Максимум Online сегодня: 955 человек.
Максимум Online за все время: 4395 человек.
(рекорд посещаемости был 29 12 2022, 01:22:53)


Всего на сайте: 24816 статей в более чем 1761 темах,
а также 366225 участников.


Добро пожаловать, Гость. Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.
Вам не пришло письмо с кодом активации?

 

Сегодня: 29 09 2024, 14:20:54

Сайт adonay-forum.com - готовится посетителями и последователями Центра духовных практик "Адонаи.

Страниц: 1 2 3 4 5 ... 18 | Вниз

Ответ #10: 02 05 2010, 17:47:40 ( ссылка на этот ответ )

(1567 - 1635)
    Французский картограф, исследователь Северной Америки, первый губернатор Канады. В 1605-1607 годах исследовал часть Атлантического побережья США; в 1608 году основал город Квебек. В 1609 году открыл горный массив Адирондак и озеро, названное его именем. Прошел по реке Святого Лаврентия до озера Гурон (1615 - 1616).
   
   К началу XVII века, несмотря на печальную судьбу первых французских колоний в Северной Америке, растущая торговля пушниной приносила большие прибыли монопольным торговым компаниям, возникшим в портовых городах Ла-Манша - в Дьеппе и Сен-Мало. Король Генрих IV Бурбон понимал, что закрепить за Францией "страну мехов" можно только ее планомерной колонизацией. Однако необходимо было убедиться в том, что в Канаде возможно земледелие и оседлая жизнь и что гибель первых французских колоний объясняется случайными причинами.
   Для обследования Канады в 1603 году была организована специальная экспедиция. Средства на нее дала французская торговая компания, получившая монополию на скупку пушнины, так как всесильный министр финансов Генриха IV герцог Сюлли энергично возражал против "безрассудной траты" казенных денег и вообще против новых колониальных предприятий.

   Самюэль Шамплен, моряк из приморского городка Бруаж (область Сентонж, у Бискайского залива), где в те времена был значительный порт, в конце XVI века плавал на французских и испанских судах в Атлантическом океане и в Американском Средиземном (Карибском) море. Он побывал в Вест-Индии и путешествовал по Мексике. Вернувшись на родину, молодой человек напечатал "Краткий рассказ об удивительных вещах, которые Самюэль Шамплен из Бруажа наблюдал в Западной Индии", приложив к книге более шестидесяти иллюстраций.
   Книга заинтересовала Генриха IV. В 1601 году он назначил Шамплена на должность королевского географа, дал ему пенсию и низшее дворянское звание (сьер де Шамплен де Сентонж). А когда французские купцы организовали заморскую канадскую экспедицию 1603 года, они пригласили Шамплена как королевского географа участвовать в ней, чтобы руководить топографическими съемками Новой Франции и описанием ее берегов.
   С 1603 года и до смерти Шамплена в 1635 году крупнейшие открытия на востоке и в центре североамериканского материка и ход завоевания и прочной колонизации Канады тесно связаны с именем этого человека, который из агента монопольной торговой компании пушниной стал генерал-губернатором Новой Франции.
   Лето 1603 года Шамплен использовал для предварительной разведки Новой Франции. Он вошел в устье реки Святого Лаврентия, поднялся вверх по ее притоку Сагенею. Этим путем шли к побережью Гудзонова залива, тогда еще неизвестного европейцам, местные индейцы. О проницательности Шамплена свидетельствует следующее место из его отчета об экспедиции 1603 года - "Северные дикари говорят, что видали соленое море. Я держусь того мнения, что это залив нашего моря, который вдается с севера в середину материка".
   Итак, Шамплен уже в 1603 году, за восемь лет до возвращения в Англию уцелевших участников последней экспедиции Генри Гудзона, составил по опросным данным верное представление.
   Шамплен остановился в одном из индейских селений. Французы были дружелюбно встречены местными жителями, которые, по словам путешественника, "не имели ни веры, ни закона и жили, как звери, без Бога и без религии". Оставив здесь свои корабли, Шамплен поднялся на барке до водопада Сен-Луи и осмотрел окружающую местность. После этого Шамплен вернулся во Францию и представил королю отчет о своем путешествии. Страна показалась ему годной для европейской колонизации.

   В следующем, 1604 году Шамплен во главе экспедиции сразу после прибытия в Новую Францию приступил к исследованию Акадии (теперь Новая Шотландия). Высадившись на остров Кейп-Бретон, он обошел с описью все побережье Акадии и противоположный материковый берег залива Фанди; на юго-западе Акадии он восстановил Пор-Рояль (Аннаполис). Оставив с собою на зимовку восемьдесят человек, он отослал экспедиционные суда во Францию. Зимовка прошла очень тяжело: Шамплен не учел опыта своего предшественника Картье, не использовал местных противоцинготных средств, и половина переселенцев умерла от цинги.
   Летом 1605 года, после того как суда вернулись из Франции, Шамплен продолжил опись восточного побережья Северной Америки - от входа в залив Фанди и на юго-запад, до залива Кейп-Код включительно; при этом он обнаружил две лучшие гавани в заливе Массачусетс - Бостонскую и Плимутскую, довершив, таким образом, открытие Жуана Аффонсу. Обойдя затем длинный и узкий полуостров Кейп-Код, он окончательно установил его очертания, а в следующем году открыл остров Нантакет и пролив между ним и материком, а также завершил открытие близлежащего острова Мартас Вайньярд.
   В 1608 году Шамплен был послан на реку Святого Лаврентия и основал там город Квебек. Шамплен старался поддерживать хорошие отношения с местными индейцами виандотами, близкими по языку к ирокезам, но враждебными им (французы полупрезрительно называли виандотов гуронами). Шамплен изучил их язык, заключил с ними союз и использовал в своих целях их вражду к ирокезам.
   С 1609 года Шамплен, пользуясь гуронами как проводниками, приступил к исследованию внутренних областей Северной Америки. Он доверял своим новым союзникам больше, чем французским колонистам, среди которых было немало "беспокойных элементов". В самом начале похода он отослал всех французов, кроме двоих, самых надежных, и с группой гуронов на большом челне поднялся вверх по реке Святого Лаврентия до устья ее южного притока Ришелье, а по последнему - до большого проточного озера, которое с того времени известно под его именем (в английском произношении - Шамплейн). При этом он открыл нагорье Адирондак, поднимающееся над западным берегом озера, и Зеленые горы, протягивающиеся на небольшом расстоянии от его восточного берега. Шамплен составил карту и описание озера и его района.
   В Новой Франции было очень много пушного зверя и очень мало жителей. Охотничьи угодья в районе озера Онтарио принадлежали гуронам. К югу обитали более многочисленные ирокезы. Когда Шамплен прибыл к Онтарио, ирокезы продвигались с юга на север, вытесняя гуронов и их соседей алгонкинов. Первые французские колонисты во главе с Шампленом приняли участие в междоусобных индейских войнах на стороне алгонкинов и гуронов, среди которых впервые поселились. Летом 1609 года на берегах озера Шамплен разыгралось сражение с ирокезами, из которого французы и дружественные им гуроны вышли победителями.

   Как раз в это время у восточных берегов Америки появились голландцы. Ирокезы стали союзниками голландцев и сменивших их англичан в борьбе против французов. К тому же англичане превосходили французов в щедрости: в то время как французский король платил гуронам 50 франков за скальп англичанина, английский король давал вдвое дороже за скальп француза. Французы, постепенно продвигавшиеся на юг, встречали опасных врагов в лице ирокезов, получивших от своих союзников огнестрельное оружие в обмен на пушнину.
   В 1610 году Шамплен вместе с алгонкинами и гуронами предпринял новый поход в страну ирокезов и, применив на этот раз артиллерию, наголову разбил противника. При нападении на одно ирокезское селение он пошел на хитрость, напоминающую тактический прием ахейцев при взятии Трои. Большая фигура деревянного рыцаря была поставлена ночью у самого селения, а наутро, когда возле "рыцаря" собралась толпа изумленных ирокезов, спрятанные в ней мушкетеры открыли огонь и нагнали страх на суеверных индейцев. После этого Шамплен и его союзники легко овладели укрепленным селением.
   С 1609 по 1615 год Шамплен почти ежегодно плавал из Франции к реке Святого Лаврентия, где собирал сведения о внутренних областях Северной Америки. Рассказы о море, находившемся где-то на северо-западе или на западе и притом сравнительно близко от Квебека, подтверждали сотни индейцев, с которыми сталкивался Шамплен. Французы смешивали сообщения о Гудзоновом заливе и Великих озерах. Три пути, казалось, вели к этому морю, за которым Шамплену грезился прямой водный путь - через Тихий океан - в Китай и Индию. Но один, северо-западный путь вверх по Сагенею через угрюмые безлюдные области, приводил к лабиринту рек и озер, где бесполезны были самые надежные проводники. Другой, западный, шел по реке Оттава, притоку реки Святого Лаврентия; третий, юго-западный, - вверх по главной реке до ее истоков.
   Во время очередной поездки во Францию Шамплен был назначен губернатором быстро разраставшегося Квебека. В 1611 году он основал новое поселение - Монреаль, а затем занялся исследованием областей, лежащих к северо-западу от Монреаля. Эти путешествия, сопровождавшиеся непрерывными столкновениями с ирокезами, отняли несколько лет.
   На поиски "Западного моря" Шамплен направлял вместе с индейцами молодых колонистов. Среди них выделился Этьен Брюле, который в 1608 году шестнадцатилетним юношей, не получив никакого образования, отправился в Новую Францию вместе с Шампленом. С 1610 года Брюле жил в лесах среди индейцев, охотился вместе с ними, переходил от одного племени к другому и научился свободно говорить на различных местных диалектах ирокезского и алгонкинского языков. Это был первый типичный североамериканский "лесной бродяга", имя которого дошло до нас, - охотник и скупщик пушнины, неутомимый землеискатель и землепроходец.
   Летом 1615 года Шамплен и Брюле вышли на челнах с десятью гребцами гуронами из Квебека к устью Оттавы. Продвигаясь на запад, они поднялись по этой реке, ранее уже разведанной молодыми "лесными бродягами" до того места, где в нее впадает с запада Маттава. Поднимаясь по Маттаве, они достигли озера Ниписсинг. Затем по "Французской реке" (теперь, в переводе на английский, - Френч-Ривер) они вышли к большому заливу (Джорджиан-Бей) - северо-восточному полузамкнутому бассейну озера Гурон. Не выяснено, кто именно из французов, навербованных Шампленом, первым открыл это великое озеро во время своих скитаний - Брюле или какой-либо другой из "лесных бродяг". Достоверно лишь то, что по их следам или в их обществе до 1615 года к озеру прошел Жозеф ле Карон, монах-миссионер, член одного из нищенствующих орденов "реколлетов".

   От залива озера Гурон Шамплен со своими индейцами повернул на юго-восток и, открыв на пути озеро Симко, достиг озера Онтарио. Он прошел на восток вдоль северного берега Онтарио и убедился, что именно из него вытекает река Святого Лаврентия. Затем Шамплен повернул на юг, к озеру Онайда, из которого берет начало порожистая река Осуиго, впадающая в Онтарио. После стычки с местными ирокезами он вынужден был отступить к Онтарио и вернулся в Квебек, повторив свой маршрут в обратном направлении и пройдя в общей сложности около 1600 километров.
   Брюле отделился от основного отряда у залива озера Гурон. С группой союзных индейцев он добрался - раньше, чем Шамплен, - до Онтарио и на челнах переправился через озеро. Задержавшись на некоторое время близ южного берега Онтарио, он узнал там о стычке Шамплена с ирокезами, собрал несколько сот гуронов и поспешил на помощь, но пришел к месту уже после отступления Шамплена. Тогда Брюле повернул на юг и дошел до какой-то реки по холмистой лесной местности (Аппалачское плато и Аллеганские горы, впервые пересеченные европейцем). Следуя на протяжении нескольких сот километров вниз по течению реки, Брюле поздней осенью достиг длинного и узкого Чесапикского залива с чрезвычайно изрезанными берегами; в залив впадало несколько больших и множество малых рек. Река, течение которой он проследил, была Саскуиханна (длина около 800 километров). Таким образом, Брюле завершил открытие Чесапикского залива, начатое Генри Гудзоном, а быть может и Джованни Верраццано, и обнаружил, что этот залив отделен от Атлантического океана длинным, суживающимся к югу полуостровом (Делавэр).
   В 1621 году Шамплен послал Брюле с другим "лесным бродягой" Гренолем на разведку области, прилегающей с севера к Гурону. Они открыли так называемый Северный пролив (узкий и длинный северный бассейн озера Гурон) и цепь островов Манитулин, отделяющую его от главного бассейна озера Гурон. Затем они открыли реку Сент-Мари, текущую из "Великого" озера (так называет Брюле Верхнее озеро) в Северный пролив, и пороги на этой реке (Со-Сент-Мари). По всей видимости, именно Брюле и Греноль и были первыми европейцами, которые в своих дальнейших скитаниях, но не позднее 1628 года, прошли вдоль восточного и северного берегов Верхнего озера за меридиан 90° западной долготы (з.д.). Но безграмотные "лесные бродяги" Брюле и Греноль не сумели написать достаточно убедительный отчет об этом открытии и составить точную карту своего пути. Даже такой одаренный географ, как Шамплен, не решился нанести на свою сводную карту 1632 года тот великий внутренний водный путь, о котором говорил Брюле. Из показаний Брюле нельзя было заключить, сам ли он проделал весь водный путь или только беседовал о нем с индейцами.
   Позднее "отцы иезуиты", вытеснившие из района Великих озер миссионеров-реколлетов, приписали открытие Верхнего озера себе.
   В дальнейшем Шамплен был занят в основном колонизаторской деятельностью. Все его экспедиции имели одну цель - способствовать процветанию Новой Франции, как называли тогда Канаду. Но еще при жизни Шамплена началась ожесточенная борьба французов с англичанами за преобладание в Канаде. В XVIII веке Канада стала английской колонией, но французские поселенцы не раз поднимали восстания, стремясь вернуть американские земли своему отечеству.

