Особым, мистическим течением в исламе стал суфизм. Его зарождение относят ко временам пророка, однако оформление свое он получил несколькими десятилетиями позже. Патриархом мусульманского мистицизма считается Ха-сан аль-Басри (умер в 728 г.). Он жил в эпоху великих завоеваний, когда большинство арабов было увлечено идеей накопления богатств и приобретения мирских благ. В противовес этим тенденциям аль-Басри призвал своих единоверцев подумать о будущей жизни и перестроить свое существование в соответствии с предписаниями Корана. Он говорил: «Относись к этому миру, как будто ты никогда в нем не был, а к иному миру — как будто никогда его не покинешь». Его проповеди и увещевания, произносившиеся на красивом и звучном арабском языке, оказывали влияние на многих благочестивых людей в Ираке и других местах. Последователи аль-Басри старались жить в полной свободе от мирского: кирпич мог служить им подушкой, а старая соломенная циновка — постелью. Они не заботились ни о своем внешнем виде, ни об одежде, демонстративно отказывались от богатства, вели аскетический образ жизни и соблюдали безбрачие. Современники называли этих людей захидами (отшельниками). Но потом их самоназванием стало суфии (Происхождение этого слова следует, по-видимому, отнести к арабскому «ас-суф» («шерсть»), и связано оно с тем, что суфии постоянно носили на себе шерстяные плащи-власяницы). Впрочем, жизнь этих суровых аскетов еще не была жизнью суфиев в том понимании, которое появилось впоследствии, так как она была начисто лишена важнейшего положения позднего суфизма — мистического переживания. Ведь самым характерным отличительным признаком для суфиев стал не аскетизм, а культ бескорыстной любви к Богу. Впервые это тончайшее мистическое чувство выразила суфийская поэтесса и святая Рабиа аль-Аддвиййа из Басры. Ее и следует считать подлинной зачинательницей суфийского движения.
    Считается, что Рабиа родилась между 713 и 718 гг., а умерла уже глубокой старухой в 801 г. Происходила она, кажется, из очень бедной семьи. Еще в раннем детстве ее выкрали и продали в рабство. Долгое время Рабиа работала профессиональной певицей, но впоследствии была отпущена хозяином на свободу.
    После нескольких лет, проведенных в отшельничестве в пустыне, она пришла в Басру, где около нее постепенно собралась большая группа последователей. Это был первый в истории суфийский кружок. Основным чувством этой женщины была абсолютная любовь к Богу, любовь страстная, всепоглощающая, которая не оставляла места ни для каких других помыслов или другой любви. Она писала: «Так охватила меня любовь к Богу, что не осталось у меня ничего, чем я могла бы любить кого- либо, кроме Него!» И в самом деле, Рабиа так и не вышла замуж. Мир для нее ничего не значил. Весной она закрывала окна, не взглянув на цветы, и погружалась в созерцание Того, Который создал все сущее, включая цветы и весну. Она писала. «О Возлюбленный сердец, Я ни в ком не нахожу того, что есть в Тебе, Поэтому сжалься в сей день над грешницей, Которая приходит к Тебе. О моя Надежда и мой Покой и мое Блаженство, Сердце не может любить никого, кроме Тебя…»
    Та же мысль многократно выражена в ее стихах, обращенных к Богу: «Я сделала Тебя спутником моего сердца, Мое тело для тех — кто ищет общения со мной. Мое тело ласково к своим гостям, Но гость души моей — Возлюбленный моего сердца».
    Охваченная этой небесной любовью Рабиа как бы переставала существовать. «Я умираю для себя, — писала она, — я едина с Ним и полностью принадлежу Ему». Для нее имело значение только упование на Бога и слово хвалы Ему, которое было для нее слаще любого другого слова. Ночная молитва — одна из основ раннего аскетизма — превратилась у Рабий в сладостную любовную беседу любящей с Любимым: «О Боже, ночь прошла и забрезжил день. Как томлюсь я, не зная, Услышал ли Ты мои молитвы, или отверг их! Утешь меня, ибо только Ты Один Можешь утешить меня в моем томлении. Ты даровал мне жизнь и заботился обо мне — Хвала Тебе!
    Если Ты захочешь отогнать меня от Своей двери, Я все-таки не отойду от нее — Ради любви к Тебе, которую несу в моем сердце».
    Рабиа была первой, кто ясно различил два рода любви к Богу: любовь ради Его милостей и проходящего счастья и любовь к Его красе, вечной и непроходящей. За свою долгую жизнь она любила Бога по-разному. Так она признается в одном из своих стихотворений: «Двух родов была моя любовь к Тебе: Себялюбивая и такая, какая к Тебе подобает.
    При себялюбивой любви радость свою нахожу я в Тебе, В то время, как ко всему и всем другим я слепа. При той любви, которая ищет Тебя достойно, Завеса снята, и могу я взглянуть на Тебя. Но слава и в этой и в той любви — не мне, И в этой и в той слава — только Тебе!»
    Истинная любовь — бескорыстна. Истинный возлюбленный служит Богу не за награду, а повинуясь чувству беспредельного обожания. Рабиа писала: «О Господи! Звезды светят, сомкнулись очи людей, Закрыли цари врата свои…
    Всякий влюбленный уединился со своей возлюбленной, А я теперь одна с Тобою. О Господи!
    Если я служу Тебе из страха перед адом, то спали меня в нем, А если служу я Тебе в надежде на рай, изгони меня из него. Если же я служу Тебе ради Тебя Самого, То не скрой от меня Своей вечной красы». «О мой Господин, — говорит она в другом месте, — какую бы долю этого мира Ты не пожелал даровать мне, даруй ее лучше твоим врагам, и какую бы долю мира иного Ты не уготовил мне, дай ее лучше Твоим друзьям — мне достаточно Тебя». Это изречение, выражавшее самую суть суфизма, превратилось потом в молитву мусульманских мистиков всех времен. Рабиа вновь и вновь возвращалась к теме бескорыстия. Сообщают, что однажды ее спросили, что она думает о рае. Рабиа отвечала: «Сначала сосед, потом уже дом!» (То есть не райские утехи должны быть предметом вожделения верующего, а лицезрение Бога, где бы оно не происходило.) В другой раз Рабиа обратилась к своим гостям с вопросом: «Чего ради вы служите Богу?» Каждый сказал что-нибудь в ответ. Рабиа всплеснула руками и сказала: «Этот служитель не соглашается на кару, тот — ищет награды, а я служу просто так: хочешь вези в рай, хочешь в ад, ведь все принадлежит Ему!»
    Однажды, когда Рабиа была больна, ее навестили друзья. Один из них сказал: «Не искренен в своей молитве тот, кто не сносит терпеливо ударов своего Владыки!» Второй не согласился с этим высказыванием и заметил: «Не искренен в своей молитве тот, кто не наслаждается ударами своего Господа». Но Рабиа возразила: «Разве может быть искренней молитва, в которой человек, созерцая Господа, не забывает вовсе о Его ударах?» У того, кто целиком отдался радости общения с Богом, нет других желаний — он обрел подлинное счастье. Когда у Рабий спросили, как ей удается все время сохранять радостное настроение, она отвечала: «Оставив все, что не заботит меня, и радуясь Тому, Кто не исчезнет». Уже современники называли Рабиу «живущей в затворничестве святости; женщиной покрытой завесой искренности, воспламененной любовью и томлением, потерявшей себя в соединении с Богом…», а последующие поколения суфиев относились к ней, как к «второй незапятнанной Марии…».
    Мощный мистический импульс, приданный Рабией суфизму, имел далеко идущие последствия. Движение это стало шириться. Утвердившись во второй половине IX в. в Багдаде, суфизм распространился затем в Северной Африке и Испании, в Средней Азии и Ираке, в Индии и, наконец, в Юго-Восточной Азии. Постепенно оформились нормы общежития суфиев и их философские доктрины. Местом проживания суфиев стали братства — своего рода мусульманские монастыри, а организационной формой движения — дервишские ордена. Во главе каждого такого ордена стоял наставник- шейх, в подчинении у которого находились ученики (мюриды). Некоторые из этих орденов приобретали с течением времени большое политическое могущество и даже объединяли под своей властью целые государства (например, Сефевиды в Иране или Сенусиды в Ливии).
    В своем вероучении суфии исходили из того, что предписанные исламом обязательные обряды и узаконения (шариат) — есть лишь первая ступень приближения к Аллаху.
    Для тех, кто ищет большей близости с Богом, существует вторая ступень — тарикат (от «тарик» — путь к истине). Поднявшийся на нее, должен полностью отрешиться от мирских забот и сосредоточить все свои мысли на Вечном. Если он желает совершенствоваться в своем знании, то может подняться на третью ступень — марифат, на которой посредством особой духовной практики — зикр (то есть «воспоминанием о Боге») может достичь высшей мудрости и познать суть вещей. Но полное познание Божественной Истины возможно лишь на четвертой ступени — хакикат — доступной только святым захидам.
    Путь этого духовного восхождения труден и тернист, но он совершенно необходим для тех, кто ищет Прозрения. Обычный человек не имеет истинного понятия о Боге, так как связан по рукам и ногам своими страстями и нравственно болен. Вследствие этой болезни его чувства оказываются ущербными, а мысли и восприятия — нездоровыми. В результате вера человека и его понимание Истины очень далеки от реальности. Для того чтобы найти свой путь к Богу, человеку прежде всего следует излечить болезненные мыслительные процессы, а страсти трансформировать в нравственное начало. И только тогда, когда мысли станут здоровыми, можно говорить о правильном понимании Истины. Путь гармонии состоит из духовной нищеты, преданности и постоянного самоотреченного воспоминания Бога. Только осуществляясь таким образом, человек начинает воспринимать Истину незамутненной, такой, какая она есть.
    Центральная тема в жизни суфия — это свобода души. Великий персидский поэт-суфий Руми сказал однажды: «Душа на земле заключена в темницу и остается в ней до тех пор, пока пребывает на земле». Каждая душа стремится разорвать сковывающие ее путы и вырваться из плена. Поэтому конечная цель мистического пути суфия есть соединение с Божественной сущностью. Для этого верующий должен покинуть сферу своего «я» и выйти за пределы этого мира. Просто веры в Бога для этого недостаточно. Необходима всепоглощающая любовь к Нему, такая любовь, которая была в свое время воспета Рабией.
    Любовь к Богу, вообще говоря, не являлась в исламе чем-то новым. О том, что Аллаха должно любить, говорил еще пророк. (Так, в одной из сур Корана читаем: «Те, кто верят, обладают великой любовью к Богу»). Но суфии придавали этому чувству совершенно исключительное значение. Они считали, что основой сотворенного мира является любовь, что любое движение, активность и свет во Вселенной берут начало в лучах любви, и в ней необходимо искать истинное совершенство сущего. (От чего и возникло представление, что суфизм — это путь к Богу через любовь.) Обычная мирская любовь, возникающая от красоты преходящих форм, сама преходящая, как и они, дает лишь отдаленное представление об истинной, или Божественной, любви, которая вся есть экстаз и полное исчезновение в Боге.
    Для своих молитвенных собраний (сэма) суфии избирали специальные помещения, которые называли ханигах. Часто молитвы сопровождались чтением мистических стихов, исполнением гармоничной мелодии и определенными телодвижениями, настраивающими сердца молящихся на контакт с божественным миром. Предаваясь самоотреченному воспоминанию Бога и обратившись всеми чувствами и умом к Возлюбленному, суфии совершенно забывали о своем «я» и слышали в каждом звуке зов Всевышнего. В этом состоянии многие из них впадали в экстаз (вадж) и совершали непроизвольные движения, напоминающие танец.
    Все эти неумеренные проявления чувства казались неподобающими для непримиримых ортодоксов. Они с подозрением смотрели на суфиев и не признавали их учение правоверным. Надо сказать, их настороженность была оправданной — суфии действительно имели множество вольных, а то и просто еретических взглядов.
