РОКОВОЙ БРИЛЛИАНТ

      В Смитсонианском институте в Вашингтоне хранится бесценный бриллиант Хоупа. Его ледяное сердце искрится голубыми лучами. Он кажется безвредным. Тем не менее этот холодный сверкающий камень имеет зловещую кровавую историю, его бесстрастная красота привела к гибели более 20 людей.

      На протяжении трех веков короли и бедняки, воры и куртизанки, взглянув на его великолепие, сходили с ума.

      Его первой жертвой, согласно легенде, был индусский священник, попавший под его чары 500 лет назад, вскоре после того, как алмаз был найден на реке Кистна в юго-западной Индии. Священник украл его со лба индийского идола, стоящего в храме, но был схвачен и умер под пытками.

      Алмаз появился в Европе в 1642 году. На этот раз он попал в руки французского контрабандиста Жана-Батиста Тафернье. Он выручил за него достаточную сумму, чтобы купить себе титул и обзавестись состоянием. Сын Тафернье сильно проигрался и влез в долги, так что отец был вынужден распродать все, что заполучил. Тафернье снова отправился в Индию, чтобы еще раз попытать счастья, и был разорван на куски сворой диких собак.

      В следующий раз алмаз оказался в руках французского короля Людовика XIV, который приказал обработать его, в результате чего его вес уменьшился с 112,5 до 67,5 карата. Николя Фуке, высокопоставленный чиновник, который позаимствовал его для правительственного бала, в 1665 году был обвинен в хищении и заключен в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Сам Людовик, король-Солнце, умер разбитым несчастным человеком, когда его хваленая империя погрязла в войнах.

      Еще три члена французской королевской семьи умерли, после того как вправили бриллиант в корону, не подозревая, какой опасности подвергают себя.

      Принцесса де Ламбалль, которая носила ее регулярно, была забита до смерти разъяренной толпой. Людовик XVI и его супруга, королева Мария-Антуанетта, наследовавшие ее, умерли на гильотине.

      После, в 1792 году, когда в послереволюционном Париже царила неразбериха, бриллиант снова пропал... почти на 40 лет. Где он. находился это время — остается только гадать.

      Французский ювелир Жак Гело, говорили, жадно взирал на его красоту, пока не сошел с ума и не покончил жизнь самоубийством. Русский князь Иван Канитовский подарил его своей возлюбленной парижанке — и потом убил ее и себя. Даже Екатерина Великая, считалось, носила камень, прежде чем умерла от апоплексического удара.

      Камень снова появился в поле зрения, когда голландский огранщик алмазов обработал его до теперешнего веса — 44,5 карата — и покончил жизнь самоубийством, когда алмаз украл его сын.

      Бриллиант путешествовал по Европе, переходя из рук в руки, и наконец попал к Генри Томасу Хоупу, состоятельному ирландскому банкиру, который купил его всего лишь за 30 000 фунтов стерлингов и дал ему настоящее имя. Его внук умер без гроша в кармане.

      В 1908 году турецкий султан Абдул Хамид купил камень за 400 000 долларов. Он подарил драгоценность своей жене Сабайе и потом зарезал ее. Год спустя он потерял трон. Роковой бриллиант снова двинулся на запад, в Америку, где его купил за 154 000 долларов промышленный магнат Нед Маклин в 1911 году.

      На протяжении следующих 40 лет его младший сын Винсент был сбит машиной; Маклин разорился и умер в психиатрической лечебнице; его дочь умерла в 1946 году от передозировки наркотика, а его жена Эвелин пристрастилась к морфию.

      Только американский ювелир Гарри Уинстон, купивший голубой камень у наследников семьи Маюшнов, избежал дурной участи. Он и передал его в Смитсонианский институт.

ВТОРАЯ ПОЛОВИНА «КАЛЛИНАНА»

      Знаменитые алмазы имеют свойство появляться и исчезать лишь для того, чтобы блеснуть вновь в различных драмах, чаще всего окрашенных в трагические тона. В данном случае мы имеем в виду «Каллинан», самый крупный алмаз в мире (или скорее потерянную половину «Каллинана») и последние слова убийцы в камере смертников в тюрьме Кимберли.

      Все наиболее крупные алмазы мира, похоже, несут на себе проклятие, по крайней мере, на некоторых этапах своей судьбы. Один владелец алмаза «Надежда» пошел на гильотину, другого на куски разорвали собаки. Раба, который сделал себе на бедре надрез, чтобы спрятать туда украденный им огромный алмаз, позже известный как «Регент», бросили на съедение акулам. За судьбой «Кохинора» следили на протяжении шести веков, и было время, когда он оставил за собой кровавый след, тянувшийся через весь Восток...

      Возможно, «Каллинан» ныне утратил свою силу. У человека, у которого хватило смелости расколоть этот гигант, случился сердечный приступ, и ему пришлось провести три месяца в санатории. После этого, однако, девять камней, на которые был расколот этот крупнейший из алмазов, спокойно сверкали в качестве самых ярких драгоценностей Британской короны.

      А как же потерянная половина? Известно, что камень был найден в начале века в шахте «Премьер» около Претории управляющим наземными работами капитаном Фредом Уэллсом. Уэллсу пришлось взобраться по вертикальной стене открытой шахты, чтобы выяснить, что это за странный крупный предмет ослепительно блестит, отражая лучи заходящего солнца. Он выковырял из грунта с помощью карманного ножа огромный бело-голубой камень и от восторга сорвался, едва не сломав себе шею. Это был крупнейший алмаз из всех, какие когда-либо доводилось найти.

      Однако это явно была лишь половина бриллианта, возможно, даже меньшая часть. Одна его сторона несла на себе следы скола, и эксперты тут же заявили, что этот могучий алмаз — лишь часть еще более крупного камня. Тем не менее его размеры были четыре на два и на два дюйма. Он весил один фунт и шесть унций, то есть более трех тысяч английских каратов. Это означало, что алмаз (получивший название «Каллинан» по имени человека, открывшего это месторождение) был втрое больше любого другого алмаза, известного в то время

      Правы ли были эксперты, принявшиеся лихорадочно искать «потерянную» половину «Каллинана»? Версию о половинке поддержали некоторые ведущие специалисты. Среди них был доктор К.Ф. Моленграаф, бывший главный геолог республики Трансвааль, и сэр Уильям Крукс, президент Королевского общества. Так что это не романтическая легенда, а нечто похожее на доказанный наукой факт. Потерянная часть могла быть украдена, могла незамеченной быть разбита машиной, измельчающей породу, а может, до сих пор покоится в трубке из голубой глины, ведущей к неведомым глубинам в недрах земли.