 

 

Ответ #11: 02 05 2010, 18:18:13 ( ссылка на этот ответ )

(1485 - 1547)
    Испанский конкистадор. В 1504-1519 годах служил на Кубе. В 1519-1521-м возглавлял завоевательный поход в Мексику, приведший к установлению там испанского господства. В 1522-1528 годах губернатор и генерал-капитан завоеванных им областей Новой Испании (Мексики). В 1524 году в поисках морского прохода из Тихого океана в Атлантический пересек Центральную Америку.
   
   Эрнан Кортес родился в городе Медельине испанской провинции Эстремадура. Родители его принадлежали к небогатой дворянской знати.
   Для единственного сына, в детстве обладавшего слабым здоровьем, но с возрастом окрепшего, была избрана карьера юриста. В четырнадцать лет юношу отправили в университет города Саламанки. Однако через два года Эрнан, не проявив любви к юриспруденции, вернулся домой.
   В 1504 году девятнадцатилетний Кортес отправился на остров Эспаньолу. Здесь, на Гаити, он обратился в Санто-Доминго с ходатайством о предоставлении ему права гражданства и наделении землей. В Новом Свете Кортес стал муниципальным чиновником и землевладельцем. Губернатор Овандо выделил ему землю и индейцев для работ Кроме того, Кортесу, как юристу, дали должность секретаря в совете вновь основанного города Асуа, где он прожил шесть лет. Однако Эрнан не отказался от своей склонности к путешествиям и приключениям.

   В 1511 году Диего де Веласкес начал завоевание Кубы. Кортес, отказавшись от своих владений, сменил спокойное существование землевладельца на полную приключений жизнь конкистадора. Во время кубинского похода он благодаря своей открытой, жизнерадостной натуре и мужеству приобрел немало друзей. Кортес находился в фаворе у вновь назначенного губернатора Веласкеса и даже стал личным секретарем своего покровителя. Он поселился в первом испанском городе на Кубе, Сантьяго-де-Барракоа, где дважды избирался алькальдом (городским судьей). Он достиг успехов и как землевладелец, занявшись разведением овец, лошадей, крупного рогатого скота. В последующие годы он полностью посвятил себя обустройству своих поместий и с помощью выделенных ему индейцев добыл в горах и реках большое количество золота.
   Изменения произошли и в его личной жизни: в Сантьяго, в присутствии губернатора, Кортес отпраздновал свою свадьбу с Каталиной Суарес, происходившей из мелкопоместного дворянства Гранады.
   Когда Диего Веласкес начал в порту Сантьяго снаряжать флотилию (10 судов) для новой экспедиции с целью завоевания Мексики, он поставил во главе экспедиции Эрнандо Кортеса, "видного идальго" из Эстремадуры, щеголя и мота. "Денег у него было мало, зато долгов много, - говорит хронист Берналь Диас дель Кастильо. - Энкомьенда (поместье) его была не плоха, да и индейцы его работали на золотых приисках, но все уходило на его собственную особу, на наряды молодой хозяйки и на приемы гостей. Он имел тонкое обхождение и дар речи".
   Под залог имения Кортес получил от ростовщиков большие средства деньгами и товарами и начал вербовку солдат, обещая всем долю в добыче и поместье с закрепощенными индейцами. Он набрал отряд в 508 человек, не считая 100 с лишним матросов, взял с собой несколько пушек и 16 лошадей. Особенно большие надежды он возлагал на лошадей, так как мексиканцы, как и жители Антильских островов, никогда не видели этих "страшных" животных и вообще не знали никакого домашнего скота.

   Успех вербовки встревожил подозрительного губернатора. К тому же приближенные убеждали его, что Кортес собирается завоевать Мексику лично для себя. Веласкес послал письменный приказ сместить Кортеса и передать команду другому. Кортес ответил почтительным и насмешливым письмом с просьбой "не слушать наушников и помешанного старика астролога". А своему отряду он приказал привести оружие в порядок. Тогда Веласкес приказал задержать флот и арестовать Кортеса. Тот вежливо написал ему, что "на следующий день выходит в море и остается его покорным слугой".
   10 февраля 1519 года девять кораблей вышли из Гаваны. Флотилию Кортеса к "Золотой стране" за полуостровом Юкатан повел Антон Аламинос.
   18 февраля флот двинулся в Макаку, небольшой порт примерно в 80 километрах западнее Сантьяго. Здесь участники экспедиции считали себя недосягаемыми для погони наместника. В Тринидаде Кортес пополнил запасы и приказал поднять свой штандарт черного бархата, на котором были изображены красный крест, окруженный белыми и синими языками пламени, и надпись на латинском "In hoc signo vinces" ("С этим знаком побеждаю"). Под командованием Кортеса уже находились знатные и известные идальго, поэтому к экспедиции присоединялись все новые и новые люди. В конце концов, в завоевании Мексики приняло участие около 2000 испанцев. С этим отрядом Кортес отправился в самый рискованный и трудный военный поход своего века.
   В марте суда миновали Чампотун и вошли в широкий залив Кампече. Вскоре Кортес достиг устья Рио-Табаско, или Рио-Грихальва Именно в стране Табаско произошло первое столкновение испанцев с индейцами. Для того чтобы завязать контакты с туземцами, было решено отправиться вверх по реке, однако это было связано с многочисленными трудностями из-за мелей. Высадке на берег воспрепятствовали индейские воины, размахивавшие копьями. На следующий день испанской коннице удалось обратить противника в бегство. Сломив их сопротивление, Кортес захватил прибрежное селение, именем короля вступил во владение этой страной и послал три отряда внутрь страны. Они встретили там крупные военные силы и отступили с большим уроном. Кортес вывел против наступающих все свое войско. Индейцы сражались с большой отвагой, не боялись даже пушек, но бежали от небольшого кавалерийского отряда, который атаковал их с тыла. "Никогда еще индейцы не видели лошадей, и показалось им, что конь и всадник - одно существо, могучее и беспощадное. Луга и поля были заполнены индейцами, бегущими в ближайший лес", - писал хронист Диас.

   Через несколько дней местные вожди прислали припасы и привели двадцать молодых женщин. Кортес приказал их немедленно окрестить, а затем распределил "первых христианок Новой Испании" между своими командирами. Одну из них, прославленную испанскими хронистами донью Марину, "самую красивую, разумную и расторопную", Кортес сначала отдал знатному офицеру, а когда тот уехал в Испанию, взял к себе. Она стала переводчицей и советницей Кортеса и оказала огромные услуги испанцам в первые годы завоевания Мексики. Марина указывала Кортесу, на какие народности он может опираться в борьбе против их поработителей - верховных вождей ацтеков. Уроженка переходной области, перешейка Теуантепек, она одинаково свободно владела языками ацтеков и майя ("юкатанским").
   Оставив Табаско, флотилия Кортеса после трехдневного безостановочного перехода подошла к острову Сан-Хуан-де-Улуа и встала на якорь между ним и материком (21 апреля 1519 года).
   Пришельцев приветствовали посланцы Монтесумы, которому доносили о движении флотилии. На следующий день испанцы высадились на берег материка, выгрузили лошадей и пушки и разместили их на высоких песчаных холмах. Для командиров были построены укрытые бараки, а солдаты поставили для себя шалаши, сплетенные из ветвей. В дальнейшем им во всем помогали мексиканцы, которые доставляли в изобилии провизию, но только для командиров. Через два дня к Кортесу прибыл с большой свитой правитель приморской области с другим сановником. Послы передали ему богатые дары от Монтесумы: "множество драгоценностей... из прекрасного золота и чудесной работы... десять тюков белоснежной хлопчатобумажной ткани, изумительные изделия из птичьих перьев и много еще других ценных вещей..." Кортес одарил послов и свиту бусами, а для самого Монтесумы передал более ценные дары.

   Через неделю пришло новое посольство с дарами от Монтесумы, которые еще более разожгли жажду золота у испанцев, так как свидетельствовали о действительном богатстве страны драгоценными металлами и большом искусстве ее мастеров. Кортес трижды просил о свидании с Монтесумой, но каждый раз получал отказ. Через несколько дней после ухода третьего посольства все мексиканцы тайком ночью покинули испанский лагерь.
   Так как стоянка для кораблей у Сан-Хуан-де-Улуа оказалась очень ненадежной, а место для лагеря было выбрано неудачно, Кортес отправил на север на разведку два корабля под командой Франсиско Монтехо и Антона Аламиноса. Те дошли до реки Пануко, но безопасную гавань и более удобное место для военного городка нашли лишь недалеко от старого лагеря.
   Положение стало тревожным. Но однажды к Кортесу пришли пять индейцев, воспользовавшихся уходом мексиканцев, которых они боялись. Кортес узнал, что у Монтесумы есть противники и враги. Он обласкал и одарил пятерых посланцев и предложил сказать их вождю, чтобы тот как можно скорее повидался с ним.
   Сторонники Веласкеса из числа идальго, обеспеченных поместьями на Кубе, настаивали на возвращении на остров, пугая опасностями солдат. Кортес сделал вид, что подчиняется, а сам инсценировал бунт... против себя. "Бунтовщики" потребовали, чтобы никто не уходил на Кубу, объявили Кортеса главным судьей и генерал-капитаном, независимым от Веласкеса, который к тому времени был официально назначен наместником короля. Кортес "против своей воли" подчинился, а наиболее ревностных сторонников Веласкеса на несколько дней посадил на цепь. Среди них был Диего Ордас, который, как и другие, в собственных интересах вскоре стал горячим защитником Кортеса.
   Чтобы обеспечить свой тыл при движении внутрь страны, испанцы построили город Веракрус. Позднее Веракрус дважды переносился, пока не вернулся на старое место, против острова Сан-Хуан-де-Улуа.

   Первый поход внутрь страны, но еще в пределах приморской низменности, был совершен под командой Педро Альварадо. С большим отрядом он двинулся за припасами на юго-запад от Веракруса, вверх по долине реки Котастла. Приречные индейцы бежали, но в их жилищах солдаты нашли много птицы, маиса и овощей.
   Раздобыв съестные припасы, войско Кортеса двинулось берегом на север к той местности, откуда приходили враждебные Монтесуме индейцы, и вступили в область Семпоалу, населенную тотонаками - многочисленным тогда народом, порабощенным завоевателями-ацтеками. Жители и здесь бежали при виде испанцев и особенно их коней.
   Затем войско Кортеса повернуло на запад и вступило в тотонакский город Семпоалу, который поразил их: "Весь город был точно волшебный сад, и улицы полны жителей - мужчин и женщин, пришедших посмотреть на нас". Местный касик горько жаловался Кортесу на правителей-ацтеков и дал ему в помощь несколько сот индейцев-носильщиков. С того времени испанцы по совету Марины сами везде требовали для себя такую помощь. А Кортес обещал тотонакам освободить их от ацтекского ига.
   Монтесума прислал Кортесу новые дары, правда, гораздо менее ценные, чем раньше. Эрнан передал Монтесуме, что сам придет к нему на свидание в его столицу, которую испанцы называли Мехико, а ацтеки - Теночтитлан.
   От Семпоалы большой испанский отряд во главе с Кортесом, сопровождаемый двумя тысячами тотонакских воинов, впервые поднялся на Мексиканское нагорье и после трехдневного похода вступил в область, населенную индейцами, враждебными тотонакам, но, как и они, порабощенными ацтеками. Заключив с ними союз и примирив с тотонаками, Кортес вернулся в Семпоалу.

   Вернувшись в Веракрус, Кортес стал готовиться к военному походу в город Мехико.
   В середине августа 1519 года несколько сот испанцев, сопровождаемых двумя с лишним тысячами союзных индейцев, из них около половины носильщиков, тащивших на себе пушки и припасы, выступили из Семпоалы на запад. (Обычно дают такой численный состав войска Кортеса: 400 пехотинцев, 15 всадников, 1300 индейских воинов и около 1000 носильщиков; из них 200, сменяясь, тащили на себе семь пушек.) В первые же дни, поднявшись на Мексиканское нагорье, войско прошло через город Халапа в горную крепость у массива Наукампатепетль (вершина - 4282 метра), обогнуло его и вскоре вступило в почти безлюдную местность, где испанцы, привыкшие к тропическому климату Кубы, и особенно индейцы из приморской полосы Мексики очень страдали от холода и резкого ветра.
   Когда же войско подошло к городу Хонакотлан, испанцам показалось, что они попали в совершенно другую страну; изменился и внешний вид городов: "Белели крыши хижин, а дома касиков, храмы и множество часовен - все очень высокие здания - были покрыты белой штукатуркой".
   Тотонаки советовали идти через страну Тласкалу, жители которой ненавидели ацтеков. Но тласкальцы, узнав, что с войском следует много данников Монтесумы, решили, что это враги, собрали против них тысячи воинов, трижды вступали в бой, причем убили нескольких испанцев и многих ранили.
   Решено было освободить пленных тласкальцев и послать их к каемкам с разъяснением, что испанцы не союзники Монтесумы, и с предложением мира. А так как у тласкальцев потери были очень велики, то они заключили с Кортесом мир, обеспечили его войско съестными припасами, пригласили войти в свою столицу. Как раз в это время в лагерь пришли послы от Монтесумы с сообщением, что он согласен платить любую дань при условии, что войско Кортеса не войдет в город Мехико. Тласкальцы жаловались на тяжкие поборы ацтеков, а те убеждали Кортеса, что это народ, не заслуживающий доверия, "изменники и обманщики, хотят заманить в их столицу, чтобы там вернее уничтожить". Выждав неделю, вероятнее всего, чтобы получить точную информацию о надежности своего тыла, Кортес все-таки вступил в город Тласкалу (23 сентября 1519 года), несмотря на вторичное предупреждение Монтесумы, приславшего на этот раз богатые дары.

