Константин Адонаи - информационный портал

В некоем городе жил-был купец, у него было три сына: первый — Федор, другой — Василий, а третий — Иван. Жил тот купец богато, на своих кораблях ходил в чужие земли и торговал всякими товарами.
В одно время нагрузил он два корабля дорогими товарами и отправил их за море с двумя старшими сыновьями. А меньшому сыну ничего не доверял по торговле.
Вот как узнал меньшой сын, что его братья за море посланы, тотчас явился к отцу и стал у него проситься в иные земли — себя показать, людей посмотреть.
Купец долго не соглашался:
— Ты и головы домой не привезешь! — но все же и ему дал корабль с самым дешевым грузом: с бревнами, тесом и досками.
Собрался Иван в путь-дорогу, отвалил от берега и скоро нагнал своих братьев.
Плывут они вместе по синему морю день, другой и третий, а на четвертый поднялись сильные ветры и забросили Иванов корабль в дальнее место, к одному неведомому острову.
— Ну, ребята, — закричал Иван корабельным работникам, — приворачивайте к берегу!
Пристали к берегу, он вылез на остров, приказал себя дожидаться, а сам пошел по тропинке; шел, шел и добрался до превеликой горы, смотрит — в той горе не песок, не камень, а чистая русская соль.
Вернулся назад к берегу, приказал работникам все бревна и доски в воду покидать, а корабль нагрузить солью.
Как скоро это сделано было, отвалил Иван от острова и поплыл дальше.
Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли — приплыл корабль к большому богатому городу, остановился у пристани и якорь бросил.
Иван — купеческий сын сошел в город и отправился к тамошнему царю бить челом, чтобы позволил ему торговать по вольной цене; а для показу понес узелок своего товару — русской соли.
Тотчас доложили про его приход государю; царь его позвал и спрашивает:
— Говори, в чем дело — какая нужда?
— Так и этак, ваше величество! Позволь мне торговать в твоем городе по вольной цене.
— А каким товаром торги ведешь?
— Русской солью, ваше величество!
А царь про соль и не слыхивал: во всем его царстве без соли ели. Удивился он, что такой за новый, небывалый товар?
— А ну, — говорит, — покажь!
Иван — купеческий сын развернул платок; царь взглянул и подумал про себя: «Да это просто-напросто белый песок!» И говорит Ивану с усмешкою:
— Ну, брат, этого добра у нас и без денег дают!
Вышел Иван из царских палат весьма печален, и вздумалось ему: «Дай пойду в царскую кухню да посмотрю, как там повара кушанья готовят — какую они соль кладут?»
Пришел на кухню, попросился отдохнуть маленько, сел на стул и приглядывается. Повара то и дело взад-вперед бегают: кто варит, кто жарит, кто льет, а кто на сковороде яйца бьет.
Видит Иван — купеческий сын, что повара и не думают солить кушанья; улучил минутку, как они все из кухни повыбрались, взял да и всыпал соли, сколько надобно, во все ествы и приправы.
Наступило время обед подавать; принесли первое кушанье. Царь отведал, и оно ему так вкусно показалося, как никогда прежде; подали другое кушанье — это еще больше понравилось.
Призвал царь поваров и говорит им:
— Сколько лет я царствую, а никогда так вкусно вы не готовили. Как вы это сделали?
Отвечают повара:
—  Ваше величество! Мы готовили по-старому, ничего нового не прибавляли; а сидит на кухне тот купец, что приходил вольного торгу просить, уж не он ли подложил чего?
— Позвать его сюда!
Привели Ивана — купеческого сына к царю.
— Виноват, царь-государь! Я русскою солью все ествы и приправы сдобрил; так в нашей стороне водится.
— А почем соль продаешь?
Иван смекнул, что дело на лад идет, и отвечал:
— Да не очень дорого: за две меры соли — мера серебра да мера золота.
Царь согласился на эту цену и купил у него весь товар.
Иван насыпал полон корабль серебром да золотом и стал дожидаться попутного ветра; а у того царя была дочь — прекрасная царевна, захотелось ей посмотреть на русский корабль, и просится она у своего родителя на корабельную пристань. Царь отпустил ее.
Вот она взяла с собой нянюшек, мамушек и красных девушек и поехала русский корабль смотреть. Иван — купеческий сын стал ей показывать, как и что называется: где паруса, где снасти, где нос, где корма, и завел ее в каюту; а работникам приказал — живо якоря отсечь, паруса поднять и в море выходить. И как было им большое поветрие, то они скоро ушли от того города на далекое расстояние.
Царевна вышла на палубу, глянула — кругом море. Иван — купеческий сын начал ее утешать, уговаривать. Царевна скоро улыбнулась и перестала печалиться.
Долго ли, коротко ли плыл Иван с царевною по морю, нагоняют его старшие братья; узнали про его удаль и счастье и крепко позавидовали; пришли к нему на корабль, схватили его за руки и бросили в море, а после кинули промеж себя жребий, и большой брат взял царевну, а средний — корабль с серебром и золотом.
И случись на ту пору, как сбросили Ивана с корабля, плавало вблизи одно из тех бревен, которые он сам же покидал в море. Иван ухватился за то бревно и долго носился с ним по морским глубинам; наконец прибило его к неведомому острову.
Вышел он на землю и пошел по берегу. Попадается ему навстречу великан с огромными усами, на усах рукавицы — вачеги — висят: после дождя сушит.
— Что тебе здесь надобно? — спрашивает великан.
Иван рассказал ему все, что случилося.
— Хочешь, я тебя домой отнесу? Завтра твой старший брат на царевне женится; садись-ка ко мне на спину.
Взял его, посадил на спину и побежал через море; тут у Ивана с головы шапка упала.
— Ах, — говорит, — ведь я шапку сронил!
— Ну, брат, далеко твоя шапка — верст с пятьсот назади осталась, — отвечал великан.
Принес он его на родину, спустил наземь и говорит:
— Смотри же, никому не хвались, что ты на мне верхом ездил; а похвалишься — худо тебе будет.
Иван — купеческий сын обещал не хвалиться, поблагодарил великана и пошел домой.
Приходит, а уж там все за свадебным столом сидят. Как увидала его прекрасная царевна, тотчас выскочила из-за стола, бросилась на шею.
— Вот, — говорит, — мой жених, а не тот, что за столом сидит!
— Что такое? — спрашивает отец.
Иван ему рассказал про все, как он солью торговал, как царевну увез и как старшие братья его в море спихнули.
Отец рассердился на больших сыновей, согнал их со двора долой, а Ивана женил на царевне.
Начался у них веселый пир; на пиру гости подпили и стали хвастаться: кто силою, кто богатством, кто молодой женой. А Иван сидел, сидел да спьяна и сам похвастался:
— Это что за похвальбы! Вот я так могу похвалиться: на великане через море верхом проехал!
Только вымолвил — в ту же минуту является у ворот великан:
— А, Иван — купеческий сын, я тебе приказывал не хвалиться мною, а ты что сделал?
— Прости меня! — говорит Иван купеческий сын. — То не я хвалился, то хмель хвалился.
— А ну покажи: какой-такой хмель?
Иван приказал привезть сороковую бочку вина да сороковую бочку пива; великан выпил и вино и пиво, опьянел и пошел все, что ни попалось под руку, ломать и крушить. Много недоброго натворил: сады повалял, хоромы разметал! После и сам свалился и спал без просыпу трое суток.
А как пробудился он, стали ему показывать, сколько он бед наделал; великан страх как удивился и говорит:
— Ну, Иван — купеческий сын, узнал я, каков хмель; не пей, не хвались же ты мною отныне и до веку.