      В недобрый час управляющий шахты Макхаррт показал с наивной гордостью «Каллинан» некоему Йоханнесу Фаури, бедному фермеру, жившему около шахты «Премьер». К тому времени по окрестностям уже поползли слухи, что «потерянная половина» была украдена кем-то из рабочих с шахты. И Фаури овладела идея найти алмаз. На самом деле Фаури был опасным преступником, осужденным за грабеж и другие злодеяния. Он тут же распространил среди преторийского «дна» информацию, что готов заплатить тысячу золотых соверенов за очень большой алмаз. Ответ он сразу не получил, но в 1907 году его предложение вывело его на африканца по имени Паулус, который работал на шахте. В это время Фаури вступил в соглашение с доктором Д. ван Вейком, который и финансировал все предприятие. Стоит заметить, что доктор ван Вейк намеревался вернуть «отсутствующую половину» руководству шахты и потребовать значительное вознаграждение. В этом странном соглашении говорилось следующее: «Мы, нижеподписавшиеся Йоханнес Хандрик Херманус Фаури и доктор Даниэль Якобус ван Вейк настоящим гарантируем и обязуемся Йоханнесу Паулусу, что мы не окажемся втянутыми ни в какие неприятности, и что нас не будут преследовать законом ни в какой форме, если он получит и передаст нам алмазы, местонахождение которых ему известно, и заплатим причитающуюся ему долю наличных за его услуги в этом деле при получении нами этих наличных».

      Вероятно, это соглашение было написано для того, чтобы заверить Паулуса, который боялся судебного преследования. Была организована встреча, и доктор ван Вейк настоял на том, чтобы при этом присутствовал сыщик. Детектив Хилл, который служил на шахте «Премьер», сопровождал ночью доктора ван Вейка и Фаури к месту встречи посреди вельда около Претории. Фаури, едва ли находившийся в своем уме, надеялся всучить Паулусу мешок с металлическими шайбами, на которых сверху одним слоем лежали настоящие соверены, в обмен на большой алмаз. Паулус, похоже, обнаружил обман, потому что он бросился наутек в темноту. Эти три белых человека так никогда больше его не увидели, но детектив Хилл в 1927 году слышал, что Паулус все еще жив. Хилл заявил, что он так и не видел алмаза. Он находился на некотором расстоянии от других, возможно, прятался. Ван Вейку и Фаури удалось мельком увидеть нечто, напоминающее огромный алмаз. Это был какой-то мгновенный отблеск от света лампы, которую зажег Фаури, чтобы показать Паулусу соверены.

      Фаури теперь еще более, чем раньше, был тверд в своем намерении продолжать поиски. Он опросил сотни туземцев, пока до него не дошла информация, что «потерянная половина» находится во владении вождя Матибе в племенной зоне около Претории. Фаури играл главную роль в интригах в этом племени, всегда при этом помня об алмазе, и в конце концов он дал вождю стакан с отравленным бренди. В то время, когда вождь умирал, один из его соплеменников попросил Фаури подписаться подлинным именем. Безумный Фаури сделал это.

      Детектив Хилл собрал необходимые улики, которые и отправили Фаури на виселицу. Последними словами Фаури в камере смертников были: «Я один знаю, у кого другая половина великого алмаза. Это человек из племени матибе. Если бы не алмаз, я бы не оказался здесь. И теперь, когда я должен умереть, я знаю, где находится алмаз».

      Фаури повесили, но поиски «пропавшей половины» «Каллинана» продолжались. Несколько наиболее опытных сыщиков Южной Африки, специализировавшихся на алмазах, стали участниками целого ряда эпизодов — майор С.Р. Ерник, его брат X. Ерник и капитан Макинтош. Не раз сыщики выходили ночью с мешками золота на встречу с туземцами, у которых, как предполагалось, был алмаз.

      Майор Ерник назначил одну встречу у Мзиликази-Нек, над плотиной Хартбисборт. У него был кожаный мешок, наполненный соверенами, а в каждом кармане брюк по пистолету. Деревья вокруг места встречи росли так густо, что он предпринял и другие меры предосторожности на случай возможного нападения. По соседству спрятался еще один сыщик, готовый выскочить из укрытия, если услышит выстрел.

      Появился африканец Андрис Молифе, на встречу с которым пришел Ерник, проверил соверены. Затем Молифе указал на ферму в долине. «Он зарыт там. Я схожу принесу его», — сказал он. «Какой величины алмаз?» — поинтересовался Бринк. Молифе сжал кулак. «Величиной с него», — сказал он. А затем он ушел. И, как Паулус, больше не вернулся.

      Трудно объяснить этот и подобные им случаи. Туземцы должны были знать, что они никогда бы не получили никаких денег, если бы им нечего было предложить. Возможно, они просто не доверяли полиции и боялись ареста.

      Когда в 1934 году был найден алмаз «Йонкер», о нем говорили как о четвертом по величине алмазе в мире. Многие тогда считали, что этот белый безупречного качества камень и был «потерянной половиной». Копи, где появился на свет семьсоткаратовый «Йонкер», находятся всего в трех милях от шахты «Премьер». Эксперты не согласились с этой теорией. «Пропавшая половина» должна быть значительно большей «Йонкера».

      Странно, но владельцы «Премьера» не проявляли особого энтузиазма в отношении крупных алмазов, которые находили в этой шахте. Никто не знал, что делать с замечательным «Каллинаном» до тех пор, пока генерал Луис Бота не подумал о том, чтобы подарить его королю Эдуарду VII. В конце концов, кто мог позволить себе заплатить полмиллиона фунтов стерлингов за один алмаз?

      Изысканные небесно-голубые алмазы также добывают на «Премьере». Алмазы такого цвета не встречаются ни на какой другой шахте. Есть еще маслянистые на вид камни с характерным двойным цветом: желтым и голубым, карим и голубым. Но «Каллинан» считался чуть ли не чудом. Бело-голубой камень весом более чем в четыреста каратов и оцененный в 100 тысяч фунтов стерлингов, который был найден на «Премьере» в 1954 году, казался всего лишь карликом в сравнении с «Каллинаном». Возможно, однажды произойдет чудо, и «потерянную половину» «Каллинана» найдут в шахте или... в мешке с магическими предметами у африканского колдуна.

   

ПУТЕШЕСТВИЕ В ИЗМИР

      Археолог Джеймс Мелларт почти не обращал внимания на темноволосую девушку, сидящую напротив него в поезде, следующем из Стамбула, — пока не кинул взгляд на ее браслет и не отметил, что ему по крайней мере тысяча лет и сделан он из чистейшего золота. Этот мимолетный взгляд и привел его к бесценным сокровищам и вовлек в борьбу против клеветников в защиту своего достоинства.

      Была ли это случайность? Или Мелларт стал жертвой злого заговора, предпринятого с целью испортить его репутацию? В тот момент он просто не мог поверить своей удаче.

      Ни один археолог не пропустит такого браслета. Мелларт представился. Девушка сказала, что браслет из домашней коллекции, и согласилась показать Джеймсу остальные сокровища.

      К тому времени, как поезд подъехал к Измиру, на побережье Эгейского моря — а было это одним летним вечером 1958 года, — Мелларт уже сгорал от любопытства. Его абсолютно не смутила долгая дорога, которую они проделали, чтобы добраться до дома девушки. Там его ждало чудо.

