Максимум Online сегодня: 614 человек.
Максимум Online за все время: 4395 человек.
(рекорд посещаемости был 29 12 2022, 01:22:53)


Всего на сайте: 24816 статей в более чем 1761 темах,
а также 356537 участников.


Добро пожаловать, Гость. Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.
Вам не пришло письмо с кодом активации?

 

Сегодня: 29 03 2024, 12:48:37

Сайт adonay-forum.com - готовится посетителями и последователями Центра духовных практик "Адонаи.

Страниц: 1 ... 21 22 23 24 | Вниз

Ответ #110: 19 08 2010, 09:22:30 ( ссылка на этот ответ )

Пророчества и заблуждения художника Коненкова

В личности Сергея Тимофевича Коненкова, широко известного у нас скульптора и художника, как бы сосуществовали два человека. Один из них автор парадных портретов, другой — замкнутый в себе мистик. В советское время вторая половина творчества Коненкова всячески замалчивалась, и это понятно: социализм и оккультизм, Библия и Сталин — казалось, что между ними может быть общего?

Американец или россиянин?

Во время своего многолетнего пребывания в Соединенных Штатах Коненков создал серию графических композиций космогонического характера, в которых были зашифрованы его пророчества. В те же годы он вел активную переписку с Иосифом Сталиным, называя его при этом не иначе как «дорогой брат мой во Христе», который, по его мнению, «устанавливает Царство Божие здесь на земле». Коненков видел в Сталине Навуходоносора, в большевиках — армию Божию, а в мировой революции — Армагеддон… Оказавшись волею судеб после окончания гражданской войны в Нью-Йорке, Коненков быстро завоевал популярность лучшего портретиста, но американцем так и не стал. Он прохаживался по шумному Бродвею в шокирующей всех русской косоворотке с котом Рамзесом на плече и под руку с молодой женой, длинные ногти которой переливались зеленым перламутром. Эпатаж Коненкова проявлялся и в его последующих увлечениях. Так, к примеру, неожиданно для всех он отказался от сулящих большие гонорары заказов, вступил в секту иеговистов и почти на десять лет самоизолировался от богемы и поклонников. Именно в тот период и появились его первые изображения Христа и святых, а также его наброски к космогониям…

Космические изыскания художника

На основании своих космических изысканий, основанных на Библии, Коненков вычислил победу Советского Союза над фашистской Германией в 1945 году. А почти за десять лет до этого Коненков предупредил своего «коллегу» Сталина о нападении Германии на Советский союз в июне 1941 года, одновременно назвав и других союзников Третьего Рейха. Особенно любопытна созданная им в это время серия зашифрованных рисунков-диаграмм, исполненных в смешанной манере, в которых он, вдохновленный оккультными идеями, почерпнутыми из Священного писания, графически отразил все будущее человечества. Эзотерики и религиозные деятели Соединенных Штатов, прознав о наличии нарисованной «библии Коненкова», которая якобы предсказывает будущее, многие годы безуспешно пытались найти ее. И еще бы! В сентябре 1945 года по специальному распоряжению Сталина все работы Коненкова, которые находились в его американской квартире, на пароходе были вывезены в Советский Союз, пополнив экспозиции различных музеев, но о судьбе его космогонических рисунков долгое время не было н каких сведений. Как потом стало известно, Коненков засекретил не только содержание всех своих библейских исследований, но само их местонахождение, о котором знали только его близкие родственники. Коненков взял с них слово, что они в течение пятидесяти лет сохранят эту тайну от окружающих, но они нарушили этот завет. Два рисунка из семнадцати были найдены в хранилище московского дома-музея Коненкова и сразу же стали достоянием специалистов. Однако полное впечатление об оккультных воззрениях художника удалось получить, когда были найдены остальные рисунки.

Попытки расшифровки «библии Коненкова»

Именно тогда стало ясно, что это не отдельные композиции, а единый смысловой комплекс, включающий изображения различных космических объектов вперемежку с библейскими персонажами, должными по мысли автора отображать грядущие события. Вскоре после смерти Коненкова среди его книг были обнаружены редкие фолианты, включающие древнее учение о пирамиде Хеопса, астрологические сборники, а также уникальное космогоническое произведение Исаака Ньютона, предсказывающее конец света в 2060 году. Все эти раритеты неоднократно перечитывались Коненковым, в итоговом виде войдя в его рисунки, расшифровать которые до конца так никому не удалось. Также остается загадкой, почему Коненков, посвятивший много лет своим теософским изысканиям во время жизни в Соединенных Штатах, не написал ни единой космогонии после возвращения в Советский Союз. Кроме всего этого, о существовании загадочных картин долгое время было известно только двум людям: Альберту Эйнштейну и Иосифу Сталину. Известно также, что Коненков выслал последнему фотокопии всех своих космогоний, причем Сталин прошелся по ним своим знаменитым синим карандашом, которым он обычно корректировал списки «врагов народа», представленных ему Лаврентием Берией.

 

 

Ответ #111: 14 10 2010, 19:31:56 ( ссылка на этот ответ )

Сны Пиранези

    Для современного любителя искусства имя Пиранези настолько многомерно, что обладатель его превращается в некий мифологический образ.

    Однако и для современников гениального итальянского художника и архитектора Джованни Баттиста Пиранези (1720–1778) оно было окружено легендами. Поражали его необычайная фантазия и колоссальная продуктивность, сочетавшиеся с высоким качеством исполнения офортов, которые до сих пор остаются никем не превзойденными. На протяжении двух столетий его творчество привлекает пристальное внимание графиков, архитекторов, музыкантов, кинематографистов, мастеров прикладного искусства, литераторов.

    Чаще всего обращались к Пиранези писатели романтического направления, для которых он был воплощением романтического идеала: гениальный художник и яркая, необыкновенная личность, устремленная в среды, недоступные обычным людям.

