«Талант Отса поражает своей универсальностью, — пишет Л. Неведомская. — Ему — превосходному оперному певцу — были равно близки романс и оперетта, эстрадная и народная песня, он с успехом снимался в кинофильмах, танцевал эпизодическую роль Солнца в балете Э.А. Каппа „Калевипоэг“, а в начале своей творческой деятельности выступал в качестве пианиста-аккомпаниатора».
В его исполнении ничего деланного, приукрашенного ради парада. Он не стремился ошеломить зрителей блеском своих вокальных возможностей. Иной раз слушателю в голову даже приходила грешная мысль: «Это до того просто, что так петь мог бы каждый из нас!»
«Если оглянуться на творческий путь Отса, — пишет В. Оякяер, — то можно увидеть, что развитие этого певца протекало так стабильно и гармонично, как будто было обусловлено некой устойчивой логикой роста, наподобие той, которой мы так часто восхищаемся в природе. Мы не находим в творчестве Отса никаких крайностей, поэтому создается впечатление, будто у него никогда и не было особенно мучительных поисков. Разумеется, впечатление это весьма обманчиво, однако поиск его, вне всяких сомнений, велся в основном не в области формы, а был сосредоточен на проникновении в глубину, в суть содержания. И когда после трех десятилетий работы в театре артист решил попробовать свои силы в оперной режиссуре и взялся за постановку „Дон Жуана“ в государственном театре „Эстония“, то это свидетельствовало о его внутреннем росте — Отс стал уже не только певцом, но художником, пытливым, многогранным, с широким кругозором».
Георг Карлович Отс родился 21 марта 1920 года в семье потомственных певцов. Пел его дед, каретник Х. Отс, руководивший хором общества «Ильмарине», пел дядя А. Викхольм. Отец, также певец, Карл Хансович был народным артистом Эстонской ССР.
В доме царила атмосфера музыки, и это не могло не оказать влияния на мальчика. Известен случай, когда маленький Георг изумил пришедшую в гости к отцу итальянскую певицу Арманду дельи Аббатти: спрятавшись под накрытым скатертью столом, он исполнил запомнившуюся ему по пластинке Карузо песню «O sole mio». Музыкальность Отса вне всяких сомнений, и все же певцом он стал не сразу.
Среди его юношеских увлечений немаловажное место занимал спорт. Отс был чемпионом Эстонии по плаванию на 800 и 1500 м, участвовал в международных соревнованиях. Не случайно в 60-х годах одна из спортивных организаций учредила для победителей в состязании юных пловцов переходящий приз имени Георга Отса. В юности он также увлекся фехтованием. Через всю жизнь пронес любовь к рисованию.
"Я вырос среди музыки, — рассказывает он. — Отец мой был ведущим драматическим тенором в театре «Эстония», и я уже с детства был, что называется, насыщен оперной музыкой. И, конечно, уже тогда мечтал пойти по стопам отца, стать оперным артистом. В юные годы я очень любил петь. Вспоминается мне такой забавный случай. В первый день, когда я пошел в школу, у нас как раз был урок пения. Учительница просила каждого из ребят что-нибудь спеть. Все пели либо детские песенки, либо народные песни. Когда очередь дошла до меня, я сказал, что не умею петь такие песни. Учительница удивилась: «Почему же, ведь ты сын певца?» На это я ответил, что могу спеть оперную арию, и спел первую арию Каварадосси на итальянском языке…
Когда пришло время серьезно подумать о выборе профессии, я попросил отца, чтобы он послушал меня и дал мне совет. Он выполнил эту просьбу, однако, видимо, не нашел у меня нужных вокальных данных, большого оперного голоса. Отец сказал, что путь оперного певца, да и вообще артиста, очень тернист, поэтому он посоветовал мне выбрать профессию посолиднее, например врача или инженера. Поступить в университет было очень трудно — слишком много требовалось денег; обстоятельства сложились так, что я пошел в армию, чтобы учиться в каком-нибудь военном техническом училище.
События эти относятся к 1938 году, а в 1940 году в Эстонию пришла советская власть — я получил возможность поступить в Политехнический институт. Там я занимался всего один год, но Великая Отечественная война прервала мою учебу. Меня призвали в Красную армию, и в начале 1942 года я оказался в эстонских воинских частях. Некоторое время служил в Свердловске, и как раз там состоялась знаменательная для меня встреча. В Свердловск приехали артисты Прийт Пыльдроос и Каарел Ирд, которые собирали кадры для национальных художественных ансамблей Эстонской ССР. Они услышали, что здесь, в одной из частей, находится сын певца Карла Отса, и так как им нужны были хористы, то решили меня испробовать: уж сын певца наверняка умеет петь хоть немножко. Я действительно обладал некоторым опытом в этом отношении: приходилось петь и в детских хорах, и в хоре Политехнического института. В результате меня охотно приняли в один из ансамблей.
Пребывание в ансамбле было для меня своего рода начальной музыкальной школой. Правда, я и раньше занимался игрой на рояле, и это, кажется, пошло мне на пользу. А за два года, которые я провел в ансамбле, выяснилось, что у меня есть какой-то голос и даже данные для сольных выступлений. Концертировать нам приходилось довольно много. Я исполнял сольные партии в хоровых произведениях, пел советские песни.
После возвращения в Таллин, когда ансамбль наш демобилизовался, пришлось выбирать дорогу в жизни. Куда идти дальше? Продолжать учебу в Политехническом институте или попробовать свои силы на вокальном поприще? И вот я получил предложение поступить в хор театра «Эстония». Это окончательно повлияло на мое решение остаться верным музыке.
Видимо, дебют у артистов связан, как правило, с какими-то необычными обстоятельствами. Хотя я и был хористом, мне предложили как-то выучить в «Евгении Онегине» партию Зарецкого. Я выучил ее и должен был выступать во втором составе, а премьера состоялась как раз в канун ноябрьских праздников 1944 года. В этот день пел, конечно, первый состав, а я участвовал в хоре. И вот уже идет спектакль. Бал у Лариных… Вдруг во время действия меня вызывает помощник режиссера и говорит: «Быстро переодевайся, тебе придется сегодня спеть Зарецкого. Заболел основной исполнитель роли». Вот так случайно я попал в премьерный спектакль. Мои родители сидели в зале, когда я вышел на сцену, они не поверили своим глазам.
Как раз тогда я только начал учиться в музыкальном училище. А потом я уже пел многие сольные партии. Одновременно учился и работал в театре…"
Таллинское музыкальное училище вместо положенных четырех лет Отс закончил за два года — в 1946 году. Затем Георг окончил Таллинскую консерваторию. Здесь в оперном классе он занимается у Э. Уули, а его педагог по вокалу, как и в училище — профессор Тийт Куузик, которого считают одним из выдающихся эстонских баритонов. То, что Отс не стал «маленьким Куузиком», в равной мере заслуга и учителя и ученика. «Преподаватель подходит к ученику со всей суммой своего предыдущего опыта, иной раз весьма внушительного, — говорит сам Отс. — И в то же время почти невозможно встретить хотя бы два совершенно идентичных голосовых аппарата. Ученик должен и сам чувствовать, что идет ему на пользу, что его развивает, а что нет. Для меня, к примеру, как Тийт Куузик, так и мой отец в равной степени большие авторитеты, но я никогда не следовал их советам вслепую».
Отец был самым строгим педагогом Георга. По словам Б. Стрельникова, «он не только придирчиво следил за каждой спетой сыном фразой, но и щедро делился с ним своим сценическим опытом и теми глубоко индивидуальными приемами пения, которые существуют у каждого вокалиста».
В 1951 году Георг с отличием окончил консерваторию. К этому времени он уже приобрел широкую известность как оперный певец. За исполнение партии Евгения Онегина в одноименной опере Чайковского певца в 1950 году удостоили Государственной премии СССР.