    Например, некоторые из них вообще отрицали превосходство ислама как религиозного учения. Они говорили, что между религиями существует только внешнее различие и они подобны цвету воды, которая в зависимости от цвета сосуда становится то красной, то зеленой, то еще какой-либо, оставаясь при этом прозрачной. Суть же любого истинного вероучения состоит только в одном — в любви к Богу. На том же основании суфии отрицали необходимость мечети и говорили, что истинная мечеть — это сердце мусульманина, и если хочешь найти Бога — ищи его в своем сердце.
    Ортодоксальный ислам не мог также принять снисходительное отношение суфиев к шариату. Мусульманские богословы считали, что шариат есть хакикат- истина в ее конечной инстанции. По мнению же суфиев, шариат это только «лестница» или «путь» к достижению истины, и вообще, хакикат стоит неизмеримо выше шариата. Некоторые из них шли еще дальше, утверждая, что кроме Бога-Истины, все остальное — обряды, ритуалы, соблюдение религиозного культа и прочее — не имеет никакой ценности. В связи с этим суфии не следили за чистотой, не соблюдали исламского обряда омовения и годами не снимали своих грубых шерстяных плащей.
    Философия суфиев также не укладывалась в ложе исламской ортодоксии. Они учили, что вся природа, в том числе человек, поглощается Богом, что Существо Бога проникло во все вещи, и во всем видели Его частицу. Для суфия Бог был не где-то на недостижимых небесах, а рядом с ним, перед ним, в нем самом, и он всегда видел Бога перед глазами. Как следствие этого родилось представление о возможности прямого контакта человека и Бога во время молитвы. (Между тем исламская теология даже пророку отказывает в этой чести. Согласно установившемуся представлению, Мухаммад общался с Аллахом не непосредственно, а через Джабраила.) Охваченные возвышенной любовью к Богу, суфии, конечно, не признавали никаких посредников. Их поэты в прекрасных стихах описывали беседы своего духа с Божественным Духом и договаривались даже до того, что ставили знак равенства между ними. Так знаменитый суфийский поэт Халладж, писал о Боге в одном из своих стихотворений: «Я есть Он, Которого я люблю, И Он, Которого я люблю, есть я Мы два духа, обитающие в одном теле. Если ты видишь меня, ты видишь Его; И если ты видишь Его, ты видишь нас обоих…»)
    Эту дерзость ему не могли простить — Халладж был осужден как еретик и принял мученическую смерть в марте 922 г. Гонения постигли также некоторых других суфиев. Отношение к суфизму изменилось только в конце XI в., когда его реформированием занялся великий мусульманский богослов Абу Хамид аль-Газали.

Создатель методистской церкви английский проповедник Джон Уэсли родился в июне 1703 г. в местечке Эпуорте Линкольнского округа в семье приходского священника.
    Первоначальное образование он получил в 1715–1720 гг. в одной из лондонских школ. На 17-м году жизни Джон поступил в Коллегию Христовой церкви в Оксфорде, где поначалу ревностно изучал классиков, а затем обратился к богословию. В 1725 г. его посвятили в диаконы англиканской церкви. Основные черты его характера проявились уже в ранней молодости. Пишут, что в годы учебы Уэсли избегал шумного общества товарищей, был очень серьезен и строг в исполнении своего религиозного долга. Аскетизму он предавался с таким рвением, что едва не расстроил своего здоровья. Уэсли много читал, причем самыми любимыми авторами его в то время были Фома Кемпийский и Таулер, которые придали его религиозному мировоззрению яркий мистический оттенок. В 1726 г., по окончании университета, он был принят в Линкольнскую коллегию в Оксфорде и сделался лектором греческого языка (в обязанности лектора входило следить за классными диспутами студентов и руководить этими диспутами).
    В 1727 г. Уэсли возвратился домой. Получив в 1728 г. рукоположение в священники, он хотел посвятить себя уединенной аскетической жизни. Но один из друзей убедил его в том, что такой выбор едва ли угоден Богу. «Библия не знает религиозных пустынников, — сказал он Джону, — ты должен или найти себе сотрудников, или постараться создать их». Уэсли снова принялся за свои труды в Оксфорде. В 1729 г. он вернулся к преподавательской деятельности в университете и оставался там в течение шести следующих лет. В то время в Оксфорде обучался младший брат Джона Чарлз. Вскоре вокруг двух братьев Уэсли сложился небольшой кружок единомышленников, состоявший большей частью из молодых студентов. Эти благочестивые юноши считали своей обязанностью ежедневно вставать в четыре часа утра. Два часа они проводили за пением псалмов и духовных песен, а по вечерам читали классиков и Новый Завет. Жизнь они вели самую строгую и аскетическую, неизменно соблюдая посты. Позже они перешли к благотворительным делам: посещали заключенных в тюрьмах, бедных в больницах, давали уроки приютским детям. На фоне чрезвычайной распущенности тогдашней университетской молодежи кружок братьев Уэсли казался чем-то из ряда вон выходящим. Его члены вскоре получили насмешливое прозвище «методистов» (за свою привычку методично распределять время между разного рода занятиями и благочестивыми упражнениями), которое и осталось за ними навсегда. В этом обществе принято видеть зародыш будущей методистской церкви, хотя официально они оформились в таковую лишь несколько лет спустя.
    В 1735 г. генерал-губернатор вновь основанной в Америке колонии Георгии предложил братьям Уэсли взять на себя духовно-нравственное руководство колонистами. Они немедленно ответили согласием. Решено было, что Джон выступит в качестве миссионера среди индейцев, а Чарлз будет проповедовать среди переселенцев. Их деятельность развернулась вблизи городка Саванна. Местные индейцы встретили Джона Уэсли достаточно дружелюбно. Но он так и не смог приступить к своей миссионерской деятельности, поскольку совершенно не знал языка индейцев. К тому же вскоре отношения между аборигенами и колонистами испортились. Уэсли поселился в Саванне и попытался вести проповедь среди ее жителей, но те остались глухи к его увещеваниям. Строгость его религиозных и моральных требований казалась им чрезмерной. А когда Джон для вразумления недостойных попробовал прибегнуть к отлучениям и наказаниям, все общество восстало и возмутилось против него. В 1738 г., потерпев полную неудачу в своих начинаниях, братья Уэсли возвратились в Англию. Понятно, что они были смущены и обескуражены полным провалом своих планов. И тут большое значение для будущего методизма сыграло хотя и непродолжительное, но очень плодотворное сближение их с немецкой сектой гернгутианских братьев.
    Гернгутяане только что начали тогда свою деятельность в Лондоне. Джон Уэсли в 1738 г. свел с ними близкое знакомство. Лично для него оно имело огромное значение, ибо позволило впервые соприкоснуться с чистым германским протестантизмом. Руководитель гернгутианской общины Бел ер познакомил Уэсли с тем видом лютеровского учения об оправдании верой, которое Уэсли потом до конца жизни считал основой истинного христианства. Как уже говорилось выше, Лютер, в противовес католическому учению о том, что человек спасается молитвами, исполнением обрядов и добрыми делами, утвердил положение о том, что единственным средством спасения следует считать одну только личную веру. То есть каковы бы ни были нравственность и благочестие данного человека, он все равно продолжает находиться в состоянии отчуждения от Бога до тех пор, пока не уверует в то, что кровь Христа, пролитая во искупление всего человечества, была пролита в том числе и за его грехи. Убеждение это, учил Бёлер, должно прийти к человеку путем внезапного мистического озарения, совершенно непохожего на рациональное мышление. Это сверхъестественное убеждение и есть то, что следует понимать под оправданием верою — оно нераздельно связано с безусловной уверенностью в спасении Души и полным господством над грехом. Уэсли был захвачен этим учением, в котором увидел мощное средство возрождения падшего человека. Он страстно возжаждал новой веры и действительно 24 мая 1738 г. пережил то самое мистическое озарение, о котором говорил Бёлер. В этот день, по его собственным словам, он почувствовал «что в спасении своем полагается на Иисуса Христа и только на Него одного». Тремя днями раньше такое же ощущение пришло к его брату Чарлзу. Чтобы лучше изучить теоретические основы гернгутианства, Уэсли отправился в Германию, в Гернгут — метрополию всего движения. Во время путешествия совершился окончательный переворот в его взглядах на оправдание и освящение человека. С тех пор он всегда ставил духовную жизнь выше всякого догматизма и церковности.
    С духовного обращения начался постепенный отход Уэсли от официальной англиканской церкви. Вопреки ортодоксальному англиканству, он отказывался признавать, что человек возрождается к новой жизни одним только крещением (IX член англиканского символа веры провозглашал, что «для верующих и крещеных нет больше осуждения»). Опыт показывает, говорил он, что люди, получившие крещение, часто живут как язычники, то есть остаются по сути дела во власти первородного греха. Следовательно, возрождение происходит не в момент крещения, а только тогда, когда человек начинает жить подлинной духовной жизни. И именно к этому духовному воз рождению падших, а не к исполнению формальных обрядов должен быть направлена вся деятельность церкви.
    За этим положением неизбежно шли другие новшества. Раз вере отводилось такое большое значение, следовало объяснить, что это такое. По мысли Уэсли, она представляла из себя нечто мистическое. Вера, писал он, это не просто движение мысли, то есть признание тех или иных положений. Кто только соглашается с истинами веры, но не чувствует горячего расположения к ним, тот не имеет подлинной веры, веры спасающей. Вера чужда рационализма. Она приходит как озарение. Обретая веру, человек перестает быть чадом дьявола и становится чадом Божиим, он получает оправдания и вместе с ним возрождается для новой жизни. В каком-то смысле вера есть дар Божий. Однако Уэсли не доводил это положение до той крайней формы, какое оно получило в кальвинизме. (Выше уже говорилось, что понимание веры как Божьего дара привело Кальвина к идее предопределения. Уэсли, глубоко веровавший в возможность возрождения падших, конечно, не мог принять идею предопределения и много сил потратил на ее опровержение.) Вера, учил Уэсли, не есть что-то раз и навсегда обретенное. Нельзя, уверовав однажды в свое спасение, успокоиться на этом. Обретя веру (фактически благодать Божию), человек точно так же может однажды утратить ее, если вновь отдастся греху. Сохранение веры есть деятельное, а не пассивное состояние. Лишь те, кто заботливо, каждодневно избегают зла и ревностно совершают добрые дела, все более и более умирают для греха, оживая для Бога. Совершенство достигается только теми, кто исполняет важнейшие заповеди Христа — всем сердцем стремится к Богу и любит ближнего своего как самого себя. Человек, имеющий в себе такое стремление и такую любовь, восстанавливает в себе образ Божий — живет и мыслит подобно тому, как жил и мыслил Христос. Из этого вытекало, что одним из важнейших и необходимых условий сохранения веры и спасения служат для человека добрые дела.
    Католическое и лютеранское воззрения на спасение как бы слились у методистов в одно целое.
    Оглядываясь вокруг себя, Уэсли видел огромное поле для деятельности. Там и здесь проживало бесчисленное множество погибающих людей, до которых официальной церкви не было никакого дела. Указать им путь к спасению, помочь их духовному возрождению отныне стало главной его заботой. Следует сказать, что в начале XVIII в. англиканство переживало определенный кризис. Широкое распространение скептицизма в высших слоях общества привело к падению авторитета религии. Тем же пороком оказалось заражено высшее духовенство. Епископы забыли о христианских добродетелях и старались подражать в своей жизни английской аристократии.
    Церковная дисциплина пала Жадность к деньгам стала причиной того, что многие стремились к приобретению нескольких приходов. Следствием этого была беспечность в исполнении пастырских обязанностей. Местное духовенство сплошь отличалось невежеством низшие классы между тем сохраняли сильное религиозное чувство, но они оставались в полном пренебрежении, так как о народе не пеклись ни власти, ни духовенство.
