Феномен Константина Леонтьева
Константин Николаевич Леонтьев родился 13 января 1831 года в селе Кудинове Мещевского уезда Калужской губернии. Его отец, Николай Борисович Леонтьев, - дворянин средней руки, мать же, Феодосия Петровна, происходит из старинного дворянского рода Карабановых. Константин – младший, седьмой по счету ребенок в семье Леонтьевых.
Духовный мир Леонтьева с самого раннего детства был обвеян религиозными переживаниями, - но они хотя и затрагивали глубину души, все же преимущественно были обращены к "внешним формам" церковной жизни, как он признавался сам в письме к В.В. Розанову.
Еще мальчиком, Константин Николаевич полюбил богослужения, эстетически жил ими, - и как раз эстетическое восприятие церковности, эстетическая обращенность к Церкви были выражениями внутренней цельности, хотя и не критической, но подлинной.
Леонтьев не дышал в детстве воздухом отравленной секуляризмом культуры. Он впитал в себя все содержание культуры под эгидой эстетического любования Церковью, еще не думая о внутренних диссонансах в культуре.
Для мыслителя навсегда соединились в воспоминаниях мать и красота родового дома с чистыми, щеголеватыми покоями, тишиной, книгами, комнатой матери (которую украшали портреты семерых детей) с видами на пруд и великолепный сад.
Образ России в пору его дипломатической деятельности поддерживался в нем этими воспоминаниями.
Сочинения К.Н. Леонтьева, в которых немало описаний великолепной природы, питались детскими впечатлениями о Кудинове, куда он не раз возвращался после заграничной и столичной работы.
В 1851 г. Леонтьев пишет свое первое произведение, комедию “Женитьба по любви”. После этого К.Н. знакомится с И.С. Тургеневым, который дает ему положительный отзыв о пьесе. Однако она не была опубликована, т.к. ее не пропустила цензура.
В 1868 году была опубликована его статья “Грамотность и народность”, получившая одобрение посла Н.П. Игнатьева, известного славянофила. В это же время Леонтьев много работает над обширной серией романов “Река времен”, которая охватывала русскую жизнь с 1811 по 1862 годы. Большая часть рукописей была позднее уничтожена им.
Через год Леонтьев был назначен консулом в албанский город Янину, климат которого, однако отрицательно сказался на его здоровье, так что он был вновь переведен в Салоники. В этот момент Леонтьева, сделавшего блестящую дипломатическую карьеру, готовили к должности генерального консула в Богемии. Однако в 1871 году происходит событие, которое имело определяющее значение для последующей жизни Леонтьева. В июле Леонтьев внезапно заболевает болезнью, которую он принял за холеру. Когда смерть казалась уже неминуемой, он внезапно увидел икону Божией Матери, которую ему подарили афонские монахи. К.Н. поклялся перед ней, что в случае выздоровления, он примет монашаство. Через два часа он почувствовал облегчение.
Сразу после того, как он болезнь отступила, Леонтьев отправился верхом через горы на Афон, где он оставался до августа 1872 года. К.Н. собирался исполнить свое обещание и стать монахом, но его афонские духовники отговорили его от такого поспешного шага.
В 1872-1874 гг. Леонтьев живет в Константинополе и на о. Халки, - этот период его жизни был весьма плодотворен. Прежде всего в эти годы Леонтьев раскрывает себя как публицист (“Панславизм и греки”, “Панславизм на Афоне”). К этому же времени относится его знаменитая работа “Византизм и славянство”, а также роман “Одиссей Полихрониадес”.
В 1874 году Леонтьев возвращается в родное Кудиново и находит его в большом запустении. В августе Леонтьев совершает первую поездку в Оптину Пустынь, где встречается со старцем о. Амвросием, к которому имел письмо от афонских монахов, и знакомится с о. Климентом Зедергольмом.
В ноябре 1874 г. Леонтьев становится послушником Николо-Угрешского монастыря под Москвой, но уже в мае 1875 г. снова отправляется в Кудиново.
В 1879 году Леонтьев едет в Варшаву, где становится сотрудником газеты “Варшавский дневник”. В газете он публикует ряд статей, преимущественно на общественно-политические темы. Год спустя провинциальное издание, которое благодаря Леонтьеву, стало известно в столицах, оказывается в затяжном финансовом кризисе, так что К.Н. вынужден оставить работу в нем.
