В 385 году до н. э. они овладели Римом и беспощадно разграбили город. Это не было забыто ни Юлием Цезарем, ни его легионерами, захватившими между 59 и 49 гг. до н. э. кельтские земли в Галлии (Франции), которые вошли в состав Римской империи.

Однако коренное население продолжало открыто поклоняться собственным богам вплоть до принятия Римом христианства. Со временем влияние новой религии ощутили и островные кельты, предки нынешних валлийцев (уэльсцев) и ирландцев, так и не покорившиеся римлянам. Христианизация, разрушившая религиозно-мифологическую целостность язычества многих народов (например, славян), в случае с кельтской мифологией сыграла положительную роль. Кропотливая работа христианских монахов, взявших на себя труд собрать и записать древние мифы и саги сохранила для нас удивительный духовный мир отважных и горячих кельтов, которые не доверили бумаге легенды и мифы о богах, духах, демонах и героях, полагаясь на устные пересказы и хорошую память своих славных поэтов и сказителей.

Поэты в Ирландии занимали особое, исключительно высокое положение в жизни общества, пожалуй, не уступавшее месту друидов, и это позволило монахам заниматься собирательством древних текстов без опасения впасть в язычество, а поэты еще долго продолжали пересказывать саги благодарным слушателям.

Своеобразие кельтских мифов заключается прежде всего в том, что в них чаще всего речь идет о героях, и меньше — о богах. Идеалом островитян можно считать бесстрашного Кухулина, в одиночку защищавшего Ольстер от вторжения ратей Медб, королевы Коннахта.

    Кровавые сражения и поединки — главная тема кельтских мифов — могут показаться менее ужасными, если помнить о вере кельтов в реинкарнацию душ. Их загробный мир, в отличие от античного, не был мрачным обиталищем теней. Его можно назвать раем, местом отдыха душ перед возвращением в наш мир. Так поэт-воин Оисин с красавицей феей Ниам 300 лет провел в потустороннем мире, прежде чем вернулся в Ирландию. Спешившись с волшебного коня, Оисин из юноши тут же превратился в дряхлого старца. Еще одной яркой чертой кельтских мифов является любовный треугольник: чаще всего это юная прекрасная богиня, фея или дева и двое мужчин, молодой отважный воин и умудренный жизнью старик. Один из них любим, второй отвергнут, и чтобы завоевать своенравную красавицу, в ход шли оружие, сила и колдовство.

Мифология артуровского цикла

«Явление» короля Артура, его внезапное вторжение в ход мифологической истории, представляет собой одну из многочисленных загадок кельтской мифологии. Он никак не упоминается ни в одной из «Четырех Ветвей Мабиноги», повествующей о клане богов древних бриттов, сопоставимых с гэльскими богами Туатха Де Данаан. Наиболее ранние упоминания его имени в староваллийской литературе изображают его одним из военных вождей, ничуть не лучше, если не хуже других, таких, как «Герайнт, князь Девона», чье имя обессмертили и старинные барды, и вдохновенное перо Теннисона. Однако вскоре после этого мы видим Артура вознесенным на небывалую высоту, ибо он именуется королем богов, которому подобострастно воздают почести боги старых кланов небожителей — потомки Дон, Ллира и Пуйла. В истории под названием «Сон Ронабви», входящей в состав Красной Гергестской книги, Артур предстает авторитетным сюзереном, вассалами которого считаются многие персонажи, имевшие в старину статус богов, — сыны Нуаду, Ллира, Брана, Гофанона и Аранрода. В другой истории из той же Красной книги, озаглавленной «Куллвх и Олвен», его вассалами объявляются еще более высокие божества. Так, Амаэтон, сын Дон, пашет для него землю, а Гофаннон, сын Дон, кует железо; двое сыновей Беленуса, Нинниау и Пейбоу, «превращенные им в быков во искупление грехов», впряжены в одну упряжку и заняты тем, что сравнивают с землей гору, чтобы урожай мог созреть за один день. Именно Артур созывает витязей на поиски «сокровищ Британии», и на его зов спешат Манавидан, сын Ллира, Гвин, сын Нуаду, и Придери, сын Пуйла.

