Три города Средней Азии привлекают особое внимание — Самарканд, Бухара и Хива. Хива возникла в X веке и сразу же стала быстро развиваться, так как располагалась на оживленных торговых путях. Но облик города, который известен нам сейчас, сложился только в XVII веке, когда Хива была столицей Хорезма.
   Как и у многих других городов мира, у Хивы есть своя легенда.
   Как-то Сим, сын Ноя, кочуя со своим племенем по пустыне, остановился на ночлег в одном переходе от реки. Незадолго до рассвета приснилось ему великое множество огней, словно шло по барханам несметное войско, и каждый воин нес над головой пылающий факел. Проснувшись и поразмыслив над видением, Сим разбудил своих соплеменников и велел им насыпать из песка большой холм, придав ему очертания городища. А так как строители вскоре начали испытывать жажду, то рядом вырыли колодец, вода в котором оказалась на редкость вкусной. «Хей-вах! — восхищались люди. — Чудо, а не вода!».
   Скорее всего именно с этого колодца и начиналась Хива, ведь в пустыне люди могут надежно и надолго обосноваться только там, где рядом есть источники воды. По одной версии от восклицания «Хей-вах», выражающего чувство восторга, и произошло название будущего города. Другие исследователи считают, что оно произошло от персидского слова «хавай», что означает «пустой, тощий». А вот в рукописи «Сердце радостей» историк-летописец X. Кошмухаммед в 1831 году писал, что «Хива есть имя мужчины».
   Среди многочисленных городов оазиса Хорезм лишь Хива выдержала все невзгоды природы и истории. За свою многовековую историю город не раз переживал периоды подъема и упадка, часто становился жертвой иноземных захватчиков. Но Хива выдержала все испытания временем и сохранила шедевры своей древней архитектуры. Путешественник, прибывающий в этот старинный город, оказывается словно на ковре-самолете перенесенным в одну из сказок Шахерезады. На каждом шагу в Хиве можно увидеть резные деревянные двери, изумительный орнамент из майоликовых плиток, чеканные предметы из меди и другие предметы старины, которые были свидетелями минувших эпох.
   Лучшие из памятников Хивы — монументальные архитектурные ансамбли, дворцы, медресе, мечети и минареты — сосредоточены главным образом внутри песчано-серой крепости Ичан-калы. Когда-то Хива, как и другие города Средней Азии, делилась на три части: цитадель — крепость Куня-Арк, предместье Дишан-кала, а собственно городом была как раз Ичан-кала, которая соответствовала городской территории Хивы примерно до XVIII века.
   Сейчас Ичан-кала серо-желтой громадой лежит в окружении садов и кварталов современной Хивы. Внутренняя крепость была ориентирована по сторонам света, правда, с некоторыми отклонениями по азимуту (примерно на 25°). Ичан-кала, площадь которой составляла 26 гектаров, была окружена крепостной стеной длиной около 2200 метров: толщина стен равнялась 7–8 метрам, а толщина их на внутреннем уровне земли — 5–6 метрам.
   Крепостная стена с многочисленными мощными полукруглыми башнями и сплошной лентой стрельчатой галереи с бойницами и зубцами придавала Хиве вид неприступной твердыни. На осях Ичан-калы расположены архитектурно выделенные ворота, которые открывали въезд в город с четырех сторон света. На ночь все ворота крепости запирались, и вооруженная стража зорко следила за тем, чтобы никто посторонний не проник в шахристан из предместья.
   Снаружи у крепостных стен находятся захоронения разного времени: из-за близости подземных вод жители Хивы издавна старались располагать их на возвышенных местах.
   Справа от ворот Палван-дарваза, при выходе из Ичан-калы, до 1843 года размещался невольничий рынок, а в нишах ворот содержались в ожидании своей участи беглые или непокорные рабы. Позднее здесь и в нишах перед воротами расположились торговые и ремесленные ряды.
   Колодец Хейвак располагался у северо-западной стены Ичан-калы. Если всмотреться в его прохладный полумрак, можно заметить, что в верхнем ярусе каменная кладка колодца восьмигранная, в среднем — четырехугольная, в нижнем — цилиндрическая.