   Тласкальцы торжественно встретили испанцев и с того времени стали самыми надежными их союзниками. Они предоставляли сведения о военной мощи Монтесумы, его тактике, дислокации его вооруженных сил и о внутренних делах Мексики.
   Касики объяснили, почему их небольшая область могла больше столетия сопротивляться завоевателям-ацтекам: "Жители всех областей, куда вторгается Монтесума и которые он подчиняет своей власти, ненавидят мексиканцев и неохотно воюют на их стороне".
   Эта информация была очень важна для Кортеса как главнокомандующего ("капитан-генерала"). Однако наибольшее впечатление на всех конкистадоров произвели сообщения тласкальских касиков о великолепии и громадных размерах столицы ацтеков Теночтитлана (Мехико), о составе дани, которую покоренные области платят повелителю ацтеков, и о сокровищах Монтесумы: "Каждая область платит дань золотом, серебром, перьями, драгоценными камнями, тканями, хлопком и людьми, которых мексиканцы приносят в жертву или заставляют работать на себя. Монтесума берет себе все, что захочет, в домах его полным-полно награбленных сокровищ".
   Разведывая страну к юго-западу от Тласкалы, испанский отряд под командой Диего Ордаса вступил в поселок Уэхоцинго. В 30 километрах к западу от него поднимались две величественных горы-сестры - Истаксиуатль (5286 метра) на севере и Попокатепетль (5452 метра) на юге. Их снежные вершины видны были уже в Тласкале, но одна из них, южная, обратила на себя внимание испанцев, так как представляла собой действующий вулкан, а вскоре после их прихода началось извержение. "Диего Ордас очень хотел посмотреть, что это такое, и получил разрешение Кортеса взойти на гору. Он взял с собой двух наших солдат... Они вскарабкались к жерлу вулкана... (Кортес в письме к королю, сообщая о восхождении Ордаса на Попокатепетль, говорит, что он был остановлен снегами и не дошел до жерла вулкана; но Кортес нередко преуменьшал чужие достижения, если о них нельзя было совершенно умолчать.). С этой высоты был виден великий город Мехико, и все озеро, и все города у него... Ордас был восхищен и поражен этим зрелищем".
   К востоку от Попокатепетля и к югу от Тласкалы, за границей этой области, лежал большой мексиканский город Чолула. Послы Монтесумы советовали, раз Кортес твердо решился на поход в Мехико, обязательно идти через Чолулу; тласкальские касики, напротив, убеждали не делать этого, а так как Кортес заупрямился, соблазненный рассказами о богатстве города, дали ему в помощь тысячу своих воинов. Касики Чолулы впустили туда испанцев и группы семпоальских индейцев, но просили оставить за городом враждебных им тласкальцев. Кортес согласился.

   Прием был хороший, а затем, по версии Кортеса и Берналя Диаса, произошли следующие события. Монтесума якобы двинул навстречу 20 тысяч воинов, и часть их тайно разместилась в Чолуле. Семпоальцы по секрету сообщили Кортесу, что на ближайших улицах они нашли замаскированные ямы с кольями против лошадей, на крышах домов - укрытия для лучников и т. д. Наконец, Марина (чолульцы считали ее пленницей и откровенно беседовали с ней) донесла Кортесу о готовящемся нападении. Поэтому на четвертый день своего пребывания в Чолуле Кортес "...учинил расправу, память о которой никогда не изгладится: множество индейцев было перебито, а другие заживо сожжены". По донесению Кортеса Карлу I погибло 3 тысячи чолульцев, кроме тех, которые стали жертвами ворвавшихся в город союзников испанцев - тласкальских воинов.
   По другой версии, которую передает Лас Касас в знаменитом памфлете "Кратчайшее сообщение о разорении Индии" (1552), все от начала до конца было выдумано Кортесом, чтобы оправдать массовую резню и сожжение ни в чем не повинных чолульцев.
   За резней последовал повальный грабеж Чолулы. Таким способом, за счет горожан, Кортес расплатился и со своими солдатами, и с тласкальскими воинами. Он позаботился об охране мексиканских послов, находившихся в городе во время резни, а затем отправил послов обратно, передав через них "осторожное и дружелюбное сообщение о заговоре и наказании чолульцев" и о том, что он со своим войском немедленно выходит в Мехико, чтобы лично передать Монтесуме поручение от своего короля.
   Монтесума сначала пытался подкупить Кортеса, с тем, чтобы тот отказался от похода на его столицу Теночтитлан. Но чем больше он посылал Кортесу золота и драгоценностей, тем сильнее стремились и сам капитан-генерал, и его солдаты овладеть источниками этих богатств. Монтесума пытался остановить испанцев с помощью подчиненных ему народов Восточной Мексики, но при этом действовал нерешительно: приказывал им с оружием в руках сопротивляться испанскому отряду, а когда они терпели неудачу, не оказывал им помощи, даже отрекался от них. Наконец, узнав о событиях в Чолуле, он согласился впустить испанцев в свою столицу.

   Тласкальские касики предлагали Кортесу большую военную подмогу, но он справедливо посчитал, что это встревожит Монтесуму, и поэтому взял с собой только тысячу невооруженных индейцев - носильщиков, лесорубов и т п.
   Отряд двинулся вперед через высокий перевал между горами Истаксиуатль и Попокатепетль и вышел на плато, на западной окраине которого стоял Теночтитлан. Монтесума еще раз пытался остановить отряд, обещая платить огромную дань испанскому королю, а Кортесу лично - "четыре меры золота и каждому из его братьев - меру золота". Получив отказ, Монтесума переменил тактику и организовал испанцам пышную встречу.
   Столица страны была построена на острове в центре огромного искусственного (соленого) озера, окруженного большими городами и селениями. Эта местность, прекрасно возделанная, густо населенная, красиво застроенная, буквально ослепила испанцев.
   У входа в столицу пришельцев встретил сам Монтесума. Одежда и обувь его были усыпаны драгоценными камнями и жемчугом. Блестящая свита окружала его. Над ним возвышался балдахин, сияющий золотом и драгоценными камнями. Монтесума сделал несколько шагов в сторону Кортеса, и свита расстелила перед ним дорогие ткани, чтобы его священная нога не коснулась голой земли. Кортес сошел с коня и подошел к Монтесуме. Они обменялись короткими приветствиями. Затем вождя ацтеков унесли, как и принесли, на носилках.
   Весь испанский отряд разместился в огромном здании. Обшаривая помещение, солдаты нашли замурованную дверь. Кортес приказал вскрыть ее и обнаружил потайное помещение с богатейшим кладом из драгоценных камней и золота. Но испанцы видели, что они заперты и окружены со всех сторон врагами в огромном городе. И они решили захватить самого Монтесуму как заложника.

   Известие из Веракруса о нападении мексиканского отряда на испанцев дало Кортесу повод для решительных действий. Он потребовал выдачи ацтекских военачальников, участвовавших в сражении с гарнизоном Веракруса, и сжег их на костре, Монтесуму же для острастки он временно заключил в оковы. Верховный вождь ацтеков сперва выражал свое негодование против насилия, но затем покорился, "смолк и стал шелковым".
   От имени Монтесумы Кортес стал с этого времени самовольно распоряжаться во всей стране. Он заставил вождей ацтеков принести присягу на верность испанскому королю, а затем потребовал от них, как от вассалов, уплаты дани золотом. Клад самого Монтесумы был так велик, что на его просмотр понадобилось три дня. Все золото, включая художественные изделия, было перелито в квадратные слитки.
   В это время до них дошла весть о прибытии к Веракрусу большой эскадры под командой Панфило Нарваэса (18 кораблей и около 1500 человек экипажа). Эта эскадра была послана Веласкесом с целью захватить "живыми или мертвыми" Кортеса и его солдат. Кортес оставил в Мехико "колеблющихся, ненадежных, подозрительных", поручив им охрану Монтесумы, а сам выступил с отрядом в Веракрус. Ему удалось склонить людей Нарваэса на свою сторону.
   В то время как между испанцами шла междоусобная война, почти вся Мексика восстала. Испанские укрепления, построенные в стране, были разрушены или сожжены, а столичный гарнизон осажден вооруженными мексиканцами.
   В распоряжении Кортеса после присоединения к нему отряда Нарваэса было 1300 солдат, около 100 всадников и 150 стрелков. Соседние индейцы, смертельные враги ацтеков, дали ему в помощь отряд из 2000 отборных воинов. С таким войском Кортес беспрепятственно вступил в столицу и освободил осажденный гарнизон. Однако через несколько дней восстание разгорелось с новой силой. Мексиканцы ежедневно производили бешеные атаки на испанцев. Среди последних начались голод, уныние и раздоры. Кортес потребовал от Монтесумы, чтобы он вышел на крышу своего дома и приказал своим "подданным" приостановить штурм, так как испанцы согласились добровольно уйти из города. Мексиканцы ответили на это приказание градом камней и стрел. Верховный вождь ацтеков был смертельно ранен и умер на руках у испанцев, но "все-таки не выразил желания принять христианство".

   Каждый день увеличивал силы врагов и уменьшал испанские силы. Запасы пороха истощались, съестных припасов и воды совсем уже не было. Перемирие, предлагаемое испанцами, с презрением отвергалось. Тогда в июле 1520 года на общей сходке испанцы решили ночью уйти из столицы. Кортес выделил из добра, награбленного у мексиканцев, королевскую долю, состоящую из крупных золотых слитков. После этого он разрешил каждому брать сколько угодно сокровищ. Новички из отряда Нарваэса "бросились на богатства и набрали столько, что едва могли брести". Умудренные опытом солдаты из отряда Кортеса брали большей частью только легкую ношу - драгоценные камни. Тяжелую кладь навьючили на индейцев и раненых лошадей. Испанцы вышли из укрепленных помещений в глухую полночь, но мексиканцы сразу же напали на них. Переносной мост, приготовленный отступающими для переброски через канал, опрокинулся. Началась паника. "Всякий, кто не умел плавать, неминуемо погибал... Немало было переловлено из лодок, немедленно связано и отнесено для жертвоприношений... Сам Кортес и офицеры нисколько не отличались от других: в карьер они неслись по уцелевшим мостам, стараясь выбраться как можно скорее на сушу.. И все же мы продвигались! Трудно сказать, что сталось бы с нами, если все произошло бы не ночью, в темноте, а при дневном свете!"
   Наконец испанцы выбрались на сушу, то есть на берег озера, окружавшего Мехико. Они отступали в союзную Тласкалу, с трудом отражая натиск наседающих врагов. За пять дней отступления погибло, утонуло, было убито или взято в плен, а затем принесено в жертву около 900 испанцев и 1300 их союзников-индейцев. Многие, главным образом из числа тех, кто был чрезмерно нагружен золотом, погибли в самом начале отступления, в "ночь печали", во время переправы через озеро. Кроме того, потеряны были все пушки, почти все огнестрельное оружие и 80 лошадей. В этот тяжелый момент испанцев выручили тласкальцы, ненавидевшие ацтеков и боявшиеся их мести. Они дали завоевателям возможность оправиться от разгрома, выделили им в помощь несколько тысяч воинов. Опираясь на них, Кортес совершил несколько карательных экспедиций против соседних индейцев, нападавших на испанцев во время отступления из Мехико.
   В то же время Кортес перехватывал у берегов Мексики одиночные корабли, которые Диего Веласкес присылал в помощь Нарваэсу (на Кубе еще ничего не знали о судьбе его экспедиции).
   Пополнив свой отряд людьми и снаряжением, Кортес с десятью тысячами союзных индейцев начал новое, планомерное наступление на Мехико. Он приказал построить большие плоскодонные суда, чтобы завладеть озером, окружить со всех сторон и взять измором столицу ацтеков. Он запретил окрестным индейцам посылать часть урожая в виде дани в Мехико и оказывал им помощь, когда военные отряды ацтеков приходили за данью. Он разрешил тласкальцам грабить ацтекские селения и предоставлял им часть добычи, чтобы слава о его справедливости разнеслась по всей стране. Одним словом, этот бесчестный, но талантливый человек в минуту величайшей опасности оказался "настоящим человеком на настоящем месте".

   Теперь положение резко изменилось: сила испанцев и численность их союзников все росли, а сила ацтеков убывала. Когда построенные суда были доставлены на озеро, столица была обложена со всех сторон. Осажденный город отчаянно защищался больше трех месяцев. Испанцы разрушили водопровод, питавший водой Мехико, так что горожане страдали не только от голода, но и от жажды. В августе 1521 года испанцы ворвались в город и разрушили колодцы, из которых Жители брали воду после уничтожения водопровода. Но еще несколько дней Умирающие от жажды ацтеки отстаивали отдельные кварталы.
   Мексика была покорена. Победители захватили все сокровища, собранные ацтеками в мексиканских городах. Коренное население было вынуждено работать в 80 вновь организованных испанских поместьях. Часть была обращена в рабство, Но и остальные закрепощенные индейцы фактически стали рабами. Сотни тысяч были убиты или умерли от изнурения, голода, оспы, кори и других заразных болезней, занесенных конкистадорами. Разоренную, порабощенную, насильственно крещенную ими страну конкистадоры назвали Новой Испанией.
   После падения Теночтитлана Кортес разослал вооруженные отряды во все стороны, чтобы расширить границы Новой Испании, в которую пока входила только сравнительно небольшая часть громадной "империи Монтесумы". Сам Кортес отправился на северо-восток, покорил страну уастеков, живших в бассейне реки Пануко, в ее низовьях, и в горах Восточной Сьерра-Мадре. Уастеки по языку родственны майя. В настоящее время в нижней части бассейна реки Пануко их сохранилось около 50 тысяч человек (по Берналю Диасу, во время завоевания они выставили против испанцев 60 тысяч воинов). Кортес построил крепость на берегу Пануко примерно в 50 километрах от ее устья и оставил там сильный гарнизон.
   В 1523 году Кортес сделал еще одну попытку отыскать морской проход в тропической полосе, но на этот раз не со стороны "Южного", а со стороны "Антильского" моря. Для этого он решил обследовать наименее известный, почти никем не посещаемый гондурасский берег. К тому же он не раз слышал, будто Гондурас исключительно богат золотом и серебром.
   В октябре 1524 года Кортес выступил из Мехико с отрядом из 250 солдат-ветеранов, не считая молодых солдат, только что прибывших из Испании, и нескольких тысяч мексиканских индейцев. Путь шел сначала через уже "замиренные" области Новой Испании вдоль берега Мексиканского залива. Затем отряд углубился в чащу тропических заболоченных лесов, так как Кортес решил пройти к гондурасскому берегу кратчайшим путем, оставив к северу Юкатан. Но чтобы проделать такой путь, отряду понадобилось больше полугода. Съестные припасы вышли, и не только индейцы, но и сами конкистадоры питались кореньями. И работать пришлось не только индейцам, которые, конечно, больше всех страдали от голода, но и всем испанцам, не исключая офицеров; работали с величайшим напряжением, почти всегда в воде: валили лес, вбивали сваи и строили мосты.
   Испанцы и их союзники индейцы, привыкшие к сравнительно умеренному и сухому климату Мексиканского нагорья, тяжело страдали от тропических ливней и жары. Десятки испанских солдат и сотни мексиканцев пали во время перехода через страну Петен, населенную индейцами майя.