Русские народные сказки

Жили два купца: один кривдой, другой правдой; так все и звали их: одного Кривдою, а другого Правдою.
«Послушай, Правда — сказал раз Кривда. — Ведь кривдою жить на свете лучше!..» — «Нет!» — «Давай спорить?» — «Давай». — «Ну, слушай: у тебя три корабля, у меня два; если на трех встречах нам скажут, что жить правдою лучше, то все корабли твои, а если кривдою, то мои!» — «Хорошо!..»
Плыли они много ль, мало ль, сколь недалече путь свой продолжали, — встретился им купец. «Послушай, господин купец, чем на свете жить лучше: кривдою или правдою?» — «Жил я правдою, да плохо; а теперь живу кривдою, кривда лучше!» Плывут они дальше много ль, мало ль, и встречается им мужичок. «Послушай, добрый человек, чем на свете лучше жить: кривдою или правдою?» — «Известное дело — кривдою; а правдою куска хлеба не наживёшь!» На третьей встрече им сказали то же самое.
Отдал Правда три корабля Кривде, вышел на берег и пошёл тропинкою в тёмный лес. Пришёл он в избушку и лёг под печку спать. Ночью поднялся страшный шум, и вот кто-то говорит: «А ну-тка, похвалитесь: кто из вас нынче гуще кашу заварил?» — «Я поссорил Кривду с Правдою!» — «Я сделал, что двоюродный брат женится на сестре!» — «Я разорил мельницу и до тех пор буду её разорять, пока не забью крест-на-крест палей.» — «Я сомустил человека убить!» — «А я напустил семьдесят чертенят на одну царскую дочь; они сосут ей груди всякую ночь. А вылечит её тот, кто сорвёт жар-цвет!» (Это такой цвет, который когда цветёт — море колыхается и ночь бывает яснее дня; черти его боятся!)
Как ушли они, Правда вышел и помешал жениться двоюродному брату на сестре, запрудил мельницу, не дал убить человека, достал жар-цвет и вылечил царевну. Царевна хотела выйти за него замуж, да он не согласился. Подарил ему царь пять кораблей, и поехал он домой. На дороге встретил Кривду. Кривда удивился богатству Правды, повыспросил у него всё, как что было, да и залёг ночью под печку в той же избушке... Слетелись духи, да и начали совет держать: как бы узнать того, кто испортил им все дела? Подозревали они самого из них ледащего; как стали его бить да щипать, он бросился под печку, да и вытащил оттуда Кривду. «Я Кривда!» — говорит купец чертям, да всё-таки они его не послушали и разорвали на мелкие кусочки.
Так и выходит, что правдою-то жить лучше, чем кривдою.