В ноябре 1880 года Леонтьев поступает на службу в Московский Цензурный Комитет. В должности цензора Леонтьев прослужил шесть лет.
В это время Леонтьев писал сравнительно мало (роман “Египетский голубь”, статьи “О всемирной любви”, “Страх Божией и любовь к человечеству”). В 1885-86 гг. выходит в свет его сборник его статей “Восток, Россия и Славянство”.
В 1883 году Леонтьев знакомится с Владимиром Соловьевым. Осенью 1887 года Леонтьев переезжает в Оптину Пустынь, где снимает у ограды монастыря двухэтажный дом. В этот дом Леонтьев перевозит старинную мебель из своего родового имения и свою библиотеку. Здесь он принимает гостей.
В начале 1890 года у него в гостях был Л.Н. Толстой, который провел у него два с половиной часа, ушедших на споры о вере.
В Оптиной он пишет такие работы, как “Записки отшельника”, “Национальная политика как орудие всемирной революции”, “Анализ, стиль и веяние” и др.
23 августа 1891 года в Предтечевом скиту Оптиной пустыни Леонтьев принял тайный постриг с именем Климента.
После этого, по совету о. Амвросия, он покинул Оптину и переехал в Троице-Сергиев Посад.
12 ноября 1891 года Константин Николаевич скончался от пневмонии и был похоронен в Гефсиманском саду Троице-Сергиевой Лавры близ храма Черниговской Божией Матери.
Источник: Краткая биография К.Н. Леонтьева
Византизм и славянство Константина Леонтьева
Мировоззрение Леонтьева представляет очень своеобразное сочетание эстетизма, натурализма и религиозной метафизики. Очень близко примыкая к славянофилам, будучи открытым и прямым последователем Н.Я. Данилевского, он вместе с тем, в некоторых вопросах, значительно отклонялся от них (особенно это сказалось в политических вопросах). Философ не только не был в них славянофилом, но и заявлял о бессодержательности племенной связи самой по себе. В России он вовсе не видел чисто славянской страны. "Бессознательное назначение России не было и не будет чисто славянским", - отмечал мыслитель.
В отличие от Ф.И. Тютчева, чьи историософские построения основаны на теории мировых монархий, К.Н. Леонтьев использовал терминологию Н.Я. Данилевского, писавшего о культурно-исторических типах, упрекал его в забвении византийского. Эстетическое и религиозное отталкивание Леонтьева от современной Европы с ее уравнительными тенденциями, с ее отречением от своего собственного великого прошлого, - все это слагалось в единое и последовательное мировоззрение.
Его влекла лишь красота и сила, и он убегал от Европы к миру, где верил, что еще возможно подлинное развитие и цветение. У Леонтьева нет и тени того культа племенного своеобразия, которое мы видели у Данилевского. Наоборот, племенная близость сама по себе еще ни к чему не обязывает. "Любить племя за племя, - пишет он в одном месте, - натяжка и ложь".
Борясь против этого племенного принципа в славянофильстве, философ доказывал неопределенность и малоплодовитость славянского гения и настаивал на том, что Россия всем своим развитием обязана не славянству, а византизму, который она усвоила и несколько дополнила.
В тоже самое время Леонтьев призывает сохранить целость и силу русского духа, чтобы "обратить эту силу, когда ударит понятный всем, страшный и великий час на службу лучшим и благороднейшим началом европейской жизни, на службу этой самой "великой старой Европе, которой мы столько обязаны и которой хорошо бы заплатить добром". В соответствии со своим пониманием законов исторического развития, Леонтьев сознательно боролся с идеями эгалитаризма и либерализма.
Его философия истории оформилась в работе "Византизм и славянство" (в значительной мере под впечатлением книги Н.Я. Данилевского "Россия и Европа"). Свою концепцию мыслитель называл органической, а о методе ее говорил как о перенесении идеи развития из "реальных, точных наук... в историческую область".