   К началу мая 1525 года сильно поредевший отряд Кортеса вышел к берегу Гондурасского залива. За полгода он прошел по не исследованной раньше местности, если считать по прямой линии, не больше 500 километров, но действительно пройденное расстояние невозможно определить, так как участники похода часто кидались наудачу из стороны в сторону и даже кружили на одном месте. Понадобилось еще несколько недель, чтобы отряд добрался до города Трухильо, основанного Франсиско Лас Касасом на юго-восточном берегу Гондурасского залива. Кортес прибыл туда еле живой: он был болен тропической малярией и к тому же терзался неизвестностью, не зная, что происходит в Мехико. А там в это время распространился слух о гибели Кортеса и всего отряда. Имущество участников похода было продано с молотка, их индейцы розданы другим людям, их женам (мнимым вдовам) разрешено вновь выйти замуж, а власть в Мехико захвачена льстивым коронным ревизором, бывшим раньше доверенным лицом Кортеса. Узнав об этом, Кортес направил в Мехико верного человека. Тот тайно проник в столицу и сообщил "конкистадорам первого призыва", которых ревизор преследовал, заключал в тюрьму и даже вешал, что их вождь жив. На утро многочисленные сторонники Кортеса захватили ревизора, посадили его в клетку и жестоко расправились с его сообщниками.
   Власть Кортеса над Новой Испанией была восстановлена, но сам он тяжело заболел и вернулся в Мехико только в июне 1526 года. Во время гондурасского похода сотни доносов на него были посланы в Испанию. Король назначил нового наместника, так что завоеватель Мексики формально был лишен власти.
   В 1527 году наместник Новой Испании, боясь, что Кортес захватит власть в стране, выслал его в Испанию. Король приказал торжественно встретить прославленного конкистадора, любезно принял и милостиво отпустил его. Он простил Кортесу все прегрешения, наградил обширными поместьями, дал ему титулы маркиза и "генерал-капитана Новой Испании и Южного моря". Но эти титулы оказались пустым звуком. Для управления Новой Испанией король назначил "аудиенсию" - судебно-административную коллегию во главе с Нуньо Гусманом.
   В 1532 году, вернувшись из Испании, Кортес снарядил два корабля в устье Сакатулы. Предполагалось "идти на Молукки или в "Катай", чтобы выяснить прямой путь на родину гвоздики и других пряностей". Экспедиция окончилась полным провалом. Один корабль разбился у берегов Мексики, недалеко от места отправления, другой пропал без вести. Кортес послал в том же году два корабля на поиски пропавшего судна. Буря разъединила их в первую же ночь. Один корабль был отброшен далеко на запад и открыл "какой-то необитаемый остров на расстоянии ста часов пути, да с тем и вернулся". Возможно, этот остров входит в архипелаг Ревилья-Хихедо, расположенный примерно в 600 километрах к западу от мексиканского берега.

   Другой корабль, двигаясь в северо-западном направлении, открыл "остров Санта-Крус". В пути вспыхнул бунт, мятежники убили капитана, высадились на "остров" и большей частью были перебиты индейцами. Немногие уцелевшие добрались до Халиско. Чтобы загладить свое преступление, они распространили слух, будто "остров" изобилует жемчугом, и вообще "чрезмерно восхваляли богатства новооткрытой земли". "Остров Санта-Крус" был на самом деле полуостровом Калифорния, но связь этой земли с материком была окончательно доказана лишь много лет спустя.
   Получив ложные сведения о богатствах нового "острова", Кортес снарядил и возглавил экспедицию на трех кораблях (более 300 человек) для завоевания заморской страны. В 1533 году он благополучно достиг Калифорнии. Высадившись на берег, он отослал суда в Халиско за колонистами и припасами, так как местные индейцы жили только рыболовством да сбором диких растений.
   Новооткрытый "остров" - одна из самых жарких стран на Земле. Современники рассказывали, что сам Кортес дал ей имя "Калида форнакс" (по-латыни - жаркая печь), откуда и пошло сокращенное название "Калифорния".
   Большинство колонистов заболело от жары и лишений, многие умерли. Болен был и Кортес, но он отказывался вернуться в Мехико, "так как опасался насмешек и издевательств ввиду безрезультатности экспедиции". Потребовалось вмешательство жены, чтобы заставить его покинуть новую колонию (1536 год).

   Начальником "острова" Кортес назначил Франсиско Ульоа. Тот проник в 1539 году в длинный Калифорнийский залив, который назвал "морем Кортеса", но чаще залив называли "Багряным морем" - "от красных водорослей, окрашивающих воды некоторых бухт, или, скорее... от темно-красных песков, окаймляющих его берега" (Э. Реклю). Ульоа нигде на севере не нашел выхода из "Багряного моря", хотя и обследовал западное побережье залива на протяжении около 1000 километров.
   В 1540 году Кортес навсегда покинул Мексику. К сожалению, в Испании его инициативы не находили отклика у дворян. По возвращении на родину король также не поддержал его планов расширить границы испанской империи за счет всей территории вновь открытого континента. После трех лет, проведенных в ожидании, Эрнан решил вернуться в Мексику.
   Однако ему удалось добраться лишь до Севильи. Там он заболел дизентерией. Кортес еще успел завершить свои земные дела и 11 октября подписал завещание. Он умер в пятницу, 2 декабря "1547 года в возрасте 62 лет, незадолго до смерти переселившись из города в более спокойное селение Кастильеха-де-ла-Куэста.
   Вначале завоеватель был погребен в фамильном склепе герцогов Медина-Сидониа. Через 15 лет его бренные останки были перевезены в Мексику и захоронены во францисканском монастыре в Тескоко рядом с могилой его матери. В 1629 году маркиза с большой пышностью похоронили во францисканской церкви в Мехико. В 1794 году саркофаг был перенесен в "Больницу Иисуса из Назарета", когда-то учрежденную Кортесом. Эту могилу украшал простой надгробный камень и бронзовый бюст. Для того чтобы спасти останки от уничтожения, в 1823 году их пришлось тайно извлечь. В Неаполе, в склепе герцогов Террану-ова-Монтелеоне, потомков правнучки завоевателя, они обрели, наконец, покой. Высказанное в завещании последнее желание Кортеса - найти вечное пристанище в Койоуакане - осталось невыполненным. Великий первооткрыватель и завоеватель Мексики похоронен вдали от тех мест, где познал успех и триумф, вдали от страны, с которой имя его связано навеки.

 

 

Ответ #12: 03 05 2010, 01:24:56 ( ссылка на этот ответ )

(1813 - 1873)
    Шотландский исследователь Африки. Задумав посвятить себя миссионерской деятельности среди африканцев, изучал теологию и медицину. Совершил ряд длительных путешествий по Южной и Центральной Африке (с 1840). Исследовал впадину Калахари, реку Кубанго, бассейн реки Замбези, озеро Ньяса, открыл водопад Виктория, озеро Ширва, Бангвеулу и реку Луалабу; вместе с Г. Стэнли исследовал озеро Танганьика.
   

   Давид Ливингстон родился 19 марта 1813 года в семье уличного торговца чаем. Окончив деревенскую школу, мальчик с десяти лет работал на ткацкой фабрике под Глазго. При четырнадцатичасовом рабочем дне Давид в свободное время штудировал учебник латинского языка, который приобрел на первую же зарплату. Кроме того, с двадцати до двадцати двух часов он учился в вечерней школе.
   К шестнадцати годам Давид мог свободно читать Вергилия и Горация. Позже Ливингстон вспоминал, как часто среди ночи мать отбирала у него книги, в основном научные труды и описания путешествий, чтобы он несколько часов уделил сну.
   На двадцатом году в душевной жизни Ливингстона произошла перемена, оказавшая влияние на всю его судьбу. Он решил посвятить себя служению Богу. А после прочтения воззвания миссионера Гюцлафа, обращенного к английским и американским церквам относительно христианского просвещения Китая, у Давида появилась мечта стать миссионером.
   В 1836 году Ливингстон скопил немного денег, чтобы заплатить за курс обучения. В Глазго он начал посещать лекции по медицине, богословию и античным языкам. Стипендия Лондонского миссионерского общества дала ему возможность продолжить образование. Глубоко религиозный, как и отец, он давно решил, что отправится миссионером в Китай. Но так называемая "опиумная" война между Великобританией и Китаем помешала этому намерению. Как раз в это время молодой врач познакомился с миссионером Робертом Моффетом, работавшим в Южной Африке. Тот нарисовал Ливингстону притягательную картину страны бечуана (тсвана): "К северу от моей миссии расположена обширная равнина. Часто ранним утром в свете восходящего солнца я наблюдал там дым тысяч деревень, поднимающийся к небу. В этих деревнях не было еще ни одного посланника веры Господней".
   В 1840 году, после того как посвящение в миссионеры едва не сорвалось из-за провала на первой же проповеди, Ливингстон все-таки отбыл в Капскую колонию. Во время плавания капитан судна научил его астрономическому определению координат различных точек Земли. Ливингстон достиг в этом такого совершенства, что позже по его топографическим съемкам были составлены самые лучшие карты Южной Африки.
   В июле 1841 года он добрался до миссии Моффета в Курумане, расположенной на берегу одноименной реки южнее пустыни Калахари, - самой удаленной точки продвижения посланцев христианской веры. Ливингстон через некоторое время понял, что африканцев мало интересуют религиозные проповеди. Зато местные жители сразу же оценили по достоинству медицинские познания молодого миссионера, охотно учились у него грамоте, старались перенять новые для них приемы ведения сельского хозяйства. В стране бечуанов он обучился их языку (семьи банту), и это очень помогло ему во время путешествий, так как языки банту близки друг к другу. Он женился на Мери Моффет, дочери первого исследователя огромной полупустыни Калахари; жена стала ему верной помощницей. Семь лет Ливингстон провел в стране бечуанов. Под предлогом организации миссионерских станций он совершал, чаще всего зимой, ряд путешествий.

   У Ливингстона было множество причин, заставлявших его искать пути на север: и поиски свободных земель, и стремление к миссионерской деятельности, и желание разведать еще неоткрытые неведомые пространства. В 1849 году Ливингстон, увлеченный рассказами африканцев о "прекрасном и обширном" озере Нгами, вместе с охотниками на слонов Осуэллом и Мёрреем, местными проводниками и сотней вьючных животных первым из европейцев пересек пустыню Калахари с юга на север. Он впервые установил истинный характер ландшафта этой области, которую европейцы считали пустыней. "Калахари, - писал Ливингстон, -отнюдь не лишена растительности и населения, так как она покрыта травой и многочисленными ползучими растениями; кроме того, местами в ней встречаются кустарник и даже деревья. Поверхность ее замечательно ровная, хотя в разных местах ее прорезают русла древних рек".
   Населяли эти местности, однообразные и далеко не плодородные, бушмены и так называемые "люди Калахари" - проникшие в пустыню пришельцы-тсвана. Первые вели истинно кочевой образ жизни, добывая пропитание собиранием луковичных растений и довольствуясь скудной добычей на охоте. Вторые жили оседло, разводили коз, выращивали дыни и тыквы, торговали шкурами шакалов и других пустынных животных. Владение скотом было равнозначно богатству. И Ливингстона часто спрашивали, сколько коров у королевы Виктории.
   Когда путешественники к северу от Калахари достигли галерейных лесов, росших по берегам рек, у Ливингстона возникла мысль изучить все реки Южной Африки, чтобы найти естественные проходы в глубь страны, принести туда идеи Евангелия и завязать равноправную торговлю. Ливингстон вскоре вошел в историю открытия Африки как "ищущий реки".

   "С того времени все сильнее и сильнее овладевала мною надежда на открытие водного пути в совершенно еще не исследованную и густонаселенную область, и когда мы достигли озера, то эта мысль заняла такое огромное место в моих планах, что само открытие озера казалось делом маловажным".
   Упомянутое выше озеро - это озеро Нгами, открытое им 1 августа 1849 года. Большое гладкое зеркало воды было окружено зарослями тростника. Измерения высот убедили Ливингстона в том, что Калахари имеет чашеобразную форму; он впервые описал ее степные районы. Ливингстон выполнил исследование Нгами, оказавшегося временным озером, питающимся в период дождей водами большой реки Окаванго, - через пересыхающие рукава ее заболоченной дельты.
   Из Колобенга, поселения, основанного им на южной границе пустыни, Ливингстон в 1850 и 1851 годах вновь предпринимал попытки отправиться на север. Но первая попытка окончилась почти безрезультатно, так как члены его семьи тяжело заболели лихорадкой. Второе же путешествие привело его вместе с Осуэллом к Замбези.
   Новый маршрут был проложен несколько восточнее - через невысокий кряж Бамангвато и вдоль северного берега Зоуги. Передвижение затруднялось зараженностью этой местности мухой цеце, от укусов которой гибли лошади и быки. Все же путешественники достигли реки Чобе (Линьянти) - нижнего течения Квандо, правого притока Замбези. Далее Ливингстон и Осуэлл направились на северо-восток и в конце июня 1851 года "были вознаграждены, открыв в центре материка реку Замбези. Это было дело огромной важности, потому что о существовании этой реки в Центральной Африке прежде не знали. Все португальские карты представляют ее поднимающейся на восток далеко от того места, где мы теперь находились".
   Несмотря на сухой сезон, река достигала 300-600 метров ширины и была довольно глубокой. Доброжелательные представители племени макололо, сопровождавшие исследователя во время перехода через равнину, покрытую гигантскими холмами-термитниками и поросшую зарослями мимоз, рассказывали, как выглядит река в сезон дождей. Тогда ее уровень поднимается на шесть метров, и вода затопляет пространство шириной в двадцать английских миль. Может быть, этот могучий поток - приток Нила или он несет свои воды навстречу Конго? Давид Ливингстон считал, что нашел то, о чем мечтал во время путешествия к озеру Нгами.