    В повести английского писателя Томаса де Квинси «Исповедь англичанинаѕ», впервые изданной в России в 1834 году, есть место, навеянное сюитой Пиранези «Темницы»: «Все предметы, приходившие мне на мысль, тотчас превращались в видение. Чувство пространства и времени чрезвычайно увеличилось. Здания имели для меня такую высоту, которой взор не мог объять. Долина расстилалась и терялась в бесконечном пространстве. Один раз сон мой длился несколько тысяч лет. Я видел города и дворцы, вершины которых терялись всегда в облакахѕ Меня зарывали живого в каменные погреба на несколько тысяч лет или в мрачное и печальное убежище, в глубину вечных пирамид».

    В очерке, напечатанном анонимным автором в 1831 году в лондонской газете «Библиотека изящных искусств» и озаглавленном «Жизнь кавалера Пиранези», есть любопытный отрывок, принадлежащий якобы самому Пиранези. Он заслуживает того, чтобы привести его полностью: «Я сидел, прикованный цепями, во мраке. Не знаю, как долго это продолжалось. Потом за мной пришли и повели куда-то. Они сказали, что покажут мне кое-что. Я знал, что они стремятся устранить меня.

    Факел позволил разглядеть на громадной плите позеленевшую от времени надпись: "Темница Джованни Баттиста Пиранези". Как? Да ведь это я — Пиранези! Я вообразил себе эти страшные казематы, а они выстроили их! Подняв голову, я увидел, что продолжаю сидеть в цепях на плите. А меня тем временем повлекли в неведомое странствие.

    Мы были посреди висячего моста, когда его начали разводить с шумом и ржавым скрипом. Но я уже поднимался по бесконечной винтовой лестнице, которая гигантской спиралью вилась вокруг столба. Я увидел чудовищных размеров какие-то приспособления, цепи, кольца, ввинченные в камень. Я еще не понимал их назначения.

    Вот на мгновение сквозь пролеты арок мелькнули облака, а под балюстрадой — каменные рельефы. Я успел разглядеть их. Это были сцены пыток. Теперь лестницы из винтовых превратились в прямые, почти отвесные. На подножии одной из них я различил какие-то две скорченные фигуры в рыцарских доспехах. Стены здесь были сложены из необъятных, грубо отесанных плит. Высоко надо мною тянулись лестницы, лестницы, лестницы.

    Вдруг арки начали расширяться, образуя необозримые глазом пролеты. На каменной плите, обрывающейся прямо над пропастью, извивались прикованные к столбам гиганты.

    Так вот для чего выстроили эти чудовищные лабиринты! Для гигантов, прикованных к плитам цепями, которые с трудом сдерживали их яростный напор. Их сторожили страшные каменные львы, напряженно выгибавшие спины и готовые в любую минуту сойти с рельефов. Гиганты с ненавистью взирали на уродливые фигурки, которые полновластно распоряжались здесь и совершали странные, но носящие какой-то смысл движения-сигналы. Их четко повторяли такие же существа где-то там, на головокружительной высоте, передавая их все дальше и дальше. Страшные, чудовищные, неповторимые темницы!»

    В этом отрывке великолепно выражена идея «внутреннего путешествия», совершенного Пиранези. Здесь выделен момент активного проникновения самого автора в создание собственного воображения, что очень созвучно романтической эстетике.

    Искусство и личность Пиранези привлекли внимание русских романтиков XIX века. Так, уже в 1832 году новелла В.Ф. Одоевского «Труды кавалера Джанбатиста Пиранези» появилась в альманахе «Северные цветы».

    Герой новеллы Одоевского, русский путешественник, находит в антикварной книжной лавке в Неаполе несколько огромных фолиантов с офортами Пиранези. «Более всего поразил меня один том, почти с начала до конца наполненный изображениями темниц разного рода: бесконечные своды, бездонные пещеры, замки, цепи, поросшие травою стены — и, для украшения, всевозможные казни и пытки, которые когда-либо изобретало преступное воображение человека. Холод пробежал по моим жилам, и я невольно закрыл книгу».

    В этой же лавке рассказчик замечает «старого чудака, который всегда в одинаковом костюме с важностью прохаживался по Неаполю и при каждой встрече, особенно с дамами, с улыбкою приподнимал свою изношенную шляпу корабликом. Давно уже видал я этого оригинала и весьма рад был случаю свести с ним знакомство».

    Из дальнейшего выясняется, что этот оригинал не кто иной, как Пиранези, который сообщает следующее: «Чувствуя приближение старости и помышляя о том, если бы кто захотел поручить мне какую-либо постройку, то не достало бы жизни моей на ее окончание, я решился напечатать мои проекты, на стыд моим современникам и чтобы показать потомству, какого человека они не умели ценить. С усердием принялся я за эту работу, гравировал день и ночь, и проекты мои расходились по свету, возбуждая то смех, то удивление. Но сталось совсем другое. Я узнал, что в каждом произведении, выходящем из головы художника, зарождается дух-мучитель; каждое здание, каждая картина служит жилищем такому духуѕ Духи, мной порожденные, преследуют меня: там огромный свод обхватывает меня в свои объятия, здесь башни гонятся за мною, шагая верстами; здесь окно дребезжит передо мною своими огромными рамами».

    В своем персонаже В.Ф. Одоевский хотел выразить определенное творческое состояние, о чем в письме А.А. Краевскому сказано: «Невозможно приказать себе писать то или другое, так или иначе; мысль мне является нежданно, самопроизвольно и, наконец, начинает мучить меня, разрастаясь беспрестанно в материальную форму, — этот момент психологического процесса я хотел выразить в Пиранези». Для замечательного русского романтика главной ценностью и предметом изучения была самобытная и независимая личность, которая наиболее полно выражает себя в искусстве: «Наука поэта не книги, не люди, но самобытная душа его; книги, люди могут лишь ему представить предметы для сравнения с тем, что находится в нем самом; кто в душе своей не отыщет отголоски какой-либо добродетели, какой-либо страсти, тот никогда не будет поэтом, другими словами — никогда не достигнет до глубины души своей».

