На скале-островке, расположившемся у самого берега в восточной части Лемана (так сами швейцарцы называют Женевское озеро), величественно стоит грозный и мрачный замок Шильон — некогда древнеримское поселение. По дороге к нему растут пальмы, магнолии, акации, нарциссы и другие цветы, которые пытаются затмить друг друга яркостью своих красок. А сам Шильон, окруженный со всех сторон водой и защищенный гранитными стенами с бойницами, всегда был надежным укрытием от вражеских нападений.
   Первое упоминание о Шильонском замке относится к 1160 году, хотя люди в этих местах жили с древнейших времен. В самом начале замок строился для наблюдения за судоходством на озере Леман, а в XI веке здесь были возведены донжон и первая крепостная стена. В XIII веке замок перешел во владение графов (потом герцогов) Савойских, которые, став собственниками этих мест, решили максимально воспользоваться преимуществами скалистого острова. Их архитектор проектирует компактный замковый ансамбль, абсолютно защищенный с фасада, повернутого к береговому откосу. Со стороны озера замок не нуждался в обороне, так как ждать отсюда нападения было нечего. Недостатка в пресной воде не было, но для провианта были выстроены огромные склады.
   Сейчас Шильонский замок, ставший собственностью Женевы, превращен в музей, в котором всегда многолюдно. Многоэтажные жилые помещения, трапезные залы, очаги, утварь прошлых времен — все вызывает у многочисленных посетителей большой интерес. Но больше всего их манит подземная тюрьма, в которой к каменной колонне был прикован политический деятель XVI века Франсуа Бонивар.
   В Средние века Швейцарию, как и другие страны Европы, охватили религиозные войны и феодальные междоусобицы. В начале XVI века женевцы были расколоты на два лагеря: одни стояли за союз с Савойей, другие выступали за независимость своего города. Предводителем последних был приор одной из женевских церквей Франсуа Бонивар — ярый поборник реформации церкви. Участь тех, кто выступал против властей, была очень тяжелой: если не мучительная смерть, то вечное заточение в тюрьме или темнице. В 1530 году за участие в женевском восстании савойский герцог Карл III и повелел заточить гуманиста Франсуа Бонивара в подземелье Шильонского замка.
   Зимы у берегов Лемана обычно бывают мягкими, вода в озере не замерзает даже в самую что ни на есть стужу. Только наливается свинцовым цветом, хмурится глубокими волнами и тогда становится неприветливой и даже враждебной человеку. Бывают и совсем суровые дни, когда студеный ветер будоражит озеро, бросая волны на песчаные пляжи и кустарники — на все, что летом было таким приветливым и радужным. Особенно тяжелыми были такие зимы для узников, заключенных в подземелья и темницы замка Открытые всем ветрам смотровые щели, заменявшие окна, стояли без стекол и ставней и потому вбирали в себя всю стужу неприветливого озера.
   В начале XIX века эти места посетил английский поэт Д.Г. Байрон, который услышал историю о Франсуа Бониваре от одного швейцарца. Поэта потрясли мужество и стойкость священника, а также мученичество всех, кто был заключен в подземелья Шильона. Мысль воспеть борца за свободу давно вынашивалась Байроном, и Шильонский замок дал ему тему. В поэме «Шильонский узник» поэт использовал и поныне распространенные в Швейцарии публикации о судьбе Франсуа Бонивара: отец его был сожжен на костре, братья замучены и погибли в тюрьме. Сам он 6 долгих лет провел в подземелье Шильона, и может быть, просидел бы там всю жизнь, но в 1536 году замок штурмом взяли бернцы. Их бальи (мэр) решил устроить в нем свою резиденцию, для чего внутренняя часть замка переоборудуется, чтобы сделать его более комфортабельным.
   Франсуа Бонивар обрел свободу только на склоне лет, но после еще долго трудился над составлением летописи Женевы. Своей поэме Байрон предпослал «Сонет к Шильону», в котором есть такие строки:
   
   
     Когда в цепях, во тьме сырого свода,
     Твоих сынов томят за годом год, —
     В их муках зреет для врагов невзгода,
     И слава их во всех ветрах поет.