      Ему показали всю коллекцию, спрятанную в потайном месте в ящике. Мелларт был ошеломлен. Это была находка, по ценности не уступавшая сокровищам гробницы Тутанхамона. Он попросил разрешения сфотографировать ее. Девушка отказала, но разрешила остаться в доме, чтобы сделать зарисовки.

      Мелларт был вне себя от счастья. Целыми днями он без передышки работал над эскизами, копируя удивительные узоры, тщательно перерисовывая иероглифы притиранием, не упуская из виду ни одной детали.

      Девушка, которая оказалась гречанкой, рассказала, что коллекция была найдена во время греческой оккупации времен первой мировой войны в результате секретных раскопок в маленькой деревеньке Дорак.

      Для Мелларта находка была поразительной. Так как он знал, что этим реликвиям 4500 лет и относятся они к бронзовому веку и что он, возможно, наткнулся на первое доказательство того, что около гомеровской Трои процветал большой город, имевший морской флот, управляемый кастой воинов и превосходящий саму Трою по богатству и влиятельности. Это была мечта любого археолога. Отныне все теории подлежат пересмотру.

      Наконец поздней ночью он закончил наброски и уехал. Это был последний раз, когда он видел и девушку, и сокровища. Мелларт только позже понял, как мало он успел узнать о девушке, которая была напрямую связана с находкой. Он мог припомнить только, что она говорила по-английски с американским акцентом; у него был адрес — улица Казим Дирек, 217 и имя девушки — Анна Папастрати.

      То, что Мелларт не проверил эти сведения, было его первой ошибкой. Позднее турецкие следователи сказали, что не нашли человека с таким именем; более того, такая улица просто не существовала.

      Вторую ошибку он совершил, докладывая о находке своему шефу, профессору Британского института археологии в Анкаре Сетону Ллойду. Мелларт, который был заместителем директора, сказал Ллойду, что обнаружил сокровища шесть лет назад и только теперь получил разрешение обнародовать эту информацию. Это была ложь, придуманная по совершенно невинной причине. Мелларт был женат 4 года, и он не хотел, чтобы его жена узнала, что он провел несколько дней в доме другой женщины.

      Мелларт пожалел об обеих ошибках, когда на него обрушился шквал обвинений после публикации статьи в «Иллюстрейтед Лондон ньюс» в ноябре 1959 года. Он писал в турецкий департамент античности о предстоящей публикации, но письмо было потеряно.

      Когда появилась статья с набросками Мелларта, турецкое правительство было в ярости. Оно потребовало ответа, где находятся сокровища, где они были найдены и почему о них ничего не было известно. Думая, что у них украли национальное достояние, они во всем обвиняли Мелларта. Мелларт пытался оправдаться, как мог, но Анна и сокровища бесследно испарились.

      Ни у кого не было очевидных причин связывать исчезновение сокровищ с Меллартом. Тем не менее два с половиной года спустя была развернута клеветническая кампания по инициативе турецкой газеты «Миллиет». Газета заявила, что дата раскопок в Дораке была указана неверно; находки относятся к 1950-м годам, когда Мелларта и загадочную женщину видели недалеко от того места.

      Было доказано, что это ложь. Но кампания против Мелларта продолжалась. Хотя полицейское расследование было прекращено, Мелларту запретили работать в Турции, где археолог уже успел сделать несколько важных открытий.

      Тайные и влиятельные враги встали на пути Мелларта. Но зачем они пытались дискредитировать его, распространяя слухи, что вся история была выдумана им, чтобы занять высокое положение? К тому времени Мелларт уже был признанным во всем мире ученым; ему не нужно было расчищать себе дорогу.

      И кто была эта Анна? Была ли встреча в поезде простым совпадением? Или ее нарочно посадил в этот поезд некто, кто знал, что реликтовый браслет не ускользнет от глаз археолога?

      Одна из гипотез гласит, что Мелларт был частью хитрого плана банды, которая уже захватила сокровища До-рака и была готова продать их. Бандиты понимали, что цена их невероятно подскочит на черном рынке, когда такой известный эксперт, как Мелларт, во всеуслышание объявит их гениальной находкой. Статья авторитетного автора в «Иллюстрейтед Лондон ньюс» выдвинула следующее предположение: а что, если эти сокровища разъехались к богатым покупателям по всему миру?

      Если это на самом деле произошло, то правду об Анне и исчезнувших сокровищах мы никогда не узнаем — она навсегда будет сокрыта "в тайниках нечистоплотных коллекционеров и сильных мира сего.

МИЛЛИОНЫ ПРЕЗИДЕНТА КРЮГЕРА

      До сих пор некоторые люди верят в огромное богатство, составленное из слитков золота, якобы спрятанное бурами где-то в Южной Африке в последние дни существования Трансваальской Республики, а именно — в Лоувельде.Из-за давности происшедшего многие посчитали эту историю выдумкой, в которую нельзя поверить даже при наличии каких-либо реальных фактов, подтверждающих ее.

      Однако каждое убийство в тех краях, даже каждое странное происшествие связывалось с этой историей и обрастало слухами и домыслами. Эта история волнует многие умы до сих пор...

      11 октября 1899 года правительства Трансваальской республики и Свободного Оранжевого государства объявили Великобритании войну. Кризис, прежде чем перерасти в войну, длился несколько недель, в течение которых владельцы золотых приисков свернули все работы и выехали в безопасные районы (в основном в район мыса Доброй Надежды). Всего около 60 тысяч человек.

      Так началась война, ставшая известной под именем англо-бурской и продлившаяся до 1902 года.Несмотря на то, что англичане надеялись на завершение военных действий к Рождеству, лидеры буров заявили о затяжном характере будущей войны и стали искать средства на ее финансирование. Для решения этой проблемы на правительственном совете, куда был вызван государственный смотритель шахт, было решено направить огромные массы рабочих, как белых, так и черных, в золотодобывающую промышленность, что привело бы к увеличению столь необходимого золотого запаса.

      Это был разумный шаг. За год до начала войны добыча золота в Трансваале возросла до такой степени, что перекрыла продукцию России, Америки и Австралии вместе взятых. Таким образом, Южная Африка стала крупнейшей золотой державой в мире. Эксперты ожидали увеличения продукции золотых приисков до суммы, равной двадцати миллионам фунтов стерлингов, из которых около пяти миллионов составляла бы чистая прибыль для золотодобывающих компаний.

      Немного времени прошло с тех пор, как первые золотые слитки были отправлены на монетный двор в Преторию. Вот что рассказывает об этом в своей статье «Правда о миллионах Крюгера» Густав Преллер, артиллерист, отозванный в Преторию главой департамента горной промышленности господином Кляйнхансом для службы в администрации Трансвааля: «Слитки золота были взвешены, зарегистрированы Хендриком Мунником и отправлены заведующему Монетным двором, господину Перрину, который, вместе с двумя ассистентами-немцами, расплавлял их, очищал, прокатывал и изготовлял монеты. Затем деньги шли в казначейство, откуда производилось их распределение по воинским частям. Деятельность Монетного двора позволяла сохранить армию».