В некотором царстве, в некотором государстве жил да был царь, и было у него три сына: старшего звали Федором, второго Василием, а младшего Иваном.
Царь очень устарел и глазами обнищал, а слыхал он, что за тридевять земель, в тридесятом царстве есть сад с молодильными яблоками и колодец с живой водой. Если съесть старику это яблоко — помолодеет, а водой этой умыть глаза слепцу — будет видеть.
Царь собирает пир на весь мир, зовет на пир князей и бояр и говорит им:
—  Кто бы, ребятушки, выбрался из избранников, выбрался из охотников, съездил за тридевять земель, в тридесятое царство, привез бы молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.
Тут бóльший стал хорониться за середнего, а середний за меньшóго, а от меньшóго ответу нет.
Выходит царевич Федор и говорит:
—  Неохота нам в люди царство отдавать. Я поеду в эту дорожку, привезу тебе, царю-батюшке, молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец.
Пошел Федор-царевич на конюший двор, выбирает себе коня неезженного, уздает узду неузданную, берет плетку нехлестанную, кладет двенадцать подпруг с подпругою — не ради красы, а ради крепости... Отправился Федор-царевич в дорожку. Видели, что садился, а не видели, в кою сторону укатился...
Ехал он близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, ехал день до вечеру — красна солнышка до закату. И доезжает до росстаней, до трех дорог. Лежит на росстанях плита-камень, на ней надпись написана:
«Направо поедешь — себя спасать, коня потерять. Налево поедешь — коня спасать, себя потерять. Прямо поедешь — женату быть».
Поразмыслил Федор-царевич: «Давай поеду, где женату быть».
И повернул на ту дорожку, где женатому быть. Ехал, ехал и доезжает до терема под золотой крышей. Тут выбегает прекрасная девица и говорит ему:
— Царский сын, я тебя из седла выну, иди со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.
— Нет, девица, хлеба-соли я не хочу, а сном мне дороги не скоротать. Мне надо вперед двигаться.
— Царский сын, не торопись ехать, а торопись делать, что тебе любо-дорого.
Тут прекрасная девица его из седла вынула и в терем повела. Накормила его, напоила и спать на кровать положила.
Только лег Федор-царевич к стенке, эта девица живо кровать повернула, он и полетел в подполье, в яму глубокую...
Долго ли, коротко ли — царь опять собирает пир, зовет князей и бояр и говорит им:
—  Вот, ребятушки, кто бы выбрался из охотников — привезти мне молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.
Тут опять бóльший стал хорониться за середнего, а середний за меньшóго, а от меньшóго ответу нет.
Выходит второй сын, Василий-царевич:
— Батюшка, неохота мне царство в чужие руки отдавать. Я поеду в дорожку, привезу эти вещи, сдам тебе в руки.
Идет Василий-царевич на конюший двор, выбирает коня неезженного, уздает узду неузданную, берет плетку нехлестанную, кладет двенадцать подпруг с подпругою.
Поехал Василий-царевич. Видели, как садился, а не видели, в кою сторону укатился... Вот он доезжает до росстаней, где лежит плита-камень, и видит:
«Направо поедешь — себя спасать, коня потерять. Налево поедешь — коня спасать, себя потерять. Прямо поедешь — женату быть».
Думал, думал Василий-царевич и поехал дорогой, где женатому быть. Доехал до терема с золотой крышей. Выбегает к нему прекрасная девица и просит его откушать хлеба-соли и лечь почивать.
— Царский сын, не торопись ехать, а торопись делать, что тебе любо-дорого...
Тут она его из седла вынула и в терем повела, накормила, напоила и спать положила.
Только Василий-царевич лег к стенке, она опять повернула кровать, и он полетел в подполье.
А там спрашивают:
— Кто летит?
— Василий-царевич. А кто сидит?
— Федор-царевич.
— Вот, братан, попали!
— Долго ли, коротко ли — в третий раз царь собирает пир, зовет князей и бояр:
—  Кто бы выбрался из охотников привезти молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.
Тут опять бóльший стал хорониться за середнего, а середний за меньшóго, а от меньшóго ответу нет.
Выходит Иван-царевич и говорит:
—  Дай мне, батюшка, благословеньице, с буйной головы до резвых ног, ехать в тридесятое царство — поискать тебе молодильных яблок и живой воды да поискать еще моих братьецев.
Дал ему царь благословеньице. Пошел Иван-царевич в конюший двор — выбрать себе коня по разуму. На которого коня ни взглянет, тот дрожит, на которого руку положит — тот с ног валится...
Не мог выбрать Иван-царевич коня по разуму. Идет, повесил буйну голову. Навстречу ему бабушка-задворенка.
— Здравствуй, дитятко Иван-царевич! Что ходишь кручинен-печален?
— Как же мне, бабушка, не печалиться — не могу найти коня по разуму.
—  Давно бы ты меня спросил. Добрый конь стоит закованный в погребу, на цепи железной. Сможешь его взять — будет тебе конь по разуму.
Приходит Иван-царевич к погребу, пнул плиту железную, свернулась плита с погреба. Вскочил ко добру коню, стал ему конь своими передними ногами на плечи. Стоит Иван-царевич — не шелохнется. Сорвал конь железную цепь, выскочил из погреба и Ивана-царевича вытащил. И тут Иван-царевич его обуздал уздою неузданной, оседлал седельцем неезженным, наложил двенадцать подпруг с подпругою — не ради красы, ради славушки молодецкой.
Отправился Иван-царевич в путь-дорогу. Видели, что садился, а не видели, в кою сторону укатился... Доехал он до росстаней и поразмыслил:
«Направо ехать — коня потерять. Куда мне без коня-то? Прямо ехать — женату быть. Не за тем я в путь-дорогу выехал. Налево ехать — коня спасти. Эта дорога самая лучшая для меня».
И поворотил он по той дороге, где коня спасти — себя потерять. Ехал он долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, по зеленым лугам, по каменным горам, ехал день до вечеру — красна солнышка до закату — и наезжает на избушку.
Стоит избушка на курьей ножке, об одном окошке.
— Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.
Избушка повернулась к лесу задом, к Ивану-царевичу передом. Зашел он в нее, а там видит баба-яга, старых лет, шелковый кудель мечет, а нитки через грядки бросает.
— Фу, фу, — говорит, — русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел.
А Иван-царевич ей:
—  Ах ты, баба-яга — костяная нога, не поймавши птицу — теребишь, не узнавши молодца — хулишь. Ты бы сейчас вскочила да меня, добра молодца, дорожного человека, накормила, напоила и для ночи постелю собрала. Я бы улегся, ты бы села к изголовью, стала бы спрашивать, а я бы стал сказывать — чей да откуда.
Вот баба-яга это дело все справила — Ивана-царевича накормила, напоила и на постелю уложила; села к изголовью и стала спрашивать:
— Чей, ты, дорожный человек, добрый молодец, да откуда? Какой ты земли? Какого отца, матери сын?
—  Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Еду за тридевять земель, за тридевять озер, в тридесятое царство за живой водой и молодильными яблоками.
—  Ну, дитя мое милое, далеко же тебе ехать: живая вода и молодильные яблоки — у сильной богатырки, девицы Синеглазки, она мне родная племянница. Не знаю, получишь ли ты добро...
— А ты, бабушка, дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум.
—  Много молодце проезживало, да не много вежливо говаривало. Возьми, дитятко, моего коня. Мой конь будет бойчее, довезет он тебя до моей середней сестры, она тебя научит.
Иван-царевич поутру встает ранехонько, умывается белешенько. Благодарит бабу-ягу за ночлег и поехал на ее коне.
Вдруг он и говорит коню:
— Стой! Перчатку обронил.
А конь отвечает:
— В кою пору ты говорил, я уже двести верст проскакал...
Едет Иван-царевич близко ли, далеко ли. День до ночи коротается. И завидел он впереди избушку на курьей ножке, об одном окошке.
— Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.
Избушка повернулась к лесу задом, к нему передом.
Вдруг слышно — конь заржал, и конь под Иваном-царевичем откликнулся.
Кони-то были одностадные.
Услышала это баба-яга — еще старее той — и говорит:
— Приехала ко мне, видно, сестрица в гости.
И выходит на крыльцо:
— Фу, фу, русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел.
А Иван-царевич ей:
—  Ах ты, баба-яга — костяная нога, встречай гостя по платью, провожай по уму. Ты бы моего коня убрала, меня бы, добра молодца, дорожного человека, накормила, напоила и спать уложила...
Баба-яга это дело все справила — коня убрала, а Ивана-царевича накормила, напоила, на постель уложила и стала спрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.
— Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Еду за живой водой и молодильными яблоками к сильной богатырке, девице Синеглазке...
— Ну, дитя милое, не знаю, получишь ли ты добро. Мудро тебе, мудро добраться до девицы Синеглазки!
— А ты, бабушка, дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум.
—  Много молодцев проезживало, да не много вежливо говаривало. Возьми, дитятко, моего коня, поезжай к моей старшей сестре. Она лучше меня научит, что делать.
Вот Иван-царевич заночевал у этой старухи, поутру встает ранехонько, умывается белешенько. Благодарит бабу-ягу за ночлег и поехал на ее коне. А этот конь еще бойчей того.
Вдруг Иван-царевич говорит:
— Стой! Перчатку обронил.
А конь отвечает:
— В кою пору ты говорил, я уж триста верст проскакал.
Не скоро дело делается, скоро сказка сказывается. Едет Иван-царевич день до вечера — красна солнышка до закату. Наезжает на избушку на курьей ножке, об одном окошке.
— Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Мне не век вековать, а одну ночь ночевать.
Вдруг заржал конь, и под Иваном-царевичем конь откликнулся. Выходит на крыльцо баба-яга, старых лет, еще старее той. Поглядела — конь ее сестры, а седок чужестранный, молодец прекрасный...
Тут Иван-царевич вежливо ей поклонился и ночевать попросился. Делать нечего! Ночлега с собой не возят — ночлег каждому: и пешему и конному, и бедному и богатому.
Баба-яга все дело справила — коня убрала, а Ивана-царевича накормила, напоила и стала спрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.
—  Я, бабушка, такого-то царства, такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Был у твоей младшей сестры, она послала к середней, а середняя сестра к тебе послала. Дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум, как мне добыть у девицы Синеглазки живой воды и молодильных яблок.
— Так и быть, помогу я тебе, Иван-царевич. Девица Синеглазка, моя племянница, — сильная и могучая богатырка. Вокруг ее царства — стена три сажени вышины, сажень толщины, у ворот стража — тридцать богатырей. Тебя и в ворота не пропустят. Надо тебе ехать в середину ночи, ехать на моем добром коне. Доедешь до стены — и бей коня по бокам плетью нехлестанной. Конь через стену перескочит. Ты коня привяжи и иди в сад. Увидишь яблоню с молодильными яблоками, а под яблоней колодец. Три яблока сорви, а больше не бери. И зачерпни из колодца живой воды кувшинец о двенадцати рылец. Девица Синеглазка будет спать, ты в терем к ней не заходи, а садись на коня и бей его по крутым бокам. Он тебя через стену перенесет.
Иван-царевич не стал ночевать у этой старухи, а сел на ее доброго коня и поехал в ночное время. Этот конь поскакивает, мхи-болота перескакивает, реки, озера хвостом заметает.
Долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, доезжает Иван-царевич в середине ночи до высокой стены. У ворот стража спит — тридцать могучих богатырей. Прижимает он своего доброго коня, бьет его плетью нехлестанной. Конь осерчал и перемахнул через стену. Слез Иван-царевич с коня, входит в сад и видит — стоит яблоня с серебряными листьями, золотыми яблоками, а под яблоней колодец. Иван-царевич сорвал три яблока, а больше не стал брать да зачерпнул из колодца живой воды кувшинец о двенадцати рылец. И захотелось ему самою увидать сильную, могучую богатырку, девицу Синеглазку.
Входит Иван-царевич в терем, а там спят: по одну сторону шесть полениц — девиц-богатырок и по другую сторону шесть, а посредине разметалась девица Синеглазка, спит, как сильный речной порог шумит.
Не стерпел Иван-царевич, приложился, поцеловал ее и вышел... Сел на доброго коня, а конь говорит ему человеческим голосом:
— Не послушался ты, Иван-царевич, вошел в терем к девице Синеглазке! Теперь мне стены не перескочить.
Иван-царевич бьет коня плетью нехлестанной.
— Ах ты конь, волчья сыть, травяной мешок, нам здесь не ночь ночевать, а голову потерять!
Осерчал конь пуще прежнего и перемахнул через стену, да задел об нее одной подковой — на стене струны запели и колокола зазвонили.
Девица Синеглазка проснулась да увидала покражу:
— Вставайте, у нас покража большая!
Велела она оседлать своего богатырского коня и кинулась с двенадцатью поленицами в погоню за Иваном-царевичем.
Гонит Иван-царевич во всю прыть лошадиную, а девица Синеглазка гонит за ним. Доезжает он до старшей бабы-яги, а у нее уже конь выведенный, готовый. Он — со своего коня да на этого и опять вперед погнал... Иван-то царевич за дверь, а девица Синеглазка — в дверь и спрашивает у бабы-яги:
— Бабушка, здесь зверь не прорыскивал ли?
— Нет, дитятко.
— Бабушка, здесь молодец не проезживал ли?
— Нет, дитятко. А ты с пути-дороги поешь молочка.
— Поела бы я, бабушка, да долго корову доить.
— Что ты, дитятко, живо справлюсь...
Пошла баба-яга доить корову — доит, не торопится. Поела девица Синеглазка молочка и опять погнала за Иваном-царевичем.
Доезжает Иван-царевич до середней бабы-яги, коня сменил и опять погнал. Он — за дверь, а девица Синеглазка — в дверь:
— Бабушка, не прорыскивал ли зверь, не проезжал ли добрый молодец?
— Нет, дитятко. А ты бы с пути-дороги поела блинков.
— Да ты долго печь будешь.
— Что ты, дитятко, живо справлю...
Напекла баба-яга блинков — печет, не торопится. Девица Синеглазка поела и опять погнала за Иваном-царевичем.
Он доезжает до младшей бабы-яги, слез с коня, сел на своего коня богатырского и опять погнал. Он — за дверь, девица Синеглазка — в дверь и спрашивает у бабы-яги, не проезжал ли добрый молодец.
— Нет, дитятко. А ты бы с пути-дороги в баньке попарилась.
— Да ты долго топить будешь.
— Что ты, дитятко, живо справлю...
Истопила баба-яга баньку, все изготовила. Девица Синеглазка попарилась, обкатилась и опять погнала в сугон. Конь ее с горки на горку поскакивает, реки, озера хвостом заметает. Стала она Ивана-царевича настигать.
Он видит за собой погоню: двенадцать богатырок с тринадцатой — девицей Синеглазкой — ладят на него наехать, с плеч голову снять. Стал он коня приостанавливать, девица Синеглазка наскакивает и кричит ему:
— Что ж ты, вор, без спросу из моего колодца пил да колодец не прикрыл!
А он ей:
— Что же, давай разъедемся на три прыска лошадиных, давай силу пробовать.
Тут Иван-царевич и девица Синеглазка заскакали на три прыска лошадиных, брали палицы боевые, копья долгомерные, сабельки острые. И съезжались три раза, палицы поломали, копья-сабли исщербили — не могли друг друга с коня сбить. Незачем стало им на добрых конях разъезжаться, соскочили они с коней и схватились в охапочку.
Боролись с утра до вечера — красна солнышка до закату. У Ивана-царевича резва ножка подвернулась, упал он на сыру землю. Девица Синеглазка стала коленкой на его белу грудь и вытаскивает кинжалище булатный — пороть ему белу грудь.
Иван-царевич и говорит ей:
— Не губи ты меня, девица Синеглазка, лучше возьми за белые руки, подними со сырой земли, поцелуй в уста сахарные.
Тут девица Синеглазка подняла Ивана-царевича со сырой земли и поцеловала в уста сахарные. И раскинули они шатер в чистом поле, на широком раздолье, на зеленых лугах. Тут они гуляли три дня и три ночи. Здесь они и обручились и перстнями обменялись.
Девица Синеглазка ему говорит:
— Я поеду домой — и ты поезжай домой, да смотри никуда не сворачивай... Через три года жди меня в своем царстве.
Сели они на коней и разъехались... Долго ли, коротко ли, не скоро дело делается, скоро сказка сказывается, — доезжает Иван-царевич до росстаней, до трех дорог, где плита-камень, и думает:
«Вот хорошо! Домой еду, а братья мои пропадают без вести».
И не послушался он девицы Синеглазки, своротил на ту дорогу, где женатому быть... И наезжает на терем под золотой крышей. Тут под Иваном-царевичем конь заржал, и братьевы кони откликнулись. Кони-то были одностадные...
Иван-царевич взошел на крыльцо, стукнул кольцом — маковки на тереме зашатались, оконницы покривились. Выбегает прекрасная девица.
— Ах, Иван-царевич, давно я тебя поджидаю! Иди со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.
Повела его в терем и стала потчевать. Иван-царевич не столько ест, сколько под стол кидает, не столько пьет, сколько под стол льет. Повела его прекрасная девица в спальню:
— Ложись, Иван-царевич, спать-почивать.
А Иван-царевич столкнул ее на кровать, живо кровать повернул, девица и полетела в подполье, в яму глубокую.
Иван-царевич наклонился над ямой и кричит:
— Кто там живой?
А из ямы отвечают:
— Федор-царевич да Василий-царевич.
Он их из ямы вынул — они лицом черны, землей уж стали порастать. Иван-царевич умыл братьев живой водой — стали они опять прежними.
Сели они на коней и поехали... Долго ли, коротко ли, доехали до росстаней. Иван-царевич и говорит братьям:
— Покараульте моего коня, а я лягу отдохну.
Лег он на шелковую траву и богатырским сном заснул. А Федор-царевич и говорит Василию-царевичу:
— Вернемся мы без живой воды, без молодильных яблок — будет нам мало чести, нас отец пошлет гусей пасти...
Василий-царевич отвечает:
— Давай Ивана-царевича в пропасть спустим, а эти вещи возьмем и отцу в руки отдадим.
Вот они у него из-за пазухи вынули молодильные яблоки и кувшин с живой водой, а его взяли и бросили в пропасть. Иван-царевич летел туда три дня и три ночи.
Упал Иван-царевич на самое взморье, опамятовался и видит — только небо и вода, и под старым дубом у моря птенцы пищат — бьет их погода.
Иван-царевич снял с себя кафтан и птенцов покрыл, а сам укрылся под дуб.
Унялась погода, летит большая птица Нагай.
Прилетела, под дуб села и спрашивает птенцов:
— Детушки мои милые, не убила ли вас погодушка-ненастье?
— Не кричи, мать, нас сберег русский человек, своим кафтаном укрыл.
Птица Нагай спрашивает Ивана-царевича:
— Для чего ты сюда попал, милый человек?
— Меня родные братья в пропасть бросили за молодильные яблоки да за живую воду.
— Ты моих детей сберег, спрашивай у меня, чего хочешь: злата ли, серебра ли, камня ли драгоценного.
— Ничего, Нагай-птица, мне не надо: ни злата, ни серебра, ни камня драгоценного. А нельзя ли мне попасть в родную сторону?
Нагай-птица ему отвечает:
— Достань мне два чана — пудов по двенадцати — мяса.
Вот Иван-царевич настрелял на взморье гусей, лебедей, в два чана поклал, поставил один чан Нагай-птице на правое плечо, а другой чан — на левое, сам сел ей на хребет. Стал птицу Нагай кормить, она поднялась и летит в вышину.
Она летит, а он ей подает да подает... Долго ли, коротко ли так летели, скормил Иван-царевич оба чана. А птица Нагай опять оборачивается. Он взял нож, отрезал у себя кусок с ноги и Нагай-птице подал. Она летит, летит и опять оборачивается. Он с другой ноги срезал мясо и подал. Вот уже недалеко лететь осталось. Нагай-птица опять оборачивается. Он с груди у себя мясо срезал и ей подал.
Тут Нагай-птица донесла Ивана-царевича до родной стороны.
— Хорошо ты кормил меня всю дорогу, но слаще последнего кусочка отродясь не едала.
Иван-царевич ей и показывает раны. Нагай-птица рыгнула, три куска вырыгнула:
— Приставь на место.
Иван-царевич приставил — мясо и приросло к костям.
— Теперь слезай с меня, Иван-царевич, я домой полечу.
Поднялась Нагай-птица в вышину, а Иван-царевич пошел путем-дорогой на родную сторону.
Пришел он в столицу и узнаёт, что Федор-царевич и Василий-царевич привезли отцу живой воды и молодильных яблок и царь исцелился: по-прежнему стал здоровьем крепок и глазами зорок.
Не пошел Иван-царевич к отцу, к матери, а собрал он пьяниц, кабацкой голи и давай гулять по кабакам.
В ту пору за тридевять земель, в тридесятом царстве сильная богатырка Синеглазка родила двух сыновей. Они растут не по дням, а по часам. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается — прошло три года. Синеглазка взяла сыновей, собрала войско и пошла искать Ивана-царевича.
Пришла она в его царство и в чистом поле, в широком раздолье, на зеленых лугах раскинула шатер белополотняный. От шатра дорогу устелила сукнами цветными. И посылает в столицу царю сказать:
— Царь, отдай царевича. Не отдашь — все царство потопчу, пожгу, тебя в полон возьму.
Царь испугался и посылает старшего — Федора-царевича. Идет Федор-царевич по цветным сукнам, подходит к шатру белополотняному. Выбегают два мальчика:
— Матушка, матушка, это не наш ли батюшка идет?
— Нет, детушки, это ваш дяденька.
— А что прикажешь с ним делать?
— А вы, детушки, угостите его хорошенько.
Тут эти двое пареньков взяли трости и давай хлестать Федора-царевича пониже спины. Били, били, он едва ноги унес.
А Синеглазка опять посылает к царю:
— Отдай царевича...
Пуще испугался царь и посылает середнего — Василия-царевича. Он приходит к шатру. Выбегают два мальчика:
— Матушка, матушка, это не наш ли батюшка идет?
— Нет, детушки, это ваш дяденька. Угостите его хорошенько.
Двое пареньков опять давай дядю тростями чесать. Били, били, Василий-царевич едва ноги унес. Синеглазка в третий раз посылает к царю:
— Ступайте, ищите третьего сынка, Ивана-царевича. Не найдете — все царство потопчу, пожгу.
Царь еще пуще испугался, посылает за Федором-царевичем и Василием-царевичем, велит им найти брата, Ивана-царевича. Тут братья упали отцу в ноги и во всем повинились: как у сонного Ивана-царевича взяли живую воду и молодильные яблоки, а самого бросили в пропасть.
Услышал это царь и залился слезами. А в ту пору Иван-царевич сам идет к Синеглазке, и с ним идет голь кабацкая. Они под ногами сукна рвут и в стороны мечут.
Подходит он к белополотняному шатру. Выбегают два мальчика:
— Матушка, матушка, к нам какой-то пьяница идет с голью кабацкой!
А Синеглазка им:
— Возьмите его за белые руки, ведите в шатер. Это ваш родной батюшка. Он безвинно три года страдал.
Тут Ивана-царевича взяли за белые руки, ввели в шатер. Синеглазка его умыла и причесала, одежду на нем сменила и спать уложила. А голи кабацкой по стаканчику поднесла, и они домой отправились.
На другой день Синеглазка и Иван-царевич приехали во дворец. Тут начался пир на весь мир — честным пирком да и за свадебку. Федору-царевичу и Василию-царевичу мало было чести, прогнали их со двора — ночевать где ночь, где две, а третью и ночевать негде...
Иван-царевич не остался здесь, а уехал с Синеглазкой в ее девичье царство.
Тут и сказке конец.