    Спустя столетие после новеллы Одоевского романтическая фигура Пиранези появилась на страницах «Образов Италии». Небольшой по объему очерк П.П. Муратова, написанный в лучших традициях русской романтической прозы, раскрывает особенности гения Пиранези, который «появился как раз в ту минуту, когда на земле Рима прекратилось многовековое сотрудничество искусства и природы, а XVIII век только что внес последние архитектурные и живописные черты в картину Рима. Пиранези оставалось увековечить ее в своих гравюрах, и самые эти руины, словно застигнутые им в последние часы их дикого, естественного и нетронутого великолепия, накануне вторжения в их глубокий покойѕ охранительных забот классической моды». Вдохновляясь образами офортов Пиранези, Муратов создает шедевры поэтической прозы: «Он жил в каком-то странном мире опрокинутых и заросших кустарников, стен, разбитых плит, громоздящихся друг на друга барельефов, изъеденных временем алтарей. Длиннобородые дикие козлы пасутся среди них, отыскивая траву, или там бродят тревожно жестикулирующие романтические фигуры людей, представляющих нечто среднее между разбойниками, нищими и энтузиастами древности. Сам Пиранези был похож на одного из них, когда пробирался сквозь заросли, окружавшие тогда виллу Адриана. Смерть застала его в то время, как он работал над изображением ее развалин. Он еще успел попутно высказать гениальные догадки и об ее плане, и расположении, которые подтвердились впоследствии исследованиями археологов».

    Несколько ярких страниц своего извест-ного романа «Эгерия» (1922) Муратов также посвящает Пиранези. Живой, обаятельный образ великого мастера — один из наиболее запоминающихся в романе. Пиранези предстает здесь как неутомимый энтузиаст, любитель древностей, неистовый мечтатель: «Мы работали в то лето на вилле Адрианаѕ Он был охвачен страстным желанием проникнуть в смысл руин, таящихся среди непроходимых зарослейѕ Пробираясь сквозь колючки терновника и чащи мирт, мы следовали за ним с отвесами, мерительными шнурами. Неутомимый искатель карабкался по камням развалин, рука его повелительно указывала нам путь, и голос, хриплый от нетерпения, бранил нас за медлительность. Со стороны мы представляли, должно быть, странное зрелище группы людей, то появляющихся, то исчезающих среди старых камней и вечнозеленой листвы, непрестанно перекликающихся между собой или издалека жестикулирующих друг другу».

    Перед нами будто оживший офорт Пиранези — с его резкими контрастами света и тьмы, могучих живописных руин и крошечных человеческих фигурок, исполненных неистового движения.

* Сны Пиранези.jpg

(20.91 Кб, 250x305 - просмотрено 2415 раз.)

* Сны Пиранези..jpg

(39.62 Кб, 250x338 - просмотрено 2193 раз.)

* Сны Пиранези...jpg

(39.72 Кб, 250x335 - просмотрено 2296 раз.)

 

 

Ответ #112: 13 12 2011, 18:29:20 ( ссылка на этот ответ )