    Грубость, невежество, пьянство, упадок нравственности, господство суеверий являлись здесь на каждом шагу.
    Именно к этим, падшим, но глубоко верующим людям методисты обратили свои проповеди. С самого начала главными их слушателями стал рабочий люд Уэсли и его последователи шли в самые заброшенные захолустья Лондона и проповедовали слово о благодати Божией во Христе всем живущим в пороке и ужасном неведении божественного. Они говорили о повреждении человеческой природы, Произведенным грехом Адама, об искуплении, совершенном Иисусом Христомом необходимом для этого пробуждении и обращении человека, о его освящении и совершенстве. Все эти вопросы очень волновали народ, долгое время лишенный участия своего духовенства.
    Сильной стороной методизма было то, что проповеди его последователей представляли из себя живую речь — они никогда не читали по рукописи, а обращали свое слово непосредственно к слушателям Многие проповедники начальной поры методистского движения вышли из простых мирян, то есть были каменщиками, плотниками, торговцами или солдатами. В отличие от англиканских пасторов, проповеди которых походили на бездушные трактаты, холодно читаемые с кафедры, они обращались к своим слушателям языком обыденной жизни, языком улицы и рынка, а не языком книги. И это оказывало сильное воздействие на народные массы. Уэсли, хорошо понимавший выгоды такого положения, много работал над своей речью, чтобы приблизить ее к народной, сделать живой, образной и ясной.
    Проповеди методистов нашли отклик в народе. Вскоре на них стали собираться тысячи и даже десятки тысяч человек. Постепенно деятельность методистов распространилась за пределами столицы. Начиная с 1740 г. методистские проповедники большую часть времени проводили в разъездах по стране. Сам Уэсли многие годы вел жизнь странствующего проповедника. Верхом на лошади он объехал всю Великобританию. Часто ему приходилось спать прямо на голой земле, подложив под голову камень. В 1744–1745 гг. он основал общины в Лидсе, Бирмингеме, Линкольшире и других местах. Значительные успехи сделал методизм в Уэльсе, в Ирландии и горной Шотландии. Проповедники методизма отправились за океан, начали распространять свое учение в Америке, проникли в другие английские колонии.
    Этот успех наконец стал беспокоить англиканское духовенство. Вскоре методистам было запрещено проповедовать в храмах. Тогда они перенесли свои проповеди в частные дома, в собрания религиозных обществ, в тюрьмы, а то и просто на улицу.
    К последнему средству приходилось прибегать также из-за того, что никакие церкви не могли вместить толпы народа; собиравшиеся на их проповеди. Вместе с тем методисты озаботились постройкой собственных храмов. Один из первых был сооружен Уэсли в Бристоле во второй половине 1739 г. (Позже кафедральным собором методистов стал огромный храм в Сити-Роад, построенный в 1778 г).
    Все вступающие в методистские общины должны были вести строгую нравственную жизнь. Безусловно осуждались пьянство, распущенность, азартные игры, мотовство, танцы, слушание музыки и т п.) Каждая община делилась на несколько мелких обществ, или классов, по 5–10 человек. В руководители классов избирались самые достойные и способные из них. В их обязанности входило направлять религиозно-нравственную жизнью своих подопечных и следить за их внешним поведением. Обо всех нарушениях нравственной жизни классный руководитель должен был сообщать проповеднику общины. Раз в неделю происходили классные собрания. Кроме того, все классы методистской общины раз в неделю сходились для общей молитвы и слушания проповеди.
    Начиная с 1744 г. стали происходить регулярные конференции методистов. Раз в год их проповедники собирались в каком-нибудь городе (чаще всего в Лондоне) и решали все накопившиеся к этому времени вопросы Конференции, объединявшие в себе законодательную и исполнительную власть, сделались высшим административным учреждением для всего движения. Долгое время методисты считали себя особым течением в англиканской церкви. Разрыв с ней произошел только тогда, когда англиканские пасторы наотрез отказались совершать таинства над членами методистских общин. Тогда Уэсли был вынужден посвящать собственных священников и епископов. Окончательно отделившись от официальной церкви, методисты внесли некоторые изменения в церковную службу Их богослужение (до того, как методисты обзавелись собственными храмами) имело следующий вид. До появления проповедника прихожане пели какой-нибудь духовный гимн из сборника, составленного Джоном Уэсли (они были весьма тщательно отобраны из большого числа духовных стихов, написанных поэтами-методистами; пальма первенства принадлежала здесь Чарлзу Уэсли, обладавшему поэтическим даром; иногда его даже называют «бардом методизма»). Затем проповедник брал в руки Библию и начинал изъяснение какого-нибудь места из Священного Писания. Как правило, акцент проповеди обращался на отношение Бога к человеку. По окончании объяснения Слова Божьего следовало пение гимна. Затем производили сбор пожертвований и читали благодарственную молитву. В дальнейшем Уэсли переработал весь богослужебный чин, во многом упростив и сократив его, по сравнению с англиканским. Благотворительность с самого начала была одной из важнейших сфер деятельности методистов. Обычно после каждой проповеди устраивался сбор средств на какое-либо благотворительное дело, а поскольку слушателей бывало много, то и средства собирались немалые. Они расходовались прежде всего на устройство школ для бедных, на пожертвования больницам, помощь заключенным и неимущим.
    Уэсли прожил очень долгую жизнь и мог наблюдать успехи основанного им движения по всему миру До самой кончины он вел очень простой и аскетический образ жизни.
    Умер он уже глубоким стариком в 1791 г. К этому времени методизм исповедовало 120 тысяч человек. В последующие годы их количество постоянно увеличивалось, и в настоящее время во всем мире насчитывается 35 миллионов методистов. Главным образом они проживают в США и Великобритании.

В то время, когда в Китай прибыл основатель школы Чань Бодхидхарма, в Тибете начали свою деятельность первые проповедники буддизма. Тибет был тогда варварской горной страной, находившейся на самой окраине цивилизованного мира.
    Однако именно ему суждено было стать с течением времени важнейшим мировым центром буддизма, тем местом, где это вероучение получило самое полное развитие и сделалось подлинным источником умственного и нравственного образования для всего народа. Нигде более на Востоке буддизм не сумел добиться такой полной победы над другими вероучениями, нигде более не обрел он такого прочного положения среди населения и такой власти над умами. Здесь же сложилась самая мощная в мире иерархическая буддийская церковь, получившая по прозванию духовенства наименование ламаистской. (Ламы — буддийское монашество Тибета; буквально «лама» переводится как «высочайший».) На протяжении нескольких веков, вплоть до середины XX в., ламы сосредоточивали в своих руках всю полноту духовной и светской власти над Тибетом. Впрочем, это произошло не сразу. Понадобилось несколько веков кропотливой «буддизации» и «ламаизации», прежде чем структура тибетского общества приобрела свой законченный вид и сделалась как бы продолжением ламаистской церкви, возглавляемой великим Далай-ламой. Честь окончательного обустройства тибетской религиозной общины принадлежит великому средневековому проповеднику Цонкхапе, которого можно рассматривать и как последнего великого теоретика буддизма, завершившего в своих трудах двухтысячелетний процесс формирования этого вероучения.
    Цонкхапа появился на свет в то время, когда история ламаизма насчитывала уже без малого восемь веков. Как уже говорилось, буддизм проник в Тибет в V в., но широкое распространение получил только в VII в. при правителе Сронцзан Гамбо, который, подобно индийскому Ашоке, был великим покровителем этой религии. Две его жены — принцесса непальская и принцесса китайская — явились к его двору со свитой буддийских монахов, а также с множеством буддийских сочинений и святынь.
    Они очень помогли царю в его религиозной деятельности. Затем, в VIII в., при царе Трисондэцене, в Тибете проповедовал индийский монах Подмасамбхава, пользовавшийся широкой поддержкой двора. Буддизм, преподанный им тибетцам, восходил к школе Асанги, то есть испытал значительное влияние йоги и тантризма.
    Огромное значение с тех пор при отправлении культа стали играть магия и всевозможные заклинания. Но в начале IX в. буддизм подвергся суровым гонениям и пришел в упадок. Царь Лангдарма велел разрушить многие храмы и уничтожить изображения Будд. Священные книги были сожжены, а ламы насильственно превращены в охотников и мясников. Всякий, кто противился этому, немедленно предавался смерти.
    Следующие два столетия были временем язычества. Только в середине XI в. очередной выходец из Индии, Атиша, вновь возродил в Тибете буддизм, проведя ряд реформ, направленных на укрепление здесь традиций классической Махаяны. Его усилиями было создано несколько крупных монастырей, ставших затем важными буддийскими центрами. Но реформами Ати-ши оказались недовольны последователи Падмы Самбхавы, которые по-прежнему в своей религиозной практике делали упор на магию, нежелали слышать о строгой дисциплине и безбрачии. Объединившись вокруг влиятельного монастыря Сакья, они выступили против нововведений. С этого времени началась упорная борьба между двумя тибетскими школами — красношапочниками (одежду красного цвета носили приверженцы Падмы Самбхавы) и желтошапочниками (это был символ классического буддизма сторонников Атиши). Окончательный успех буддизма и завершение процесса формирования его тибетской разновидности — ламаизма были связаны с реформами Цонкхапы.
    Цонкхапа родился в 1357 г. в стране Амдо, к юго-востоку от Желтого озера. Родителями его были пастухи, кочевавшие в одной из лощин Амдо. Они были очень бедны: все их имущество заключалось в двадцати козах и нескольких яках. Легенда повествует, что однажды жена пастуха пошла к ручью за водой. Наклонившись, она увидела в воде странное мужское лицо. Вдруг ей стало дурно, и она в бессознательном состоянии упала на большой камень, исписанный несколькими изречениями в честь Будды Шакьямуни. Очнувшись, она почувствовала боль в боку и узнала, что забеременела от этого падения. Когда у нее родился сын, отец дал новорожденному имя Цонкхапа по названию горы, у подножия которой он жил уже несколько лет. Пишут, что мальчик родился со светлой бородкой и имел величественное выражение лица. В его образе не было ничего детского, а говорить он научился чуть ли не с самого рождения. Правда, говорил он редко, но зато все его речи были глубокомысленны и мудры. Когда ему исполнилось три года, Цонкхапа отказался от мира и сделался отшельником. Он удалился в самую глухую страну гор и жил в таком строгом уединении, что даже не виделся со своими родителями. Все время он проводил в медитациях, много молился, совсем не употреблял мяса и щадил жизнь даже мельчайших насекомых. Однажды из дальних западных стран в Амдо пришел один ученый лама и был гостеприимно принят отцом мальчика. Познакомившись с Цонкхапой, он был поражен его религиозным рвением и необыкновенными способностями. Уступив просьбам мальчика, он в течение нескольких лет был его наставником. Под его руководством тот изучил все части и ветви закона, равно как и различные способы понимания и объяснения его, а также всю ламскую медицину, астрологию, магию и познакомился со всеми философскими школами. Когда наставник- лама умер, Цонкхапа отправился в Тибет, чтобы постигать тайны учения по первоисточникам. Странствуя по монастырям, он наблюдал распущенность духовенства, злоупотребление чародейством и забвение древнего учения. Вместе с тем он изучил философию йогачаров и углубился в тайны тантризма.
    Наконец, с большим трудом Цонкхапа добрался до столицы Тибета Лхасы и поселился в дальней части города. Здесь ученый и красноречивый юноша вскоре обратил на себя общее внимание и быстро сделал духовную карьеру. В 25 лет он получил звание гелуна, а затем смело выступил против красношапочников. Желтошапочники сразу увидели в Цонкхапе своего духовного лидера. Вокруг него собрался кружок последователей, который стал быстро расти, так что возбудил наконец внимание фактического главы тогдашней ламской церкви, великого ламы монастыря Саскья.