   В 1842 году после очередного набега на Хорасан 20 000 жителей южных районов были насильно переселены в Хорезм и его столицу — Хиву. В результате в том же году под руководством государственного министра Мухаммед Якубмехтора за 30 дней удалось соорудить вокруг города мощную стену длиной 6 километров и с десятью воротами. В черту города вошли и загородные дворцы Хана-Рафаник и Нуруллабай, и с тех пор большое кольцо Хивы известно под названием Дишан-кала. Здесь не увидишь, как в Ичан-кале, узких, тесно застроенных улочек, на которых почти нет ни одного зеленого кустика и не журчат арыки с прохладной водой. Просторная Дишан-кала с ее садами и хаузами была застроена редко…
   У западной стены Дишан-калы находится Куня-арк — «крепость в крепости», цитадель хивинских ханов. Главный вход в крепость, сделанный в форме обычных монументальных ворот, находился примерно в центре восточной стены; за воротами южной стены располагались конюшня и хозяйственные дворы.
   По мощности культурных наслоений ученые определили, что эта территория (площадью примерно в 1 гектар) заселена была издавна. Возможно, что именно здесь и была первоначальная застройка, положившая начало городу. По свидетельству Абулгази-хана, в 1590-х годах в Хиве цитадели не было. Известно также, что в XVII веке при Аранг-хане на этом месте построили курыниш-хану (зал приемов), который через 100 лет из-за ветхости снесли.
   На ее месте возвели новый дворцовый комплекс, в который входили ханский дворец с диван-ханой (канцелярией) и курыниш-ханой, гарем, летняя и зимняя мечети, монетный двор, арсенал с пороховыми складами, мастерские, конюшни, караульные помещения… Но неумолимое время пощадило только некоторые из этих зданий.
   Нынешняя курыниш-хана была возведена в начале XIX века при Элту-зар-хане — родоначальнике кунградской династии правителей. Во всем облике курыниш-ханы — в тонко выполненных деревянных колоннах, в отделке потолков, орнаментальном плетении бело-голубой майолики, облицовке стен — нашли воплощение достижения хивинского зодчества первой половины XIX века.
   Над всей крепостью с ее мощной стеной, полубашнями и зубцами «кун-гра» возвышался замок. Сейчас от него остались только бастион, сложенный не из кирпича и камня, а из необожженной глины. Когда-то замок был известен под поэтическим названием «Ашик бобо» (Влюбленный старец), по другой версии — «Акшик бобо» (Белый шейх).
   По описанию одной из посольских миссий, путь от ворот до курыниш-ханы проходил через три двора. В первом небольшом дворе, некогда примыкавшем к воротам, послы ожидали ханского приема; во втором — стояли семь орудий с лафетами, в третьем собирался ханский совет. И только после коридора открывался самый большой двор курыныш-ханы, где в центре круглой площадки была установлена юрта и подле нее восседал хан. Из этого зала дверь в северо-западном углу (противоположном входу) вела через коридор в гарем и на холм Акшик-бобо, где размещались пороховой склад и дозорная служба.
   Гарем занимал всю северную часть Куни-арка и был построен позже курыниш-ханы и летней мечети — уже в правление Мухаммед Рахим-хана II. В настоящее время гарем привлекает внимание посетителей только ханским айваном с башенками, выполненным из кирпича. Колонна его все еще сохраняет высокий стиль хивинской резьбы, но в отделке стен вместо богатой майоликовой облицовки — только отдельные вкрапления глазурованных зеленых кирпичиков и простейшая резьба по ганчу. Помещения самого гарема, где жили ханские наложницы и их прислуга, оформлены еще проще.

Если входить в Гавану со стороны моря, то уже при первом знакомстве увидишь, что волны не бьются о камни набережной в тщетной попытке вернуть их океану. Волны сами бегут на встречу с камнями, как истосковавшиеся по суше парусники стремятся к земле и родным огням Вы увидите, как встречаются стихия волн и камень, и тогда станет понятной суровая красота встающих над водой крепостных бастионов.