Росписи Дионисия в Ферапонтовом монастыре

Всего три имени древнерусских художников, которых на родине справедливо причисляют к великим, можно найти во всех иностранных словарях: Феофан Грек, Андрей Рублёв, Дионисий. Любопытно, но последнего французский энциклопедический словарь Ларусс называет «русским живописцем греческого происхождения». Явная ошибка: Дионисий, хотя и носил греческое имя, был русским уроженцем, выходцем из Ростовской земли.
    …Будто в награду путнику, проделавшему нелёгкий дальний путь на Русский Север, через сотню километров от Вологды взору открывается скромный и строгий, но пленяющий неброской красотой и гармонией пейзаж. Посреди лесов, на берегу озера, стоит Ферапонтов монастырь — памятник истории, связанный с множеством значимых для России имён, и не менее важный памятник искусства.
    Исконно русская земля, впервые упомянутая в летописи в связи с призванием на Русь князя Рюрика, Белозерье знаменито своими монастырями: Кириллов, Нилова пустынь на речке Соре, Горицкий монастырь на Шексне, Новоезерский — на острове посреди Нового озера… Многочисленность обителей и интенсивность протекавшей в них духовной жизни побудили религиозного писателя Андрея Муравьёва назвать этот край «русской Фиваидой на Севере» — по аналогии с египетской пустыней, где некогда селились основатели раннехристианского отшельничества.
    Среди древних христианских святынь, почитаемых верующими разных стран, есть карта Палестины — византийская мозаика, созданная в VI веке, в пору правления императора Юстиниана. Речь идёт о настоящей карте, правда, ориентированной не на север, как принято теперь, а на восток (к алтарю — некогда мозаика устилала пол византийского храма). Удивительный документ, позволяющий совершить виртуальное паломничество в Святую землю, сохранился в православной церкви Святого Георгия, расположенной в центре древней Мадабы — тихого городка на территории нынешней Иордании, не раз упомянутого в Ветхом Завете.
    На полу храма распростёрто изображение Святой земли, где Иерусалим — центр мироздания, а Голгофа — средостение Вселенной. Изображены Палестина, Мёртвое море, впадающий в него Иордан, часть горы Синай и клочок дельты Нила. Большой фрагмент не уцелел, но карта, вероятно, охватывала ещё и весь Египет, простираясь вплоть до города Фивы в верховьях Нила.
    Если бы подобную карту святых мест создавали на тысячу лет позднее, расширив её до Русской земли, принявшей веру Византии, на ней непременно был бы указан монастырь в северном селе Ферапонтово. Это — одна из самых «намоленных» святынь, овеянная легендами, ныне известная далеко за пределами России.
    Одно из последних грандиозных творений художника — монументальная стенопись, созданная великим последователем Андрея Рублёва в Северной Фиваиде — Ферапонтовом монастыре, который, к счастью, пощадили войны и революции.
    Единственная не утраченная поныне роспись Дионисия позволяет во всех деталях понять характер творчества мастера и в полной мере оценить его талант монументалиста. «Ни в Москве, ни в монастырях вдали от неё от этого „прехитрого, изящного и мудрого иконописца“ почти ничего не осталось». Важнейшее достоинство стенописи, сохранившей «руку» Дионисия, состоит и в «особой его духовной сущности, значимости для России».
    Монастырь был основан в 1398 году монахом московского Симонова монастыря, сподвижником Кирилла Белозерского — Ферапонтом. В 1502 году Дионисий с учениками расписал стены и своды собора Рождества Богородицы. (Позже монастырь получил известность не только благодаря уникальным фрескам, но и потому, что в 1666–1677 г. в нём отбывал ссылку строптивый патриарх Никон.)
    Наивысшего расцвета монастырь достиг в XVI веке, став важнейшим центром духовной жизни Русского Севера. Однако расцвет длился недолго: в 1798 году решением Синода обитель закрыли и обратили в приходскую церковь. Прошёл век, и празднование в 1898 году 500-летия Ферапонтова монастыря, публикации о нём историков Ивана Бриллиантова и Николая Успенского способствовали тому, чтобы обитель вернулась в эти стены. Но уже в 1924 году монастырь закрыли вновь. С тех пор на его территории расположился Музей фресок Дионисия — филиал Кирилло-Белозерского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника. Переживший за 70 лет немало тягот, он в 1990-е годы внесён в реестр особо ценных объектов культурного наследия России.
    Всемирную известность музею в Ферапонтове принёс его главный экспонат — росписи собора Рождества Богородицы, построенного в 1490 году. Высочайшее художественное достоинство фресок определило их исключительное место в истории русской живописи. Более того, им выпала счастливая судьба: не в пример другим древним памятникам этот комплекс избежал серьёзных утрат и поздних поновлений. Фрески Ферапонтова монастыря — самый ранний ансамбль храмовых росписей Северной Руси, полностью сохранившийся в подлинном облике.
    Удивительна «вписанность» Ферапонтова монастыря в природу, которая осталась в неприкосновенности. «Средневековый архитектурно-живописный комплекс чаще всего предстаёт перед нами вырванным из естественной среды, из архитектурного или пейзажного окружения, с которым он так органично, так неразрывно был связан, — пишет искусствовед И. Е. Данилова. — Затерявшийся в современном городе, стиснутый новыми зданиями, подавляющими храм, опутанный электропроводами, в сутолоке автомобилей, он оказывается в ином пространстве, ином временном измерении. Нужно большое напряжение фантазии, чтобы мысленно восстановить оборванные временем связи, чтоб оживить памятник, ставший музейным экспонатом». Ферапонтово сохраняет эти целостные связи. Творения зодчих неотделимы от ландшафта, уцелевшего на протяжении веков: озеро, луга, деревья под бесконечным небом Севера. Вокруг — тишина и уединение, которым не помеха даже многочисленные паломники, собирающиеся в эти «святые места» из самых отдалённых городов и весей.
