Максимум Online сегодня: 614 человек.
Максимум Online за все время: 4395 человек.
(рекорд посещаемости был 29 12 2022, 01:22:53)


Всего на сайте: 24816 статей в более чем 1761 темах,
а также 356553 участников.


Добро пожаловать, Гость. Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.
Вам не пришло письмо с кодом активации?

 

Сегодня: 29 03 2024, 17:12:42

Сайт adonay-forum.com - готовится посетителями и последователями Центра духовных практик "Адонаи.

Страниц: 1 2 3 4 | Вниз

Ответ #5: 15 11 2009, 04:02:06 ( ссылка на этот ответ )

Чай и Дзен: история в трех чашках

«Вкус дзен подобен вкусу чая» (тя дзэн ити ми), — сказал когда-то мастер дзен Дайрин Сото. Эта фраза стала знаменитой, однако непросвещенному уму такая связь вряд ли покажется очевидной. Что общего между изысканным и утонченным японским искусством приготовления и пития чая и аскетично-суровой философией дзен-буддизма? Не одна статья и не одно научное исследование посвящены поиску ответа на этот вопрос. Сама же чайная традиция, как и любое другое искусство, испытавшее влияние дзен, скупа на слова и не доверяет интеллектуальным рассуждениям. В ее пространстве используется особый язык — язык вещей, которые сами привыкли рассказывать свои истории.

И, возможно, именно чайная чашка (тяван), столь часто выполнявшая важную роль посредника между мастером и учеником, хозяином и гостем, может поведать немало интересного.

Первые чайные чашки, как и сам чай, появились в Японии в эпоху Камакура (XII в.). Из всей утвари, привозимой дзенскими монахами после обучения на материке, в Китае, особо выделялись чашки тэммоку (от названия горы Тянъму, по-японски Тэммоку, где находился чаньский монастырь). Прежде всего они привлекали своей удивительно правильной формой, а также необыкновенно густой черной глазурью. Ободок верхнего края чашки часто украшался золотом или серебром.

Существует несколько разновидностей тэммоку, но непревзойденной по своей красоте считалась — и считается до сих пор! — Ёхэн-тэммоку (тэммоку «Меняющиеся светила»), по гладкой поверхности которой будто бы случайно рассыпаны белые, бледно-голубые и темно-синие пятна, напоминающие звезды в ночном небе.

Постепенно чайные встречи и чайные турниры стали самыми модными и излюбленными развлечениями богатеющих самураев, и тэммоку, так же постепенно, перешла из разряда чайной утвари в предмет почитания и поклонения. Эти заморские красавицы украшали коллекции военных правителей рода Асикага, ими хвастались, их с гордостью выставляли на обозрение перед гостями, для них создавались специальные правила этикета. Да и в наше время, спустя столетия, тэммоку по-прежнему являются № 1 среди огромного количества чайной керамики высочайшего уровня. И до сих пор они пленяют ценителей и знатоков искусства своим недосягаемым совершенством.

Ваби, новое видение красоты

Необыкновенно популярный среди самураев чай одновременно являлся и неотъемлемой частью монашеской жизни. Именно там, в тиши дзенских монастырей, рождалось иное видение красоты, сформулированное по-дзенски кратко в таком важном для японской эстетики понятии, как ваби. Это новое видение открывало красоту внутреннюю, а не внешнюю и призывало к постижению «философии бедности». В бедности человек, не имея возможности обладать разнообразием вещей, учился осознавать единичность и уникальность каждого предмета и каждого явления. Открывая божественную суть окружающих его вещей, присущую всему изначально, человек познавал и свое истинное «Я», свою истинную природу, что являлось основой любой дзенской практики. Такой подход требовал особого состояния ума, который «предпочитает одиночество — большой компании, мгновенность — неизменности, природу — культуре, бедность — богатству, единичность — множеству, асимметрию — симметрии, несовершенное — совершенному».

Идо, «колодезная чаша»


«Мне безразлична луна без облаков», — однажды сказал чайный мастер Мурата Сюко (1422–1502), так поэтично и сжато определив суть новой эстетики. Совершенно очевидно, что в зарождавшуюся традицию ваби-чая не очень вписывалось космически-недосягаемое откровенное великолепие тэммоку. Куда более уместным казалось здесь скромно мерцающее очарование корейской керамики. Так на арене чайной истории появилась знаменитая чашка Идо, или «колодезная чаша». Возможно, она действительно кому-то напоминала глубокий колодец (Идо в переводе с японского означает «колодец»), поскольку отличалась довольно крупными размерами и конической формой. Но самое важное в ней было то, что эта чашка удивительно передавала ощущение самой жизни, ее свободного движения, будто простому корейскому ремесленнику каким-то чудесным образом удалось поймать неповторимое мгновение и запечатлеть его в глине. Неяркая глазурь, сквозь которую просвечивает грубая пористая поверхность, несколько капель, случайно застывших у основания, неровные края — все говорило не о совершенстве мастерства, а о чем-то естественном, природном и непостижимом. Очень скоро чашки Идо заняли достойное место в коллекциях именитых самураев.

