Завершив завоевание, израильтяне стали быстро переходить от скотоводства к земледелию и мирной жизни бок о бок с хананеями. Их отношение к иноверцам в первые годы было очень жестоким. Но такое положение не могло оставаться долго.
    Язык у обоих народов был сходный, что способствовало развитию контактов и заключению смешанных браков. Через несколько веков обе народности полностью слились. Переход к оседлости принес израильтянам материальный достаток и большие религиозные испытания. От ханаанеев они переняли не только искусство виноделия или строительство крепостей, но и их пышные религиозные праздники. Вскоре евреи стали почитать и старые хананейские святыни — храмы Ваала, Астарты, Гада, Анат и других богов, которые находились в Сихеме, Мегиддо, Бет-Шане и других городах.
    Автор Священной Истории говорит о своих соплеменниках, что они «оставили Яхве и стали служить Ваалам и Ашерам». Это, впрочем, не означало забвения или отторжения Яхве — он оставался Богом-покровителем всех израильтян.
    Но наряду с ним допускалось почитание и других богов. Политическая история израильтян тоже не стояла на месте В 1020 г до Р.Х. у них утвердилась царская власть. Первым царем стал Саул, которого в 993 г до Р.X. сменил Давид. При сыне последнего Соломоне (Шеломо) в Иерусалиме построили первый Храм Господень. Время первых царей было эпохой могущества и процветания. Однако, затем положение стало ухудшаться. В 922 г до Р.X. единое Израильское царство распалось — в Иудее продолжали царствовать потомки царя Давида, а в Израиле утвердился у власти Иеровоам (Иеровеам). Царская власть сразу ослабла и на севере и на юге, что привело к возникновению сильной религиозной оппозиции. Но, если в Иудее цари более или менее придерживались монотеизма, то в Израиле почитание хананейских богов сделалось нормой. Связано это было с тем, что Храм Господень остался в Иерусалиме, и для укрепления своего авторитета израильским царям надо было позаботиться о создании собственных религиозных центров. Уже Иеровоам восстановил в Вефиле и Дане — на южной и северной оконечности своего царства — древние святилища Эля. Здесь были установлены «золотые тельцы» — позолоченные изваяния быков. Таким образом был открыт путь к возрождению древних хананейских верований.
    Своего расцвета язычество достигло при царе Ахаве (869–850 г.г. до Р.X.), который был женат на финикиянке Иезавель. Царица была страстно привязана к культу тирского Ваала — Мелькарта. По ее настоянию в Самарии возвели храм Мелькарта. В честь Ваала регулярно устраивались великолепные торжества, а все пророки Яхве подверглись преследованиям — их казнили или изгнали из страны. В Библии мы читаем: «И делал Ахав, сын Амврия, неугодное перед очами Господа более всех бывших прежде него. И поставил он Ваалу жертвенник в капище Ваала, который построил в Самарии Ахав делал то, что раздражает Господа Бога Израилева». В это тяжелое время и начал свое служение Богу Илия — один из величайших пророков древнего Израиля. По преданию, он был уроженцем города Тишби и происходил из рода Ааарона. Рождение Илии ознаменовалось замечательным видением. В то самое время, когда мать Илии рожала его, Савах, его отец, увидел белообразных мужей, разговаривавших с младенцем. Затем они запеленали его огнем и стали кормить, влагая в рот огненный пламень. Этим видением Господь дал знать о появлении на свет нового пророка. Воспитанием и обучением Илии, как происходившего из священнического рода, занимались священники. С самых юных лет он предал себя Богу. Любовь его к Господу и верность Ему были безграничны. И поэтому все, что он просил у Бога, ему давалось. Но он никогда ничего не просил лично для себя. Когда Илия достиг зрелого возраста, он объявил настоящую войну Ваалу. К этому моменту Иезавели удалось расправиться со всеми поборниками Бога Израилева, так что Илии пришлось выступить в одиночку против царицы и царя, против Ваала и соблазненного народа.
    Рассказ об Илии в Библии начинается так: «И сказал Илия, пророк, фесвитянин, из жителей галаадских, Ахаву: «Жив Господь Бог Израилев, перед Которым я стою! В сии годы не будет ни росы, ни дождя, разве только по моему слову…». После этого он удалился к потоку Хораф и поселился там. Вороны приносили ему хлеб с мясом каждое утро и вечер, а из потока он пил. Однако дождей не было, и вскоре поток пересох. Тогда Илия отправился в Сарепту Сидонскую. У ворот этого города он встретил бедную вдову и попросил у нее хлеба. Но был уже сильный голод, и вдова отвечала: «У меня ничего нет, кроме горсти муки в кадке и небольшого количества масла в кувшине. Сейчас я наберу дров, испеку хлеб для себя и для моего сына, а когда он кончится, мы умрем от голода». Илия сказал: «Не бойся, этого не будет, ибо сказал Господь Бог Израилев: «мука в кадке не истощиться, и масло в кувшине не убудет до того дня, пока Господь не даст дождь на землю». Так в действительности и было: вдова пекла хлеб, ела его вместе с Илией и своим сыном, между тем мука в кадке не истощалась и масло в кувшине не убывало. Какое-то время спустя сын той женщины заболел и умер. Она стала сетовать на свою судьбу и говорила Илии: «Божий человек! Ты пришел ко мне напомнить о моих грехах и умертвить моего сына». Илия взял тело мальчика, отнес его в свою горницу и стал молиться Господу. Бог услышал его голос, возвратил душу мальчика в тело, и тот ожил. Так Илия тайно жил в Сарепте, в то время, когда слуги царя безуспешно искали его по всему Израилю и даже среди соседних народов.
    Но вот однажды Господь сказал Илии: «Пойди, покажись Ахаву, и Я дам дождь на землю». Илия вышел из своего убежища и бесстрашно предстал перед глазами Ахава.
    Царь спросил: «Ты ли это, смущающий Израиля?» Илия отвечал ему: «Не я смущаю Израиля, а ты и дом отца твоего, тем, что вы презрели повеления Господни и идете вслед Ваалам; теперь пошли и собери ко мне всего Израиля на гору Кармил, и четыреста пятьдесят пророков Вааловых, питающихся от стола Иезавели». Ахав послал ко всем сынам Израиле-вым и собрал всех пророков на гору Кармил. Илия вышел к народу и сказал: «Долго ли вам хромать на оба колена? Если Господь есть Бог, то последуйте Ему; а если Ваал, то ему последуйте». Но народ молчал, выжидая, что будет дальше. Илия продолжал: «Я один остался пророк Господень, а пророков Вааловых четыреста пятьдесят человек. Пусть дадут нам двух тельцов, и пусть они выберут себе одного тельца, рассекут его и положат на дрова, но огня пусть не подкладывают; а я приготовлю другого тельца, возложу его на дрова, а огня не подложу. Они будут призывать своего бога, а я призову имя Господа Бога моего. Тот Бог, Который даст ответ посредством огня, и есть Бог истинный».