Философский трактат "Византизм и славянство" - самое знаменитое произведение К.Н. Леонтьева. При жизни Константина Николаевича она публиковалась трижды: в 1875г., а затем в 1876 и 1885 гг. Сам мыслитель придавал этой работе очень большое значение и ожидал, что этот трактат его прославит. Однако при жизни философа это мечтание не сбылось. В разное время о "Византизме и славянстве" высказывались многие известные люди, в том числе историк М.П. Погодин и философ В.В. Розанов, однако на протяжении нескольких десятилетий главный труд Леонтьева оставался фактически невостребованным и почти незаметным. По настоящему "заметили" и оценили его лишь в разгар Серебряного века.
Актуальным же импульсом философско-исторических построений Леонтьева является его реакция на современное состояние европейской цивилизации, свидетельствующее о "разрушительном ходе современной истории". Свою позицию он определяет как "философскую ненависть к формам и духу новейшей европейской жизни".
Общие принципы леонтьевской историософии философ проверяет на Европе, на проблемах России, но тут в чисто теоретические анализы привходит уже "политика", - т.е. вопросы о том, что нужно делать или чего надо избегать, чтобы не оказаться на путях увядания и разложения. В критике современной Европы он выделяет два основных тезиса: с одной стороны - демократизация, а с другой - проявление "вторичного упрощения", то есть явные признаки увядания и разложения в Европе.
Еще резче и настойчивее у него эстетическая критика современной культуры. В ней Леонтьев углубляет и заостряет то, что было сказано о "неустранимой пошлости мещанства" А.И. Герценом (которого мыслитель чтил именно за эту критику). Он в одном месте говорит: "Будет разнообразие, будет и мораль: всеобщее равноправие и равномерное благоденствие убило бы мораль".
Для красоты цветущей сложности одинаково губительны и социализм, и капитализм, ибо один откровенно провозглашает социальное равенство, другой ведет к уравнительности потребностей, вкусов, околокультурных стандартов. Коммунистическое равенство рабов и буржуазное сползание в массовую культуру - это смесительное упрощение, свидетельствующее о разложении, гниении, старении органического целого.
В гибнущих, деградирующих обществах, по наблюдению Леонтьева, меняется психология людей, гаснет энергия жизнедеятельности, падает, как говорил столетие спустя его последователь Лев Гумилев, пассионарность. Империи гибнут при внешне благополучных условиях, при какой-то расслабленности властей и народа.
Философ чувствовал приближение грозы над Россией, хотя и знал, что ей еще далеко до исчерпания своего срока жизни. Возраст России он, как и впоследствии Л.Н. Гумилев исчислял от Куликовской битвы, от года объединительной миссии преподобного Сергия Радонежского.
Но особенно полной для осознания мировоззрения философа является его статья "Грамотность и народность", написанная в 1869 году и опубликованная в "Заре" в 1870-м году. Чем же можно объяснить отсутствие этой работы в многочисленных переизданиях Леонтьева, относящихся к 90-м годам XX века? Видимо, пугающим представляется необычное содержание статьи. Он в ней указывает, сколь разрушительное воздействие может оказать просвещение (даже в простейших, "ликбезовских" формах) на культурно-исторические устои, хранителем которой является народ.
Один из путей спасения России Леонтьев связывал и с разрешением Восточного вопроса и занятием Константинополя. Именно с этим городом были сопряжены заветные, "безумные мечты" той части русского общества, которая видела Россию наследницей Византии. Он, также как и Ф.И. Тютчев, разделяет "староримский" и "византийский" тип, подобно тому, как поэт разделял Римскую и Византийские империи. Подобные мессианские настроения великолепно отразил Ф.И. Тютчев в стихотворении с символическим названием "Русская география".
Захват Константинополя должен был явиться ключевым моментом для осуществления проекта Леонтьева. Его суть состояла не только в изгнании турок из Европы, не столько в эмансипации, сколько в "развитии своей собственной оригинальной славяно-азиатской цивилизации". Фундаментом нового культурно-государственного здания должно было стать формирование восточно-православной политической, религиозной, культурной, но ни в коем случае не административной конфедерации славянских стран. Именно эта конфедерация должна была обеспечить "новое разнообразие в единстве, все славянское цветение" и в тоже самое время стать оплотом против западного европеизма.