   Весной 1852 года Ливингстон перевез Мери и детей на побережье, чтобы отправить их в Англию и не беспокоиться за их здоровье во время путешествия по Замбези. Вернувшись в Колобенг, Ливингстон узнал, что на миссию напали буры, убили шестьдесят человек и почти двести увели в рабство. Домашняя обстановка, книги и аптека миссионера были сожжены или разграблены.
   В конце мая 1853 года англичанин прибыл в Линьянти - столицу макололо, где его радушно принял новый вождь - Секелету.
   Месяцем позже Ливингстон в обществе Секелету предпринял рекогносцировочную поездку в страну народа бароце (лози), расположенную в долине Замбези выше области расселения макололо. Река - Лиамбье, как ее называли местные жители, - оказалась порожистой, но все же доступной для плавания на пирогах, самой серьезной преградой являлся водопад Гонье, который пришлось обходить посуху. Экспедиция поднялась вверх по Лиамбье (Замбези) до места слияния двух ее ветвей: Кабомпо и Либы.
   По возвращении в Линьянти Ливингстон разработал план новой экспедиции, решение об организации которой было принято на общем сборе макололо. Практической ее целью было установить прямое торговое сообщение между страной макололо и атлантическим побережьем, минуя посредников - странствующих торговцев из Анголы, скупавших слоновую кость за бесценок. "Желание макололо завести торговлю непосредственно с побережьем совершенно совпадало с моим собственным убеждением в том, что без торговли невозможно достигнуть прогресса и процветания народа".
   11 ноября 1853 года с отрядом в 160 макололо на 33 лодках Ливингстон начал плавание вверх по Замбези через плоскую, покрытую саванной равнину, иногда преодолевая пороги. Большую часть людей он отпустил по дороге. Маршрут экспедиции пролегал из южных районов сегодняшней Замбии до Луанды в Анголе. С "ищущим реки" двинулись в поход двадцать семь африканцев. Они не были проводниками в прямом смысле этого слова. Снаряжение экспедиции составляли всего лишь двадцать фунтов бус, необходимые научные инструменты, проектор ("волшебный фонарь"), с помощью которого Ливингстон демонстрировал зрителям картины из библейской жизни, и всего три ружья.
   Путешественники плыли в лодках вниз по извилистой Чобе, не без приключений минуя водные стремнины и увертываясь от рассерженных бегемотов. Да и встречи с агрессивными крокодилами доставляли беспокойство. Жители окрестных деревень спешили навстречу экспедиции, обеспечивали ее мясом, молоком, маслом. Проповеди Ливингстона были здесь настолько популярны, что по его просьбе освобождали военнопленных. Но в декабре реку пришлось оставить - все надежды на не слишком утомительный переход разбились о ее стремнины и пороги. К тому же начался сезон дождей. Путешественников донимали комары, то и дело приходилось преодолевать полноводные потоки и залитые водой низины. В начале 1854 года они достигли империи Лунда. Это было раннефеодальное образование, во главе которого стояла военная аристократия. Ливингстон обнаружил отчетливые следы матриархата: вождями здесь были женщины. Одна из предводительниц готова была сопровождать экспедицию дальше, но миссионер отнесся к ее любезному предложению без энтузиазма, ибо на даме не было никакой одежды, если не считать амулетов.

   К февралю 1854 года уже с маленьким отрядом Ливингстон поднялся по реке до ее верхнего правого притока Шефумаге и по его долине перешел к чуть заметному водоразделу, за которым все потоки текли не в южном направлении, как раньше, а в северном. Позднее выяснилось, что это были реки системы Конго.
   Вплоть до озера Дилоло, расположенного на открытом экспедицией водоразделе между бассейнами Конго и Замбези, Ливингстон восторгался хорошо обработанными полями и высокоразвитым плавильным производством, а также оказанным ему исключительно гостеприимным приемом. По другую сторону озера экспедиция попала в районы, в которых уже не раз побывали работорговцы и где привыкли обирать следовавшие мимо караваны. Здесь торговались за каждый клубень маниоки, а жадные до обогащения вожди предъявляли немыслимые требования, угрожая порой расправой. Ливингстон, не имевший при себе ценных товаров, проявил исключительное мужество, поразившее вождей, и все обошлось без применения оружия. Кстати, не менее удивительно и то, насколько спокойно Ливингстон управлялся со своими африканскими спутниками. Ведь, по их представлениям, он был всего лишь выдающимся лекарем, а не воином или охотником, которому следует подчиняться. Но безусловное уважение, с которым Ливингстон относится к африканцам, оказывалось куда более важным. "То и дело я убеждался, что для взаимопонимания с народами, близко стоящими к природе, наилучшим средством является искренность и откровенность".
   Продолжая идти в общем направлении на запад-северо-запад, маленький отряд Ливингстона пересек долины Касаи и других рек ее системы - Чиумбе, Лвашимо, Чикапы, Квилу. В начале апреля он переправился через Кванго - крупнейший левый приток Касаи, текущий в очень широкой и глубокой долине, и вскоре достиг Касанже, самого восточного поселения португальцев в Анголе. Перевалив через горы Тала-Мугонго, ограничивающие долину Кванго с запада, экспедиция вышла в бассейн Кванзы. Дальнейший путь к океану проходил уже по достаточно известным европейцам местам, однако и тут исследователь во многом исправил и уточнил существующие карты.
   Совершенно обессиленный, измученный голодом и малярией, маленький отряд в конце мая 1854 года достиг Атлантического океана у Луанды. Но Ливингстона не оставляет мысль проникнуть на восточное побережье. Может быть, в этом направлении Замбези судоходна на всем протяжении? Его намерение поддержали и португальские власти и духовенство, ибо они были очень заинтересованы в исследовании областей между Анголой и Мозамбиком.
   Обратный путь к главному поселению макололо на реке Линьянти, начатый в сентябре 1854 года, занял одиннадцать месяцев. По дороге Ливингстон осмотрел среднее течение Кванзы, а затем, вновь пересекая территорию государства Лунда, собрал много сведений о нем и расположенных к северу от него областях.
   В столице макололо исследователь нашел все свое имущество целым и невредимым. Хотя "дикари" давно считали Ливингстона без вести пропавшим, его добро не тронули. Экспедиция, целью которой было проследить течение Замбези. До Индийского океана, стала возможной лишь благодаря помощи вождя Секелету. Ведь жалованье Ливингстона, а также небольшое пособие Лондонского географического общества и полученные в Анголе товары были давным-давно израсходованы. Вождь африканского племени финансировал пересечение континента европейцем. Именно Секелету обеспечил экспедицию 114 носильщиками и гребцами, предоставил в ее распоряжение вьючных ослов и провизию, раздобыл бусы и железные изделия, которые служили во многих местах средствами платежа, выделил большую партию слоновой кости.

   Путешествие было продолжено в октябре 1855 года. Секелету лично проводил экспедицию до величественного 120-метрового водопада на Замбези, который макололо называли "Мози-оа-тунья" - "Рокочущий дым" ("Здесь пар издает шум").
   Ливингстон, первым из европейцев, увидел его 18 ноября. Этот водопад, шириной 1,8 километра, является одним из самых мощных в мире. Пять громадных столбов дыма были видны уже издали. Они выглядели, будто пожар в степи и сливались с облаками. Конечно, ученый понимал, что это распыленная вода, поднимающаяся вверх над потоком, падающим вниз с высоты около ста двадцати метров. На реке было разбросано множество островов. Ливингстон приказал грести по бурной, стремительно вздымавшейся воде к острову, который сегодня носит его имя. С самого его краешка он наблюдал за бездной, наполненной грохотом и туманом, любовался брызгами, переливающейся радугой, вглядывался в тропический лес, затянутый постоянной дымкой тумана. "С левой стороны острова открывается прекрасный вид на массу воды, от которой поднимается один из столбов пара, совершенно прозрачная, она низвергается со скалы и образует вид густой сплошной массы пены до самого дна. Ее белизна вызывала у меня представление о снеге. Я никогда не видел такой картины".
   Водопад Виктория, названный так в честь английской королевы, навсегда остался для Ливингстона самым чудесным зрелищем в Африке. Сегодня его памятник можно видеть с так называемого "Чертова водопада" на реке, по которой он с такой самоотверженностью продвигался.
   Резко пересеченный характер местности вдоль ущелья, вырытого Замбези ниже водопада Виктория, заставил Ливингстона отклониться от реки и обойти этот труднодоступный участок ее долины по левобережному плато Батока. Район водопада был богат дичью. При виде сотен зебр, буйволов и газелей, пасущихся на равнине, исследователь очень пожалел, что не может сфотографировать эти ландшафты.
   В декабре 1855 года экспедиция переправилась на лодках через крупный левый приток Замбези - Кафуэ и вдоль него вновь вышла к Замбези. Дальнейший путь вниз по долине реки привел Ливингстона к устью другого ее левого притока - Лвангвы, за которым начинались места, издавна известные португальцам.
   В марте 1856 года они достигли Тете, первого форпоста европейской цивилизации, в окрестностях которого отчетливо ощущались последствия работорговли. Экспедиция отказалась от дальнейшего исследования основного русла Замбези, которое уже было нанесено на карту, и 20 мая 1856 года северным рукавом вышла к Индийскому океану, закончив путешествие в приморском городке Келимане (порт к северу от Замбези). Таким образом, впервые европеец пересек Африканский континент. Большинство спутников Ливингстона остались в Тете и занялись крестьянским трудом, ожидая, пока "ищущий реки" не вернется назад из Европы.

   Вернувшись на родину, Ливингстон в 1857 году издал книгу, заслуженно прославившую его, - "Путешествия и исследования миссионера в Южной Африке". Книга была переведена почти на все европейские языки. Ливингстон сделал очень важный обобщающий географический вывод - тропическая Центральная Африка к югу от параллели "оказалась возвышенным плато, несколько понижающимся в центре, и с расщелинами по краям, по которым реки сбегают к морю. Место легендарной жаркой зоны и жгучих песков заняла хорошо орошенная область, напоминающая своими пресноводными озерами Северную Америку, а своими жаркими влажными долинами, джунглями, гатами (возвышенными краями) и прохладными высокими плоскогорьями Индию".
   Королевское Географическое общество окружило его почестями и наградило золотой медалью, издание путевых заметок принесло ему состояние. Перед промышленниками и купцами он восхвалял африканское сырье, перед фабричными рабочими говорил о трудолюбии и социальном согласии, царящем в Африке. Британская буржуазия не только проявила расположение к миссионеру, но и оказала ему политическую поддержку. Сама королева Виктория назначила ему аудиенцию. Ливингстон не скрывал своего мнения, что сначала следует улучшить жизненные условия африканцев и полностью искоренить работорговлю. Только свободный и независимый африканец достоин приобщения к Евангелию.
   Когда в мае 1858 года Давид Ливингстон возвратился на Замбези, он был уже не миссионером, а британским консулом в Мозамбике. Правительство поручило ему изучить глубинные районы континента, установить контакты с местными правителями и уговорить их заняться выращиванием хлопка. Став консулом, Ливингстон занялся научно-исследовательской работой. Он поставил своей целью доказать, что Лиамбье и Замбези - одна и та же река.
   Вместе с женой, сыном и братом Чарлзом, Ливингстон на небольшом пароходике, доставленном к устью Замбези в разобранном виде из Англии, отправился вверх по реке "Ma-Роберт". Так назывался пароход по африканскому имени Мери Ливингстон, он поглощал горы дров, но скорость его едва достигала скорости челнока. На этот раз экспедиция щедро финансировалась британским правительством. В отряд также вошли Джон Керк - ботаник и врач, Ричард Торнтон - геолог, Томас Бейнс - художник и еще несколько европейцев.
   В Тете Ливингстон вновь встретился с верными макололо. Правда, тридцать из них за это время умерли от оспы, но остальные снова отправились в путь вместе с ним. Экспедиция с трудом продвигалась вверх по реке, но вскоре наступило разочарование. Пороги Кебрабаса оказались непреодолимыми, и "Ма-Роберт" повернул на Шире, северный приток Замбези. Местные жители говорили, что Шире вытекает из огромного озера, которое даже на быстроходных лодках можно переплыть лишь за полтора дня. Вдоль реки часто встречались продолговатые заводи и так называемые тропы слонов - заболоченные местности, где порой можно было увидеть одновременно до восьмисот гигантов. Но затем путь вновь преградили водопады. В честь президента Географического общества Ливингстон назвал их водопадами Мёрчисона. Он обошел препятствие и 18 апреля 1859 года открыл среди высоких гор озеро Ширва, не имеющее стока. Конечно, это было не то водное пространство, о котором ему рассказывали, но запасы провизии подошли к концу, и экспедиция вынуждена была повернуть назад.
   Через четыре месяца Ливингстон вновь направился в верховья Шире. Все сорок два ее члена, из которых только четверо были европейцами, очень сильно страдали от москитов. Маршрут экспедиции шел по плоскогорью, сплошь поросшему то густым кустарником, то лесом, мимо поселений манганджа - трудолюбивых и умелых крестьян и ремесленников.