      Работа на приисках успешно продвигалась, чего нельзя было сказать об успехах на фронте. Войска буров отступали, теряя города и территории. К концу мая 1900 года англичане, одержавшие ряд побед, угрожали Претории, что вынудило правительство Крюгера покинуть столицу и переехать в местечко Машадодорп вдали от опасных районов. Там было организовано так называемое «правительство на колесах» — все государственные учреждения находились в железнодорожных вагонах.

      Несмотря на то, что золотые прииски были покинуты еще в начале мая, когда англичане начали операцию по окружению Претории, Монетный двор продолжал работать до тех пор, пока английские войска не вступили в город. Преллер рассказал следующую историю: «28 мая -начальник департамента горнодобывающей промышленности попросил меня выделить ему повозку для кое-каких перевозок. Я согласился. Вечером в 11 часов я, прогуливаясь по городу, забрел на станцию, где, к своему удивлению, увидел правительственного чиновника, управляющего погрузкой и отправкой по железной дороге золотых монет и слитков золота. Для этих-то целей и была использована повозка. Золото вывозилось из банков, а затем — из города на поезде генерала-аудитора, стоявшем рядом.

      Золото хранилось в городе в трех местах: в Нидерландском банке, откуда господин де Брааль, управляющий, уже начал вывозить его, на Монетном дворе, а также в огнеупорном подвале Дворца юстиции. Вначале мы опустошили сейфы Нидерландского банка, затем — Монетного двора, и наконец подвалы Дворца юстиции. К тому времени, как дело было сделано, в Претории не осталось ни грамма золота, принадлежавшего Трансваалю. Стоимость же всего золота, вместе с уже вывезенным в Машадодорп, составляла порядка полутора миллионов фунтов. В основном эта сумма состояла из слитков золота высокой пробы, но были еще и монеты чеканки Монетного двора Претории и не очень чистое, еще не прошедшее подготовку для чеканки, золото, стоившее на двадцать шиллингов за унцию дешевле, и еще не отштампованные заготовки для монет, прокатанные листы золота...»

      Интересный факт: если бы «летучие отряды» англичан, посланные впереди основных сил для окружения отходивших из города буров, проявили сообразительность и проверили бы железную дорогу, то эшелон с золотом не пришел бы в Машадодорп.

      В августе 1900 года полковник Денис Райц, автор книги «Ком...», прибывший в Машадодорп навестить своего отца, указывал на то, что дворы и склады вокруг железнодорожной станции охраняются день и ночь с огромным усердием (о чем также свидетельствуют его сослуживцы). Он даже решил было, объединившись с несколькими своими друзьями, немного увеличить свой капитал, но потом передумал. Вот что он вспоминает: «...И вдруг я понял, что здесь, на этой станции, сложены огромные суммы. Я хорошо помню свое изумление от осознания того несчетного богатства, которое лежало здесь. Я сам видел, как по ночам к вагонам подъезжали повозки, загружались и уезжали обратно в темноту. Я абсолютно уверен теперь, что золото не покидало Машадодорп, что оно зарыто где-то там...»

      Через несколько лет Райц узнал от генерала Боты, что в этих вагонах был груз оружия, предназначавшийся малым отрядам, готовившимся для ведения партизанской войны, и якобы из-за этого вся операция была крайне засекречена. Неизвестно, было ли это так в действительности, ведь даже не весь генералитет буров мог быть информирован о настоящем грузе эшелонов.

      В книге известного южноафриканского журналиста, собирателя загадочных историй Лоуренса Грина «Странное богатство», рассказывается о том, как Джеймс Грей, редактор «Новостей Претории» провел детальное изучение затрат на военные действия и установил, что ко времени наибольшей активности на фронте от всего трансва-альского золота осталась лишь малая часть — 60 000 фунтов стерлингов. За неделю до начала войны Рандские рудники переслали груз золота на сумму в 462 853 фунта, поэтому золотой запас Трансвааля составлял около полумиллиона фунтов стерлингов. К этому надо также добавить золото, добытое с ноября 1899 по май 1900 года, которое, согласно документации правительства Трансвааля, составляло около двух миллионов фунтов, и к тому же еще 300 000 фунтов, взятых в Нидерландском банке (вспомним рассказ Преллера). Итак, до начала военных действий золотой запас правительства Крюгера составлял более трех миллионов фунтов.

      Если вычесть военные расходы, получится, что существовало около полутора миллионов неистраченных денег. Интересно, что ту же сумму упоминает и Преллер, участвовавший в погрузке золота на поезд, отправлявшийся из Претории.

      В августе 1900 года президент Свободного Оранжевого государства Штейн встретился с президентом Крюгером в городке Нельспрут, где было решено объединить силы двух государств в войне против Великобритании.

      Хроническая нехватка денег вынудила правительство Трансвааля продать часть золотого запаса, и скоро покупатель был найден. Им стала немецкая фирма «Вилькен и Акерман» в Лоренсу-Маркише. Золото продавалось по цене 3,10 фунта за унцию. Соглашение предусматривало оплату либо в английской, либо в трансваальской валюте.

      11 сентября 1900 года, когда англичане вступили в Ма-шадодорп, Крюгер пересек границу с Мозамбиком, взяв с собой тридцать ящиков неотштампованных монет, отправился к морю. 64 142 унции золота были погружены на немецкий корабль «Бундесрат» и отправлены в Гамбург в конце октября. На этой сделке буры получили 224 497 фунтов прибыли. В это же время Крюгер с ближайшими своими друзьями отплыл в Европу для решения некоторых политических проблем, захватив с собой 150 000 фунтов. Согласно Преллеру эти деньги использовались для покупки «...одежды, провизии, спичек и других подобных товаров», которые затем были отправлены в расположение частей буров, а около 25 000 из этой суммы были отштампованы на немецких заводах в монеты республики Трансвааль.

      Деньги уходили на содержание армии, огромные суммы утекали с головокружительной скоростью, исчезая в ненасытной глотке бога войны. Согласно расследованию Джеймса Грея около 600 000 фунтов слитками были посланы в Европу в качестве платы за амуницию. 350 000 монетами заплачены президенту Штейну и другим лидерам Оранжевого государства за предоставление Трансваалю ресурсов и территорий, и 200 000 — другим странам, дававшим Трансваалю кредиты. Грей утверждает, что от всех денег Трансвааля к этому времени оставалось около 150 000 фунтов — хорошая сумма по тем временам, но не имеющая ничего общего с легендарными «миллионами».

      Можно предположить, что в городе царила если не паника, то хотя бы некоторая спешка. Действительно, Густав Преллер в своих показаниях о погрузке золота указывает, что генерал-аудитор настаивал на скорейшей погрузке золота.

