С ДУХАМИ ПРИШЛИ СИМВОЛЫ

продолжение...


Моление о воде и жизни

Открытие новых методов физического датирования побудило ученых вернуться к этим исследованиям. Оказалось, что многие ирландские круги с ямками относятся, скорее всего, к эпохе бронзы, хотя некоторые могли быть созданы и в начале III тысячелетия до н. э. Таким образом, они должны быть старше аналогичных кругов в Испании и Португалии, которые все датируются эпохой бронзы. Если эти даты верны, то круги скорее были принесены с Британских островов на Иберийский полуостров, а не наоборот. И свидетельствуют не о переселении древних испанцев в Ирландию, а о торговых связях древних ирландцев с племенами атлантического побережья Испании. В правильности этого предположения убеждают и результаты раскопок.

Нельзя отрицать наличие связи между испанским и особенно португальским наскальным искусством, с одной стороны, и кругами с углублениями на Британских островах — с другой. Изображения в Ломбу да Кошта в районе Понтеведру в Португалии, и особенно наскальные рисунки в Фентансе в Испании, похожи на британские как две капли воды. Но означает ли это, что данные символы действительно были принесены купцами и переселенцами с Иберийского полуострова на архипелаг, лежащий между Атлантикой и Северным морем? Ион Макуайт, одним из первых начавший в 1946 г. серьезные исследования наскальных рисунков на севере Португалии, был убежден в этом, и мировая научная общественность пришла вслед за ним к тому же выводу.

Каменные сюрпризы в Граубюндене

В мире археологов до 1965 г. воцарилось спокойствие. Тогда швейцарский землемер Петер Брози отправился на работу в Каршеннский бор за деревней Сильс в кантоне Граубюнден, где, втыкая в землю рейку на спускающемся к северу склоне горы, случайно обнаружил подо мхом и почвой 10 больших каменных плит, на которых оказалось много доисторических рисунков: сплошные ямки и кольца! Их явное сходство с британскими изображениями не могло быть случайным: из 16 сюжетов, составляющих наскальную живопись в Дерринаблаэ в Ирландии, целых 13 нашлось в Каршенне.

Треугольник Испания (Северная и Западная) — Британские острова — Швейцария (Центральная) содержит рисунки, обладающие наибольшим сходством друг с другом. Однако круги с ямками встречаются и в других районах Европы, да и не только Европы. Какие рисунки самые древние? Мы этого не знаем. Как наскальные сюжеты Британских островов попали в Альпы? Может быть, они шли в Испанию кружным путем через горы? Или же подлинные истоки этого искусства как раз и находились в Каршенне? Этого мы тоже не знаем. Ответы на эти вопросы давно ищут ученые многих стран, но таинственные круги и сегодня не хотят открывать нам свои тайны.

Символы: Что такое символ, в чем его функция и каково происхождение?

Мир символов – это промежуточный мир соответствий (correspondence), которые так хорошо понимали европейские поэты-символисты конца прошлого века. Это мир отражения Нарцисса, который – не вода и не Нарцисс, и это видения Орфея, которые не принадлежат ни этому миру, ни подземному Гадесу, и это зеркальный мир Рильке и Жана Кокто. Культивированный взгляд открывает обитателей этого зазеркалья: сверкающего «гения» Рембо, «друида» Йетса, «ангела» Рильке. Это особые существа, мало похожие на традиционных ангелов и гениев: если традиционный ангел своим появлением делает иной мир видимым, «ангелы» этих поэтов, избегавших традиционных коннотаций, затрудняют видение, делают его размытым и расплывчатым. Они одновременно видимы и невидимы, их собственная онтология делает их виртуальными по отношению к нашему миру – существами как мира этого, так и иного, возможно, мира снов. И, наконец, это мир перехода и превращения видимого в невидимое, сознательного в бессознательное, жизни в смерть – и обратно. Таким образом, лес, в котором дантовский герой обнаруживает себя «на середине жизни», также как и бодлеровский «лес символов» – это не внешний опыт, открывший поэтам мир трансцендентного, а внутренний лес – единственное место, в котором искатель может встретиться с тайной и откровением. Освоение и символическое постижение этого промежу точного мира требует от искателя особого творческого дара, а ограниченность языка – даже языка символов – нередко ведет к афазии, к языку молчания. Другие символические языки, к которым нередко обращаются ясновидящие, – это язык музыки, танца, живописи и скульптуры. Особый символический опыт рождает новый орган восприятия, где зрение, слух, обоняние и осязание как бы сливаются в одно, порождая явление синестезии, являющейся еще одной попыткой описать неописуемое – природу символического познания. Таков взгляд на символ основателей европейского художественного символизма.