О былинном богатыре Илье Муромце слышали все. Но немногие знают, что он почил в Киево-Печерской лавре, где в пещерах покоятся его нетленные мощи в числе четверти всех святых, прославленных в Русской православной церкви за тысячу лет.

Калека и калики перехожие

Само название «былина» означает песню о том, что было, то есть имело место в жизни. Слово же «богатырь» появилось в русских летописях в XII веке. Оно пришло на смену синониму «хоробр», то есть «удалец».

В то время русским воинам приходилось постоянно сражаться за свободу отечества с ордами кочевников на восточных рубежах Киевской Руси. Народ называл их богатырями.

Главные их черты - верность долгу, бескорыстная любовь к Родине, готовность всегда встать на защиту обижаемых и обездоленных, умение постоять за свое достоинство и честь.

Именно такими чертами наделяют былины Илью Муромца:

«Я простой крестьянский сын, - говорит он. - Я спасал вас не из корысти, и мне не надо ни серебра, ни золота. Я спасал русских людей, красных девушек, малых деточек, старых матерей. Не пойду я к вам воеводой в богатстве жить. Мое богатство - сила богатырская, мое дело - Руси служить, от врагов ее оборонять».

Его многочисленные ратные подвиги описываются в былинах в сказочной форме. Но под прозвищами врагов богатыря («Илья Муромец и Соловей-разбойник», «Илья Муромец и Идолище Поганое») подразумевались вполне конкретные кочевые народы: печенеги, половцы, с которыми воевала Киевская Русь. В старину эти былины были своеобразными «военными хрониками», не требовавшими расшифровки, о ком в них идет речь.

А вот биография Ильи Муромца в былинах излагается очень скупо. Подробности о жизни богатыря удалось установить историкам в результате длительных кропотливых изысканий.

Предположительно Илья родился 5 сентября 1143 года в семье крестьянина Ивана сына Тимофеева, жившего в селе Карачарово под Муромом во Владимирской области (отсюда и название «Муромец»). От рождения он был немощен - «не владел ногами» - и до тридцати лет не мог ходить.

Однажды, когда его родители трудились в поле, в дом зашли «калики перехожие». В то время каликами называли паломников к святым местам. Считалось, что они не только не уступают богатырям, но и превосходят их силою духа, а их «пропагандистский» подвиг приравнивался к ратному.

Калики просят Илью встать и принести им воды. На это он ответил: «Не имею я да ведь ни рук, ни ног, сижу тридцать лет на седалище». Они повторно просят его встать и принести им воды.

Годы болезни воспитали в нем великое терпение и удивительный по силе характер. «Немощный» Илья искренне желает выполнить волю старцев. Можно представить его изумление, когда, опустив ноги с лавки на пол, он пытается встать на них и вдруг чувствует, что они держат его! Неведомая сила, ниспосланная свыше, вселяется в беспомощного калеку…

После этого Илья идет к водоносу и приносит воду. Старцы же велят ему самому выпить ее. Илья беспрекословно послушался, выпил и полностью выздоровел. Больше того: вторично испив воды, он ощущает в себе непомерную силу, и тогда ему велят выпить третий раз, чтобы уменьшить ее.

Затем старцы говорят Илье, что в благодарность за ниспосланное исцеление он должен идти на службу к князю Владимиру, чтобы защищать Русь от ворогов. «Будешь ты, Илия, великий богатырь, и смерть тебе на бою не писана», - предсказывают они.

Научное обоснование

А теперь посмотрим на чудесное исцеление Ильи Муромца с точки зрения современной науки. В 1926 году, когда Киево-Печерскую лавру закрыли большевики и на ее месте организовали музей, нетленные мощи святых вскрывали и изучали, чтобы объяснить феномен сохранности их тел в пещерах. Проводилась медицинская экспертиза и останков преподобного Ильи Муромца, которые датировали XII веком.

Анатомы выявили в поясничном отделе его тела явно выраженные отростки на позвонках, вызывавшие ущемления нервов спинного мозга. А врачи поставили диагноз: перенесенный в молодости полиартрит, сковывавший движения, от которого он позднее излечился. Так что современная медицина подтвердила свидетельства былин о том, что «сиднем сидел Илия и не имел в ногах хождения».

Очевидно, «калики перехожие», исцелившие «немощного» Илью, были не просто странниками, а экстрасенсами-врачевателями, которые вылечили его с помощью энергетически заряженной воды. В старинных рецептах, помимо различных травяных настоев, есть и указания на то, как готовить и применять «целительную воду».

Исследования также показали, что Илья Муромец был на голову выше человека среднего роста того времени - 177 сантиметров, но в XII веке такой воин считался великаном. К тому же он имел очень мощное телосложение и, очевидно, обладал огромной физической силой.

На княжеской службе

Но вернемся к былине. Калики говорят Илье, что по дороге в Киев есть неподъемный камень с надписью, у которого он должен обязательно остановиться.

Попрощавшись с родными, Илья отправляется «к стольному граду ко Киеву» и приходит «к тому камени неподвижному», на котором было написано, чтобы он сдвинул камень с места. Там он найдет коня богатырского, оружие и доспехи. Илья отодвинул камень и нашел там все, что было написано. А после этого поскакал в Киев.

Там он попадает на княжеский пир у великого князя Владимира Мономаха (1113-1125 гг.), который собирает вокруг себя самых мужественных и славных людей Руси. Это не обычное застолье, а прежде всего, духовное общение, братская встреча.

Собравшиеся за столом богатыри - не любители повеселиться, а защитники веры Православной и Русской земли от врагов. Недаром на Руси такой пир называли братчиной, поскольку он знаменует духовное единение его участников.

Судя по былинам и летописям, за братским столом у князя Владимира сиживали богатыри из разных городов, охранявшие границы Руси: Илья Муромец - крестьянский сын, Алеша Попович - сын священника из Ростова, Добрыня Никитич - княжеского рода, Ставр - боярин, Иван - купеческий сын.

Илья Муромец - единственный из русских витязей - крестьянин по происхождению. Но именно ему дарована самая большая сила - и духовная, и телесная. Поэтому выходцу из далеких Муромских земель воздают честь не по сословию, а по делам и подвигам. Он быстро научился мастерски владеть булавой, палицей, мечом и копьем. В сочетании с огромной физической силой это делало его непобедимым бойцом.

Будучи на службе у князя Владимира, Илья Муромец участвовал в бесчисленном множестве «боестолкновений», постоянно происходивших на границах Киевской Руси. Ни в одном из них он не потерпел поражения, но никогда не возносил себя и с миром отпускал поверженных врагов. Даже перед битвой с половцем Калином он долго уговаривает того уйти добровольно, не проливая зря крови. И только встретив упрямство и злобу противника, русский богатырь вступил в смертельный бой.

Но русские воины-пофессионалы, во главе которых встал Илья Муромец, не только успешно охраняли границы Руси от многочисленных врагов. Их усилиями борьба была перенесена на территорию врагов. В летописях повествуют о том, что доблестные дружины загнали войска хана Отрока Шарукановича «за железные ворота» на Кавказе, «пили золотыми шеломами Дон, приемши землю их всю».

Русские богатыри доходили до Азовского моря, завоевывали половецкие становья на Северном Донце, заставляли врагов откочевывать за Дон и за Волгу, в степи Северного Кавказа и Южного Урала.

Нет сомнения, что во всех этих славных походах неизменно принимал участие Илья Муромец, причем он всегда был впереди в ходе кровопролитных схваток, неизменно одерживая верх над вражескими витязями.