    Фрески, занимающие площадь 600 квадратных метров, написаны в небывало короткий срок — всего за 34 дня. С 6 августа по 8 сентября 1502 года. Очевидно, речь идёт только о живописных работах, без подготовительного этапа. Столь точную дату исследователи установили по надписи, оставленной самими художниками в храме над дверным проёмом (её расшифровка, как и решение многих загадок Дионисия, была делом непростым и нескорым).
    «В лето 7010-е месяца августа на 6 [день] на Преображение Господа нашего Иисуса Христа начата бысть подписываться сия церковь, а кончана на 2 лето месяца сентября в 8 [день] на Рождество Пресвятыя владычица нашея Богородица Мария при благоверном князе Иване Васильевиче всея Руси […]. А писцы Дионисие иконник со своими чады. О владыко Христос, всех царь, избави их, Господи, от мук вечных».
    Росписи Дионисия завораживают, светлые краски, преобладающие в его палитре, делают рисунок лёгким и воздушным. Отрешённые и возвышенные образы, написанные Дионисием, «животворны» и светоносны. Безукоризненно точно владея рисунком и ритмом, смело удлиняя пропорции, окрашивая фигуры в изысканные «райские» цвета, мастер создал зримый образ духовного идеала эпохи. Важнейшую роль в его произведениях играли безукоризненно точный, предельно скупой рисунок, ритм и цвет. Колорит — светлый, изысканный. «Цвет, не отягчённый материей, делает среду, окружающую фигуры, лёгкой, прозрачной, предельно одухотворённой» — так предельно скупо и ярко характеризует работу древнего мастера крупнейший в наше время исследователь древнерусского искусства Лев Лифшиц.
    Добавим к этому поразительное мастерство композиции, которым был наделён Дионисий. На стенах сравнительно небольшой Рождественской церкви начертано более 260 сцен и фигур, однако в храме не возникает чувства затеснённости, и роспись, часто уподобляемая цветному узорчатому ковру, сплошь застилающему стены и своды, необычайно гармонирует с архитектурными формами.
    На стенах соборной церкви Ферапонтова монастыря запечатлён «результат многовекового опыта художественного православного богословия, представление русского общества об образах Царствия Небесного».
    Как полагают историки, знаменитый столичный мастер «с своими чады» Феодосием и Владимиром приехал в Белозерье по приглашению влиятельного ростовского епископа Иоасафа, происходившего из знатного рода князей Оболенских ив юности прошедшего в Ферапонтовом монастыре послушание.
    Фрески Ферапонтова — ценнейший, однако не единственный шедевр, который оставил «живописец пресловущий». Именно так назван Дионисий в «Житии преподобного Пафнутия Боровского». Из этого документа почерпнуто не только название прошедшей недавно выставки, но и сведения о жизни и работе выдающегося мастера. В отличие от Рублёва Дионисий был не монахом, а мирянином (правда, есть предположение, что незадолго до смерти он принял постриг). Тем не менее именно церковные своды и летописи позволили историкам прочертить «линию жизни» художника и судить об этапах его творчества.
    Известно о нём немного, хотя больше, чем о его великих предшественниках — Феофане Греке и Андрее Рублёве. Рождённый предположительно около 1440 года и умерший после 1503-го, Дионисий впервые упомянут в исторических источниках между 1467 и 1476 годами. Автор «Жития Пафнутия Боровского», архиепископ Вассиан, называет Дионисия и старца Митрофания во главе артели художников, расписавших соборную церковь Рождества Богородицы в Пафнутьевом монастыре. Он восторженно именует их «живописцами… пресловущими тогда паче всех в таковем деле». Из работы крупнейшего знатока древнерусской живописи Г. И. Вздорнова узнаём, что позже в это житие был включён нравоучительный рассказ о Дионисии, позволившем себе принести в монастырь «мирское ястие» и наказанном за это «лютым недугом». Дважды исцелённый и вразумлённый аскетом Пафнутием, Дионисий, по мысли автора жития, получил очищение и божественное благословение, столь необходимые для исполнения сложной духовной работы, сопоставимой с молитвами подвижников-монахов.
    Сегодня в этом эпизоде неподчинения суровым правилам монастырской жизни и в последующем раскаянии некоторые исследователи видят стремление «иконника» к творческой и человеческой свободе, попытку художника поставить себя выше условностей монашеского быта.
    Вопрос о свободе творчества, всегда требующий особой деликатности, тем более сложен, когда речь идёт о художнике Средневековья, связанном условиями строго определённого заказа и жёсткого канона. Хотя бы отчасти дать ответ на подобные вопросы — одна из главных задач выставки. (Кстати, в последний раз подобная ретроспектива — «Дионисий и московское искусство рубежа XV–XVI веков» — состоялась в Русском музее более 20 лет назад, в 1981 году.) Стиль мастера при каноническом характере церковной живописи глубоко индивидуален, отмечен яркостью и своеобразием личности.
    Дионисий принадлежал к сословию «боярских детей» и занимал в обществе достаточно высокое положение. Вышел он из знатной фамилии: среди предков художника упоминаются несколько князей. По записям Кирилло-Белозерского монастыря известно, что он возводил свой род к татарину Петру, «царевичу Ордынскому», жившему в Ростове в XIII веке. Учился же он в Москве, в мастерской при Симоновом монастыре, вероятнее всего, у старца Митрофания. Вместе с ним он работал в Боровске над росписью, которая могла привлечь внимание Ивана III, когда великий князь в конце 1480 года посетил монастырь, возвращаясь в Москву после победы над татарами. С этим фактом часто связывают участие Дионисия в создании многоярусного иконостаса для Успенского собора Московского Кремля по заказу духовника Ивана III, крупного церковного деятеля и публициста ростовского архиепископа Вассиана Рыло. Хотя летопись упоминает ещё трёх художников, работавших над иконостасом, возможно, во главе самостоятельных артелей, Дионисий назван первым. Это позволяет предположить, что он и руководил работой над крупнейшим столичным ансамблем, за которую мастера получили огромную по тем временам сумму — «сто рублёв».