   
   
   Как и многие другие феодальные замки, сохранившиеся до настоящего времени, Шильон подвергся кое-какой реконструкции, но внешний его вид остается почти неизменным. Сейчас Шильонский замок, особенно в погожие дни, кипит жизнью и весельем. Люди приезжают сюда не только как в музей: они располагаются на берегу озера под сенью раскидистых деревьев, раскладывают привезенные с собой яства и отдыхают, наслаждаясь окружающими красотами. И замок для многих из них становится всего лишь экзотическим штрихом пейзажа, который подарила природа вместе с озером и нависающими над ним горами, покрытыми лесами и виноградниками.

Будапешт называют «жемчужиной Дуная, выброшенной на берег». Матовой белизной своих зданий, стесненных в перспективе серебристыми горами, город действительно похож на большую жемчужину, оправленную в серебро. На всех гостей венгерской столицы неизгладимое впечатление производят богатство и пышность ее дворцов и парков, мостов и знаменитой Будайской крепости.
   В I веке до нашей эры одно из кельтских племен — арависки — первым основало здесь военное поселение Ак-инк, название которого означает «Обильные воды». В I веке уже нашей эры римляне отвоевали его у кельтов и основали свой город, переименовав его в Аквинкум. Вскоре быстро растущая римская колония превратила его в важную оборонительную крепость. Во II веке в Аквинкуме насчитывалось уже около 30 000 жителей, отдельно вырос гражданский город в северной части нынешней Буды. Во времена римлян Крепостная (или Замковая) гора была необитаемой, хотя археологи иногда находят здесь памятники римских времен. Однако они попадали сюда из Аквинкума как пригодный строительный материал. Сами же легионеры возвели укрепленную заставу Контр-Аквинкум в районе нынешнего центра Будапешта, у переправы через Дунай, а на южной окраине Буды — город-лагерь Кампона.
   После распада Римской империи Аквинкум в эпоху нашествия сменявших друг друга народов был уничтожен полностью, так что даже название его не сохранилось. Территория эта находилась в руках аваров, франков, готов, гуннов и многих других народов. Старинная легенда рассказывает, что вождь гуннов Аттила поручил своему брату Буде защищать отвоеванные у римлян территории. Буда построил хорошо укрепленный военный лагерь, который и стал носить его имя. Но впоследствии Буда изменил брату, и Аттила, Южный фасад церкви Матяша возвратись из завоеванной им Италии, повелел убить Буду и даже запретил произносить его имя.
   Есть и другая версия о происхождении этого правобережного поселения: название его идет от болгаро-славянского слова «буда» (хижина, домик). В науке эта версия считается наиболее достоверной.
   После гуннов в средней Дунайской области появились мадьяры во главе со своим вождем Арпадом. Покорив (или вытеснив) проживавшие здесь племена, основатель династии венгерских королей в 896 году избрал для себя местом постоянного жительства древнюю Буду, существовавшую и до прихода венгров.
   В 1242 году огромные татарские армии перебрались через замерзший Дунай, разрушили и сожгли придунайские поселения. Король Бела IV, опасаясь нового нашествия татар, начал возводить по всей стране крепости, вот тогда необитаемое до того плоскогорье Крепостной горы и привлекло его внимание. Замковая гора была самой низкой из гор Буды, над уровнем моря она возвышалась всего лишь на 151 метр, однако по сдоему расположению была очень удобной для возведения укреплений.
   В 1255 году король Бела IV приказал возвести здесь крепость для защиты страны, вокруг которой вырос город с гражданским населением. Для верующих стали строиться церковь Святого Николая, церковь Богородицы и церковь Марии-Магдалины. Для самого короля возвели замок.
   К XIV веку Будайская крепость еще не стала центром страны, им она становится только в первой четверти XV века. Король Сигизмунд, став императором Священной Римской империи, окончательно перенес свою столицу в Буду. Рядом с простой королевской жилой башней он построил прекрасный готический Новый дворец и начал перестройку крепостной стены, состоявшей до этого из плетня и земляного рва. Были возведены совершенные для того времени бастионы, а великолепный замок с его огромным рыцарским залом и оставшейся незаконченной Усеченной башней служили местом рыцарских турниров.
   Во второй половине XV века, в правление короля Матяша, Будайская крепость достигла своего расцвета. Король Матяш расширил и реконструировал королевский дворец, Пешт окружил крепостной стеной и наплавным мостом соединил его с Будой. Он пригласил из Италии талантливого архитектора и скульптора А. Фиораванти, а также Д. Далмата, Б. де Майано и других мастеров.