Инок Печерского монастыря

В 1988 г. Межведомственная комиссия Минздрава Украины провела экспертизу его нетленных мощей. Для получения точных данных применялась самая современная методика и сверхточная аппаратура.

В результате исследований удалось установить, что Илья Муромец скончался в возрасте не моложе 40-45 лет. В то время это был возраст, до которого доживали немногие мирные люди, а профессиональные воины практически никогда.

Но Муромский богатырь дожил. Если же учесть, что он занялся ратным делом после 30 лет, а пробыл в Печерском монастыре после монашеского пострига не слишком долго, то получается, что его «военная выслуга» была больше 10 лет. Для ХII века это было просто немыслимо.

Тем более что, как установила медицинская экспертиза нетленных мощей, Илья Муромец получил тяжелое ранение в области сердца, которое сказывалось впоследствии в течение всей жизни. Были у него и другие ранения, например левой кисти, полученные в боях.

Израненный и чувствовавший, что его физические силы на исходе, Илья Муромец принял постриг и стал монахом. Но прежде у богатыря была семья, и после него остались сыновья, от которых пошел род киевских дворян Чеботковых. А получили они эту фамилию от прозвища своего отца.

Дело в том, что в кратком житии преподобного Илии указано его прозвище - «Чеботок», то есть сапожок. Появилось же оно у Муромца после одного памятного случая. Вскоре после его пострига в монастырь ворвалась шайка разбойников (вероятно, половцев). В этот момент в своей пещерной келье Илия обувался и успел надеть лишь один сапог.

Но, застигнутый врасплох, монах не растерялся: выпрямившись во весь свой немалый рост, он принялся с такой силой и яростью колотить нападавших вторым сапогом, что обратил их в бегство.

В Печерском монастыре Илья Муромец ушел в затвор, почти не спал, проводя чуть ли не круглые сутки в молитвах. Так завершилось его ратное служение Отечеству в битвах земных и началось молитвенное служение Церкви и Святой Руси.

***

Отошел Илья Муромец в Царство Небесное 1 января 1188 года. К лику святых он был причислен в 1643 году, а его нетленные мощи покоятся в Антониевых пещерах Киево-Печерской лавры.

В пещерах можно подойти к его гробнице, которая заметно больше других, однако рост усопшего не кажется огромным. Персты правой руки Ильи Муромца сложены так, как крестятся православные: три перста вместе, а два прижаты к ладони.

Его левая рука хранит след раны, нанесенной копьем. Она как бы свидетельствует о воинском служении, а правая - о духовном подвиге православного монаха.

Каждый новый год православные начинают под знаком народного героя – преподобного воина Илии Муромца. Память его Русская церковь отмечает 1 января.

Вадим МЕРКУЛОВ

Ведические Корни Русских Сказок

Вплоть до конца XVIII века интеллигенция и духовенство относили сказки к разряду суеверий простого народа, который неизменно изображался как дикий и примитивный.

Господствующее философско-мировоззренческое направление той эпохи – классицизм – ориентировалось на античность, сдобренную христианской цензурой, и европейский рационализм. Учиться дворянину у крестьянина нечему.

Однако в начале XIX века, вместе с движением романтизма к ученым, философам, поэтам приходит осознание того, что не только христианство и светская культура, но и древнейшее мифологическое сознание определяет быт и мировоззрение каждого человека. Нельзя уйти от своих корней, ибо разрыв с ними подобен отделению реки от ее истока.
«Изучение старинных песен, сказок, – пишет Пушкин, – необходимо для совершенного знания свойств русского языка». Начинается интенсивное изучение сохраненных в народе сказаний, становится очевидным их глубокая архаичность, ценностная и мировоззренческая значимость.

Нередко собиратели сказок являлись также специалистами по сравнительной мифологии и языкознанию. Таковы немецкие лингвисты и собиратели фольклора братья Гримм. Известно, что Гете сердечно благодарил Вильгельма Гримма за «усилия на благо давно забытой культуры». Таков русский этнограф и собиратель фольклора Александр Николаевич Афанасьев.

Что же нам известно о сказке сегодня? Сказка – это средство формирования мировоззрения человека в традиционной славянской культуре. Наряду с объяснением нравственных ценностей, сказки содержат цельную картину мира. Эта картина мира перекликается с космологическими моделями, представленными в мифологиях разных народов мира. Таковы архетипы мировой горы, вселенского яйца, мирового древа, мотивы нисхождения героя в подземный мир или вознесения в высшие миры.

В своем докладе я предлагаю рассмотреть космологические коды русских сказок, понять которые позволяет обращение к текстам Вед. Ученые установили, что некогда предки славян, иранцев, индийцев, европейцев жили вместе, образовывая суперэтнос – индоевропейцы. Александр Николаевич Афанасьев в предисловии к своей книге «Народные русские сказки» писал: «Мы не раз уже говорили о доисторическом сродстве преданий и поверий у всех народов индоевропейского племени». Чтобы подчеркнуть особую близость ведической культуры, сохранившейся в Индии, и традиционной культуры славян профессор Рахул Санскритьяян использовал особый термин – «индославы». Таким образом, присутствие элементов ведической космологии в славянской сказке предстает более чем закономерным.

Колобок

Начнем с известной каждому народной сказки «колобок». Шар или блин в традиционной культуре – символ солнца. Масленичные блины символизируют солнце, т.к. масленица вобрала в себя языческий праздник весеннего равноденствия. На древнеславянском «коло» или «хоро» – «круг», что свидетельствует о сакральном, «солнечном» смысле танца хоровода. На санскрите также «кхала» – солнце, «гхола» – «круг», «сфера».
Колобок – символ солнца.
Понять смысл движения колобка и съедания его лисой мы сможем, обратившись к ведическому представлению о солнечном затмении. В особых накшатрах – сочетаниях созвездий, демон Раху, согласно Ведам «заглатывает» солнце, вызывая затмение. Такую же функцию в сказке выполняет лиса.
Что же символизируют встречаемые звери? Это можно понять, если помнить о том, что, до начала использования греческих символов Зодиака, гороскоп славян был зооморфным. Разные звери символизировали различные созвездия. Таким образом, на уровне астрономическом сказка колобок – это изложение мифа о солнечном затмении, о движении солнца по небу. На уровне же нравственном сказка повествует о пагубности тщеславия.

Курочка Ряба

Другой известной каждому с детства сказкой является «Курочка ряба». Начать ее разбор также необходимо с главного персонажа. В мифах разных народов мира вселенная рождается из яйца, который несет птица, плавающая на вселенских водах. В финской «Калевале» рождение Вселенной представлено как появление яйца: дева неба, она же «мать воды» Илматр-Каве приняла, обернувшись уткой, «бога всевышнего Унко», явившегося ей в виде селезня. Утка снесла яйцо, из которого и создалась Вселенная:

Из яйца, из нижней части
Вышла мать-земля сырая,
Из яйца из верхней части
Стал высокий свод небесный

На ряде статуй из прильвицкой коллекции храма Ретры (западные славяне) мы видим утку на голове божеств. В т.ч. числе на голове человекольва, близкого к ведическому Нарасимхе. Эта утка – символ власти над вселенной.

В оригинальной ведической литературе вселенское яйцо – брахм... – творится Брахмой – создателем уровней мироздания, посредством мистических мантр. Библия утверждает: «Вначале было слово». Согласно Ведам – это «слово» – изначальный слог «ОМ», наделяющий Брахму знанием о том, как творить этот мир. Брахма обитает в высших мирах, именуемых на санскрите «сварга». Славянское божество Сварог и слово «сварганить» в значении «сотворить что-либо» свидетельствуют о близости ведического Брахмы к славянскому Сварогу.
Что же мы находим в сказке? Курочка Ряба несет золотое яйцо, которое разбивает мышка. Мышь – хтоническое существо, связанное в мифологии с землей. В странах Средиземноморья – Египте, Палестине, Греции – считалось, что мышь родилась из земли.
В данном случае она указывает на возникновение земли, тверди из вселенских вод.

