Максимум Online сегодня: 672 человек.
Максимум Online за все время: 4395 человек.
(рекорд посещаемости был 29 12 2022, 01:22:53)


Всего на сайте: 24816 статей в более чем 1761 темах,
а также 358698 участников.


Добро пожаловать, Гость. Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.
Вам не пришло письмо с кодом активации?

 

Сегодня: 29 04 2024, 07:11:16

Сайт adonay-forum.com - готовится посетителями и последователями Центра духовных практик "Адонаи.

Страниц: 1 2 3 4 | Вниз

Ответ #5: 21 05 2009, 00:42:56 ( ссылка на этот ответ )

Гермес Трисмегист: О том, что наибольшее зло для людей есть незнание Бога!


1) Куда бежите вы, пьяные люди? Вы выпили до дна из чаши неразбавленного вина невежества и не можете переварить его, вас уже тошнит от него. Отрезвитесь, откройте очи вашего сердца, если не все вы, то по крайней мере те, кто может. Ибо потоп невежества наводнил землю, развращает души, заточенные в теле, и мешает им войти в спасительную гавань.
 
2) Не дайте себя унести течению; возвратитесь, если можете, в гавань спасения! Найдите поводыря, который привел бы вас ко вратам Знания, где сверкает яркий Свет, чистый от тьмы, где никто не опьяняется, где все трезвы и обращают очи сердца к Тому, Кто желает быть созерцаем, неповторный, невыразимый, невидимый для глаз, но видимый для ума и сердца. Прежде всего необходимо разорвать это одеяние, которое ты носишь, сии лохмотья темноты, начало коварства, цепь разврата, пелену мрака, живую смерть, чувствительный труп, могилу, которую ты носишь с собой, домашнего вора, врага, ненавидящего тебя за вещи, которые он любит и ревнующего тебя к вещам, которые он ненавидит.
 
3) Таково есть вражье одеяние, в которое ты преоблачился; оно влечет тебя вниз, к себе, из боязни, чтобы вид Истины и Блага не побудил тебя возненавидеть злобу, разоблачить козни, которые оно тебе ставит, затуманивая для тебя то, что для нас кажется ясным, пытаясь задушить тебя под материей, опьяняя тебя постыдными удовольствиями, чтобы ты не мог услышать то, что тебе нужно услышать, увидеть то, что тебе нужно увидеть.

 

 

Ответ #6: 21 05 2009, 00:48:46 ( ссылка на этот ответ )

О том, что ни одно из существ не погибает и заблуждение есть то, что люди называют перемены разрушением и смертью.


Речь Гермеса Триждывеличайшего
 
 
1) Поговорим теперь, сын мой, о душе и теле, о бессмертии души, о силе, которая есть причина создания тела и его расчленения. Ибо смерть не существует; слово «смертный» лишено смысла или же есть не что иное, как слово «бессмертный», потерявшее свой первый слог (а-танатос). Смертъ была бы уничтожением, но ничто в мире не уничтожается. Если мир есть второй бог, бессмертное существо, то никакая часть существа живого и бессмертного не может умереть. Ибо все есть часть мира, в особенности человек -существо, наделенное рассудком.
 
2) Первый из сущего есть вечный несотворенный Бог -Творец Вселенной. Второе сотворено Первым по образу Своему; это мир, который Он породил, который Он сохраняет и питает: мир произошел от своего Отца и посему он вечно живой. Бессмертие отличается от вечности. Бог не был рожден кем-либо иным; если он вообще был рожден, то Самим Собой. Но в действительности Он никогда не был рожден, Он рождает себя вечно [Вечность не была порождена чем-либо иным; она сама себя сотворила или, скорее, она себя творит вечно. Кто говорит «вечное», подразумевает «вселенское»]. Отец, рожденный Сам из Себя, вечен, а мир, рожденный Отцом, - бессмертен.
 
3) Изо всей материи, которая была в Его распоряжении, Отец сделал тело Вселенной, дал ему объем, придал ему шарообразную форму, установил ее качества и сделал ее бессмертной и вечно материальной. Имея в своем распоряжении качества множества форм, Отец распространил их в шаре и закрыл их там, как в пещере, желая украсить Свое творение всеми качествами. Он окружил тело Вселенной бессмертием, опасаясь, чтобы материя, стремясь рассеяться, не вернулась в состояние хаоса, которое для нее естественно. Ведь когда материя была бестелесна, она была беспорядочна. Даже здесь, на земле, она сохранила слабые следы этого в способности к увеличению и уменьшению, то, что люди называют «смерть».
 
4) Этот хаос производится только в земных тварях; тела небесные сохраняют единый Порядок, полученный ими от Отца в самом начале. Порядок сей сохраняется нерушимым благодаря возвращению каждого из них на исходное место. Что касается возвращения тел земных к их исходному состоянию, то оно заключается в расщеплении их до неделимых тел, то есть тел бессмертных, и таким образом происходит потеря, прекращение сознания, но не уничтожение тела.
 
5) Третье существо есть человек, сделанный по образу мира; Волею Божией у него есть ум, в отличие от иных земных животных; посредством чувств он связан со вторым богом, посредством ума -с Первым; он воспринимает одного через ощущения как телесное, Другого же - посредством мысли как бестелесное, Ум и Благо. Тат. Значит, тварь сия не погибает Гермес. Говори верно, сын мой, и постигни, что есть Бог, что есть мир, что есть существо бессмертное, а что есть животное, подверженное разложению. Постигни, что мир исходит от Бога и есть в Боге, что человек происходит из мира и пребывает в мире. Начало, совершенство и непрерывность всех вещей есть Бог.

 

 

Ответ #7: 24 05 2009, 18:05:05 ( ссылка на этот ответ )

Откровение Изумрудной скрижали
 
Средневековая легенда гласит, будто бы один из величайших учителей древнего Египта, прозванный греками Гермесом Трисмегистом и, по преданию, обладавший секретами всех оккультных наук, сумел изложить главную суть своего мистического учения на одной-единственной изумрудной табличке, которую и унес с собой в могилу. Говорят также, что около двух тысяч лет назад эта табличка была найдена Аполлонием Тианским. С тех пор кто только не пытался проникнуть в сокровенный смысл этого короткого, но емкого текста, говорящего о таинственной "силе всех сил", а также о происхождении и единстве всех вещей во Вселенной. Алхимики искали в нем некий ключ к превращению металлов в золото, мистики жаждали обнаружить потаенную формулу духовного просветления - словом, каждый искал свое.


