Элла Фицджеральд записала за свою творческую жизнь, продолжавшуюся более пяти десятилетий, 250 музыкальных альбомов и завоевала 13 премий «Грэмми» — высших наград музыкального мира Америки.
Фицджеральд обладала колоссальным диапазоном голоса, который был способен сохранять легкую вибрацию в течение большей части ее карьеры, придавая свежесть и привлекательность исполнению песен в стиле скэт. Ее голос, сила которого заставляла лопаться хрустальные бокалы, критики описывают как «экстатическое сопрано», «полное бурлящей энергии» и обладающее «чистым, ясным, джазовым стилем» в «широком диапазоне».
Опираясь на истоки негритянского родного искусства, Элла Фицджеральд дала неповторимо оригинальный тип джазового пения, когда исполнитель действительно уже ничуть не уступает композитору. Старые песни в исполнении певицы приобретают новую жизнь, порой совершенно неожиданные очертания.
Элла Джейн Фицджеральд родилась 25 апреля 1917 года в Ньюпорт-Ньюсе, штат Вирджиния. Ее отец оставил семью, девочку воспитывал отчим. Элла росла в бедности, больше всего любила петь и танцевать. После смерти матери ее взяла к себе тетя.
В школьные годы девочка охотно пела, но предпочитала пению танцы. Ее природная застенчивость препятствовала желанию стать эстрадной артисткой.
В 1934 году негритянская девчонка-сирота, успевшая уже поработать смотрительницей в борделе, едет в Нью-Йорк. Здесь она записывается на любительский конкурс. Тогда она думала, что будет, как и знаменитая Этель Уотерс, в первую очередь танцовщицей и немного певицей. Однако в последнюю минуту Элла выбрала пение.
Выступление в знаменитом гарлемском кинотеатре «Аполло», где она имела успех, явилось важным событием в ее жизни. Именно на этом состязании она привлекла к себе внимание руководителя свингового джаз-бэнда Чика Уэбба. Он предложил девушке стать солисткой его ансамбля, но лишь с условием, что та понравится «ребятам из Йельского университета», пригласившим оркестр Уэбба поиграть у них на танцах. «Ребятам» молодая негритянская певица чрезвычайно приглянулась, что и стало для нее началом большого пути на эстраде.
В 1935 году певица записала с группой Уэбба свой первый альбом «Любовь и поцелуи», немедленно вошедший в джазовые хит-парады. В 1938 году вместе с Элом Фелдманом создала прославившую ее композицию «Э-тискет, э-таскет», сочетавшую в себе не только джазовые, но и поп-мотивы. Певица переделала детские куплеты «Я написала письмо маме, потеряла его по дороге, маленькая девочка подобрала его и положила к себе в карман, а я потеряла еще свою маленькую желтую корзинку…» В результате получился ритмичный номер — вполне в духе предвоенной танцевальной лихорадки.
«Сопоставьте символику „потерянной желтой корзиночки“ с мифологемой „красной шапочки“ (разумеется, тоже восходящей к архетипу инициации), опять-таки во взрослой, а не пионерско-прокофьевской интерпретации, — и уже в этом сопоставлении будет вся Элла Фицджеральд, — пишет Д. Ухов. — И напрасно в той поистине пьянящей легкости, с какой все ей давалось, видели поверхностность, а в безупречности ее профессионализма — лишь ремесленное безразличие и к репертуару, и к жизни вообще. На самом деле здесь, конечно, было что-то экзистенциально другое — то, что интуитивно ощущала и сама певица, она ведь так и не стала исполнительницей негритянских блюзов, негритянских песен трагической иронии бытия, уступив лишь однажды, уже в начале 60-х, как и следовало ожидать, без особого результата».
После успеха «Э-тискет, э-таскет» ряды поклонников певицы пополнились многими миллионами новых. Кстати, именно тогда среди почитателей творчества Фицджеральд оказался и знаменитый Фрэнк Синатра.
Двадцатилетняя Элла затмевала своей естественностью молодых и красивых женщин. Часто она говорила: «Мать постоянно твердила мне, если чувствуешь, что не так красива, как твои подружки, улыбайся чаще, чем они».
С Уэббом записаны хиты «Sing Me a Swing Song», «Oh, Yes», «Take Another Guess», «The Dipsy Doodle», «If Dreams Come True» и «Undecided».
После смерти Уэбба, в 1939 году, Элла стала лидером оркестра и сохранила это положение до 1942 года, когда ансамбль распался.
Тогда Элла расстается с любимым свингом и переходит на баллады. Фицджеральд выступает с такими известными вокальными коллективами, как «Дельта ритм бойз», «Фо кис» и «Инк спотс». И вновь певица поднимается на вершину хит-парадов, выпустив в 1944 году пластинку «Into Each Life Some Rain Must Fall». Вместе с Луи Джорданом ей удается продать более миллиона экземпляров пластинки «Stone Coid Dead in the Market». Во время одного турне с Диззи Гиллеспи влюбляется в Рея Брауна, одного из лучших басистов своего времени.
Певица была дважды замужем. Первый ее муж в 1941—1943 годах, — рабочий-докер Бенни Корнегей. Во второй раз она вышла замуж за Брауна; второй брак продлился пять лет.
С 1946 года менеджером певицы становится Норман Гранц, основатель антрепризы «Джаз в филармонии». Он в карьере певицы сыграл решающую роль. После Уэбба она вновь обрела учителя и наставника. Гранц сделал из Эллы звезду своего оркестра. Потом вывел ее из состава труппы и певица стала выступать с сольными концертами в сопровождении фортепиано, трубы и ударных инструментов.
Именно под руководством Гранца Фицджеральд своими импровизациями без слов, так называемым скэтом, добилась того, что в джазе вокалисток стали уважать не меньше, чем инструменталистов-виртуозов. Благодаря своим шлягерам «Леди, будьте добрыми» и «Как высоко до луны» Элла доказала, что обладает талантом импровизации, позволяющим ей «вести диалог» с известными музыкантами-солистами. Она уже считалась не просто исполнительницей песен, а даже их автором, создателем. Ее импресарио с 1950 года всячески поддерживал и поощрял эту деятельность певицы.
В 1947 году появилась знаменательная запись Фицджеральд «Как высоко луна» — она продемонстрировала амплитуду голоса певицы. Потом прозвучал знаменитый «Мекки-Нож» Эллы, оставивший далеко позади и Фрэнка Синатру, и Бобби Дарина.
Д. Ухов пишет: «Сейчас мало кто может поверить, что если бы не милая пародия Эллы на Луи Армстронга, то знаменитые куплеты „Мекки-Ножа“ Курта Вайля могли оказаться в США на грани запрета, поскольку, вырванные из контекста „Трехгрошовой оперы“, они действительно звучали как идеализация воровского цинизма. В 50-е годы тот же Норман Гранц безошибочно увидел в своей подопечной лирическую певицу: появляется целая серия монографических пластинок — songbooks, посвященных классикам бродвейского мюзикла от Джорджа Гершвина до Коула Портера (высшее ее достижение как поп-певицы). Тогда же был предпринят эксперимент: запись оперы Гершвина „Порги и Бесс“, в которой все партии исполняли только два вокалиста — Элла Фицджеральд и Луи Армстронг. Эксперимент оказался настолько убедительным, что позднее по той же схеме записывали эту оперу Сэмми Дэйвис и Кармен Макрэй, Рэй Чарльз и Клио Лэйн и даже культовая панк-группа „When People Were Shorter“».