 

 

Ответ #113: 14 12 2011, 21:59:18 ( ссылка на этот ответ )

«Троица» Андрея Рублёва

Более половины тысячелетия миновало с тех пор, когда в городах и монастырях тогдашней Северо-Восточной Руси жил и работал монах-иконописец Андрей Рублёв, прославленный теперь по всему миру как один из величайших художников России.
    Лучшее и самое достоверное из произведений Рублёва — это знаменитая «Троица».
    Интерес русской науки к личности Рублёва в своих истоках относится ко второму десятилетию XIX века. Широкая публика впервые узнала тогда это имя, прочитав в 1817 году пятый том «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, где были приведены ранее неизвестные летописные сведения о работе художника в Благовещенском соборе Московского Кремля.
    В близком к Карамзину кругу любителей отечественной старины в это время стали собирать иконы, которые предание приписывало кисти великого художника. Едва ли не первым таким собирателем был А. И. Мусин-Пушкин, с чьим именем связано открытие «Слова о полку Игореве». Имя художника стало появляться в печатных изданиях первой половины прошлого столетия, однако этому времени не дано было сказать серьёзного и веского слова о его творчестве, ибо подлинная рублёвская живопись оставалась под слоями записей.
    В 1840-х годах историк Н. Д. Иванчин-Писарев, посетивший Троице-Сергиев монастырь и видевший там рублёвскую «Троицу», оставил в своих путевых заметках такую запись: «Поклонясь главной местной иконе святой Троицы, я долго стоял перед ней, дивясь живописанию… Она являет в себе один из лучших и цельнейших памятников… искусства, ибо стиль рисунка и самого живописания кажет в ней цветущее время онаго. Она может почесться славою древнего русского искусства». Последние слова были истинно пророческими. Они предвосхитили всеобщее воззрение XX века на эту икону как на одно из величайших произведений мировой живописи.
    В целом же на протяжении XIX века лишь изредка вспоминали о Рублёве — только имя, да краткие, скупые строки — цитаты из немногих древних упоминаний о нём. Не умирало и устное предание, чаще всего неверное и смутное, следуя которому многие произведения старинного художества приписывались кисти Рублёва. Не обошлось и без поддельных автографов — новых надписей на древних иконах, написанных якобы «бывшим государевым мастером Андреем Рублёвым».
    В 1893 году в «Словаре русских художников» Н. П. Собко был напечатан небольшой, всего в несколько страниц, но до сих пор не потерявший своего значения первый биографический труд о художнике. Он был написан на основании всех известных к тому времени письменных источников.
    Интерес к биографии тогда ещё полулегендарного художника был не случайным, как не случайным был великий расцвет русской гуманитарной науки, занятой изучением далёкого прошлого России, во второй половине XIX века. В это время были открыты и опубликованы сотни произведений древнерусской литературы и народной поэзии, велись крупные археологические раскопки, изучались творения древних зодчих. Тогда же возникает интерес к русским иконам и фрескам, и делаются первые шаги в их реставрации. В конце XIX — начале XX века в печати появилось несколько исследований, которые полностью или частично были посвящены Рублёву. Из этих трудов, к нашему времени уже совершенно устаревших, нужно выделить книгу М.И и В. И. Успенских «Заметки о древнерусском иконописании», вышедшую в 1901 году. В разделе о Рублёве собраны все биографические сведения и впервые воспроизведено древнее изображение самого художника.
    В 1904 году в Троице-Сергиевой лавре произошло событие, бывшее первым шагом к открытию подлинного Рублёва, — началась пока ещё не полная, лишь частичная реставрация находившейся в Троицком соборе рублёвской иконы «Троица», которую проводил реставратор В. П. Гурьянов.
    Сведений о самом Рублёве, по меркам нашего времени, совсем немного. И давно известные, и новонайденные, они могли бы легко уместиться со всеми своими подробностями на одной или двух книжных страницах. Дважды упомянули Рублёва его современники-летописцы. Краткие сведения о нём содержатся в двух житийных произведениях. Около трёх десятков упоминаний разной степени достоверности — в записях преданий как древнего, так и нового происхождения, да условные портреты самого художника в нескольких миниатюрах XVI–XVII веков и на одной иконе. Вот и всё, чем располагает сейчас биограф. Много это или мало?
    Для жизнеописания человека нового времени — ничтожно мало! Для древнерусского иконописца это существенно, ибо русская средневековая живопись, за семь столетий своего существования воплотившаяся в десятки, а может быть и сотни тысяч произведений, из которых лишь малую часть сохранило для нас время, была почти сплошь анонимна. Из сотен имён художников, живших ранее XVII века, известны лишь единицы. И то в нашем сознании многие из них — только имена, поскольку их произведения неизвестны. Быть может, их иконы уже не существуют, возможно, они влились в число анонимных созданий художества. Мал и краток список художников XIV–XV веков, чьи иконы или фрески мы сейчас знаем, — Феофан Грек, Рублёв, Даниил Чёрный, Паисий, Дионисий…
    Скудные, по представлениям нового времени, данные о жизни Рублёва на самом деле свидетельство его огромной известности при жизни и много времени спустя.
    И всё же судьба Рублёва погружена в жизнь и культуру его времени, слита с ними. Ключ к биографии средневекового художника — в его произведениях и событиях современной ему истории. Его жизнь может быть описана строго по имеющимся свидетельствам лишь на фоне исторических событий того времени.
    Где была «земля рождения его», та земля, которая взрастила на своём лоне будущего великого художника? Всё, что мы сейчас знаем о его личной и творческой судьбе, свидетельствует — Рублёв уроженец средней полосы России, тех мест, которые мы называем теперь Подмосковьем. Здесь, и только здесь, сохранялись его произведения, и дошедшие до нас, и известные по древним описям. С подмосковными обителями связана его монашеская жизнь. И, наконец, в своей живописи Рублёв продолжал глубинные и давние традиции именно этого края Ростово-Суздальской Руси.
    Рублёв, скорее всего, был потомственным, коренным ремесленником. Если это так, то глубинные первоосновы творчества, искусства жили в его крови родовым даром, закрепившимся в первых же впечатлениях детства, ещё раньше, чем обозначились черты особого таланта, который вывел его на путь иконописания.
    Молодость Рублёва была ознаменована крупными событиями в жизни Древней Руси, молодым человеком он, вероятно, слышал рассказы о победе, одержанной русскими над татарами, так называемые «Повести о Мамаевом побоище», в которых звучали отголоски «Слова о полку Игореве», самого поэтичного из древнерусских поэтических созданий. Правда, победа на Куликовом поле не сразу сломила силы татар, но она развеяла уверенность в непобедимости татарского войска, подняла силы в русских людях, пробудила страну от векового оцепенения.
    В то время, когда Московское княжество начало освободительную борьбу и собирало вокруг себя все силы народа, средоточиями русской духовной культуры были монастыри. В конце XV века они получают широкое распространение; многие люди покидают насиженные места, уходят в дремучие леса и начинают новую жизнь в нужде и лишениях. Они стремятся в уединении к внутреннему совершенствованию и сосредоточенности; недаром один современник сравнивал их с древним мудрецом Диогеном. Но в отличие от восточных отшельников, мрачных аскетов, прославленных кистью Феофана, в русских чернецах XV века никогда не угасало стремление к практической деятельности: они умели с топором пробиваться сквозь чащу леса, собирать вокруг своих келий людей, вести неутомимую трудовую жизнь. Движение это захватило почти всю среднюю Россию и скоро перекинулось на север. Источником его был Троице-Сергиев монастырь близ Москвы. Возможно, что здесь провёл свои молодые годы Андрей Рублёв.
    Неизвестно, застал ли он в живых самого основателя обители Сергия, но память о нём наполняла всю жизнь монастыря, следы его деятельности были видны на каждом шагу. Сергий умел сплачивать единомышленников; он рассылал учеников в далёкие уголки страны, сам разъезжал по русским городам, примирял враждующих князей и незадолго до кончины благословил московского князя на борьбу с Ордой.
    В укладе Троицкого монастыря долго сохранялась первоначальная простота.
    В церкви совершали службу при лучинах, писали на бересте, храмы ставили из дерева.
    Жизнь обитателей его была наполнена упорным, размеренным трудом. «Кто книги пишет, кто книгам учится, кто рыболовные сети плетёт, кто кельи строит, одни дрова и воду носят в хлебню и поварню, другие хлеб и варево готовят» — такими словами описывает современник жизнь русского монастыря того времени. Эта жизнь Сергиевой обители должна была оказать глубокое воздействие на характер художника. Кто знает, может быть, рассматривая старцев Феофана и всем существом своим отворачиваясь от них, Рублёв вспоминал советы своих учителей — хранить прежде всего голубиную простоту, ценить её выше прежней мудрости?
    Впрочем, в стенах Сергиевой обители призвание художника не могло развернуться полностью, и Рублёв переселился в Андроников монастырь, основанный на живописном берегу Яузы выходцем из Сергиева монастыря Андроником. Отсюда было всего с час пути пешком до Московского Кремля, который уже начинали обстраивать митрополит и великий князь. В Москве можно было встретиться с лучшими русскими и греческими мастерами и поучиться у них. Здесь молодой мастер был замечен великим князем и привлечён к почётной работе.
    В 1405 году Рублёву выпала на долю честь украшать живописью Благовещенский собор совместно с мастерами Прохором из Городца и Феофаном Греком. Естественно, что наиболее прославленному из трёх мастеров, Феофану, принадлежало руководство работой и что им были выполнены главные части огромного иконостаса.
    Принимаясь за него, греческий мастер должен был несколько умерить свой живописный темперамент, которому он безудержно отдавался при выполнении новгородских фресок.
    Патетика уступает здесь место сдержанному величию. Фигуры Марии, Иоанна и отцов церкви по бокам от Воздержителя представлены Феофаном не столько молящимися, сколько медленно выступающими в торжественном покое. Особенно хороша фигура Марии в синем, как ночное небо, плаще, который мрачной глубиной своего тона гармонирует со всем её величавым обликом. Рублёву, видимо, достались крайние фигуры чина, великомученики Дмитрий и Георгий, и он вложил в яркую расцветку их одежд и в их юные лики выражения светлой радости.
    Мы знаем очень мало достоверного о первых шагах художественного развития Рублёва. Но есть основания предполагать, что именно он в свои ранние годы украшал евангелие Христово и, в частности, выполнил миниатюру — изображение символа евангелиста Матфея в образе ангела.