Самая знаменитая чашка Идо по имени Кидзаэмон, названная так в честь своего первого владельца, несколько столетий переходила из одного знатного дома в другой. Говорят, что эта чашка несла с собой проклятие, поскольку каждую семью, в которой она поселялась, преследовали несчастья. Так продолжалось до тех пор, пока в 1822 году чашку не передали на хранение в один из храмов монастыря Дайтокудзи. Там она заняла достойное место среди прочих храмовых сокровищ, и дурная слава наконец покинула ее.

Раку, противостояние двух лун


В конце XVI века по проекту мастера Сэн-но Рикю впервые была создана чашка специально для чайного действа. Слишком простая и непритязательная внешне, необыкновенно скромная по цвету (чашки Раку бывают только черного и приглушенно-красного цвета), она словно преображалась в руках человека, и каждый, кто прикасался к ней, чувствовал ее живое тепло. На первой чашке Сэн-но Рикю было поставлено клеймо, пожалованное военным правителем Хидэёси, с иероглифом раку, «наслаждение».

Сёгун Хидэёси был страстным почитателем чайного искусства. Он устраивал неслыханные по своим масштабам чайные собрания, по его приказу была построена золотая чайная комната. Неудивительно, что черные чашки Раку не нравились знаменитому самураю. Их почти монашеская аскетичность раздражала его, и это было всем известно, но каждый раз, когда он посещал своего личного чайного мастера Рикю, тот ставил перед ним черную Раку, доводя вспыльчивого Хидэёси почти до бешенства. Возможно, это стало одной из причин гибели великого мастера, который по приказу своего хозяина вынужден был совершить ритуальное самоубийство. А чашки Раку живут и поныне. Мастера дома Раку уже в 15-м поколении создают свои шедевры для всех, кто следует традициям ваби-чая и наставлениям Сэн-но Рикю.

В японской чайной традиции к чашкам относятся как к живым существам. У них свои неповторимые лица, имена, истории, которые передаются из уст в уста и от сердца к сердцу. Чтобы узнать их, нужно просто взять чайную чашку в руки. Ибо, как писал знаменитый исследователь и толкователь дзен-буддизма Дайсэцу Судзуки, «каждый должен, хотя бы раз в жизни, испытать непосредственное прикосновение к духовной красоте».

* 1.jpg

(19.86 Кб, 300x231 - просмотрено 3592 раз.)

* 2.jpg

(30.71 Кб, 246x300 - просмотрено 3224 раз.)

* 3.jpg

(30.49 Кб, 262x300 - просмотрено 3097 раз.)

 

 

Ответ #6: 13 08 2010, 17:27:03 ( ссылка на этот ответ )

Изменчивость в культуре чая и память традиции



Китай называет себя родиной чая, чай культивируется на всей территории, климатически подходящей для его возделывания, то есть в 19 из 22-х современных провинций (включая Тайвань), а выражение «культура чая» (ча вэньхуа) приобретает всю большую известность во всем мире. Древнее сочетание вэнь-хуа, буквально «преобразования узора», означающее в современном китайском языке «культура», распространено гораздо шире, чем в русском и легко образует выражения типа «культура фамилий и имен» (синмин вэньхуа), «культура вина» (цзю вэньхуа). Но именно «культура чая» представляется одной из наиболее содержательных и показательных, поэтому представляется интересным рассмотреть «культуру чая» под углом бытования традиции в целом и особенностей этого процесса в Китае.



Строго говоря, Китай не является родиной чая. Чайное дерево в диком виде действительно издавна произрастало на территории нынешних китайских провинций Юньнань и Сычуань, которые однако, не были исконно китайскими и до сих пор отличаются весьма пестрым национальным составом. В древности эти районы испытывали влияние, по крайней мере, трех очагов цивилизаций — среднецентральноазиатского, китайского и индийского. Местные жители вероятнее всего употребляли листья чая, правда, скорее всего как еду или лекарственное снадобье, но никаких доказательств этого предоставить в настоящее время невозможно. И вполне возможно, что представители древних государств Ба и Шу (современная Сычуань) подносили чай чжоускому У-вану. Возможно и то, что в «Каноне стихов» (Ши цзин) описывалась именно горечь чая, а не осота. Но трактовки во всех этих случаях неоднозначны. По крайне мере, большинство современных ученых опровергают почти все упоминания из ранних источников (Ши цзин, Эр я), как относящиеся к чаю.