В сущности, благодаря одной Элле Фицджеральд и ее аккомпаниаторам (особенно пианисту Эллису Ларкинсу) американский мюзикл приобретает собственно музыкальное измерение, вместо избранных «коронных номеров» из театральных постановок возникает новый жанр — песенного цикла-альбома, от которого всего лишь два шага до «Сержанта Пеппера» «Битлз». «Я и не знал, как хороши наши песни, — заметил как-то Айра Гершвин, брат и соавтор композитора, — пока за них не взялась Элла Фицджеральд».
Для записей на пластинки Гранц нашел интересный ход — записать весь репертуар известных американских композиторов мюзиклов. Исполнение певицы сопровождали лучшие студийные оркестры, в составе которых были и струнные инструменты. Элла исполнила почти все произведения композиторов Джорджа Гершвина, Роджерса и Харта, Джерома Керна, Ирвинга Берлина и Коула Портера.
Таким образом, ее программа включила и «Saint Louis Blues», и старые песни, исполняемые чернокожими музыкантами с 1914 года, и бразильскую босса нова, и конечно же популярные эстрадные и джазовые композиции.
Эти записанные в 50-е годы альбомы останутся лучшим свидетельством самой плодотворной эпохи американской музыки. Элла Фицджеральд совершила настоящее чудо: она скрупулезно воспроизводила тексты, отыскивая в них скрытые сокровища, о которых до нее никто даже и не догадывался.
Среди других знаменательных записей певицы можно отметить также концерты с Андре Превэном и Паулино да Коста.
«…В 70-е, когда голос певицы неизбежно начнет слабеть, певица будет выступать и записываться под аккомпанемент одной только акустической гитары Джо Пасса, — пишет Д. Ухов. — Но и в этих ее поздних записях почти нет характерной для зрелого возраста (и самих исполнителей, и их жанра) ностальгии, голос Эллы Фицджеральд, казалось, навсегда остается задорно мальчишеским. Элла Фицджеральд — артистка молодого искусства, молодежного темперамента и вообще юной нации. Не кто-нибудь, а первая леди джаза сама первой потянулась к подростковым забавам Леннона и Маккартни».
Певица всегда избегала политики. Однако в январе 1961 года приняла участие в гала-концерте в поддержку Кеннеди, организованном Синатрой.
Более двух десятилетий певица жила в фешенебельном квартале Беверли-Хиллз, штат Калифорния, неподалеку от голливудских звезд, которыми всегда восхищалась. Жизнь вела безмятежную: вязала, смотрела телевизор в компании сына Рэя, ставшего музыкантом-барабанщиком, иногда выезжала за покупками; предпочитала крупные магазины.
Если с возрастом голос Эллы Фицджеральд становился лишь глубже и богаче оттенками, то здоровье с годами начало ухудшаться, причем с середины семидесятых все более стремительно. В августе 1985 года пришлось прервать концертное турне и срочно лечь в больницу из-за обнаружившейся в легких жидкости. В июле 1986 года ее снова госпитализировали, на этот раз из-за проблем с сердцем; для лечения пришлось прибегнуть к операции.
В конце 80-х — начале 90-х годов ее выступления на нью-йоркском джазовом фестивале постоянно становились событием года. Сама идея отдохнуть приводила певицу в ужас, она постоянно жаловалась, что просто не может сидеть дома. В 1989 году у нее в гостях, в ее калифорнийском доме, побывал журналист Леонард Фитер, и на его вопрос, как она выздоравливает, певица ответила: «Сижу дома и скучаю, мне не хватает путешествий, переездов».
В 1990 году она опять попала в больницу — во время гастролей в Голландии. В 1993 году из-за последствий диабета пришлось ампутировать обе ноги ниже колен.
Скончалась она во сне, 15 июня 1996 года, в своем доме в Беверли-Хиллз. Узнав о смерти знаменитейшей исполнительницы, президент США Билл Клинтон заявил: «Я глубоко опечален смертью Эллы Фицджеральд. Уход человека такого таланта, изящества и класса — огромная утрата для мира джаза и всей страны».

"Если Собинов был совершеннейшим из русских лирических теноров, то среди исполнителей героико-драматических теноровых партий такое же место принадлежало Ершову, — пишет Д.Н. Лебедев. — Крупнейший представитель реалистической вокальной школы, Ершов решительно и ярко утверждал ее принципы.
Горячим, буйным, страстно-увлекательным было творчество Ершова. Каким он был в жизни, таким был и в исполнительстве. Сила убедительности, простота были неотъемлемой частью его артистической натуры".
Недаром один из современников называл его Шаляпиным среди теноров.
Иван Васильевич Ершов родился 20 ноября 1867 года. «Детство мое было тяжелым, — вспоминал Ершов. — Я был в семье „лишним ртом“. Моя мать работала прислугой в семье обедневших помещиков. Я собирался стать железнодорожным машинистом. Уже сдал экзамены на звание помощника машиниста и неоднократно выезжал на линию, управляя паровозом. Но на меня, юношу, обратил внимание великий Антон Рубинштейн. С тех пор моя жизнь посвящена искусству, музыке».
Да, как бывает, ему помог случай. Ершов учился в железнодорожном училище в Ельце, часто выступал в любительских концертах. Его незаурядные способности были несомненны. Здесь его услышала профессор Петербургской консерватории Н.Б. Панш. Она рассказала А.Г. Рубинштейну о талантливом юноше. По рекомендации великого пианиста вчерашний машинист стал студентом вокального класса, которым руководил Станислав Иванович Габель. Нелегкими были годы учения: всех доходов-то — 15 рублей в месяц стипендии да бесплатный обед.
В 1893 году Ершов окончил Петербургскую консерваторию. В том же году состоялся его дебют в партии Фауста.
«Молодой певец не произвел выгодного впечатления, — пишет А.А. Гозенпуд. — Ему посоветовали отправиться для совершенствования в Италию. После четырех месяцев занятий у педагога Росси он с большим успехом дебютировал в оперном театре Реджио. Новый успех принесло ему исполнение партии Хозе в „Кармен“. Слух о зарубежных выступлениях Ершова дошел до Направника и Всеволожского, и артисту предложили новый дебют. Характерно, что это произошло после того, как он завоевал известность за границей. Едва ли 4 месяца занятий с Росси могли существенно обогатить его вокальную культуру. Вернувшись в Россию, Ершов в сезоне 1894/95 года выступал в Харькове. Дебют в Мариинском театре состоялся в апреле 1895 года в партии Фауста».
Этот спектакль был примечателен еще и тем, что в партии Мефистофеля выступил другой дебютант — молодой бас Федор Шаляпин. В дальнейшем, как известно, Шаляпин пел чуть ли не на всех крупнейших сценах мира, а вся творческая жизнь Ершова была практически ограничена Мариинским (в дальнейшем Кировским) театром.
Поначалу Ершов пел здесь самые разные теноровые партии, но со временем стало ясно, что настоящее его призвание — роли героического плана. Именно на этом пути раскрылись его выдающиеся способности не просто певца, но певца-актера. Излагая свое артистическое кредо, Ершов писал:
"Голос певца — голос самого сердца. Слово, мимика, модуляция фигуры человека в костюме эпохи, в костюме народности и классовой его принадлежности; его года, его характер, его отношение к окружающей обстановке и т.д. и т.д. — все это требует от певца-актера соответствующего чувства к соответствующей краске звука его голоса, а то все — бельканто и бельканто и т.д. и т.д. Реализм, правда в искусстве!..
Сколько может быть в голосе перемен тембров, красок, всяческих вокальных изворотов, а правды, переживаний сердца и духа — нету!"
