Записки натурщицы
Я сижу совершенно голая перед 80-летним дедулей в вязаном жилете. Кажется, мужчины, посещающие художественные классы - основные покупатели вязаных жилетов во всем мире. У меня свело ногу, старик покосился на меня, а затем повернулся к преподавателю: "У меня не выходит. Локоть никак не получается".
Неудивительно. 80-летние ученики обычно признаются в том, что они не могут нарисовать локти, нос, лоб, мочки ушей, плечи, ключицы. А вот те части тела, относительно которых они ни за что не признают, что у них это не получается: все остальное.
Художественные классы, где я позирую обнаженной - что-то сродни клубу тех, кому "за...". Через несколько недель этот пожилой джентльмен подойдет ко мне в перерые и скажет, что я напоминаю ему его покойную жену, или старую подругу, или медсестру в корейском госпитале. В таких случаях мне очень хочется сказать: "Готова поспорить, вы видели ее голой", а затем шутливо пихнуть собеседника локтем в бок. Но я этого не делаю - главным образом, из-за того, что не знаю, насколько крепки ребра в 80 лет. Вместо всего этого я просто улыбаюсь и стараюсь быть вежливой.
Те, кто никогда не подрабатывал моделью, думают, что стоит тебе только скинуть халат на подиуме, как студенты тут же решат, что ты их муза и начнут выдавать горы рисунков идеальных мочек. Это, мягко говоря, не так: за все время, что я была натурщицей, я видела, может, всего три сносных рисунка мочек. Учеников так тщательно инструктируют, чтобы модели не чувствовали себя неловко, что они избегают смотреть на меня даже во время пятиминутных перерывов, что, вообще-то, бессмысленно, так как именно тогда я надеваю халат.
Нельзя сказать, чтобы мне нравилось стоять голышом. С одной стороны, в студии без одежды холодно. И у меня нет привычки ходить по дому голой. С другой стороны, мне нравится, что эта студия - особенное место. Если, к примеру, ты разденешься на улице, тебя заберет полиция. Если ты разденешься на вечеринке, люди подумают - значит, это такая вечеринка. Мне нравится то, что только здесь, и нигде больше, я могу раздеться, и никто ничего не скажет и не сделает. Я получаю молчаливое согласие на то, чтобы валяться весь день голышом на диване, прерываясь только на то, чтобы закинуть в себя бутерброд. Я рада сидеть на одном месте и игнорировать реальность. Именно поэтому в свои 22 года я и начала работать натурщицей.
Я переехала в Нью-Йорк со степенью гуманитария и полным шкафом платьев от Lily Pulitzer. В моем резюме значились, в основном, летние стажировки в юридических фирмах, и я совершенно не знала, что мне делать дальше. Я оказалась непригодной даже для того, чтобы бесплатно писать новости на сайте о красоте - мне сказали, что я ставлю недостаточно фотографий свадебных причесок звезд. После этого о карьере на литературном поприще можно было и не мечтать. А на что еще я могла претендовать со своей квалификацией, я даже представить не могла.
Я звонила. Сидела в интернете. Стояла в вестибюлях административных зданий, глядя на людей, бегающих туда-сюда с кружками кофе, измотанных и несчастных. Я с ужасом думала о том, что, стоит мне сделать один неверный шаг - и я навсегда попаду в этот офисно-кофейный ад, который Данте, видимо, не упомянул только из-за забывчивости.
Казалось, всю жизнь я бежала по беговой дорожке - и вдруг она остановилась. Может, каждый испытывает те же ощущения, когда в жизни что-то меняется, но я решила барахтаться. Я не спала ночами, изучая историю и деятельность компаний, куда мне предстояло пойти на собеседование - и все для того, чтобы напрочь забыть прочитанное на интервью. Я рассылала письма - и выясняла, что отправила их не туда. Мало того, что у меня ничего не получалось - я чувствовала, что без семьи и отряда профессоров, которые постояно толкали бы меня вперед, ничего не смогу сделать хорошо. Я много плакала. Мне всегда казалось, что быть взрослой легко - на обед мороженое, в шкафу ряд Manolo Blahnik, - но все оказалось не так. К счастью, этот период в моей жизни оказался довольно коротким, хотя тогда мне казалось, что он продлится вечно.