Отса как оперного певца отличал большой и разнообразный репертуар. В частности, он пел Демона в одноименной опере А.Г. Рубинштейна, Порги в опере Дж. Гершвина «Порги и Бесс», Дон Жуана в одноименной опере В.-А. Моцарта, Меэлиса в опере В.-Х. Каппа «Лембиту», Джанни Скикки в одноименной опере Дж. Пуччини, Олега Кошевого в «Молодой гвардии» Ю.С. Мейтуса, Яго в «Отелло» и Ренато в «Бале-маскараде» Дж. Верди.
Зрителя подкупало в певце обаяние, искренность, задушевность пения. Отса отличал безупречный художественный вкус, большое актерское мастерство, постоянное стремление к жизненной правде.
Сам певец говорил: «Из всех качеств, которые в сумме своей составляют артистическое дарование, одним из самых благодарных мне представляется способность актера совершенно точно оценивать свои возможности».
"Он одинаково серьезно относился к своим выступлениям и в опере и на эстраде, — отмечает В. Оякяер. — Отс говорил, что при смене жанров он как бы забывал свое бытие в первом и целиком сосредоточивался на задачах второго. На оперной сцене это был прежде всего поющий артист, способный создать яркий сценический образ. Выступление же на эстраде, в обычном костюме, без декораций и грима, требовало иных изобразительных средств: здесь поза, мимика и жесты Отса выдержаны в полутонах, нюансы едва заметны, главное — текст и музыка. Есть певцы, которые каждое слово текста, каждую паузу выделяют столь активно, что чуть ли не кряхтят под грузом всяческих ударений. Отс умел точно разграничить основное и второстепенное.
Исключительное чувство формы позволяло певцу выделить именно те компоненты, которые в этом действительно нуждались, и слушатель, избавленный от необходимости ощущать напряжение исполнителя, свободно устремлялся следом за музыкальной мыслью".
Артистическое дарование помогало Отсу сниматься в кино. Впервые он сыграл в фильме «Свет в Коорди» (1952). Первоначально Отс должен был сниматься с дублером. Но Георг возмутился: «Что же получается — я буду петь с экрана о работе, а работать будет другой?!» И снимался сам.
Невероятную популярность принесло Отсу исполнение роли Этьена Вердье в фильме «Мистер Икс», поставленном в 1958 году по оперетте Имре Кальмана «Принцесса цирка». Зрителей покорила знаменитая ария Мистера Икса — «Снова туда, где море огней». Пожалуй, именно в ней объединилось все лучшее, что присуще пению Отса, — душевная щедрость, сердечность, поэтичность.
Георг Карлович много и успешно гастролировал не только в СССР, но и за рубежом. Финская газета «Суомен сосиелдемокраатти» писала: «Директора оперы Талонен и Альми просили вчера со слезами на глазах, чтобы пресса не разглашала название гостиницы, где остановился Г. Отс. Они боятся неистовых поклонников, требующих автографы и волосы человека, который будет выступать у них в театре. Популярность Отса необычайна. Он популярен среди всех».
Умер Георг Карлович Отс 5 сентября 1975 года.

Родион Щедрин родился 16 декабря 1932 года в Москве. Его отец был музыкантом. В довоенном детстве Родион часто слышал, как отец музицировал с двумя братьями: для собственного удовольствия они переиграли множество фортепианных трио. Словом, можно сказать, что он рос в музыкальной среде. Тем не менее, особого интереса к музыке не проявлял. Потом начались трудные годы войны, эвакуация, и вопрос о музыкальных занятиях Родиона возник только после возвращения в Москву. Щедрин стал учеником Центральной музыкальной школы при Московской консерватории. В 1943 году мальчик удрал на фронт и, несмотря на трудности, добрался аж до Кронштадта. Такие «акции» наконец переполнили чашу терпения и педагогов, и отца, который решил, что только интернатская дисциплина может привести мальчика в норму: документы Родиона были поданы в нахимовское училище.
   Однако в судьбу будущего военного вмешался случай. В конце 1944 года открылось Московское хоровое училище. Набирая штат педагогов, Александр Васильевич Свешников пригласил его отца вести историю и теорию музыки. Щедрин-старший согласился, но попросил Александра Васильевича зачислить сына воспитанником — это был последний шанс обратить того на путь музыки. Приобщение к музыке юного Щедрина пришло через хор. Пение в хоре захватило его, затронуло какие-то глубинные внутренние струны. И первые композиторские опыты были связаны с хором.
   По вечерам к учащимся неоднократно приезжали крупнейшие композиторы и исполнители — Шостакович, Хачатурян, Гинзбург, Рихтер, Козловский, Гилельс, Флиер. В 1947 году в училище проводился композиторский конкурс, жюри которого возглавлял Арам Ильич Хачатурян. Щедрин оказался победителем соревнования — это был, пожалуй, его первый успех в композиции.
   В 1950 году Щедрин стал студентом Московской консерватории. В консерватории Щедрин занимался сразу на двух факультетах — фортепианном и композиторском. Класс фортепиано вел Яков Владимирович Флиер, что сам композитор расценивал как одну из главных удач его жизни. Учеба у Флиера открывала ему не просто приемы владения фортепиано, но во многом смысл и закономерности музыкального искусства.
   Композицией Родион занимался у другого замечательного музыкального педагога — Юрия Александровича Шапорина.
   С самого начала своего творчества Щедрин предпочитает выход на все новые и новые «орбиты» — чаще побеждая, иногда проигрывая, в том числе самому себе, своим прошлым достижениям. Экспериментатор и «рисковый человек» по натуре, Родион Щедрин, в отличие от многих сверстников по искусству, начал с самого главного: с постижения художественного мышления своего народа. 20-25-летнего композитора меньше всего волновали технические кунштюки (как это часто бывает в молодости). Русский мелос — кантилена, частушка — одним словом, «волшебная гора» фольклора, открывающая все новые богатства пытливым рудокопам, — сюда были направлены поиски начинающего автора. Это был не экзотический интерес. Не к нарядному «славянству», изысканно инкрустирующему некую условно современную партитуру, стремился Щедрин. Он упорно учился мыслить и говорить на родном музыкальном языке, и язык добром отплатил ему за любовь и настойчивость.
   Впервые все это с особой силой проявилось в Фортепианном концерте и в балете «Конек-Горбунок», созданных в середине 1950-х годов. Оба произведения сразу обратили на себя внимание слушателей и были оценены по достоинству: Первый концерт, прозвучав на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Варшаве, был отмечен премией, а балет поставлен в Большом театре.
   «Как раз перед написанием этого концерта, — вспоминает сам композитор, — я все лето провел в Белоруссии, в сорока километрах от железной дороги, в совершенной глуши — охотился, рыбачил. Много чего я там навидался и наслышался. И, наверное, больше всего самых разнообразных частушек. Да и сам подпевал местным красавицам, стараясь подладиться под их исполнительский стиль. Так вот эти впечатления, в том числе и чисто акустические, по-видимому, как-то аккумулировались во мне. Подобные ощущения, полные зябких намеков, полутонов, недосказанности, невозможно облечь в четкие словесные формулировки. Да и есть ли в этом нужда?..
   Во всяком случае, и сейчас, по прошествии двадцати с лишним лет, я помню, что впечатления того белорусского лета пронизали всю мою сущность — и душу, и мозг, и темперамент, и руку… И я уже просто не мог обойтись без частушки в моем первом крупном сочинении.
   Теперь иной раз услышишь про фольклор: все открыто, все исчерпано. Чушь! Как Волгу кружкой не испить. Несмотря ни на какие разговоры, каждое новое поколение будет находить в фольклоре неповторимые красоты».