Фауст и Ромео никак не отвечали индивидуальности артиста. Настоящий успех принесли Ершову партии Тангейзера и Ореста. Благодаря им раскрылось сценическое дарование молодого певца и проявились сила и выразительность голоса.
Критик Кондратьев с удовлетворением отмечает выступление Ершова в «Орестее»: «Хорошее впечатление произвел Ершов… партия написана безбожно сильно и высоко, и он с честью вышел из этого испытания». После второго спектакля: «Ершов в сцене фурий произвел сенсацию».
Другой творческой победой Ершова стало его выступление в опере «Самсон и Далила». О нем Кондратьев записал: «Ершов прекрасно исполнил Самсона». Новый успех завоевал он в партии Собинина, спев обычно пропускавшуюся арию с хором «Братцы, в метель». В ней несколько раз встречаются верхние «до» и «ре-бемоль», доступные немногим тенорам. На этот спектакль явились едва ли не все представители музыкального Петербурга, а Фигнер следил по клавиру, не допустит ли певец каких-нибудь отступлений от оригинала.
Кондратьев отметил в своем дневнике: «Ария написана в таком необычном высоком регистре, что приводит в ужас даже при чтении ее. Я боялся за Ершова, но он из этого испытания вышел с честью. Особенно тонко он исполнил среднюю часть кантабиле, публика оглушительно вызывала его и требовала повторения, он исполнил требование публики и во второй раз спел спокойнее и еще лучше».
Совершенно по-новому воссоздал Ершов и образ Финна в «Руслане и Людмиле». Об этом писал Б.В. Асафьев: «Исполнение — это живое творчество, въявь ощутимое, ибо „озвученное слово“ в том преломлении, какое получается у Ершова, выступает как звено в непрерывном (в данной звуковой сфере) течении процесса оформления каждого мига, каждого душевного движения. И страшно, и радостно. Страшно потому, что среди множества лиц, причастных опере как искусству, суждено очень-очень немногим постигать всю глубину и мощь выражения, свойственные ей. Радостно же оттого, что, слушая исполнение Ершова, в один миг можно почувствовать то, что не раскрывается ни в каких трактатах и что не передать никаким описанием: красоту биения жизни в проявлении эмоционального напряжения через музыкальное звучание, осмысленное словом».
Если взглянуть на список оперных партий, исполненных Ершовым, то он, как у всякого большого артиста, отмечен и богатством, и разнообразием. Широчайшая панорама — от Моцарта, Вебера, Бетховена и Беллини до Рахманинова, Рихарда Штрауса и Прокофьева. У него были отличные достижения в операх Глинки и Чайковского, Даргомыжского и Рубинштейна, Верди и Бизе.
Однако памятник в истории оперного искусства воздвиг русский певец себе двумя вершинами. Одна из них — великолепное исполнение партий в вагнеровских произведениях. Ершов был одинаково убедителен в «Лоэнгрине» и «Тангейзере», «Валькирии» и «Золоте Рейна», «Тристане и Изольде» и «Гибели богов». Здесь певец нашел особенно сложный и благодарный материал для воплощения своих художественных принципов. «Вся сущность вагнеровских произведений наполнена огромностью действия, — подчеркивал певец. — Музыка этого композитора чрезвычайно сценична, но она требует исключительной выдержки артистического нерва на темпе. Все должно быть приподнято — взор, голос, жест. Актер должен уметь играть без слов в тех сценах, где нет пения, а есть лишь непрерывное звучание. Надо соразмерить темп сценического движения с музыкой оркестра. У Вагнера музыка, если говорить фигурально, прикована к актеру-певцу. Разбивать эту привязанность, значит — разбить единство сценического и музыкального ритмов. Но эта же неразрывность не связывает актера и диктует ему ту необходимую величественность, монументальность, широкий, замедленный размах жеста, которые сценически соответствуют духу вагнеровской музыки».
Козима Вагнер, вдова композитора, писала певцу 15 сентября 1901 года: «Многие друзья нашего искусства и многие артисты, среди которых г-жа Литвин, мне говорили о Вашем исполнении произведений нашего искусства. Я обращаюсь к Вам с вопросом, не поведет ли Вас когда-нибудь Ваш путь через Байрейт и не захотите ли Вы там остановиться, чтобы побеседовать со мной о немецком исполнении этих произведений. Я не верю, чтобы я имела когда-либо возможность путешествия в Россию, вот почему я обращаюсь к Вам с этой просьбой. Надеюсь, что Ваши занятия Вам дозволят отпуск и что этот отпуск не очень удален. Примите выражение моего глубокого уважения».
Да, за Ершовым закрепилась слава вагнеровского певца. Но не так-то просто было пробивать этот репертуар на сцену.
"Весь уклад старого Мариинского театра был враждебен Вагнеру, — вспоминал Ершов в 1933 году. — Музыка Вагнера встречала настороженное недоброжелательство. Еще кое-как допускали на сцену «Лоэнгрина» и «Тангейзера», превращая эти романтико-героические оперы в шаблонные спектакли итальянского стиля. Повторялись обывательские толки о том, что Вагнер портит голоса певцов, оглушает зрителя громом оркестра. Точно сговорились с недалеким янки, героем повести Марка Твена, жалующимся на то, что музыка «Лоэнгрина» оглушает. Это «Лоэнгрин»-то!..
Жило также обидное, даже оскорбительное отношение к русскому певцу: «Куда-де с вашей неподготовленностью да с вашей некультурностью браться за Вагнера! Ничего у вас не выйдет». В дальнейшем жизнь опровергла эти обидные предсказания. Мариинская сцена нашла в среде своих актеров немало прекрасных исполнителей партий вагнеровского репертуара…"
Другая выдающаяся вершина, покоренная певцом, — партия Гришки Кутерьмы в опере Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии». Театр Римского-Корсакова — это и театр Ершова. Садко — один из шедевров певца, что было отмечено еще самим композитором. Он великолепно исполнял Берендея в «Снегурочке», Михаила Тучу в «Псковитянке». Но высшее достижение певца — создание образа Гришки Кутерьмы, роль эту он впервые сыграл в 1907 году.
Режиссер того памятного спектакля В.П. Шкафер рассказывал: «Артист глубоко почувствовал стихию величайшего страдания и горя людского, потонувшего в пьяном угаре, где ни за грош пропадала жизнь человеческая. Сцена его безумия, отдельные моменты с татарами в лесу, с Февронией — все эти творческие переживания артиста-художника были столь велики, что образ Гришки в исполнении Ершова достоин не только восхищения, но и глубочайшего преклонения перед талантом артиста: так полно, красочно, с огромным мастерством раскрыл он тончайшие эмоции своего героя… Роль Гришки была им отделана до мельчайших подробностей, со скульптурной законченностью — и это в условиях предельного подъема».
Андрей Николаевич Римский-Корсаков, обращаясь к артисту от имени семьи композитора, писал. "Мне лично, так же как и прочим членам семьи Николая Андреевича, — по уполномочию которых я здесь выступаю, — памятно, как высоко ценил автор «Китежа» Ваше артистическое дарование и, в частности, с каким удовлетворением взирал он на свое детище Гришку Кутерьму в образе Ершова.
…Ваше толкование роли Кутерьмы настолько глубоко и индивидуально, что за Вами приходится признать решительную независимость на этом художественном посту. Вы вложили в Гришку огромный кусок своей живой, человеческой души, потому я вправе сказать, что как нет и не может быть второго Ивана Васильевича Ершова, так нет и не может быть такого второго Гришки".
И до 1917 года, и в послереволюционные годы русскому тенору предлагали выгодные контракты за рубежом. Однако он всю жизнь был верен той сцене, где начинался его творческий путь, — Мариинскому театру.