Но мало кто, наверное, знает, что эта легенда является вольным пересказом реальной истории, а сама изумрудная скрижаль предельно лаконично излагает суть и содержание обширной книги, которую европейцы неправомерно называют Египетской Книгой Мертвых. Неправомерно потому, что в этой книге говорится как раз не о мертвых, а о живых.

Был некий Некхт, который постарался, чтобы принц понял всю важность находки. Когда принц увидел, что эта находка содержит в себе величайшую тайну, никогда прежде не виданную, он принес ее царю как весьма чудесный предмет".

По всей видимости, с этого и началась официальная история книги, которую европейцы называют Египетская Книга Мертвых, а сами египтяне нарекли "Главы о восхождении к свету". И приведенный выше рассказ писца свидетельствует о том, что учение, излагавшееся в данной книге, уже во времена первых династий Египта считалось покрытым пылью веков.

История одной находки.

Около пяти тысяч лет назад, в эпоху Древнего царства, во времена правления царя Севера и Юга Семти победоносного, в стране Кеми (как сами египтяне называли свой край) в фундаменте одной из усыпальниц была сделана удивительная находка, вошедшая в славную летопись Древнего Египта. По другим данным эта же или подобная находка была сделана на несколько веков позже сыном знаменитого египетского царя Хеопса. Как бы там ни было, однако вещь эта представляла собой книгу или, вернее будет сказать, небольшой отрывок текста, повествующий об удивительных тайнах человеческой жизни и смерти.

Вот что говорит об этом папирус писца Ну: "Книга была найдена в городе Кхеменну, и текст ее был начертан лазуритом на плите из южного железа в подножии статуи бога. Царский сын, победоносный Херутатаф, обнаружил ее во время путешествия с инспекцией храмов."

Что же касается самого найденного текста, то он заканчивался загадочной фразой: "Я пришел как несведущий в тайнах человек, но я вознесусь к свету в облике сильного Духа и я буду созерцать свое воплощение, как мужское, так и женское, во веки веков".

Эта книга обещала людям откровение вечных загадок и путь к бессмертию.

Через тернии к сказкам.

В Европе Египетская Книга Мертвых появилась в XIX веке. До этого у европейцев имелись только лишь свидетельства греческих философов и историков, рассказывающие об удивительных знаниях, которые скрывали от непосвященных глаз египетские жрецы. Да еще в среде оккультистов и мистиков ходили всевозможные легенды, уверяющие, будто бы в непонятных иероглифах, начертанных на древних папирусах и на стенах пирамид, содержится сокровенная премудрость, постигнув которую, человек мог бы обрести невероятные способности и даже достигнуть бессмертия.

Каково же было разочарование мистиков, когда Египетская Книга Мертвых была впервые переведена на современные языки! Вместо тайного откровения европейский читатель получил внушительный по объему сборник, где всякий смысл тонул и растворялся среди сотен банальных религиозных гимнов и массы туманных заклинаний. Одних только имен главных богов в этой книге упоминалось что-то около десятка, и это не считая сотен неясных обликов, которые эти боги принимали. Чего стоит хотя бы образ некоего "Пожирателя Осла"! Поди разберись, что здесь имели в виду египетские жрецы.

А как понять любопытный тезис о том, что каждый умерший является не только самим собой, но одновременно с этим он становится, во-первых, Осирисом, сыном божественного Ра, а во-вторых, и самим Единственным Богом, творцом самого себя и всей Вселенной? Нормальному европейскому уму, свято верящему, что один плюс один всегда равняется двум, понять такое не представляется возможным.

Вот и получается, что переводчики данной книги сумели перевести только лишь тексты, в то время как потаенный смысл образов так и остался непереведенным. Как заметил по этому поводу известный психоаналитик Юнг, "Египетская Книга Мертвых говорит одновременно слишком много и слишком мало".

Впрочем, справедливости ради надо сказать, что не только для европейца, но и для самих древних египтян "Главы о восхождении к свету" представляли собой тайну за семью печатями. Так, один из первых переводчиков этой книги, британский египтолог Уоллис Бадж, отметил в предисловии к своим переводам, что ошибки, встречающиеся в древних папирусах, свидетельствуют о том, что "значительную часть текстов древнеегипетские писцы переписывали, не понимая их смысла". И причина этого на самом деле представляется весьма простой. Ведь тексты повествовали о таких вещах, которые практически невозможно понять на словах - их надо прожить и прочувствовать. Точно так же едва ли кто сможет вразумительно объяснить младенцу истинный смысл отношений между мужчиной и женщиной или рассказать слепому от рождения человеку, что такое свет. Вот и среди древних египтян находились такие, кто сумел прочувствовать смысл "Глав о восхождении к свету", но гораздо больше было тех, кто относился к описанным в них вещам как к непонятной или даже глупой сказке.

Сказать по правде, лично мы тоже считали Египетскую Книгу Мертвых этакой невнятной религиозной фантазией, пока несколько лет назад один из нас не испытал состояние клинической смерти, своими глазами заглянув в этот удивительный мир, где на самом деле сознание не умирает. Только после этого в "Главах о восхождении к свету" для нас начал проявляться вполне конкретный и ясный смысл, а заодно стала очевидной суть тех отрывков, мимо которых еще недавно глаз скользил безо всякого интереса.

За тысячи лет до Моисея.

Трудно утверждать однозначно, однако нам почему-то кажется, что современный человек все-таки может понять глубинный смысл учения египетских жрецов. По крайней мере, парадоксы Книги Мертвых не намного сложнее* общеизвестных парадоксов Эйнштейна. Однако для такого вот понимания необходимо сначала исправить одну историческую несправедливость. Суть в том, что по сегодняшним религиозным канонам древних египтян принято считать язычниками, которые якобы верили в многобожие и поклонялись идолам. На самом же деле это далеко не так. Во-первых, не стоит забывать, что даже Моисей, главный библейский законодатель и первый исторический пророк, не только родился в Египте, но даже являлся приемным сыном дочери фараона. Ну а во-вторых, обвинять египтян в многобожии можно, только если совсем уж невнимательно читать "Главы о восхождении к свету".