Что мне всегда нравилось - так это рассматривать старые книги по истории искусства. Я не хотела быть художником - я хотела быть внутри картины. В этих картинах все было красиво - и оставалось таким долгое-долгое время. Было бы банальностью сказать, что я хотела быть частью этого мира, но я действительно это сделала.
Одной из моих любимых картин была "Олимпия" Мане. Девушка на полотне выглядела так, будто ее ничто не беспокоит, будто ее не волновало, какое содержание будет под заголовком ее жизни. Она просто лежала на кровати, опершись о подушки, равнодушно позволяя приносить себе огромные букеты цветов. Я представляла, что она была куртизанкой и, возможно, умерла от туберкулеза. На самом же деле, как я узнала позже, она сама стала довольно успешной художницей.
Мне хотелось раствориться в этих полотнах. Я хотела быть спокойной и сладострастной, как женщины на картинах, а не переживать все время. Когда все, что ты делаешь, выходит плохо, логичнее ничего не делать. Кроме того, я уже знала, как позировать - в колледже мне довелось один раз побыть моделью. Двадцать долларов в час за то, чтобы сидеть в студии одной из художественных академий Нью-Йорка, возможно, и не громадные деньги, но зато это отличная возможность спрятаться от давления окружающего мира и услышать похвалу просто за то, что ты лежишь на диване. Еще бы кто-нибудь маячил на заднем плане с букетом цветов - совсем было бы замечательно.
В мой первый день в студии один из преподавателей громко объявил: "Вот наша модель - у нее есть свои интересы и она человек, а не ваза с фруктами". Я хотела сказать, что, мол, прекрасно себя чувствую в роли граната, но промолчала. И я действительно была хорошеньким маленьким гранатом. По крайней мере, какое-то время.
Когда я только начинала, я была полна решимости уделать Лизу дель Джокондо. Сидеть, скрестив руки и слега улыбаться? Да, это наверняка круто, но только если ты неудачник.
Начался урок, и я продемонстрировала все позы, которые знала по занятиям йогой. Когда настало время в очередной раз сменить позу, я развела руки, как ангел победы. В этом было что-то умиротворяющее: сосредоточение только на том, чтобы стоять неподвижно, сродни медитации. В конце занятия все сказали мне "спасибо". Казалось удивительным быть хорошим в том, что не потребовало от тебя серезных затрат.
Однако через несколько недель я поняла, что у ангела победы должны быть совершенно каменные руки. Постоянно держать руки воздетыми к небу - это очень больно. Болело все. Один из пенсионеров-учащихся хочет обсудить боли в спине? Прекрасно, я бы победила в этом диспуте.
Я решила принимать лежачие позы. Начала требовать подушки. Стала класть перед собой книгу так, чтобы страницы можно было переворачивать одним пальцем. В конце концов, я не хотела просто лежать - я хотела читать.
Шло время, и я начала рассматривать моделей на репродукциях в книгах по искусству не как красивых женщин, а как натурщиц. Переворачивая страницу с "Олимпией", я думала: "О, дамочка, вы-то нашли позу, в которой не больно замереть". Мне пришло в голову, что картины казались такими мирными потому, что на них был запечатлен только один момент. А что потом - Олимпия встала и пошла к любовнику, или поставила цветы в вазу, или занялась чем-то еще?
В один прекрасный день я подумала: сидя здесь со скрещенными ногами на протяжении пяти часов, я точно сойду с ума. И сейчас я на работе, которая подразумевает куда большую мобильность. Я люблю свой офис, люблю идти пешком до работы, а люди с кружками кофе вокруг кажутся мне довольно милыми. Но иногда я скучаю по тем месяцам, которые я провела в неподвижности.
по материалам Salon.com
Наталья Синица
Трудности существуют для того, чтобы их преодолевать.
Ральф Эмерсон