Как бы продолжая мысль европейских символистов, Андрей Белый в начале нашего столетия пишет о духе музыки как о источнике символа, ибо именно в музыке осуществляется «наибольшее приближение глубин духа к поверхностям сознания». Дух музыки – показатель перевала сознания. И обратно: из символа, минуя сознание, брызжет музыка. «Современное человечество взволновано приближением внутренней музыки к поверхности сознания». Оно захвачено сознанием иного. И дальше: «Только близорукие в вопросах духа ищут ясности в символах». Отсюда нежелание гениев, чтобы их символы служили предметом догматических кривотолков, рационализма, утилитаризма.

Религия есть система последовательно развертываемых символов, – утверждает Белый, – однако в понимание религиозных истин, очевидно, вкралась ошибка. Или, может быть, европейская культура не смогла понять всей безмерности христианских символов?

Символ – это проявление вечного и подлинного во временном. Окружающий нас мир – это видимость, эмблема подлинности. Проникнуть в его суть, освободиться от покрова майи, от чар Лорелеи может только символическое искусство, в котором, согласно Белому, сходятся «высоты познания» и «высоты творчества». Про символ нельзя сказать ни того, что он существует, ни того, что он не существует. Белый называет Бога и созданную Им действительность символами и ставит задачу преодолеть как все «формы безрелигиозного», так и все «формы религиозного». «Характер преодоления форм религиозной культуры, пишет Белый, есть религия sui generis; образное выражение этой религии в эсхатологии; религия Символа в этом смысле есть религия конца мира, конца земли, конца истории; христианство поднимается к религии конца в Апокалипсисе». Белый различает эстетическую, религиозную, теургическую символизацию. Моральная норма последней заключается в приближении к Лику Символа. По Белому, символизация начинает действовать там, «где познание переступило все пределы ограничений», и он определяет символизацию как «причинность из свободы». Только в символе дается свобода. Белый называет символ пределом всех познавательных, творческих, этических норм.

Вячеслав Иванов, в свою очередь, говорит о символе как об ознаменовании. То, что символ знаменует, не есть какая-либо определенная идея. Нельзя сказать, что змея, как символ, означает только мудрость, а крест – только искупительную жертву. Если символ является иероглифом, то иероглифом таинственным, «многозначащим, многосмысленным», и его можно прочитать только при помощи ключа. «Подобно солнечному лучу, символ пронизывает все планы бытия и все сферы сознания и знаменует в каждом плане иные сущности, исполняет в каждой сфере иное назначение». То, что связывает все значения символа, есть великий космогонический миф, в котором каждый аспект символа «находит свое место в иерархии планов Божественного всеединства». Иными словами, символизм как искусство позволяет осознать связь и смысл существующего не только в сфере земного сознания, но и в иных сферах. Так истинное символическое искусство прикасается к области религии. Миф – это отражение высшей реальности, а новый миф, новая система символов, это новое откровение той же реальности или, в словах Вячеслава Иванова, «адекватное ознаменование объективной правды о вещах».