    Желая убедиться в том, что молодой реформатор действительно обладает теми достоинствами, которые ему приписала молва, великий лама пригласил Цонкхапу к себе. Но тот проигнорировал приглашение. Тогда великий лама решил сам побывать у «маленького ламы из провинции Амдо» и своим авторитетом возвратить его на путь истинный. Во всем блеске своего сана он отправился в келью Цзохавы, но когда он вступил на порог, его красный головной убор упал на пол. Это было предзнаменованием триумфа для желтых шапок. Цонкхапа сидел на войлоке со скрещенными ногами и, не обращая внимания на вошедшего, перебирал четки. Великий лама начал речь, в которой старался доказать превосходство старого культа над новым. Цонкхапа, не удостоив его даже взглядом, прервал речь гостя словами: «Ничтожный! Как ты жесток. Ты пальцами своими убиваешь вошь, я слышу ее вопли и стоны, и это печалит меня». Действительно, великий лама в этот момент поймал вошь и раздавил ее пальцами, забыв главнейшую заповедь Будды, по которой убийство живых существ считалось величайшим грехом. Пораженный его проницательностью, великий лама не знал что ответить. Он пал перед Цонкхапой и открыто признал его превосходство над собой. С тех пор реформы Цонкхапы не встречали сопротивления. Его идеи стали быстро распространяться среди ламаистов.
    Привлеченные славой его нечеловеческой мудрости, вокруг него вскоре собрались тысячи учеников из всех областей Тибета, которые образовали в начале XV в. на одной из окружающих столицу гор монастырь Галдан (то есть «Небесная радость»).
    Этот монастырь, первым настоятелем которого был сам Цонкхапа, сделался метрополией желтого закона. Ученики Цонкхапы еще при его жизни основали два других монастыря — Дрепунг и Сэра. Число монахов во всех трех монастырях достигало 30 тысяч. Именно в их среде выработались основные принципы современного ламаизма.
    Важным моментом этого учения было лояльное отношение ко всем основным направлениям буддизма. Цонкхапа писал, что все «три потока» (то есть три «колесницы») буддизма — Хинаяна, Махаяна и Ваджраяна — восходят к самому Шакьямуни и представляют из себя три пути к спасению, каждый из которых имеет право на существование. Ламаизм являет собой как бы слияние всех этих потоков в один. Всех людей по степени их мудрости и настойчивости в стремлении к спасению Цонкхапа разделил на три категории. Для первой категории похвальны даже туманные мысли о необходимости спасения. Средняя категория — это те, кто познал «четыре благородные истины» и ищет спасения по предписаниям Хинаяны. Высшая категория — те, кто способен подняться до понимания «великой роли Бодхисаттв» в спасении и применить приемы мистической медитации, предписанные Махаяной и Ваджраяной.
    Цонкхапа писал, что для полного спасения необходимы:
    1) дача обета спасения и соблюдение правил нравственности, то есть вхождение в двери «малой колесницы»;
    2) овладение полнотой обетов Бодхисаттв, то есть вступление в двери «большой колесницы»;
    3) принятие полноты обетов «колесницы Ваджры», а это значит «увидеть себя духом, совершающим сокровенные подвиги, достигающим полного результата созерцания, имеющим власть йоги».
    К началу XV в. относят появление главного сочинения Цонкхапы «Великий путь по ступеням мудрости» («Ламрим»). Оно охватило широчайший круг теологических вопросов: от глубоких метафизических проблем до детальной разработки основ монашеской жизни. Для лам труд Цонкхапы стал основополагающей книгой, где можно было найти ответы на все без исключения вопросы. Вместе с тем «Ламрим» излагал важнейшие положения учения о спасении для низшего разряда людей, то есть для тех, кто погружен в земные интересы и не задумался всерьез о необходимости спасения. Цонкхапа писал, что из-за отсутствия ясного понимания неизбежности смерти проистекает стремление к достижению блаженства и устранению страданий только дан- ной жизни, а это препятствует овладению открытыми буддизмом «законами спасения».
    Обманчивая надежда на длительность жизни на земле («сегодня я не умру, может быть, не умру и завтра» и т. д.) влечет к земным наслаждениям, вызывает страсть к накоплению имущества, к почестям, что, в свою очередь, порождает гнев, гордость, зависть, то есть неизбежно ведет к новым страданиям и новым перерождениям. И наоборот, тот, кто убедил себя, что смерть может настичь его в любой момент, не будет отдаваться дружбе, заботиться о приобретении имущества, он обратится за помощью к ламе, чтобы отвратиться от греховных поступков. Однако страх перед неизбежностью смерти не должен иметь ничего общего с тем низменным страхом обычных людей, которые не хотят расстаться с благами жизни, родственниками, друзьями, со всем земным. Надо бояться смерти потому, что она является лишь рубежом «данного существования» и за ней наступает новое перерождение. А встретив смерть «неподготовленным», человек обречен будет в этом новом перерождении на еще большие мучения.
    Постоянно подчеркивая важное значение, которое лама играл в спасении и наставлении мирян, Цонкхапа существенно сместил акцент буддийского учения. Сам Будда считал, что трудный путь к спасению лишь открыт им, а проследовать по нему каждый ищущий должен сам, опираясь на свои собственные силы. Классическая буддийская формула спасения провозглашала «три драгоценности»: Будда, учение, монашеская община. Цонкхапа дополнил эту триаду указанием на необходимость для спасающегося личного духовного наставника. В результате «символ веры» ламаизма получил у него такую формулу: «Преклоняюсь перед Буддой, преклоняюсь перед учением, преклоняюсь перед общиной, преклоняюсь перед духовным учителем (ламой)». Цонкхапа считал, что учение не может быть постигнуто ищущим непосредственно, без помощи духовенства. Конечно, без учения Будды — сутр — спасение вообще невозможно, но правильно преподать это учение может только лама.
    Суммируя наиболее авторитетные сочинения, Цонкхапа показывал, что именно лама служит источником познания пути к спасению; он — условие завоевания блаженства и уничтожения порока. Без него возможность спасения не может быть реализована.
    Поэтому ищущий спасения должен отрешиться от своего ума и отдать себя во власть «друга добродетели» — ламы. Почитание ламы должно рассматриваться как почитание самого Будды. В ламаизме Цонкхапы уже мало было провозгласить свою преданность Будде, дхарме и сангхе. Необходимым условием постижения сокровенной сути великого учения стала восходящая к буддийскому тантризму непосредственная связь между учителем и учеником, причем связь глубоко личная, доверительная, с беспрекословным подчинением ведомого ведущему. Так главенство лам в тибетском обществе получило в «Ламриме» свое религиозное освещение.
    Однако Цонкхапа не остановился на этом Он рассмотрел и реформировал буквально все стороны религиозной и церковной жизни тибетского буддизма. Он продумал сложную систему церковной иерархии, разработал примерный устав для ламских монастырей, твердо установил безбрачие лам и, что было особенно важно, разрешил им иметь собственность Он разработал многие детали обряда и культа, ввел в практику богослужения элементы театрального представления и музыку, учредил многие праздники. Он сильно ограничил практику магических обрядов, выступив против многого из того, что было принесено Падмой Самбхавой и стало привычным для красношапочников. Прежде всего запрет касался таких крайностей, как испускание огня изо рта, глотание ножей и т. п., граничивших с простым шарлатанством. Но те магические приемы, которые основывались на священных буддийских писаниях, остались в полной силе. (Важную роль в упорядочении этой стороны учения сыграло другое сочинение Цонкхапы «Великий путь тайных ступеней мантры», в котором были систематизированы важнейшие сочинения тантристов.) Цонкхапа умер в 1419 г. Его нетленные мощи длительное время сохранялись в монастыре Гандэн. Незадолго до смерти он объявил своими преемниками двух своих лучших учеников, завещав им постоянно возрождаться в дальнейшем. С этого времени тибетскую церковь всегда возглавляли два верховных ламы: Далай-лама, имевший резиденцию в Лхасе, и Богдо-лама, пребывавший в Ташилумпо, в Нижнем Тибете. Считалось, что по смерти они (через девять месяцев) воплощаются в младенцах мужского пола, которых надлежало избрать и после строгой проверки провозгласить очередным воплощением умершего ламы. При этом старший из двух, Далай-лама (величайший), стал считаться воплощением Бодхисаттвы Авалокитешвары, а другой, Панчен-лама, — воплощением Самого Амитабхи. С течением времени Далай-лама сосредоточил в своих руках высшую духовную и политическую власть и стал общепризнанным авторитетом всех приверженцев ламаизма и многих буддистов. Поначалу ламаизм исповедовался только в Тибете, но уже в XVI в. это вероучение широко распространилось среди монголов, а потом также среди бурятов, калмыков и тувинцев.

Великий индуистский святой Шри Рамакришна родился 20 февраля 1833 г. в небольшой деревеньке Камаркапур, в 32 милях от Бурдвана. Его отец, человек очень бедный, принадлежал к касте брахманов и свято соблюдал все положенные ритуалы и обычаи.
    В детстве Рамакришна был очень привлекательным ребенком, и родители в нем души не чаяли. К тому же он с ранних лет отличался удивительными способностями.
    Память его была такова, что он с первого раза запоминал целые куски драматических религиозных представлений вместе с музыкой и словами. Он имел прекрасный музыкальный слух и очень любил музыку, а кроме того, хорошо рисовал и лепил изображения богов. Шести лет от роду Рамакришна был уже очень хорошо начитан в Пуранах, а также в «Рамаяне», «Махабхарате» и «Шримад-Бхагаватаме».
    Отец Рамакришны умер, когда мальчику было семь лет. Семья, оставшаяся без средств, пережила тяжелые годы. Тогда старший брат Рамкумар переселился в Калькутту и открыл там школу. Одна богатая женщина построила неподалеку от города, в Дакшинесваре, большой храм в честь Великой Матери богини Кали.
    Рамкумар несколько лет был в нем храмовым жрецом, но потом по болезни должен был отказаться от этой должности. В 1853 г. юный Рамакришна заступил на его место. С этого времени началась его яркая, очень насыщенная религиозная жизнь. Индийская традиция знает множество путей богопознания, но все они могут быть сведены к двум основным: к пути бхакти и пути джайнинов. Первый путь — путь любви — через любовный экстаз (садхану) ведет к слиянию с личным Божеством. Второй путь — путь сурового аскетизма и глубокой внутренней сосредоточенности — через отсечение всего внешнего и иллюзорного ведет к постижению безличного Абсолюта (Брахмана).
    Рамакришна был одним из немногих, сумевших освоить оба пути. Однако опыт богообщения пришел к нему далеко не сразу и эта наука едва не стоила ему рассудка.
    Сделавшись жрецом в Дакшинесваре, он вскоре стал горячим почитателем Кали и проводил подле ее изображения целые часы в совершении обрядов, пении гимнов и молитвах. Даже ночью он находился в постоянном общении с любимой Матерью. Ее изображение он воспринимал как живое существо. Позднее Рамакришна описывал, как это было: «Я прикладывал ладонь к ее ноздрям и чувствовал, что она дышит. Я внимательно всматривался, но по ночам, когда горел светильник, и не мог увидеть ее тень на храмовой стене. Из моей комнаты я слышал, как Мать взбегает по лестнице, по-детски весело звеня браслетами на ногах…» Случалось, он впадал в такое исступление, что заливался горькими безудержными слезами. Вся его жизнь проходила среди грез и видений. «Я… не заботился о сохранении своего тела, — вспоминал он позже, — мои волосы вырастали настолько, что можно было заплетать в них косы, и я ничего не знал об этом. Племянник мой, Хридайя, приносил мне каждый день пищу, но иногда ему удавалось заставить меня проглотить несколько глотков, а иногда нет, и я не имел об этом никакого представления. Иногда я шел в отхожее место для прислуги и вычищал там все своими руками и молился: «О, Мать, разрушь во мне всякое представление о том, что я велик, что я брамин, что они низкой касты, что они парии, ибо кто они, как не ты, в другой только форме?»… Все это время я чувствовал в теле какое-то жгучее ощущение. Я целый день стоял погруженным в Ганг по самое горло и с мокрым полотенцем на голове, так как ощущение это было невыносимо».