   16 сентября 1859 года экспедиция вышла к озеру Ньяса достигающему 500 километров в длину и более чем 50 километров в ширину. Ливингстон выяснил, что озеро имеет глубину более 200 метров (по последним данным до 706 метров). Это было то самое озеро, о котором Ливингстону рассказывали на Замбези. Но на сей раз, ему удалось увидеть только его южную оконечность. Вода, грязно-зеленая у самого берега, постепенно становилась цвета индиго; вокруг поднимались высокие горные цепи. К сожалению, "Ma-Роберт", днище которого дало течь, явно не подходил для плавания по озеру, где часто случаются штормы. Поэтому Ливингстон вместе с макололо, решившими вернуться домой, поплыл вверх по Замбези.
   Британское правительство оснастило пароходы "Пионер" и "Леди Ньяса" с целью заложить миссионерские поселения на плоскогорьях вокруг озера Ньяса. На этих судах Ливингстон в марте 1861 года и затем в сентябре 1862 года исследовал впадающую в Индийский океан реку Рузума на северной границе колонии, так как предполагалось, что река имеет связь с озером Ньяса. Во втором плавании Ливингстон и его спутники поднялись по Рузуме примерно на 250 километров, пока путь пароходу не преградил скалистый порог.
   В сентябре 1861 года Ливингстон вновь побывал на озере Ньяса и прошел по западному берегу. Его брат Чарлз следовал на лодке вдоль того же побережья. Далее на север проникнуть не удалось - помешали враждебное отношение приозерных жителей и начавшийся период штормов. По результатам съемки Ливингстон составил первую сравнительно верную карту Ньясы: водоем вытянулся почти по меридиану на 400 километров (истинная длина оказалась значительно больше - 580 километров).
   Давид Ливингстон занялся исследованием южного и западного берегов озера Ньяса.
   27 апреля 1862 года умерла Мери Моффет-Ливингстон, болевшая тропической малярией. Брат Дэвида Чарлз, до тех пор участвовавший в экспедиции, вынужден был вернуться назад из-за затяжной дизентерии. Кажется, "ищущего реки" повсюду подстерегали неудачи. На озере Ньяса и в долине реки Шире, как никогда раньше, свирепствовала работорговля: то и дело попадались разоренные и опустошенные деревни, валялись горы скелетов; очень часто приходилось освобождать колеса "Пионера" от трупов, плывущих вниз по реке. Умирали миссионеры, а их глава, епископ, необдуманно вмешивался в межплеменные распри.
   Ливингстон продолжил путешествие до конца 1863 года и выяснил: отвесные берега озера, казавшиеся горами, в действительности представляют собой края высоких плоскогорий.

   Поскольку Шире была еще недостаточно полноводной для обратного пути, Ливингстон решил использовать ближайшие месяцы для новой экспедиции на западный берег озера Ньяса. Оттуда он двинулся в глубь страны, так как услышал, что там находится много озер, из которых берут начало могучие реки. И действительно, плато к западу от Ньясы оказалось водоразделом. Вопрос, приведут ли реки, текущие на север, к Нилу или Конго, так и остался без ответа. Министерство иностранных дел недвусмысленно сообщило, что жалованье членам экспедиции будет выплачиваться только до конца 1863 года. В январе 1864 года Ливингстон на "Пионере" покинул Шире и в апреле - мае на собранной "Леди Ньяса" переправился из Занзибара в Бомбей.
   Географические результаты экспедиции были велики. Ливингстон заснял непрослеженные им ранее участки течения Замбези и окончательно доказал, что это та самая река, которая в верховьях известна под названием Лиамбье. На карту были с достаточной точностью нанесены озеро Ньяса и река Шире, озеро Ширва, нижнее течение Рувумы.
   В 1865 году Ливингстон выпустил книгу "Рассказ об экспедиции на Замбези и ее притоки и об открытии озер Ширва и Ньяса в 1858 - 1864 гг.". В Лондоне с удовольствием внимали его лекциям об уме и трудолюбии африканцев, бурными аплодисментами прерывали те места лекций, где речь шла о борьбе с работорговлей. Ливингстон был твердо уверен, что на смену охоте за рабами придет равноправная торговля и достойное человека существование. Однако средства для новой экспедиции ему пришлось искать самому.
   Ливингстон продал "Леди Ньяса" и большую часть состояния потратил на оснащение новой экспедиции. Перед отъездом из Англии ему сообщили, что его сын Роберт погиб в Америке в войне между Северными и Южными штатами. В январе 1866 года, когда Ливингстон вновь ступил на африканскую землю, он выглядел человеком утомленным, разочарованным, ищущим уединения. Вопреки своим прежним привычкам он целый год. Не давал о себе знать, и уже в 1867 году его сочли пропавшим без вести.
   Но ученый в это время с многочисленным караваном носильщиков (индийские и арабские купцы внесли свою долю в предприятие) уже побывал в долине реки Рувумы, обогнул с юга и запада озеро Ньяса, затем, взяв направление на северо-запад, переправился через две крупных реки: Лвангву и Чамбеши, разделенные горным кряжем Мучинга. Местные жители сказали ему, что Чамбеши вливается в "очень большое озеро".

   1 апреля 1867 года он достиг южного побережья Танганьики (местное название Льемба). Озеро длиной 650 километров с водой лазурного цвета является частью Центральноафриканского вулканического разлома, к которому относятся и озера Ньяса, Киву, Эдуард и Мобуту-Сесе-Секо. Экспедиция достигла его в том месте, где водную гладь окружают буйные леса, резко контрастирующие с серыми и красными песчаниковыми скалами. За озером на тогдашних картах Африки начинались обширные "белые пятна".
   Весь переход от побережья до Танганьики был полон трудностей и неудач. Индийские солдаты-сипаи отказались идти в неизведанные глубины Африки, и Ливингстону пришлось отослать их обратно. В дальнейшем путь экспедиции проходил через малонаселенные районы, где было трудно достать продовольствие. Часть носильщиков сбежала, захватив с собой различное экспедиционное имущество, в том числе ящик с медикаментами, что было для путешественника настоящей катастрофой. "У меня было ощущение, что я теперь получил смертельный приговор".
   Ливингстон вынужден был прибегнуть к помощи арабо-суахильских торговцев невольниками и слоновой костью. Много лет Ливингстон болел малярией и к этому времени так ослабел и исхудал, что "превратился в мешок с костями", и большую часть пути его пришлось вести на койке. Тем не менее, он продолжил исследование.
   8 ноября 1867 года Ливингстон открыл озеро Мверу с множеством островов, а 18 июля 1868 года к юго-западу от Танганьики - озеро Бангвеулу (Бангвеоло).
   Он посетил северо-западные берега Бангвеулу и совершил небольшую поездку по нему на пироге, но осмотреть все озеро и составить правильное представление о его величине и очертаниях не смог: на его карте озеро имеет значительно большие размеры.

   В феврале 1869 года Ливингстон вышел к озеру Танганьика, на этот раз ближе к его середине. Ровно месяц заняло плавание на лодках сперва вдоль западного берега Танганьики, а потом напрямик через озеро в Уджиджи. Там Ливингстона ждали письма и различные припасы, присланные ему с попутными караванами из Занзибара. Правда, большая часть адресованных ему грузов застряла по дороге или была разворована.
   В июле 1869 года он покинул Уджиджи, вновь пересек Танганьику. Из-за частых болезней путешественника, враждебности коренного населения, ожесточенного набегами охотников за рабами, и по ряду других причин этот поход непомерно затянулся: только в конце марта 1871 года Ливингстон вышел, наконец, к Луалабе у торгового селения Ньянгве. "Это могучая река, - записал он в свой дневник, -шириной не меньше трех тысяч ярдов и всюду глубокая. Нигде и ни в какое время года нельзя перейти ее вброд... Река течет здесь на север со скоростью около двух миль в час". По пути к Луалабе Ливингстон ознакомился с ее правым притоком Лвама; он узнал также о существовании ее левых притоков - Ломами и Лвеки, но сведения о них были слишком неопределенными.
   Многоводность Луалабы неоспоримо доказывала, что Ливингстоном открыта одна из крупнейших гидрографических артерий Центральной Америки. Он не представлял себе ясно, к какой системе - Нила или Конго - принадлежит эта большая река, и не мог заняться таким сложным вопросом: его самочувствие заметно ухудшилось. К тому же ему противодействовали работорговцы, восстанавливавшие против него местных жителей. В результате Ливингстон не смог найти ни одной лодки для плавания по реке, а путешествовать посуху можно было только примкнув к отряду охотников за рабами.
   Исследователь установил лишь, что могучий поток движется на север, но располагается на высоте около 600 метров. Такое гипсометрическое положение Луалабы склоняло его к мысли, что она "в конце концов" может оказаться рекой Конго. Ученые тогда еще не были уверены в том, что открытое Джоном Спиком озеро Виктория - действительно исток Нила. Но кое в чем Ливингстон все-таки оказался прав: река Луапула (Ловуа), протекающая неподалеку от озера Бангвеулу, и Луалаба относятся к бассейну верхнего течения Конго.

   Однако подобные открытия никогда не давались легко. Носильщики все разом сбежали: они боялись на долгом обратном пути угодить в руки охотников за людьми. Повернув обратно к Танганьике, Ливингстон перешел на лодке с западного берега на восточный, в поселок Уджиджи, и в октябре 1871 года остановился там для отдыха и лечения. Загадка Луалабы осталась неразрешенной.
   В Европе и Америке уже несколько лет не знали, где находится Ливингстон и жив ли он. На его поиски было отправлено несколько экспедиций. Одна из них, возглавляемая Генри Стэнли, и нашла его в Уджиджи.
   Вместе со Стэнли тяжело больной Ливингстон в конце 1871 года обследовал северный угол Танганьики и убедился, что озеро не имеет стока к северу, следовательно, не является истоком Нила, как раньше предполагали. Он отказался вернуться со Стэнли в Европу, так как хотел закончить исследование Луалабы, мысль о которой не давала ему покоя. Через Стэнли он переслал в Лондон дневники и другие материалы.
   31 мая 1872 года он пишет в дневнике: "Все время нахожусь в сомнении и беспокойстве по поводу источников Нила. У меня слишком много оснований испытывать неуверенность. Великая Луалаба... может оказаться рекой Конго, а Нил, в конце концов, более короткой рекой. Источники текут на север и на юг, и это как будто говорит в пользу того, что Луалаба - Нил, но сильное отклонение к западу говорит в пользу того, что это Конго". Ответа на мучившие его вопросы Ливингстон так и не получил.
   В 1873 году он снова отправился к Луалабе и по дороге остановился в поселке Читамбо, к югу от озера Бангвеулу. Утром 1 мая 1873 года слуги Ливингстона нашли его мертвым в хижине, на полу у койки. Темнокожие соратники Ливингстона похоронили его сердце в окрестностях озера Бангвеулу, обработали труп солью и выставили на солнце. Потом в труднейших условиях они девять месяцев несли его тело к прибрежному городу Багамойо, пройдя около 1500 километров.

   Из Занзибара его доставили в Лондон и погребли в Вестминстерском аббатстве - усыпальнице королей и выдающихся людей Англии. Его дневники под названием "Последнее путешествие Давида Ливингстона" опубликованы в Лондоне в 1874 году.
   Суровый только по отношению к самому себе, он до последнего дня своей Жизни прокладывал пути через Африканский континент, не прибегая к насилию, и подарил человечеству неоценимые знания по географии и этнографии Африки.

 

 

Ответ #13: 03 05 2010, 01:59:59 ( ссылка на этот ответ )

(? - ок. 103 до н.э.)
    Китайский дипломат. Прошел из Китая в Среднюю Азию. Первым принес в Китай сведения о степях и пустынях Центральной Азии, о горных системах - Тянь-Шане и Памире, о реках Сырдарье, Амударье и впадающем в Лобнор Тарыме. Открыл дорогу из Китая на Запад - Великий шелковый путь. С его именем китайские историки связывают появление в Китае люцерны, винограда, граната, огурца, грецкого ореха и фигового дерева.

   
   Чжан Цянь жил в эпоху роста и укрепления китайского государства, которое снова объединилось после многолетних усобиц. В стране воцарился мир, быстро развивались земледелие и ремесла, наука и искусство.
   Тогдашняя территория Китая была намного меньше нынешней. На севере граница его проходила по Великой стене. До путешествия Чжан Цяня китайцы, видимо, не проникали на север и запад дальше пустыни Гоби и Цайдамской впадины между Тибетом и Монголией.
   Кроме естественных препятствий - гор и пустынь - общению китайцев с другими культурными народами мешали полудикие племена, которые кочевали между Китаем и Средней Азией и постоянно нападали на своих соседей. Особую опасность для Китая представлял союз гуннских племен, не раз опустошавших китайскую территорию.
   Император Китая решил перехитрить врага и заключить союз с другими кочевниками - большими юэчжами, жившими за владениями гуннов.
   На поиски предполагаемого союзника ханьский император У Ди в 138 году до н.э. направил своего посла Чжан Цяня - человека опытного, физически выносливого, мужественного, хорошо знавшего обычаи и повадки гуннов. Перед ним стояло немало трудностей. От западных рубежей Китая до земель больших юэчжи путь проходил через неведомые земли. Никто не знал, как далеко находится страна юэчжи.

   О деятельности Чжан Цяня до 138 года известно немного Он был уроженцем области Ханьчжун (юг нынешней провинции Шаньси). В 140 или 139 году до н.э. получил титул "лан" - начальника привратной стражи. Вряд ли, однако, Чжан Цянь занимал эту высокую караульно-комендантскую должность. Он часто бывал за границей, где пользовался доверием и заслужил, как пишет древний историк Сыма Цянь, "любовь южных и восточных иноземцев". По-видимому, Чжан Цянь до 138 года до н.э. состоял на дипломатической службе, выполняя какие-то поручения в южных областях и где-то на востоке, и успел зарекомендовать себя с лучшей стороны.
   Китайские императоры с презрением относились к другим народам и всех некитайцев считали варварами. Чжан Цянь, разумеется, был сыном своего века, слугой императора, но он умел уважать чужие обычаи и приобретать друзей вдали от родины. Это во многом предопределило успех его путешествия.
   Чжан Цяня сопровождало сто человек. Правой его рукой был искусный охотник Ганьфу, родом гунн, меткий стрелок из лука.
   В 138 году до н.э. посольство отбыло на запад из Лунси, пограничного поста к северу от современного города Ланьчжоу. Вскоре, после того как посольство вступило во владения гуннов, Чжан Цянь со своими спутниками был схвачен и доставлен к гуннскому правителю, который, однако, не причинил путешественнику вреда и даже уговаривал перейти к нему на службу. Однако он не отпустил Чжан Цяня ни к юэчжам, ни назад в Китай, а держал при себе.
   Десять лет Чжан Цянь пробыл в плену. Все это время он как святыню хранил посольский бунчук - короткое древко с привязанным конским хвостом как знак власти или служебного положения. Лишь в 128 году до н.э. послу удалось бежать па запад. Через высокие перевалы Центрального Тянь-Шаня он вышел к южному берегу озера Жехай ("Незамерзающее озеро", Иссык-Куль), к ставке усуньского племенного вождя. В своем отчете Чжан Цянь писал об Усуни: "Это кочевое владение, коего жители переходят за скотом с места на место. В обыкновениях сходствуют с хуннами [гуннами] Усунь имеет несколько десятков тысяч войска, отважного в сражениях. Усуньцы прежде были под зависимостью хуннов, но когда усилились, то собрали своих вассалов и отказались отправляться на съезды при дворе хуннов".