   При возведении королевского дворца господствовали два архитектурных стиля: сначала — готика, а после свадьбы короля с Беатрицей восторжествовал Ренессанс. В залах дворца были выложены мозаичные полы, все помещения украшались скульптурами, зеркалами, коврами; рельефы и камины из красного мрамора привлекали внимание не только своими формами, но и сверканием всех оттенков камня. Хроники тех лет отмечают, что величественный вид приемного зала короля и королевской свиты произвел на турецкого посла такое ошеломляющее впечатление, что он даже запутался в своей речи и не смог досказать ее до конца, хотя был весьма опытным дипломатом. Во дворце короля Матяша размешалась и библиотека, сводчатый потолок которой изображал небесный свод: на нем различные конфигурации звезд отмечали важные события в жизни короля. О самой библиотеке очевидцы XVI века писали так:
   Большая часть томов — из пергамента, с шелковым переплетом, позолоченными серебряными пряжками… Во время Матиаша при королевском дворе всегда жили около тридцати живописцев, опытных мастеров по переписке книг…
   В правление этого короля была перестроена церковь Богородицы, которая по своей новой башне до наших дней называется церковью Матиаша. Но со смертью короля славная эпоха в истории Будайской крепости закончилась. Прекрасный дворец начал приходить в упадок, хотя королевский двор и старался сохранить свой прежний блеск и роскошь. Однако придворный штат, обремененный долгами, уже не мог оплачивать расходы по содержанию зданий в надлежащем порядке. Многие из них стали просто разрушаться, а ценности растаскивались в уплату долгов.
   Во время турецкого господства замок, построенный королем Белой, а также Новый дворец короля Сигизмунда и замок короля Матиаша были разрушены. Впервые турки вошли в Буду в 1526 году после битвы при Мохаче, и Будайская крепость вызвала восхищение даже у завоевателей. Турецкий путешественник Э. Челеби в своих записках постоянно называет Буду из-за домов с красными крышами «золотым яблоком Турецкой империи». Он взбирается на гору Геллерт только для того, чтобы со всех сторон увидеть крепостную стену. Завоеватель влюбляется в Буду, но не может уберечь ее от гибели. Крепостные стены гудят от бесконечных осад, взрываются пороховые склады, однако туркам не удается закрепиться на этой территории. Отступая, они сожгли и разграбили дворец и город, большая часть зданий была полностью разрушена, но и тогда осталась красота гордых руин, занимающих вершину холма.
   В 1541 году после длительной осады туркам с помощью обмана снова удалось захватить Будайскую крепость. Янычары султана Сулеймана под видом гостей пробрались через северные ворота,

К началу XIV века Русская земля несколько оправилась от бедствий, вызванных татарским нашествием. В центре Руси стало крепнуть Московское княжество, которое начало собирать вокруг себя русские земли. А вот псковская земля из-за своего порубежного расположения вынуждена была постоянно вести войны с западными соседями. Обычно войны начинались с небольших столкновений, и в летописях можно прочитать, например, как однажды немцы убили псковских «гостей» в озере или «ловцов» (рыбаков) на Нарове; в другой раз они убили «псковских послов пять муж» или не дали косить траву на «обидном» (спорном) месте и т. д.
   Впоследствии ливонцы уже не ограничивались отдельными столкновениями, а «собрав силы своея множество ратных вой», вторгались в псковские земли, «пленяюще и жгуще волости псковские»… Поэтому с XIV века здесь начало разворачиваться каменное строительство, особенно крепостное. Кроме укреплений в самом Пскове, строились и новые города, например, в середине XIV столетия были возведены каменные стены Острова, через который проходил путь в Смоленск и Литву. Первое сообщение о нем относится к 1341 году: в летописях упоминались посадник Острова, который уже не один год исправлял эту должность, а также церковь Николы. Крепость Острова и городской посад соединялись деревянным мостом «на клетках» длиной около 120 метров. Крепость сообщалась только с одним берегом реки Великой: прохода по мосту на левый, «немецкий», берег не существовало.
   Наряду с Островом, важным укрепленным пунктом являлась Велья, защищавшая южные части псковской земли, так называемую Велейщину — богатейший населенный край. Название «Велья» ученые связывают с финским словом «пространный, свободный», однако в нем можно найти и русскую основу: «велий» — великий, большой.