Чего стоит хотя бы такой вот отрывок: "О Единственный, кто обитал в небе до сотворения земли. О Вечнобегущий, о Владыка, о Единственный, ты творец всего сущего... О божественная материя, ты дал жизнь всем формам жизни" (гл. 15, папирус Ани, перевод Уоллиса Баджа). Как говорится, найдите в этой фразе если не десять, то хотя бы одно отличие от постулата Моисея о единобожии.

Есть и другие отрывки, открыто повествующие, что все боги, упоминаемые в египетской религии, -это всего лишь различные проявления одного Единого божества. "Каждая часть моего тела, - говорится от лица этого божества в 42-й главе, - это тело того или иного бога... Истинно говорю, обличья мои переходят друг в друга... Я есть тот Единственный, кто происходит от Единственного и идет по своему пути".

Одним словом, не следует слепо доверять сложившимся стереотипам - принцип единобожия был открыт отнюдь не только Моисею, египетские жрецы точно так же.бы-ли неплохо осведомлены об этом акте. Но наиболее, пожалуй, глу-окая тайна египетских жрецов была описана в легенде о смерти и воскрешении Осириса.

Бог, которого никто не хотел убивать.

Как свидетельствуют античные историки, один из самых почитаемых обрядов в Египте был связан с легендой о том, что жестокий и завистливый бог Сет убил своего божественного брата Осириса. Причем не просто убил, но по каким-то загадочным причинам разрубил его мертвое тело на множество кусков, которые и разбросал по всей Египетской земле. Не знаем, быть может данное действо было чем-то вроде контрольного выстрела, дабы Сет мог более не сомневаться в окончательной смерти своего подопечного. Однако в том-то и дело, что, несмотря на все предосторожности, он все равно просчитался. Супруга Осириса, Исида, будучи богиней жизненных сил природы, собрала тело своего мужа по частям и - о чудо! - воскресила его.

Конечно, можно, как это делает подавляющее большинство исследователей, усматривать в этой сказке следы примитивного культа плодородия, где под смертью и воскресением Осириса символически изображается зимнее умирание природы и пробуждение жизни в начале весны. Но есть здесь одна небольшая неувязка. Дело в том, что египетские жрецы называли воскресением Осириса то, что обычно люди называют смертью, тогда как весь окружающий мир, по учению тех же жрецов, на самом деле является мертвым. Вот так, ни больше, ни меньше.

К примеру, в семнадцатой части "Глав о восхождении к свету" прямо говорится, что "все существующее в мире и все, что будет существовать, все это мертвое тело Осириса, это его останки". Не правда ли, занятная точка зрения, в которой все переставлено с ног на голову? И как прикажете понимать этот парадокс?

А тем временем понять его можно, достаточно лишь собрать воедино все крупицы смысла, заложенные в Книге Мертвых. Просто по учению египетских жрецов весь этот мир состоит из двух первичных начал: из плотной материи и из того, что современные физики называют энергией или энергетическими полями. Материя без энергии мертва и неподвижна, ну а энергия без материи не имеет точки опоры. Так вот, именно энергетическую субстанцию, связующую все без исключения вещи во Вселенной, египтяне и называли Единым Божеством, утверждая, что сама энергия обладает личностью, сознанием, разумом и волей.

Погружаясь в материю, единая энергия как бы распадается на части, в силу чего каждое живое существо получает этакий осколочек общего сознания, начиная ощущать себя как самостоятельную личность. Такая идея как раз и нашла свое отражение в образе убитого и разрезанного на части Бога. Рождаясь на земле, мы как бы умираем для высшего мира и забываем о своем былом единстве с божественным сознанием. Ну а после того, как тело погибает, заключенная в нас энергия вновь стремится вернуться в энергетический океан единого разума.

И смысл этого круговорота сознаний и энергий более чем понятен. Проходя земной жизненный цикл, каждый человек, каждый осколочек первичной энергии приобретает некие новые свойства и качества, так что когда приходит его время воссоединяться с божеством, тогда-то и происходит самое интересное: все вредные качества отсеиваются, а все полезные, что называется, собираются в общий котел, тем самым обогащая Бога. Что же касается самого человека, то в момент смерти тела он вдруг начинает ощущать себя так, как если бы неожиданно проснулся после долгого сна. В этот миг он неизбежно вспоминает о своей божественной природе, и если накопленные в течение земной жизни качества позволяют душе беспрепятственно слиться с Единым Сознанием Вселенной, то человек внезапно ощущает, что между Богом и им самим нет никакой разницы. Человек сам становится Богом, и все, принадлежащее божеству, начинает принадлежать человеку.

Так описывают суть человеческой жизни и смерти египетские священные тексты, и эта же мысль легко прослеживается в Изумрудной скрижали Гермеса Трисмегиста. Ну а верить или не верить в эту философию, это уж каждый решает сам. Просто лично нам представляется, что это древнее учение куда глубже и интереснее, чем многие современные теории, которые уныло и плоско рассматривают жизнь всего лишь как результат слепой и механической игры случая.
Последнее редактирование: 24 05 2009, 18:10:39 от АНТОН

 

 

Ответ #8: 19 10 2009, 00:13:28 ( ссылка на этот ответ )