   Здесь Чжан Цянь узнал, что юэчжи обосновались дальше на юго-восток, в Фергане, то есть в одной из областей нынешнего Узбекистана. Через горные перевалы и по долине Нарына (одного из верховьев Сырдарьи) он спустился в Ферганскую долину, в страну Давань, и пришел в ее столицу Гуйшань (Кассан).
   Давань предстает перед его глазами как цветущий край, где насчитывается семьдесят больших и малых городов, где сеют рис и пшеницу, возделывают виноград, разводят изумительных "небесных" коней.
   Однако и в Фергане больших юэчжей не оказалось - они откочевали еще дальше, в пределы Бактрии и Согдианы (области эти лежали по обе стороны Амударьи в ее среднем течении).
   Властитель Давани, сравнительно развитой земледельческой страны, гостеприимно принял Чжан Цяня, так как рассчитывал с его помощью завязать торговые сношения с Китаем. Он дал Чжан Цяню проводников к племени кангюй, кочевавшему в присырдарьинских степях. Кангюйцы помогли Чжан Цяню отыскать юэчжей, обитавших к югу от них, за пустыней Кызылкум. Главная ставка юэчжей, Кушания, находилась в долине среднего Зарафшана. Однако их вождь в то время покорил Греко-Бактрийское царство, расположенное в восточной части Иранского нагорья, и остался там (столицей его была Бактра, позже Балх).
   Чжан Цянь направился в завоеванное юэчжами царство, которое он называет Дася. Но царь и не думал о мести гуннам и отвергал даже мысль о союзе с Китаем. Чжан Цянь прожил в Дася год, а в 127 году до н.э. отправился на родину. Он обогнул с севера Памир, который он называет Цунлин ("Луковые горы"), и отметил, что Памир является мощным водораздельным горным узлом, откуда одни реки текут на запад, а другие - на восток. Через Алайскую долину и бассейн верхнего Яркенда, главного притока Тарима, Чжан Цянь пришел к верхнему Хотану (правый приток Тарима). Переходя от одного оазиса к другому вдоль южной окраины пустыни Такла-Макан, он вышел к огромной плоской впадине, в которой расположено бессточное кочующее озеро Лобнор. В тот год вода там была соленой, и посол так и назвал озеро Соляным.
   Необъятная равнина Лобнора протянулась на сотни ли, плоская, болотистая, усеянная глинистыми буграми, заросшая кустами тугрука и непроходимыми тростниками. Неистовые ветры несли из Такла-Маканской пустыни облака желтой пыли. Воды здесь было вдоволь, дичи сколько угодно, но от удушливого влажного зноя тело покрывалось испариной, учащенно билось усталое сердце, свинцом наливалась голова. Только бегство из этой земли гнилых трясин могло спасти путника от изнурительных приступов болотной лихорадки.

   От Лобнора путь шел вдоль северных склонов Алтын-Тага, через край бесплодный и дикий. На юге двойные и тройные цепи гор, кое-где убеленные вечными снегами. На севере пустыня, каменистая и безводная. Летом в дневное время жгучее солнце накаляет эту бесплодную землю, бурая корка загара покрывает острый щебень. Зимой здесь дуют свирепые бураны, студеные ветры несут тучи колкого снега и пыли.
   Но больше всех бед и напастей, больше жажды, голода, головокружительных спусков и подъемов - приходилось опасаться человека.
   Конский след, дым походного костра, чуть теплая зола на привале у горного родника вселяли в сердца Чжан Цяня и его спутников страх и тревогу. Ведь люди шаньюя были посланы во все концы на поиски бежавших из плена китайских "гостей", а от них укрыться было куда труднее, чем от алчных, но трусливых вожаков волчьих стай.
   Гунны снова схватили Чжан Цяня. Во втором плену посол пробыл около года. Среди гуннской знати начались раздоры, и правитель был убит. Воспользовавшись смутой, Чжан Цянь со своей женой-гуннкой и охотником Ганьфу бежал в Китай. На этот раз он очутился в еще более опасном положении, чем после первого побега. Тогда он находился близ границы гуннских владений, за которой мог чувствовать себя в сравнительной безопасности. Теперь же оказался в глубине территории гуннов. Ему долго угрожала погоня. Он должен был думать, прежде всего, о том, чтобы не попасть в руки преследователей. А это значило, что равнинам Чжан Цянь должен был предпочитать горы, в пустынях - выбирать наиболее безлюдные, а значит, и безводные участки. Ему нельзя было искать помощи у людей, а надо было стороной обходить их поселки и становища. В Китай Чжан Цянь вернулся в сопровождении Ганьфу. Очевидно, все китайцы, входившие в состав посольства, и жена Чжан Цяня погибли.
   Посол остался жив и смог довести до конца путешествие только благодаря своему единственному уцелевшему спутнику - охотнику Ганьфу, который, по выражению китайского историка Сыма Цяня, "в крайности бил птиц и зверей и доставлял пищу".
   Чжан Цянь совершил подлинно сверхчеловеческий подвиг, и во всей многовековой истории географических открытий немного найдется эпизодов, которые могли бы сравниться с этими бесконечными хождениями по мукам, с этими великими скитаниями. По его сравнительно точным расчетам, он прошел около 25 тысяч ли (14,2 тысячи километров).

   Все эти годы Чжан Цянь ни на минуту не забывал своей цели и, проявив чудеса мужества, настойчивости и энергии, дошел до ставки вождя юэчжей, выполнил свою миссию и возвратился с подробным отчетом в Китай.
   По возвращении на родину Чжан Цянь составил отчет о своем путешествии. Он дошел до нас только в изложении Сыма Цяня. Но и из этого краткого текста видно, какое большое значение имели странствия Чжан Цяня для распространения географических знаний в Китае, да и за его пределами.
   Чжан Цянь узнал и впервые сообщил китайцам о существовании Каспийского (Северного) и Аральского (Западного) морей, правильно определил, куда текут важнейшие реки Средней Азии. В его отчете содержатся сведения о западной части Азиатского материка вплоть до Персидского залива и Средиземного моря. Большое значение имели также данные об Индии, которые собрал Чжан Цянь. До него эта страна вообще не упоминалась в китайской литературе. Географические описания Чжан Цяня отличаются точностью и конкретностью.
   В столице Бактрии Чжан Цянь встречал купцов из страны Шеньду - Индии. Он осмотрел их товары и, к своему величайшему удивлению, обнаружил у индийских торговых гостей бамбуковые изделия из Южного Китая. И Чжан Цянь высказал гениальную догадку: эти изделия через руки неведомых посредников поступают из Китая в Шеньду - южным путем. Следовательно, была еще другая дорога из Китая на запад.
   Чжан Цянь правильно наметил трассу из Китая в Индию через Бирму и Ассам, через моря юго-восточной Азии. Через несколько веков эти маршруты действительно стали важнейшими путями, связывающими Китай с долиной Ганга.
   По этому маршруту на рубеже II и I веков до н.э. прошла южная ветвь торгового пути мирового значения - Великого шелкового пути из Восточного Китая в страны Средней и Западной Азии.

   По своему значению отчет Чжан Цяня можно сравнить со знаменитым письмом Колумба к Сантанхелю, письмом об открытии нового, дотоле неведомого мира.
   В 123-119 годах до н.э. Чжан Цянь участвовал в успешных походах против гуннов: китайские войска жестоко разгромили врагов и прогнали их за Хангайские горы, в Северную Монголию. С той поры гунны уже не могли грозить Китаю опустошительными вторжениями.
   Чжан Цянь предлагал пробиться на запад в направлении, которого он придерживался в своем путешествии, оттеснить гуннов к северу и цянов к югу и установить прямой и непосредственный контакт с Даванем, Юэчжи и Дася, странами богатыми и сходными по своему укладу со Срединной империей.
   Он надеялся склонить эти страны в подданство к Китаю и таким образом "распространить китайские владения на 10 000 ли; тогда с переводчиками девяти языков легко узнать обыкновения, отличные от китайских, и распространить влияние Китая до четырех морей".
   В 125 году до н.э. выдвигается фигура замечательного полководца Ли Гуанли, с именем которого теснейшим образом связано осуществление "плана десяти тысяч ли" Чжан Цяня. В качестве начальника крупного воинского отряда Чжан Цянь был назначен в штаб Ли Гуанли.
   В следующем, 122 году до н.э. был предпринят поход в земли гуннов. Эта кампания была, однако, неудачной и едва не стоила головы Чжан Цяню. Гунны окружили армию Ли Гуанли и истребили большую часть китайского войска. "Чжан Цянь замедлил прийти в назначенное время и был приговорен к отсечению головы, но избавился от смерти с потерею чинов и достоинства".

   Но уже в 121 и 120 годах до н. э. китайцы одержали над гуннами ряд побед и очистили от них наныпанский коридор, "от Южных гор до Соляного озера вовсе не видно стало хуннов".
   В 119 году до н.э. китайцы разгромили войско самого шаньюя "на северную сторону песчаной степи", т. е. к северу от Алашаня, и прогнали гуннов за Хангайские горы.
   К этому времени, видимо, опальный Чжан Цянь снова получил доступ ко двору. Сыма Цянь пишет, что как раз после победы, одержанной над гуннами, "Сын Неба часто спрашивал князя Чжан Цянь о Дахя [Дася] и других владениях".
   Чжан Цянь в беседах с императором выдвинул проект овладения Усунью. "Если, - говорил он, - в настоящее время богатыми подарками склонить Гуньмо [титул властителя усуней] переселиться на восток, на бывшие земли Хуньше-князя [т. е. в район между Великой стеной и Лобнором], и вступить в брачное родство с Домом Хань, то можно надеяться на успех в этом; а если успеем, то тем самым отсечем правую руку у хуннов. Когда же присоединим к себе Усунь, то в состоянии будем склонить в наше подданство Дахя [Дася] и другие владения на западе. Сын Неба поверил сему, дал ему должность хуннского пристава, 300 ратников с двумя лошадьми при каждом и до 10 000 голов быков и баранов... и подчинил ему множество помощников с бунчуками - для отправления их посланниками в разные владения, лежащие по сторонам проезжаемой дороги".

   Так началась вторая миссия Чжан Цяня в западные страны. На этот раз он отправился на Запад через земли, очищенные от гуннов, по знакомому пути с большим отрядом, при этом повсюду, вплоть до Лобнора, имелись китайские военные посты, где путники могли найти приют, воду, пищу, фураж для лошадей и десятитысячного стада быков и баранов.
   Поход этот совершен был между 118 и 115 годами до н.э., скорее всего в Россию, в Усунь, Чжан Цянь выполнил блестяще. Из ставки гуньмо Чжан Цянь отправил своих помощников с посланниками в Давань, Канцзюй, к большим кэчжи, в Дася, Аньси, Шэньду, Юйтянь и другие страны Запада.
   В 114 или в 113 году до н.э. "по прошествии года" китайские послы возвратились. И с ними прибыли в Усунь (который, таким образом, Чжань Цянь сделал опорной базой Китая в странах Запада) посольства из многих государств. Чжан Цянь с отрядом усуньских "вожаков и толмачей" с почетом возвратился в Китай. Значение усуньской миссии Чжан Цяня было огромно, и Сыма Цянь, заканчивая рассказ о втором походе Чжан Цяня на запад, отмечает, что в результате этого похода "Китай открыл сообщения с государствами, лежащими от него на северо-запад". (Речь идет здесь не только об Усуне, но и о смежных областях, быть может, вплоть до Иртыша и Аральского моря.) Кроме того, открыт был путь от Кашгара через перевалы Тянь-Шаня в Семиречье и собраны новые сведения о Согдише, Бактрии, Парфии и стране Шэньду.
   Переход через Центральную Азию от Тянь-Шаня к границам Китая был последним путешествием Чжан Цяня. Вероятно, в 112 году до н.э. он умер. А спустя десять лет границы Китая расширились до Усуня и Даваня, и на землях, открытых для Китая Чжан Цянем, было основано четырнадцать новых провинций.

 

 

Ответ #14: 03 05 2010, 11:43:52 ( ссылка на этот ответ )

(1510 - 1547 или 1554)
    Испанский конкистадор. В 1540-1541 годах открыл южные отроги Скалистых гор, Большой каньон, реки Колорадо с его притоком Хилой; Рио-Гранде-дель-Норте с притоком Пекос; Арканзас, Канзас и, возможно, Миссури. Первым прошел через Великие равнины до 40° ю.ш.
   
   С поисками богатого города Сивола связаны важнейшие географические открытия в Новом Свете. Как утверждает легенда, один архиепископ и шесть епископов бежали после разгрома христиан на отдаленный остров, где с течением времени основали семь городов. Эти города быстро достигли невиданного расцвета. Правда, со временем легенда несколько трансформировалась, и испанские конкистадоры искали уже не остров Семи городов, а страну Семи городов, страну, которая получила название Сивола. Еще в 1530 году Нуньо Гусман услышал от раба-индейца, что он сам видел эту волшебную страну, где каждый город величиной с Мехико и в каждом целые улицы заняты лавками ювелиров. Дорога туда идет через пустыню и длится 40 дней. Но поиски Сиволы не приносили результата.
   По поручению вице-короля Новой Испании Мендоса послал в марте 1539 года на поиски Сиволы монаха Марко де Ниса вместе с Эстеваном, дав обоим индейских проводников. Вернувшись в сентябре, Марко утверждал, что видел Сиволу своими глазами, но войти не решился, так как боялся найти там свою смерть. По его описанию город этот больше и величественнее Мехико.
   В 1540 году, получив "проверенные" известия о величии и богатстве Семи городов, Мендоса поручил офицеру, коменданту Кульякана, Франсиско Васкесу де Коронадо возглавить военную экспедицию для завоевания Сиволы. В роли вербовщика добровольцев выступал с церковной кафедры Марко де Ниса, который не жалел красок для восхваления открытой им страны.