Поздравляя певца с 25-летием его творческой деятельности, журналист и беллетрист А.В. Амфитеатров писал, в частности, Ивану Васильевичу: «Пожелай Вы трепаться по гастролям, Вы давно были бы миллиардером. Снизойди Вы до столь обычных в нынешней артистической среде рекламных ухищрений, криком о Вас давно бы наполнились оба полушария. Но Вы, строгий и мудрый жрец искусства, прошли мимо всей этой мишуры и шумихи, не бросив даже взгляда в ее сторону. Честно и скромно стоя на избранном Вами „славном посту“, Вы являете собой почти что беспримерный, несравненный образец артистической самостоятельности, презрительно отвергшей все посторонние искусству средства успеха и преобладания среди своих товарищей… Вы никогда не злоупотребляли своим влиянием незаменимого артиста для того, чтобы ради „выигрышной роли“ эгоистически провести в храм своего искусства недостойное его, низкопробное произведение».
Настоящий патриот, Иван Васильевич Ершов, покинув сцену, непрестанно думал о будущем нашего музыкального театра, с увлечением воспитывал артистическую молодежь в Оперной студии Ленинградской консерватории, поставил там произведения Моцарта, Россини, Гуно, Даргомыжского, Римского-Корсакова, Чайковского, Рубинштейна. С гордостью и скромностью он подвел итог своего творческого пути в таких словах: «Работая в качестве актера или музыкального педагога, я чувствую себя прежде всего свободным гражданином, который по мере сил своих трудится на благо социалистического общества».
Умер Иван Васильевич Ершов 21 ноября 1943 года.

«Прежде чем приступить к работе, я стараюсь забыть, что я музыкант», — так говорил композитор Кристоф Виллибальд Глюк, и эти слова лучше всего характеризуют его реформаторский подход к сочинению опер Глюк «вырвал» оперу из-под власти придворной эстетики. Он придал ей величие идей, психологическую правдивость, глубину и силу страстей.
   Кристоф Виллибальд Глюк родился 2 июля 1714 года в Эрасбахе, что в австрийской земле Фальц. В раннем детстве он часто переезжал с одного места на другое в зависимости от того, в каком из дворянских угодий служил его отец-лесничий. С 1717 года он жил в Чехии. Зачатки музыкальных знаний он получил в иезуитской коллегии в Комотау. После ее окончания в 1731 году Глюк стал изучать философию в Пражском университете и учиться музыке у Богуслава Матея Черногорского. К сожалению, Глюк, живший в Чехии до двадцати двух лет, не получил у себя на родине такого же крепкого профессионального образования, как его коллеги в странах Центральной Европы. Недостаточность школьного обучения компенсировалась той силой и свободой мысли, которая позволила Глюку обращаться к новому и актуальному, лежащему за пределами узаконенных норм.
   В 1735 году Глюк становится домашним музыкантом во дворце князей Лобковиц в Вене. Первое пребывание Глюка в Вене оказалось непродолжительным, на одном из вечеров в салоне князей Лобковиц с молодым музыкантом познакомился итальянский аристократ и меценат А М Мельци. Очарованный искусством Глюка, он пригласил его в свою домашнюю капеллу в Милане.
   В 1737 году Глюк вступил в свою новую должность в доме Мельци. За четыре года, прожитые в Италии, он сблизился с крупнейшим миланским композитором и органистом Джованни Баттиста Саммартини, став его учеником, а позднее — близким другом. Руководство итальянского маэстро помогло Глюку завершить свое музыкальное образование. Однако оперным композитором он стал главным образом благодаря своему врожденному инстинкту музыкального драматурга и дару острой наблюдательности.
   26 декабря 1741 года придворный театр «Реджио-Дукаль» в Милане открыл новый сезон оперой «Артаксеркс» дотоле никому не известного Кристофа Виллибальда Глюка Ему шел двадцать восьмой год — возраст, в котором другие композиторы XVIII века успевали достигнуть всеевропейской известности.
   Для своей первой оперы Глюк избрал либретто Метастазио, вдохновлявшее многих композиторов XVIII века. Глюк специально дописал арию в традиционной итальянской манере с целью оттенить перед слушателями достоинства своей музыки. Премьера прошла со значительным успехом. Выбор либретто пал на «Деметрия» Метастазио, переименованного по имени главной героини в «Клеониче».
   Слава Глюка быстро растет. Миланский театр снова стремится открыть свой зимний сезон его оперой. Глюк сочиняет музыку на либретто Метастазио «Демофонт». Эта опера имела в Милане столь большой успех, что вскоре была поставлена также в Реджьо и Болонье. Затем одна за другой в городах северной Италии ставятся новые оперы Глюка: «Тигран» — в Кремоне, «Софонисба» и «Ипполит» — в Милане, «Гипермнестра» — в Венеции, «Пор» — в Турине.
   В ноябре 1745 года Глюк появляется в Лондоне, сопровождая своего прежнего патрона князя Ф. Ф. Лобковица. За неимением времени композитор подготовил «пастиччо», то есть скомпоновал оперу из ранее сочиненной музыки Состоявшаяся в 1746 году премьера двух таких его опер — «Падение гигантов» и «Артамен» — прошла без особого успеха.
   В 1748 году Глюк получил заказ на оперу для придворного театра в Вене. Обставленная с пышным великолепием премьера «Узнанной Семирамиды» весной того же года принесла композитору подлинно большой успех, ставший началом его триумфов при венском дворе.
   Дальнейшая деятельность композитора связана с труппой Дж. Б. Локателли, заказавшего ему оперу «Аэцио» для исполнения на карнавальных торжествах 1750 года в Праге.
   Удача, сопровождавшая пражскую постановку «Аэцио», принесла Глюку новый оперный контракт с труппой Локателли. Казалось, что отныне композитор все более тесно связывает свою судьбу с Прагой. Однако в это время произошло событие, резко изменившее его прежний образ жизни. 15 сентября 1750 года он вступил в брак с Марианной Пергин — дочерью богатого венского купца. Глюк впервые познакомился со своей будущей спутницей жизни еще в 1748 году, когда работал в Вене над «Узнанной Семирамидой». Несмотря на значительную разницу в возрасте, между 34-летним Глюком и 16-летней девушкой возникло искреннее глубокое чувство. Унаследованное Марианной от отца солидное состояние сделало Глюка материально независимым и позволило ему в дальнейшем всецело посвятить себя творчеству. Окончательно обосновавшись в Вене, он покидает ее лишь для присутствия на многочисленных премьерах своих опер в других городах Европы. Во всех поездках композитора неизменно сопровождает супруга, окружавшая его вниманием и заботой.
   Летом 1752 года Глюк получает новый заказ от директора знаменитого театра «Сан Карло» в Неаполе — одного из лучших в Италии. Он пишет оперу «Титово милосердие», принесшую ему большой успех.
   После триумфального исполнения «Тита» в Неаполе Глюк возвращается в Вену общепризнанным мастером итальянской оперы-сериа. Между тем слава популярной арии достигла столицы австрийской империи, вызвав интерес к ее творцу со стороны принца Иозефа фон Хильдбургхаузена — фельдмаршала и музыкального мецената. Он пригласил Глюка возглавить в качестве «концертмейстера» музыкальные «академии», еженедельно проводившиеся в его дворце. Под руководством Глюка эти концерты скоро стали одними из наиболее интересных событий музыкальной жизни Вены; на них выступали выдающиеся вокалисты и инструменталисты.