Гермес Трисмегист (Трижды Величайший): Метаморфозы древних Богов

Легендарный создатель и центральный культовый персонаж религиозно-философского учения, возникшего в эллинистическом Египте, скорее всего, в первые века н. э. и получившего, по его имени, название герметизма.
Сочинения, содержащие изложение основных принципов этого учения, дошли до нашего времени главным образом в составе так называемого Герметического корпуса (Corpus Hermeticum). Эти чрезвычайно популярные в эпоху поздней античности сочинения с крушением язычества утратили свой сакральный авторитет и перестали читаться; во всяком случае, известные ныне 18 герметических трактатов (хотя некоторые древние авторы всерьез писали о двадцати тысячах священных книг Гермеса!) сохранились в одной-единственной рукописи, которая сначала хранилась в Византии, а после ее падения была переправлена в Италию и там переведена и напечатана стараниями флорентийских гуманистов (1463 г.), пытавшихся в узком кругу реставрировать дух языческой старины. С этого, собственно, и началось реальное вхождение Герметического корпуса в систему новоевропейско-гоэзотеризма.
Ни о времени создания герметических книг, ни об их действительных авторах до сих пор невозможно сказать что-либо определенное; известно лишь, что это были египтяне, скорее всего из Александрии Великой, хорошо знакомые с греческой культурой и жившие в эпоху римского владычества (I—V вв. н. э.). Считается, однако, что в этих относительно поздних сочинениях должна быть отражена несравненно более древняя традиция, о характере которой трудно судить в силу отсутствия письменно засвидетельствованных промежуточных звеньев между культом египетского бога Тота, считавшегося аналогом греческого Гермеса, и новосозданным культом самого Гермеса Трисмегиста Можно лишь заметить, что впервые некие «Писания Тота», хотя и без какой-либо конкретизации, упоминаются еще в надгробной надписи царицы Нефертари, жившей в XIII в. до н. э.; судя по контексту, эти писания имели отношение к заупокойному культу. Кроме того, в самое последнее время египтологам удалось обнаружить и прочитать несколько сочинений, которые получили условное название Египетская герметика; они датируются несколько более ранней эпохой, чем сам Корпус, и происходят, несомненно, из храмовых библиотек. Впрочем, никаких особых мистических откровений, которые сулит название и которые можно было бы сопоставить с писаниями Гермеса Трисмегиста, эти трактаты в себе не содержат — внимание их авторов сосредоточено преимущественно на таких предметах, как медицина, сакральная архитектура и операционная магия. Наиболее интригующий из текстов Египетской герметики — это обширное сочинение, содержащее диалог между Тотом и его смертным учеником-писцом, выступающим под именем «Возлюбивший знание» (Мер-рех), что можно сопоставить со значением слова гностик; в беседу также вовлечен владыка загробного мира Осирис. В сочинении присутствуют отдельные и порой чрезвычайно интересные намеки на некие доктрины и реалии, связанные с эзотерическим учением, но об их сущности говорится в весьма осторожной и завуалированной форме — ведь текст в целом явно рассчитан на «внешний круг», на читателей, не посвященных в высшие таинства Тота. Сам бог недвусмысленно предостерегает от того, чтобы его собеседник не вздумал пытаться проникнуть в его «секретные покои», не достигнув необходимого уровня духовного развития: «Наполнены они углем раскаленным... Тот, кто приблизится к ним, не закалившись ранее в огне, сожжет там пальцы свои». Сами «Писания Тота», по-видимому, действительно содержавшие изложение эзотерических сторон доктрины, здесь упомянуты только по названиям: Книга Того, Что Внутри, Книга Власти, Книга Понимания, Книга Почитания, Книга Тайн и т. п. Никаких намеков на Гермеса Трисмегиста в египетских текстах, к сожалению, не обнаружено. Тем не менее, сам факт наличия Египетских герметик позволяет теперь значительно более уверенно говорить о местных, египетских корнях герметизма.
Что же касается греческой составляющей, то с ней тоже далеко не все ясно. Еще в текстах крито-микенской эпохи, датируемых серединой II тыс. до н. э., в числе прочих богов упоминается загадочный Трисхерос, то есть «Трижды герой», очевидно, послуживший прототипом для одного из основных персонажей Элевсинского мифа — Триптолема («Трижды воин»); но усмотреть здесь какую-либо связь с герметическим культом проблематично. У начавших в массовом порядке селиться в Египте при Александре Македонском греков происхождение «тайных книг Тота» ассоциировалось с деятельностью их собственного древнего бога Гермеса, сына Зевса и нимфы Майи, поскольку именно Гермес слыл за главного хранителя божественных таинств. Кроме того, он считался важнейшим посредником между тремя (!) основными сферами мироздания (небо — земля — подземный «мир мертвых»), и ему приписывалась особая магическая власть над стихиями, осуществляемая при помощи знаменитого золотого жезла, дарованного ему Зевсом — прообраза сказочной «волшебной палочки». Как описывается в одном позднем мифологическом тексте (так называемая Страсбургская космогония), мановением этого жезла Гермес прекратил распрю между космическими первостихиями, бушевавшую в предвечной космической ночи и хаосе, и придал Вселенной, в соответствии с замыслом Зевса, тот гармонический и законченный вид, в котором она только и могла существовать как единое упорядоченное целое. Интересно также, что в одной из версий мифа Гермес воздействует на природу не жезлом, а звуками своей волшебной лиры. Эта подробность сближает его с основоположником другого великого мистериального учения античности — божественным певцом и музыкантом Орфеем, причем и само содержание их песнопений описывается античными авторами (например, Аполлонием Родосским в его «Аргонавтике») весьма сходным образом. Возможно, что за этим кроется нечто несравненно большее, чем простое совпадение, а именно, скрытое указание на общие корни орфизма и герметизма.
Нетрудно наметить основные линии схождения между Гермесом и Тотом, главным центром почитания которого был один из древних священных египетских городов — Хмуну («Город восьми»), переименованный греками в Гермополь(«Гермесов град»). Подобно Гермесу, Тот имеет особую власть над душами умерших людей, которые он опекает до тех пор, пока им не выносится загробными судьями окончательный приговор (гл. 25 «Книги мертвых» и др.). Он же сообщает магическую силу заклинаниям, «именам власти» и иным сакральным формулам, играющим решающую роль при определении посмертной участи, уготованной душе. И с Тотом, и с Гермесом были связаны особые заупокойные празднества. Далее, оба бога выступали в качестве вестников и глашатаев высших богов (Зевса, Аммона-Ра и др.), как их «глаголящие уста», и в силу этого могли восприниматься как мифологические воплощения сакральной силы Слова — персонифицированные «Логосы». (Этот момент особенно важен в связи с той исключительной ролью, которая отведена воплощенному Слову в позднеантичных и иудео-христианских учениях мистериального толка.) Наконец, Тот - это бог меры и гармонии; в египетских мифах эта его функция связывалась с его «лунной» природой, поскольку первоначальный отсчет времени велся именно по Луне и лунным фазам, а позднее с Луной стали ассоциировать все, что имеет отношение к «вычислению, планированию, счету, измерению, взвешиванию и т. п.» (см.: Ассман Я. Египет: теология и благочестие. М., 1999, с. 120). В гермопольской космогонической системе Тот силой своего божественного слова, «исшедшего из сердца», создает упорядоченный мир из восьми первоэлементов творения, олицетворяемый гермопольской Восьмерицей богов (она же хех — «мириады вещей»), в которой египтяне усматривали некое потенциальное состояние всего сущего. Вот самое существенное, что позволяет считать образы обоих этих богов разновидностями одного и того же универсального архетипа.