   Балет «Конек-Горбунок» был создан по заказу Большого театра. В двадцать с небольшим лет, начинающий, еще не окончивший консерваторию композитор осуществляет крупный замысел, в котором ярко выявились черты его творческой натуры. Все эти черты остались свойственными Щедрину и в дальнейшем: яркие, рельефные интонации, особая выразительность отдельных музыкальных фраз, близких к речевым интонациям, изобразительность музыки, подчеркивающей определенный жест, мимику, пластику движения, которое в свою очередь выражает движение души.
   Конечно, не только Щедрин пользуется теми или иными приемами выразительности, которые помогают созданию образов конкретных, зримых. Но особое щедринское начало проявилось в «Коньке-Горбунке» столь ярко, что позволило уже тогда говорить о новой своеобразной творческой личности.
   В начале 1960-х годов Щедрин создает два крупных произведения, которые в полной мере позволяют говорить о зрелости его таланта. Первое из них — опера «Не только любовь» (1961), второе — концерт для симфонического оркестра «Озорные частушки» (1963). Музыкальную основу обоих этих произведений составляют русские частушки, в которых отражаются самые различные черты национального характера: озорства, удали, широкой открытости души — и тихой печали, скромной застенчивости, неприметной неяркости чувств.
   В русской частушке, как и в русской душе, непостижимо сплелись бесшабашный, неудержимый надрыв и целомудренная сдержанность, злая насмешка, беспощадность суждений и горячее участие, способность сострадания чужой беде — «подружки» или «миленочка».
   Говоря о достоинствах этого народно-песенного жанра, помимо лаконичности, остроты ритма, Р. Щедрин как особое достоинство отмечает в ней «непременное чувство юмора, как в тексте, так и в музыке», что оказывается очень близким его творческой манере.
   В опере «Не только любовь» частушка звучит так, как бытует в народе — на деревенской улице и в клубах, в будни и в праздники: на сцене та же обстановка, в которой «живет» частушка. И самое существенное — в опере, как и в жизни, частушка тонко реагирует на все происходящие события. С ее помощью герои оперы выражают свои чувства, свое отношение друг к другу; ею, частушкой, выносят приговор тому или иному поступку, комментируют происходящее. Порожденная каким-то определенным настроением, частушка и сама создает его, подчас раскрывая внутреннюю суть событий, разъясняя их подтекст, дает им нравственную оценку. Причем частушка не является «инкрустацией», то есть вкраплением в инородную и даже чужую ей музыкальную ткань. Нет, частушечные интонации пронизывают собой всю музыкальную ткань оперы.
   Очень близок к этой опере по стилю концерт для оркестра «Озорные частушки». На первый взгляд может показаться, что «Озорные частушки» всего лишь блестящая пьеса для оркестра, в которой мастерски использованы незатейливые частушечные мотивы. Но даже при первом знакомстве поражает необычная манера, в какой эти мотивы поданы, необычайное их сочетание, противопоставление, благодаря чему эти мелодии живут, активно действуют, как бы дополняя друг друга.
   Небольшая симфоническая пьеса виртуозного характера представляет собой жанровые зарисовки сельского праздника. Наряду с задорным весельем, неподдельным юмором и блеском, здесь присутствует и проникновенная лирика, мягкая и задумчивая. Но господствуют, конечно, настроения веселья. По сути дела, произведение состоит из ряда танцевальных эпизодов, каждый из которых решается особым приемом. Щедрина не интересует фольклорная архаика. Он ищет источник вдохновения в современном творчестве народа. В этом эффектном музыкальном хороводе композитор с редкой изобретательностью обыгрывает частушечные попевки, их интонационные и ритмические особенности.
   Главное же в том, что непостижимым образом из этих непритязательных мелодий создается образ завершенный, зримый, конкретный — то юношески озорной, даже задиристый, то лиричный. Все эти музыкальные темы, мотивы представляют сразу множество различных образов. Кажется, целое общество молодых людей, певцы и певуньи, сойдясь на деревенской околице или в клубе, где царит атмосфера живого состязания, соревнуются в импровизациях.
   В 1965 году Щедрин завершает Вторую симфонию, написанную в форме 25 прелюдий для оркестра. Это острое публицистическое сочинение, навеянное образами минувшей войны, с эпиграфом из гражданских стихов А. Твардовского.
   Через год Щедрин сочиняет Второй фортепианный концерт. Три части концерта — неравноценны. Первая («Диалоги») — несколько суховата. Зато во второй части («Импровизации») и особенно в финале (воистину «Контрасты»!) — музыка живая и острая, не лишенная бутафорской броскости и, однако же, серьезная. Стиль концерта проще и аскетичней стиля Второй симфонии. Все линии четче и графичней. О том, что эта тяга к графичности и прозрачности не была случайной, свидетельствует блистательная обработка «Кармен» для струнных и ударных, сделанная в 1967 году.
   1970-е годы явили собой новый период в творчестве композитора. Теперь он не столько ищет новые формы, стилевые истоки, сколько углубляется в психологические проблемы. Для этого необходимо воплощение в музыке значительной драматической темы, которая показывала бы значительную человеческую личность.
   Если ранее композитор, стремясь испробовать себя в различных областях искусства, обнаруживал особое пристрастие к виртуозному стилю, то теперь его главный интерес вызывает психология героев, глубинный смысл их поступков.
   Балет «Анна Каренина» стал знаменательной вехой на новом пути. В этом балете Щедрин показал себя как художник, блестяще владеющий различными, фольклорными и современными, стилями, способный в своих произведениях поднимать «вечные» проблемы человеческого бытия, показывать мятежную и страстную жизнь человеческого духа, представлять яркие, многомерные характеры. Музыка балета взывает к сердцу слушателя-зрителя, передавая содержание гениального романа Льва Толстого.
   На основе музыки этого балета было создано впоследствии концертное произведение для симфонического оркестра «Романтическая музыка».
   В 1979 году в Большом театре состоялась премьера оперы Щедрина «Мертвые души». В основу ее сюжета положена бессмертная поэма Гоголя, по которой композитор сам писал либретто. Свое произведение Щедрин назвал «оперными сценами по поэме Н. В. Гоголя», что в большой мере определило его структуру. В трех действиях последовательно развивается основная, повествовательная линия сюжета, раскрываются в своих психологических особенностях характеры.
   Щедрин обратился к самому сложному, самому поэтичному произведению Гоголя, одному из самых сложных во всей мировой литературе. Сегодня опера «Мертвые души» признана интереснейшим музыкальным произведением современности и поставлена в нескольких театрах в нашей стране и за рубежом.
   В ней соединилось все лучшее, что свойственно этому композитору — связь с русским фольклором, с традициями русской классической музыки XIX века, а также неустанные поиски новых музыкальных форм, новых приемов музыкальной выразительности. Все это особенно заметно в речитативах, в портретной характерности музыкальных образов, в красочной речевой выразительности оркестра…
   Есть в этой опере и нечто принципиально новое, небывалое для оперной сцены. Это небывалое, щедринское, проявилось в оригинальном приеме — разделении содержания оперы как бы на два пласта, два плана, которые противостоят один другому и одновременно один другого дополняют. Один представляет нам основных персонажей гоголевской поэмы, через него подается сюжетная линия. Другой — особый мир гоголевской лирики, в нем ярко, точно развивается тема России, которая выражена посредством музыки, очень близкой к народной. Этот план, подобно лирическим отступлениям, которыми изобилует поэма Гоголя, периодически вторгается в действие, неотступно напоминая о России, о народе; образ народа воплощен в вокальных номерах — сольных и хоровых.
   Интересным творческим решением композитора явилось и то, что скрипки в оркестре заменены малым хором. Щедрин объяснил эту замену своей особой любовью к человеческому голосу, который, являясь самым тонким, самым совершенным инструментом, способен точнее и тоньше выразить «мельчайшие нюансы душевных состояний».