    Евреи согласились и отвечали: «Хорошо, пусть будет так». Жрецы Ваала взяли тельца, который был им дан, приготовили его для жертвоприношения и начали призывать Ваала. С утра до полудня они возглашали: «Ваал, услышь нас!» Но не было им ни голоса, ни ответа. В полдень Илия стал смеяться над ними, говоря: «Кричите громким голосом, ибо он бог, может быть, он задумался, или занят чем-либо, или в дороге, а может быть, и спит, так он проснется!» Миновал полдень, наступил вечер. Жрецы Ваала выбились из сил, но по- прежнему им не было ни голоса, ни ответа. Когда установленное время прошло, Илия сказал: «Теперь отойдите, чтоб и я совершил мое жертвоприношение». Они отошли и умолкли. Илия взял двенадцать камней по числу колен Израилевых, построил из них жертвенник во имя Господа, сделал вокруг жертвенника ров, положил на жертвенник дрова, а поверх них — рассеченного тельца. Потом велел: «Наполните четыре ведра водой и вылейте ее на жертву и дрова». Когда это повеление было исполнено, Илия велел сделать то же во второй и в третий раз. Вода полилась вокруг жертвенника, и ров наполнился водой. После этого Илия обратил свой взгляд на небо и сказал: «Услышь меня Господи! Да познают в сей день эти люди, что Ты один Бог в Израиле, и что я раб Твой и сделал все по Твоему слову. Да познает этот народ, что Ты, Господи, Бог, и Ты обратишь сердце их к Тебе». В тот же миг упал с неба огонь, пожрал жертву, дрова, камни и прах и поглотил воду, которая была во рве. Увидев это, народ пал на землю и стал восклицать: «Есть Бог, Господь есть Бог!» Илия велел им: «Схватите пророков Вааловых, чтобы ни один из них не укрылся». Народ сейчас же перехватал пророков. Илия отвел их к потоку Киссону и всех заколол там. Потом он сказал Ахаву: «Иди, ешь и пей, ибо слышен уже шум дождя». И действительно, вскоре небо сделалось мрачно от туч и от ветра и пошел большой дождь.
    Ахав не посмел ничего сделать с Илией, но когда жена его Иезавель узнала, что Илия убил мечом всех пророков Ваала, она послала сказать ему: «Если ты Илия, а я Иезавель, то пусть то и то сделают мне боги, и еще больше сделают, если я завтра к этому времени не сделаю с твоею душой того, что сделано с душой каждого из них». Илия поспешил укрыться от гнева царицы у горы Хорив. Там он вошел в пещеру и ночевал в ней. А утром было к нему слово Господне. Господь спросил: «Зачем ты здесь, Илия?» Пророк отвечал: «Возревновал я, о Господе Боге Саваофе, ибо сыны Израилевы оставили завет Твой, разрушили твои жертвенники, а пророков твоих убили мечом. Я последний остался в живых, но и моей души ищут, чтобы отнять ее».
    Господь велел ему: «Выйди и встань на горе перед лицом Господним, и Господь пройдет перед тобой. И будет большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы перед Господом, но не в этом ветре Господь. После ветра будет землетрясение, но не в землетрясении Господь. После землетрясения — огонь, но не в огне Господь. Потом будет веяние тихого ветра. В этом ветре — Господь!» Илия сделал так, как ему было велено: встал у входа в пещеру и закрыл лицо плащом. И сказал ему Господь: «Иди и помажь Елисея, сына Сафатова из Авел-Мехолы в пророки вместо себя. И не сокрушайся так! Не все сыны Израилевы позабыли Меня и предались Ваалу. Я оставил между израильтянами семь тысяч мужей, которые не преклоняли колена перед Ваалом и не целовали его идолов».
    Эти слова утешили Илию. Он пошел от горы Хорив и нашел Елисея, сына Сафатова, который как раз пахал свое поле. Когда Илия проходил мимо, Елисей оставил волов, побежал за ним и сказал: «Позволь мне поцеловать своего отца и свою мать, а потом я пойду за тобой». Илия отвечал: «Пойди и приходи назад». Елисей, отойдя, заколол своих волов, изжарил их мясо и раздал людям, чтобы они ели. А сам пошел за Илиею и стал служить ему. После этого прошло несколько лет, в продолжении которых Илия продолжал пророчествовать в Израиле и не уставал обличать Ахава. В конце концов царь раскаялся в своих грехах, умилился перед Господом, возложил на свое тело вретище, постился, спал на вретище и ходил печальный Но Иезавель продолжала грешить перед Господом.
    Между тем срок пророческого служения Илии подошел к концу, и Господь решил вознести его в вихре на небо. Когда Илия понял, что пришел конец его земному существованию, он захотел отослать от себя Елисея, но тот не пожелал оставить его. Так пришли они оба к Иордану и Илия сказал Елисею: «Проси, что сделать тебе, прежде нежели я буду взят от тебя». Елисей отвечал: «Дух, который на тебе, пусть будет на мне вдвойне». Илия сказал: «Трудного ты просишь. Если увидишь, как я буду взят от тебя, то будет тебе так, а если не увидишь, не будет». Так они шли дорогой и разговаривали. Вдруг явилась огненная колесница и огненные кони и разлучили их обоих — Илия унесся в вихре на небо, а Елисей остался на земле. С тех пор он больше не видел своего учителя. Только милоть его (верхняя одежда) упала с неба к ногам Елисея. Поднимая ее, он обрел двойной пророческий дар, как и обещал ему Илия.
    Таков красочный рассказ Библии об этом пророке Явление его произвело на евреев огромное впечатление Илия стал как бы вторым Моисеем израильской религиозной истории. И хотя он не писал пророчеств и не оставил после себя никаких писаний, влияние его на древнюю израильскую религию было огромно. Он явился в решительный момент, когда угроза язычества представлялась самой серьезной, и нанес по нему сокрушительный удар. Более того, старые религиозные представления он наполнил новым очень важным содержанием, и именно благодаря Илии среди израильтян начал утверждаться взгляд на Яхве, как на единственного, универсального и всеобщего Бога, помимо Которого нет и не может быть других богов.

Гиллель

   
   
    Как уже говорилось выше, священный канон иудаистских книг стал оформляться в те годы, когда во главе иерусалимской храмовой общины стоял знаменитый книжник и законоучитель Ездра. При нем произошла канонизация текста главной священной книги иудеев — Торы (Закона), или Пятикнижия Моисеева. Она стала первым отделом Танаха — еврейской Библии. В III в. до Р.Х. — I в. по Р.Х. усилиями нескольких поколений книжников были отобраны и канонизированы сочинения, вошедшие в два других отдела Танаха: Невиим (Пророки) — 21 книга, и Кетувим (Писания) — 13 книг. Таким образом, общее число священных иудейских книг достигло 39 (если не считать некоторых текстологических отличий, они соответствуют каноническим книгам Ветхого Завета православной Библии). Книги Танаха стали как бы фундаментом, на котором было воздвигнуто здание иудаистской религии. Ее характерной особенностью является тщательнейшим образом разработанная ритуальная система, определяющая поведение правоверного иудея буквально во всех случаях жизни. Это объясняется тем, что с точки зрения иудаизма верующий доказывает свою верность Богу прежде всего скрупулезным соблюдением огромного количества мелочных, детально разработанных правил, обычаев и обрядов. Законоположения Торы могли служить для этого только отправной точкой, так как были слишком общи и неконкретны. Их развитием и разработкой занимались в последующие века многие иудейские книжники — знатоки Закона.
    Составленный ими свод религиозно-этических, ритуальных и правовых положений был в конечном счете объединен в Талмуд, который стал второй по значению книгой иудаизма.