Такой представлялась мифо-символическая перспектива в начале нашего века. Однако миф (и мир) русских символистов оказался столь же эфемерен, как и миф старших европейских собратьев. Пока они возводили свой новый миф в виде ажурных башен в промежуточных сферах – видимых и невидимых, сознательных и бессознательных, между бодрствованием и сном, жизнью и смертью – здесь на грешной земле подземными толчками был до основания разрушен их дом, и упорное племя насекомообразных существ в острых шлемах с нашитыми на них красными пентаклями вылезло на божий свет из темных подземелий, чтобы «устремиться к светлому будущему». Эти люди, движимые немудрящей идеологией мести и пролетарской справедливости, перемололи мистагогов и теургов вместе с питавшей их фаустовской культурой, оставив после себя «новый мир», «мистику» которого вовсе несложно разгадать. На Западе те же хтонические силы разрушили европейскую цивилизацию, которая представлялась им сплошной Бастилией, вопреки отчаянным попыткам визионеров-одиночек её спасти.   Две мировые войны окончательно рассеяли дым мифо-символических мечтаний и установили всемирное царство наследников разрушителей старого и создателей нового мифа – остроумной системы подмен, но вполне функциональной и эффективной. В этом мифе есть свои «культура» и «культурология», «символика» и «мифология» – все, что угодно. Например, престижная международная парфюмерная компания называется «Stendal», а нью-йоркская мусороуборочная компания – «Mystic», акционерное общество «Гермес» дает по своим акциям самые высокие дивиденды, на которые можно купить восхитительного маргарина «Рама» и коробку порошка «Миф», а подлинно свободным нас сделает радиостанция «Свобода», которую лучше всего слушать, прижавшись спиной к масляным радиаторам компании «Олимп». Поистине, то ли боги к нам приблизились, то ли мы уже их тесним.

Войдем же в современный лес «символов». «Там чудеса, там леший бродит». «Адам» гуляет там среди лилий и роз вместе со львом и драконом, «Водолей» задумчиво льет бензин на цветок мандрагоры, рекламная нимфа оказывается «Медузой Горгоной», »Стрелец» стреляет из лука в «Луну», кровожадный «Василиск» прикинулся невинным васильком, юркая ящерица чертит эннеаграмму, дурак ест ложкой горчицу, «Молох» несется на гоночном автомобиле, а «Андрогин» заныривает в Агартху – «обитель бессмертия». Сколько еще чудесного и чудного подстерегает нас за каждым деревом и под каждым кустом. Однако не каждому этот лес будет по душе, не каждому в нем будет уютно. В нем совсем не так спокойно, как хотелось бы. Символы – прошлого, настоящего и будущего – как бы взбесились, дико перемешались, и нет в этом лесу никакого видимого смысла. Ушел ли из мира смысл, умер ли Бог? Царит ли в нем слепая и голодная шопенгауэровская воля, либидо или абсурд экзистенциалистов, столь модных в пятидесятых годах? Может быть здесь, как утверждают постмодернисты, закончилась история и время свернулось в кольцо Мёбиуса? Или мы заблудились в заколдованном лесу эмблем и аллегорий?

Символическое познание нельзя ни отменить декретами, ни заменить суррогатом. Пусть мы не можем сегодня повторить за Белым: «Современное человечество взволновано приближением внутренней музыки к поверхности сознания» – или утверждать, что «оно захвачено сознанием иного. «Зато мы должны помнить другие его слова: «Только близорукие в вопросах духа ищут ясности в символах». Ясность не должна быть упрощением и огрублением задачи, а задача во все времена остается той же: овладение искусством символического постижения реальности. Искусство это требует от человека особой искушенности и особых качеств, данных лишь немногим. Речь идет о перевале сознания, о преобразовании нашего восприятия, ко торое, отказываясь от привычной опоры на статику и дискретность вещного мира, обретает качества живости и текучести, хорошо известные мистикам, философам, поэтам, художникам. Но сначала увидим реальные символы наших застолий и наших будней – от них нам придется оттолкнуться.

Что же касается опасных соблазнов аллегорий и эмблем, бросающихся на нас из-за деревьев взбесившегося леса - скорее пройдем эту темную зону. Будем отважными и зрячими. Будем требовательны к себе, будем требовательны к языку, будем требовательны ко времени. Пусть в нашем новом времени старые символы не всегда оказываются надежными проводниками к желаемому результату – к мудрости, ясности и равновесию – но именно с них мы должны начинать. Приобщение к языку символов может стать для нас первым шагом к новому мифу.