Первыми абсолютно достоверными свидетельствами чаепития на территории Китая пока остаются находки коробок с чаем из захоронений второго века до нашей эры в Мавандуе и Цзянлине, а также относящийся к 59 году до н.э. «Договор об отроке» (Тун юэ), купчая на мальчика-служку, в обязанности которого вменялось покупать чай и мыть чайную посуду. Именно в этот период, при династии Хань (206 г до н.э. - 220 г н.э.) намечается перелом в отношении к чаю, который воспринимается уже не просто как полезное для здоровья сырье для супчика типа шпината, а как волшебное лекарственное питье. В этом качестве чай получил широкое распространение на китайских землях, о чем свидетельствуют в частности и археологические находки. Территориальная экспансия чая довольно быстро набирала обороты, но значимым элементом традиции чай пока не становится. Позже отдельных ханьцев, например, Сыма Сянжу, упоминавшего чай в своей поэзии, или Ян Сюна, включившего в свой словарь диалектов статью о чае, причисляли к, «людям чая» (ча жэнь), и еще позже с их именами связали легенды по поводу употребления чая. И все-таки, они находились лишь на подступах к «культуре чая», на предварительном этапе превращения супа или снадобья в напиток, сравнимый и впоследствии постоянно сравниваемый с вином, а вернее крепким алкоголем цзю.



При Хань и в смутное время третьего-шестого веков чаепитие вместо винопития предпочиталось в высших слоях китайского общества, главным образом, либо из практических, либо из идеологических соображений. Во-первых, это непереносимость алкоголя отдельными представителями элиты при необходимости участвовать в социальных событиях. Во-вторых, благородная конфуцианская рачительность (цзянь) — чай был гораздо дешевле вина, и прием гостей чаем расценивался как своего рода идеологический манифест, заявление о приверженности скромной жизни в духе бережного отношения к общественному богатству. Об этом сохранились соответствующие записи и предания, получившие позже широкую известность, как, например, история о начальнике уезда Лу На, принимавшем прославленного генерала Се Аня. Племянник Лу На, увидев, что высокопоставленному гостю не предложили ничего, кроме чая и фруктов, по собственной инициативе устроил пышный банкет, за что позже был строго наказан дядей, не из скупости, а за «оскорбление чистых помыслов».



После династии Хань продолжало расти количество упоминаний чая в исторических источниках, количество событий, разворачивающихся вокруг чая, и, разумеется, объем и сфера потребления самого чая. Однако все это — еще не традиция, а период ее необходимой предыстории до самосознания и консолидации. Значимым фрагментом культурного поля чай становится лишь в восьмом веке н.э., при династии Тан. Тогда общество на всех уровнях вдруг резко осознало, что оно не просто любит чай, но уже не может обходиться без него. Чай входит в число семи необходимых вещей ежедневного пользования, наряду с дровами и рисом. Чаю начинают посвящать стихотворения. Чай постепенно обрастает мифами. И, наконец, в промежуток между 758 и 774 годами появляется первый и окончательный варианты «Канона чая» (Ча цзин).



Текст с выделенным статусом, канон, в развитых культурах традиционного типа служит естественной точкой самообнаружения и фиксации традиции, и именно эту роль сыграл трактат «Ча цзин», совсем небольшое произведение в семи тысячах с чем-то иероглифах, в трех частях (цзюань) и десяти главках (чжан). Первая главка «Исток» (Юань) посвящена самому общему описанию чая:



Что касается чая, то это превосходное дерево южной стороны. В один чи, два чи, но достигает и нескольких десятков чи. В теснине Сячуань горы Башань есть и такие, что в два человеческих обхвата — срубая (ветви), собирают его.



Его дерево подобно (тыкве) гуалу, листья подобны гардении, цветы подобны белой (дикой розе), плоды подобны пальме, плодоножки подобны гвоздике, корни подобны персику.



Его иероглиф либо относят к (ключу) «трава», либо относят к (ключу) «дерево», либо относят к обоим вместе.



Его имена во-первых — ча, во-вторых — цзя, в-третьих — шэ, в-четвертых — мин, в-пятых — чуань.



Его земля — высший родится среди громоздящихся камней, средний родится на галечном песчаннике, низший родится в желтой (лесовой) почве. В любом случае, (если) искусство не (соответствует) действительности, вырастая, редко разрастается. Образец подобен возделыванию тыквы — через три года можно собирать (урожай). Дикий — высший, садовый — уступает. На солнечном утесе в тенистом лесу фиолетовый — высший, зеленый — уступает; (острый как) росток бамбука — высший, почка — уступает; лист свернут — высший, лист развернут — уступает. Тот, что с тенистой горы, с (пологого) склона и из долины, нельзя собирать-срывать — по природе (вызывает) сгущение-застой, завязывает опухоли в брюшной полости.



Применение чая в том, что вкус крайне холоден, для питья подходит лучше всего. Когда люди чистого поведения и простого нрава страдают от жары-жажды или отупения-подавленности, от боли в голове или сухости в глазах, от вялости четырех конечностей или жесткости ста сочленений, четыре-пять глотков, подобно божественному нектару и сладкой росе, одержат победу. А собран не вовремя, изготовлен не точно, смешан с дикими травами — так питье его приведет к болезням.