   Древняя крепость располагалась на холме высотой 16 метров и размерами 85x270 метров. Со всех сторон холм был труднодоступен, что оказалось благоприятно для возведения на нем оборонительных сооружений. Велья была важной порубежной крепостью: под ее стенами нередко происходили столкновения псковских ратей с немецкими и литовскими войсками. Неслучайно в крепости возвели церковь во имя архангела Михаила — покровителя воинов. В 1408 году город выдержал четырехдневную осаду: тогда «Бог град соблюде и люди сущая в нем».
   Сейчас опустели валы Велья, Опочки, Воронича. Еле заметна поросшая травой осыпь фундаментов давно разрушенной крепости в Острове; в Гдове остатки крепостной стены перевиты корнями молодых деревьев… А еще в начале XV века в своем историко-географическом описании Восточной Европы польский путешественник Матвей Меховский сообщал: «Земля Псковская имеет тридцать каменных замков по направлению к Ливонии». Замков было не тридцать, но эта, на первый взгляд, странная ошибка, вкравшаяся в пунктуальное повествование поляка, разъясняется очень просто. Псковские земли охранялись тогда крепостями, которых было почти в три раза меньше, и не все они были каменными. Но каждая из них была шире того понятия «замок», к которому их примеривал странствующий поляк. Для него «замок» — это замок западноевропейского феодала, настороженно и недобро оглядывающий мир стрельчатыми бойницами и отчужденный от его забот. А здесь перед М. Меховским вставали крепкие дома, рожденные заботами мира. Они стояли широко и вольно, готовые принять под свою защиту людей своей земли. Ставили эти крепости всем миром и защищали всем миром. Да так защищали, как М. Меховский не мог тогда видеть нигде!
   Братья мужи псковичи! Не посрамим отец своих и дедов. Кто стар — то отец, кто млад — то брат, се же братья надлежит нам живот и смерть потягнем… за свое отечество.
   Смутно угадывая ту силу, что поставила эти крепости, и могучее желание мирных людей жить спокойно в своих пределах, М. Меховский и увеличил число крепостей псковского края.
   В древности на Руси крепостные и сторожевые башни называли кострами. Некоторые ученые считают, что название это восходит к временам былинным, когда богатырские заставы, стоявшие на дальних рубежах своей земли, зажигали на вершинах холма, горы или иной какой «твердости самородной» сигнальный костер. И тут же в отдалении вспыхивал другой, за ним третий, так и бежала к городам и поселкам тревожная весть. Потом на пограничных рубежах выросли крепости, каждая из которых стала сторожевой башней — каменным костром. Незримая крепостная стена протянулась на Руси на тысячи верст — от города к городу. «И каков город, и какова которая башня мерою… то писано в тех тетратех подлинно, порознь, по статьям».
   Неприступно, как былинные богатыри на заставах, встали около семи веков назад эти каменные крепости на рубежах вольных земель Пскова и Великого Новгорода. За два столетия, когда собирались русские земли в единое государство, выросла здесь единая система крепостей. Северная линия обороны начиналась в верховьях Волхова, потом она шла на запад вдоль южного берега Ладожского озера к восточному берегу Финского залива. Западная линия проходила по восточным берегам Чудского, Теплого и Псковского озер, спускаясь на юг к истокам реки Великой.
   Себеж, Опочка, Гдов, Печоры, Изборск… Много славных мест на древней Псковской земле, и среди них — небольшой городок Порхов, живописно раскинувшийся над извилистой рекой Шелонью. Принято считать, что город возник в 1239 году, когда в «Новгородской летописи» было записано:
   «В лето 1239 оженися князъ Олександръ в Новегороде, поя въ Полотьске у Брячеслава дщерь, и венчаша в Торопчи… Того же лета Олександръ съ Новгородцы сруби городцы по Шелони.»
   Крепость предназначалась охранять владения Великого Новгорода на юго-западе. В 1200 метрах от каменной крепости, выше по течению Шелони, сохранилась ровная площадка, обнесенная земляным валом и рвом. С двух сторон она омывалась Шелонью и пересохшей ныне речкой Лубянкой. Этот мыс оказался очень удобным местом для возведения деревянной крепости: высота ее валов с внутренней стороны достигала 3 метров, а снаружи в древности они были еще выше. На этих валах порховичи и возвели деревянные стены при Александре Ярославиче, но, по народному преданию, оно уже давно было заселено славянами.