   Многие города Латинской Америки строились как посредники, а Гавана — как воин. Прибывшие на Кубу вслед за Колумбом конкистадоры не нашли здесь ни золота, ни алмазов, и остров их не заинтересовал. Зато на севере острова они нашли прекрасную бухту, своими очертаниями напо минающую кленовый лист. Ее обширная внутренняя акватория соединяется с океаном естественным узким каналом, образованным двумя полуостровками, фланкирующими пролив. Более плоский западный полуостров стал колыбелью современной Гаваны, которая тогда представляла собой всего лишь группу деревянных домов с кровлями из пальмовых листьев. Однако этот скромный поселок в первые десятилетия своего существования с честью выполнил миссию форпоста для испанских судов, рвавшихся на запад в поисках «золотых» земель.
   Обнаруженные испанцами на американском континенте несметные богатства привлекли к Карибскому бассейну полчища пиратов. Вот тогда гаванская гавань и ее поселение приобрели для испанской короны неоценимое стратегическое значение. В ней собирались караваны парусных судов со всех завоеванных земель Нового Света, на которых испанскому монарху отправляли его королевскую долю золота и драгоценных камней, диковинные вазы индейцев Перу и удивительные реликвии народа майя — все, что удавалось собрать на богатых и малоизвестных тогда территориях. Гавана стала временной стоянкой военного флота и транспортных судов, и продолжалось это с 1540 года почти до конца XVIII века.
   Главнейшей заботой испанцев на Кубе стала оборона гаванской бухты и стоящих в ней кораблей, нагруженных богатствами. Все выделяемые Гаване средства — денежные, материальные, людские — направлялись на возведение мощного оборонительного вала для защиты гавани от вражеского флота и пиратских кораблей. Фортификационное строительство растянулось с середины XVI до конца XVIII века. Устоявшие в битвах с пиратами и временем сторожевые башни и форты и ныне можно встретить в окрестностях старой Гаваны. Они неожиданно возникают за углом узкой улочки, за пальмовой рощей на песчаном берегу океана, в черте самой кубинской столицы и за ее пределами.
   Первая крепость Гаваны до нашего времени не дошла, а самой древней, самой совершенной и лучше всех сохранившейся является крепость Ла-Фуэрса. Ее начали строить в 1558 году рядом с центральной площадью первоначального поселения. Военный инженер Б. Санчес придал крепости форму правильного квадрата, окруженного рвом с водой, с четырьмя симметричными бастионами по углам. Строил крепость мастер Ф. Калона, который и завершил ее возведение в 1577 году.
   При входе в Гавану с моря она обнаруживается справа — чуть в глубине канала, за асфальтовой полосой набережной. В Ла-Фуэрса нет архитектурной красоты, ведь ее строили военные инженеры, а для них вся красота заключалась в неприступности крепостных стен, которые вырастают из воды и поднимаются к верхней площадке. С трех сторон она окружена одноэтажным строением, которое в течение двух столетий служило резиденцией испанских правителей Кубы.
   Ла-Фуэрсу начали возводить почти 500 лет назад, но крупные каменные блоки до сих пор подчеркивают мощь и неприступность форта. Через широкий ров с водой переброшены два деревянных моста, которые и сегодня можно поднять на мощных цепях. Крепостные стены высотой 10 метров гладкие, бойницы в них вырезаны так, что ни с моря, ни с суши нельзя увидеть, что делается внутри. Но монолитная на вид стена хранит много секретов, в том числе инженерных. Один из них — прохлада, царящая здесь даже в июльскую жару. В четырехметровой толще стен сделаны сквозные отверстия — широкие снаружи и узкие внутри. Как воздухозаборники реактивного самолета, они засасывают воздух, создавая легкий ветерок. Но инженерное решение этой проблемы создавалось не для «услады» жизни в крепости все должны были быть здоровы и в любой момент готовы к бою.
   На верхнюю площадку крепости ведет удобная пологая лестница, которую построили уже в XVIII веке. А сначала сами защитники крепости поднимались сюда по штормовым веревочным трапам, которые при приближении противника сразу же убирались.
   Главным художественным украшением фасада крепости Ла-Фуэрса служит белый мраморный герб, который венчает поле между проемом входа и карнизным валиком. Этот герб — самая старая скульптура Гаваны.