С концепцией новой мифологии пробовал разобраться Ролан Барт, теоретик и практик современных мифологий, акме которого пришлось на период левых движений в Европе 60-ых годов. Ролан Барт явно не «взволнован приближением внутренней музыки к поверхности сознания» и не «захвачен сознанием иного». Главным мифотворцем нашего времени Барт считает буржуазную прессу и вообще средства массовой информации. Он определяет понятие миф негативно – для него это альтернатива реальности. Есть мир – реальность, действительность как она есть, – и есть миф, который для него является инструментом идеологии – ложный, социально отчужденный и деформированный образ этой действительности. Есть полнота, завершенность и непосредственность первичного мира, которую опустошает и убивает вторичная идеологическая форма. Такой миф, – а никакого другого Барт, будучи противником всяких трансцендентальных допущений, не знает и не предполагает, – такой идеологический миф обескровливает мир, вампирически питается чужой кровью, чужой жизнью, полнотой реальности. Этот миф превращается в говорящего трупа, вурдалака в нашем бесконечно суггестивном мире, где любое слово может открыться для усвоения обществом. И Барт тратит свою незаурядную энергию на разоблачение такого мифа.

Если традиционные мифы рассматривают фундаментальные оппозиции культуры с целью дать сверхлогическую модель для разрешения содержащихся в ней противоречий, то современные мифы, согласно Барту, служат не для разрешения и изживания противоречий, а скорее для их насаждения, «заклинания» и оправдания. Их множественность, бессистемность и бессюжетность делают невозможным их художественное воплощение. Зато современные мифологи прекрасно владеют приемом замалчивания или «разыменования». Барт убедительно показывает, как такое уг рюмое понятие как «буржуазия» растворяется в лексиконе средств массовой информации, как оно замещается понятиями «нации», «человечества», «свободного общества» и т.п., как ограничивается и приручается любое восстание против этого явления, например, в авангардном искусстве, заказчиком, потребителем и спонсором которого оказывается та же буржуазия.

Интересны размышления Барта о роли и состоянии мифолога в современном обществе. Мифолог, и это очевидно, исключен из числа потребителей мифа, он – отверженный, обреченный жить в состоянии чисто теоретической социальности. Его связь с миром – саркастическая. Таково лицо новой мифологии на пороге постмодернизма в понимании либерального марксиста Ролана Барта, не интересующегося онтологией, и озабоченного только тем, что он понимал как социальная правда. Эта мифология строится не из символов, а из знаков. Эти знаки искусственно накачиваются вурдалачьей коммерческой энергией и магнетизмом дорого стоящей вещи, как например, имена кинозвезд, названия газет, или математические формулы (Е=mc2). Миф, став атрибутом замкнутого на себе социального контекста, теряет связь с онтологией и с символическим мышлением.

Для Карла Ясперса Бытие постигается в символе и через символ. Мир и все, что в нем происходит, есть тайна. Беспокойно погружаясь в океан Бытия, мы вновь и вновь находим себя на берегах категориального знания. В противоположность логическим категориям, символы остаются постоянно открытыми Бытию и наполненными Бытием. Что такое символ, - спрашивает Ясперс и отвечает, – символ бесконечен и несводим к мысли. Символ многозначен и неопределенен, когда мы постигаем сущность вещей. Символ становится неподвижным и фиксированным и превращается в мертвый объект, когда мы теряем эту сущность. Тогда он коллапсирует в знак, в значение, в метафору. Мир символов – это некое царство объектов, в котором мы ищем порядок, говорим о его происхождении и трансформации. И мир символов – это область значений, о смысле которых мы вопрошаем. Истинный символ нельзя объяснить. То, что можно объяснить «иным», перестает быть символом. Постижение символа возможно через кружение вокруг него, через проникновение и высветление его – такое постижение само становится частью символа. Через символ мы входим в «скользящую реальность», в миф, наконец, через символ мы приходим к Богу. Через символ мы входим в Бытие, ибо символ означает участие в Бытии на разных уровнях и в разной степени. На каждом уровне, даже на самом низком, символ участвует в Бытии, узнается как таковой и несет на себе отсвет красоты. В этом смысле все является символом, освещенным лучом света, бьющим из лона Бытия, и все тускнеет, когда луч иссякает. Тогда остается только шлак фактов и знаков и бесконечная недифференцированная определенность.