      Одни люди считают, что сокровища, называемые «миллионами Крюгера», захоронены где-то в Трансваале, другие — что президент Крюгер предусмотрительно вывез свои деньги в Европу В 1925 году, когда со времени окончания войны сменилось целое поколение, в газете «Саут Африкен нейшн» от 10 октября появилась статья, в которой говорилось, что в то время, когда был заключен договор о военном сотрудничестве между президентами Штейном и Крюгером, вся доля золота Трансвааля составляла лишь 20 000 фунтов и именно эта доля была затем отправлена в Мозамбик. «Точно определить, сколько слитков золота оставалось в Республике после президента Крюгера, сколько необработанного золота было продано «Вилькену и Акерману», какова доля этого золота от всего золотого запаса, и хранилось ли что-либо помимо официально зарегистрированного количества золота в подвалах казначейства — вот те вопросы, на которые еще предстоит дать ответ...»

      Однако теперь-то мы располагаем некоторыми поверхностными сведениями о финансовых операциях, проводившихся время от времени независимо от малых денежных сумм, находившихся на руках у полевых командиров.

      Ответы на эти и другие вопросы были найдены только спустя шесть лет, после опубликования документов, принадлежавших доктору В.Дж. Лейдсу, представителю правительства Трансвааля в Брюсселе В бумагах Лейдса было обнаружено описание погрузки золота в вагоны, а также его воспоминания о разговоре на эту тему с президентом Крюгером: «Я могу подтвердить, что ни до, ни после отъезда президента из Претории золото не было захоронено где бы то ни было, президент лично говорил со мной об этом.»

      Благодаря постоянным заявлениям правительства Трансвааля о беспочвенности слухов о пресловутых «миллионах Крюгера», эта история все больше и больше обрастала сплетнями и легендами...

Легенда первая. «Доротея»

      В то время, как Крюгер был в столице Мозамбика Лоренсу-Маркише и обговаривал условия продажи золота в Германию, из провинции Наталь в Голландию отправился парусник «Доротея» с грузом цемента на борту До сих пор ходят слухи о том, что именно этим кораблем и было вывезено золото Трансвааля. Говорили, что «Доротея» потопила встретившееся ей судно «Св. Люсия», погубив одиннадцать человек.

      Эта история выглядела бы вполне правдоподобно, если бы «Доротея» не потерпела крушение еще в... 1898 году, то есть за год до начала войны, что делает эту заманчивую историю совершенно невероятной.

Легенда вторая. «Филипп Шварц»

      Другим известным лицом того времени, чье имя фигурировало в слухах о захороненных сокровищах, был некто Филипп Шварц, закончивший свои дни на виселице.

      Согласно Лоуренсу Грину, бравшему интервью у полковника Трева (дававшего разрешения на поиск сокровищ на территории предполагаемого местоположения «миллионов Крюгера»), Шварц с тремя своими компаньонами, одного из которых звали Ван Никерк, отправился в Лоу-вельд для того, чтобы найти золото президента Крюгера, которое, как утверждал Шварц, он помогал прятать во время войны.

      Однако вскоре после прибытия группы на место, указанное Шварцем, загадочно исчез Ван Никерк, и экспедиция вернулась, практически не начав раскопок. Шварц рассказал вдове Ван Никерка свою версию смерти ее мужа, но не убедил ее, и женщина обратилась в полицию. Вскоре один из патрулей обнаружил изгрызенный шакалами труп с перстнем-печаткой «CvN», а еще через некоторое время был найден и сам Шварц, больной малярией. Его отправили в Питерсбургский госпиталь, где он и провел свои последние дни. В госпитале его посетил один высокопоставленный английский офицер, явно заинтересованный в выяснении правды о золоте Крюгера, но Шварц ничего не ответил и через несколько дней был осужден йоханнесбургским судом и повешен. Секрет золота умер вместе с ним. Правда, все тот же полковник Трев утверждал, что Шварц рассказал что-то о сокровищах охранникам, приставленным к нему в госпитале.

      Что ж, вполне возможно, что это всего лишь выдумка, рассказанная Шварцем в надежде сохранить себе жизнь, но вот другая сторона этой истории: по словам адвоката Шварца, задаток за его защиту был вручен ему глубокой ночью каким-то незнакомцем, причем это была крупная сумма золотом. Все бы ничего, но монеты эти производили впечатление... пролежавших многие годы в земле.

      Кроме того, один из компаньонов Шварца показал, что «хотя не было найдено золото, мы обнаружили ларец, набитый алмазами...» Неизвестно, как он оказался там, ведь предполагалось, что «наследство Крюгера» состоит только из золотых вещей. Денис Райц предполагал, что ларец принадлежит небезызвестному голландскому барону Бентису, пропавшему в песках незадолго до экспедиции Шварца. Райц считал, что Шварц мог убить Бентиса, а историю с легендарными «миллионами» выдумать для отвода глаз — мол, искали одно, а нашли другое. И до сих пор неизвестно, знал ли Шварц что-либо о настоящем месте захоронения золота президента Крюгера.

      Так или иначе, имя висельника Шварца прочно сплелось с историей о миллионах президента Крюгера.

КАЗНА АЗИАТСКОЙ ДИВИЗИИ

      Вот уже более 70 лет не поддается разгадке тайна пропавшей казны Азиатской дивизии, одного из легендарных кладов времен гражданской войны. Молва утверждает, что эти несметные сокровища зарыты где-то в монгольской степи. Однако неоднократно выезжавшие туда экспедиции так и не смогли их разыскать. А в начале 1930-х годов харбинский журналист Коробов, очевидно, что-то знавший о кладе, предупреждал в газете тамошних русских эмигрантов «Рупор»: «Не вами спрятано — не вам и достанется, господа! Ценности, оставшиеся после Унгерна, перейдут к тем, кто раскроет тайну исчезновения главной кассы Азиатской дивизии. Ключ же от этой тайны находится в Гумбуме, одном из буддистских монастырей в Тибете».

      Начало этой истории относится к лету 1917 года, когда генерал-майор Роман Федорович Унгерн фон Штернберг отбыл из Петрограда в Забайкалье в качестве эмиссара Керенского, чтобы укрепить среди казаков доверие к Временному правительству. Обратно барон не вернулся. Он стал сподвижником атамана Сибирского казачьего войска Григория Михайловича Семенова, преемника «Верховного правителя Российского государства» адмирала Колчака, расстрелянного в 1920 году по постановлению иркутского ревкома. Атаману тоже не повезло: разбитый Красной Армией, он бежал в Маньчжурию.

      Но получивший чин генерал-лейтенанта Унгерн продолжал борьбу. В начале зимы 1920 года конная Азиатская дивизия, сформированная им из казаков, монголов и бурятов, вторглась в оккупированную китайцами Внешнюю Монголию. Пока растянувшаяся на многие километры армия барона — конница, пехота, артиллерия, обозы — медленно продвигалась по безводной желтой степи, сам он во главе передового отряда вышел к монгольской столице Урге.

      В бинокль Унгерн жадно вглядывался в затейливое кружево кровли дацана Узун-хурэ. Потом перевел окуляры на двор, где рядом со священным молитвенным колесом Будды китайские солдаты в пепельно-серых мундирах устанавливали пулемет. Барон стиснул зубы: эти косоглазые хунхузы дорого заплатят ему за такое святотатство.