 

 

Ответ #114: 17 12 2011, 16:20:08 ( ссылка на этот ответ )

Прегрешение Мадонны

В истории католического монашества случались истории куда более скандальные, чем те, что описал в своем «Декамероне» Джованни Боккаччо. А героями становились особы, к которым благоволил сам папа Римский.

Историограф Джорджо Вазари писал: «Художник был настолько привержен Венере, что, увидя женщин, которые ему понравились, готов был отдать последнее ради возможности ими обладать, и если он не добивался этой возможности никакими средствами, то, изображая этих женщин на своих картинах, рассудком охлаждал пыл своей любви».

В энциклопедиях, посвященных искусству мастеров эпохи Возрождения, имя фра (брата) Филиппо Липпи, он же Филиппо ди Томазо (1406-1469), о котором шла речь в предыдущей цитате, неизменно занимает одно из самых почетных мест.

Выдающийся живописец из Флоренции писал картины на религиозные сюжеты - впрочем, тогда для художников, особенно духовного звания, к каковым относился фра Филиппо, практически не существовало иных сюжетов, кроме религиозных.

На полотнах Липпи перед зрителями представали Мадонны с необычайно одухотворенными лицами.

«Липпи удается соединить, казалось бы, совершенно несовместимое, - сказал о живописце папа Пий II. - Его Мадонны создают благочестивое настроение при большом реализме техники и колорите жизни. Он пишет живых, страстных женщин, но... они у него святые!»

Особенно высоко римская курия ценила фрески Липпи в соборе Прато в Смолетто, изображающие житие святого Стефана.

Маэстро Липпи являлся монахом, что не мешало ему прослыть одним из самых галантных кавалеров и страстных любовников.

Монастырь в Прато

Филиппо Липпи приехал в женский монастырь Санта-Маргарита в городе Прато летом 1456 года. Его встречала сама мать-настоятельница монастыря. Она была несказанно довольна тем, что великий маэстро, которого так ценил сам папа, согласился написать лик Мадонны для алтаря монастырской капеллы.

О подобной удаче - заполучить самого Липпи! - можно только мечтать. Он оказался кармелитским монахом в возрасте около пятидесяти лет, однако выглядел значительно моложе, был очень подвижен и энергичен. С его румяных губ то и дело слетали остроумные шутки.

Вскоре мать-настоятельница была совершенно очарована гостем. Она лично с почтением проводила маэстро до дверей отведенной ему кельи и отправилась к себе, переполненная радостью: нет никаких сомнений, что работа Липпи привлечет в монастырь новый поток паломников и молящихся, а также упрочит в вере жителей Прато. Следовательно, серьезно возрастут и доходы монастыря.

На следующий день художник осмотрел капеллу, отдохнул и приступил к работе. Он напряженно трудился с раннего утра до позднего вечера, потребовав, чтобы даже обед и ужин приносили к нему прямо в мастерскую, - не хотелось терять времени на посещение трапезной. Такими стараниями прославленного мастера настоятельница осталась весьма довольна.

Но однажды утром Липпи пришел к ней с озабоченным видом и поведал, что в работе возникли некоторые сложности.

- Сложности? - мать-настоятельница задохнулась от волнения. Неужели ее заветной мечте не суждено сбыться, неужели в капелле монастыря Санта-Маргарита не воссияет написанный знаменитым мастером лик Пресвятой Девы?!

- Мне нужна натурщица, - развел руками Липпи. - Довольно трудно рисовать Мадонну, не имея перед глазами живой натуры. Ну, без младенца мы еще как-то обойдемся, но надо бы найти какую-нибудь подходящую монахиню.

- Господи, и только-то? - с явным облегчением рассмеялась настоятельница. - Я даю полное право выбрать в качестве натурщицы любую из монахинь моего монастыря! Давайте по нескольку монахинь приглашать в часовню, а вы выбирайте из них ту, которая придется по вкусу.