   В начале XVII века на западном бастионе крепости была возведена двухъярусная дозорная башня, которую в 1634 году скульптор X М Пинсон увенчал флюгером, сделанным в виде женской фигурки. Предание донесло до нас имя этой женщины — Исабелла Бобадилья де Сото. Губернатор де Сото, построив крепость Ла-Фуэрса, отправился на завоевание новых земель во Флориде, а вместо себя управлять колониями оставил жену. Она ждала его долгих четыре года, а когда узнала о гибели мужа на Миссисипи, умерла от горя. По некоторым сведениям фигурка была позолочена, и англичане, захватившие крепость в 1761 году, впоследствии увезли ее с собой. Жители Гаваны отлили новую фигурку, и теперь она стала известна повсюду как символ Гаваны: женщина с гордо вскинутой головой олицетворяет бесстрашие защитников города. Да и кто еще, кроме жителей морского города, мог так наградить женщину за верность?
   Крепость Ла-Фуэрса стала ядром будущей Гаваны. Суровый характер ее архитектуры на долгие годы задал тон дальнейшему каменному строительству не только военных сооружений, но также культовых и даже гражданских построек.

Киевская Русь была одним из самых сильных феодальных государств, но в XII веке она распалась на ряд удельных княжеств. Этим тотчас воспользовались татаро-монголы, и в 1241 году их отряды уже стояли у западных границ Галицко-Волынского княжества. Они уничтожили город Плисненск, располагавшийся в 10 километрах от Олеско, и ученые предполагают, что, возможно, именно тогда беглецы из Плисненска и заложили в труднодоступном месте городище, которое со временем превратилось в крепость.
   Сам же замок, располагающийся неподалеку от нынешнего украинского поселка Олеско, построил потомок Даниила Галицкого — один из сыновей князя Юрия Львовича (Андрей или Лев). В исторических документах первое упоминание о замке относится к 1327 году. Уже тогда на крутом холме, со всех сторон окруженном непроходимыми болотами, возвышались крепостные стены, высота которых достигала 10 метров, а толщина их равнялась 2,5 метра.
   Во второй половине XIV века Олесский замок оказался на границе между Литвой и Польшей, поэтому неудивительно, что оба государства стали претендовать на него. В замке несколько раз сменялись хозяева, играл он важную роль и в народной войне против польских королевских отрядов. В 1431 году эту борьбу возглавил олесский староста Ивашко Преслужич, под руководством которого жители Олеско и близлежащих сел одержали немало побед. Но силы были неравными, и в 1432 году войско польского короля Ягайло овладело Олесским замком.
   Через столетие Олесский замок утратил свое оборонительное значение и превратился в резиденцию украинских магнатов, хотя за его стенами еще не раз укрывались от ордынских отрядов жители окрестных сел. В 1442–1453 годы, опустошая все на своем пути, по землям Западной Украины прошли ордынские отряды. Но в 1512 году, когда селяне в очередной раз хотели укрыться от татар в стенах замка, он осады не выдержал Едва замок успел отстроиться, как через несколько лет татаро-монголы появились вновь.
   В XVI веке Одесским замком владел род магнатов Даниловичей, последний из которых — воевода русских земель Иван Данилович — в свое время был весьма заметной фигурой. На службе у него в Олеско находился Михаил Хмель — отец Богдана Хмельницкого. В 1648 году во время освободительного похода Богдана Хмельницкого в Галицию городом Олеско и замком овладели казаки.
   При Иване Даниловиче развернулось строительство как в самом замке, так и за его пределами. Тогда Олесский замок приобрел черты жилого сооружения, архитектурные черты которого были характерны для градостроительства эпохи Возрождения. В замке выросли этажи, с северной стороны к нему пристроили башню, возвели новый корпус, и он стал почти таким, каким предстает и поныне.
   Олесский замок был и одной из резиденций польского короля Яна III Собесского, который собрал в нем большое количество художественных ценностей. Впоследствии замок купил Станислав Жевусский, сын которого — Северин — богато украсил интерьер замка, а у французского скульптора Леблана заказал парковые скульптуры.