    Страстное религиозное чувство Рамакришны оказалось таким сильным, что быстро разрушало его рассудок и тело. Он уже был близок к сумасшествию, когда богиня в одном из видений сообщила, что посылает в Дакшинесвар женщину, которая поможет ему достичь совершенства. И действительно, около 1858 г. на берег Ганга, в место, где совершал свои подвиги Рамакришна, пришла прекрасная женщина. Никто не знал, как ее зовут, но все, кто вступал с нею в общение, бывали поражены ее необычайными познаниями. Она была очень начитана в философии и мифологии Индии и могла цитировать наизусть целые книги. У нее был прекрасный голос и она очень хорошо знала музыку. Но более всего она была искусна в йоге. Явившись в храм, она заявила, что ищет человека, отмеченного Богом, о существовании которого ей известно от божественного Духа: на нее возложена миссия его просвещения.
    Рамакришна отдался в ее власть, и она приступила к его религиозному образованию.
    Первым делом незнакомка излечила молодого жреца от снедавшего его внутреннего жара. «Она покрыло мое тело пастой сандального дерева, — вспоминал он, — и возложила гирлянду на мою шею, и боль прошла в три дня». Затем, хорошо знакомая с трудным и опасным делом богопознания, сама проделавшая все требуемые религиозные упражнения, она систематически, по правилам, предписываемым священными книгами, повела его по всем путям садханы. С ее помощью Рамакришна освоил множество аскетических упражнений, которые делают человека господином своего тела, подчиняют его страсти разуму и производят полное и глубокое сосредоточение его мысли. Когда он овладел всеми способами слияния с Богом через любовь, авторитетные теологи, созванные его наставницей в Дакшинесваре, признали в Рамакришне нового аватара — воплощение Божества. После этого его популярность стала быстро расти. Все стремившиеся к Богу тем или иным путем — монахи, аскеты, ученые — приходили к нему за советом и вдохновением.
    Когда это обучение завершилось, у Рамакришны в 1864 г. появился другой наставник — Тота-пури («Нагой человек»). Суровый джайн, всю жизнь предававшийся аскетизму, великий знаток Веданты, он заинтересовался Рамакришной и остановился на несколько месяцев в Дакшинесваре, что бы объяснить ему сущность Брахмана, единого и неделимого. Тота-пури поведал Рамакришне про путь самадхи, состоящий в полном отключении сознания и погружении в свое «я», ради осуществления слияния с Брахманом. Обычно самадхи достигали после многолетней упорной тренировки, но Рамакришна сумел прийти к ней уже через несколько дней. Потом он так рассказывал о 489 своем первом опыте самадхи: «Тота-пури приказал мне отвлечь мой ум от предметов и погрузиться в лоно Ат-мана. Но, несмотря на все мои усилия, я не мог миновать царство имен и форм и привести свой дух в состояние «безусловности». Мне не стоило никакого труда отвлечь свой ум от всех предметов, за исключением одного: это был слишком близкий мне образ моей лучезарной возлюбленной Матери (Кали), сосредоточие чистого познания, являвшийся мне как живая реальность. Он преграждал мне дорогу к потустороннему. В отчаянии я сказал Тота-пури: «Это невозможно. Мне не удается поднять свой дух до состояния «безусловности», чтобы оказаться с глазу на глаз с Атманом. Он строго возразил мне: «Как ты не можешь? Ты должен». Оглядевшись вокруг себя, он нашел кусок стекла, взял его и вонзил кончик мне в переносицу и сказал: «Сосредоточь свой ум на этом острие». Я напряг все мои мысленные способности, и лишь только передо мной возник прелестный образ божественной Матери, я воспользовался способностью размышления и, действуя как мечом, рассек этот образ надвое. Тогда исчезло последнее препятствие, и мой ум тотчас же вознесся за пределы «условных» вещей. Я растворился в самадхе… Вселенная померкла. Исчезло само пространство. Вначале мысли-тени колыхались на темных волнах сознания. Только слабое осознание моего «я» повторялось с монотонным однообразием… Вскоре и это прекратилось. Осталось одно лишь Существование. Душа потонула в своем «я». Всякая действительность исчезла. Пространство конечное и пространство бесконечное слились в одно. За пределами слова, за пределами мысли я достиг Брахмана…»
    Достижение самадхи позволило Рамакришне обобщить и углубить свой религиозный опыт. Соприкоснувшись с безликим Абсолютом, он не отверг Матери и всего того конкретного мира, который стоял за ней. Для Тота-пури окружающий мир являлся не более чем иллюзией — майей, то есть пустотой, ложью, которую достаточно раскрыть, чтобы избавиться от нее навсегда. Он не понимал, что любовь также может быть одним из путей, ведущих к Богу, презирал громкие молитвы, внешние проявления благочестия, музыку, пение, религиозные танцы. Но Рамакришне чувственный мир природы не казался иллюзией, он также был Богом, ибо Бог, в его понимании, был всем. Он осознал, что Мать Кали есть то же самое, что Брахман, тот же Абсолют, но только входящий в соприкосновение с людьми, безличное, которое становится личным Божеством. Она — начало всех воплощений, божественная посредница между бесконечным и конечным. Он объяснял после своим последователям: «Кали есть первоначальная энергия. Когда она бездеятельна, мы называем ее Брахманом. Но когда она проявляет себя в созидающей, сохраняющей, разрушающей деятельности, мы называем ее Шакти (или Майя) или Кали… Брахман и Кали нисколько не отличны друг от друга, так же как огонь не от горения. Когда думаешь об одном, нельзя не думать о другом. Принять Кали — значит принять Брахмана. Принять Брахмана — значит принять Кали, Брахман и его власть тождественны». В конце концов Тота-пури согласился с этой точкой зрения.
    Он покинул Дакшинесвар в конце 1865 г., а Рамакришна полностью отдался самадхе. «Целые полгода, — вспоминал он позже, — я оставался в этом совершенном состоянии, которого люди редко достигают, а если иногда и достигают, то они не могут уже потом вернуться к своему индивидуальному сознанию. В те дни я совершенно не осознавал внешнего мира. Мое тело умерло бы от недостатка пищи, если бы не саду — религиозный аскет, достигший высоких степеней совершенства, который в те дни пришел ко мне… Он… позаботился сохранять мое тело в то время, как я даже не сознавал самого существования этого тела. Он имел обыкновение приносить мне пищу каждый день и, когда видел, что все его способности возвратить меня к сознанию не достигают цели, он даже бил меня тяжелой палкой, чтобы боль привела меня в себя. Иногда ему удавалось пробудить во мне нечто вроде частичного сознания и он старался поскорее воспользоваться этими короткими мгновениями, чтобы заставить сделать несколько глотков пищи…
    Однажды, несмотря на сильные удары палкой, ему не удалось совсем пробудить меня, и он был он очень огорчен».
    После шести месяцев такой жизни тело, наконец, не выдержало, и Рамакришна тяжело заболел дизентерией. Эта болезнь, вспоминал он, помогла ему постепенно, в течение одного или двух месяцев, возвратиться к полному сознанию. Но он не жалел, что подверг себя такому испытанию. Полугодовая самадха принесла ему осознание, что все люди — дети одной матери, что надо любить Бога во всем разнообразии созданных им людей, во всех формах мысли, а прежде всего надо любить людей во всех их богах. Именно тогда он понял, что все религии различными путями ведут к одному и тому же Богу, и решил исследовать все эти пути. Первая религия, к которой он обратился тотчас после выздоровления, был ислам. Рамакришна начал изучать его в конце 1866 г. Его обращение в мусульманство было полным. К великому изумлению и ужасу единоверцев, он не только перестал поклоняться индуистским богам, но даже не думал о них. Все его помышления и речи были только об Аллахе. Рамакришна одевался на магометанский манер, пять раз в день совершал намаз и простер свое усердие до того, что готов был отведать мяса священной коровы. (Впрочем, его друзья и родственники не допустили такого, кощунства.) Через несколько месяцев напряженных религиозных исканий к Рамакришне явился Мухаммад. Тогда он решил, что полностью воспринял! мусульманское богословие и обратился к другим религиям: буддизму и кришнаизму. Чтобы достичь великой любви к Кришне, он в течение нескольких дней одевался в женские наряды, представляя себя гопи, и наконец достиг желаемой цели ему явился прекрасный образ Кришны. Таким образом он постепенно осуществил на деле высокие идеалы всех индийских религий. Путь его познания того или иного вероучения обычно был одинаков: Рамакришна находил какого-нибудь ученого и доброго человека, исповедующего интересующую его религию, и просил его стать для него наставником. Тот приходил в Дакшинесвар и поучал его, как следует достигать искомого идеала. В последние годы своей жизни Рамакришна стал деятельно изучать и осуществлять христианское учение. Искания завершились явлением светоносного Иисуса. Это видение было настолько сильным, что в течение трех дней потом Рамакришна не мог говорить ни о чем другом, как только о Христе и Его любви. Во всех открывшихся ему богоявлениях отличительной чертой было то, что он поначалу видел их вне себя, а потом они исчезали, как бы входя в него. Так было с Рамой, Сивой, Кали, Кришной, Иисусом и всеми другими богами и пророками. После всех этих видений и осуществления многих религий, Рамакришна пришел к заключению, что все религии истинны, хотя каждая из них берет только одну сторону неделимого и вечного бытия, знания и блаженства. Он говорил позже ученикам. «Я исповедовал все религии: индуизм, ислам, христианство и следовал по пути различных сект индуизма. И я понял, что все они различными дорогами приближаются к одному и тому же Богу… И вам следует приобщиться ко всем этим верованиям и пройти по этим путям. Я вижу, что все люди враждуют во имя религии: индусы, магометане, брахманисты, вайшнавы и т. д. И они не понимают, что тот, кого зовут Кришна, зовется также Шива, или Первоначальная Энергия, или Иисус, или Аллах — Единый Рама, обладающий тысячами имен… Все ищут одну и ту же Сущность, меняется только климат, темперамент и имя… Пусть каждый следует своей дорогой. Если он искренне, страстно желает познать Бога, пусть не тревожится. Он достигнет Его…»
    Свои проповеди Рамакришна начал в 1879 г., когда у него появились ученики.
    Одними из первых пришли к нему Ракхалчандра Гоша (известный позже как Брахмананда) и Нарендранат Датта (получивший всемирную известность под именем Вивекананды). Свои откровения Рамакришна не стремился облечь в систему каких- либо догматов. Он никогда не выдавал себя за основателя новой религии и считал себя всего лишь проповедником древнего вероучения Индии, основанного на Ведах и Упанишадах. Рамакришна говорил ученикам: «Мы должны строить на других основах, чем создатели религии. Мы должны жить интенсивной внутренней жизнью, чтобы она сама стала Существом. Существо даст начало неисчерпаемым светочам правды. Реки низвергаются оттого, что породившая их гора остается неподвижной… Воздвигнем же посредине человечества гору Господню. Неважно, где и когда она будет воздвигнута, от нее потекут реки света и сочувствия на всех людей и на все времена».
    Его миссия, считал он, состоит в том, чтобы нести людям весть об истинности всех религиозных истин, порожденных искренним чувством верующих. Однако примирение религий являлось для него лишь одним из факторов великой гармонии. Рамакришна хотел бесконечно большего- он хотел, чтобы человек весь целиком понял, почувствовал и полюбил человека в целом, чтобы он слился с существом всего человечества. Так как божественное начало, считал он, присуще всякому существу, всякая жизнь была для него (и должна была стать для всех) своего рода религией.