   Щедрин и в дальнейшем продолжает радовать слушателей проявлением своего многогранного таланта. Одно за другим появляются крупные произведения, каждое из которых становится событием в культурной жизни страны. В 1980 году на сцене Большого театра был поставлен балет «Чайка» по пьесе А. П. Чехова, музыку которого отличает драматургическая цельность, глубокий психологизм. В 1982 году состоялось первое исполнение хоровой поэмы «Казнь Пугачева» на тексты А. С. Пушкина. Наиболее крупными произведениями последних лет являются «Музыкальное приношение» — произведение для органа и духовых инструментов, созданное к 300-летнему юбилею И. С. Баха, и балет «Дама с собачкой».
   Путь Щедрина-композитора — всегда преодоление; каждодневное, упорное преодоление материала, в твердых руках мастера превращающегося в нотные строки; преодоление инерции, а то и предвзятости слушательского восприятия; наконец, преодоление самого себя, точнее, повторения уже открытого, найденного, опробованного.
   Когда московская публика впервые познакомилась с «Музыкальным приношением» (1983), реакция на новую музыку Щедрина была подобна разорвавшейся бомбе. Споры долго не утихали. Композитор, в своем творчестве стремившийся к предельной сжатости, афористичности высказывания (телеграфный стиль), вдруг словно перешел в иное художественное измерение. Его одночастная композиция для органа, 3 флейт, 3 фаготов и 3 тромбонов длится… более 2 часов. Она, по замыслу автора, не что иное, как беседа. Причем не хаотичная беседа, которую мы ведем порой, не слушая друг друга, торопясь высказать свое личное суждение, а разговор, когда каждый мог бы поведать о своих горестях, радостях, бедах, откровениях… «Я считаю, что при торопливости нашей жизни это крайне важно. Остановиться, задуматься». «Музыкальное приношение» написано в преддверии трехсотлетия со дня рождения И. С. Баха. Этой дате посвящена и Эхо-соната для скрипки соло (1984).
   Новая удача композитора — «Запечатленный ангел» — хоровая музыка в девяти частях по Н. Лескову (1988). Как отмечает в аннотации композитор, его привлекла в рассказе об иконописце Севастьяне, расписавшем оскверненную сильными мира сего древнюю чудотворную икону, прежде всего, идея нетленности художественной красоты, магической, возвышающей силы искусства.
   Запечатленный ангел, как и годом ранее созданная для симфонического оркестра «Стихира» (1987), в основу которой положен знаменный распев, посвящены тысячелетию крещения Руси.
   Продолжающейся напряженной композиторской работе неизменно сопутствуют выступления Щедрина на концертной эстраде как исполнителя своих сочинений — пианиста, а с начала восьмидесятых годов и как органиста.

Финляндия чтит Сибелиуса как национального героя. Еще при жизни он удостоился на родине такого почета, каким, вероятно, не пользовался ни один музыкант в мире.
   В небольшом городе Хяменлияна на юге центральной части Финляндии, невдалеке от Хельсинки, 8 декабря 1865 года в семье военного врача Христиана-Густава Сибелиуса родился сын. Его назвали Йоган-Юлиус-Христиан, впоследствии он стал известен под коротким именем Ян.
   Рано потеряв отца, маленький Ян провел детские годы с матерью, братом и сестрой в доме бабушки в своем родном городе. Он обладал неистощимой фантазией, населявшей непроходимые лесные чащи диковинными существами — нимфами, колдуньями, гномами. Эта черта сохранилась у него и в зрелом возрасте. Недаром учителя называли его мечтателем.
   Свое образование Ян начал в шведской школе, но вскоре перешел в финскую. В роду Сибелиусов не было музыкантов, но многие из них очень любили искусство. Следуя упрочившейся семейной традиции, подрастающих детей обучали музыке: сестра Линда выбрала рояль, брат Христи — виолончель, Ян начал заниматься на рояле, но затем предпочел скрипку. В десятилетнем возрасте он сочинил небольшую пьеску. Лет в 15 его влечение к музыке настолько возросло, что решено было начать более серьезные, систематические занятия. Преподавателем выбрали руководителя местного духового оркестра Густава Левандера, этот музыкант дал своему ученику не только хорошую техническую подготовку, но и некоторые музыкально-теоретические знания. В результате занятий юный музыкант написал несколько камерно-инструментальных сочинений.
   Как старший сын, Ян должен был стать опорой семьи. В двадцатилетнем возрасте он поступил на юридический факультет университета в Хельсинки, втайне мечтая о другом — об артистической карьере скрипача-виртуоза.
   Параллельно с занятиями в университете юноша посещал Музыкальный институт. Вскоре его успехи окончательно убедили родных в том, что настоящее его призвание — музыка.
   С исключительной теплотой отнесся к нему директор института М. Вегелиус, преподававший теоретические дисциплины. Чувствуя большую одаренность начинающего композитора, Вегелиус старался не стеснять его раскрывающийся талант и богато проявляющуюся творческую фантазию строгими рамками традиционных теоретических предписаний.
   Исключительно благотворную роль в жизни молодого Сибелиуса сыграл возглавлявший национальное направление в финской музыке Р. Каянус. В своем старшем друге Сибелиус встретил покровителя и советчика, оказавшего на первых порах существенную помощь молодому композитору.
   Весной 1889 года Сибелиус закончил Музыкальный институт. Наряду с другими талантливыми представителями финской молодежи Сибелиус получил государственную стипендию для совершенствования за рубежом. Двухгодичное пребывание в Германии и Австрии принесло много интересных впечатлений.
   Пребывание Сибелиуса на родине в 1890 году ознаменовалось важным событием в его жизни — обручением с Айно Ярисфельт. Вскоре он снова уехал для дальнейшего совершенствования, на этот раз в Вену В Австрии Сибелиус написал два симфонических произведения. Посланные в Хельсинки Каянусу, они были исполнены там, но без особенного успеха.
   Заграничная поездка расширила художественный кругозор молодого композитора, не принеся, однако, больших результатов в изучении музыкально-теоретических дисциплин. В этом сказалось его упорное сопротивление окостеневшим традиционным нормам и стремление оставаться самобытным. Невелики были и творческие достижения этого периода.
   Тем не менее, когда 26-летний композитор вернулся в 1891 году домой, он убедился в том, что некоторые его сочинения охотно исполняются.
   Вскоре Сибелиус выступил с большим произведением, в котором впервые широко раскрылось его дарование, — симфонической поэмой «Куллерво» для двух солистов, мужского хора и оркестра Первые наброски ее были сделаны еще в годы пребывания за границей.
   Выдвинув Сибелиуса в первые ряды деятелей финской культуры, «Куллерво» сыграло большую роль и в его личной жизни. Если раньше родители его нареченной не решались отдать дочь за музыканта с необеспеченным общественным положением, то теперь их сомнения рассеялись. Летом 1892 года состоялась свадьба. В юной Айно Сибелиус нашел подругу, поддерживавшую его на жизненном пути. Но семья требовала немалых забот. Надо было думать об устройстве на работу, и выход был найден с помощью друзей. Вегелиус пригласил своего воспитанника преподавать теорию композиции и вести класс скрипки в Музыкальном институте, а Каянус возложил на него такие же обязанности в своей оркестровой школе. Педагогическая деятельность Сибелиуса продолжалась около 8 лет. Впоследствии он возвращался к ней лишь изредка, не чувствуя, видимо, к тому большой склонности.
   В этот счастливый период своей жизни, в начале 1890-х годов, молодой композитор становится одной из центральных фигур художественной жизни Финляндии. Почти все его произведения этого периода непосредственно связаны с образами родной страны, ее истории, народной поэзии, особенно «Калевалы». На этом этапе творчества Сибелиус остается приверженцем музыки, связанной с поэтическим текстом, — вокальной и программной.
   Сочинения начала 1990-х годов подтверждают этот принцип: «Странствие в лодке» для смешанного хора на текст рун «Калевалы», увертюра «Карелия» и сюита под тем же названием, симфонические поэмы «Весенняя песнь» и «Лесная нимфа», в которых возрождаются сказочные образы лесных чудищ, волновавшие воображение маленького Яна в детские годы.