А откуда же взялось число 3 рядом с именем Гермеса — «Трижды величайший»? И это, оказывается, не может считаться принадлежностью одного лишь герметического культа, а является неотъемлемой частью все того же архетипа. Так, в греческой Аркадии, где местный Гермес сохранил наиболее архаичные черты, он почитался в виде трикефала. В одном из недавно найденных гностических сочинений говорится о «Трижды рожденном», или, если следовать точному смыслу, «Трижды-воплощенном» Гермесе, возрождавшемся в телах различных египетских мудрецов и в своей последней инкарнации достигшим состояния абсолютного духовного просветления, в силу чего он был окончательно взят на небо и на земле впредь не появлялся, хотя оставил потомкам свои книги с изложением «священного учения». Тождественность этого персонажа Гермесу Трисмегисту очевидна. Что касается Тота, то число 3 рядом с его именем нередко всплывает в сочинениях авторов, не имеющих прямого отношения ни к герметизму, ни к мистицизму в целом. Например, в «Истории» египетского жреца Манефона тоже рассказывается о «трех Тотах», причем первому приписывается изобретение иероглифической письменности (древнейшие «письмена богов»), второму — иератической, возникшей в более позднюю эпоху, а третьего следует считать, скорее всего, уже не египтянином, а финикийцем, изобретателем семитских алфавитов, и писать его имя как «Тат». (В финикийских мифах на самом деле упоминается мудрый бог Таавт, аналогичный Тоту; его имя символически передавалось при помощи буквы Тав, имеющей вид креста. Интересно, что еще в мифологических текстах середины II тыс. до н. э., обнаруженных при раскопках финикийского города Угарит, найдены упоминания о боге по имени Пригожий-и-Мудрый, пришедшем сюда из Египта, которого можно считать самым ранним прототипом Таавта.) Таким образом, уже из этого краткого обзора становится ясно, что адепты Гермеса Трисмегиста складывали свой миф не на пустом месте, а основывались на весьма древней и почтенной традиции, чем и можно объяснить тот факт, что «богооткровенный» характер Герметического корпуса был признан в античном мире повсеместно. Создателям Герметик, кем бы они ни были, оставалось только воспользоваться имиджем великого древнего мудреца, мага и просветителя человечества Гермес Трисмегист, вложив в его уста учение, понятное и доступное в равной мере и эллину, и египтянину.
В целом данные о всевозможных ипостасях Гермеса Трисмегиста можно суммировать следующим образом: речь идет о периодически умирающем (точнее, возносящемся к небесам) и вновь возрождающемся духе мистического Гнозиса, посвящающем род человеческий в искусство письма и счета, а наиболее достойных его представителей — в откровение Божественного Логоса. Единение человека с богом предполагается в рамках герметизма исключительно через знание, разумное и сверхразумное (интуитивное), тогда как вера, любовь, праведность и т. п. оттесняются куда-то на второй план, — и действительно, в герметических трактатах о них практически ничего не говорится. Знание, подкрепленное магическим волеизъявлением — вот столп и основание герметизма и как умозрительной доктрины, и как руководства к практическому действию (теургия, алхимия). В этом плане герметизм — это абсолютизация мужского, волевого начала в эзотеризме, нацеленного на активное преобразование «матери»-Материи. (Показательно, что среди всех мифологических персонажей, в изобилии представленных на страницах герметических трактатов, женское начало репрезентирует лишь одна Исида, она же «Дева Мира», да и то сколько-нибудь существенной роли она в этих текстах не играет.)
Прежде чем перейти к общей характеристике идеологии герметизма, упомянем еще об одном обстоятельстве, которое может помочь правильному решению уравнения «Гермес -Тот». Согласно греческим мифам, Гермес является прямым предком титана Атланта, и здесь уместно задать себе вопрос, не является ли это остаточной памятью о знаменитой Атлантиде, загадочно исчезнувшей прародительнице «тайного знания»? Ведь сказание об Атлантиде тоже, как известно, уходит корнями в священные предания египтян, а в одном из известнейших герметических текстов, Асклепии, имеется многозначительное упоминание о «большом городе на горе в Ливии», где обитают с незапамятных времен некие «земные боги». Учитывая, что Ливией называлась та часть Африки, которая примыкает к Атлантическому океану, а под «большой горой» следует иметь в виду, скорее всего, гору Атлас или Атласский хребет, нетрудно догадаться, что это — дальний отголосок, реликтовый след интересующего нас мифа. В таком случае под «земными богами» следует понимать обожествленных людей, к каковым относится и Гермес Трисмегист.
Переходя непосредственно к сочинениям, составившим Герметический корпус или примыкающим к нему, следует, прежде всего, отметить, что они являют собой весьма пеструю и качественно неоднородную картину. Обычно принято разделять герметические тексты на две основные категории — «высокий», т. е. философский и теологический, и «низкий», т. е. оккультно-магический, герметизм. Если сочинения второй категории в большинстве своем весьма обрывочны и хаотичны — это и сборники магических рецептов, способные будто бы даже мертвого поднять из могилы, и описания мистических свойств трав и минералов, и астрологические таблицы и исчисления, и многочисленные фрагменты алхимического содержания, и просто молитвенные и благодарственные обращения к «Гермесу Всевышнему» — то образцы «высокого» герметизма, напротив, строго систематизированы и представлены в виде единого свода, который, собственно, и получил название Герметического корпуса. Его составляют восемнадцать относительно небольших по объему трактатов, венчаемых знаменитым Поймандром («Пастырь Мужей»), этим классическим образцом эзотерического «откровения». Сюда примыкают также диалог «Асклепий» — самое обширное и самое позднее герметическое сочинение, а также ряд менее значительных фрагментов из книг Дева мира, Речи Гермеса, Речи Изиды к сыну ее Гору и др., уцелевших в различных сборниках и цитатах позднеантичных авторов (главным образом в составе «Антологии» Стобея, V в. н. э.). Особняком стоит прославленная Изумрудная скрижаль, или Слова тайн Гермеса Трисмегиста, эта поражающая своей афористической емкостью и интеллектуальной насыщенностью краткая «сумма» эзотерического Гнозиса. (Ее текст, сохранившийся только в латинском переводе, был будто бы найден в гробнице Александра Македонского; зеленый цвет в египетской религиозной живописи издревле символизировал загробные таинства и духовное бессмертие.) Сохранившиеся в средневековых рукописях оккультно-магические трактаты Книга Гермеса Трисмегиста (Liber Hermetis Trismegisti) и Священная книга (Liber Sacer) также, по всей видимости, являются переработками подлинных герметических сочинений. Наконец, завершить этот краткий экскурс следует упоминанием о новонайденном тексте - диалоге Рассуждение о числах восемь и девять, обнаруженном в тайном хранилище гностических рукописей в Наг-Хаммади и описывающем последовательность этапов духовного восхождения к «небу богов» через сферы, подчиненные семи космическим «управителям». Некоторые исследователи причисляют к герметической традиции еще загадочный позднеантичный гимн к Гермесу, так называемую Страсбургскую космогонию (подробно изученную русским ученым Ф. Зелинским), однако прямых доказательств этому нет.
Подавляющее большинство «высоких» герметических текстов написано в виде диалогов Гермеса Трисмегиста с его сыновьями и учениками; обычно это Тат (о нем см. выше), бог священного врачевания Асклепий (он же прославленный древнеегипетский архитектор, врачеватель и тайновидец Имхотеп, одна из предполагаемых инкарнаций Гермеса Трисмегиста), царь Аммон (бог Амун-Ра?) и др. В диалогах дается теоретическое обоснование и философское осмысление тех процессов, которыми занимался «низовой», т. е. чисто магический и операционный герметизм. Центральная идея всех герметических текстов — это представление о единстве всего мироздания, выраженное в знаменитом зачине Изумрудной скрижали: «То, что вверху, соответствует тому, что внизу; и то, что внизу, соответствует тому, что вверху... Все вещи — от Единой Сущности», и о вытекающей отсюда космической миссии человека, призванного «очистить» и «просветлить» косную материю, из которой он сформирован, во имя того, чтобы иметь возможность приобщиться к единому космическому ритму бытия. По слову Гермеса Трисмегиста, человек, хотя и обречен при жизни пребывать «внизу», несет в себе весь одухотворенный Космос, хотя и не подозревает об этом, ибо его высшие чувства и инстинкты пребывают в «сонном» и «оцепенелом» состоянии. Себя самого Гермес Трисмегист постоянно именует «поводырем людского рода» (ср. со значением слова «Поймандр») и сравнивает свою мудрость с напитком богов — амброзией, дарующей жизнь вечную и нетленную.