    Он считал, что чем сильнее мы любим человека, — человека самого несходного с нами — тем ближе мы к Богу («Вы ищите Бога? — спрашивал Рамакришна. — Ну, так ищите Его в человеке! Божественное проявляется в человеке больше, чем в чем-либо другом».) Нет необходимости идти для обращения к Богу в храм, призывать Его Для чудес и откровений. Он здесь, повсюду и ежечасно, мы видим Его, касаемся Его, Он — наш брат, наша вера, Он — это мы. «Милосердие, — говорил Рамакришна, — это любовь, которая распространяется на всех и которая не ограничивается собою, своей семьей, своей сектой, своей страной». Истинное милосердие — это любовь к Богу во всех людях. Нельзя по-настоящему любить человека, если не любишь в нем Бога. И наоборот, нельзя хорошо познать Бога, пока не увидишь Его в каждом человеке. (Вместе с тем его ясный дух видел и другую сторону бытия, находившуюся по ту сторону добра и зла. Он говорил ученикам: «Абсолют не связан ни с добром, ни со злом. Он таков, как свет лампы. Вы можете благодаря ему читать Священное Писание, но можете также при этом же свете подделывать подписи… Каков бы не был грех, зло или страдание, которые мы находим в жизни, они являются страданием, злом и грехом только по отношению к нам. Абсолют ими не затронут. Он над ними и вне их. Его солнце одинаково сияет над Злом и над Добром… Я боюсь, что вы должны принять события, совершающиеся во Вселенной, такими, какие они есть. Человеку не дано познать с ясностью пути Господни…»)
    Мироощущение Рамакришны вело к распространению вокруг него ауры благодати.
    Пишут, что в конце жизни у него открылись многие чудесные способности, как, например, чтение мыслей, способность предсказывать будущее, ясновидение, дар излечивать болезни простым волевым усилием. Он имел огромную силу внушения и мог менять внутреннюю установку человека одним только прикосновением к нему.
    Например, люди, находящиеся под властью телесных желаний, чувствовали после общения с ним, что мысли их больше не возвращаются к телесным наслаждениям, скряга вдруг открывал, что любовь к золоту оставила его, и т. п. Многие серьезные люди всех вер и сект стекались к Рамакришне, чтобы получить поучение и напиться воды жизни. Число его почитателей и учеников быстро росло. Одним из таких восторженных поклонников Рамакришны в 1876 г. стал Сен Кешобчондро (смотри о нем выше в жизнеописании Раммохана Рая). Книги Сена о Рамакришне вызвали большой интерес к нему в самых широких кругах Индии, после чего поток паломников в Дакшинесвар многократно увеличился. Рамакришна никому не отказывал в беседе и духовном наставлении, отдавая общению со страждущими все свое время. Когда ученики говорили ему, чтобы он отдохнул, Рамакришна отвечал: «Я готов выносить с охотой всевозможные страдания тела тысячи раз, если только этим я приведу к свободе и спасению хоть одну душу». «Те, кто его не знал, — вспоминал позже ученик Рамакришны Свами Шивананда, — не могут себе представить, как много сил и времени этот отрешившийся от земных дел человек отдавал людям, выслушивая их мирские печали и облегчая их…» (Сила его сострадания была огромна. Сообщают, что однажды он увидел человека, жестоко иссеченного плетью, и был так потрясен, что на его собственной спине появились характерные багровые полосы, словно он сам прошел через это наказание.) Величайшее напряжение в конце концов подорвало его организм. В начале 1885 г. Рамакришна заболел горловой болезнью, которая развилась в рак. Его состояние ухудшалось с каждым днем. 16 августа 1886 г. он погрузился в самадху, из которого уже не вышел.
    После смерти Рамакришны, его ученики во главе с Вивеканандой сначала устроили монастырь на берегу Ганга в Баранагоре, а затем перебрались в Алумбазар. В 1897 г. Вивекананда основал своего рода религиозный орден, получивший название «Миссия Рамакришны». Его целью было объявлено проповедовать истины, которые Рамакришна высказывал и осуществлял в действительности «для установления братства между приверженцами различных религий, помня, что все они — лишь различные формы единой вечной религии». Отталкиваясь от идей учителя, Вивекананда стал разрабатывать вероучение, охватывающее не только все религии, но и всю мораль, и вообще все духовное начало в мире. Миссия начала учреждать монастыри вместе с центрами по социальному развитию, включая больницы, амбулатории, колледжи, сельскохозяйственные и профессиональные училища, библиотеки и издательства. В XX в. она заметно усилила свою деятельность: сейчас, кроме 90 отделений в Индии, миссия представлена 50 филиалами во многих странах мира.

Мухаммад

   
   
    Ислам — третья, наряду с буддизмом и христианством, мировая религия — возник в начале VII в. в среде арабов, коренных жителей Аравийского полуострова. В то время они не составляли единой нации, а были группой племен, большей частью кочевых, лишенных центрального управления и организации. Большинство арабов, особенно кочевники, были язычниками. Следуя древним семитским традициям, они поклонялись солнцу и луне, различным божествам и духам, силам природы, умершим предкам. Особо почитались богини Аллат, Узза и Манат. В центральной Аравии процветал фетишизм, нашедший свое отражение в культе больших поставленных на ребро камней. Иногда (но далеко не всегда) над этим камнем возводилось здание кубической формы — кааба (в переводе с арабского — «куб»). Крупнейшим из таких фетишей был знаменитый черный камень в святилище Кааба в Мекке. Окруженный многими меньшими камнями, символизировавшими других племенных божеств и духов (всего их насчитывалось 360), этот черный камень воспринимался всеми арабами как высший божественный символ. В самом деле, несмотря на то, что каждое племя имело своего главного бога, которого и считало своим покровителем, существовал (правда, в неотчетливой форме) культ верховного божества — Аллаха. В доисламской Аравии под этим именем почиталось божество, которого считали создателем мира, богом неба и дождя. Он воспринимался как бог, далекий от людей, и не был покровителем какого-то определенного племени. Святилищ Аллаха не существовало. (Впрочем, как считают многие исследователи, «Аллах» не есть имя собственное, а является заменой запретного имени божества и образовано из нарицательного Илах (Бог) с определенным артиклем, что буквально означает «бог по преимуществу». Но вполне возможно, что аллахами назывались все племенные боги.) Многие арабы были знакомы с иудаизмом, так как крупные иудейские общины веками существовали в некоторых арабских городах. Также хорошо было известно здесь христианство (короткое время оно являлось даже государственной религией в Йемене) и зороастризм (в конце VI в. Йемен был завоеван Ираном и превратился в его провинцию).
    Такова была религиозная обстановка на полуострове, когда здесь начал свои проповеди основатель ислама пророк Мухаммад. Считается, что он родился около 570 г. в Мекке и был сыном купца Абдаллаха, происходившего из знатного мекканского рода бану Хашим племени Курайшитов. Мать Мухаммада, Амина, происходила из рода Зухра. Абдаллах умер вскоре после рождения сына то ли на обратном пути из Газы, то ли во время торговой поездки в Йасриб. По обычаю состоятельных мекканцев, мальчика отдали кормилице-бедуинке по имени Халима, у которой он прожил около пяти лет. На шестом году жизни Мухаммад лишился матери, скончавшейся в Абве на обратном пути из Йасриба, куда она ездила с сыном на могилу мужа. Сироту приютил сначала дед Абд аль-Мутталиб, а через два года, когда дед умер, — дядя Абдманаф, больше известный как Абу Талиб. Он занимался торговлей, но большого богатства не имел, семья с четырьмя детьми жила скромно, и Мухаммад, видимо, не всегда ел досыта. Лет с 15 он начал самостоятельную жизнь: какое-то время нанимался пасти овец мекканцев, а потом, вероятно, занимался снаряжением караванов. Около 590 г. Мухаммад участвовал в сражении близ Указа.
    О том, насколько незавидно было положение Мухаммада в те годы, свидетельствует отказ Абу Талиба выдать за него свою дочь Фахиту, он отдал ее замуж в другой род. Когда же племянник стал упрекать его за это, Абу Талиб ответил: «Да, мы породнились с ним — благородный достоин благородного». Только около 595 г. в жизни Мухаммада произошел поворот к лучшему. По совету Абу Талиба он нанялся в качестве приказчика сопровождать в сирийском караване товары богатой вдовы Хадиджи бинт Хувайлид. Плата была не слишком велика — четыре молодых верблюда, но главное было не в ней. Мухаммад понравился Хадидже, она дала ему это понять, он посватался, получил согласие и стал ее мужем. Это была умная и энергичная женщина, уже дважды бывавшая замужем и имевшая от последнего брака малолетнего сына. После женитьбы Мухаммад занялся торговлей кожами. Когда Абу Талиб разорился, Мухаммад взял себе на воспитание его младшего сына Али.
    Мухаммаду было около сорока лет, когда ему стали являться странные сны и видения, которые внушили ему мысль, что он есть пророк Аллаха. Мучимый этими видениями, он надолго оставлял семью и в одиночестве бродил по соседним горам. В месяц рамадан 610 г. он оказался в пустынном ущелье в горах Хила, зашел в пещеру, лег и заснул. То, что произошло с ним в эту ночь в пещере, было потом разукрашено всяческими легендами. Но сам Мухаммад рассказывал об этом событии в своей жизни очень безыскусно: «Вдруг я почувствовал во сне, что Кто-то приблизился ко мне и сказал: «Читай!» Я отвечал: «Нет!» Тогда Тот сдавил меня так, что я думал, что умираю, и повторил: «Читай!» Я опять отказался, и опять Явившийся сдавил меня, и я услышал слова: «Читай во имя Господа твоего, Который созидает — созидает человека из кровяного сгустка.
    Читай: Господь твой — Он милосердный — дает знать через писчую трость, дает знать человеку то, чего он не знал». Когда я это прочел, явление отступило от меня, и я проснулся. И я чувствовал, что эти слова написаны в сердце моем».
    Через несколько дней, когда Мухаммад после долгого скитания в горах лег спать в садовой беседке и завернулся с головой в плащ, он с необычайной ясностью услышал обращенные к нему слова: «Ты, завернутый в плащ! Вставай! Проповедуй Господа твоего, прославляй Его! Одежды твои — очисти их! Нечистоты — избегай ее! Не будь добр из своего корыстия — и Господа твоего — крепко держись Его».
    После этого второго откровения Мухаммад более не колебался признать себя посланником Божьим и принял поручение свыше — стал обличать заблуждения своих соплеменников, проповедовать им веру в Аллаха и учить их богоугодной жизни. Его ранние проповеди были близки по духу христианству. Он говорил о всемогуществе Бога, о близком конце света и о том, что спасутся лишь те, кто помогают ближним, и те, кто уверовал в Аллаха и последовал за его пророком. Мухаммад назвал их мусульманами, то есть «отдавшими себя». Сначала участниками молений Мухаммада были только члены его семьи, потом к ним присоединился Абу Бакр, богатый купец из рода Тайм, а затем еще несколько человек. Когда число мусульман достигло 30 человек, молитвенные собрания были перенесены в дом аль-Аркама. В чем же заключалась суть новой религии? Самое полное представление о ней дают речи самого пророка, записанные вскоре после его смерти и объединенные в Коран — главную священную книгу мусульман.
    Прежде всего следует отметить, что все основные мифологические мотивы в учении Мухаммада в целом совпадали с библейскими. В своих проповедях Мухаммад обращался ко многим ветхозаветным сюжетам. Он говорил, что Аллах сотворил мир за шесть дней (однако седьмым днем была объявлена не еврейская суббота, а пятница), что первый человек Адам был создан из глины и явился венцом творения. Поначалу он вместе со своей женой Хаввой (созданной из его ребра) жил в раю, но потом был изгнан за то, что, вопреки воле Аллаха, вкусил плодов от запретного дерева.