   В 1756 году Глюк отправился в Рим для выполнения заказа знаменитого театра Арджентина; ему предстояло написать музыку к либретто Метастазио «Антигона». В то время выступление перед римской публикой представляло для любого оперного композитора серьезнейшее испытание.
   «Антигона» имела в Риме очень большой успех, и Глюку был пожалован орден «Золотой шпоры». Этим древним по своему происхождению орденом награждались с целью поощрения выдающиеся представители науки и искусства.
   В середине XVIII века искусство певцов-виртуозов достигает своей вершины, и опера становится исключительно местом демонстрации певческого искусства. Из-за этого в большой мере утрачивалась связь музыки с самой драмой, что было характерно для античности.
   Глюку было уже около пятидесяти лет. Любимец публики, награжденный почетным орденом, автор множества опер, написанных в сугубо традиционном декоративном стиле, он, казалось, не мог открыть в музыке новые горизонты. Интенсивно работавшая мысль долгое время не прорывалась на поверхность, почти не отражалась на характере его изящного, аристократически холодного творчества. И вдруг на рубеже 1760-х годов в его произведениях появились отступления от условного оперного стиля. Сначала в опере, относящейся к 1755 году — «Оправданная невинность», — намечается отход от принципов, господствовавших в итальянской опере-сериа. За ней следует балет «Дон-Жуан» на сюжет Мольера (1761 год) — еще один предвестник оперной реформы.
   Это не было случайностью. Композитор отличался удивительной восприимчивостью к новейшим веяниям современности, готовностью к творческой переработке самых разнообразных художественных впечатлений.
   Стоило ему в молодые годы услышать в Лондоне только что созданные и еще не известные в континентальной Европе оратории Генделя, как их возвышенный героический пафос и монументальная «фресковая» композиция стали органическим элементом его собственных драматических концепций. Наряду с влияниями пышной «барочной» генделевской музыки, Глюк перенял из музыкальной жизни Лондона покоряющую простоту и кажущуюся наивность английских народных баллад.
   Достаточно было его либреттисту и соавтору реформы Кальцабиджи обратить внимание Глюка на французскую лирическую трагедию, как он мгновенно заинтересовался ее театрально-поэтическими достоинствами. Появление при венском дворе французской комической оперы также отразилось на образах его будущих музыкальных драм: они спустились с ходульной высоты, культивировавшейся в опере-сериа под влиянием «эталонных» либретто Метастазио, и сблизились с реальными персонажами народного театра. Передовая литературная молодежь, задумавшаяся над судьбами современной драмы, без труда вовлекла Глюка в круг своих творческих интересов, заставивших его критически взглянуть на устоявшиеся условности оперного театра. Подобных примеров, говорящих об острой творческой восприимчивости Глюка к новейшим течениям современности, можно было бы привести много. Глюк понял, что основными в опере должны стать музыка, развитие сюжета и театральное действо, а вовсе не артистичное пение с колоратурой и техническими излишествами, подчинённое единому шаблону.
   Опера «Орфей и Эвридика» была первым произведением, в котором Глюк осуществил новые идеи. Ее премьера в Вене 5 октября 1762 года положила начало оперной реформе. Глюк написал речитатив так, чтобы на первом месте был смысл слов, партия оркестра подчинялась общему настроению сцены, а поющие статичные фигуры начали, наконец, играть, проявили артистические качества, и пение объединилось бы с действием. Техника пения существенно упростилась, но зато стала естественнее и гораздо привлекательнее для слушателей. Увертюра в опере также способствовала введению в атмосферу и настроение последующего действия. К тому же Глюк превратил хор в непосредственную составную часть течения драмы. Чудесная неповторимость «Орфея и Эвридики» в ее «итальянской» музыкальности. Драматургическая структура основывается здесь на законченных музыкальных номерах, которые, подобно ариям итальянской школы, пленяют своей мелодической красотой и завершенностью.
   Следом за «Орфеем и Эвридикой» Глюк через пять лет завершает «Альцесту» (либретто Р. Кальцабиджи по Еврипиду) — драма величественных и сильных страстей. Гражданская тема здесь проводится последовательно через конфликт между общественной необходимостью и личными страстями Ее драматургия концентрируется вокруг двух эмоциональных состояний — «страха и скорби» (Руссо). В театрально-сюжетной статичности «Альцесты», в известной обобщенности, в суровости ее образов есть нечто ораториальное. Но при этом присутствует сознательное стремление освободиться от господства завершенных музыкальных номеров и следовать за поэтическим текстом.
   В 1774 году Глюк переезжает в Париж, где в атмосфере предреволюционного подъема получила завершение его оперная реформа и под бесспорным влиянием французской театральной культуры родилась новая опера «Ифигения в Авлиде» (по Расину). Это первая из трех опер, созданных композитором для Парижа. В отличие от «Альцесты», тема гражданской героики построена здесь с театральной многоплановостью. Главная драматургическая ситуация обогащена лирической линией, жанровыми мотивами, пышными декоративными сценами.
   Высокий трагедийный пафос сочетается с бытовыми элементами. В музыкальной структуре примечательны отдельные моменты драматических кульминаций, выделяющиеся на фоне более «обезличенного» материала. «Это „Ифигения“ Расина, переделанная в оперу», — говорили о первой французской опере Глюка сами парижане.
   В следующей опере «Армида», написанной в 1779 году (либретто Ф. Кино), Глюк, по его собственному выражению, «старался быть… скорее поэтом, живописцем, чем музыкантом». Обращаясь к либретто прославленной оперы Люлли, он хотел возродить приемы французской придворной оперы на основе новейшего, развитого музыкального языка, новых принципов оркестровой выразительности и достижений его собственной реформаторской драматургии. Героическое начало в «Армиде» переплетается с фантастическими картинами.
   «Я с ужасом жду, как бы не вздумали сравнивать „Армиду“ и „Альцесту“, — писал Глюк, — …одна должна вызывать слезу, а другая давать чувственные переживания».
   И, наконец, удивительнейшая «Ифигения в Тавриде», сочиненная в том же 1779 году (по Еврипиду)! Конфликт между чувством и долгом выражен в ней в психологическом плане. Картины душевного смятения, страданий, доведенных до пароксизмов, образуют центральный момент оперы. Картина грозы — характерно французский штрих — воплощена во вступлении симфоническими средствами с небывалой остротой предчувствия трагедии.
   Подобно девяти неповторимым симфониям, «складывающимся» в единое понятие бетховенского симфонизма, эти пять оперных шедевров, столь родственных между собой и вместе с тем столь индивидуальных, образуют новый стиль в музыкальной драматургии XVIII века, вошедший в историю под названием оперной реформы Глюка.
   В величественных трагедиях Глюка, раскрывающих глубину душевных конфликтов человека, поднимающих гражданственные проблемы, родилось новое представление о музыкально-прекрасном. Если в старой придворной опере Франции «предпочитали остроумие чувству, галантность страстям, а изящество и колорит стихосложения патетичности, требуемой… ситуацией», то в глюковской драме высокие страсти и острые драматические столкновения разрушили идеальную упорядоченность и утрированное изящество придворного оперного стиля.
   Каждое отступление от ожидаемого и привычного, каждое нарушение стандартизированной красоты Глюк аргументировал глубоким анализом движений человеческой души. В подобных эпизодах и рождались те смелые музыкальные приемы, которые предвосхитили искусство «психологического» XIX века. Не случайно в эпоху, когда оперы в условном стиле отдельными композиторами писались десятками и сотнями, Глюк на протяжении четверти века создал всего пять реформаторских шедевров. Но каждый из них неповторим по своему драматургическому облику, каждый сверкает индивидуальными музыкальными находками.