   Первая военная гроза пронеслась над Порховом через столетие после основания города, когда его осадил литовский князь Ольгерд. Он «приехав с братьями, со всею литовскою силою, и взяша Шелону до Голинъ и Лугу до Сабля на щить, а с Порховского городка окуп взяша 300 рублей и 60 новгородских».
   К началу XIV века Порхов превратился в пригород Великого Новгорода, и административно его жизнь походила на новгородскую: он имел свой торг, народное вече, свой суд, но без права выносить смертные приговоры без разрешения Новгорода. В отличие от других пограничных крепостей Порхов занимал наиболее видное место в обороне Новгорода. Удобное стратегическое положение на самой юго-западной границе, выгодное положение на торговом пути между Псковом и Новгородом выделяло город из ряда других крепостей на границе Новгородской республики. Поэтому новгородское вече постановило: «Построити город Порхов каменны».
   Каменную крепость строили около 10 лет — с 1378 по 1387 год. Для возведения новых укреплений мастера выбрали очень удобный и живописный мыс, вокруг которого река Шелонь делает свой очередной изгиб. Крепость строили жители окрестных сел и деревень под руководством воеводы Ивана Федоровича — замечательного мастера и знатока военного зодчества, умело использовавшего природный рельеф местности. С юго-западной стороны была возведена неприступная стена; с северо-восточной, откуда более всего ожидалась осада, выстроили четыре высоких башни, которые в основании были совершенно разной формы. Малая башня была прямоугольная и значительно выступала с наружной стороны крепости: толщина ее стен равнялась приблизительно 1,4 метра. На каждой из трех ее наружных стен располагалось по три щелевидные бойницы, расширяющиеся вовнутрь.
   На северо-восточной стороне крепости поднялась Никольская башня, под которой имеется проход под стену. В XVIII веке над башней надстроили колокольню. До настоящего времени лучше всего сохранилась Средняя башня, которая в плане имеет подковообразную форму. Она расположена в восточной части крепости, и толщина ее стен достигает 4 метров. А вот Псковская башня более 100 лет назад была подмыта полноводной тогда Шелонью и обрушилась, восстанавливать ее не стали.
   В разные времена под стены каменного Порхова приходили многие завоеватели, но защитникам всякий раз удавалось отстоять свою землю. Только в начале XVII века, в период Русско-шведской войны, крепость была сдана шведам. После их ухода она утратила свое военное значение, и вокруг нее стал расти город.
   С присоединением к Москве княжества Тверского и Великого Новгорода в 1485 году Великое княжество Московское превратилось в централизованное государство. Летом того же года Иван III стал именовать себя государем «всея Руси», заявляя тем самым претензии на господство над всеми русскими землями — в том числе и над теми, которые входили в состав Великого княжества Литовского. В последнее десятилетие XV века он попытался обрести выход к Балтийскому морю, без чего невозможно было установить прямые торговые связи с Западной Европой.
   Большую опасность в те годы представляли для русских Швеция и Ливонский орден, поэтому на Балтике требовался порт для обороны земель, расширения торговли и создания собственного флота. И такой крепостью-портом на море, «которым опоясывается и замыкается земной круг», стал Ивангород. Место для новой крепости выбрали на крутой излучине реки Наровы — Девичьей горе, на которой в языческие времена собирались весной девушки и водили хороводы. Гора, уступами обрывающаяся к речным водам, весьма выгодно располагалась со стратегической точки зрения. Строгий четырехугольник с тремя приземистыми квадратными башнями по углам был врезан в высокий берег точным расчетом. Эти строгость и четкость были так же торжественно державны, как и слова летописи, отметившие появление нового города.
   «В лето… прислал князь Иван Васильевич всея Руси воеводы своя и повелел поставить на рубеже близ моря Варяжского на устий Наровы город и нарече его в свое имя Ивангород; и оттоле пересташа немци ходить на Русь.»
