно, почему правоверные католики тянут его на свою сторону, раз у него защищался основной церковный догмат о боге как о творце мира из ничего. Для пантеистического истолкования воззрений Кампанеллы тоже достаточно оснований, поскольку он проповедует повсеместную одушевленную материю Вероятно, имеют солидные аргументы и те, которые понимают философию Кампанеллы как принципиальный деизм, поскольку у него выступает самый настоящий монотеистический бог и в то же время провозглашается полная свобода чувственного восприятия, полная свобода основанной на нем логики, гносеологии и науки, а тем самым и полная независимость от божества и его установлении. Если у Дж. Бруно чарует его героический энтузиазм, основанный на последовательно проводимом неоплатонизме и на активном самочувствии человеческой личности в пределах этого неоплатонизма, то у Кампанеллы слишком бросаются в глаза противоречия его системы и заигрывания с точными науками, свидетельствующие как о прогрессирующем развале Ренессанса, так и о прогрессирующем становлении новейшего естествознания. В механике Галилея Кампанелла мало что понимал. Тем не менее самого Галилея он защищал как поборника свободной науки. С католичеством он тоже не порывал. Однако подлинной научной техникой для него была только магия.

Что можно сказать об эстетической значимости подобного рода противоречивой философской системы? Насколько эта эстетика яснейшим образом представала у Бруно как учение о красоте божественной Вселенной и тем самым о красоте каждого отдельного элемента такой Вселенной, героически стремящегося слиться с божеством (оно же тут и материальная Вселенная), настолько эстетика Кампанеллы не в силах провести до конца неоплатоническую систему категорий; она вносит в нее весьма интенсивные научно-эмпирические элементы, для которых не было достаточных оснований в философской системе Кампанеллы и которые могли бы получить для себя обоснование только на путях дальнейшей, уже невозрожденческой науки.

Кампанелле принадлежит еще и общественно-политическая теория утопии, указывающая тоже на определенного рода эстетические установки философа.

О трактате "Город солнца"

стр.567

б) Другой представитель возрожденческого утопизма — упоминавшийся у нас выше среди итальянских натурфилософов Томмазо Кампанелла (1568—1639). Это крупный писатель и общественный деятель своего времени, пострадавший за подготовку антииспанского заговора в Неаполе и проведший 27 лет в тюрьме, монах и убежденный коммунист раннего утопического типа. Черты раннего утопического коммунизма выступают у Кампанеллы гораздо ярче, чем у Мора. В своем трактате 1602 г. под названием «Город Солнца» (59) Кампанелла выдвигает на первый план учение о труде, об отмене частной собственности и об общности жен и детей, т. е. о ликвидации семьи как первоначальной общественной ячейки. В яркой форме ничего этого не было у Мора. Говорили о влиянии на Кампанеллу идей раннего христианства. Однако внимательное изучение идей Кампанеллы свидетельствует о том, что это влияние почти равно нулю. А что несомненно повлияло на Кампанеллу, так это, конечно, учение Платона в его «Государстве».

В идеальном Государстве Солнца Кампанеллы, как и у Платона, во главе стоят философы и мудрецы, созерцатели вечных идей и на этом основании управляющие всем государством не столько светские правители, сколько самые настоящие жрецы и священнослужители. Они — абсолютные правители решительно всего государства и общества вплоть до мельчайшей бытовой регламента­ции. Браки совершаются только в порядке государственных декретов, а дети после вскормления грудью не­медленно отбираются у матери государством и воспитываются в особых учреждениях не только без всякого общения со своими родителями, но даже и без всякого знакомства с ними. Мужей и жен вовсе не существует как таковых. Они являются таковыми только в моменты декретированного сожительства. Они даже не должны знать друг друга, как не должны знать и своих собственных детей. В античности это ослабленное чувство личности вообще было явлением естественным, и у Платона лишь доводилось до своего предела. Что же касается Ренессанса, то человеческая личность была тут уже во всяком случае на первом месте. А поэтому то, что мы находим у Кампанеллы, есть, конечно, отказ от идей Возрождения.

Тем не менее сказать, что Кампанелла совсем не имеет никакого отношения к Ренессансу, тоже нельзя. Он не только проповедник позитивно понимаемого труда; вся его утопия, несомненно, носит на себе следы возрожденческих воззрений. Поэтому точнее будет сказать, что тут перед нами именно модифицированный Ренессанс и именно Ренессанс, критикующий сам себя в общественно-политическом отношении.

Что касается отдельных деталей, то утописты Кампанеллы издеваются над такими правителями, которые при случении лошадей и собак очень следят за их породой, а при случении людей никакого внимания на эту породу не обращают. Другими словами, с точки зрения Кампанеллы, человеческое общество должно быть превращено в идеальный конный завод (см. 59, 36). «Начальник деторождения», подчиненный правителю Любви, обязан входить в такие интимности половой жизни, о которых мы здесь не считаем нужным рассказывать, причем астрология применяется в половых делах в первую очередь (см. там же, 51—56). Чистейшей наивностью являются указания на то, что люди днем должны ходить все в белых одеждах, а ночью и за городом — в красных, причем шерстяных или шелковых, а черный цвет запрещается совсем (см. там же, 60). Такого же рода советы о труде, торговле, плавании, играх, лечении, о вставании утром, об астрологических приемах при основании городов и много других. Палачей при осуществлении смертной казни не полагается, чтобы не осквернять государства, а забивает преступника камнями сам народ, и в первую очередь обвинитель и свидетели. Солнце почитается почти на языческий манер, хотя истинное божество считается все-таки выше. Коперниканство отвергается, и небо признается в средневековом смысле (см. там же, 99-100).

У Кампанеллы поражает смешение языческих, христианских, возрожденческих, научных, мифологических и целиком суеверных воззрений. Тем самым эстетически модифицированный Ренессанс обрисован в этой утопии самыми яркими чертами. Главное же — это игнорирование того стихийно человеческого и артистического индивидуализма, которым эстетика Ренессанса отличалась с самого начала. Если мы скажем, что здесь мы находим самокритику и даже самоотрицание Ренессанса, то в этом мы едва ли ошибемся.