продолжение следует...

 

 

Ответ #9: 19 10 2009, 00:15:08 ( ссылка на этот ответ )

окончание ...

В отличие от гностических текстов, исполненных глубочайшего космического пессимизма и фатализма, Гермес Трисмегист в целом настроен к человеческой природе самым доброжелательным образом; его принципиальная установка — не запугивать читателя «темными силами», гнетущими мироздание, а заставить его прочувствовать свою богоподобную природу во всей ее полноте, цельности и открытости навстречу космическому зову. Особенно ярко его энтузиазм выразился в знаменитом фрагменте Асклепия, который позднее стали называть «Речью о достоинстве человека»: «Человек — это великое чудо, о Асклепий, чудо, достойное уважения и обожания. Ибо он занимает в Божественной Природе такое же положение, как если бы сам был Богом... Как удачно сотворена человеческая природа, открывающая ему доступ к небесным Богам!.. Он устремляет свой взор в небеса, и в своем счастливом промежуточном положении любит тех, кто ниже его, и любим теми, кто выше его. Все доступно его всепроникающей мысли...» (Асклепий, гл. VI). Впрочем, как нетрудно догадаться, речь здесь идет не о человеке «вообще», а о тех представителях рода людского, кто в своем стремлении к образу высшего знания сумел развить в себе «космическое сознание», или, правильнее будет сказать, об идеальном образе человека, как он рисуется Гермесом Трисмегистом в состоянии мистической экзальтации. Он даже находит возможность в приличествующих случаю выражениях похвалить человеческий способ воспроизводства себе подобных, который у гностиков, к примеру, почему-то всегда вызывал самые отрицательные эмоции: «Два пола полны плодотворной силы, и их сочетание... — самое великое таинство, которое человек способен постигнуть... Задумайся только над этими мгновениями наивысшего накала жизненных сил, когда в силу повторяющегося трения смешиваются обе природы (мужская и женская)... Сие сладостное и необходимое таинство совершается в полном уединении из опасения, что Божеству не пришлось бы краснеть перед насмешками невежд из-за смешения двух природ» (там же, гл. XXI). В другом месте холостяки и бездетные извещаются о том, что в следующей жизни они в качестве наказания обязательно переродятся в виде гермафродитов или евнухов.