Наиболее вероятное объяснение этого феномена, по всей видимости, заключается в том, что в этом образе отразилась случайная контаминация славных деяний двух разных Артуров, что привело к появлению единого полуреального и полумифического персонажа, сохраняющего, однако, черты обоих своих прототипов. Одним из них явно был бог по имени Артур, почитание которого было в большей или меньшей степени распространено на землях кельтов, — вне всякого сомнения, тот самый Артур, которого надпись ex voto, обнаруженная в развалинах на юго-востоке Франции, именует Меркуриус Артайус (Mercurius Artaius). Другой — вполне земной Артур, вождь, носивший особый титул, который в эпоху римского владычества именовался Koмec Британнаэ (Соmес Britannae). Этот «граф Британии» выполнял функции верховного военного вождя. Главной его задачей было обеспечить защиту страны от возможных вторжений иноземцев. После изгнания римлян бритты еще долго сохраняли структуру военно-административных органов, созданную их бывшими завоевателями, и вполне резонно предположить, что этот пост военного лидера в ранней валлийской литературе соответствует титулу «императора», который из всех знаменитых героев мифологии бриттов был прерогативой одного только Артура. Слава Артура короля объединилась со славой Артура бога, и общий синкретический образ получил широкое распространение на землях, на которых уже в наше время были обнаружены следы древних поселений бриттов в Великобритании. Это создало почву для многочисленных диспутов относительно местонахождения «Артуровых владений», а также таких городов, как легендарный Камелот, и локусов двенадцати знаменитых сражений Артура. Преданиям и историям об Артуре и его рыцарях, вне всякого сомнения, присущ подлинный исторический колорит, но они имеют и столь же бесспорно мифический характер, как и истории об их кельтских коллегах — богатырях Красной Ветви Ольстера и пресловутых фианах. Из этих двух циклов к кругу артуровских легенд наиболее близок последний. Ранг Артура в качестве верховного военного вождя Британии являет собой весьма показательную параллель роли Финна как предводителя «местного ирландского ополчения».

А знаменитые артуровские рыцари Круглого стола весьма и весьма напоминают фианов из окружения Финна, так и ищущих всевозможных приключений. И те и другие с равным успехом вступают в бой как с людьми, так и со сверхъестественными существами. Оба совершают набеги на земли Европы, вплоть до самых стен Рима. Перипетии любовной интриги Артура, его жены Гвиневры и племянника Мордреда в некоторых отношениях напоминают историю Финна, его супруги Грайне и племянника Диармайда. В описаниях последних битв Артура и фианов чувствуется дыхание глубокой архаики первобытных мифов, хотя их реальное содержание несколько отличается. В битве при Камлуане в последнем поединке сходятся Артур и Мордред, а в последнем бою фианов при Габре первоначальные протагонисты поневоле вынуждены уступить место своим потомкам и вассалам. Дело в том, что сам Финн и Кормак уже успели погибнуть, и вместо них сражаются Оскар, внук Фиана, и Кэйрбр, сын Кормака, которые поражают один другого и тоже умирают. И, подобно тому, как Артур, по мнению многих и многих его приверженцев, на самом деле не погиб, а просто скрылся в «островной долине Аваллона», шотландская легенда повествует о том, как спустя много веков после земной жизни фианов некий странник, случайно оказавшийся на таинственном западном острове, встречает там Финна Маккула и даже разговаривает с ним. А другая версия легенды, которая заставляет Артура и его рыцарей пребывать под землей, будучи погруженными в магический сон, ожидая грядущего возвращения в земной мир в славе и могуществе, прямо перекликается с аналогичной легендой о фианах.

В поздней кельтской мифологии огромная роль отводится христианству. Самый яркий пример этому — поиски святого Грааля. Напоминающий кельтские чудесные котлы (неистощимый котел изобилия верховного бога Дагда; котлы, возвращающие к жизни воинов; котлы мудрости) — этот священный сосуд служил чашей в день Тайной вечери, затем в него была собрана кровь распятого Христа, хлынувшая из его раны. Грааль привез в Британию Иосиф Аримафейский, позже реликвия исчезла и ее поискам посвятили жизнь многие герои знаменитого цикла мифов о рыцарях короля Артура: Ланселот, Персиваль, Гавейн, Борс, Галахад и другие. Могущественный Артур, государь королевства Логрес, обладатель меча Экскалибура, "разящего железо и камень", долгие годы справедливо правил своим народом, однако битва короля с вероломным племянником сэром Мордредом положила конец британскому рыцарству и братству Круглого стола. В живых не осталось почти никого, а смертельно раненный король уплыл на таинственном корабле на остров Аваллон, загадочный потусторонний мир кельтов.