Вред же от чая такой, как у женьшеня. Высший (женьшень) родится в Шандане, средний родится в Байцзи и Синьло, низший родится в Гаоли. А тот, который родится в местностях Цзэчжоу, Ичжоу, Ючжоу, Шаньчжоу, как лекарство не действует. Тем более не (женьшень). Задумаешь принимать (похожую по форме на женьшень траву) цзини — не выздоровеешь ни от какой болезни (всех) шести (видов). Зная, как бывает вреден женьшень, постигнешь и вред чая.



Далее следует сильно варьирующиеся по размерам чжаны первой части (верхняя цзюань) — «Орудия/Инструменты» (Цзюй, 2), «Изготовление» (Цзао, 3). Вторая часть (средняя цзюань) включает в себя всего один, но достаточно длинный чжан «Утварь» (Ци, 4), посвященный полному комплекту необходимых для чаепития 26-ти предметов. Третья часть (нижняя цзюань) включает в себя пять оставшихся чжанов: «Варка» (Чжу, 5), «Питье (Инь, 6), Исторические «Факты» (Ши, 7), «Происхождение» (Чу, Крутой о наиболее известных чайных плантациях того времени, «Сокращение» (Люэ, 9) с упрощенным набором посуды для чаепития, и наконец «Изображение» (Ту, 10). Последняя главка стоит того, чтобы привести ее здесь целиком:



Если на четырех или шести полотнищах белого шелка раздельно записать это и разместить в уголке у сидения, то исток, орудия, изготовление, утварь, варка, питье, факты, происхождение и сокращение чая будут бросаться в глаза и запомнятся, а весь «Канон чая» от начала до конца предстанет перед Вами.



Пожалуй, именно рекомендация по использованию трактата наиболее примечательна и оригинальна. В целом же автор «Канона чая» ничего не открыл и не создал. Чай уже был распространенным напитком, излюбленным литерати и монашеством, уже возделывался и производился несколькими разными способами. Лу Юй (733-804) всего лишь очень качественно обобщил опыт предшественников, в чем его роль до некоторой степени, аналогична Кун-цзы, «передающему, а не создающему». Оба стали рассматриваться как основатели традиции, пусть на разных планах и разного масштаба. Конфуций удачно определил значение старой образованности в новых условиях, а Лу Юй очертил место чая в современной ему культуре. Таким образом, был заложен фундамент «культуры чая», и Лу Юй, как и Конфуций, заслуженно получает в общественном сознании статус «совершенномудрого» (шэн), предполагающий творчество и созидание во благо всех последующих поколений. В данном случае — это «совершенномудрый чая» (ча шэн) или даже «божество чая» (ча шэнь) и «бессмертный чая» (ча сянь). Впоследствии образ Лу Юя, как и многих других выдающихся танцев, мифологизировался, что было совсем несложно при его колоритной биографии и образе жизни — найденыш буддийского монаха, детство в монастыре, актерский период и отшельничество китайского типа, предполагающее не аскезу самосовершенствования, а лишь уход от активной социальной жизни. Уже в «Новой истории Тан» (Синь Тан ши) в «Повествовании о Лу Юе» (Лу Юй чжуань) говорится: «Юй увлекался чаем, написал канон из трех частей, в котором говорится особенно полно об истоке, способах и утвари чая, что и поспособствовало знакомству поднебесной с чаем. А современные торговцы чаем доходят до того, что керамического Юя ставят среди своих напитков и молятся как божеству чая… … После этого возвышение чая вошло в обычай» (цит. по: Ча цзин. Ча дао. Ча яофан, С. 123). До сих пор статуэтку или статую Лу Юя ставят среди баночек с чаем, чтобы обеспечить неиссякаемость запасов любимого напитка, а информацию о нем, также как и, например, о Чжун Куе, ставшем духом дверей, можно отыскать в любом современном мифологическом словаре.



«Канон чая» определил структуру и словарь описания чая на все следующее тысячелетие, а также узаконил глубину традиции, что чрезвычайно важно, ибо традиция обычно не удовлетворяется точкой фиксации, но нуждается в «настоящем» начале, теряющемся в глубине веков. В седьм ом чжане «Факты/дела» (Ши) Лу Юй в лучших традициях китайской историографии тщательно собирает всевозможные упоминания о чае и организует их в хронологическом порядке, начиная с эпохи высокой древности Янь-ди, он же Божественный Земледелец, или Шэнь Нун. Именно этому культурному герою и достославному мифическому императору, жившему согласно некоторым вычислениям то ли в 7010-6948 годах до н.э., то ли около 2700 г до н.э., приписывается заслуга введения чая в людской быт. Шэнь Нун, как известно каждому китайцу, однажды за день продегустировал семьдесят два вида разных растений и случайно обнаружил, что чай великолепно нейтрализует яды, восстанавливает силы и возвращает бодрость духу. Правда свои великие дела Владыка Янь скорее всего вершил на территории современной провинции Шэньси (см.: Ван Даю, С. 171) которая из-за климата так и не вошла в число чаепроизводящих районов. Таким образом, конкретная традиция, обретая фундамент и задним числом обрастая корнями, в очередной раз создает прецедент неопределенности исторического начала при определенности его традиционного описания. Тем не менее, в Китае доля правды — и порой весьма значительная — обычно в подобных преданиях присутствует. Как архаический облик Фу Си и Нюй Ва или сведения об узелковом письме естественно вписываются в наши представления о прошлом, так и легенда, связывающая с чаем имя Шэнь Нуна, признанного праотца растительной фармакологии, похоже, вполне точно отражает практику раннего употребления чая.