   Приток добровольцев был очень велик, о нравственных же их качествах лучше всего свидетельствуют два очевидца. Один из них аттестует основную массу добровольцев как "порочных молодых бездельников идальго", другой заявляет, что уход таких людей из Новой Испании был для страны "скорее благодеянием, чем потерей".
   С величайшим трудом организаторам экспедиции удалось отобрать среди этого сброда 300 человек, наименее бесполезных для далекого и тяжелого похода. Нужно отдать должное талантам Коронадо и двух-трех его офицеров с такими солдатами они провели огромного размаха экспедицию, которую по ее географическим результатам можно без всяких оговорок причислить к величайшим сухопутным экспедициям в истории открытия внутренних областей Северной Америки.
   К 300 испанцам Коронадо присоединил 700 "мирных" индейцев. В его распоряжении были сотни вьючных лошадей и мулов, большие гурты крупного и мелкого рогатого скота и свиней. Итак, с отрядом в 1000 человек и огромным количеством голов вьючных животных и убойного скота Коронадо выступил в конце февраля 1540 года из поселка Компостела (Западная Мексика); невозможно было организовать такую большую экспедицию ближе к цели, на северо-западе Мексики, в еще слабо освоенных испанцами районах. Двигался отряд в северо-западном направлении по приморской низменности, а вдоль берега его должны были сопровождать вспомогательные суда под общим командованием Эрнана Аларкона.
   От Кульякана сухопутный отряд медленно шел к Сиволе путем, разведанным монахом Марко, который, разумеется, сопровождал Коронадо, отряд обошел с востока, по долине реки Сан-Педро, пустыню Хила и вышел к реке Хила. Коронадо назвал ее Рио-де-лас-Бальсас - название двусмысленное: "бальса" по-испански значит и "плот", и "лужа". Отряд Коронадо переправился через реку на плотах, но в сухое время года река ниже устья Сан-Педро пересыхает, и ее русло представляет собою ряд луж. Пройдя затем в северо-восточном направлении через южные уступы высокого плато Колорадо, отряд, наконец, достиг того полупустынного района, где стояли Семь городов.
   На всем пути население было столь редкое, а индейские поселки так малы, что набеги на них могли кое-что дать только небольшим группам грабителей-испанцев. Но эти грабительские набеги озлобили местных индейцев, и они часто тревожили экспедицию. Большой отряд питался в основном взятыми из Мексики продуктами и мясом забиваемого скота. Солдаты шли пешком всю дорогу; каждый тащил на себе запас продуктов, так как лошади и мулы были и без того тяжело навьючены.

   Конкистадоры горько разочаровались, когда после долгого и тяжелого пути подошли к городу, который они назвали Сивола. Город на скале был такой величины и вида, что солдаты начали проклинать "лживого француза" монаха Марко и с насмешкой говорили, что иной хутор в Новой Испании производит более солидное впечатление. Сивола была построена на уступах скалы так, что плоские крыши нижних домов находились на одном уровне с полом верхних домов; укрыть она могла не более 200 воинов. Испанцам не стоило большого труда взять приступом такую "крепость" и выбить оттуда индейцев. Горожане были одеты в хлопчатобумажные ткани или в звериные шкуры. Сокровищ здесь ожидать не приходилось, а "прекрасные города", окружавшие Сиволу, были еще меньше. Хотя ряса и защищала монаха от слишком бурного проявления чувств обманутых солдат, Марко при первом удобном случае скрылся.
   В то время когда главный отряд повернул в сторону от моря и начал движение вверх по долине реки Соноры, Коронадо приказал Мельчору Диасу с небольшим отрядом идти берегом на северо-запад вдоль Калифорнийского залива, чтобы разыскать вспомогательные суда и дать их командиру Эрнану Аларкону дальнейшие инструкции. Выполняя поручение, Диас дошел до вершины Калифорнийского залива. Не видя на море ни одного судна, он двинулся дальше по восточному берегу большой реки, впадающей с севера в залив. Так он шел, пока не заметил могучего дерева. На нем Диас увидел надпись, вырезанную на коре, - указание, что под корнями этого дерева зарыто письмо.
   В письме сообщалось следующее. Эрнан Аларкон вышел в мае 1540 года из одной южной мексиканской гавани на двух судах, и в пути к ним присоединилось еще одно судно с запасами для экспедиции. Он, Аларкон, достиг северного угла залива и открыл устье большой реки. Он шел пятнадцать дней вверх по течению реки на лодке, которую тянули по берегу индейцы, но не нашел Семи городов и в два дня вернулся к устью реки.
   Аларкон, не теряя надежды на то, что река может довести испанцев до Сиволы, назвал ее Буэно-Гиа ("Добрый Вожатый"); теперь эта великая река носит другое, тоже испанское имя - Колорадо ("Красная" или "Цветная"). Аларкон напрасно ждал Коронадо у реки, напрасно разыскивал его людей и вынужден был вернуться обратно. Его кормчий Доминго Кастильо нанес на карту оба берега Калифорнийского залива и доказал, что на западе его отделяет от океана не остров, а длинный полуостров - Нижняя Калифорния. Но карта Кастильо, как и другие, была засекречена, и вплоть до второй половины XVIII века господствовало неправильное представление, что Нижняя Калифорния - остров.
   Близ устья Колорадо Мельчор Диас погиб от несчастного случая, а его спутники вернулись в Новую Испанию.
   Между тем Коронадо остановился в Сиволе, подчинил себе окрестных индейцев, а затем выслал во все стороны отряды для исследования страны. В одном селении испанцы услышали о большой реке на севере. На поиски этой реки Коронадо отправил разведывательный отряд, командиром которого был назначен Гарсиа Лопес Карденас.

   Карденас шел через плато Колорадо и достиг южного края Большого Каньона. Испанцы были изумлены и потрясены видом, который открылся под их ногами. Они полагали, что глубина ущелья достигала 3-4 миль, на самом же деле этот самый глубокий во всем мире каньон имеет "всего лишь" 1800 метров глубины. Три дня они бродили вдоль обрыва, напрасно отыскивая среди отвесных стен спуск, который привел бы их к воде. Карденас вынужден был вернуться обратно и сообщил Коронадо о поразительном открытии.
   Второй разведывательный отряд двинулся из Сиволы на восток и обнаружил, что за Семью городами было еще много других поселков, построенных на склонах гор так же, как Сивола. Один из таких поселков, в двух днях пути от Семи городов, стоял близ реки, которая текла на юго-восток и впадала, как оказалось, в большую реку, текущую на юг; до этого же все реки текли в западном направлении. На эту географическую особенность обратил внимание командир второго отряда Харамильо: "Все воды - реки и ручьи, - докладывал он Коронадо, - которые мы встречали до Сиволы и за ней на расстоянии еще двух дней пути, текут к Южному морю (Тихому океану), а начиная отсюда - к Северному (Атлантическому) океану". Благодаря этому мы можем точно сказать, что Харамильо открыл водораздел между системами двух великих североамериканских рек: Колорадо, впадающей в Калифорнийский залив, и Рио-Гранде-дель-Норте, несущей свои воды в Мексиканский залив.
   Главный отряд Коронадо выступил на восток и прошел к большой реке Пекос (левый приток Рио-Гранде) через один из проходов между горами Сангре-де-Кристо (южный участок Скалистых гор) и горами Сакраменто. На Пекосе отряд остановился на зимовку.
   На реке Пекос перед конкистадорами возник новый мираж - страна Кивира.

   В приречном селении солдаты встретили флоридского индейца-раба. Он был захвачен в плен индейцами центральной равнины, переходил от одного племени к другому, пока, наконец, не оказался в тысячах километров от своей родины. Он заслужил доверие испанцев, так как оказался толковым и надежным проводником. Индеец сообщил, что к востоку от того места, где находился испанский отряд, течет огромная река шириной в-2 мили; что там водятся рыбы величиной с доброго коня; что берега реки густо населены; что по реке плавают большие челны, в которых у каждого борта сидят по двадцати гребцов. Если считать, что речь шла о Миссисипи, то в этой части рассказа мало преувеличений (даже огромные рыбы не внушают сомнений); но и заманчивого для конкистадоров было мало. Их внимание привлекла вторая часть рассказа.
   Флоридец сообщил, что у этой гигантской реки находится страна Кивира; что местный верховный вождь проводит свой полуденный отдых под ветвями огромного дерева, увешанного золотыми колокольчиками, и дремлет под их тихий перезвон, что жители Кивиры пользуются только золотой и серебряной утварью, а на носах их челнов большие золотые орлы. Рассказчик добавлял, что верховный вождь Кивиры и ему подарил золотые вещи, которые лишь недавно у него отнял местный вождь.
   К вождю был немедленно отправлен отряд с приказом вернуть вещи; но в селениях не нашлось и следа золота, а жители назвали флоридского индейца бессовестным лжецом. Вождя все же заковали в цепи и привели к Коронадо, который приказал бросить его в тюрьму. Тогда восстали все окрестные индейцы и всю зиму тревожили своими набегами испанцев.
   Весной 1541 года Коронадо с частью своих солдат начал поход на Кивиру. По сохранившимся документам можно лишь предположительно установить его путь. По одной версии, Коронадо, перейдя реку Пекос, двигался в северо-восточном направлении. По другой версии, он шел за рекой Пекос сначала в южном направлении, обогнул с юга плато Льяно-Эстакадо, достиг верховьев реки Брасос, впадающей в Мексиканский залив, и повернул прямо на север. Он шел, "куда указывала стрелка компаса", пересекая малые и большие реки, текущие на восток, - правые притоки Миссисипи- верховья Ред-Ривер, Канейдиан и Северный Канейдиан и т д. Уже в начале своего пути на север отряд Коронадо вступил в безбрежные прерии. Здесь испанцы впервые увидели огромные стада бизонов. Через 10 дней после того, как они перешли реку Пекос, "они наткнулись на поселения людей, живших наподобие арабов". В последние два дня пути испанцы все время видели "коров", а теперь узнали, что обнаруженные ими племена жили в палатках, сделанных из дубленой кожи этих "коров", что они все время передвигались вслед за стадами этих животных, а когда нуждались в пище, забивали их.

   Совершая короткие дневные переходы, испанцы шли в полосе прерий целый месяц и достигли в день Петра и Павла (29 июня 1541 года) реки, которую и назвали в честь этих святых - "Сан-Педро и Сан-Пабло". По-видимому, это был Арканзас (правый приток Миссисипи), в устье которого уже побывали солдаты Эрнандо Сото. В 4-х милях пути к северу за рекой испанцы снова встретили индейцев-охотников. По расчетам Коронадо, он был уже в стране Кивире.
   Участники похода описывали Кивиру как невысокую, изрезанную полноводными реками, свежую, зеленую, роскошную страну, "лучше которой не найти ни в Испании, ни во Франции, ни в Италии". Они утверждали, что страна эта пригодна для произрастания всех культур, что иногда близ ручьев они находили довольно вкусный дикий виноград.
   В письме Коронадо к королю Карлу I прямо указано, что он дошел до большой реки "Теукареа". Несомненно, он пересек реку Канзас, а может быть, двигаясь дальше в северо-восточном направлении, проник и в долину Миссури.
   Страна была хороша, но местные индейцы не имели никаких ценных вещей, даже вожди носили медные украшения. Приближалась осень, и Коронадо повернул назад, боясь северной зимы. Обратный путь к реке Пекос продолжался сорок дней. Коронадо повел свой отряд в юго-западном направлении, другой дорогой, через местности, которые оказались более безлюдными.
   Коронадо верил еще в существование страны золота Кивиры. Он хотел весной 1542 года повторить поход, надеясь продвинуться дальше в глубь открытой им огромной страны и дойти до Кивиры. Но болезнь из-за несчастного случая во время турнира заставила Коронадо отказаться от дальнейших поисков. Через Сиволу он вернулся со своим отрядом в Кульякан. По одной версии, он умер через несколько дней после возвращения; по другой, впал в немилость из-за неудачного похода и был отрешен от должности.

   Авторы книги "Испанские исследователи на Юге США" (1925) Ходж и Льюис писали: "Экспедиция Коронадо имела чрезвычайно большое значение с географической точки зрения, поскольку в сочетании с экспедицией де Сото она дала миру возможность заглянуть в огромную внутреннюю область северного континента и создала основу для его картографирования. Благодаря ей удалось узнать о существовании оседлых племен пуэбло на юго-западе нынешних Соединенных Штатов Америки, о промышляющих охотой племенах Великой равнины, о Большом Каньоне реки Колорадо, о ее нижнем течении, о громадных стадах бизонов и о том, как глубоко и всесторонне зависит от них все хозяйство охотников-индейцев.
   В погоне за фантастическими городами и странами отряды Коронадо прошли несколько тысяч километров внутри материка, который оказался гораздо больше, чем кто-либо тогда предполагал. Открыты были на протяжении многих сотен километров новые берега на западе, полоса низменностей вдоль этих берегов, гигантские сухие плоскогорья и высокие южные отроги Скалистых гор, величайший в мире каньон, большая часть плато Прерий, огромные реки, текущие в разных направлениях: Колорадо с его притоком Хилой, Рио-Гранде-дель-Норте с притоком Пекос, Арканзас, Канзас и, возможно, Миссури, необъятные прерии, которые простирались от подножия Скалистых гор до Миссисипи. Коронадо не дошел до нее, двигаясь с запада на восток, но почти в то же время, двигаясь в обратном направлении - с востока на запад и пересекая южные лесные районы, ее достиг отряд Эрнандо де Сото.

 

 

Страниц: 1 2 3 4 5 ... 18 | ВверхПечать