Модель в рясе

Настоятельница выполнила свое обещание, и художник получил возможность придирчиво осмотреть всех молодых монахинь и послушниц монастыря. Свой выбор фра Филиппо остановил на юной монахине Лукреции Бути, происходившей из состоятельной и добропорядочной семьи.

Девушка была очень хороша собой. Над высоким чистым лбом вились светлые волосы, глаза сияли голубизной, губы нежно алели, а румянец был совсем как у ребенка. При этом Лукреция обладала прекрасной фигурой, а голос звенел колокольчиком. Сколько мужских сердец она могла бы покорить, не находись взаперти за крепкими стенами монастыря?

На следующий день, рано утром, Лукреция отправилась уже не на общую молитву с сестрами, а в мастерскую художника, чтобы позировать ему для картины «Мадонна с Младенцем»: так распорядилась сама настоятельница.

Вскоре к дверям мастерской маэстро Липпи стали приносить уже два прибора и две порции завтрака, обеда и ужина. Аббатиса только тихо радовалась:

- Прославленный мастер торопится выполнить наш заказ! Не стоит мешать ему, сестры!

Конечно, настоятельница прекрасно понимала, почему фра Липпи так торопился. Все предельно просто: деньги! Монастырь платил ему большую сумму за работу, а впереди прославленного маэстро наверняка ждали новые, очень выгодные заказы. Вот и весь секрет. Люди алчны, и великие художники тоже совсем не лишены этого земного греха!

Вскоре картина была готова, и, когда Филиппо представил ее обитательницам монастыря, те без труда узнали в образе прекрасной Мадонны, державшей на коленях пухлого Младенца, знакомые черты Лукреции Бути. У Мадонны были те же большие выразительные глаза, полные ласковой печали, светлые вьющиеся локоны и загадочная улыбка на чуть припухших, алых губах. Казалось, молодая женщина, изображенная на картине, знает нечто, о чем предпочитает умолчать.

- У Мадонны, написанной Липпи, слишком земная и плотская красота, - шептались монашки. - Поглядите, какие чувственные губы! Они словно только и ждут греховного, сладострастного поцелуя!

Однако картина, как и другие произведения прославленного маэстро, производила на зрителей сильное впечатление. Признанный мастер кисти, Липпи всегда отличался тонкостью и изяществом рисунка, умело подбирая удивительную гармонию красок.

Настоятельница, не торгуясь, заплатила за работу. Практически немедленно после этого маэстро покинул обитель Санта-Маргарита...

Беглые любовники

Следующий день выдался в монастыре на редкость суматошным. Прослышав о новом образе Мадонны, написанном самим знаменитым Филиппо Липпи, народ из Прато валом повалил в монастырь. Щедрые пожертвования верующих, к несказанной радости матери-настоятельницы, начали быстро пополнять оскудевшую монастырскую казну.

Удар судьбы подстерегал почтенную монахиню вечером. Неожиданно в ее келью без стука вошла одна из старших сестер и молча распростерлась ниц перед висевшим на стене распятием.

- В чем твой грех, сестра? - благодушно спросила настоятельница. Сегодня выдался удачный денек, и ей совсем не хотелось кого-то сурово наказывать.

- У нас случилось большое несчастье! - глухо сказала монахиня. - После вечерней молитвы мы нигде не смогли найти сестру Лукрецию.

Мозг настоятельницы пронзила страшная догадка: Лукреция родом из Флоренции, и художник Липпи тоже! Неужели она сбежала с маэстро? Какой скандал разразится, какой грандиозный скандал! Как ни старались, скрыть исчезновение из монастыря юной монахини не удалось.

Догнать сбежавших любовников тоже не получилось, хотя за ними отрядили погоню. Сначала они скрывались во Франции, где маэстро легко находил для себя выгодные заказы, поскольку слава о его уникальной кисти бежала далеко впереди него.

Затем Лукреция и Филиппо, который все чаще стал именовать себя не фра Липпи, а синьором ди Томазо, перебрались в Швейцарию, где власть католической церкви была значительно слабее.

Синьор Франческо Бути писал дочери полные отчаяния и угроз письма, заклиная ее отрешиться от греховной любви к художнику, который намного старше ее и по сравнению с ее юной красотой просто увядший старик, изрядно потрепанный жизнью.

- Я ни за что не вернусь в монастырь, - отвечала ему дочь. - Для меня лучше смерть, чем разлука с Филиппо!

Настоятельница монастыря Санта-Маргарита из Прато просто боялась показаться на людях, особенно после того, как стало известно, что в 1457 году Лукреция родила сына, которого в честь отца назвали Филиппино. Узнав об этом, папа Пий II только усмехнулся:

- Чувственный зов плоти для художника часто сильнее веры.

Благословение папы

Спустя несколько лет скандал утих, и вроде бы все стали забывать про Лукрецию и ее знаменитого мужа, но тут Флоренцию и Рим всколыхнуло новое известие: у четы - причем невенчанной! - родилась дочь, получившая имя Александра. И тогда художник, заручившись поддержкой флорентийского герцога Козимо Медичи, решился обратиться лично к папе, умоляя разрешить ему и его невенчанной жене снять с себя монашеский сан.

Небывалый случай, но папа Пий II пошел навстречу мольбам великого художника.

- Полагаю, сутана только сковывает его творчество и мешает счастливой семейной жизни, - мудро решил папа. - Иногда мне кажется, что, уйдя в мир, он станет только ближе к Богу!

С разрешения Рима Лукреция и Филиппо сняли сутаны и стали мирскими людьми, а, заключив официальный брак, сделали своих детей законнорожденными.

Филиппо Липпи ди Томазо написал еще немало великолепных картин, на которых в образе Мадонны представала его возлюбленная супруга. Его сын Филиппино, унаследовавший талант отца, сначала был учеником у Сандро Боттичелли, а позднее сам стал знаменитым художником…

Татьяна ВЕЛЕНИНА
   

 

 

Страниц: 1 ... 21 22 23 24 | ВверхПечать