«Канон чая» успешно открыл зеленую улицу трудам о чае, но ни один из последующих трактатов уже не содержит в названии иероглифа «цзин/ канон». Появляются различные «лу /записи» (например, «Ча лу» или «Записи о чае» сунского Цзи Жана), «цзи /записки», а позднее и «шу /комментарии». Корпус специальной чайной литературы постоянно растет и удостаивается собственных библиографических очерков, подобных далеко неполному «Полному собранию книг о чае» («Ча шу цюань цзи», 1613). В настоящее время насчитывается более 200 традиционных произведений или разделов в трактатах более общего содержания — сельскохозяйственных или медицинских.



Установившаяся традиция с собственным кодифицированным каноном предполагает дальнейшую долгую и безоблачную трансляцию. Однако фиксация традиции не только не означает ее неизменности, но скорее, наоборот, в условиях Китая знаменует начало активного видоизменения. В классическом конфуцианстве это проявляется в множественности комментаторских школ, не посягающих на канон, но переосмысляющих его порой до неузнаваемости. А в культуре чая, одним из самых выразительных признаков ее «китайской» традиционности можно считать тот факт, что при всех возможных реверансах в сторону Лу Юя и отличной сохранности текста «Канона чая», описанный в нем способ варки чая был забыт в Китае.



Был забыт и другой, более поздний, способ приготовления чая взбиванием, весьма популярный при династии Сун и подробно описанный в нескольких произведениях, в том числе у Цзи Жана (1012-1067) и Чжао Цзи (1107-1135). В Китае он просуществовал вплоть до династии Мин, но до наших дней дошел лишь в видоизмененном варианте знаменитой японской чайной церемонии. Варка и взбивание чая до некоторого момента сосуществовали, затем сосуществовали взбивание и заваривание чая. А этот последний способ, получивший наибольшее распространение в современности, появился во времена упадка чайной культуры при монгольской династии Юань (1279-1368). В любом случае, начало и варки, и взбивания, и заварки чая и другие повороты чайной истории неизменно оказываются похороненными под легендами и мифами на все случаи жизни, хотя «культура чая» является порождением страны с высокими и давно установившимися нормами исторической фиксации событий. Один из относительно недавних ярких эпизодов забывчивости относится к фавориту сегодняшних чаеманов — улунскому чаю, который по своим свойствам занимает промежуточное положение между давно привычным ферментированным черным и уже привычным неферментированным зеленым чаем. Хотя упоминания об улунах можно найти в официальной «Истории Мин», но не они задают тон, а, например, следующая легенда о происхождении этого вида чая:



Рассказывают, что при династии Цин в годы правления под девизом Юн Чжэн (1723-1735) в уезде Аньси провинции Фуцзянь, в деревне Наньяньцунь жил один крестьянин-чаевод, также промышлявший охотой. Звали его Су Лун, то есть Су Дракон, а поскольку он был смугл и крепок телосложением, то односельчане звали его Улуном, или Черным Драконом. Как-то весной он с коробом для сборки чая и ружьем отправился в горы. Прособирав чай до полудня, он заметил пробежавшего мимо водяного оленя. Выстрел Улуна ранил оленя, но тот скрылся в лесу. Крестьянин бросился в погоню и таки догнал свою добычу. Взвалил оленя на спину и уже вечером вернулся в деревню. Затем все занялись приготовлением дичи и поеданием нежданного угощения, а про чай вспомнили только на следующее утро. Оказалось, что за это время у забытых листьев покраснели края, и они стали источать замечательный аромат. Настой из этих уже обработанных листьев был еще более ароматен и обладал чудесным насыщенным вкусом без малейших признаков худших врагов чая — горечи и терпкости.