   Сначала Ивангородская крепость была столь небольшой, что по легенде мастера отмеряли длину ее стен ремнями, нарезанными из одной лошадиной шкуры. Она встала напротив Ливонского замка, стены которого настороженно высились на другом берегу Наровы. Расстояние между крепостью и замком равнялось всего 150 метрам — одному полету камня малой баллисты. Крепость представляла собой выдвинутую в сторону Нарвского замка цитадель, окруженную тыном, и примкнувший к ней огромный, но более низкий Большой Боярший город с круглыми башнями по углам. О появлении новой крепости иностранные послы и лазутчики спешно отправили депеши в столицу Швеции, магистру Ливонского ордена и королю Дании. Фогт Нарвы сообщал магистру Ливонского ордена:
   «Замок и палисад на русской стороне еще не завершены, но четыре башни уже есть, стены с зубцами высотой 7 саженей и башни в 9 саженей высотой… Они не выстроили пока никакого укрепления и сруба, откуда могли бы стрелять пушки, что меня очень удивляет… Русские построили крепостные стены и башни и оставили их стоять без народа; ваша милость могла бы взять этот город, разве что некоторое кровопролитие может быть с нашей стороны.»
   Возведение Ивангорода, а затем строительство наплавных мостов и дороги, соединившей крепость с Ямгородом, стоявшим на реке Луге, — все это сильно обеспокоило соседей. Гроссмейстер Ливонского ордена писал тогда, что новая русская крепость «будет процветать во вред нашему Ордену… и причинять большой вред замку Нарвы». И в августовское утро 1496 года 60 шведских кораблей вошли в устье Наровы. Рыцари числом 6000 человек, поддерживаемые огнем осадной артиллерии, бросились на штурм Ивангорода. Несколько дней длилась осада, несколько дней беспрестанно летели в крепость чугунные ядра, и над Ивангородом стояло зарево пожара. А в крепости было тогда всего два-три десятка стрельцов. Последний штурм длился семь часов, и, когда уже не осталось на стенах защитников, шведы ворвались в город.
   Быстро дошла весть о захвате Ивангорода до Пскова, и нарочные, загоняя коней по осеннему бездорожью, поспешили с тревожной вестью в Москву. Но, не дожидаясь прихода московского войска, к Ивангороду двинулось уже псковское ополчение. И шведы, прослышав про то и не приняв бой, побежали «из града в море», взорвав стены и башни крепости.
   В том же 1496 году она была восстановлена, и, как писал один из иностранных очевидцев, город стал «еще более красивым и более защищенным» Псковские и новгородские мастера не только возвели новые укрепления Ивангорода, но и пристроили к ним стены с башнями. Каменные стены, заменившие первоначальный тын крепости, заняли всю северо-западную часть Девичьей горы и защитили цитадель с наиболее уязвимой стороны — со стороны вражеского замка. В пристроенную часть входили две башни — Колодезная и Пороховая. Первая из них имела тайный спуск к колодцу, находившемуся у самой воды.
   Через 10 лет по повелению московского князя в крепости начались новые строительные работы, в результате которых были возведены Замок и Передний город и произведена частичная модернизация каменных укреплений. Тогда появились сводчатые перекрытия башен, щелевидные бойницы с трапециевидной печурой и т. д.
   Иван Грозный тоже расширял и укреплял Ивангород, но, как известно, Руси не удалось закрепить успехи начального периода Ливонской войны. Против нее выступили Речь Посполитая и Швеция: летом 1581 года шведы взяли Копорье, Корелу, Яму, а 17 сентября пал и Ивангород. Еще один этап в истории Ивангорода приходится на период шведского господства — почти весь XVII век. На руинах разрушавшейся юго-западной стены крепости в 1650-х годах был выстроен пороховой погреб; возможно, еще один пороховой амбар находился у восточной башни крепости.
   Исчезло время, что разделило заросшую мхом выбоину от ядра и следы пуль на уровне человеческой груди у восточной стены Ивангорода, где фашисты добивали раненых красноармейцев. Это время навсегда ушло от нас и навсегда осталось с нами!
   Тихо и спокойно сейчас в старых крепостях. Неторопливо смотрятся в темные воды реки Шелонь стены Порхова, которые одними из первых испытали на себе действие огнестрельного оружия. Неторопливо шелестят дубы Велья на грузных валах меж двух светлых озер, над которыми висят стрекозы и высоко в небе поют птицы. Ворчливо вспарывает Волхов свой глинистый берег, где почти к самой воде спускаются фундаменты Старой Ладоги — одной из древнейших новгородских крепостей. Спокойные дороги идут по мосту, похожему на римский акведук, к раскрытым воротам Копорья — форпосту новгородской земли.