    Формирование Талмуда было долгим и сложным. (Это и понятно, ведь ни одно из его положений не могло быть просто сформулировано — все они 182 должны были быть освещены авторитетом Торы и в конечном итоге выводиться из нее.) Первой исторической ступенью на этом пути стало появление большого числа толкований текстов Танаха — мидраши, которые составлялись учеными евреями в послевавилонскую эпоху. Несколько позже знатоки закона приступили к систематизации так называемой Устной Торы — законодательного материала, состоявшего из комментариев, суждений, толкований и разъяснений, сложившихся в среде иудейских книжников при изучении и рассмотрении Письменной Торы. В течение долгого времени этот материл бытовал в устной традиции и передавался от учителке ученику в специальных школах по изучению Закона. Для того чтобы сделать эти разрозненные положения доступными каждому еврею, необходимо было записать их, собрать воедино и систематизировать. Это была долгая и очень кропотливая работа, занявшая несколько столетий — со II в. до Р.Х. по VI в. (в истории иудаизма этот период получил название талмудического). А начал ее в I в. до Р.Х. знаменитый иерусалимский знаток Закона Гиллель, который считается одним из величайших учителей Израиля той эпохи.
    Гиллель родился около 75 г. до Р.Х. в Вавилонии, в знатной семье, происходившей, по преданию, от царя Давида. Около 40 г. до Р.Х. он приехал в Иерусалим и поступил в школу известного законоучителя Шемайя, чтобы изучать письменные и устные законы иудаизма. Обладая независимым характером, Гиллель не пожелал прибегать к помощи богатой родни. Чтобы добыть деньги на учебу, он стал работать поденщиком и сторожем. Рассказывают, что однажды, в зимний вечер, Гиллель не был допущен на лекцию Шемайя, так как не имел денег, чтобы заплатить привратнику за вход в школу. Тогда он взобрался на стену школьного здания, приник к окну и в таком положении прослушал лекцию учителя. Углубившись в смысл читаемого, он не чувствовал холода и не замечал снега. Наконец Шемай заметил фигуру, заслонявшую свет в окне, велел пустить Гиллеля в дом и обогреть. Ему очень пришлось по душе такое рвение к учебе, и он сказал: «Ради этого человека стоило нарушить субботний покой».
    Прошло немного времени, и Гиллель принял от старого рабби руководство школой. В то время руководителями синедриона были законоучителя из фамилии Бне-Батара, но они не долго занимали это почетное место, уступив их Гиллелю. Произошло это после одного достопамятного случая. В 30 г. до Р.Х. Пасха совпала с субботой, и между законоучителями возник спор: можно ли приготовлять праздничного агнца в этот день. Обратились к Гиллелю, и он рассудил так: поскольку жертвы, приносимые в храме, в субботу не отменяются, то тем более не следует отменять пасхальный обряд. Всех поразила простота аргумента, и Гиллель прослыл человеком, способным предлагать мудрые решения. Вскоре его выбрали главой академии и наси — председателем раввинского совета.
    Величайшая заслуга Гиллеля в истории иудаизма состояла в том, что он первый постарался связать накопившиеся в устной традиции установления законоведов с писанными библейскими законами. Тем самым он обозначил путь, по которому пошли в дальнейшем составители Талмуда. Гиллель также устанавливал новые законы, выводя их из мыслей и выражений Танаха. Став главой академии, он занялся вопросами экзегезы и сформулировал основные миддот — правила для изъяснения Закона. Как, например, быть, если в Писании встречаются два противоположных утверждения? Эту сложную проблему Гиллель решил при помощи следующего силлогизма. Поскольку Тора содержит истину, а в то же время в ней попадаются два противоположных высказывания, значит, истинны они оба. Толкователь же должен в самом Писании отыскать текст, который снимает противоречие.
    Говорили, что Гиллель был сведущ в самых разных отраслях знаний, что он «умел рассуждать о горах и долинах, о деревьях и травах, о диких и домашних животных», что ему были «одинаково доступны и светские и богословские науки». Однако главной наукой Гиллель считал умение жить по заповедям Торы. В памяти Израиля он остался человеком необычайного обаяния, благородства и кротости. Гиллель считал, что выдержка и доброта — главные достоинства служителя мудрости. «Люби мир и водворяй его повсюду, — говорил он, — люби созданных Богом людей и приближай их закон к Божию. Не суди ближнего, пока сам не побывал на его месте; там, где нет людей, — сам будь человеком». Основу благочестия Гиллель видел не в обрядах, а в нравственности. Одному иноверцу, который соглашался принять иудаизм, если рабби сможет изложить ему Закон в двух словах, он дал классический ответ: «Не делай ближнему того, что неприятно тебе — вот суть всей Торы, все же прочее лишь комментарий». Но он не был реформатором, пренебрегавшим традицией, и не имел намерения ломать обычаи, защищая авторитет предания. Когда один язычник, пожелавший принять иудаизм, усомнился в значении Устной Торы, Гиллель убедил его наглядным примером. Он начал учить новичка еврейскому языку, каждый день по-разному называя одни и те же буквы. «Как же я могу научиться?» — удивился тот. «А как же ты хочешь познать Писание без устной традиции?» — ответил Гиллель. Его терпение и выдержка были удивительными. Рассказывают, что один иудей побился об заклад, что сумеет вывести Гиллеля из себя — он явился к нему накануне праздника, вызвал из бани и завел пустячный разговор, ожидая, что учитель вспылит. Но сколько глупых вопросов ни задавал он Гиллелю, тот неизменно отвечал ему с терпением и благожелательностью, пока насмешник не понял, что проиграл пари.
    Народ прозвал Гиллеля Закеном, то есть Старцем. Этот глава фарисеев никогда не кичился своими знаниями и почетным положением, он был внимателен к людям, прост в обращении и не чуждался безобидной шутки. Умер Гиллель ок. 10 г. в преклонном возрасте, окруженный любовью всего народа. Потомки его затем в течение многих поколений были иудейскими патриархами.

Осирис

   
   
    Согласно представлениям древних египтян, изначально миром правил Ра — бог солнца и творец Вселенной. Однако утомленный земными хлопотами и людским непослушанием он удалился на небеса, оставив свое место сперва сыну — богу воздуха Шу, а затем внуку — богу земли Гебу. Осирис, о котором дальше пойдет речь, принадлежал к четвертому поколению богов. О его рождении миф повествует следующее. Геб вступил в тайную связь со своей сестрой богиней неба Нут, но связь эта была открыта ревнивым Ра, который проклял Нут и объявил, что она не сможет разрешиться от бремени ни в одном из месяцев года. Однако бог мудрости Тот, тоже влюбленный в богиню, в награду за ее благосклонность к нему стал играть в шашки с Луной и каждый раз выигрывал 1/70 часть ее света. Эти части, сложенные вместе, составили пять дней, которые он и добавил к 360 дням прежнего года. В первый из этих дней Нут родила Осириса, и в момент его прихода в мир некий голос возвестил, что «родился властелин всей земли». Во второй день родился Хор. На третий день в мир пришел Сет. (Он не появился, как положено, в свое время, а вышел из бока матери через рану, которую нанес ей.) На четвертый день в болотах Дельты родилась Исида, а в последний — Нефтида. (Что касается их отцов, то первые двое были зачаты Ра, Исида — Тотом, а Сет и Нефтида — Гебом.) Позже Сет взял в жены Нефтиду, а Осирис — Исиду.