Здесь все выглядит вполне правдоподобно. Но на равных основаниях и в одном и том же источнике приведут и предание о происхождении чая Те гуаньинь, буквально, «Железная Гуаньинь», (также относится к большому семейству улунских чаев). В этой истории, замешанной на чудесных мотивах и разворачивающейся по всем законам волшебной сказки, милосердная Бодхисаттва Гуаньинь ниспосылает одному крестьянину в награду за его преданность новый сорт чайного дерева. Апофеоза мифичность достигает в легенде о происхождении чая из век Бодхидхармы, жившем в шестом веке нашей эры — разгневавшись на свой неуместный во время медитации сон, буддийский патриарх вырвал у себя веки и бросил их на землю, а те обратились прекрасным чайным деревом. Но и здесь отражены исторические реалии — вклад буддийских монахов в дело гибридизации и популяризации чая действительно трудно переоценить, а чаньские монахи одно время были известны как чудаки, которые почти не спят и ничего не едят, а только хлещут чай и медитируют. Эти примеры, с одной стороны, хорошо иллюстрируют проблематичность верификации и сохранности изначального содержания традиции, а, с другой, свидетельствуют о том, что ничто в традиции не пропадает бесследно, но находит свое, хотя и весьма опосредованное отражение.



Рассмотрим под этим углом историческую судьбу варки чая. При династии Сун этот способ приготовления напитка постепенно вытеснялся из живой практики взбиванием, а при монгольской династии Юань, когда развитие чайной культуры вообще не особенно поощрялось, был полностью предан забвению. Однако в местности Тяоси, где некогда отшельником жил Лу Юй, в народной культуре до сих пор неплохо сохранились набор утвари, канва действа и сам настрой этого способа. Ван Лин (Ван Лин, С. 174-175) отмечает такие общие черты, как:



1) требования четко заданной последовательности действий;

2) добавление пряностей;

3) одноразовый характер порции по контрасту с современным многоразовым завариванием;

4) использование заливания и размешивания для проявления природы чая;

5) ритуальный характер действа, предполагающий не только утоление жажды, но и особую атмосферу;

6) обычай «чайных собраний» (ча х...), то есть коллективного чаепития с соблюдением некоторых правил.



При этом, чай все-таки заваривается, а не варится, и само сырье, необходимое для аутентичной варки — особый плиточный чай — уже давным-давно не выпускается.



Случай с варкой чая позволяет продемонстрировать не только степень энтропии традиции, но и противоэнтропийные тенденции и механизмы в условиях развитой культуры традиционного типа. В конце девятнадцатого века этнический маньчжурец по имени Чжэньцзюнь, китайское имя Тан Янь (1857-1920), решил обратиться к корням и в ходе многократных экспериментов с «Каноном чая» в руках научился варить чай из развесного чая. «Рассуждение о чае» (Ча шо) этого автора нашло своих читателей и воспроизводится до сих пор, хотя сами записки «Случайно услышанное из Небесного мерила» (Тяньчжи ао вэнь) в жанре бицзи, частью которых является данный текст, можно отыскать только в старых библиотеках. (В приложении к данной статье приводится перевод четвертого чжана «Варка» из «Канона чая» и глава «Рассуждение о чае» (Ча шо) Тан Яня). В конце девяностых я перевела этот текст на русский язык и передала в парочку только начинающих свою деятельность московских клубов чайной культуры. В одном из них он пришелся кстати к собственным активным экспериментам с варкой, и теперь этот способ приготовления чая — любого чая — стал одним из самых популярных у российских любителей чая, даже несколько раньше чем в родном Китае, где сейчас также чайный бум и идет мощное возрождение и развитие «культуры чая» во всевозможных направлениях.



На примере варки чая видно, не только как традиция забывает, но и то, как она сохраняет. Изначальное содержание традиции в развитой культуре традиционного типа размывается, но не теряется окончательно и остается вполне доступным для возрождения, в том числе и на кросскультурной основе (Китай — Россия), а также в культуре иного типа — в современной западной культуре, которая на современном этапе все чаще обращается к наследию и стремится ассимилировать и удержать все многообразие традиций прошлого.



Здесь встает вопрос о том, насколько обязательным является размывание традиции и сопутствующее этому процессу забывание? В Японии прижился заимствованный из Китая более поздний способ не варки, а взбивания чая. В 1191 японский монах (Eisai Myoan) высадил семена чайного дерева неподалеку от Киото, а в 1211 году написал небольшую книжку о чае и его приготовлении путем взбивания. Традиция, окончательно сформировавшаяся к веку 15-му, благополучно и неукоснительно передается вплоть до нынешнего дня. Японский автор, современник Тан Яня, Какудзо Окакуро (1863-1913), считал, что «именно в Японии чайная церемония достигла своей кульминации и была облечена в конкретные формы» (Окакура, С. 28), в то время как «в Китае чай теперь просто хороший напиток, но никак не идеал и не божество… Напиток лишился своего очарования. … Он эклектичен и является всего лишь вежливой данью старым традициям…» (Окакура, С. 27). С последним утверждением трудно согласиться. «Люди чая» в Китае относились к любимому напитку трепетно. Ли Чжи (1527-1602) уже в то время, когда чай только заваривался, обращается к чаю:



Нет у меня старых друзей

Утром-вечером рядом лишь Ты.