   Прогрессивные усилия Глюка внедрялись в практику не так легко и гладко. В историю оперного искусства даже вошло такое понятие, как война пиччинистов

Обаятельный, с ослепительной улыбкой, Фрэнк Синатра стал своеобразным символом удачливого героя Америки послевоенных лет. Бинг Кросби, сам весьма популярный певец, в 1956 году уступил ему пальму первенства: «Только один певец является величайшим певцом для всего мира. Его имя — Синатра. И никакое другое».
Г. Герасимов пишет: «Слагаемые успеха Голоса, как его еще называли, многочисленны. Формального музыкального, как, впрочем, и любого другого образования, Синатра не получил. Природные данные и талант помогли ему поставить голос, целеустремленность и упорство помогли преодолеть все препятствия на пути к славе. Он сливался с песней, он пел так, что даже на стадионе с десятком тысяч слушателей каждый чувствовал — Синатра поет только для него. Он превращал песню в драму из трех актов. О нем говорили, что он сможет спеть телефонную книгу и все будут заворожены. А сам он говорил: „Интерпретация песни важнее, чем сама песня“. И здесь для него не существовало никаких авторитетов, кроме его собственного вкуса».
Репертуар певца складывался постепенно и, может быть, поэтому получился таким разнообразным. Среди его поклонников оказываются и тинэйджеры, которых покоряют его романтические баллады с эмоциональным и легко запоминающимся текстом, и более взрослые зрители. Взрослых привлекали серьезные, а временами даже философские песни Синатры. Содержательная сторона песен Синатры значительно повлияла на его успех…
Фрэнсис Алберт Синатра родился 12 декабря 1915 года в Хобоконе, штат Нью-Джерси, в семье итальянских иммигрантов: боксера-пожарника с Сицилии Мартина и медсестры Натали (Долли).
Фрэнк вырос в таком районе Нью-Джерси, где часто случались драки и преступления. В юности он тоже оказывался замешанным в скандальные и даже преступные истории. Такая слава сопутствовала ему всю жизнь. Говорили даже, будто его творческую деятельность финансировала мафия, и многие люди именно с этим связывали его потрясающий успех. Отчасти его даже можно считать прототипом одного из героев знаменитого романа М. Пьюзо «Крестный отец».
В юности Синатра перепробовал множество профессий, среди них — официанта, спортивного репортера. Но мечтал Фрэнк о другом — он видел себя поющим на сцене. Услышав в 1933 году Бинга Кросби, юноша решил окончательно стать певцом.
Синатра начинает петь на танцевальных вечерах в колледжах, выступает на всех любительских конкурсах, предлагает свои услуги маленьким радиостанциям. Его охотно приглашают, но причина — не признание таланта. Все куда прозаичнее — молодой певец не требует денег.
В 1937 году Фрэнк выигрывает небольшой любительский конкурс в родном городке. Выступает в ночном клубе «Сельская хижина» в соседнем городке. В этот период он живет спокойной, размеренной жизнью. Женится на скромной, обаятельной девушке Нэнси Барбато. У них родились трое детей: Нэнси, Фрэнк и Тина.
В 1939 году Фрэнку улыбнулась удача: его «открывает» руководитель джаз-оркестра известный тромбонист Томми Доре… за 75 долларов в неделю.
Свою первую пластинку «Платье в горошек и лучи луны» Синатра выпустил в 1940 году. Его не призвали в армию во время Второй мировой войны по причине лопнувшей барабанной перепонки. Но он внес свой вклад в победу. С 1942 года певец регулярно выступал с программами по радио из Нью-Йорка. Его мелодичные любовные баллады имели большой успех среди американских солдат.
А 30 декабря 1942 года Синатра становится звездой. Тот день стал рождением Золотого Голоса, как его называют поклонники. Два месяца зал, в котором проходят концерты доселе никому не известного певца, был заполнен до отказа. Фрэнку предлагают подписать выгодный десятилетний контракт с «Коламбией». Успех сменяется успехом, и вскоре поющий без устали Синатра зарабатывает не менее 50 тыс. долларов в год.
В 1944 году тридцать тысяч фанаток устроили столпотворение на Таймс-сквер в Нью-Йорке, пытаясь попасть на концерт своего кумира. Пострадало несколько витрин.
В 1941 году Фрэнк снялся в фильме «Ночи Лас-Вегаса», после чего появлялся регулярно с вокальными номерами в музыкальных лентах. Первую драматическую роль он сыграл в 1943 году в фильме «Выше и выше».
Сыграв в 1945 году в антирасистском фильме «Дом, в котором я живу», он получил премию «Оскар». В 1949 году Синатра снялся в мюзикле С. Донена «Увольнение в город».
Но в то же время на эстраде появляются новые имена — Фрэнки Лейн, Тони Беннет, а сборы на концертах Синатры все меньше. Артист делает многотысячные долги, проваливает не одно телешоу. А тут еще заводит роман с актрисой Авой Гарднер.
Напрасно друзья отговаривают его от развода, полагая, что это еще ухудшит положение певца. Общественное мнение не на его стороне, младшему сыну только полгода. Но 5 ноября 1951 года Синатра развелся, а уже через два дня сыграл свадьбу.
Этот брак не принес счастья никому, но, по словам одного из «прижизненных» биографов Синатры, «они пережили взрыв страсти, сравнимый разве что с Хиросимой и Нагасаки».
Из-за съемок супруги не виделись месяцами, и никому не приходило в голову пожертвовать карьерой ради другого. «Я никогда не воспринимала Аву как женщину, которая лишила нас отца, — вспоминает его дочь Тина Синатра. — Впервые я увидела ее, когда мне было четыре года, мне показалось, что ей действительно нравится общаться с нами, ведь своих детей у нее не было. Сейчас я понимаю, что они с отцом были созданы друг для друга, поэтому их разрыв до сих пор кажется мне странным».
Но Фрэнк изменял жене с Анитой Экберг, Лорен Бейкол, Мерилин Монро… Официально их развод был оформлен в 1957 году. Позднее Гарднер говорила, что находила в Синатре «95 процентов секса и 5 процентов его самого».
Синатра был женат еще дважды. Третья жена, актриса Миа Фэрроу, моложе его на тридцать лет. В 1976 году Синатра женился в четвертый и последний раз — на Барбаре Маркс.
Но вернемся в 50-е годы. В 1953 году из-за болезни связок певец лишился контракта с MCA. Но он не сдался — добился роли Анджело Маджио, храброго солдата и «невольника чести», в фильме «Пока будут мужчины». Артист готов был сниматься и бесплатно. Чутье его не обмануло, успеху Синатры стоя аплодировали даже коллеги актеры — он получил «Оскара» за роль второго плана.
Всего Синатра снялся в 58 фильмах. Как драматический актер проявил себя в психологических драмах «Человек с золотой рукой» (1955), «Детектив» (1968), «Первый смертный грех» (1980), политическом триллере «Маньчжурский кандидат» (1962).
В 1964 году Синатра поставил собственный фильм — «Только храбрец». На оскаровской церемонии 1971 года артист получил гуманитарную премию имени Джина Хершолта.
После успеха фильма «Пока будут мужчины» тематика песен Синатры расширилась, он сумел создать не только образ любовника, но и образ сильного мужчины. По мнению критика из «Нью-Йорк таймс», «за исключением, может быть, Хью Хефнера, основателя журнала „Плейбой“, никто не мог так воплотить в себе мужской идеал 50-х годов».
Песня «Мой путь» («Я шел своим путем») установила своеобразный рекорд в британском хит-параде, продержавшись в лидерах целых 122 недели — с 1969 по 1971 год.