   Отгремели осады и сражения, оставив на страницах каменных летописей беды и радости тех, кто строил эти стены и вверял им свою судьбу. Историки, археологи и архитекторы прочитали много страниц этой каменной летописи, но остались еще и непрочитанные строки. Затерялись в них и имена многих безвестных героев, но осталась память о них в выщербленных ядрами стенах, что сейчас мирно стоят в луговой траве и безмятежно смотрят черными бойницами в чистое голубое небо над землей, которую они защищали…

Алмаз! Сколько загадок и суеверий, легенд и трагедий связано с этим драгоценным камнем! В древности его называли «адамант» («несокрушимый»), приписывая ему сверхъестественную неподатливость к удару. Плиний Старший в своем труде «Естественная история» писал: «Камни эти можно испытывать на наковальне, и они столь тверды, что железный молот раскалывается надвое, и даже сама наковальня может сдвинуться с места». Наряду с этим, в античном мире существовало и представление, что алмаз растворяется в свежей козлиной крови.
   Первоначально алмазы, как и другие драгоценные камни, не гранили, и обработка их сводилась лишь к шлифовке природных граней, а природные алмазы часто имеют вид весьма невзрачный. Поэтому неудивительно, что в XIII веке их ценили ниже жемчуга, рубина, изумруда и даже хризолита. Новая страница в истории алмазов открылась в середине XV века, когда был найден способ их бриллиантовой огранки. Бриллиантом называют алмаз, которому приданы очертания октаэдра — восьмигранника. Именно в такой форме камень лучше всего играет, проявляя всю свою красоту и совершенство.
   Как «страна золота и драгоценных камней» с древних времен славилась Индия. Примерно в 15 километрах от современного индийского города Хайдарабада, расположенного у слияния рек Муси и Уси, несколько веков назад располагалась Голконда — столица древнего индийского государства. Уже тогда она стала синонимом несметных сокровищ и богатств, ведь именно здесь было найдено множество драгоценных камней, которые отсюда отправились путешествовать по всему свету. Еще в 1298 году знаменитый итальянский путешественник Марко Поло так описывал Голконду:
   «В этом царстве находят алмазы, и скажу вам, много тут гор, где находят алмазы. Пойдет дождь, вода и потечет ручьями по горам да по большим пещерам, а как перестанет дождь и только что вода сойдет, идут люди искать алмазы в тех самых руслах, что вода понаделала, и много их находят.»
   Прежде на месте Голконды стояла глинобитная крепость индусских раджей Варантал, но в XIV веке ее завоевал Мухаммед Тулак — мусульманский правитель Дели. Затем здесь установила свою власть династия Бахмандидов, но к началу XVI века в результате феодальной междоусобицы держава их распалась на 5 самостоятельных королевств. Тогда здесь и был построен город-крепость Голконда. Название ее произошло от слова «гол-лаконда», что на языке телугу означает просто-напросто «пастушеский холм».
   Древняя легенда рассказывает, что один пастух указал это место Мухаммеду Кули Кутуб-шаху для главного города-цитадели основанного им королевства Холм, на котором стояла Голконда, сложен из огромных гранитных валунов. Такие же валуны пошли и на фундаменты крепостных стен. Зубчатые стены карабкались по уступам высокой горы и тремя поясами охватывали крепость. А между стенами поднимались плоские крыши дворцов и арсеналов, караван-сараев и гаремов, минареты мечетей и купола мавзолеев.
   В Голконде был знаменитый «Бриллиантовый рынок», над которым стоял несмолкаемый крик разносчиков воды, скрип разрисованных колес, звон золотых и серебряных монет. Здесь в одно смешались дорогие халаты купцов, смуглые тела ювелиров, запорошенные алмазной пылью, кривые мечи стражников, расшитые шелком камзолы редких заморских гостей, потные спины рабов и слуг, согнувшихся под тяжестью тяжелых паланкинов; высокие тюрбаны надменньгх королевских чиновников. И, конечно, драгоценные камни, которые до XVIII века и добывались-то только в Индии.