Золотой цвет вселенского яйца также описан в Ведах. То, что сегодня известно ученым как «большой взрыв», Веды называют «вдох и выдох Вищну», вселенского Существа. «Брахма-самхита» (13-14) так описывает творение вселенных, выдыхаемых Вишну и вбираемых им вновь:

тад-рома-била-джалешу
биджам санкаршанасйа ча

хаймани андани джатани
маха бхута вритани ту

«Божественные семена рождаются из пор Маха-Вишну в виде бесконечных золотых яйцеклеток. Эти золотые зерна покрыты пятью главными материальными элементами. В своих экспансиях Маха-Вишну входит в каждую из Вселенных, в каждое из космических яиц».
Итак, процесс разбивания золотого яйца символизирует сотворение вселенной, отделение земли от тверди. Кто же такие дед и баба? В славянских песнях, близких к обрядовым, часто встречается песенный повтор (рефрен) «ой дид, ой ладо». Например: «а мы просо сеяли. Ой, Дид-Ладо, сеяли». В контексте реконструируемой схемы Дед являлся одним из эпитетов Сварога, а Лада – его супруги. Создание же вселенной предстает как объединение их творческих потенциалов.

«Велесова книга» также называет Сварога «дедом богов». «Хвалiхом i Сварга Дiда Божя, яко ждете но. Есе Родоу Божьску Нщельнiко, а всенску родоу Студiц вещен, яков вотеще в летэ од крыне сва, а во зме нiколе же не взмрзе». («Восхваляем и Сварога, Деда Богов, потому как ждет Он нас. Он – глава Родов Божьих и всякого рода источник, который летом течет и зимой не замерзает»).

Волшебная гора

После анализа двух сказок полностью, остановимся на некоторых ключевых элементах народных сказок, связанных с космологией. Первый такой элемент – золотая или хрустальная гора (например, в сказке «Медное, серебряное и золотое царство»). Герой должен взбираться на гору или проникать внутрь посредством крючьев, лебедей, волшебных помощников.

Образ золотой горы отсылает нас к ведической Меру – золотой вселенской горе. Меру — обитель богов в своей верхней части и обитель демонов – в нижней. Нам архетип вселенской горы более знаком в варианте греческого Олимпа. Однако «игла» в яйце, которое находится в утке из сказок о Кощее,- это также пространственный символ Меру — оси мира, расположенной в яйцевидной вселенной. Вот фрагмент сказки «Хрустальная гора», полный космологических кодов:
«Поздним вечером оборотился Иван-царевич в муравья и сквозь малую трещинку заполз в хрустальную гору, смотрит – в хрустальной горе сидит царевна.
- Здравствуй!, – говорит Иван-царевич, – Как ты сюда попала?
- Меня унес змей о двенадцати головах, живет он на батюшкином озере.
В том змее сундук таится, в сундуке – заяц, в зайце – утка, в утке – яичко, в яичке – семечко; коли ты убьешь его да достанешь это семечко, в те поры можно хрустальную гору извести и меня избавить».

«Семечко» в яйце из приведенного фрагмента – не что иное, как Меру. Образ стеклянной или хрустальной горы также интересен. Он напрямую связан с темой Гипербореи и арктической цивилизации. Он указывает на север, льды и айсберги. Кощей в народных сказках, как и Черномор у Пушкина или ведический Кубера, описывается как житель «полнощных гор», крайнего севера.

Часто можно слышать вопрос о соотношении традиционного ведического мировоззрения и взглядов последователей арктической теории. Внешние противоречия снимаются при изучении многомерной ведической космологии. Веды объясняют, что существуют различные проекции горы богов Меру в нашем мире. Ее астрономической проекцией является Северный полюс, ее географическими проекциями могут являться Памир и Кайлас. В наиболее же глубоком понимании Меру и другие локи (миры) – это не географические понятия, а уровни сознания.

Змеиное царство

Если золотая гора в своей верхней части – это пространство богов, то нижние миры (пещеры в основании Меру) связаны с образом змеиного царства. В литературной сказке Бажова («Хозяйка Медной горы» и другие), основанной на Уральских сказах, развивается тема пещерного мира, населенного волшебными змеями. Некоторые из них враждебны, а некоторые могут быть дружественны человеку. В Ведах также описан план бытия, именуемый нага-локой – цивилизациями разумных змей, живущих в пещерах под землей. Наги обладают способностями изменять облик и другими мистическими силами. Иногда их мир отождествляется также с подводным царством. В «Махабхарате» описывается, как герой Арджуна проникает в иной мир, погрузившись в воду, чтобы совершить омовение и берет в жены Улупи – царицу нагов, привлеченную его красотой.

Помимо погружения в воду, другими способами перехода в подземный мир является вход в пещеру или прыжок в колодец. Эти мотивы нередки в русских волшебных сказках. Время в этих мирах течет с другой скоростью. Один день присутствия там часто равен многим десяткам земных лет. «Долго ли, коротко ли» длится путешествие – сказать нельзя. Это не подземелья в привычном нам понимании, а иные измерения бытия, вход в которые может быть в самых разных «скрытых» местах.

Дремучий лес. Баба Яга

Еще один символ инобытия в народных русских сказках – это дремучий лес. Это также пространство другого мира. Часто лес — граница между миром мертвых и живых, куда должен совершить путешествие главный герой. Признаком иного мира является отсутствие признаков жизни и движения, тишина, — или, наоборот, наличие разумных растений и животных.

Именно здесь, на границе миров, живет Баба Яга. То, что она наполовину обитатель мира мертвых – свидетельствует ее важный атрибут – «костяная нога». За вход в пространство иного мира, аналог шаманского путешествия силы, Баба-яга требует жертву. Если герой не проявит смекалку, этой жертвой может стать он сам. На санскрите «яга» также означает «жертвоприношение». Однако взамен удачливый герой, прошедший испытание (инициацию), получает волшебные предметы или волшебных помощников.

Литературная сказка Пушкина и Веды

«Интуиты XIX века»

От сказки народной, прейдем к сказке литературной. Анализ литературной сказки XIX века свидетельствует о существовании в народной среде ведического фольклорного материала, в значительной степени утраченного в веке XX. Приведем ряд совпадений, не кажущихся нам случайными:

1. В литературной сказке Пушкина начала XIX века, прежде всего в «Руслане и Людмиле» мы находим мотивы и образы ведической Рамаяны, элементы ведической космологии. Сам Пушкин указывал на традицию сказителей, хранимой его няней, Ариной Родионовной. Из села Михайловского он пишет брату: «Вечером слушаю сказки и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания».

2. Поэты и художники, середины и конца XIX века, близкие к народной среде (начиная от Островского с его «Снегурочкой», и заканчивая поэтами-деревенщиками Клюевым и Клычковым, друзьями Есенина) наделяют Леля чертами Кришны. Согласно академическому «Словарю языка Пушкина» Лель «бог любви <…> покровитель коров и пастухов».

3. Юрий Петрович Миролюбов, автор более чем 30 трудов по связи ведизма и культуры славян (например «Ригведа и Язычество») ссылался, помимо академических изысканий, на рассказы «старых людей».
Критики склонны объяснять вышеперечисленные совпадения «поэтической интуицией», однако факт остается фактом: «интуиция» привела самых разных писателей, собиравшей материалы в народной среде, к ведическим образам славянских божеств.

«Руслан и Людмила»: мотивы Рамаяны. Равана и Кубера.

Рассмотрим более подробно ведические коды литературной сказки Пушкина. О мировом древе в прологе «Руслана и Людмилы» написана не одна работа, поэтому мы не будем останавливаться на нем подробно. Рассмотрим более пристально мотивы и образы эпоса Рамаяны в произведении.

Два брата, описанные в Ведах – это Равана и Кубера. В ведическом пантеоне Куберу изображают низкорослым, с устрашающей внешностью и одним глазом. В течение многих лет Кубера предавался суровой аскезе, и в награду за это Брахма, творец вселенной, сделал его хранителем скрытых в земле сокровищ. Кроме того, Брахма передал Кубере остров Ланку (Цейлон). Однако с Ланки Кубера был изгнан младшим братом, повелителем демоничных ракшасов, десятиголовым гигантом Раваной. После этого события Кубера переселился на Север. (В некоторых классификациях он описан как хранитель Севера, его локапал). Об этом эпизоде повествует «Махабхарата» («Книга Лесная. Повесть о Раме»).

Брат Куберы — Равана обрек себя на гибель, когда похитил супругу царевича Рамы – прекрасную Ситу. Война Рамы с демоничным Раваной описана в поэме «Рамаяна». Из неё известно, что во время решающей битвы Рама долго пытался убить Равану, отсекая ему головы, но они тут же отрастали вновь. Тогда Рама поразил Равану в сердце магической «Стрелой Брахмы» – брахмастрой.