    Происходившие от богов дети Нут поначалу должны были жить на земле среди людей как простые смертные, хотя и заняли здесь далеко не последнее положение. Осирис стал первым царем Египта, а также первым просветителем и вероучителем человечества. Он был мудрый правитель — следуя его наставлениям, народ вышел из нищеты и варварства. Осирис научил египтян земледелию, садоводству и виноделию, врачебному искусству и строительству городов, дал им основной свод законов. Он также обучил их почтительности к богам, которой они раньше не имели, и культовому служению. Когда Египет благодаря ему стал процветающей и преуспевающей страной, брат Сет задумал лишить Осириса власти и при помощи хитрости убил его. Это злодеяние он усугубил новым — разрубил тело несчастного и разбросал его куски по всей стране. Однако жена Осириса, его сестра Исида, сумела разыскать их. Ра, сжалившись над ней, послал на землю шакалоголового бога Анубиса. Тот собрал члены Осириса, набальзамировал тело и запеленал его. После этого Исида в виде соколицы опустилась на труп мужа и, чудесным образом зачав от него, родила сына Гора.
    Вероломный Сет долго разыскивал племянника, чтобы убить, но так и не нашел.
    Исида вскормила и воспитала сына, скрываясь от всего мира в болотах Дельты.
    Когда же Гор вырос и возмужал, он вызвал обидчика на суд богов и потребовал вернуть ему наследство Осириса. После длительной тяжбы, продолжавшейся 80 лет, боги признали иск Гора справедливым и удовлетворили его. Гор стал новым царем Египта и сумел воскресить отца, дав ему проглотить свое волшебное око. Однако, Осирис не пожелал возвращаться на землю — он остался в Преисподней царем мертвых, предоставив Гору царствовать над живыми.
    Таков в общих чертах миф об Осирисе. Его содержание известно нам по книге греческого историка Плутарха, по нескольким египетским папирусам и по бесчисленным изображениям. Древние египтяне могли и непосредственно видеть страсти Осириса во время священных мистерий. Можно понять, почему его судьба так волновала их. Ведь Осирис воплощал в их глазах идею существа, бывшего одновременно богом и человеком, испытавшего во время жизни на земле страдания и гибель и потому способного сочувствовать им в их болезнях и смерти. Если поначалу в Осирисе видели бога умирающей и воскресающей природы, то в дальнейшем на первый план в нем выступили черты бога, дарующего бессмертие. Египтяне верили в то, что и они, признававшие учение Осириса, разделят с ним его победу над смертью, вновь ожив для загробного бытия. С каждым поколением значение обожествленного Осириса становилось все больше и больше. Уже в XXV в. до Р.Х. его почитали во всех уголках Египта, а спустя тысячу лет Осирис сделался чем-то вроде национального бога — ему приписали атрибуты великих космических богов старших поколений, и он считался теперь не только богом и судией умерших, но также создателем мира и всего сущего. Будучи, согласно мифам, сыном Ра он оказался теперь во многих отношениях более великим и занял место рядом с отцом на небесах. В позднейшие времена Осириса стали считать источником и началом богов, людей и вещей. Так в одном из гимнов мы читаем: «Слава тебе, Осирис, Благой Бог, великий Бог, царь вечности, владыка постоянства…» В другом месте: «Хвала тебе, Осирис, владыка вечности, чьи обличия разнообразны, чьи свойства величественны…». И в третьем: «Сущность твоя, Осирис, темнее (чем всех других богов), ты — луна, находящаяся на небе, ты делаешься юным, когда ты желаешь, ты делаешься молодым, когда ты хочешь, и ты Нил великий на берегах в начале нового года; люди и боги живут влагой, которая изливается из тебя, и я нашел также, что твое величество — это царь преисподней». Как видим, в некоторых своих ипостасях Осирис отождествлялся с Нилом, Ра и другими богами. Но прежде всего вокруг фигуры Осириса кристаллизовались все представления египтян о загробном, потустороннем мире. Мы имеем достаточно точное понятие о них благодаря сборнику заупокойных текстов, имеющих условное название «Книга мертвых» (С глубокой древности эти тексты записывали на стенах пирамид или гробниц, но в своем законченном виде сборник сложился только в VII–VI вв. до Р.X., когда был составлен канон из 165 изречений.)
    Согласно верованиям египтян, человек помимо физического тела (оно называлось хат — этим словом обозначали все то, чему присуще разложение) обладал еще и несколькими душами. Хат помещали в гробницу после мумификации и предохраняли от смерти с помощью амулетов, магических церемоний, молитв и формул. С телом особым образом был связан ка — духовный двойник человека, его жизненная сила. Ка рождался и рос вместе с человеком, имел его недостатки и достоинства. Он мог существовать и независимо от физического тела, свободно перемещаться по земле или возноситься на небо и там беседовать с богами. Египтяне полагали, что он мог есть, пить, наслаждаться ароматами благовоний. Наконец существовало еще ба, или высшее сознание в человеке, вместилище его чистых идей. Ба обладало способностью становиться телесным или бестелесным, однако считалось, что оно было эфирной субстанцией. Ба могло оставить гробницу и подняться на небеса, где, согласно верованиям египтян, наслаждалось вечным существованием во всем его великолепии. В некотором роде оно являлось вместилищем жизни. Когда ба возвращалось в тело, человек оживал. Египтяне верили, что после смерти человека тело его пребывало в преисподней у Осириса, ба — на небе, куда оно отлетало, стремясь воссоединиться с первоисточником жизни — Солнцем-Pa, а дух ка жил в гробнице. («Твоя душа (ба) живет на небе Ра, — читаем мы в одном из текстов, — твое ка божественно перед богами, твое тело пребывает в преисподней у Осириса».)
    Основной целью заупокойного ритуала было магическое воскрешение хат умершего. Для этого было необходимо, во-первых, сохранить тело в таком состоянии, чтобы ба и ка могли с ним соединяться; во-вторых, обеспечить существование ка в гробнице, а, в-третьих, найти душу ба, вернуть ее в тело и оживить последнее. Все это достигалось мумификацией трупа, строительством гробницы, жертвоприношениями и особыми погребальными ритуалами. В древности посмертная судьба человека определялась главным образом состоянием гробницы и заупокойным культом. Поэтому строительство гробницы было главной заботой тех египтян, которые имели средства на сооружение вечного дома. Фараоны начинали строить гробницы с первых дней правления, а многие вельможи в древнеегипетских документах указывали на сооружение усыпальницы как на важнейшее событие своей биографии. В связи с этим надо помнить, что гробница для египтян была не саркофагом, не склепом в нашем смысле слова, а — домом. Художники и скульпторы изображали на ее стенах покойника в лучшие годы его жизни, в расцвете сил. Его окружали портреты жены, детей, слуг, красочные картины пиров, плясок, жертвоприношений; нарисованные виллы и зернохранилища, камыши и птицы, стада коров и овец. Все это, по глубокому убеждению египтян, в известные моменты оживало, и покойник, попадая в привычную обстановку, мог наслаждаться вечным счастьем в своей гробнице-доме.