Круг замкнут, и исследователь символов снова стоит перед загадкой. Разгадка упирается в осознание двух фактов. Прежде всего, осознание разрыва связи человечества со своей духовной родиной, о котором повествует суфийская легенда, – с нее мы начали разговор о символах. Затем осознание факта вторичной самоутраты современного человечества в тенетах идеологического «мифа», о котором говорит Ролан Барт. В этой ситуации возвращение к символическому модусу мышления превращается в головокружительный альпинизм, одновременное преодоление расставленных ловушек «постидеологий» и притяжения «земли», полет над пропастью небытия и врастание в ясперсовское Бытие, которое постигается только в символе и через символ. И тогда символизм как искусство начнет открывать связь и смысл существующего не только в сфере земного сознания, но и в иных сферах. Через символ он введет в «скользящую реальность», в миф и, наконец, в Бытие, ибо символ означает участие в Бытии на разных уровнях и в разной степени. Миф снова раскроется перед искателем как отражение высшей реальности, а новый миф, новая система символов, станет новым откровением той же реальности. И он увидит: все является символом, освещенным лучом света, бьющим из лона Бытия.

Золото


Золотой цветок. Корона китайской династии Ляю.«Но Он знает путь мой; пусть испытает меня – выйду, как золото». (Иов, 23, 10). Драгоценный металл, ценимый за то, что не ржавеет. Эзотерически – это знак мудрости и знания, знак света. Волхвы поднесли новорожденному Иисусу золото вместе с ладаном и смирной. Универсальный символ солнца, Божественного озарения, мудрости и бессмертия. Будучи желтым металлом, ассоциируется с солнечной энергией и огнем. Символ солнечного света и Божественного разума. В средневековой иконографии изображает свет небесный. Представляет активный мужской элемент. В Египте является свидетельством присутствия Божественного в творении. Китайские даосы воспринимали золото как квинтэссенцию небесного. В христианском символизме ассоциируется с любовью и верой: «дабы испытанная вера ваша оказалась драгоценнее гибнущего, хотя и огнем испытываемого золота». (1 Петр, 1, 7) . Алхимическое золото считалось символом внутренней трансформации – просветленной и спасенной души, которая воспринималась как «золото философов». Получение «золота философов» было подлинной целью алхимии, результатом поисков и обретений. Золото для алхимиков было знаком нетленности души и ее способности свечения. Золото – символ четвертого – после черного (грех и раскаяние), белого (прощение и невинность) и красного (очищение и страсть) – состояния души. Золото является важным составным элементом в символике поисков спрятанного сокровища как аспект стремления к стяжанию духа и высшего вдохновения. Во многих традициях золото ассоциируется с тайной земли. Согласно индийской традиции золото понимается как каменный свет. Генон находил этимологическое родство в латинском слове aurum – золото и еврейском слове aor – свет. Золото воспринимается как сердце земли, подобно сердцу – центральному аспекту в человеке. Золото, спрятанное в пещере и охраняемое драконом или змеем, является знаком духовной мудрости. Золото использовалось также как талисман и амулет. Хрисаор – магический золотой меч, символ доблести и решимости. Золото воплощает плоды духа. Золотое руно – символ достижения невозможного и сверхчувственного, поиск высших проявлений духа через чистоту души. Залог бессмертия – золотое руно было обретено Ясоном на древе жизни. Идея бессмертия заложена в даосских алхимических текстах о получении золота.

Золото как алмаз – знак духовной крепости и устойчивости. Его антиподы – дерево, солома. «Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, – каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть». (1 Кор. 13, 2–13).

В негативном аспекте золото является символом идолопоклонства и корыстолюбия. В этом смысле Христос говорит своим ученикам: «Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои« (Мф. 10, 9). Также – символ тщеславия и суетности: «чтобы также и жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценною одеждою, но добрыми делами». (1 Тим. 2, 9–10).
Только золото, испытанное огнем, является достойным облачением, В откровении Ангелу Лаодикийской церкви говорится: «Советую тебе купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей; и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть» ( Отк. 3, 18).