В образе пушкинского Черномора мы находим объединение образов и мотивов, связанных с Раваной и Куберой:
-Подобно Кубере, Черномор живет на севере, он обитатель «полнощных», т.е. северных гор. Он хранит несметные сокровища.
-Подобно Раване, Черномор похищает прекрасную деву и гибнет от руки ее жениха, вооруженного особым мистическим оружием.
Классическая версия «Рамаяны» Валмики не содержат упоминаний о связи Раваны и Куберы, однако мы находим их в двух местах: в вышеприведенной истории «Махабхараты» и в образе Черномора у Пушкина.

Голова великана

Другой интересный образ Пушкина, содержащийся в поэме «Руслан и Людмила» – это огромная голова брата Черномора. Согласно ведическому учению об эпохах, в каждую из юг (вселенских лет), рост и продолжительность жизни человека изменяются в 10 раз. Например, в начале прошлой эпохи рост человека составлял 20 метров, а продолжительность жизни – 1000 лет. Из этих реалий прошлых эпох берут исток сказания о великанах, содержащиеся в мифах и сказках всех народов мира.

«Сказка о рыбаке и рыбке»

Можно сказать и несколько слов о «Сказке о рыбаке и рыбке». Во второй песне «Бхагавата-пураны» («Шримад-Бхагаватам») повествуется о воплощении Всевышнего в образе гигантской рыбы, Матсья-аватаре.

В ведической философии объясняется, что, Господь предоставляет свободу действий живым существам. Однако при этом Он показывает иллюзорность их эгоистических устремлений. Вожделение ненасытно и пытаться бездумно удовлетворить его – то же самое, что заливать огонь бензином. Подобное развитие событий, центром которого становится Золотая рыбка, обладающая чертами Матсья-аватары (всемогущество, золотой цвет), мы наблюдаем в литературной сказке Пушкина.

«Сказка о царе Салтане»: 33 богатыря

Образ, встречающийся в «Сказке о царе Салтане» – это 33 богатыря под руководством «дядьки Черномора», которые выходят из моря. В данном случае имя «Черномор» указывает на обитателя Черного моря. Тогда как в «Руслане и Людмиле» происхождение слова, вероятно, восходит к сочетанию «черный мор», «черное колдовство». Как уже было сказано, в сказках присутствуют различные символы инобытия – других измерений реальности. Наряду с темным лесом, подземной пещерой, сюда же относится море. Согласно Ведам, войско дэвов (или суров) – богов материального мира возглавляют 33 главных бога, под предводительством Индры. «Богов на небе – 11, на земле – 11, в водах – 11 Таким образом – 33 богатыря – это воинство богов. Черномор соответствует славянскому Перуну или ведическому Индре.

Основой пушкинской «Сказки о царе Салтане» стало записанное им народное предание. В народной версии также фигурируют 33 богатыря, а Гвидон оказывается, фактически, «братом» Царевны-лебедь из литературной сказки. Согласно народной версии, царь Салтан выбирает в жёны младшую сестру потому, что она обещает «…что с первого года родит 33 сына». Обещание молодая супруга сдерживает: «После девяти месяцев царица благополучно разрешилась 33 мальчиками, а 34-й (это и был Гвидон) уродился чудом – ножки по колено серебряные, ручки по локоть золотые, во лбу звезда, в заволоке месяц». Позже образ «звезды во лбу» Пушкин использует, описывая Царевну-лебедь, «сестру» Гвидона. Здесь мы вновь встречаем архетип птицы, плавающей на вселенских водах. В паре Гвидон – Царевна-Лебедь мы видим образы существ-прародителей с сияющими «звездами во лбу», в районе агья-чакры. Это символика просветленных существ, великих йогов. На этом мы хотели бы завершить краткий обзор ведической космологии в народной и литературной сказке.

Снова и снова читая или рассказывая ребенку одну и ту же полюбившуюся сказку, мы, волей-неволей, начинаем задавать себе вопросы. Почему детям так нравятся сказки?

Почему ребенок на этом этапе своего развития выбрал именно эту сказку и готов слушать ее снова и снова? Какой смысл заключен в этих коротких историях, которые взрослые рассказывают детям уже не одно столетие? Конечно, всем известная любовь детей к народным сказкам привлекла внимание психологов.

И выяснилось, что самые известные сказки, которые слушают десятки поколений малышей, насыщены материалом для развития эмоциональной и познавательной сферы ребенка, как только что сорванная с грядки морковка — витаминами. Сказки помогают развитию внимания, памяти, мышления, первичных математических представлений (количество, счет, размер, последовательность), представлений о композиции, причинно-следственных связях, социальных и моральных нормах, речи, воображения.

Чтение детям сказок оказывает стимулирующее влияния на развитие речи: расширяется словарный запас, эмоциональная составляющая речи, диалог, чувство ритма и рифмы.Нашлись объяснения и известному многим родителям феномену — ребенок может слушать одну и ту же сказку много-много раз подряд, требовать только ее и не соглашаться ни на что другое.

Во-первых, как уже было сказано выше, сказка дает очень богатый материал и ребенок не хочет переходить к новому, пока не усвоит урок. Во-вторых, ребенок еще не до конца уверен в постоянстве мира. Вы видели, как полугодовалый младенец бросает игрушку снова и снова, чтобы убедиться, что она и в сотый раз упадет, а не взлетит к потолку?

Так же ребенок постарше хочет слышать неизменный сюжет сказки, убеждаться, что за мышкой-норушкой всегда приходит лягушка-квакушка, а мышка всегда машет хвостиком и яичко всегда разбивается. Это создает ощущение безопасности, убеждает его в постоянстве законов природы и общества.

Детский психолог Евгения Денисенко дает родителям несколько советов о том, как лучше рассказывать сказки:- Сказки нужно рассказывать самим, не прибегая к модным сегодня аудиокнигам или компьютеру. Для ребенка очень важно родительское общение, живой контакт. Он должен чувствовать вашу интонацию и видеть мимику лица.

- Рассказывать нужно, не торопясь, делая паузы, четко проговаривая звуки, дикция должна быть правильная. Жесты, мимика, тембр голоса тоже имеют важное значение. Ведь малыш все чувствует, запоминает и повторяет. Слушая, он создает в своем воображении образ героев.

- Сказки можно рассказывать по картинкам, иллюстрациям, лучше это делать днем, а на ночь рассказывать сказку без картинок, чтобы ребенок слушал ее в постели при неярком освещении и постепенно засыпал. Днем можно рассказать веселые смешные сказки, чтобы ребенок посмеялся, взбодрился, а перед сном сказка должна быть спокойной, умиротворенной, доброй.

- Нельзя рассказывать сказку ребенку и думать о своих бытовых проблемах. Нужно отключиться на это время от всех домашних дел. - В сказках обязательно присутствует добро и зло. Ребенок должен понимать, что добро должно побеждать зло, уметь отличать хороших героев и плохих. Именно со сказок можно начинать прививать малышу вкус к добрым делам. 

- Часто дети слушают одну и ту же сказку по несколько раз. И если малыш просит рассказать ее уже в пятый или шестой раз, то не отказывайте ему, т.к. при каждом рассказе он улавливает все больше мелких деталей, и только при многократном слушании добирается до глубинного смысла.

- После сказки днем желательно задать ребенку вопросы (если малыш уже умеет разговаривать). Так вы поймете, как он понял и усвоил сказку, каковы его впечатления, на что стоит обратить большее внимание при следующем рассказе.

- Рассказывайте новые сказки в лицах, подражая низкому и грубому голосу медведя, льстивой интонации лисы или печальному голосу обиженного зайца. Это поможет малышу не только быстро запомнить сказку, но и ярче представить ее героев. 

- Придумывайте сказки, где главный действующим лицом является ваш ребенок. Он вполне может стать героем сказки «Мальчик-с-пальчик», «Красная Шапочка». Дети любят слушать истории про себя. Кроме того, такие сказки – хорошее средство для коррекции или воспитания у ребенка определенных черт характера. 

- Рассказывайте «неправильные» сказки («Синяя Шапочка», «Кот в ботинках» и т.п.). Добавляйте в знакомые сказки других персонажей. Такие сказки на новый лад веселят ребенка, развивают его фантазию. 

- Для рассказа перед сном выбирайте хорошо знакомые сказки. Говорите тихо и спокойно. Ваша задача - не поразить ребенка хитросплетениями сюжета, а успокоить, подготовить ко сну, убаюкать малыша.

Подготовила Ольга ПУСКОВА