      Он верил, что с взятием Урги начнется осуществление его грандиозного плана — создание собственной империи, которая будет простираться от Тибета до тунгусской тайги. И Колчак, и Семенов не понимали простую истину: красные — это азиаты. Поэтому воевать с ними следует не по-европейски, как, скажем, с немцами, а по-азиатски. То есть поднять против них дикие полчища азиатов. Для этого нужно самому стать новым Чингисханом. Ведь не зря же его фамилия Унгерн так созвучна здешним названиям и именам — Урга; Узун-хурэ, великий святой Санаг-Убугун. Это — перст Судьбы.

      Будучи дальновидным политиком, барон Унгерн объявил себя защитником желтой веры. И даже торжественно принял ее, пройдя церемонию посвящения в буддистском монастыре. Правду говоря, обряд не доставил ему большого удовольствия, поскольку тамошний настоятель лама Дамба Дорки заставил барона как сына Будды побрататься, испив из одной пиалы, с другим сыном Будды — прокаженным, чьи руки были покрыты отвратительной коростой. Впрочем, большая политика требует жертв.

      Зато, когда он освободил их императора Богдо Гэгэна из китайского плена и после захвата Урги вернул тому власть над всей Монголией, в Урзун-хурэ благодарный властитель пожаловал генералу титул вана, а вместе с ним четыре высшие привилегии: право иметь желтые поводья на лошади, носить такого же цвета халат и сапоги, ездить в зеленом паланкине и прикалывать к фуражке трехочковое павлинье перо.

      Желтый цвет — это солнце. Зеленый — земля, пробуждающаяся весенняя степь. Три очка в радужных перьях означают третью степень земного могущества — власть, имеющую третий глаз, чтобы читать в душах людей.

      Пятую привилегию «Облаченный в желтое, Направляющий свой путь желтым», как витиевато назвал Унгерна император, присвоил сам себе: забирать в казну своей Азиатской дивизии все отбитое у китайцев золото, поскольку это был желтый металл. В числе других трофеев туда попала и метровая статуя Будды из чистого золота. Впрочем, даже не она представляла главную ценность в легендарном кладе барона-буддиста.

      Когда позднее ЧК вело розыск казны Азиатской дивизии, ее сотрудники установили интересные факты. Из сохранившихся финансовых документов следовало, причем взятые в плен штабные офицеры Унгерна подтверждали это на допросах, что касса дивизии действительно располагала огромными суммами как в денежной наличности — в основном в золотых монетах русской чеканки и в китайских, серебряных, так и в драгоценных камнях. Эти деньги предназначались на текущие нужды и выплату жалования. Но значительно большую часть наличности составляла контрибуция, собранная с монголов китайцами якобь за неуплату долгов купцам и ростовщикам из Поднебесной, в сумме около 15 миллионов рублей в царских золотых. Их Унгерн считая своим личным капиталом, которым мог распоряжаться по собственному усмотрению.

      Но вернемся в 1921 год. Как это ни парадоксально, взятие Урги стало предвестником конца генерал-лейтенанта Романа Федоровича Унгерна. В осуществление своего стратегического плана он решил совершить марш на север: поднять казачьи станицы, провести мобилизацию в бурятских улусах, выгнать красных из Верхнеудинска, дойти до Читы и договориться с японцами. Затем повернуть коней на юг, разгромить китайцев, занять тибетские монастыри и договориться с англичанами. После этого барон намеревался воткнуть свой бунчук среди развалин Каракорума, древней столицы монголов, и воздвигнуть на этом месте столицу своей будущей империи.

      Сначала ему сопутствовал успех. Тесня отряды самообороны красных, его конники захватили улус Цежей, станицу Атамано-Николаевскую, вышли на Мысовский тракт. 31 июля Унгерн увидел вдали заросшие камышом низкие берега Гусиного озера — до Верхнеудинска оставалось восемьдесят верст.

      Дальше начались неудачи. Против Азиатской дивизии были брошены регулярные части Народно-революционной армии Дальневосточной республики. Под станицей Келтуринской они наголову разбили колонну генерала Резухина, поспешно отступившего на юг. Еще раньше бежали от Маймачена монгольские чахары Баяр-гуна. А через неделю и сам Унгерн, столкнувшийся в ночном бою с частями Народно-революционной армии и партизанами Щетинкина, ушел обратно в Монголию, куда за ним последовал экспедиционный корпус 5-й армии под командованием большевика Писарева. Началось безостановочное преследование изрядно потрепанной Азиатской дивизии.

      Вторую неделю Роман Федорович вел свой отряд на запад. За это время дважды нагоняли их партизаны Щетинкина и два раза теряли. Конники Унгерна текли по степи, как весенний поток по горному склону, — обходя камни — улусы, где могла поджидать их засада, и опять сливаясь вместе в безопасных ложбинах. Кони вконец отощали: когда в последний раз с боем уходили от Щетинкина, их невозможно было перевести в галоп. До предела измотанные люди засыпали в седлах прямо на ходу.

      На самом Унгерне эта бесконечная скачка никак не сказывалась. Он был по-прежнему неутомим и быстр в движениях. Лишь отросла мягкая светло-рыжая бородка, выглядевшая на обожженном солнцем лице какой-то ненастоящей, словн» сделанный из пакли артистический парик. Да почернел от грязи его неизменный монгольский халат с русскими генеральскими погонами.

      А вот мысли у барона были невеселыми. Как профессиональный военный он прекрасно понимал, что на сей раз задуманный освободительный поход против красных не удался. Значит, сейчас главное уйти от погони и сберечь казну, чтобы потом было на что снарядить новое войско: закупить оружие и боеприпасы, продовольствие, лошадей, фураж, выплатить жалование солдатам.

      То, что дивизионную кассу нужно надежно спрятать, не вызывало сомнений. Вопрос только в том, кому доверить столь ответственную миссию. Унгерну вспомнилась слышанная от монголов назидательная легенда. Когда Бог сотворил мир, он сначала сделал человека с душой черной, как ворон. Потом подумал, что это нехорошо: с такой душой человек пойдет прямо в ад. Сломал его, сделал другого с душой белой, как лебедь. Подумал, подумал — опять нехорошо. Как такой человек будет резать барашков? С голоду умрет. Опять сломал, третьего сделал. Дал ему душу пеструю, как сорока. От него все люди пошли. У одних много черных перьев, у других — белых. У его казаков оперение было слишком черным, чтобы доверить им золото. У монгольских чахаров — слишком белым. Остаются буряты.

      Унгерн вызвал к себе подъесаула Ергонова, бурята, командовавшего эскадроном его личного конвоя, и долго инструктировал. Поставленная генералом задача была очень трудной, если вообще выполнимой. Предстояло доставить в Хайлар, а оттуда поездом в Харбин 24 ящика, в каждом из которых было три с половиной пуда золотых монет, а также обитый железом семипудовый сундук барона. В случае явной опасности захвата дивизионной казны красными ее следовало надежно укрыть. Для этого Унгерн указал на карте несколько подходящих мест на пути следования.