В ходе разработки конкретных планов, ситуаций и конкретных результатов будущей войны за Царьград Леонтьевым ставятся и анализируются многочисленные проблемы, так или иначе связанные с устранением угрозы со стороны "космополитического рационализма" (революционизма) и с условиями осуществления идеального славизма.
Его рассуждения и мысли о Константинополе нельзя воспринимать только с узкоутилитарных позиций. Здесь важна сама идея, позволяющая оценить характер его эстетических, исторических и философских взглядов. Россия же, как считал Леонтьев, еще не достигла периода культурного рассвета. Поэтому влияние западных уравнительных идей может оказаться для России смертельным ядом, который погубит ее прежде, чем она сумеет найти самое себя.
В этой связи философ бесстрашно защищает суровые меры государства, становится "апологетом реакции", воспевает "священное право насилия" со стороны государства. Он отмечает: "Свобода лица привела личность только к большей безответственности", а толки о равенстве и всеобщем благополучии - это "исполинская толщина всех и все толкущая в одной ступе псевдо-гуманной пошлости и прозы".
Источник:
КОНСТАНТИН ЛЕОНТЬЕВ: ФИЛОСОФ, ЭСТЕТ, ГЕОПОЛИТИК И МОНАХ
Леонтьев: мистик и философ
Очень сложная, богатая чувствами и событиями жизнь Леонтьева все же поражает своим единством. Большой простоте, почти схематичности тех тайных сил, которые, проходя через всю его жизнь, вызвали развязку трагедии, соответствует пестрота его явной, действительной жизни.
И долго будет казаться, что отдельные ее периоды, отдельные нити его судьбы совсем различны и несвязуемы между собой. Катастрофично, скачками идет его жизнь, и в то же время ее отдельные периоды и чувства длительны и медленны.
Такое психическое богатство, разумеется, ценно уже само по себе.
Леонтьев был врачом, консулом, цензором, помещиком, публицистом и монахом — в таком разнообразии профессий нельзя найти служения идее в том смысле, в каком находят его у общественных деятелей, выразителей какого-нибудь заранее принятого мировоззрения.
Менее, чем кто другой, Леонтьев хотел примыкать к какой-нибудь идейной традиции, оставаясь искателем истины и с редким любопытством принимая испытания и перемены.
Разнообразие жизненных впечатлений Леонтьева очень затрудняет доступ к его идейному творчеству.
Но как славянский вопрос служит только примером для его очень отвлеченных метафизических мыслей, точно так же пестрота чувства оказалась узором, необходимым для того, чтобы в нем ясно выделились основные линии его жизненной идеи.
Как будто теряясь в разнообразии, он сумел выразить трансцендентную сущность своей души с таким единством, которое было бы недоступно кабинетному мыслителю-профессионалу.
Единство и жизненное воплощение — вот еще черта, редко встречающаяся у современных людей, которые спешат как можно скорее устроить свою жизнь по данному типу.
Идея Леонтьева выразилась в трех проблемах, которые сменяют друг друга со странной для живой жизни логической последовательностью и которые совпадают вместе с тем (едва ли случайно) с тремя различными периодами его жизни.
Поэзия, философия, религия — такова последовательность областей, которых коснулся Леонтьев в своем творчестве.
Мучительная молодость с неосуществимо острыми чувствами и требованиями, затем период земного счастья, осуществленного с исключительной полнотой, внезапный кризис и наконец все надвигающаяся необходимость отречения и покорности — таковы душевные периоды, во всем сохраняющие связь (нелегко уловимую, но всегда чувствуемую) с логическим ходом мысли Леонтьева.
Впрочем, едва ли может быть названа логической та триединая формула, которая прошла и через его жизнь и через его мысль. В ней сверхлогическая убедительность, а главное — сверхлогическая катастрофичность.
Как нельзя было ожидать счастья после периода чувств, неутолимых принципиально, так невозможно думать, что его «демонический» эстетизм, вполне свободный от христианских примесей, приведет к православию, принятому с полной отреченностью и редкой убедительностью.
Кризис, за которым блеснет внезапно, но уже победно и ослепительно, антиномия всему прежнему, отрадная любовь к тому, что казалось враждебным и невозможным, — вот факт, бесспорно присущий ходу жизни и ходу мысли Леонтьева.
Источник: Б. А. ГРИФЦОВ "Судьба К. Н. Леонтьева"