    Большую роль в дальнейшей истории человечества и его взаимоотношениям с Аллахом Мухаммад отводил пророкам. В рассказах о них было много оригинального. Хотя большинство пророков, упомянутых в Коране, отождествляются с библейскими персонажами, Мухаммад часто рассказывал о них совсем не так, как древние евреи.
    Вообще чувствуется, что он достаточно поверхностно знал Библию и, скорее всего, почерпнул сведения об иудейской религии из устных бесед. Обращался он также к евангелическим и талмудическим сюжетам. Так, очень близки к христианским были его идеи о скором конце света, о воскрешении мертвых и Страшном суде. Впрочем, Мухаммад никогда и не настаивал на том, что открывает что-то новое. С самого начала он объявил, что Аллах, которого он проповедует, задолго до него открылся прародителю арабов и евреев Аврааму (Ибрахиму), а после него многим другим еврейским пророкам. Так Аллах говорит ему: «Мы низвели Тору, в которой руководство и свет; судят по ней пророки, а раввины и книжники — сообразно с тем, что им дано на хранение из писания Аллаха… И отправили мы по следам их Ису (Иисуса, то есть Христа), сына Мариам (Марии), с подтверждением истинности того, что ниспослано до него в Торе, и даровали Мы ему Евангелие, в котором руководство и свет, и с подтверждением истинности того, что ниспослано до него в Торе, и руководством и увещанием для богобоязненных…»
    Но и до Авраама Аллах не был скрыт от людей, ибо вера в Него была известна с глубокой древности. Мухаммад говорил: «Первоначально все люди имели одну веру.
    Потом они предались религиозным спорам». Вследствие этих споров у разных народов возникли различные заблуждения и разные религии. Для возвращения заблуждающихся к истине Бог ко многим народам посылал своих пророков. Устами Мухаммада Он говорит: «Мы отправили к каждому народу посланника: «Покланяйтесь Аллаху и сторонитесь язычества». Были среди них те, кого Аллах повел прямым путем, а были те, кому оказалось суждено заблуждение». В другой раз Аллах говорит Мухаммаду, что «узаконил для вас (то есть для мусульман) в религии то, что завещал Нуху (Ною), что открыли Мы тебе и что завещали Ибрахиму (Аврааму), и Мусе (Моисею), и Исе». И еще: «Скажи: «Мы уверовали в Аллаха и в то, что ниспослано нам и что ниспослано Ибрахиму, и Исмаилу (Измаилу), и Исхаку (Исааку), и Иакубу (Иакову), и коленам, и в то, что было даровано Мусе и Исе, и пророкам от Господа их. Мы не различаем между кем-либо из них и Ему мы предаемся»». «Авраам не был (читаем мы в Коране) ни иудей, ни христианин — он был правоверный мусульманин, поклонник единого Бога».
    Но это не означало, что Мухаммад признавал иудаизм или христианство. Откровение, данное ему, он считал совершенно независимым от прежних откровений. Оно согласно с ними и подтверждает их, но оно, так же как и прежние откровения, послано прямо с неба от единого Бога. Аллах говорит Мухаммаду: «Нет Бога, кроме Бога живого и вечного. Он послал тебе откровение, содержащее истину, чтобы подтвердить писания, бывшие прежде него. Раньше него Он ниспослал Тору и Евангелие. Ныне он послал Просвещение». Это новое откровение потребовалось потому, что и иудеи и христиане исказили ту первоначальную истину, которая открылась им. «Мы приняли, — говорит Аллах, — христиан в Свой завет, но они забыли часть Наших заповедей».
    В чем же заключалась сущность и главное содержание истинной религии? Требования Аллаха к человеку очень просты и понятны. Первым фундаментальным требованием, провозглашаемым Мухаммадом, было единобожие. Оно выражалось в формуле: «Он — Аллах — един, Аллах, вечный, не родил и не был рожден, и не был Ему равным не один!» Христианское учение о Троице и Боге-Сыне было полностью отвергнуто пророком. Он восклицает: «Небеса готовы распасться от этого, и земля разверзнуться, и горы пасть прахом от того, что они приписывают Милосердному сына». И говорит в другом месте: «Он начало и конец. Он явный и скрытый, знание Его обнимает все существующее». (Однако наряду с благим Аллахом в вероучении Мухаммада действует могущественный злой демон, именуемый либо Шайтаном, либо Иблисом. Иблис, как и в христианстве, падший ангел. Сообщается, что когда Аллах сотворил человека, он велел всем ангелам поклониться ему. Все согласились, кроме Иблиса, который за непослушание и был отринут. (Относительно этого события Аллах вкладывает в уста Мухаммада следующие слова: «И вот мы сказали ангелам: «Поклонитесь Адаму!», и они поклонились, кроме Иблиса. Сказал он: «Неужели я поклонюсь тому, кого Ты создал глиной?») Взаимоотношения между Аллахом и Иблисом примерно те же, что между ветхозаветными Яхве и Сатаной: всесильный Аллах терпит Иблиса и исходящее от него зло ради испытания человека.
    Уходя от Аллаха, Иблис пригрозил, что он «погубит его (Адама) потомство, кроме немногих». На что Аллах с полным сознанием Своего могущества отвечает: «Соблазняй, кого ты можешь из них, твоим голосом и собирай против них твою конницу и пехоту, участвуй с ними в их богатствах и детях и обещай им, — поистине, обещает сатана только для обмана!..» В проповедях Мухаммада фигурируют также джины (демоны) и ангелы. Четыре ангела обладают наивысшим могуществом. Это Джабраил (Гавриил), Микаил (Михаил), Азраил и Исрафил. Но все они — даже самые могущественные — несравненно ниже Аллаха. Это Его слуги и рабы, созданные, как и люди, так что их существование не компрометирует строгий монотеизм ислама).
    Аллах открылся Мухаммаду прежде всего со стороны своего бесконечного величия, как Бог силы, как всемогущий Вседержитель. Но этим не устранялись и другие понятия Божества. Очень часто Мухаммад называет Аллаха Богом истины и Милосердным. Милосердию он учит и по отношению к ближнему. Если главное дело относительно Бога есть молитва, то относительно ближнего — милостыня. Последняя, по учению Мухаммада, не столько внешнее предписание, сколько выражение истинного религиозного настроения. («Знаешь ли ты, — спрашивает Аллах, — что есть вершина добродетели?» И отвечает: «Выкупить пленного, накормить в дни голода сироту ближнего и нищего безвестного». В Коране эта тема поднимается неоднократно; например: «Он говорит: «Господь мой унизил меня!» Так нет! Вы сами не почитаете сироту и не спешите насытить бедного…»).
    Много раз в откровении пророка говорится о посмертном воздаянии. Но у самого Мухаммада (так же как у Христа) это учение еще не было детально разработано, а лишь намечено в общих чертах. Так, в одной из сур Корана Аллах говорит: «А тех, которые уверовали и творили благое, Мы введем в сады, где внизу текут реки, вечно пребывающие там. Для них там — чистые супруги. И введем мы их в тень тенистую!» Для грешников уготована совсем иная судьба: «А те, которые нарушают завет с Аллахом после обещания верности и разрезают то, чему повелел Аллах быть соединенным, и распространяют нечестие на земле, для тех — проклятие и для них — злое жилище (ад)». Конец света наступит, когда в мире воцарится ложный мессия, искуситель людей, чудовищный Даджжал (Антихрист). Посланный Аллахом обновитель веры Махди (мессия) убьет его, затем воцарится Иса (Иисус). Звуки трубы архангела Исрафила поднимут лежащих в могилах. Таким образом, до судного дня пребывание душ в раю или аду оказывается временным. Лишь после того, как деяния каждого человека будут взвешены на весах, его судьба будет решена окончательно.
    Таково в самых общих чертах было вероучение Мухаммада. Оно было очень просто, чуждо всяких умственных ухищрений и понятно любому бедуину. Себя самого Мухаммад считал только пророком, через которого Бог открыл людям истину. Ни на что большее он никогда не притязал. Он, к примеру, никогда не приписывал себе сверхчеловеческого достоинства и настаивал только на истине получаемых им свыше откровений. Никакими знамениями или прорицаниями он их не подтверждал и подтверждать не собирался. Мухаммад не настаивал даже на том, что ему открыта вся истина, ибо Сам Аллах однажды сказал его устами: «Мы открыли тебе часть Нашего посланничества; есть другая, относительно которой Мы оставили тебя в неведении». И в другом месте: «Скажи: «Я не говорю вам, что у меня сокровищница Аллаха, и не знаю я сокровенного, и не говорю вам, что я — ангел. Я следую только тому, что открывается мне». Или: «Скажи — «Я такой же человек, как вы. Я только получил откровение, что Бог ваш есть Бог единый». И еще: «Скажи: «Я — не новинка среди посланников, и не знаю я, что будет сделано со мною и с вами. Я лишь следую за тем, что мне велено, я только явный увещеватель».
    Успехи нового вероучения поначалу были скромными. Когда слух о собраниях и проповедях в доме аль-Аркама распространился по Мекке, число учеников Мухаммада стало постепенно увеличиваться. В основном это была молодежь, притом не очень богатая Последним принял здесь ислам Умар, занимавший в Мекке высокий общественный пост, человек с большим авторитетом, несмотря на свои 30 лет, с решительный характером и мощным телосложением. Вскоре после этого (то есть около 614 г.) Мухаммад решился на открытую публичную проповедь. Он созвал жителей Мекки и объявил им со склона ас-Сафа, что является посланником Аллаха и призывает всех поклоняться единому Богу. Проповедь не имела успеха. Родной дядя, свекр двух дочерей Мухаммада, Абу Лахаб, выслушав его речь, сказал «Только ради этого ты нас созвал?» — и ушел вместе с остальными. Следующие два года к мусульманам относились хотя и настороженно, но без явной враждебности. Разрыв наступил тогда, когда Мухаммад, обличая почтенных сограждан, стал утверждать, что их отцы и предки горят в адском пламени за свое неверие.
    После этого Мухаммад стал встречать в согражданах уже явную враждебность, и проповеди опять сделались тайными. Около трех лет последователи Мухаммада жили в городе на положении отверженных. Остальные жители Мекки договорились не вступать с ними в браки, ничего им не продавать и ничего не покупать. Но бойкот не достиг цели В 619 г. один за другим умерли Абу Талиб и Хадиджа. Новым главой рода Хашим стал Абу Лахаб, давнишний враг пророка (к этому времени он заставил своих сыновей развестись с дочерьми Мухаммада). Необходимо было найти покровителей. В июне того же года Мухаммад отправился в Таифу и обратился за поддержкой к своим родичам — трем братьям из рода Умайра. Выслушав проповедь пророка, они посмеялись и сказали: «Неужто Аллах не нашел послать никого, кроме тебя?»
    Никакой помощи от них Мухаммад не получил. Все кончилось тем, что он превратился в мишень для насмешек, и наглецы преследовали его, осыпая бранью и забрасывая камнями. Не достигнув ни в чем успеха, Мухаммад вернулся в Мекку и стал искать себе покровителя в другом роде, поскольку собственный отрекся от него. Несколько человек ему отказали. Наконец Мутим, глава рода Науфал, согласился взять пророка под свою защиту. Оставив своих сограждан, Мухаммад стал проповедовать среди паломников, во множестве прибывавших в Каабу. Проповедь его вскоре произвела впечатление на группу арабов из Йасриба, и они поспешили принести в родной город весть о новом учении, появившемся в Мекке.
