Еще один оставивший неизгладимый след в античной истории «муж праведной жизни» и великий знаток нравов и повадок нечистой силы, но, в то же время, чистейший язычник, отчего и был без колебаний зачислен «отцами церкви» (в лице первого церковного историографа Евсевия Кесарийского) в адепты черной магии.
Биография Аполлония Тианского, сочиненная греческим писателем III в. Флавием Филостратом на основе источников значительно более раннего происхождения, возможно, восходящих к непосредственным ученикам великого мага, представляет собой единственный уцелевший до наших дней развернутый литературный документ подобного родАполлоний С его страниц встает пусть и явно стилизованный, но производящий сильное впечатление своей внутренней целостностью портрет языческого чудотворца и «учителя жизни», наделенного щедрым на похвалы автором всеми возможными естественными и сверхъестественными достоинствами. Правда, как источник сведений об античных эзотерических доктринах роман, нужно прямо сказать, малоинтересен и не дает читателю практически никаких новых знаний по этому предмету, но зато благодаря ему был сохранен целый культурно-религиозный пласт, преданный полному забвению вместе с гибелью язычества: пласт «низового», «демократического» мистицизма, адепты которого не имели обыкновения отгораживаться от общества где-нибудь в башне из слоновой кости, а, напротив, успешно «ходили в народ» и были этим народом весьма любимы и почитаемы.
Аполлоний был родом из Тианы — малоазийского города в горной местности неподалеку от нынешних границ Сирии и Турции. Как это и полагается избраннику богов, чудеса начали твориться еще до его рождения: однажды к будущим отцу и матери Аполлоня явился многоликий бог Протей, которому приписывался непревзойденный пророческий дар, и возвестил, что он собирается воплотиться в теле их сына Аполлония. Уже в юные годы Аполлоний Тианский обнаруживал такое религиозное рвение, что добровольно принял обет пятилетнего отшельничества, сопровождаемого полным отказом от человеческой речи (это считалось необходимым условием для снискания покровительства богов). Некоторое время его обителью являлся храм бога врачевания Асклепия в соседних Эгах, где он овладел искусством «священного целительства». Ощутив настоятельную потребность в расширении духовного кругозора, Аполлоний Тианский решил покинуть родные места, долгое время странствовал по восточным областям Римской империи и в конце концов даже добрался со спутниками до далекой Индии. Здесь он удостоился посвящения в тайное учение брахманов, весьма сведущих в «изучении звезд, мантике, жертвоприношениях и обращениях к богам», и, помимо того, стал свидетелем и множества других чудес, обнаружив среди прочего следы пребывания в Индии Геракла и Дионисия. Полученный в ходе этого паломничества духовный опыт помог ему глубже постичь основы эллинских эзотерических учений, в первую очередь пифагорейства, также, как принято считать, имеющего одним из своих основных источников восточный мистицизм.
Разумеется, не мог обойти стороной Аполлоний Тианский и второй традиционный центр эзотерических посвящений — Египет. Его он прошел из конца в конец и обнаружил в каких-то отдаленных оазисах целую колонию отшельников — «нагих мудрецов» (гимнософистов), также целиком погруженных в созерцание вечных истин; но теперь он уже не только ощущает себя пассивным восприемником чужой мудрости, но и сам выступает перед этими чересчур уж оторвавшимися от реальности людьми в роли проповедника и духовного наставника. (Предположительно таким способом Филострат пытался принизить обитателей христианской Фиваиды, слухи о которых ко времени написания романа уже широко распространились в языческом обществе.) Вполне вероятно, что реальный Аполлоний Тианский на самом деле, идя по стопам столь почитаемого им Пифагора, мог совершить посвятительное путешествие в Индию и Египет, но его изображение в романе превращено по существу в сплошную апологию главного героя.
Из этой поездки Аполлоний Тианский возвращается с уже вполне сложившимся морально-теософским учением, которое начинает и словом и делом активно внедрять в сознание сограждан. На беду, автор жизнеописания, прославленный придворный ритор и софист, имел о мистической философии вообще и о пифагорействе в частности, как уже отмечалось, самое туманное представление, так что понять из текста романа, в чем конкретно заключалось эзотерическое ядро этого учения, почти невозможно. Зато что касается методов наглядной агитации, применяемых Аполлонием, то они изображены в тексте с большим знанием дела и массой самых фантастических подробностей. Особенно эффектно удавалось чудотворцу разоблачать и изгонять угнездившуюся меж людей нежить, в чем он выступал достойным соперником Антония Великого. Так, в одном городе он своими заклятиями обезвредил демона чумы, принявшего вид нищего с бельмами на глазах, в другом — на свадебном пиру уничтожил женщину-вампира (ламию), которая выбрала себе жениха лишь для того, чтобы откормить его получше и съесть. Не меньшее впечатление на сограждан произвели и такие его деяния, как, например, вызывание духа гомеровского героя Ахилла прямо на его могиле; дух, стосковавшийся по достойным собеседникам, охотно поведал Аполлонию немало подробностей о Троянской войне, ускользнувших от внимания эпических поэтов.