    Позже возникло представление о посмертном воздаянии. Судьба умершего ставилась в зависимость от того, какой приговор вынесет ему Осирис и другие боги, участвовавшие в суде Особую проблему представляла дорога на это судилище. Путь умершего пролегал через множество областей подземного мира и через многие чертоги, двери которых охранялись враждебными существами. Ему также необходимо было переправляться в ладье через подземные реки, получать помощь от богов и властителей разных областей. «Книга мертвых» обеспечивала его текстами и формулами, которые следовало повторять вслух для достижения цели. Но эти формулы оказывались бессильными перед очами всезнающего судии Тут защитой умершему служила только праведно прожитая жизнь. 125-я глава «Книги мертвых» содержит длинный Шречень грехов, за которые следовало наказание. Покойный соответственно лжен был уверить судий в том, что он их не совершал. Он говорил: «Я не делал зла… Я не лгал никому… Я не ловил в силки птиц богов… Я не отводил течение воды… Я не крал… Я не уменьшал жертв. Я не восставал… Я не говорил зла против царя… Я не презирал богов…» Слова его, впрочем, не принимались на веру. На одном из египетских рисунков мы можем видеть изображение загробного суда- Осирис сидит на троне, в короне, с жезлом и плетью царя. Наверху изображены 42 бога различных областей Египта, которые образуют судилище. В центре зала суда стоят весы, на которых боги Гор и Анубис взвешивают сердце покойного. На одной чаше весов находится сердце, на другой — статуэтка богини правды. Если сердце и правда весили не одинаково, покойника пожирало страшное чудовище Амамат. Но если чаши весов уравновешивались, покойный признавался оправданным и его душа могла вознестись на небо и разделить с богами небесные наслаждения. (Причем она не просто пребывала вместе с Ра в его ладье, но и сливалась с ним. В главе 42 «Книги мертвых» умерший говорит: «Нет членов моего тела, которые бы не были членами бога. Бог Тот соединил мое тело, и я есть Ра день за днем».) Следует подчеркнуть, что по мере расширения представлений о могуществе Осириса, его культ становился все более демократичным. Если в древности Осирис являлся по преимуществу царским богом (и каждый фараон, умирая, уподоблялся Осирису, а его наследник — Гору), то в дальнейшем каждый египтянин, обращаясь с молитвой к своему умершему отцу, называл его Осирисом, а себя- Гором. В позднейших заупокойных текстах любой умерший объявлялся тождественным с Осирисом Это отождествление имело мистический смысл — в плане причастности всех людей к природе божества. Таким образом, осирическое учение пришло к очень важному представлению о всеобщем равенстве людей перед нелицеприятным судией мертвых.

Общественная и религиозная деятельность Раммохаиа Рая была настолько многогранной, что ее трудно определить одним словом. Он был реформатором религии, общественных нравов, реформатором системы образования и родного бенгальского языка. По своим делам и своему влиянию он был для Индии тем же, чем люди вроде Петрарки, Эразма, Бэкона и Лессинга были для Европы в различные периоды ее истории. В оригинальности и ясности мысли, в высоком гуманизме, в способности выражать свои идеи изысканным языком Рай не уступал никому из этих великих европейцев. Он родился в мае 1772 г. в деревне Радхнагор в Бенгалии, в богатой семье, принадлежавшей к одной из брахманских каст. До этого члены рода Раев на протяжении нескольких поколений занимали видные посты при дворе навабов — могольских наместников Бенгалии. (С XVII в. Бенгалия номинально входила в состав мусульманской империи Великого Могола, но фактически со второй половины XVIII в. всеми делами здесь распоряжалась английская Ост-Индийская компания.)
    По существовавшему среди служилой верхушки обычаю, Раммохан еще в детстве изучил персидский язык, а в ранней юности был отправлен для обучения в город Патну в Бихаре — один из центров средневековой мусульманской науки в Индии. Там он овладел арабским языком, изучил Коран, ознакомился с трудами философов мусульманского Востока и Аристотеля. Возвратившись в возрасте 16 или 17 лет домой, Раммохан поссорился с отцом (пишут, что причиной разлада послужили религиозные идеи юноши, который уже тогда склонялся к единобожию). Раммохан оставил родной дом и в течение нескольких лет скитался по стране. По настоянию матери, ортодоксальной индуистки, он отправился на учебу в Веранаси (Бенарес), где изучил санскрит, Веды и индуистскую философию.
    По возвращении в Бенгалию, Рай в 1803 г. поступил на службу в английскую Ост-Индийскую компанию и около 10 лет служил в должности дивана — старшего фискального чиновника, занимавшегося сбором налогов. По долгу службы он был тесно связан с двором Моголов и английской колониальной администрацией. В 1810 г., после смерти сводного брата, Рай получил большое наследство. В 1814 г. он вышел в отставку, а в 1815 г. богатым и независимым человеком поселился в Калькутте — столице Британской Индии. Следующие 15 лет его жизни были наполнены разнообразной литературной деятельностью, принесшей ему широкую известность не только в Индии, но и в Европе. Кроме многочисленных статей на самые разнообразные темы он издал в эти годы несколько глубоких религиозных трактатов, сочинял гимны Брахману, делал переводы с древнего санскрита на современный бенгальский и английский языки, составлял учебники на бенгальском языке по грамматике, геометрии и астрономии.
    Наиболее значительным в его наследии считаются религиозные сочинения. Еще в 1803 или 1804 гг. Рай опубликовал трактат на персидском языке под названием «Дар верующим в Единого Бога» — первое систематическое изложение своих религиозных взглядов. В 1816–1819 гг. он выпустил переведенные на бенгальский язык пять важнейших Упанишад. Эта книга развивала идеи «Дара верующим» и, в сущности, являлась не столько переводом, сколько оригинальным богословским произведением.
    В предисловии Рай писал, что современная индуистская религия представляет собой извращение подлинного индуизма, истинные принципы которого изложены в Ведах и Упанишадах. Чтобы подтвердить эту далеко не бесспорную мысль, Рай в своих переводах весьма вольно обращался с подлинными текстами Упанишад: смещал акценты, вставлял отдельные предложения, изменяющие первоначальный смысл, и просто пропускал те места, которые противоречили его религиозным идеям. То, что получилось в результате такой обработки, весьма условно можно назвать Упанишадами. Скорее, это изложение вероучения самого Рая. Однако он искренне считал свой текст более соответствующим духу Древнего индуизма. Он писал, что исповедует «первоначальную» религию Вед, очищенную от «позднейших» наслоений, и что он лишь «объясняет» «подлинный дух индуистского священного писания». Такой подход к традиционному вероучению имел много общего с тем, что существовал в Западной Европе в эпоху Реформации. Рай сознавал это и однажды признался шотландскому миссионеру Александру Даффу:
    «Будучи еще молодым человеком, я приобрел некоторые знания английского языка, прочитав о возникновении и успехе христианства в апостольские времена, о его порче в последующие века, а затем о христианской Реформации, которая отбросила эти извращения и восстановила христианство в первоначальной чистоте, я стал думать, что нечто подобное могло бы произойти и в Индии и подобные же результаты могла бы принести реформация народного идолопоклонства».
    Интерес Рая к христианскому вероучению не был поверхностным. Чтобы лучше понять его, он изучил греческий и древнееврейский языки, а в 1820 г издал на английском языке Новый Завет в своей редакции.
    Здесь он следовал тем же принципам, что и при переводе Упанишад, то есть убрал из текста все то, что противоречило его взглядам. В книгу не вошли такие эпизоды, как искушение Христа дьяволом, вступление в Иерусалим, изгнание менял из храма, Тайная вечеря, предательство Иуды, отречение Петра, распятие и воскресение Христа. Исключены были и все чудеса — изгнание бесов, чудо с хлебом, хождение по воде и почти все исцеления. В том же 1820 г году Рай опубликовал «Обращение к христианской публике», в котором сформулировал свои представления о христианстве. Так же, как в индуизме, он находил здесь много позднейших искажений и наслоений «Очищая» и «исправляя» христианство, он, по существу, отверг все важнейшие догматы этой религии об искуплении Христом грехов человеческих, догмат о Троице, о божественности Христа, о его единосущности с Богом-Отцом, а также будущее воскресение из мертвых и Страшный суд Христос в изложении Рая предстал обычным человеком, ничем ни отличающимся от других пророков древности.