   Однако на рубеже XIX–XX веков Олесский замок стал постепенно приходить в упадок. Вторая мировая война довершила его разрушение, и он превратился в развалины. Но после войны в нем были проведены реставрационные работы, и замок стал музеем-заповедником X–XVIII веков. В нем собрано около 500 произведений живописи, скульптуры и прикладного искусства. Часть из них датирована и подписана, что стало возможным только после длительных поисков и исследований. Другие экспонаты еще скрывают свои тайны, и потому работа предстоит кропотливая.
   Древнейшее искусство Галицко-Волынских земель X–XIII веков представлено в музее археологическими находками, затем в экспозиции в хронологическом порядке разместились образцы изобразительного искусства XIV–XVIII веков, отдельный зал отведен для живописи XV–XVI веков. В нем собраны в основном произведения иконописи — «Богоматерь Элеуса», «Пятница», «Спас Нерукотворный», «Страшный суд» и другие.
   Представлен в музее и портретный жанр, получивший большое развитие после распространения гуманистических идей Возрождения: например, «Портрет Ивана Даниловича» Ф. Сеньковича, «Портрет Яна Барановского» неизвестного художника начала XVII века и другие. В первой половине XVIII века появляются первые портреты украинских крестьян, написанные с натуры: в частности, на одном полотне изображен крестьянин с палкой, на другом — сельский знахарь.
   Влияние реалистического портрета весьма ощутимо отразилось и на традиционной живописи: так, в иконах XVII века появляются бытовые мотивы, реальная среда и конкретные личности в одеяниях того времени. Все больше места в иконах стало отводиться и пейзажу, что можно заметить на алтаре 1689 года «Бегство в Египет».
   Не менее полно в Олесском музее-заповеднике представлена и скульптура, образцы которой тоже размещены по историко-хронологическому принципу. Гуманизм Ренессанса проявился даже в оформлении надгробий, где образ человеческий приобрел конкретные черты, как, например, в алебастровом надгробии Анны Синявской.
   Экспозиции Олесского музея разворачиваются от зала к залу, словно раскрываются страницы исторической летописи. Да и каждый зал музея — тоже своего рода экспонат. Мебель, светильники, шпалеры, гобелены, реставрированные лепные украшения, камины — все характерно для XVI–XVIII веков. Музей-заповедник разместился не только в замке, но занимает и большую территорию вокруг него, где восстановлены парковые массивы и сооружения, система водоемов и скульптуры.

В переводе с арабского Рабат, вернее ар-Рибат, означает «лагерь», «укрепленное военное поселение». В VIII веке из далекого Хиджаза, с Аравийского полуострова, на территорию нынешнего Марокко пришли конные и пешие полчища арабов, ранее покорившие другие земли Северной Африки, начиная с Египта и Ливии. В своем движении на запад завоеватели натолкнулись на непреодолимое препятствие — безбрежное «Темное море», как они называли Атлантический океан.
   Одна часть арабов форсировала Гибралтарский пролив и захватила многие провинции современной Испании, другая — двинулась на юг через Западную Сахару и Мавританию к Сенегалу. В Марокко, оттеснив коренное берберское население в Атласские и Рифские горы, арабы создали на равнинных просторах рибаты — военные поселения, и в их числе будущую столицу Марокко. Город Рабат был построен в XII веке во время правления династии Альмохадов. Глинобитные стены рибатов служили в те времена надежной защитой от набегов берберов и других племен Северной Африки. Ныне эти стены с башнями, тяжелые деревянные ворота которых были обиты железом, сохраняются как памятники старины — наряду с минаретом «Тур Хасан», мечетью Хасана и крепостью Удайя.
   Старые стены этой крепости могли бы рассказать многое, если бы умели говорить. Помнят они паруса пиратских кораблей, наводивших ужас на купеческие суда и на жителей побережья Атлантики вплоть до Британских островов, слышали они и звон невольничьих кандалов. Эти стены были современниками знаменитых корсаров из Сале, имя которых стало нарицательным и распространялось вообще на всех пиратов Северной Африки. Об этих корсарах рассказывали легенды, ими пугали детей, а европейские монархи искали союза с ними, чтобы бороться со своими врагами.