    Успех Мухаммада объяснялся, по-видимому, тем, что в оазисе Йасриб проживало несколько иудейских племен. Знакомые с идеями иудаизма здешние арабы оказались более подготовленными к восприятию новой веры, чем соплеменники Мухаммада. Уже в следующем году 12 знатных йасрибитов приняли в Мекке ислам и попросили у Мухаммада наставника. Тот отправил с ними Мусуаб ибн Умайра. А еще через два года, после того как все арабы Йасриба стали мусульманами, Мухаммада пригласили стать их вероучителем и главой.
    Мухаммад прожил после этого в Мекке еще три месяца, постепенно переправляя в Йасриб своих последователей. Абу Лахаб и Курайшиты вскоре заметили исчезновение последователей Мухаммада и встревожились. Рост авторитета мусульман им очень не нравился. За Мухаммадом стали следить. Чтобы замаскировать свое бегство, пророк поехал к Абу Бекру, который уже давно держал наготове верблюдов на каком-то дальнем пастбище. Ночью они вдвоем вышли из шалаша на зад их дома и укрылись в пещере на горе Саур. Здесь они прожили трое суток, пока мекканцы безрезультатно искали их во всех возможных местах. На третью ночь, когда поиски прекратились, они отправились в путь. 24 сентября 622 г. беглецы прибыли в селение Куба, находившееся на южной окраине оазиса. Здесь Мухаммад прожил некоторое время. Затем он предоставил своей верблюдице право выбрать путь, и она привезла его в центр Йасриба, в селение племени аннаджжар, где он и остался. Первые мероприятия Мухаммада носили не столько религиозный, сколько политический характер. При его содействии все племена оазиса, до этого истощавшие силы в беспрерывной внутренней борьбе, заключили между собой договоры об организации единой общины. Авторитет местных вождей при этом не умалялся. Мухаммад принял на себя лишь разрешение общих спорных вопросов. Все йасрибиты — без разницы, евреи и мусульмане — должны были отныне сообща выступать против внешних врагов. Особо оговаривалось, что у евреев останется своя религия.
    Когда положение пророка укрепилось, он перешел к враждебным действиям против Мекки. После нескольких безуспешных попыток в начале 624 г. отряду мусульман удалось захватить у Нахлы мекканский караван. Затем, в марте того же года, Мухаммад стянул большие силы для нападения на другой караван с товарами из Газы.
    В нем было более 1000 верблюдов, а весь груз оценивался в 50 000 динаров. Когда мекканцы узнали о приготовлениях Мухаммада, то немедленно собрали войско и поспешили на помощь своим соплеменникам. Случилось так, что сама причина раздора — богатый караван — сумел благополучно ускользнуть от Мухаммада, но обе враждебные армии встретились у Бадр. С Мухаммадом было около 300 человек, а у мекканцев, видимо, раза в три больше. Хотя с обоих сторон в этом сражении едва участвовало полторы тысячи человек, по понятиям того времени оно было крупным событием. Мухаммад построил своих воинов плотным строем на удобной для обороны позиции и сам наблюдал за сражением из шалаша, находившегося в отдалении.
    Мекканцы, имевшие достаточно многочисленную конницу, атаковали первыми, но были отброшены и после короткого боя обратились в бегство.
    Эта победа произвела большое впечатление на современников. Авторитет Мухаммада сразу колоссально возрос. Даже местопребывание его стало считаться священным.
    Йасриб из обычного селения стал для мусульман столицей пророка — Мадинат ан- Наби, в просторечии Мединой, и это название с тех пор закрепилось за ним навсегда. Свое возросшее могущество Мухаммад направил прежде всего против иудейских племен, издавна проживавших в Медине. В апреле 624 г. он призвал евреев из племени бану кайнука принять ислам. Когда те отказались, мусульмане осадили их квартал города. Через две недели кайнука сдались на милость победителя и должны были уйти из Медины. При разделе имущества высланных Мухаммад впервые воспользовался провозглашенным им правилом раздела добычи («и знайте, что если вы взяли что-то в добычу, то пятая часть — Аллаху и паломникам, и родственникам, и сиротам, и беднякам, и путнику…»). Эта пятина (хумс) предназначалась на нужды общины и отныне находилась в полном распоряжении пророка. Его материальное положение сразу улучшилось.
    Еще в Мекке Мухаммад женился на Сауде. Теперь он взял себе в жены еще Аишу, дочь Абу-Бакра (ей было тогда 9 лет), Хафсу, дочь Умара, а потом — вдову Зайнаб бинт Хузайму. Позднее он взял себе еще пять жен. Но некоторые свидетельства говорят о том, что пророк не удовлетворялся и таким количеством женщин. Однажды Хафса застала Мухаммада со своей служанкой и возмущенно сказала. «Эй, посланник Аллаха! Что же это — в моем доме и на моей постели!» Тот ответил. «Молчи! Клянусь Аллахом, никогда не приближусь к ней, только никому не рассказывай об этом». Но Хафса рассказала о случившемся Аише, после чего о невоздержанности пророка узнали и другие. Мухаммад пытался развестись с Хафсой, но потом, что бы еще более не раздувать скандал, отказался от этой мысли.
    Тем временем мекканцы помышляли о мести. Своим военачальником они сделали Суфайна, и тому удалось собрать войско, численность которого достигала 3000 человек. Эта армия в марте 625 г. двинулись на Медину. Мухаммад узнал о приходе врага лишь тогда, когда тот был в нескольких часах хода от оазиса, поэтому в войске мусульман едва было тысяча человек. Триста из них с Ибн Убайей ушли от пророка еще до начала сражения вскоре после того, как он покинул Медину. С остальными Мухаммад укрепился при Ухуде. В начавшемся сражении мусульмане сначала одержали верх. Они прорвали строй мекканцев и начали грабить их лагерь.
    Заметив это, конница мекканцев врезалась в рассыпавшийся строй мусульман, которые, в свою очередь, обратились в бегство. Сам Мухаммад получил удар мечом по голове. Кровь из раны залила все его лицо, и на короткое время он лишился чувств. Это еще более усилило беспорядок — войско мусульман разбежалось, и мекканцы могли торжествовать полную победу.
    Неудачи вне города приходилось компенсировать внутри него. Вскоре после возвращения из похода мусульмане изгнали из Медины второе еврейское племя бану надир, старейшины которого будто бы готовили покушение на пророка. Так же, как и в предыдущий раз, селение евреев было осаждено, и те сдались после трехнедельной осады. Всю захваченную землю Мухаммад разделил между своими соотечественниками-мекканцами, отправившимися за ним в изгнание (мухаджирами). Изгнанные бану надир не смирились сразу с потерей своих земель. Они начали хлопотать о соединении всех врагов Мухаммада и вскоре преуспели в этом деле. Первыми на их призыв откликнулись мекканцы, которые выставили на этот раз более 4000 воинов.
    Союзниками их стали кочевые арабские племена, так что общая численность войска достигла 10 тысяч. Сборы такого большого числа воинов не могли остаться незамеченными. Мухаммад, заблаговременно обо всем узнавший, сумел собрать около 3000 человек. С наиболее доступной стороны на севере от Медины мусульмане вырыли ров длиной 6 км. На долю каждого мужчины был выделен участок в 40 локтей, причем пророк вырыл свою часть наравне со всеми. 31 марта 627 г. мекканцы подошли к Медине и приступили к ее осаде. Десять дней прошло в мелких стычках — противники нащупывали слабые места в обороне мединцев. Но те были начеку, и осаждавшие, так ничего и не добившись, отступили Мухаммад сразу после этого осадил селение третьего еврейского племени в Медине — курайза, которое вело изменнические переговоры с надира и едва не перешло на сторону врага. Через две недели те сдались. На этот раз с иудеями поступили гораздо жестче. Все мужчины были казнены, а женщины и дети обращены в рабов.
    В начале весны 628 г. Мухаммаду приснился вещий сон: будто он совершил паломничество в Мекку и что ему передали ключи от Каабы. Он объявил об этом сне своим приверженцам и повелел им наряжаться в благочестивый поход. С ним вместе в паломничество отправилось более 1000 человек. Все они вместе и каждый из них в отдельности поклялись пророку, что готовы умереть за веру. Для переговоров с мекканцами Мухаммад отправил Усмана. Не известно, что больше повлияло на тех — то ли уговоры уважаемого всеми Усмана, то ли страх перед новым сражением, но мекканцы согласились заключить мир с Мухаммадом на десять лет, хотя и не разрешили ему въехать на этот раз в город. Союзники мекканцев также получили право заключать союзные договоры и с Мухаммадом. Многие из ближайших соратников пророка недоумевали что выиграли мусульмане от этого мира? Но Мухаммад всем своим видом выражал удовлетворение. Не приближаясь к Каабе, он совершил все положенные обряды, принес жертвы и вернулся в Медину. Большой победой для себя он считал уже то, что его признали равноправной стороной, а разрешение союзникам мекканцев присоединяться к любой из сторон фактически означало раскол договорной системы, на которой держалось могущество Мекки.
    Через два месяца после возвращения Мухаммад объявил поход на соседний с Мединой оазис Хайбар, где также было значительное число евреев. С ним отправилось около 1400 добровольцев. Хайбарцы не выставили объединенного войска, каждое его селение защищалось самостоятельно, и, хотя сопротивление было упорным, весь оазис вскоре попал в руки мусульман. Местное население осталось на своих землях, но обязалось отдавать мусульманам половину своего урожая. Соседний оазис — Фадак — после этого сдался Мухаммаду без боя на тех же условиях уплаты половины урожая. Пророк двинулся дальше на север и после месячной осады покорил оазис Вади-л-Кура.
    В марте 629 г Мухаммад вновь отправился в Мекку в сопровождении 2000 мусульман.
    На этот раз он совершил положенный обряд семикратного обхода святыни, а затем на несколько часов уединился в Каабе. Это появление Мухаммада в сопровождении огромной толпы приверженцев произвело впечатление на мекканцев. Один из его давних врагов Халид аль-Валид заявил после отъезда пророка. «Теперь каждому умному человеку ясно, что Мухаммад не колдун и не прорицатель, а его речи — речи господина миров, и каждый, у кого есть соображение, должен следовать за ним». И действительно, сразу после этого он принял ислам.
    В 630 г. Мухаммад, уже в сопровождении 10 тысяч человек, вновь двинулся в Мекку. Известие о наступлении такой значительной армии окончательно сломило упорство его соплеменников. По дороге он встретил многих мекканцев, переходивших на его сторону и принимавших ислам. Сил для сопротивления у противников пророка не было, и он беспрепятственно вступил в священный город. По новому договору жители Мекки признали верховную власть Мухаммада и предоставили в его распоряжение свои вооруженные силы. Большинство горожан тут же приняло ислам. Мухаммад семь раз объехал Каабу на своей верблюдице Аль-Касва, семь раз дотронулся посохом до священного камня, велел уничтожить всех идолов вокруг святилища, а потом торжественно подтвердил все права Мекки.
    Но едва Мухаммаду покорилась Мекка, пришла весть о новой опасности — могущественный союз бедуинских племен аль-Хавазин, занимавший обширную территорию, простиравшуюся от соседнего с Меккой Таивра в глубь среднеаравийской пустыни, выступил против пророка. Упорное сражение произошло в долине Хонейн и завершилось полной победой мусульман. 6 тысяч женщин и детей, 24 тысячи верблюдов, бессчетное количество овец и другое добро досталось победителям. Жен и детей Мухаммад отпустил без всякого выкупа, и этим великодушием приобрел дружбу своих бывших врагов — большая часть бедуинов приняла ислам и признала его власть. Это было последнее великое деяние пророка. В начале 632 г Мухаммад совершил свое последнее паломничество в Мекку. Через несколько месяцев после возвращения домой он почувствовал приступ горячки. От этой болезни он уже не смог оправиться и скончался в июне 632 г.