Только что я был в поезде, подъезжая к Слайго. В последний раз, когда я был там, нечто беспокоило меня, и я жаждал сообщения от тех существ или бестелесных духов, не суть кем или чем они являются, тех населяющих тонкий мир. Сообщение пришло, в течение одной ночи, я видел с поражающей отчетливостью черное животное, наполовину ласку, наполовину собаку, проходящее по верху каменной стены, затем черное животное исчезло, а с другой стороны появилась белая подобная ласке собака, ее розовая плоть, сияющая через ее белую шерсть и вся в пламени света; и я вспомнил предание о двух собаках волшебного царства, которые представляют день и ночь, добро и зло, и был успокоен превосходным предзнаменованием. Но теперь я жаждал сообщения другого вида, и шанса, который был явлен, человек вошел в вагон и начал играть на скрипке, сделанной очевидно из черного дерева, и хотя я весьма немузыкален, звуки заполнили меня самыми странными эмоциями. Я, казалось, слышал плач голосов из Золотого Века. Они сказали мне, что мы несовершенны, неполны, и не более чем красивая ткань, и как связка веревок, связанных вместе и брошенных. Мне было сказано, что однажды мир и все было прекрасным и доброжелательным, и что все еще доброжелательный и прекрасный мир существует, но похоронен как груда роз под многими пластами земли. Волшебные царства и тонкие миры живы, они в плаче тревожимого ветром тростника, в песне птиц, в стоне волн, и в сладком крике скрипки. Мне было сказано, красивые с нами не умны, и умные с нами не красивы, и что лучшие из наших мгновений испорчены толикой пошлости, или уколом грустного воспоминания, и что скрипка должна петь жалостливо обо всем этом. Голоса сказали, что если они, кто живет в Золотом Веке, могли бы умереть, мы могли бы быть счастливы, но грустные голоса будут петь; увы! увы! они должны петь, и мы должны плакать, пока Вечные врата не распахнутся.

Мы прибываем на большую застекленную станцию и скрипач убирает свою старую черную коробку и протягивает свою шляпу для меди, а затем он открыл дверь и ушел.

Уильям Батлер Йетс “Кельтские сумерки”

   Один французский автор, которого я читал в детстве, сказал, что пустыня вошла в сердце евреев их блужданием и сотворила их, какие они есть. Я не помню, каким аргументом он доказал это, что они являются неуничтожими детьми земли, но вполне может быть, что элементали рождают своих детей. Если бы мы знали Поклонников Огня лучше, то мы могли бы найти, что их столетия набожного почитания были вознаграждены, и что огонь дал им немного своей природы; и я уверен, что вода морей и озер, тумана и дождя, почти сотворила ирландцев по своему образу. Формы и образы эти самостоятельны в наших умах и постоянны, как будто они отражения какого-то единого водоема. Мы в прежние годы свои видели Богов всюду. Мы говорили с ними лицом к лицу, и истории той общины - так многочисленны, что я думаю, они превосходят численностью все подобные истории всей остальной части Европы. Даже сегодня наши деревенские жители говорят с мертвыми и с теми, кто возможно никогда и не умирал, как мы понимаем смерть; и даже наши образованные люди без большой трудности достигают такого состояния, которое является условием видения. Мы можем сделать наши умы такими же неподвижными, как вода, что существа соберутся вокруг нас, их можно будет видеть, это возможно, их собственные образы станут на мгновение отчетливы, возможно, даже с более жесткой резкостью из-за нашего покоя. Разве мудрый Порфирий не думал, что все души родятся из воды, и что "даже создание образов в разуме от воды?"

Одна старая женщина Мейо рассказала мне, что нечто очень плохое спустилось по дороге и вошло в дом напротив, хотя она не будет говорить, каково это было, мне это прекрасно известно. На другой день она рассказала о двух ее подругах. Одна из них шла по обочине, как некто нагнал ее верхом на лошади, предложил прокатиться вместе с ним. Когда она отказала, он исчез. Другая ожидала близ дороги своего молодого человека, когда нечто появилось, покачиваясь и двигаясь по дороге к ней. Оно меняло лики, в том числе будучи ею. Внезапно оно обратилось в молодого человека, который попросил пройтись с ним. Она не согласилась, он исчез.

Также мне известен старик, который жил на склонах Бен Балбена, узрел черта, тот звонил в колокольчик под его кроватью, и исчез лишь после колокольного звона местной часовни. Может быть, это нечто и не было дьяволом вообще, но некоторым низшим деревенским духом, у которого были раздвоены ноги (т.е. копыта).