Как пишет Г. Герасимов, «заглавной мелодией» Синатры, его «гимном» критики считают песню «Я шел своим путем» («I Did It My Way»), предложенную Синатре в переводе с французского другим певцом и композитором — Полом Анкой. Сейчас в телеинтервью Анка говорит, что, когда эта песня, по его мнению ординарная, вернулась к нему в исполнении Синатры, он ее не узнал. Певец сумел сделать из нее шедевр — балладу о своей собственной жизни, созвучную миллионам американцев с похожей судьбой.
Песня эта затронула сердца американцев не только талантливым исполнением, но и по причине выраженной в ней жизненной философии, прославляющей американский индивидуализм и упорство в стремлении идти вперед по пути, избранному именно им, а не кем-то еще — партией, дядей, обстоятельствами. Сам Синатра говорил: «Я поступаю так, как мне нравится».
Президент Клинтон, откликаясь на скорбное известие и выражая свое «огромное восхищение» певцом, не преминул сослаться и на эту песню: «Думаю, каждому американцу надо улыбнуться и сказать: да, он действительно шел своим путем».
Синатра покинул сцену в 1971 году, но не смог жить без слушателей, без их аплодисментов. Через два года певец вернулся и отправился в мировое турне.
Одно из его последних выступлений состоялось в огромном актовом зале университета штата Северная Каролина в Уилмингтоне. Выступал певец с телесуфлером, поскольку подводила память. После концерта метко сказал публицист Питер Хамилл: «Синатра — как Колизей. Частично разрушен, но по-прежнему завораживает».
Свой последний диск «Дуэты» он выпустил в 1994 году. Пожилой певец завершил карьеру, использовав новинки техники звукозаписи. Благодаря современной технологии он поет вместе с тринадцатью другими известными исполнителями, в том числе с Барброй Стрейзанд, Тони Бенеттом, Хулио Иглесиасом, хотя записывались они по отдельности.
В 1995 году Синатра вновь получил премию «Грэмми» за свои концертные выступления и грамзаписи.
Он знал всех президентов, начиная с Франклина Рузвельта, пригласившего его на чай в Белый дом в 1944 году.
"Синатра бывал груб и резок, но и исключительно щедр, давая деньги не университетам, как здесь принято у богачей и которых он не кончал, а бедным, больным, на борьбу с раком и другие благородные дела, — отмечает Г. Герасимов. — Всего он пожертвовал, по некоторым оценкам, один миллиард долларов…
Он прожил жизнь «под колпаком» не только вездесущей прессы, которую он не жаловал, но и тайной полиции ФБР, тщетно пытавшейся уличить его в преступных связях с мафией. Так ничего и не нашли".
А в 1985 году певца наградили медалью Свободы — высшим гражданским знаком отличия США.
Синатра владел домами в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, ранчо в Палм-Спрингсе, фирмами грамзаписи, несколькими радиостанциями, личными самолетами, акциями многих компаний, включая концерн по производству деталей для баллистических ракет и созданную им компанию «Артанис» («Синатра», если прочесть наоборот). В последние годы бизнесом, связанным с использованием его имени, управляла его младшая дочь Тина. Бизнес включал галстуки, соус для спагетти и многое другое.
Когда Синатра скончался, в ночь на 15 мая 1998 года в лос-анджелесской больнице от очередного инфаркта, газета «Сан-Франциско кроникл» предложила: «Смерть Синатры — повод отпраздновать его жизнь. Нальем рюмку, поставим пластинку!»
Сам Синатра еще раньше подвел черту: «Мы живем лишь однажды, а уж как я живу — одного раза вполне достаточно».

Главное качество певца заключается в умении передать своей аудитории собственные ощущения и эмоции. Он пытается использовать в своем творчестве все — и высокое и низкое, — что встречает в жизни, что находит в себе, и именно так он движется вперед и вверх, к большим высотам.
Отец Гордона, Эрнест Мэтью Самнер, слесарь на местном машиностроительном заводе, женился на молоденькой, привлекательной парикмахерше Одри Коуэлл. Вскоре после этого он сменил специальность и стал молочником.
В этой семье 2 октября 1951 года появился Гордон Мэтью Томас Самнер, взявший позднее псевдоним Стинг. Жизнь в холодном, суровом промышленном районе Уоллсенда никак не назовешь легкой. Но мальчик не унывал и постоянно напевал себе под нос песни.
У Гордона появился интерес к джазу: постепенно он превратился в истинную любовь. Один из приятелей дал ему электрическую бас-гитару, имевшую всего две работающих струны и сделанную из куска деревяшки, но Стинга это не волновало, — лишь бы инструмент хоть как-то работал. Ему нравилось наигрывать блюзы в своей спальне.
Музыкальные вкусы Стинга не ограничивались джазом. Ему нравилась душевная музыка на пластинках Тамла и Стакса, но в особенности — «Битлз». Их влияние было огромным, и Стинг обожал исполнять их песни на своей простой гитаре. Первую музыкальную группу он увидел «живьем» в 1965 году.
Дома музыкальное развитие Стинга шло непоследовательно. Уроки игры на фортепиано он забросил еще лет в тринадцать, потому что родители продали инструмент, а он не мог учиться без практики. Но игра на гитаре по крайней мере хоть как-то связывала отца с сыном.
С начала 70-х годов Стинг блуждал между такими группами, как «Биг-бэнд», «Феникс» и «Эрсрайз». На протяжении всего этого времени он продолжал образование — получил профессию учителя.
С 1974 года стал выступать во вновь образованной группе «Last Exit» («Последний выход») и постепенно стал ее лидером.
И сегодня руководитель этой группы Энди Хадсон восхищается, вспоминая профессионализм начинающего карьеру Стинга: «Появилась песня под названием „Шепчущие голоса“, написанная Стингом, которая непременно должна была стать хитом — она была великолепна по композиции. Стинг исполнил ее с невероятной выразительностью, и мы были глубоко потрясены».
Тогда же Стинг стал ухаживать за актрисой Фрэнсис Томелти. Первого мая 1976 года они поженились, а уже 23 ноября Фрэнсис родила их первого ребенка.
Выступления «Last Exit» между тем не вызывали фурора. Настоящий успех пришел к Стингу только вместе с группой «Полиция».
Концертный дебют «Полиции» состоялся зимой 1977 года в Уэльсе, в клубе «Ньюпорт стоуэвей». К августу того же года сложился окончательный состав группы: Стинг, Стюарт Копленд и Энди Саммерс. Большую роль играл в группе менеджер — брат Стюарта, Майлз Копленд.
Настоящее лицо и форму «Полиция» приобрела лишь в начале 1978 года. Услышавшие песни из первого альбома группы «Outlandos», не сразу восприняли так называемый белый регги. Седьмого апреля 1978 года на сингле вышла песня Стинга «Роксана», получившая благоприятные отзывы. Но ее мало передавали по радио — составители программ неохотно использовали песню о любви к проститутке.
Интересно мнение Стинга о своем шедевре: «Я ощущал сильные чувства к песне „Роксана“, потому что это серьезная песня о реальных отношениях. В этой песне не говорилось о грубом сексе. Это не „грязная песня“ ни в каком значении слова. Это настоящая песня, с настоящей лирикой, а они не проигрывали эту песню на том основании, что она о проститутке. Но напишите глупую песню о сексе, в которой самого этого слова нет, и вы получите хит. Как это раздражает». Вскоре Стинг спел еще одну песню, ставшую популярной — «Я не могу потерять тебя».