    Однако, Рай полностью принимал этическое учение христианства и считал его очень полезным для Индии. Определенное влияние оказал на Рая также ислам, из которого он взял идею последовательного монотеизма.
    Уже в своих ранних работах он писал, что все вероучения «верны», поскольку они признают «единое Высшее Существо», и «ложны», поскольку они настаивают на определенном боге или богах, на строгом исполнении установленных обрядов. Свое «религиозное кредо» Рай сформулировал в 1823 г следующим образом:
    «В соответствии с заповедями нашей древней религии, которые содержатся в священной Веданте, хотя ими, как правило, пренебрегают наши современники, мы обращаемся к Единому Существу, видя в Нем одушевляющий и регулирующий принцип всего сущего во Вселенной и первоисточник всех индивидуальных душ, которые примерно сходным образом оживляют свои отдельные тела и правят ими. Мы отвергаем идолопоклонство в какой бы форме и под каким бы покровом оно не проявлялось Дань, которую мы приносим Божеству, состоит исключительно в осуществлении дайя, или благорасположения, по отношении ко всем другим, а не в надуманной вере и не в определенных движениях рук, ног, головы, языка или других движениях на кафедре или перед храмом».
    Подношениям, жертвам, паломничествам, посещениям «святых мест», магическим формулам, наконец, поклонению статуям и изображениям богов — всему этому Рай не придавал значения. Взамен выдвигалась идея духовной религиозности и внутренней сосредоточенности. Почитание Бога, писал Рай, должно выражаться в постоянном размышлении о Его могуществе и в никогда не исчезающем чувстве благодарности за то, что Он сотворил человека и дал ему возможность жить в этом мире Бог в его учении не только един, но также неописуем и непознаваем. Он отрицал существование личного Бога, но считал его безличной первопричиной мира и потому непримиримо выступал против почитания Бога под тем или иным именем Создание мира он рассматривал не как акт творения, а как момент организации вечной материи Рай писал:
    «Все предметы относятся либо к материи, либо к духу. Каждый материальный предмет берет свое начало из всеобщей материи под надзором Верховного Духа и вновь возвращается к своему источнику Безусловно, материальной причиной мира являются мельчайшие частицы, которые, очевидно, нельзя уничтожить они называются ану, или атомами. Нельзя полагать, чтобы нематериальное Божество могло быть материальной причиной этих частиц, как нельзя считать, что они вышли из ничего. Следовательно, эти частицы должны существовать вечно, и они складываются в различные формы в различных местах и в различное время по воле Божьей».
    Бог в его вероучении — только создатель Разрушительный аспект, игравший важную роль в индуизме, у Рая отсутствовал совершенно. Точно так же отвергал он веру в чудеса, в чудодейственную силу молитвы, религиозного обряда или жертвоприношения, он выступал против принципа кармы и не верил в переселение душ. Моральная сторона учения Рая в значительной мере основывалась на христианских нормах. Он писал:
    «Тот, кто стремится к вечному блаженству, должен относиться к другим точно так же, как к самому себе, и считать их счастье или несчастье своим собственным».
    Ибо все люди равны перед Богом, вне зависимости от вероисповедания, нации или касты.
    Через все работы Рая красной нитью проходила мысль о том, что многие установления индуистской религии не только не соответствуют первоначальному учению Вед, но и вредны для жизни общества. В реформированной религии Рая не было места многочисленным пережиткам прошлого, отягчавших жизнь правоверного индуиста.
    Он выступал против каст, религиозных запретов, против сложной регламентации быта, множества религиозных обрядов и базовых правил, несовместимых с новыми условиями жизни. Рай писал, что все это обрекает индийцев на «полную изоляцию от остального мира, а также друг от друга и причиняет им постоянные неудобства и невзгоды». Особенно непримиримо боролся он с варварским средневековым обычаем самосожжения вдов (этому были и личные причины — в 1811 г жена брата Рая сожгла себя на могиле умершего мужа). В 1829 г, во многом благодаря его выступлениям, самосожжение вдов было запрещено английскими властями.
    Венцом религиозной и просветительной деятельности Раммохана Рая стало создание им в 1828 г «Брахмо самадж» — Общества Брахмана, единого Бога, в поклонении которому должны были слиться все религиозные потоки Индии, включая ислам и христианство. Кроме самого Рая в общество вошли его близкие друзья и единомышленники. Почти все они принадлежали к богатым брахманским сектам, хорошо владели английским, имели представление о достижениях европейской мысли, а некоторые находились на службе у англичан. Целью общества было объявлено поклонение «Вечному, единому, неисповедимому Существу, творцу и хранителю Вселенной, которому нельзя давать никаких названий или имен». Особо отмечалось, что «всякого рода изображения или подобия Существа не допускаются, отменяются также всякого рода жертвоприношения, религиозные обряды и церемонии». «Брахмо самадж» стало своего рода реформаторским сектантским движением внутри индуизма, в некоторой степени даже вышедшим за пределы «материнской религии».
    Члены общества собирались каждую субботу в специально арендованном помещении (храме), открытом в январе 1830 г. Как такового ритуала в первое время не существовало. Богослужение состояло в том, что зачитывались специально отобранные тексты из Вед и Упанишад, после чего произносились проповеди (большая часть их была написана самим Раем). Движение это поначалу было немногочисленным — собрания общества редко посещали более 60–70 человек. К тому же сам Рай возглавлял его только первые два года.
    В ноябре 1830 г. он отправился в Англию, куда уже давно мечтал попасть. В эту далекую страну его послал сам Великий Могол — падишах Акбар II, который поручил Раю ходатайствовать перед английским королем об увеличении своего денежного содержания. (По этому случаю Раю даже был пожалован титул «раджа».) Хотя официальный статус его посольства не был признан администрацией Британской Индии, в Англии Раю был оказан восторженный прием на самом высоком уровне. По словам одного англичанина-современника, «едва в Лондоне стало известно, что приехал великий брахман-философ, то самые выдающиеся люди страны поспешили выказать ему свое уважение». Обратно в Индию Рай больше не вернулся. В Лондоне он принимал участие в обсуждении нового акта об Ост-Индийской компании, издавал свои сочинения, выступал с речами и даже подумывал о том, чтобы выставить свою кандидатуру в парламент. В 1832 г. он посетил Францию, где его принял король Луи-Филипп. В сентябре 1833 г., находясь в Бристоле, Рай неожиданно заболел и умер. Здесь он и был похоронен без соблюдения каких-либо обрядов.
    В отсутствие Рая общество «Брахмо самадж» на некоторое время захирело и утратило свое значение, правда, не распалось. Второе рождение общество пережило после того, как в 1842 г. в него вступил Дебендранат Тагор (отец знаменитого писателя). Именно он придал отвлеченному учению Рая черты религии. Каждый новообращенный при вступлении в общество стал проходить обряд посвящения. Все члены «Брахмо самадж» должны были собираться в храм на ежедневную утреннюю молитву. Позднее Тагор разработал и другие обряды, в том числе поминальный и свадебный. Небольшие общины самаджистов появились в других городах. Впрочем, «Брахмо самадж» никогда не было массовым религиозным течением (число его членов даже в лучшие годы не превышало 10 тысяч) и ограничивало свою деятельность в основном Бенгалией. Однако его влияние на умственную и духовную жизнь Индии оказалось огромным. В 1847 г. на соборе самаджистов было принято решение отвергнуть один из важных догматов индуизма о непогрешимости и богодухновенности Вед. Было объявлено, что учения текстов могут быть приняты лишь постольку, поскольку «они гармонируют с нашим внутренним светом». В 1848 г. Тагор разработал специальный молитвенник для нужд общины — компиляцию из Упанишад, «Законов Ману» и «Махабхараты», который стали читать на собраниях общества вместо Вед и Упанишад. Книга эта получила название «Брахмо дхарма грантха». Она включала в себя и символ веры самаджистов, состоявший всего из четырех пунктов:
    1) Вначале не было ничего, кроме Высшей Сущности, создавшей этот мир.