      Ночью, взяв с собой 16 верных солдат-бурятов, Ерго-нов незаметно покинул лагерь. Позднее нашлись свидетели, видевшие в одном из бурятских улусов маленький отряд конников, сопровождавших тяжело нагруженные арбы. Грязные, усталые, некоторые с окровавленными повязками, они не остановились там на дневку, а лишь насильно взяли 38 свежих лошадей и проследовали дальше на запад.

      Чтобы дать отдых едва переставлявшим ноги коням, в сопках отряд расположился на дневку. Поели, не разводя огня, выставили часовых и легли спать. Ночью покинули Романа Федоровича последние казаки. А чахары, посоветовавшись, под утро связали своего вана, бросили его поперек седла и не спеша поехали навстречу 35-му кав-полку, который уже замаячил на горизонте неровной цепочкой головного эскадрона.

      Барона Унгерна увезли в Иркутск, а затем отправили в Новониколаевск (теперешний Новокузнецк). Там за него взялись чекисты. То угрозами и побоями, то обещаниями сохранить жизнь они добивались, чтобы пленник указал место, где спрятал «несметные сокровища». Но Унгерн молчал. Поняв, что этот орешек им не по зубам — ни за что не расколется, верный офицерской чести, не будет просить пощады, чекисты передали белого генерала в Сибирский ревтрибунал, который приговорил его к «высшей мере социальной защиты» — расстрелу. 15 сентября 1921 года председатель Сибирской ЧК Иван Павлуновс-кий собственноручно привел приговор в исполнение, выстрелом в затылок прикончив генерал-лейтенанта Романа Федоровича Унгерна фон Штернберга.

      Между тем в самой Монголии из-за клада Унгерна произошел форменный скандал. Его предыстория такова.

      В 1920 году после взятия в марте месяце Иркутска и разгрома Колчака стало ясно, что победа большевиков в Сибири и на Дальнем Востоке предрешена. Тогда же родился план распространения их контроля на Монголию при сохранении ею формального суверенитета. Дело в том, что в 1915 году в старинном городе Кяхте на русско-китайской границе было подписано трехстороннее соглашение, по которому Россия обязалась не вмешиваться во внутренние дела Монголии и не вводить туда свои войска. Однако высокие договаривающиеся стороны не могли и предположить, что к власти в России придут большевики и придумают трюк, позволяющий игнорировать ранее взятые международные обязательства. Если советских лидеров не устраивало какое-нибудь соседнее правительство, сколачивалось еще одно — «революционное», а затем в ситуации искусственно созданного двоевластия никого не представлявшие самозванцы, якобы «выражая волю трудового народа», призывали себе на помощь Красную Армию.

      Этот прием был успешно использован на Украине и в Грузии. Пришла очередь Монголии. В конце февраля 1921 года стараниями Сибирского бюро ЦК РКП(б) в Кяхту были доставлены несколько групп едва знакомых друг с другом монголов. А 13 марта эти заговорщики объявили о создании Временного народного правительства, в которое от имени народа, то есть от своего собственного, сами себя и выбрали. Естественно, оно провозгласило лозунг «освобождения страны».

      После этого 21 июня на территорию суверенной Монголии вступили регулярные части Красной Армии — экспедиционный корпус под командованием Константина Неймана. 6 июля они взяли Ургу. В тот же день туда пожаловало Временное народное правительство, возглавляемое типографским наборщиком Дамидины Сухэ. Через четыре дня после настоящей драки из-за министерских постов было объявлено, что отныне оно не временное, а постоянное. А на следующее утро монгольский народ узнал, что у него есть «великий вождь Сухэ-батор» и что под его руководством в стране произошла революция.

      Казалось бы, московский сценарий был разыгран, как по нотам. Но вскоре возникли непредвиденные осложнения. В свое время Сухэ-батору и его команде было обещано, что, как только удастся захватить полевую кассу Азиатской дивизии, часть денег будет передана монгольскому правительству, так сказать, «на обзаведение». И вот новоиспеченный министр финансов Данзан, выждав некоторое время, решил напомнить командованию советского экспедиционного корпуса: Урга взята, имущество унге-ровских войск в руках победителей, но обещанных денег монгольское правительство до сих пор так и не получило. В ответ, к своему неудовольствию, Данзан услышал, что трофеи действительно захвачены большие, однако если говорить о звонкой золотой монете, то с ней придется подождать. Произошла досадная осечка. Ставка делалась на то, что будет отбита казна Унгерна. Но она исчезла, неизвестно когда и каким образом. Ведутся поиски, к сожалению, пока безрезультатно.

      Данзан воспринял эту новость с недоверием и начал собственное расследование. Его итоги оказались неутешительными. Удалось установить, что место захоронения ценностей могло быть известно лишь самому Унгерну да двум десяткам преданных ему людей. Барона большевики пустили в расход, а никого из его доверенных лиц разыскать не смогли.

      К этому остается добавить, что по меньшей мере с десяток не афишировавшихся их организаторами экспедиций — монгольских, советских и совместных — занимались в разное время поисками клада Унгерна. С китайской стороны границы в районе озера Буир-Нур и реки Халхин-Гол тоже колесили по степи вольные кладоискатели из числа русских эмигрантов. Однако успехом никто похвастаться так и не смог.

      Выходит, казна Азиатской дивизии окончательно утеряна?

      Для столь категоричного вывода, пожалуй, нет оснований. У «золота Унгерна» обнаружился... польский след. И вовсе не потому, что предки одной из ветвей его рода в 1526 году были приняты сеймом в состав польского шляхетства и получили Герб. Просто по случайному стечению обстоятельств к судьбе барона и его сокровищ оказались причастны трое поляков.

      В преклонном возрасте, если они доживают до него, отставными разведчиками и вообще людьми, причастными к секретным операциям, нередко овладевает «мемуарный зуд». Им хочется поведать миру, какими значительными фигурами они были. Конечно, при этом не обходится без преувеличений. Однако в их воспоминаниях есть и реальные факты из категории тех, что принято называть тайнами.

      Итак, первый источник — это некий пан Антоний-Фердинанд Оссендовский, «литератор, путешественник, ученый», как значилось на его визитной карточке. В жизни этого человека было много самых невероятных приключений, встреч, событий. В мае 1920 года он совершил поездку через всю Монголию и был гостем Унгерна. Перед расставанием, по словам Оссендовского, барон вручил ему мешочек с золотыми монетами достоинством 5 и 10 рублей. Эти деньги поляк должен был передать жене Унгерна, проживавшей в то время в Пекине. А еще генерал предоставил в его распоряжение свой шестиместный «фиат».

      Позднее Оссендовский описал это путешествие в своих мемуарах. Там можно, в частности, прочесть о посещении вместе с Унгерном Гандана — священного города буддистских монахов-лам. Причем барон в присутствии поляка якобы вручил настоятелю завещание и план тайника, в котором спрятаны полторы тонны золота. В завещании было сказано, что, если в течение пятидесяти лет не объявятся законные наследники, все золото должно быть употреблено на распространение ламаизма.