   Богатства Голконды привлекли алчный взор Аурангзеба — правителя из династии Великих Моголов, и в 1656 году он в первый раз попытался вмешаться в дела слабеющего королевства. Несколько десятилетий он предпринимал военные походы против Голконды, но только в 1704 году ему удалось осадить главную цитадель. Осада города-крепости продолжалась 7 долгих месяцев, и все это время артиллерия Аурангзеба громила Голконду. Тяжелые ядра разбивали и рушили стены прекрасных дворцов, крушили крыши караван-сараев, срезали верхушки деревьев в прекрасных садах, дробили мрамор фонтанов. Уцелел только королевский дворец: он был расположен на самой вершине цитадели, и пушечные ядра до него не долетали. Голконда страдала от голода и жажды, она была измучена ужасом от непрекращающегося обстрела, потеряла связь с внешним миром, и ей пришлось открыть свои ворота. В крепость хлынули завоеватели, не нашедшие в ней ни одного целого здания. Абдул Хассан, последний король Голконды, был схвачен и отправлен в заточение в крепость Даулатабад. Войска Аурангзеба разграбили Голконду, вывезли королевскую сокровищницу и покинули крепость. Но еще много дней дымились ее руины: дым расстилался над закопченными развалинами, и порывы горячего ветра гнали его в Хайдарабад.
   Возводя крепость, индийские зодчие создали и прекрасную систему каменных переходов. Звук от хлопка в ладоши, отражаясь от одной стены к другой, шел через всю Голконду и не терял своей первоначальной силы. Когда-то давным-давно у ворот крепости дежурили многочисленные слуги и стражники, а наверху во дворце сидел король и его приближенные. Легкий хлопок королевских ладоней — и все приводилось в «боевую готовность»: слуги и стража прекрасно знали, что предстоит королевский выезд. Но для ног человеческих тот путь, который проделывает звук хлопка, очень утомителен.
   Господствовавший над цитаделью дворец был прост и просторен. Возводившие его строители искусно использовали сквозняки, поэтому во дворце всегда было прохладно, а в одном из нижних помещений даже холодно. Во дворце был подземный ход, который по преданию вел в Хайдарабад.
   Массивные стены с бастионами, в бойницы которых еще в конце 1960-х годов глядели жерла старинных пушек… У северной стены цитадели сверкают белокаменные купола усыпальниц королей Голконды и членов их семей. Некрополь обнесен высокой оградой, и на каменную резьбу мавзолеев падают только тени от ветвистых деревьев. Здесь очень тихо, лишь птичий гомон нарушает покой величественных могил. Внутри кладбищенской ограды высятся каменные своды специальных ванн, в которых перед погребением обмывали и натирали благовониями царственные тела.
   Теперь от прекрасных садов и дворцов Голконды остались только руины. По заросшей травой дороге, которая идет среди развалин, снуют быстрые сурки. На обвалившихся стенах дворцов с пустыми глазницами когда-то сводчатых окон щебечут веселые птицы. Зеленый вьюнок пробивается сквозь треснувшие плиты каменных ступеней, во внутренних стенах крепости зияют пробоины. Так теперь выглядит величественная цитадель династии Кули Кутуб-ханов, поражавшая европейских путешественников своим богатством и прекрасными дворцами.

Сирию, расположенную на стыке трех континентов, не зря называют перекрестком цивилизаций, ведь на ее территории сохранились памятники ассирийской, римской и византийской культур. Более тысячи лет назад в различных уголках обширного арабского мира уже существовало развитое искусство стихотворных и прозаических восхвалений родных мест: чей край древнее, чей род знатнее, чьи мужи мудрее и доблестнее? Тысячу лет жители Мекки и уроженцы северной Аравии спорили об этом с жителями Йемена, иракцы препирались с магрибинцами. Сирийцы были не последними в этом споре…
   Похвала Сирии начиналась по обычаю с притчи о том, как пророк Мухаммед отказался ступить под сень цветущих садов Дамаска, объяснив своим спутникам, что ему уготовано оказаться в раю лишь единожды. Восхваляя Сирию, вспоминали Омейядских халифов, во время правления которых Дамаск был столицей государства, простиравшегося от долины Инда до африканских берегов Атлантики. Не забывали и об эмире Сейф ал-Деуле, храбром военачальнике и щедром покровителе искусств, правившем северной Сирией из Халеба в 944–967 годы.
   Древний Халеб,