   Этот период творческих исканий и опытов завершился произведением, в котором Сибелиус выступил уже как большой, законченный художник и как мастер оркестрового письма. Это была «Сюита о Лемминкяйнене» — четыре легенды для симфонического оркестра, принесшие их автору европейскую, а вскоре и мировую славу.
   После трагического героя Куллерво композитор обратился к самому веселому, жизнерадостному персонажу «Калевалы», сочетающему в себе качества храброго воина и неотразимого покорителя сердец. Четыре части сюиты посвящены важнейшим эпизодам его бурной жизни.
   Сюита поражает своеобразием и непосредственностью мелодического языка, удивительной свежестью гармонических красок. Она казалась свежим дыханием Севера, влившимся в пряную, несколько изысканную атмосферу цивилизации конца XIX века. Облик великого художника северных просторов здесь проявился хотя и не в полную силу, но уже достаточно отчетливо. У замечательной сюиты Сибелиуса странная судьба. Интерес и сочувствие обычно сопровождали его прежние выступления. Сюита же была встречена недоверчиво, неодобрительно. Началось с резких выступлений артистов оркестра. Слушая на репетициях их пререкания с композитором, молодая жена Сибелиуса тихо плакала, сидя в ложе. Лишь благодаря его настойчивости и возросшему влиянию сюиту удалось отстоять. Критики оценили новое произведение довольно сдержанно, отметив будто бы недостаточно выраженный национальный характер музыки и наличие влияний Вагнера, Листа, Чайковского.
   Однако, при несомненных следах влияний, вполне понятных у молодого композитора, сюита покоряет, прежде всего, своей самобытной силой. Но даже две последние легенды, вскоре получившие мировое признание как образцы подлинно финского искусства, не привлекли внимания критиков.
   Расстроенный Сибелиус вовсе исключил первые две части, которые в дальнейшем в течение 37 лет не исполнялись и не публиковались. В то время как «Туонельский лебедь» и «Возвращение Лемминкяйнена» совершали триумфальное шествие по концертным эстрадам многих стран, первая половина сюиты оставалась забытой. Лишь в 1934 году известный финский дирижер Г. Шнеефойхт исполнил все четыре части целиком.
   Несмотря на неудачи, жизненные трудности и разочарования, творчество Сибелиуса пробивало себе путь не только на родине, но и за рубежом. Каянус исполнял его музыку в Париже, сочинения его, изданные в Германии, вызвали интерес в странах Европы и США.
   В это время пришли признание и помощь оттуда, откуда меньше всего можно было ожидать: сенат назначил Сибелиусу постоянную государственную стипендию, что было беспримерным случаем в истории Финляндии.
   Значительных событий в зрелые годы его жизни относительно немного: нечастые выступления в качестве дирижера, поездки в Россию, Западную Европу и Америку, встречи с выдающимися современниками. Заботливая жена охраняет его покой, создавая условия для плодотворного труда. Жизнь композитора проходит главным образом в его рабочем кабинете. Здесь рождаются и произведения, приносящие их автору славу трибуна национально-освободительного движения Финляндии.
   В ноябре 1899 года в Хельсинки проводились празднества печати в пользу фонда, поддерживавшего своими средствами финскую прессу. Кульминационным моментом вечера явилась заключительная сцена, называвшаяся «Финляндия пробуждается». Широкий отклик встретило вступление к последней картине Сибелиуса, ставшее известным всему миру в виде отдельной симфонической пьесы под названием «Финляндия». Несмотря на свои небольшие размеры, это образец монументального музыкального искусства, подлинный памятник патриотического воодушевления. Современники говорили, что «Финляндия» больше способствовала освободительной борьбе народа, чем тысячи речей и памфлетов. Здесь господствуют яркие краски, широкие мазки кисти.
   В этот же период Сибелиус создает Первую симфонию. Она впервые была исполнена под управлением автора 26 апреля 1896 года. В ней справедливо отмечались явные влияния, в частности Чайковского и Бородина. Вторая симфония Сибелиусом была закончена довольно быстро и 3 марта 1902 года впервые исполнена под управлением автора в Хельсинки.
   К тем же годам относится самое популярное, хотя и не вполне характерное для композитора произведение — «Грустный вальс» из музыки к драме «Смерть» А. Ярнефельта. Такие малые формы, как музыкальные номера, к драматическим спектаклям, вообще занимали видное место на всем протяжении творческой жизни Сибелиуса.
   Почти одновременно Сибелиус создал произведение крупного масштаба, Концерт для скрипки с оркестром.
   Весной 1904 года в жизни Сибелиуса произошло событие, оказавшее немаловажное влияние на его дальнейшую творческую работу: вместе с семьей он переселился из Хельсинки в небольшую усадьбу в деревне Ярвенляя, в 30 километрах от столицы, в живописной местности близ озера Туусула. Усадьба получила название «Айнола», что означает по-фински «жилище Айно», в честь жены Сибелиуса.
   Здесь композитор прожил более полувека; здесь он создал свои наиболее зрелые произведения, в том числе пять симфоний. «Мне необходимо было уехать из Хельсинки, — говорил он близким друзьям. — Для моего творчества требовались иные условия. В Хельсинки любая мелодия умирала во мне. К тому же я слишком общителен и не способен отказываться от всевозможных приглашений, мешающих моей работе».
   Подлинным «освящением» нового жилища — Айнолы — явилось выдающееся произведение, начатое композитором вскоре после переселения — Третья симфония. Законченная лишь в 1907 году, она была воспринята как новое слово в творчестве Сибелиуса. Эпическая грандиозность предшествующих двух симфоний уступает здесь место лирической углубленности.
   Четвертая симфония Сибелиуса считается одной из самых своеобразных симфоний начала нашего столетия. Как утверждал композитор, Четвертая была создана «в виде протеста против современных музыкальных произведений». Это — особый мир, где все крайне необычно — и мелодика, сохраняющая, однако, глубокую народную основу, и гармонический язык, и формы, и оркестровые краски.
   Слава Сибелиуса с каждым годом все шире распространялась по странам мира. Предпринятое им в 1914 году концертное турне в США прошло с триумфом и сопровождалось чествованиями, отразившими популярность его творчества за океаном.
   Разразившаяся мировая война нарушила некоторые планы Сибелиуса: пришлось отказаться от второй поездки в США, куда его снова настойчиво приглашали, прервались связи с музыкантами Западной Европы.
   Но даже война не помешала торжественно отметить в декабре 1915 года пятидесятилетие великого композитора.
   Тогда же Сибелиус впервые познакомил слушателей с новой, Пятой симфонией. Она выделяется монументальностью замысла. Но еще с 1918 года в душе композитора зрел новый большой замысел — Шестая симфония. Она была написана лишь через 5 лет — срок необычайно долгий для ее автора, что отчасти можно объяснить сложными обстоятельствами этого периода. 16 февраля 1923 года симфония впервые прозвучала под управлением Сибелиуса в Хельсинки.
   Приближаясь к шестидесяти годам, Сибелиус проявляет высокую творческую активность. Он пишет Седьмую симфонию и ряд других крупных произведений.
   Известный дирижер С. Кусевицкий метко назвал Седьмую «Парсифалем» Сибелиуса. Кажется, что великий художник, пройдя долгий путь, останавливается на вершине, просветленным взглядом охватывая окружающий мир.
   Последнее из значительных произведений Сибелиуса — симфоническая поэма «Тапиола» — написано в 1926 году. С конца 1920-х годов творческая деятельность Сибелиуса прекратилась почти на тридцать лет. Лишь изредка композитор создавал небольшие сочинения или переделывал старые.