    2) Это — Бог Единый, Бог Истины, Бесконечности, Свободы, Добра и Мощи, Вечный и Вездесущий, Один без подобного Ему.
    3) В почитании Его лежит наше спасение в этом мире и в следующем.
    4) Любить Бога и делать богоугодные дела означает почитать Его. Понятия «карма», «майя», доктрины о переселении душ и аватарах, составлявшие философское ядро индуизма, самаджистами были проигнорированы.
    В 1857 г. в общество вступил Кешобчондро Сен, который вскоре стал одним из его идейных руководителей. Под его влиянием «Брахмо самадж» превратилось в общество социально-бытовых реформ. Главным его делом стала борьба против кастовых различий. Кроме того, самаджисты выступили за право вдов второй раз выходить замуж. Радикальные идеи Сена вскоре стали казаться Тагору чересчур смелыми, и в 1865 г. он вместе со своими умеренными сторонниками вышел из общества. В 1869 г. Сен основал новый храм и разработал собственное священное писание — компиляцию из Вед, Корана, Авесты и Библии. Благодаря его выступлениям английские власти должны были согласиться на некоторые важные реформы. В 1872 г. были официально разрешены гражданские, а потом и межкастовые браки. Вскоре последовало разрешение на вторичное замужество вдов. Этот успех совпал с самым значительным периодом влияния самаджистов, когда они в полном смысле слова были властителями дум всех прогрессивных бенгальцев. Но это влияние было недолгим. В 1878 г. «Брахмо самадж» распалось. Умеренные противники Сена, объединившиеся вокруг Шиванатха Шастри, образовали общество «Садхаран Брахмо самадж». Эта индуистская секта существует до сегодняшнего дня, но имеет незначительное число последователей. Сторонники Сена основали в 1880 г. «Церковь нового общественного установления», находившуюся под сильным влиянием идей Рамакришны. Вероучение «Церкви» было эклектической смесью различных религий. Сразу после смерти Сена она прекратила существование.

Прошло совсем немного времени после окончания несторианской смуты, как вселенская церковь была взволнована новой, на этот раз гораздо более опасной ересью — монофизитской. Это вероучение по сути своей было противоположностью несторианства и выросло на почве борьбы с ним. Не даром ересиархом мнонофизитов оказался один из главных героев Эфесского собора архимандрит Евтихий.
    Монастырь, которым управлял Евтихий, был одним из самых значительных в Константинополе, в нем проживало более трехсот монахов. Евтихий вступил в него еще ребенком и вскоре дал обет никогда не выходить за его стены. В первый раз он нарушил эту клятву в 430 г., когда, влекомый желанием защитить истину таинства Боговоплощения, извращенную Несторием, отправился на Эфесский собор и стал там энергичным сторонником Кирилла Александрийского. Строго говоря, Евтихий, не получивший правильного, систематического образования, совсем не был богословом.
    Все положения его вероучения строились на трудах «великих александрийцев» — св. Афанасия и св. Кирилла — в том смысле, в каком он их понял. И тот и другой не раз говорили о божественной природе Христа и о том, что Он от самого зачатия Своего был истинным Богом. Это положение их учения и было односторонне усвоено Евтихием, который утверждал, что, хотя Иисус родился от Девы, Он по естеству Своему прежде всего Бог, а не человек. Общечеловеческая природа в Нем настолько изменена под влиянием божественной, что плоть Христа не единосущна человеческой.
    Убеждения Евтихия долгое время не вызывали подозрения, хотя он их не скрывал.
    Первым обратил на них внимание епископ дорилейский Евсевий. В 448 г. он прибыл на Поместный собор в Константинополь и по дороге заехал в монастырь к Евтихию.
    Здесь в разговоре Евсевий узнал об уклонении Евтихия, много спорил с ним по догматическим вопросам, но так и не смог его переубедить. Прибыв на собор, он немедленно донес об открытой им ереси, объявив, что Евтихий, архимандрит знаменитого в Константинополе монастыря, давно уже начал заблуждаться и мыслит об Искупителе и таинстве искупления иначе, нежели передано от апостолов и отцов никейских. В записке, поданной константинопольскому архиепископу Флавиану, Евсевий писал: «Я просил Евтихия, пресвитера и архимандрита, чтобы он не предавался такому поражению чувств, опьянению мышления и исступлению ума… Но он, имея невоздержанные уста и необузданный язык, не перестает отрицать благочестивые догматы православия…». Флавиан пришел от записки в большое смущение. Поначалу он предложил Евсевию келейно объясниться с Евтихием и полюбовно привести дело к благоприятному концу, но Евсевий решительно отказался.
    Тогда собор епископов вынужден был вызвать на свои заседания Евтихия. Тот долго не хотел являться, ссылаясь на свой обет, но в конце концов уступил настоятельному требованию.
    Когда епископы спросили архимандрита, признает ли он догмат о единосущности Христа человечеству, Евтихий отвечал, что так как в символе о Христе сказано только, что «Он единосущен Отцу», и ничего не сказано в отношении того, единосущен или не единосущен Христос нам по человечеству, то он и держится лишь той истины, что Христос «единосущен Отцу по Божеству». Члены собора нашли такое вероопределение недостаточным и продолжали допытываться у Евсевия о его отношении к двум естествам Христа. В конце концов Евтихий кратко и ясно выразил свое учение в следующих словах: «После воплощения Бога-Слова я поклоняюсь только одному естеству, естеству Бога, воплотившегося и вочеловечившегося; исповедую, что Господь наш состоит из двух естеств прежде соединения, а после соединения исповедую одно естество».
    Ему указывали на явную несуразность его взглядов, ибо как можно, признавая рождение Христа от Девы, в то же время принижать Его человеческую природу? Но этот довод не убеждал Евтихия. Все его учение строилось на различии между понятием «тело человека» и «тело человеческое». Он не оспаривал того, что тело Христа, взятое абстрактно, есть нечто человеческое, но из этого не делал вывода, что Христос есть человек (так, например, из того, что нечто розового цвета еще не следует, что это нечто — роза). Поскольку, по соединению двух естеств в Христе, божественное, безусловно доминировало в Нем над Человеческим, Евтихий считал неправильным признать Христа человеком, хотя по Евангелию Он и есть Сын Человеческий. Евтихий искренне недоумевал: «Разве может быть тело Господа и Бога нашего единосущным нам?» — и не понимал, как можно приравнивать Христа к людям, когда Он есть Бог. О «человеческом» в Христе он считал дозволенным говорить только в особом и не прямом смысле.