Одухотворенный космический оптимизм герметических трактатов не имеет, наверное, себе равных во всей западной эзотерической традиции; этот оптимизм, однако, заметно идет на убыль, когда начинает звучать тема духовно-телесного дуализма или двойственной природы человеческой души, разделяемой герметиками на душу «земную» и «божественную». Восстановление изначальной гармонии человека и космоса мыслится не иначе, как через преодоление «алчущего тела» и «наваждений зримого мира» (сам процесс очищения в весьма таинственных выражениях описан в 13-м трактате Корпуса, названном Тайная проповедь Гермеса Трисмегиста на горе о новом рождении и правиле молчания). В отдельных сочинениях от имени Гермеса Трисмегиста высказываются весьма мрачные и мизантропические мысли, противоположные тем, на которые мы ссылались выше; это досказывает, что Корпус в идейном отношении весьма неоднороден. Так, в трактате «О том, что благо присуще одному лишь Богу», констатируется: «В человеке все благое представляется таковым лишь в сравнении со злом; в подлунном мире... благо не что иное, как наименьшее зло... Среди людей благо существует только на словах, отнюдь не в делах... Благо несовместимо с материальным теплом, со всех сторон окруженным злом, болью и страданием, вожделением, гневом, заблуждениями и наваждениями. Но самое худшее, что на Земле за благо нередко принимают зло, причем, чем хуже это зло, тем большим блатом оно считается». (Заметим, что все это живейшим образом напоминает буддийскую проповедь с ее основными мотивами — призывом к воздержанию от всякой активности, признанием иллюзорности физического бытия и т. п.)
Объяснению происхождения и природы этой изначальной «раздвоенности», «расколотости» человека специально посвящен центральный герметический миф, изложенный в Поймандре и дополненный в некоторых других текстах. Загадка человека, этого «священного животного» (если воспользоваться парадоксальным образом Асклепия, наглядно передающим этот дуализм), разрешается здесь следующим образом: Первочеловек (Антропос) был сотворен своим небесным Отцом еще до творения материального мира, и сам, наряду с Логосом-Словом и Разумом-Демиургом, его непосредственными предшественниками в цепи божественных эманации, оказывается наделен способностью осуществлять космогонические функции. Когда Демиург, второе порождение Бога-Отца, сотворил материальный мир, то Антропос сам оказался охвачен жаждой творения и пожелал снизойти в этот мир ради его дальнейшего совершенствования. Как можно догадаться по смыслу нарочито затемненного текста, этот замысел противоречил воле Отца, и Антропос решился на ее сознательное нарушение. За это он был дважды наказан: в первый раз, когда, спускаясь вниз через семь планетных сфер, он подвергся некоему недоброму влиянию от Управителей этих сфер, или Архонтов (так, от Сатурна он получил вялость и леность, от Юпитера — спесь и высокомерие, от Марса — вспыльчивость и воинственность, от Венеры — сладострастие, от Меркурия — жадность, от Солнца — прожорливость и всяческую неумеренность, и от Луны — зависть и бледную немочь), которые в конечном итоге сформировали его «земную душу», затемнившую и исказившую душу небесную. Второе же наказание его постигло, когда он окончательно попал в «плен» к материальному миру, влюбившись без памяти в свое прекрасное отражение на земных водах и в тень на облаках. И тут-то коварная и обольстительная Природа, подобно женщине, «заключила своего возлюбленного в объятия, и они соединились во взаимной любви. Оттого-то Человек, единственный из всех земных обитателей, двойственен по своей природе: смертен телом и бессмертен сущностью» (Поймандр, гл. XIV—XV).
Финальным аккордом этого космического падения стало раздвоение Антропоса и семи порожденных по его образу и подобию пар перволюдей-андрогинов не только по субстанциональному, но и по половому признаку: изначально двуполый, он оказался разделен на два самостоятельных естества — мужское и женское, и то же самое произошло со всей «тварью». «И да познает, — заключает Поймандр свою поразительную версию творения, — любой мыслящий человек, что он изначально бессмертен, и что причина смерти есть любовь» (то есть причиной величайшего зла названо величайшее благо!). Таким образом, герметический Антропос соединяет в себе черты прекрасного Нарцисса античных мифов и Люцифера христианских легенд, который также возгордился своей красотой и осмелился: бунтовать против самого Бога, хотя смысл этого бунта и функция Люцифера в христианской теологии совершенно иные.
Версия творения, изложенная от имени Гермеса Трисмегиста, наглядно демонстрирует всю глубину той пропасти, которая разделяет цветущее и нестесненное в своих духовных поисках и интеллектуальных рефлексиях язычество, и христианство, упорно и настойчиво ищущее корень зла где-то «на стороне» и предпочитающее видеть человека безвольной игрушкой в руках каких-то внешних недобрых сил (олицетворяемых образом все того же Люцифера). Интуиция герметиков несравненно глубже: человек, в сущности, сам себе и Бог, и Сатана, и корень и первопричина разлада лежат в нем самом, совершившем грехопадение в силу самых лучших побуждений (творческий энтузиазм, любовь, стремление к прекрасному), а не из-за чьей-то инфернальной, порочности. По причине этого непроизвольного грехопадения, обусловленного в целом самыми благими намерениями, — которые, по народной мудрости, известно куда ведут, — человек действительно находится в телесном «плену» у материи (хоть и «плен» этот порою весьма сладок), но он в то же время каким-то непостижимым образом выпадает из общей «природы вещей» и наделен высшей силой, поднимающей его надо всем естеством. Как проницательно формулирует это немецкий исследователь Г. Йонас, «речь здесь идет... о совершенно новом понимании человеческой свободы, которая качественно отличается от морального понимания, развитого греческими философами. Как бы глубоко человек не был зависим от своей природы... но всегда остается независимый от нее внутренний центр, благодаря которому человек вырастает выше всех ее соблазнов и необходимостей... (Герметики) впервые в истории заметили онтологическую разницу между человеком и природой... и с поисков этого скрытого, но принципиального различия начались разного рода поиски правды о человеке» (Гностическая религия, ч. 2).