В этом мире горечью чистой

Кто может сравниться с Тобой?  



День за днем Ты — моя еда

И безразлично который час

По вечерам Ты — вино

И не спрошу сколько сейчас



Пробуждаясь и спать ложась,

Желаю с тобой быть всегда

Не зовут тебя Чай

Не зовут меня Ли —

На двоих общий вкус

Чистой горечи до конца



Однако, несмотря на распространенность подобных настроений, китайцы, даже называя Лу Юя, «божеством чая», так и не сделали из чая культа. В китайских письменных источниках девятого века мелькало выражение «Дао чая» (ча Дао), но довольно быстро вышло из обихода, зато оно закрепилось в Японии как название чайной церемонии. И, действительно, «благодаря Японии чай стал более, чем идеалом; он превратился в религию, в основу, лежащую в искусстве жизни» (Окакуро, С. 29). Без сомнения, японская традиция чая обладает лучшей памятью, но при этом японцы лишь доводили до совершенства заимствованное, в то время как в Китае чай постоянно подвигал на нововведения и вдохновлял на новые способы его употребления.



Возможно, своеобразие «забывчивой» китайской традиции объясняется изначальной гетерогенностью китайской культуры, прослеживающейся вплоть до неолита — сами масштабы подразумевают неоднородность и множественность вовлеченных культурных фонов, полноценное сохранение которых в условиях традиционного подхода невозможно, но которые служат постоянным стимулом изменчивости. По контрасту, в монокультурной Японии традиция чая отличается выраженным ригоризмом, и употребление чая всегда оставалось менее разнообразным, но эффективность собственно трансляции традиции гораздо выше.



Таким образом, если принять во внимание ограниченную вместимость традиции, размывание традиции оказывается необходимым условием для творчества и ее обновления. «Неактуальное» содержание при этом вытесняется на периферию, но остается доступным и воспроизводимым до тех пор, пока сохраняются соответствующие информационные носители, то есть тексты. Благодаря этому становится возможной современная эксплуатация традиций (взамен прежней трансляции традиции), в том числе и «культуры чая». А чай, открытый в Китае как напиток и как элемент традиции, продолжает открываться до сих пор, служа естественным воплощением изменчивости мира и органической изобретательности человека.
Господи, сделай так, чтобы я ему не разонравилась! О. Генри. Дары волхвов

 

 

Ответ #7: 18 08 2010, 12:29:52 ( ссылка на этот ответ )

Очистка от шлаков при помощи чая

Очистка организма или отдельных органов от шлаков для многих ценителей здорового образа жизни уже становится хорошей привычкой. По их утверждениям, предлагаемый всем простой и весьма доступный рецепт поможет очистить организм чуть ли не на клеточном уровне.

Нужно взять 5 ст. ложек сосновых иголок, 1 ст. ложку плодов шиповника и 1 ст. ложку луковой шелухи. Эту смесь залить 1 л воды и кипятить в течение 5 мин.

Затем отвар завернуть во что-нибудь теплое и оставить на ночь. Утром смесь процедить и добавить воды, чтобы в итоге получилось 1 л питья. Пить его надо по стакану 3 раза в день, не торопясь, мелкими глотками.

Второй способ очистить организм от шлаков состоит в применении так называемой чайной травяной диеты. Если чувствуете, что начали больше уставать и потеряли способность расслабляться, попробуйте хотя бы несколько дней посидеть на такой диете. Она будет кстати и тем, кто хочет похудеть.

Утренний чай: по 10 г шалфея, календулы, лаванды, полевого хвоща, ежевики и зверобоя, по 25 г тысячелистника и чабреца.

Вечерний чай: 10 г календулы, по 15 г полевого хвоща, тысячелистника и зверобоя, 25 г чабреца, 45 г липового цвета.

Чтобы заварить чай, в чашку кипятка положить 1 ст. ложку смеси и настаивать 10 мин. Пить по чашке без сахара. Помимо того, что такие настои хорошо вымывают шлаки, утренний чай отлично тонизирует, а вечерний, напротив, способствует расслаблению и отдыху.

Если чувствуете, что не мешало бы очистить от шлаков сосуды, надо приготовить настой из 2 ст. ложек молотого валерианового корня, 1 стакана укропного семени и 2 стаканов натурального меда. Для этого смесь поместить в двухлитровый термос, долить кипятком до горлышка и настаивать сутки. Настой принимать по 1 ст. ложке за 30 мин до еды 3 раза в день.

Очистить от шлаков (солей) суставы и позвоночник поможет обычная лаврушка. 5 г лаврового листа залить 300 мл воды, кипятить в течение 5 мин, а затем настаивать в термосе 3—4 ч. После этого жидкость отфильтровать и пить мелкими глотками в течение 12 ч. Настой нужно принимать 3 дня подряд. Через неделю можно повторить чистку. В эти дни рекомендуется придерживаться вегетарианской диеты. В первый год этот курс проводят раз в квартал, а в дальнейшем раз в год.