   Сибелиус умер 20 сентября 1957 года

Один из лучших певцов XIX столетия, Марио обладал чистым и полнозвучным голосом бархатистого тембра, безупречной музыкальностью, прекрасными сценическими данными. Он был выдающимся лирическим оперным актером.
Джованни Марио (настоящее имя Джованни Маттео де Кандиа) родился 18 октября 1810 года в Кальяри, что на Сардинии. Будучи страстным патриотом и столь же страстно преданным искусству человеком, он в молодые годы отказался от семейных титулов и земельных угодий, став участником национально-освободительного движения. В конце концов Джованни был вынужден бежать из родной Сардинии, преследуемый жандармами.
В Париже его приютил Джакомо Мейербер, который подготовил его к поступлению в Парижскую консерваторию. Здесь он учился пению у Л. Попшара и М. Бордоньи. Окончив консерваторию, молодой граф под псевдонимом Марио начал выступать на сцене.
По совету Мейербера он в 1838 году исполнил главную партию в опере «Роберт-Дьявол» на сцене театра «Гранд-опера». С 1839 года Марио с большим успехом поет на сцене Итальянского театра, став первым исполнителем главных партий в операх Доницетти: Шарль («Линда ди Шамуни», 1842), Эрнесто («Дон Паскуале», 1843).
В начале 40-х годов Марио выступал в Англии, где пел в театре «Ковент-Гарден». Здесь соединились судьбы певицы Джулии Гризи и Марио, которые горячо любили друг друга. Влюбленные артисты остались неразлучными не только в жизни, но и на сцене.
Быстро став знаменитым, Марио объездил всю Европу, и немалую часть своих огромных гонораров отдавал итальянским патриотам.
«Марио был художником изощренной культуры, — пишет А.А. Гозенпуд, — человеком, кровно связанным с передовыми идеями эпохи, и прежде всего пламенным патриотом, единомышленником Мадзини. Дело не только в том, что Марио щедро помогал борцам за независимость Италии. Артист-гражданин, он в своем творчестве ярко воплощал освободительную тему, хотя возможности для этого были ограничены как репертуаром, так и прежде всего характером голоса: лирический тенор обычно в опере выступает как любовник. Героика не является его сферой. Гейне, свидетель первых выступлений Марио и Гризи, отметил только лирическую стихию в их исполнении. Его отзыв был написан в 1842 году и характеризовал одну сторону творчества певцов.
Конечно, лирика и позднее осталась близкой Гризи и Марио, но она не охватывала всей сферы их исполнительского искусства. Рубини не выступал в операх Мейербера и молодого Верди, его эстетические вкусы определялись триадой Россини — Беллини — Доницетти. Марио — представитель другой эпохи, хотя и испытавший воздействие Рубини.
Выдающийся интерпретатор партий Эдгара («Лючия ди Ламмермур»), графа Альмавивы («Севильский цирюльник»), Артура («Пуритане»), Неморино («Любовный напиток»), Эрнесто («Дон Паскуале») и многих других, он с таким же мастерством исполнял Роберта, Рауля и Иоанна в операх Мейербера, Герцога в «Риголетто», Манрико в «Трубадуре», Альфреда в «Травиате»».
Даргомыжский, услышавший Марио в первые годы его выступлений на сцене, в 1844 году сказал следующее: «…Марио, тенор в лучшей поре, с приятным, свежим голосом, но не сильным, так хорош, что много напомнил мне Рубини, которому он, впрочем, явно ищет подражать. Он еще не оконченный артист, но я полагаю, что он должен подняться очень высоко».
В том же году русский композитор и критик А.Н. Серов писал: «У итальянцев этою зимою случилось столько же блестящих fiasco, как и в Большой опере. Так же и там публика много жаловалась на певцов, с тою только разницею, что итальянские вокальные виртуозы иногда не хотят петь, а французские — петь не могут. Парочка дорогих итальянских соловьев, синьор Марио и синьора Гризи, были, однако, всегда на своем посту в зале Вантадур и трелями своими переносили нас в самую цветущую весну, тогда как в Париже свирепствовали холод, снег и ветер, бушевали фортепианные концерты, дебаты в камерах депутатов и полькомания. Да, это счастливые, чарующие соловьи; итальянская опера — вечно поющая роща, куда я спасаюсь, когда зимняя тоска меня отуманит, когда житейские морозы становятся для меня невыносимы. Там, в приятном уголке полузакрытой ложи, опять отлично согреешься; мелодические чары превратят тяжелую действительность в поэзию, тоска затеряется в цветочных арабесках, и сердце вновь станет улыбаться. Какое наслаждение, когда Марио поет, и в очах Гризи звуки влюбленного соловья отражаются, будто видимое эхо. Какая отрада, когда Гризи поет, и в ее голосе мелодически открывается нежный взгляд и счастливая улыбка Марио! Прелестная чета! Персидский поэт, назвавший соловья розою между птицами, а розу — соловьем между цветами, здесь бы совсем запутался и растерялся в сравнениях, потому что оба, и он и она, Марио и Гризи, блистают не только пением, но и красотою».
В 1849—1853 годах Марио с женой Джулией Гризи выступал на сцене Итальянской оперы в Петербурге. Пленительность тембра, задушевность и очарование звучания, по словам современников, покоряли аудиторию. Под впечатлением исполнения Марио партии Артура в «Пуританах» В. Боткин писал: «Голос Марио таков, что самые нежные звуки виолончели кажутся сухими, грубыми, когда они сопровождают его пение: в нем льется какая-то электрическая теплота, которая мгновенно проникает в вас, отрадно течет по нервам и приводит все чувства в глубокую растроганность; это не грусть, не душевная тревога, не страстное волнение, а именно растроганность».
Талант Марио позволял ему с такой же глубиной и силой передавать другие чувства — не только нежность и томление, но и гнев, негодование, отчаяние. В сцене проклятия в «Лючии» артист вместе с героем скорбит, сомневается и страдает. Серов писал о последней сцене: «Это драматическая правда, доведенная до своего апогея». С предельной искренностью Марио проводит и сцену свидания Манрико с Леонорой в «Трубадуре», переходя от «наивной, детской радости, забывающей все на свете», к «ревнивым подозрениям, к горьким упрекам, к тону полного отчаяния покинутого любовника…» — «Вот истинная поэзия, истинная драма», — писал восхищенный Серов.
"Он был непревзойденным исполнителем партии Арнольда в «Вильгельме Телле», — отмечает Гозенпуд. — В Петербурге ее пел обычно Тамберлик, но в концертах, где часто звучало трио из этой оперы, опускавшееся в спектаклях, в нем участвовал Марио. «В его исполнении рыдания исступленного Арнольда и его громовое „Alarmi!“ наполняли, потрясали и воодушевляли всю огромную залу». С мощным драматизмом исполнял он партию Рауля в «Гугенотах» и Иоанна в «Пророке» («Осада Лейдена»), где его партнершей была П. Виардо.
Обладая редким сценическим обаянием, красотой, пластикой, умением носить костюм, Марио в каждой из исполняемых им ролей полностью перевоплощался в новый образ. Серов писал о кастильской гордости Марио — Фердинанда в «Фаворитке», о его глубоко меланхолической страсти в роли несчастного любовника Лючии, о благородстве и мужестве его Рауля. Защищая благородство и чистоту, Марио осуждал подлость, цинизм и сластолюбие. Казалось, ничто не менялось в сценическом облике героя, так же пленительно звучал голос, но незаметно для слушателя-зрителя артист раскрывал жестокость и сердечную пустоту персонажа. Таким был его Герцог в «Риголетто».
Здесь певец создал образ человека аморального, циника, для которого существует единственная цель — наслаждение. Его Герцог утверждает свое право стоять выше всяких законов. Марио — Герцог страшен бездонной опустошенностью души.