    После того как еретичность взглядов Евтихия сделалась для всех очевидной, он был приговорен к лишению своего настоятельства, низложению священнического сана и церковному отлучению. Поскольку монахи отказались признать осуждение своего архимандрита, архиепископ Флавиан запретил им совершать литургии, а потом вообще секвестровал их имения, назначив доходы с них употреблять на бедных. Евтихий не смирился с этими постановлениями и стал рассылать письма к церковным иерархам во все концы империи; он жаловался на несправедливость и настаивал на созыве нового Вселенского собора. Его письма нашли живой отклик прежде всего в монашеской среде, а также в тех областях империи, где особенно остро проходила борьба с несторианством. Так, большинство египетских христиан безусловно разделяло его учение. Много сторонников было у него и в других восточных провинциях. Этих последователей Евтихия стали называть монофизитами («единоестественниками», то есть исповедующими в Христе только одно естество). Монофизитское учение принял Диоскор, вступивший по кончине Кирилла (в 444 г.) на александрийскую кафедру. Даже при дворе у монофизитов была сильная партия во главе с императрицей Евдоксией.
    Сам Евтихий, лишь по чистой случайности оказавшийся в центре религиозной борьбы, не имел ни сил, ни способностей для того, чтобы возглавить партию своих единомышленников. Настоящим главой монофизитов стал александрийский архиепископ Диоскор — личность противоречивая и неоднозначная. До своего возвышения на кафедру он, видимо, отличался высоким характером, но впоследствии оказался человеком буйным, жестоким, хищным и безнравственным. Пользуясь благосклонностью двора и особенно покровительством Хрисафия, евнуха, имевшего безграничное влияние на Феодосия II, Диоскор добился права председательствовать на собранном в 449 г. в Эфесе церковном соборе. Главной задачей его был разбор жалобы Евтихия на архиепископа Флавиана и других участников Константинопольского собора 448 г.
    С самого начала монофизиты имели в Эфесе значительный перевес. Диоскора сопровождала большая свита монахов. Его единомышленник Варсума, настоятель одного из сирийских монастырей, также приехал на собор во главе тысячи монахов, готовых оказать давление на епископов. Заседания собора были шумными и беспорядочными. Диоскор изгнал всех протоколистов, кроме тех, что принадлежали к его партии, и приступил к суду над Флавианом. После чтения деяний Константинопольского собора епископы без долгих рассуждений признали вероисповедание Евтихия православным. Всех, кто осмеливался говорить о двух естествах Иисуса Христа, прямо объявили несторианами. Затем Диоскор грубо провел решение о низложении Флавиана. (По его требованию в зал вошел проконсул Азии, сопровождаемый солдатами; те епископы, которые отказывались подписывать осуждение константинопольского архиепископа, были принуждаемы к этому угрозами, ругательствами и даже побоями.) Рассказывают, что самого Флавиана фанатичные монахи били по лицу, бросили на пол и топтали ногами. Он умер через несколько дней по пути к месту своего изгнания. Евсевий Дорилейский был низложен и заключен в тюрьму, однако сумел бежать и нашел убежище в Риме. Император утвердил решения Эфесского собора, получившего в дальнейшем прозвание «разбойничьего».
    Насильственные и беззаконные действия Диоскора вызвали возмущение во многих поместных церквах. Римский архиепископ Лев Великий созвал в Риме собор местных епископов и осудил постановления Эфесского собора. Со всех сторон раздавались требования о созыве нового Вселенского собора. На Востоке это предложение поддерживала сестра императора Пульхерия. В 450 г., после смерти Феодосия II, она вступила в брак с военачальником Маркианом и провозгласила его императором.
    По его распоряжению в 451 г. в Халкидоне собрался новый церковный собор, который в официальной церковной истории именуется четвертым. На нем присутствовало 630 епископов. Председательствовал константинопольский архиепископ Анатолий.
    Собор начался с разбора решений предыдущего Эфесского. Евсевий Дорилейский выступил с обвинениями против Диоскора. Улик против последнего было больше чем достаточно, и он был низложен почти единогласным решением. Затем епископы осудили Евтихия. (Этот виновник раскола к тому времени уже сошел со сцены. Мы не видим его на Халкидонском соборе, он не был вызван в число подсудимых, и даже имя Евтихия фактически не упоминалось).
    Главным деянием IV Вселенского собора стала выработка догмата об образе соединения двух естеств в лице Иисуса Христа. Принятое после долгих обсуждений вероопределение провозглашало: «Научаем исповедовать одного и того же Сына Господа нашего Иисуса Христа, совершенного в Божестве, совершенного в человечестве, истинного Бога, истинного человека, того же из разумной души и тела, единосущного Отцу по Божеству и того же единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха, рожденного прежде веков от Отца по Божеству, а в последние дни ради нашего спасения от Марии Девы Богородицы по человечеству, одного и того же Христа, Сына, Господа единородного в двух естествах, неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого, — так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но тем более сохраняется свойство каждого качества и соединяется в одно лицо и одну ипостась, — не в два лица рассекаемого или разделяемого, но одного и того же Сына и единородного Бога Слова, Господа Иисуса Христа, как в древности пророки учили о Нем и как Сам Господь Иисус Христос предал нам символ отцов». Догматически это вероопределение сводится к тому положению, что в Христе два естества, но одно лицо или одна ипостась. Он есть единое «я» с единым самосознанием; и «я» человеческое в Нем тождественно с «я» Бога Слова. Но это тождество надо понимать не в том смысле, что «я» человеческое подавлено «я» Бога, а в том, что им положена основа для этой личной жизни. Человеческая жизнь в Христе есть полная личная жизнь. Этим вероисповеданием осуждались как несториане, так и монофизиты.
    После собора император Маркиан издал строгие законы относительно монофизитов.
    Приказано было всем принимать учение, определенное Халкидонским собором; монофизитов ссылать в заточение или изгонять, сочинения их сжигать, а за их распространение казнить. Диоскор и Евтихий были сосланы в отдаленные провинции.
    Однако позиции монофизитов оставались очень сильны, особенно в Египте, где местные христиане восприняли вероисповедание Халкидонского собора как восстановление несторианства. Православный патриарх Протерий, поставленный на место низложенного Диоскора, не пользовался в Александрии никаким влиянием.
    Большинство египетских христиан отказалось от общения с ним. В 457 г. он был убит. На его место монофизиты возвели Элура, который низложил всех епископов, принимавших Халкидонское вероопределение. Светские власти безуспешно пытались бороться с влиянием еретиков. Император Лев I в 460 низложил Элура и послал на его место православного Тимофея. Александрийцы приняли его, но не приняли православия. Точно так же очень многочисленны были монофизиты в Антиохии. Все это стало причиной бесчисленных церковных смут, волновавших восточную церковь и все византийское общество на протяжении многих Десятилетий. Император Юстиниан I, все свое долгое царствование прилагавший усилия для водворения церковного мира и даже созвавший с этой целью в 553 г. в Константинополе пятый Вселенский собор, так и не преуспел в этом Деле. Православного александрийского патриарха по-прежнему продолжала признавать лишь небольшая часть египтян греческого происхождения. Что касается коренных жителей этой провинции — коптов, то они избирали своего коптского патриарха. Коптская церковь объединяла до 5 миллионов христиан в Египте и большинство эфиопов. Ту же картину наблюдаем в других восточных провинциях. Так, в середине VI в. Иаков Барадей, объединив всех монофизитов Сирии и Месопотамии, образовал здесь независимый от Константинополя патриархат (от него тамошние монофизиты получили прозвание иаковитов). Еще раньше отпала армянская церковь, вообще не признавшая четвертого Вселенского собора. Тут утвердился свой независимый глава церкви — каталикос всех армян.
    Когда в средине VII в. большую часть восточных провинций завоевали арабы- мусульмане, эти церкви окончательно обособились от Константинополя.