   Древний город Сале, получивший название от основанного еще римлянами города Сала, издавна стал прибежищем пиратов. Уже в XIV веке отсюда отплывали корабли «рыцарей удачи», но только в XVII веке пиратский промысел превратился в основное занятие жителей этих мест. А началось все в 1609 году, когда на берега реки Бу-Регрег, разделяющей слившиеся теперь города Рабат и Сале, прибыли бежавшие из Испании мусульмане, изгнанные в ходе реконкисты. Потом к ним присоединилось много соотечественников-единоверцев, которые спасались от инквизиции. Пришельцы обосновались на левом берегу реки в запущенном монастыре, построенном еще в X веке, и под его стенами. Поселение назвали Новым Сале в отличие от старого Сале, расположенного на противоположном берегу. Старинные стены монастыря-крепости были восстановлены и подняты до высоты 8—12 метров, на них втащили самые мощные по тому времени пушки, отлитые в Голландии.
   Среди изгнанников оказалось немало бывших судовладельцев, купцов и ростовщиков, которые успели прихватить на новую родину нажитые богатства. Движимые жаждой мщения, многие из них снарядили корабли, наняли команды и отправили их захватывать испанские суда, шедшие из колоний с драгоценными грузами, пряностями и рабами, либо в колонии — с оружием, мануфактурой и предметами роскоши.
   Обстановка благоприятствовала корсарам: самые оживленные морские пути были как раз у берегов Марокко и западнее Гибралтара. Кроме того, европейским державам, занятым тогда Тридцатилетней войной 1618–1648 годов, было не до охраны этих путей, а в самом Марокко упадок правящей династии Саадийцев привел к обострению междоусобиц и фактическому отдалению окраинных районов, в том числе и Нового Сале.
   Сначала у корсаров было всего четыре корабля, но в 1637 году английский адмирал Рейнсборо видел уже 50 пиратских кораблей, хотя порт был рассчитан всего на 30–40 судов. Очень скоро пираты совсем перестали подчиняться центральной власти и в 1627–1641 годы были совершенно независимы: не платили никаких налогов суверену и создали собственное государство — «Республику Бу-Регрег», столицей которой стала крепость Удайя. «Президент» ее избирался всеми гражданами сроком на один год, он председательствовал в совете, который управлял этой «республикой», жившей доходами от морских грабежей. В задачу «президента» входило и улаживание часто возникающих конфликтов между различными сословиями этой «республики», а также между нею и старым Сале.
   Первыми и поначалу единственными жертвами корсаров были испанские и португальские купцы. Однако позднее нападениям стали подвергаться и английские корабли, и суда других стран, проходившие через Гибралтарский пролив. Голландия, установившая тесные контакты с пиратами из Сале, всячески поощряла их, пользуясь их услугами не только против Испании — своего противника в Тридцатилетней войне, но и против Англии — своего главного торгового соперника.
   Обычно пиратские корабли отправлялись на свой промысел небольшими группами — по два-три судна, которые рыскали западнее Гибралтарского пролива, вдоль побережья Испании и Португалии. Но нередко они добирались и до устья Темзы, подняв флаги дружественных или нейтральных государств и поджидая неосторожное судно, чтобы взять его на абордаж.
   Европейские государства страдали от пиратов «Республики Бу-Регрег», но ничего не могли сделать с ними мелководье и тяжелые орудия крепости Удайя не позволяли кораблям Англии и других морских держав даже приблизиться к берегу. Самое большее, чего им удавалось иногда добиться, — это выдача пленников, захваченных во время набегов. Кроме того, усилия правительств европейских стран порой расходились с интересами некоторых своих подданных, которые предпочитали поддерживать «деловые отношения» с корсарами, поставляя им необходимое оружие и снаряжение и наживаясь на посредничестве при выкупе пленников.
   Появилась и особая категория европейских купцов, которые наживали целые состояния на скупке и перепродаже товаров с кораблей, захваченных пиратами из Сале. Обычно эти товары продавались с торгов за четверть их стоимости, а затем контрабандным путем ввозились в Европу. Современники свидетельствовали, что только за Шлет (1620–1630) корсары из Сале захватили более 1000 кораблей европейских стран.