Помимо темных сил сверхъестественного происхождения, Аполлоний Тианский неоднократно сталкивался лицом к лицу и с носителями земного зла в лице римских императоров-тиранов и их приспешников. Но и для них он оказался недосягаем; а на иронический вопрос одного из них, как ему удается постоянно брать вверх над демонами и призраками, просто ответил: «Так же, как я беру вверх над вами, злодеями и супостатами». Апофеозом же его оккультно-политической активности явилось заключение в тюрьму по воле императора Домициана (правил в 81-96 гг.) с последующим исчезновением из оков прямо на глазах у тирана и его окружения. Когда же Домициан был наконец убит заговорщиками, что чудотворец давно ему пророчил, Аполлоний Тианский в тот же момент оповестил об этой новости своих ничего не подозревающих собеседников, хотя дело было за много сотен миль от места события. Вскоре после этого Аполлоний Тианский, достигнув ста лет, столь же таинственно покинул и этот мир, предоставив потомкам гадать: был ли он новым воплощением Пифагора, или, как полагал сатирик Лукиан, хитроумным мошенником, более удачливым, нежели другие собратья по ремеслу? Истина лежит, скорее всего, между двумя этими крайностями. Нет сомнений, что тианский волшебник сознательно и целенаправленно добивался того, чтобы его образ устойчиво ассоциировался у современников с полулегендарными мудрецами древности, претендовавшими на то, что они представляют «новую породу» человеческих существ. Однако после того, как грандиозные начинания Пифагора, Эмпедокла и Платона пошли прахом, и стало ясно, что столь максималистские требования оборачиваются в конце концов против самих же «сверхчеловеков», их практические последователи предпочли уйти в тень и в течение нескольких столетий не проявляли никакой мало-мальски заметной активности. Например, все, что нам известно о пифагорейцах III—I вв. до н. э., — это примерно дюжина имен и считанное количество цитат, сохраненных в произведениях других античных авторов. Эта тенденция переломилась лишь в эпоху, совпавшую с предполагаемым временем жизни Аполлония Тианского, когда греческая натурфилософия и метафизика начали все сильнее поддаваться чарам восточной магии и мистицизма; вот тогда-то вспомнили, что и самые прославленные из эллинских мудрецов считали для себя за честь ездить на выучку к обладателям священной мудрости Востока. Одновременно оживились и поиски в собственной среде тех, кто смог бы удачно справиться с ролью глашатаев и проповедников идей, на которых основывали свои воззрения адепты возрожденных к новой жизни мистических школ — неопифагорейцы и появившиеся примерно два столетия спустя после них неоплатоники.
Хотя неопифагорейцы выдвинули из своих рядов несколько заметных мыслителей и ученых (Модерат Гадарский, Никомах Геразский и др.), однако популярность этому учению принесли не они, а те, кто культивировал самые иррациональные и оккультные стороны учения Пифагора — веру в демонов, «посредствующих» между людьми и богами, в мантику, в чудесные исцеления, в переселение душ... В отличие от Пифагора, они принципиально старались не вступать в конфликты ни с властями, ни с обществом, и повсеместно выступали в роли «хранителей древних заветов» и «блюстителей нравов», озабоченных прежде всего тем, чтобы боги отцов не отвернулись от нынешних людских поколений. Но в то же время им были свойственны и вообще характерные для мистиков черты «антиповедения», являющиеся непременным атрибутом языческой святости. Любопытный перечень этих черт сохранился в одном из приписываемых Аполлонию Тианскому писем:
«Говорят: «Аполлоний сроду не мылся!» — Да, и к тому же в доме у него не прибрано, и ноги грязные. «Никто не видал, чтобы он хоть пальцем пошевелил, делая какую-нибудь работу!» - Да, ибо в движении находится лишь его дух... «Он волхвует!» - Да, ибо иначе невозможно проведать будущее. «Философу не пристало заниматься подобными делами!» — А вот богу пристало... «Он ест в одиночестве!» — Да, ибо остальные нажираются, как свиньи. «Он говорит редко и мало!» — Да, потому что еще не научился всегда хранить молчание. «Он гнушается мяса и вообще всего животного» — Да, ибо это помогает ему быть человеком».
Несомненно, Аполлоний Тианский был наиболее яркой и неординарной фигурой среди своих оставшихся по большей части малоизвестными или вовсе неизвестными собратьев. Ему-то и предстояло воплотить типичный собирательный образ позднеантичного учителя праведности, боговдохновенного белого мага, прорицателя и целителя всех страждущих, чья биография под изощренным пером софиста Филострата превратилась в ПОДЛИННЫЕ языческие «святцы». Не следует забывать, что она писалась уже в III в., то есть в самый разгар последней борьбы между язычеством и христианской церковью, когда сторонники прежних верований пытались поставить на j вид христианству, что в их среде личности, подобные Христу, уже появлялись, причем неоднократно. Одну из возможных альтернатив и представлял собой Аполлоний Тианский, не запятнанный ни единым подозрением в нечистоте помыслов или поступков. Поскольку изначальной задачей Филострата было написать именно апологетическую, а не критическую биографию, то подлинный человеческий облик Аполлония Тианского (а в том, что это был реально существовавший человек, а не миф, как полагали одно время, нет никаких сомнений) оказался скрыт под толстым слоем грима, сделавшего из него именно «языческого Христа», как этот образ рисовался современникам Филострата — идеального «учителя жизни» и повелителя стихий земных и небесных.
Добавим, что подлинные сочинения Аполлония Тианского, по которым можно было бы более верно судить о собственно оккультной и эзотерической стороне его учения (например, упоминаемые античными авторами трактаты по астрологии и искусству оракулов), оказались утраченными; оригинальными текстами, вышедшими из-под его пера, могут считаться только некоторые из ста с лишним писем, сохранившихся в виде приложения к книге Филострата.
Литература:
ФЛАВИЙ ФИЛОСТРАТ. «Жизнь Аполлония Тианского» // Античный роман: Сб. М., 1969;
М., 1985. КНАБЕГ. «Жизнеописание Аполлония Тианского» и Корнелий Тацит
ГРАБАРЬ-ПАССЕК М. Философский роман // Вестник древн. истории, 1972, № 3.