А. Стахович писал: «Все знаменитые тенора, которых я слышал после Марио в этой опере, от Тамберлика включительно до Мазини… пели… романс (Герцога) с руладами, соловьиными трелями и с разными штучками, приводившими в… восторг публику… Тамберлик же изливал в этой арии весь разгул и довольство солдата в ожидании легкой победы. Не так пел эту заигранную даже шарманками песенку Марио. В его пении слышалось признание короля, избалованного любовью всех гордых красавиц своего двора и пресыщенного успехами… Поразительно звучала в устах Марио в последний раз эта песня, когда, как тигр, терзая свою жертву, рычал шут над трупом… Этот момент в опере выше всех трескучих монологов Трибуле в драме Гюго. Но этот страшный момент, дающий столько простора таланту даровитого артиста в роли Риголетто, был полон ужаса и для публики при одном закулисном пении Марио. Спокойно, почти торжественно лился, звенел его голос, постепенно замирая в свежем рассвете утра, — наступал день, и пойдут чередою еще много-много подобных дней, и безнаказанно, беззаботно, но с теми же невинными забавами потечет славная жизнь „героя короля“. Действительно, когда пел Марио эту песенку, трагичность… положения холодила кровь и Риголетто, и публики».
Определяя особенности творческой индивидуальности Марио как певца романтического, критик «Отечественных записок» писал, что он «принадлежит к школе Рубини и Иванова, главный характер которой составляют… нежность, задушевность, кантабиле. Эта нежность имеет у него какой-то оригинальный и крайне привлекательный отпечаток туманности: в тембре голоса Марио много того романтизма, который господствует в звуке вальдгорна, — качество голоса неоценимое и очень счастливое. Разделяя общий характер теноров этой школы, он имеет голос крайне высокий (верхнее si-bemol ему нипочем, а фальцет доходит до fa). Один Рубини имел неосязаемый для слуха переход от грудных звуков к фистуле; из всех теноров, слышанных после него, Марио приблизился более других к этому совершенству: его фальцет полон, мягок, нежен и легко поддается оттенкам piano… Он употребляет очень ловко рубиниевский прием резкого перехода от forte к piano… Фиоритуры и бравурные пассажи у Марио изящны, как у всех певцов, образованных французскою публикой… Все пение проникнуто драматическим колоритом, скажем даже, Марио иногда слишком увлекается им… Пение его проникнуто неподдельной теплотой… Игра Марио прекрасна».
Серов, высоко ценивший искусство Марио, отмечал «талант музыкального актера первостепенной силы», «грацию, очаровательность, непринужденность», высокий вкус и стилистическое чутье. Серов писал, что Марио в «Гугенотах» показал «себя великолепнейшим артистом, которому в настоящее время и равных нет»; особенно подчеркивал его драматическую выразительность. «Такая игра на оперной сцене нечто вовсе небывалое».
Большое внимание Марио обращал на постановочную сторону, историческую точность костюма. Так, создавая образ Герцога, Марио приближал героя оперы к персонажу драмы Виктора Гюго. Во внешнем облике, в гриме, костюме артист воспроизводил черты подлинного Франциска I. По свидетельству Серова, это был оживший исторический портрет.
Впрочем, не только Марио ценил историческую точность костюма. Интересный случай произошел при постановке «Пророка» Мейербера в Петербурге в 50-е годы. Совсем недавно по Европе прокатилась волна революционных выступлений. По сюжету оперы гибель самозванца, дерзнувшего возложить на себя корону, должна была показать, что подобная участь ждет всех, кто посягает на законную власть. Сам российский император Николай I с особенным вниманием следил за подготовкой спектакля, обращая внимание даже на детали костюмировки. Корона, надетая на Иоанна, увенчана крестом. А. Рубинштейн рассказывает, что, пройдя за кулисы, царь обратился к исполнителю (Марио) с просьбой снять корону. Затем Николай Павлович отламывает с короны крест и возвращает ее оторопевшему певцу". Крест не мог осенять голову мятежника.
В 1855/68 годах певец гастролировал в Париже, Лондоне, Мадриде, а в 1872/73 году побывал в США.
В 1870 году Марио в последний раз выступил в Петербурге, а еще через три года оставил сцену.
Умер Марио 11 декабря 1883 года в Риме.

Музыку второй половины XX века трудно представить без творчества польского композитора К Пендерецкого. В нем наглядно отразились противоречия и поиски, характерные для послевоенной музыки, метания между взаимоисключающими крайностями. Стремление к дерзкому новаторству в области средств выражения и ощущение органической связи с культурной традицией, уходящей в глубь веков, предельное самоограничение в некоторых камерных сочинениях и склонность к монументальным, почти космическим звучаниям вокально-симфонических произведений.
   Маленький польский городок Дембица, где родился в семье адвоката 25 ноября 1933 года Кшиштоф Пендерецкий, сохранил многие патриархальные черты, в том числе и домашнее музицирование, уличные праздники, песни и танцы. Отец хорошо играл на скрипке, сына стал обучать на рояле, но Кшиштоф, проявивший с детства необычайную остроту слуха, не полюбил этот инструмент.
   В 15 лет Пендерецкий по-настоящему увлекся игрой на скрипке. В небольшой Дембице единственным музыкальным коллективом был городской духовой оркестр. Его руководитель С. Дарляк сыграл важную роль в развитии будущего композитора. В гимназии Кшиштоф организовал собственный оркестр, в котором был и скрипачом, и дирижером. В 1951 году он окончательно решает стать музыкантом и уезжает учиться в Краков. Одновременно с занятиями в музыкальной школе Пендерецкий посещает университет, слушает лекции по классической филологии и по философии у Р. Ингардена. Он основательно изучает латынь и греческий, интересуется античной культурой Занятия теоретическими дисциплинами с Ф. Сколышевским — ярко одаренной личностью, пианистом и композитором, физиком и математиком — привили Пендерецкому умение мыслить самостоятельно. После занятий с ним Пендерецкий поступает в Высшую музыкальную школу Кракова в класс композитора А. Малявского.
   Педагоги, особенно А. Малявский, дали ему многое, но, самое главное, помогли бережно сохранить и осознать то самобытное, что определяло его талант, — поразительно острое слышание современного звучащего мира во всей его полноте и своеобразии красок.
   И не случайно одним из первых сочинений, которое сразу принесло ему мировую славу, стал знаменитый «Трен» — «Памяти жертв Хиросимы» — удивительная звуковая картина огромного эмоционального накала и силы выразительности. Но прежде были настойчивые поиски. Молодой композитор отвергает всяческие запреты, пробует все стили, увлекается музыкой Пьера Булеза, додекафонией, алеаторикой, но всегда остается верен высокому профессиональному мастерству, культурным достижениям прошлого.
   И это приносит сенсационный успех: в 1959 году проходил конкурс молодых польских композиторов, было назначено три премии. Пендерецкий послал на конкурс (как обычно, под девизами) три своих сочинения. Когда жюри определило три лучших произведения, то оказалось, что все они принадлежат Кшиштофу Пендерецкому!
   Но все же «Трен» отличался от предыдущих сочинений собственным стилем, отходом от авангардистских исканий в область глобальных художественных концепций. Это сочинение оказалось схожим со знаменитой картиной П. Пикассо «Герника» своим страстным отрицанием войны, насилия, своим призывом к гуманизму.
   Сочинение написано для струнного оркестра. 52 инструмента предельно дифференцированы, заполнена каждая «ячейка» звучащего пространства, использованы все звуковые и шумовые эффекты. Замысел «Трена» — плача — воссоздание состояний человека, максимально приближенных к ощущениям в минуту атомного взрыва в Хиросиме. Композитор включает слушателей в «звуковое поле» трагедии, мы слышим время, переживаем события, содрогаемся от варварства. Это достигается не только предельным использованием всех выразительных средств, но и мастерски сделанной формой, пробуждающей необходимый круг ассоциаций, включая звукоподражательные.