   Хроники сохранили имена некоторых самых знаменитых пиратских адмиралов. Наибольшую известность приобрел Ян Янсен, уроженец Голландии, прославившийся под именем Морат-раис. Осев в Новом Сале в 1619 году после многих громких дел, совершенных в Средиземном море вместе с алжирским пиратом Солейманом-раисом, он совершал набеги на побережье Ла-Манша, Ирландии, Исландии и даже своей родины. В 1636 году после одного из набегов на побережье Англии Морат-раис доставил в Сале 200 пленников. В подземельях крепости Удайя в это время уже томились 3000 пленников. В 1640 году Морат-раис был захвачен мальтийскими рыцарями, но сумел бежать и до конца своей жизни был губернатором Уалидии — одной из провинций Марокко.
   Во второй половине XVII века пиратство в Сале пошло на убыль. Этому способствовало укрепление династии Алауитов, которая пришла к власти в 1666 году. На Новое Сале распространилась власть марокканских султанов, назначивших туда своего губернатора. Уже в 1672 году пираты едва смогли снарядить и вооружить всего десяток кораблей, и вскоре порт в Устье Бу-Регрег опустел.
   Однако новые власти стремились только подчинить пиратство своему контролю, а не полностью ликвидировать его. Поэтому еще долгое время Новое Сале оставалось гнездом корсаров, хотя и далеко не таких деятельных, как прежде. Последний из их «подвигов» — захват австрийского корабля — был зарегистрирован в 1829 году.
   Сегодня у подножия крепости Удайя мирно плещутся воды Атлантического океана да неугомонная детвора гоняет мяч на песчаной полоске пляжа, зажатой между водой и неприступными когда-то крепостными стенами. Старинные орудия, как и века назад, внимательно смотрят своими черными жерлами, будто стараются что-то разглядеть в необозримой дали океана. Соляной налет на их позеленевших от времени стволах, как седина в волосах старца, придает орудиям сходство с древними мудрецами, равнодушно взирающими на суету этого мира…

Предшественником Тевтонского ордена, который сначала назывался «Орденом Пречистой Девы Сионской», традиционно считается «Германский госпиталь в Иерусалиме», организованный для немецких пилигримов Генрихом Вальдпортом. Он возник позже военно-монашеских организаций иоаннитов и тамплиеров, и в нем были представлены в основном германские рыцари, в отличие от первых орденов, ряды которых составляли рыцари из разных стран. Основная сфера деятельности Тевтонского ордена распространялась скорее на Европу, чем на Восток, хотя резиденция Ордена до 1241 года находилась неподалеку от Акры.
   После захвата святого города Иерусалима мусульманами госпиталь был восстановлен герцогом Фридрихом Швабским, но уже совсем в другом месте. Верховный магистр Тевтонского ордена переехал сначала в Венецию, а затем в прусский замок Мариенбург, откуда управлял орденскими владениями, разбросанными по многим странам Европы.
   Среди владений Тевтонского ордена был и замок Прейсиш-Эйлау, возведенный в 1325 году в той части Пруссии, которая простиралась севернее залива Фриш-Хафф. Некоторые немецкие историки считают, что замок возник на месте существовавшего прусского поселения, название которого могло быть Сутвирт. Это название будто бы упоминалось в числе других прусских поселений в Христбургском договоре 1273 года, однако фактов, подтверждающих это предположение, пока не обнаружено. Единственным прусским памятником в ближайших окрестностях является святилище, которое раньше называлось Кегельберг, располагающееся у истоков реки Пасмар.
   Замок начали строить при магистре Вернере фон Орзельне, а решение о его возведении исходило от бурграфа фон Альтенбурга. Название замка происходит из прусского слова, и все исследователи его смысл объясняют одинаково, связывая слово «Эйлау» со значением «темный» и с русским «ил». Вероятно, название это произошло от природных особенностей реки Пасмар, места вокруг которой были болотистыми.