В начале октября 1978 года группа едет на гастроли в США. После заокеанских выступлений «полицейские» быстро пошли в гору. Вскоре они записали свой второй альбом. За 1979 год «Полиция» продала пять миллионов синглов и два миллиона альбомов!
Артистический темперамент Стинга и его сценический образ захватывали публику. Стюарт Копленд признавал: «Песни Стинга и его голос сделали „Полицию“ тем, что она есть. Знаю, что принимаю это слишком близко к сердцу, но „Полиция“, возможно, была бы вполне успешной группой и просто с каким-нибудь ударником, который удерживает ритм».
Вторил ему продюсер Найджел Грей: «Нет в мире никого, кто мог бы указать Стингу, как петь. Он записывал вокальные партии первый раз после первого проигрывания. Прокручивал дорожку обратно пару раз для гармонизации, и все. Его голос самый лучший из тех, которые мне доводилось записывать, — сам его тембр. Вы знаете, немногие группы имеют певца. Обычно у них просто есть кто-то выкрикивающий вокальные партии».
По мере расширения гастролей и достижения высшей точки популярности «Полиции» Стинг в особенности разочаровался во многом, в частности в праве на «приватность» жизни, на неузнаваемость. «Одна из самых грандиозных вещей в Америке — то, что я там почти анонимен. Мы могли просто начать выступление, побыть знаменитыми часок-другой, а затем раствориться в стране».
Уже тогда он думал о своем собственном пути: «Как только группа перестанет быть полезной, я отброшу ее, как камень с дороги. Я — для себя, и они об этом знают».
Сентябрьский выход альбома «Не стой ко мне слишком близко» в первую же неделю принес высокий уровень продаж — до полумиллиона экземпляров. Выпуск альбома «Zenyatta Mondatta» через неделю обеспечил группе второй дубль номер один.
Для критиков это памятный день. Альбом описывали как только могли, начиная от грандиозного провала до бешеного успеха.
В марте 1981 года «Полиция» отменила европейскую часть своего последнего мирового турне. Стинг вздохнул с облегчением; он знал, что начали появляться трещины и каждому нужен был отдых от других.
Однако сворачивание активности «Полиции» не означало перерыва в работе у Стинга. У него на столе лежало в то время пять предложений сниматься в кино; он выбрал главную роль в «Артемиде-81»: она наиболее подходила ему и помогала развить актерский талант. С тех пор он не раз снимался в Голливуде.
В апреле 1982 года Фрэнсис родила второго ребенка — Фуксию-Кэтрин. Фактически в это же время Стинг уехал из недавно купленного для семьи дома в Северном Лондоне.
Как раз перед рождением ребенка Фрэнсис наконец узнала, что Стинг встречается за ее спиной с ее подругой Труди Стайлер. Очевидно, отсутствие Стинга во время рождения Кэтрин не случайно, — брак с Фрэнсис разорван. Стинг весьма тактично заявил, когда приехал в Штаты, что «он расстроен — тем более что родилась дочка». Однако Стинг женится на Труди только 21 августа 1992 года, — к тому времени она родила ему троих детей.
Альбом «Синхронизация», выпущенный «Полицией» в июне 1983 года, написан под влиянием расставания с Фрэнсис, развода и начала новой жизни с Труди. Стинг даже признал несколькими месяцами позже: «Я доволен, что прошел через кризис. Я много работал, чтобы пережить его. Я вырос. Мои лучшие творческие работы — это, бесспорно, результат моих усилий по преодолению этих проблем».
23 июля 1983 года «Полиция» начала еще один мировой марафон гастролей в чикагском парке «Комински». Последующие североамериканские концерты трио, которые проходили до конца августа, проводились на гигантских открытых стадионах.
Выступая перед аудиторией приблизительно в семьдесят тысяч человек, Стинг пошутил: «Мы хотели бы поблагодарить „Битлз“ за то, что они одолжили нам свой стадион!» Стинг воодушевлен возможностью сыграть свою классику — «Так одиноко» — при огромном стечении народа. Он писал о пиковом выступлении группы на стадионе «Шей»: «Это британское покорение Соединенных Штатов, точно такое же, как провели „Битлз“ до нас». Сам концерт — венец славы, которая утвердила их новое господство на музыкальной сцене по обе стороны Атлантики. В своей широкой белой футболке и красных брюках Стинг выкрикивал свои любимые номера, когда три двадцатифутовых видеомонитора передавали изображение всем и каждому, кто затерялся позади огромной толпы. Даже луна вышла как по заказу, когда группа ударила «Прогулку по Луне». «Я знал, что мы никогда больше не сможем это повторить», — говорит Стинг. Он решил там раз и навсегда: пусть группа распадется, пока она на вершине славы. «Пришло время остановиться. Это лучшее, что мы могли сделать. Мы наверху! Мы не могли подняться еще выше».
Появляется первый сольный альбом Стинга — «Сон о голубых черепахах». Лирика в альбоме — решительный уход от традиционного стиля «Полиции». Группа окончательно распалась в марте 1985 года.
В середине 1987 года Стинг выпустил свой второй сольный альбом под названием «Ничего подобного солнцу». По результатам опроса он признан лучшей британской долгоиграющей пластинкой во время присуждения наград британской музыкальной индустрией в 1988 году.
Затем у Стинга наступает очень беспокойный период. Он не написал ни одной песни почти за три года (с 1987 по 1990-й). В это время начинается его большая кампания по защите лесов Амазонии в Бразилии, ставшая одной из целей жизни.
В конце 80-х годов Стинг стал испытывать проблемы с голосом, приходится все чаще использовать на концертах увлажнитель. Журналист нью-йоркской «Таймс» писал: «В старые времена, если какой-то туман проплывал над головой певца, — это фимиам или марихуана. Но мистическое озарение и старомодные возбуждающие ум вещества в наше десятилетие уступили дорогу заботам о здоровье — увлажнителям».
В 90-е годы характер выступлений Стинга меняется. У. Кларксон отмечает: "Концерты Стинга стали нешумными, респектабельными «обзорами», а не добрым старым всеохватывающим рок-н-ролльным взрывом. На сцене он значительно расширил свой диапазон, даже включил такой материал, как «Purple Has» Джимми Хендрикса, к большому удивлению своей публики, — в основном это средний класс. Однако он все еще продолжал предоставлять любой аудитории классику «Полиции», и некоторые критики полагали, что это самая рискованная часть его выступлений.
В мае 1993 года Стинг записал дуэт с Лучано Паваротти. Этим дуэтом в сопровождении одной только акустической гитары — мелодия столетней давности, композитора Франка, — открывался новый альбом — под названием «Паваротти и друзья».
В марте 1994 года Стинг доказал, что остается суперзвездой, — получил награду «Лучшего поп-певца» на награждении премией «Грэмми» за песню «Если я когда-нибудь потеряю веру в тебя». Победил также в номинациях «Лучший альбом» и «Лучшее видео».
17 декабря 1995 года Труди родила Стингу третьего сына — Джакомо. Дети Стинга — Джо, Кейт, Микки, Джейк и Коко — стали центром его жизни. Один из его самых близких друзей рассказывает: «Стинг невероятно щедр по отношению к своим детям, но в разумных пределах. Он не швыряет на них деньги, а пытается уделить каждому одинаковое количество времени, чтобы никто не чувствовал себя обделенным. Я считаю, что он один из самых лучших отцов, каких я когда-либо встречал».
Когда певца спросили. «После всех этих лет разве вы не устали от имени Стинг?» — тот ответил со всей серьезностью: «Оно не более глупо, чем Бетховен или Моцарт».