«Внутренний центр», святая «Божественная искра» сокрыты в человеке, по учению герметиков, чрезвычайно глубоко — не только за телесными покровами, но еще и за «семью печатями», наложенными планетными архонтами, и для того, чтобы очистить ее от этих наслоений, адепт должен мистически повторить тот же путь, по которому некогда опускался Антропос, но уже в обратном порядке: от низшего состояния к высшему. И если ему это благополучно удается, то «его душа! будет унесена далеко от нашего тела, нашей человеческой природы, сущность которой полностью изменится в эфире» (трактат X). Окончательная и необратимая метаморфоза происходит на уровне 8-го неба, соответствующего высшей, «неизреченной», степени посвящения в мистерии; ведь «то, что внизу, соответствует тому, что вверху», и земные священнодействия являются прямым отображением небесных и божественных таинств. События, разворачивающиеся на этом уровне, подробно описаны в важном тексте под названием Призыв молитвы, или Космическая литургия, на основании данных которого можно заключить, что в своих мистических медитациях и экстазах герметики широко пользовались особой практикой регуляции дыхания, своего рода «герметической йогой», секрет которой ныне утерян; ее знание было, очевидно, доступно лишь относительно немногим. Вознесенные до этого неба поочередно встречают различные группы божеств (в том числе, зодиакальных созвездий и деканов) и обращаются к ним с магическими формулами, а те в ответ сообщают им частицы своего божественного естества. Два же высших яруса — девятый и десятый, соответственно сфера местопребывания божественных сил, или энергий, подчиненных божественному Уму-Нусу, и сфера Единого — Того, «Кто находится за пределами всего сущего», доступны лишь тем, кто еще при земной жизни сумел достичь единения собственного ума с божественным. Из восьмой сферы они «поднимаются к Отцу, и доверяются Силам, и, став Силами, рождаются в Боге» (Поймандр, гл. XXVI).
В заключение следует особо остановиться на проблеме взаимоотношений и взаимовлияния герметизма и христианства — это чрезвычайно сложная тема, которую можно наметить здесь лишь в самых общих чертах. Оба этих духовных учения возникли примерно в одно и то же время ((самые ранние тексты герметической традиции — астрологические таблицы — датируются, благодаря точно указанному в них положению звезд, примерно 100 г. до н. э., а самый поздний, знаменитый Апокалипсис Асклепия — IV в. н. э.) и на сопредельных территориях (Палестина и Египет). Поэтому неудивительно, что в Евангелиях и в Поймандре ученые обнаружили немало параллельных мест, обнаруживающих, в том числе, и близкое знакомство авторов Корпуса со священными книгами иудаизма, что даже дало повод усмотреть в Поймандре адаптацию Моисеевой версии творения. (Важнейшие параллели указаны, например, в комментариях к переводу Поймандра в «Вестнике теософии», 1992, № 1.) Имеется в текстах герметического свода и один важный принципиальный аспект, сближающий его с христианским учением. Речь идет о единородном Сыне Божием — сияющем Логосе, о котором Гермес Трисмегист упоминает в Асклепии и некоторых других трактатах, и о наличествующей у египетского мудреца идее «богочеловека» и «богочеловечества»: «Сверхбытийный и непознаваемый Бог (Отец) рождает из себя уже реально существующего, мыслимого и познаваемого сына, весьма смело именуемого у герметистов человеком (т.е. Антропосом)... Он тоже есть сам Бог, то есть Бог по самой своей субстанции... Новостью явилось то, что этот Бог (Гермес) трактовался вполне как человек, как пророк и учитель, сообщающий людям; абсолютное знание... Это не Бог и не человек, такой человек, который, в результате своей пророческой деятельности становится подлинным Богом, выступающим только в виде откровения (Бога-Отца). Тут дело уже совсем близко подходило к христианскому догмату о богочеловечестве». Но, как известно, в рассматриваемую эпоху идея о том, что Логос мог «вочеловечиваться», причем неоднократно, была общим местом ближневосточных мистериально-эзотерических учений, и Гермес Трисмегист в качестве «триждывоплощенного Логоса» выглядел вполне естественно и вне всякой связи с христианством. К тому же, как указано в Деве Мира (гл. 62 и след.), этот персонаж мог напрямую отождествляться и с великим богом египетских мистерий Осирисом, а в ряде греческих текстов Божественным Логосом называется Гермес. Внешнее сходство в данном, случае демонстрирует лишь общее направление, в котором эволюционировала религиозно-философская мысль в первых веках н. э., тогда как внутреннее содержание этих учений было настолько же различным, насколько различалась, например, религиозная ментальность иудаизма, с его подчеркнутой и демонстративной акосмичностью и укорененностью в земном, и универсалистски-пантеистическое мировоззрение древних египтян.
Если уж всерьез говорить о внутренней близости Гермес Трисмегист к-лерсонажам библейской мифологии, то ближайшим аналогом окажется здесь вовсе не Иисус, а Енох, также связанный с мистериями Солнечного Посвящения. Особенно знаменательно, что Книга Еноха поставлена многими исследователями (в первую очередь, Д. Мережковским) в прямую связь с «атлантической» традицией, о которой говорилось выше. Ту же версию принимает и Р. Генон, основываясь на арабской легенде о «трех Гермесах» — ПротоТермесе, Гермесе египетском и Гермесе вавилонском — причем первый из них рассматривается как «допотопный», т. е. атлантический («Могила Гермеса»). Отсюда понятно, почему «герметическими науками» принято называть всю совокупность тайных, или «традиционных», наук, — ведь их генезис в эзотерическом предании возводится именно к Атлантиде...
Впрочем, в эпоху средневековья под «герметической мудростью» чаще всего имели в виду одну конкретную науку — алхимию, которая почиталась как «царица всех тайных наук» или «королевское искусство»; если о самом Гермес Трисмегист в раннем средневековье уже и думать забыли, то «Гермесово искусство» трансмутации металлов оставалось на слуху у всех образованных людей. Особо прочная связь герметизма с алхимией — Изумрудная скрижаль сделалась, как известно, своеобразным «символом веры» арабских и европейских алхимиков — объясняется прежде всего тем, что алхимическая теория также базировалась на представлении о внутреннем единстве мироздания, в силу чего взаимопревращение химических элементов мыслилось как объективная реальность. То общее, что присуще всем веществам и элементам и что являлось главным залогом возможности алхимических метаморфоз, называлось алхимиками «духом Меркурием», а Меркурий — это, как известно, латинское имя Гермеса. Но хотя алхимические грезы и спасли священный ! образ Гермеса Трисмегиста от окончательного забвения в период до публикации самого Корпуса, они же способствовали заведомому снижению и огрублению данного образа, который стал рассматриваться в первую очередь в связи с оперативной; магией. Лишь на самом исходе средневековья появились те, кого можно было именовать «герметиками» в самом высоком смысле этого понятия — Джордано Бруно и Пико делла Мирандола. Благодаря в особенности первому из них, герметизм, осмысленный как высшая разновидность «натуральной магии», наложил свою неизгладимую печать на процесс формирования естественнонаучных представлений Нового времени.

 

 

Страниц: 1 2 3 4 | ВверхПечать