   В исторических документах первое упоминание о замке Прейсиш-Эйлау относится к 1326 году, где он называется «Иле», в записях 1342 года его именуют «Иладия», в 1400 году — «Пруще Илов» и т. д. Когда в 1454 году разразилась Тринадцатилетняя война, все замки Тевтонского ордена (Прейсиш-Эйлау, Бранденбург, Кройцбург и др.) оказались в руках бунтовщиков, но победа под Каницем в сентябре 1454 года побудила многие из них вновь перейти на сторону Ордена. Замок Прейсиш-Эйлау был заново вооружен и получил гарнизон, состоявший из рыцарей-тевтонцев и 60 «уважаемых землевладельцев окрестностей». В 1455 году на Кенигсберг двинулось польское войско, но, не добившись там успеха, хотело захватить замок Прейсиш-Эйлау. Командующий польским войском Ремшель фон Криксен с отрядом в 2000 человек вплотную подошел к замку, но гарнизон его был на страже, храбро оборонялся и защитил Прейсиш-Эйлау. В середине октября поляки вновь атаковали замок и даже взяли форбург, а в мае 1456 года в надежде захватить богатую добычу неприятель вновь появился под стенами замка.
   В 1492 году магистр Тевтонского ордена Иоганн фон Тифен передал замок Прейсиш-Эйлау брату Ордена — Генриху Ройсу фон Плауену в пожизненное пользование. К этому времени относится и герб замка: в верхней части щита изображен атакующий золотой лев рода Ройсов, а на серебряном поле нижней части — три орденских креста.
   В дальнейшей истории Прейсиш-Эйлау был период, который называется «война всадников». В мае 1520 года польский отряд в 4000 воинов после взятия Ландсберга двинулся к замку, осадил его и не раз пытался захватить. Но гарнизон Прейсиш-Эйлау под руководством рыцаря Фридриха Трухзеса Вельтбурга и курляндского военачальника Фирике отразил все атаки неприятеля и удачной орудийной стрельбой нанес ему столь сильный урон, что спустя несколько дней противник снял осаду.
   Цитадель замка (хохбург) представляла собой единый, близкий к квадрату четырехугольник, состоявший из четырех флигелей. В восточном флигеле находились ворота, в восточной части южного флигеля размещалась капелла с четырьмя очень большими окнами: других окон такой величины в замках Пруссии больше нигде не наблюдалось. Три флигеля цитадели выполняли оборонительные функции: по периметру она была оборудована военным ходом и бойницами, через которые обстреливалась прилегающая к замку местность. Внутри замкового двора располагался колодец, а по периметру двора проходила двухэтажная галерея, на которую выходили двери помещений второго этажа.
   С востока к Прейсиш-Эйлау примыкал трапециевидный форбург (предкрепость), который располагался на площадке, плавно понижающейся к северу и резко — к югу. От замка форбург отделялся глубоким рвом, выкопанным еще при строительстве замка. Выбранную землю использовали, чтобы насыпать с восточной стороны форбурга высокий вал, который сверху крепили каменной стеной. В северо-восточной части располагалась круглая башня; по предположениям исследователей, в юго-восточном углу тоже находилась башня, которая прикрывала ведущие в форбург ворота. В постройках форбурга размещались жилье для прислуги и хозяйственные службу: конюшни, амбары, склады, мастерские по изготовлению оружия, пекарня, пивоварня, больница и т. д. Ученые не исключают, что на противоположной стороне рва находился еще один форбург или небольшое укрепление, прикрывавшее подступы к мосту. В результате слияния замка и церковной деревушки, располагавшейся в полутора километрах к востоку от него, возник город Прейсиш-Эйлау.
   В 1525 году Тевтонский орден был упразднен, возникло светское герцогство Пруссия, замок стал ведомственным имением гауптмана Прейсиш-Эйлау. Со временем замок стал утрачивать свое первоначальное назначение, так как к XVII веку перестали содержать фортификационные сооружения подобного рода, ведь они возводились тогда, когда огнестрельное оружие было еще редкостью. Да к тому же в казне прусского герцога и средств не было для реконструкции замка и поддержания его в обороноспособном состоянии. К концу XVIII века здание замка полностью обветшало и использовалось как каменоломня и свалка.