   Ошеломительный взлет творчества, поставивший Пендерецкого в ряд ведущих мастеров мира, был подтвержден новыми художественными открытиями. Он создает партитуру «Измерения времени и тишины» для хора и оркестра, где открывает новые выразительные возможности и человеческого голоса и оркестра. Здесь не только привычное пение, но и разговорные интонации, крик, шепот, свист, скандирование разных согласных звуков и т. д. Он группирует звуки отчасти по принципу сонорики, подчиняя движение этих групп определенному замыслу, воплощение которого зависит от дирижера (элементы алеаторики).
   Эти произведения принесли международную известность композитору: они исполняются во Франции, Италии, Австрии. На стипендию Союза композиторов Пендерецкий едет в двухмесячную поездку по Италии.
   Начинается интенсивная творческая деятельность. Пендерецкий становится постоянным участником международных фестивалей современной музыки в Варшаве, Донауэшингене, Загребе, знакомится со многими музыкантами, издателями. Произведения композитора ошеломляют новизной приемов не только слушателей, но и музыкантов, которые порой не сразу соглашаются разучивать их.
   Кроме инструментальных сочинений Пендерецкий в 1960-е годы пишет музыку для театра и кино, для драматических и кукольных спектаклей. Он работает в Экспериментальной студии Польского радио, создает там свои электронные композиции, в том числе пьесу «Экехейрия» для открытия мюнхенских Олимпийских игр 1972 года. С 1962 года произведения композитора звучат в городах США и Японии. Пендерецкий выступает с лекциями о современной музыке в Дармштадте, Стокгольме, Берлине.
   Особо показательна для данного периода творчества Пендерецкого композиция «Флуоресценции» для большого симфонического оркестра. Здесь состав ударных инструментов доведен до тридцати семи, а к ним еще добавлены многочисленные шумы: пилка дерева пилой, стук пишущей машинки, шлифовка стекла напильником, вой сирены. Да и обычные инструменты использованы необычно: удары древком смычка по корпусу, игра на одних мундштуках духовых инструментов, удары по пистонам и клапанам. Все эти звуковые комплексы делятся, однако, на два четких ряда: сама музыка и все, что ассоциируется с ней, и бытовой, урбанистический ряд, как бы реальность, в которую эта музыка погружена, в которой она живет или которую подобный быт подавляет и уничтожает.
   «Эспериментальный период» не увел композитора от серьезного искусства в дебри авангардизма, хотя так казалось на первых порах некоторым критикам. Он искал свой самобытный язык, свой стиль и манеру выражения. Через два года он снова поразил критиков своим новым сочинением, ознаменовавшим его зрелость.
   Неожиданно для всех Пендерецкий обратился к каноническим церковным жанрам. Первым появилось «Stabat mater» (1962), сочинение, вызвавшее негодование в авангардистских кругах, оно было расценено как отход от современности. Вместо эксперимента — архаика, опора на нидерландскую полифонию, григорианский хорал. И вместе с тем огромный накал экспрессии, динамики, воздействующих на слушателя средств драматургии. Многие восприняли сочинение как религиозное, что актуально в силу ряда исторических причин в современной Польше. Однако это не так. Содержание сочинения гораздо глубже и обобщеннее, как и последующих произведений, связанных с данной сферой, — «Страстей по Луке», «Dies irae», «Положение во гроб», «Воскресение», «Заутреня», «Магнификат».
   Сам композитор, отвечая на вопрос о связи его творчества с религией, ответил, имея в виду «Stabat mater»: «Были ли в вашей истории, истории советского народа, даже во время войны предатели? А сколько миллионов русских, польских, украинских, еврейских матерей стояли в изголовье убитых сыновей? Почему эту извечную трагедию нужно связывать только с религией? Вот о чем я писал. И когда в хоре раздается вопль толпы, не могут не дрогнуть люди. Перед ними мать у изголовья убитого сына, которого предали».
   И следующее сочинение — «Страсти по Луке» (1965) — показало, что идейная концепция композитора не вмещается в прокрустово ложе канонических представлений, религиозной трактовки. Произведение состоит из двадцати четырех эпизодов — картин. Пендерецкий отталкивается от жанра средневековых мистерий, где сливалось действие и музыка Хор не только исполняет свою обычную роль, но и выступает как толпа, наполняющая храм, толпа взволнованная, шепчущая, вскрикивающая, выступающая судьей совершающихся событий. Голоса солиста — баса и чтеца переходят друг в друга, сливаются. Сонорные эффекты создают ощущение гулкого, открытого пространства площади, стереофоничности, многослойности звукового выражения. Сочинение настолько «театрально», что было неоднократно инсценировано. Обобщенность замысла, его современное звучание подтвердил и композитор: «„Страсти“ — это муки и смерть Христа, но также и муки и смерть Освенцима, трагические испытания человечества середины XX века».
   В 1966 году композитор едет на фестиваль музыки стран Латинской Америки, в Венесуэлу и впервые посещает СССР, куда впоследствии приезжает неоднократно в качестве дирижера, исполнителя собственных сочинений. В 1966–1968 годах он ведет композиторский класс в Эссене (ФРГ), в 1969 — в Западном Берлине.
   В том же году в Гамбурге и Штутгарте ставится новая опера Пендерецкого «Дьяволы из Людена», которая вскоре появляется на сценах 15 городов мира. В 1970 году Пендерецкий завершает одно из самых впечатляющих и эмоциональных своих сочинений — «Заутреню». Обращаясь к текстам и напевам православной службы, автор применяет средства новейшей композиторской техники. Первое исполнение «Заутрени» в Вене (1971) вызвало огромный энтузиазм слушателей, критики и всей музыкальной общественности Европы.
   По заказу ООН композитор, пользующийся большим авторитетом во всем мире, создает для ежегодных концертов ООН ораторию «Космогония», построенную на высказываниях философов древности и современности о происхождении вселенной и устройстве мироздания — от Лукреция до Ю. Гагарина. Пендерецкий много занимается педагогикой: с 1972 года он ректор краковской Высшей музыкальной школы, одновременно ведет класс композиции в Йельском университете (США).
   К двухсотлетию США композитор пишет оперу «Потерянный рай» по поэме Дж. Мильтона. Из других крупных сочинений 1970-х годов можно выделить Первую симфонию (1973), ораториальные сочинения «Магнификат» (1974) и «Песнь песней Соломона» (1973).
   И все же скрипач остается скрипачом! После всех громких и новаторских сочинений Пендерецкий пишет свой Скрипичный концерт (1977), используя во многом традиционную технику композиции, обычные выразительные средства, но достигая при этом огромного эмоционального воздействия. Музыка концерта в лучшем смысле слова традиционна, понятна массовому слушателю.
   В 1980 году композитор пишет Вторую симфонию и «Те Deum». В последние годы Пендерецкий много концертирует, занимается со студентами-композиторами из разных стран. В своем классе он предельно строг: никаких экспериментов, никаких новшеств, пока студент не овладел в совершенстве профессиональными навыками, теми традициями, которые оставлены прошлыми мастерами.
   В Штутгарте (1979) и Кракове (1980) проходят фестивали его музыки, а в местечке Люславицы Пендерецкий сам организует международный фестиваль камерной музыки молодых композиторов. Контрастность, зримость музыки Пендерецкого объясняет его постоянный интерес к музыкальному театру. Третья опера композитора, «Черная маска» (1986) по пьесе Г. Гауптмана, соединяет нервную экспрессивность с элементами ораториальности, психологическую точность и глубину вневременной проблематики. «Я писал „Черную маску“ так, как будто это мое последнее сочинение, — сказал Пендерецкий в одном из интервью. — Для себя я решил завершить период увлечения поздним романтизмом».
   Композитор находится сейчас в зените всемирной славы, являясь одним из самых авторитетных музыкальных деятелей. Его музыка звучит на разных континентах в исполнении самых известных артистов, оркестров, театров, захватывая многотысячную аудиторию.