      Когда знакомишься с рассказом Оссендовского, возникает сомнение. Почему вдруг Унгерн проникся таким доверием к неизвестно откуда взявшемуся гостю? И вообще, что заставило этого пана отправиться путешествовать по охваченной войной Монголии?

      Ответ прост: польский «литератор», очевидно, был тайным эмиссаром спецслужб Антанты, которому поручили посмотреть на месте, что собой представляет новый вождь контрреволюции на Дальнем Востоке и стоит ли вкладывать в него деньги. И тогда все становится на свои места: и несвойственная Унгерну откровенность, и поручение к жене, и предоставление личного «фиата».

      Что же касается места захоронения клада, то есть свидетельства очевидцев любопытного случая, героем которого был Оссендовский. Однажды на Рождество, будучи гостем у своего тестя, известного польского кардиолога Ягельского, под влиянием винных паров «путешественник» сделал неожиданное признание. Подойдя вдруг к книжному шкафу и скользнув глазами по корешкам, он взял с полки книжку своих мемуаров.

      «Здесь, на странице 104-й — важно заявил Оссендовский, — помещена фотография того места, где ждут своего владельца огромные ценности. Эту фотографию я сделал сам. Где именно? Скажу так: где-то у истоков Амура». Итак, первое место клада — истоки Амура, хотя не исключено, если верить Оссендовскому, что мог быть заложен и другой тайник или даже несколько, поскольку после отъезда поляка события приняли неожиданный оборот.

      Конечно, к сообщению «литератора, путешественника, ученого» можно относиться по-разному. Но многое из того, что он рассказывает об Унгерне и своем пребывании в гостях у командира Азиатской дивизии, в основном соответствует действительности. Убедиться в этом можно, сравнив тот или иной эпизод из его книги с соответствующими фрагментами из воспоминаний других участников тех же событий

      Вторым источником является Камиль Гижицкий, ополячившийся татарин из Галиции, которому довелось служить при штабе Азиатской дивизии До этого он воевал против красных сначала как легионер Отдельного Чехословацкого корпуса, а затем в рядах сформированной в Новониколаевске 5-й Сибирской дивизии генерала Чумы. Инженер по образованию и специалист по взрывному делу по военной профессии, Гижицкий пользовался полным доверием Унгерна, поручавшего ему ответственные задания, требовавшие изобретательности и умения держать язык за зубами.

      Гижицкому повезло: после разгрома Азиатской дивизии он сумел избежать плена и в конце концов вернулся в Польшу, где в 1929 году во Львове вышла книга его воспоминаний «По Урянхаю и Монголии». Этот человек из ближайшего окружения Унгерна прямо ничего не говорит о местонахождении клада. Единственное, что он позволяет себе, так это как бы между прочим высказать предположение искать его следует вблизи озера Буир-Нур, в одной из бесчисленных, заполненных илом и жидкой глиной лощин, которые монголы называют лагами. Распорядиться, чтобы золото было зарыто в земле, Унгерн не мог, утверждает Гижицкий Ибо он чтил ламаистские обычаи, которые запрещают копать землю, считающуюся святой.

      Автор воспоминаний отмечает, что барон даже носил сапоги с загнутыми кверху носами, дабы ненароком не нарушить ламаистского запрета.

      Значит, искать нужно не у истоков Амура, а вблизи озера Буир-Нур?

      Как удалось установить историку Адольфу Дихтяру, это противоречие только кажущееся.

      Известно, что Амур образуется в результате слияния двух рек — Шилки и Аргуни. Значит, с географической точки зрения у него два истока. И если во Внешней Монголии принято считать, что Амур — это продолжение Шилки и Онона, то во Внутренней Монголии, входящей в Китай, с не меньшим основанием видят начало Амура в Аргуни. Оссендовский прекрасно ориентировался в географии Монголии и вот эти-то географические нюансы как раз и брал в расчет, когда привязывал местонахождение клада к истокам Амура.

      На Хенгейском нагорье, откуда берет свое начало Онон, путешественник не был. Следовательно, если Унгерн доверил ему тайну клада, поляк мог сделать свой снимок только по дороге из Урги через Тамсак-Булак и Амгалан в Хайлар, переправившись через реку Халхин-Гол. Поэтому, говоря об истоках Амура, он имел в виду верховья Аргуни.

      Далее, если взять крупномасштабную карту, то на ней видно, что вблизи своего устья Халхин-Гол делится на два рукава- левый впадает в озеро Буир-Нур, правый — в речку Орчун-Гол, соединяющую озера Буир-Нур и Далайнор, а последнее, в свою очередь, соединено протоком с Аргунью. Так что никаких расхождений между Оссендовс-ким и Гижицким нет. Истоки Амура, о которых говорит первый, и озеро Буир-Нур, относящееся, как указывается в географических справочниках, к бассейну Амура, это одни и те же места.

      Наконец, есть еще и третий источник — Казимек Гроховский. По специальности горный инженер, он долгое время занимался разведкой месторождений золота в южной части Барги, вел геологические исследования на востоке Монголии. После Октябрьского переворота осел в Харбине, где в 1920-е годы стал директором гимназии, в которой учились дети поляков, эмигрировавших из большевистской России. Тогда же начал собирать всевозможные материалы о поляках на Дальнем Востоке, на основе которых написал книжку, изданную в 1928 году в Харбине.

      Унгерн тоже попал в поле зрения Гроховского. Вернее, не столько сам барон, сколько его сокровища, которые не давали покоя многим харбинским эмигрантам. На основании рассказов лиц, хорошо знавших командира Азиатской дивизии, Гроховский пишет, что в связи с неудачным началом похода на север первое, что счел необходимым предпринять Унгерн, так это отправить дивизионную кассу из района боевых действий в безопасное место на востоке. После нескольких дней пути маленькая группа солдат, сопровождавшая ценности, наткнулась на отряд красных. Завязалась перестрелка. Унгерновцы поняли, что исполнение приказа барона зависит от быстроты их коней, и постарались оторваться от красных. Во время поспешного бегства им пришлось пару раз даже добивать собственных раненых из опасения, что те Могут выдать секрет их миссии.

      Однако погоня настигала. И вот примерно в 160 километрах к югу от Хайлара, посовещавшись, они решили закопать золото. На слегка всхолмленной равнине, поросшей редкими кустами, нашли небольшую лощину, в которой и спрятали его.

      Таким образом, в результате независимых изысканий Гроховского появляется дополнительное уточнение местонахождения клада — в 160 километрах (или, скорее всего, верстах, ибо ни русские, ни тем более монголы метрической системой мер в то время не пользовались) к юго-западу от Хайлара. Но это как раз и будут окрестности озера Буир-Нур.

      Площадь района вероятного захоронения «золотого клада Унгерна» составляет около 600 квадратных километров. На первый взгляд кажется, что найти его там, пожалуй, потруднее, чем иголку в стоге сена. Однако при использовании современной техники, в частности новейших магнитометров для съемки с воздуха, эта задача вполне может быть решена.