Чай + минимальная еда = полноценное питание даже при экстремальных нагрузках. Это возможно благодаря уникальному сочетанию в чае большого количества белков, витаминов и микроэлементов. По данным американских ученых, в чашке зеленого чая содержится 0 калорий; но даже при вынужденной длительной (до 5—8 дней) чайной диете не возникает чувства голода, сохраняется нормальная работоспособность, потеря массы тела замедляется.

Если говорить о чайной диете, то для профилактики всяких заболеваний врачи рекомендуют разгрузочные "чайные дни" 2 (I —2 раза в месяц). В течение суток необходимо каждые 3—4 часа (кроме сна, разумеется) выпивать чашку теплого некрепкого зеленого чая (хороши также белые чаи и улуны) без ничего. В такие "чайные дни" рекомендуется побольше двигаться (чтобы пропотеть), но не следует перенапрягаться. Шлаки выводятся замечательно!

 

 

Ответ #8: 17 09 2010, 16:35:20 ( ссылка на этот ответ )

МОЖЕТ, ЧАЙКУ?

Чай вот уже более 4000 лет получают из растения под названием Camelia Sinesis, родиной которого является Китай. История чая овеяна легендами. Одна из них гласит, что первым человеком, которому довелось выпить чашечку чая, был китайский император Чен Нунг. Однажды император, утомившись после прогулки, попросил кипятку. Надо же было такому случиться, что дерево, под которым он сидел, оказалось чайным и в его чашку упали несколько листьев...

В Европе знакомство с чаем началось с Португалии. Произошло это в XVI веке. Потом его начали завозить из своих заморских колоний и другие страны.

Больше всего чай пришелся по вкусу англичанам: он стал национальным напитком. Традиционные чаепития, которые проводятся на Британских островах, устраиваются в строго определенное время: утром за завтраком, во время ленча (13.00) и в five o’clock (17.00) и являются самым распространенным поводом для общения с друзьями.

Англичане братья Роберт и Чарльз Брюссы первыми поняли выгоды выращивания чайного куста в «Жемчужине Британской короны», как называли тогда Индию, и в 1817 году поставили его производство на промышленную основу, а в 1835 году организовали первую в Индии чайную компанию «Ассам ти компани».

Партии готового чая из Индии в Европу доставляли быстроходные морские клиперы, названия которых были известны всему миру. Клиперы соревновались в скорости и надежности доставки, благодаря чему чисто коммерческие плавания превращались в настоящие «чайные» гонки...

Но отвлечемся от истории и поговорим о целебных свойствах чая. Еще Авиценна говорил, что чай «освежает тело, укрепляет дух, смягчает сердце, пробуждает мысли, прогоняет леность». Всем, кто знаком с чайным напитком, приходилось испытывать его воздействие на деятельность мозга. Отмечается не только тот известный факт, что чай благодаря кофеину снимает головную боль и придает душевную бодрость, прогоняет сон и дает возможность работать ночью, но и то, что чай помогает раскрытию творческих сил, увеличивает способность мозга перерабатывать полученные впечатления, располагает к более углубленному и сосредоточенному мышлению. Для каждого человека хороший, правильно заваренный, выпитый в умеренном количестве чай чрезвычайно полезен. Лучше всего чай пить утром и в полдень, после завтрака или обеда, но стараться избегать пить его слишком поздно вечером, тем более непосредственно перед сном.
___________________________________________________
Золотые правила Оруэлла
Лучший способ заварки чая долгие годы является предметом бурных дебатов. Анализируя свой собственный опыт приготовления безупречного чая, английский писатель Джордж Оруэлл выделил несколько непреложных правил, каждое из которых он считал золотым.

Правило первое
Прежде всего, чай должен быть индийским или цейлонским. От китайского чая не почувствуешь себя умнее, отважнее либо просто оптимистичнее. Каждому, кому случается прибегать к этим утешительным словам — «чашка отменного чая», — безусловно, имеет в виду чай индийский.

Правило второе
Чай следует заваривать понемножку, то есть в заварном чайничке. Заварной чайничек должен быть фарфоровый или фаянсовый. В серебряных чайниках, так же как в чайниках британского металла, чай заваривается хуже; совсем плохо заваривается чай в эмалированных, хотя в оловянных (большая редкость нынче), как ни странно, настаивается весьма недурно.

Правило третье
Чайник следует предварительно подогреть, но не ополаскивая, как это обычно делается, горячей водой, а подержав на каминной полке.

Правило четвертое
Чай должен быть крепким. Одна чашка крепкого чая лучше двадцати чашек слабого. Все настоящие ценители не просто любят крепкий чай, но и с каждым годом любят заваривать его все крепче и крепче.

Правило пятое
Чай нужно заваривать прямо в заварной чайник. Никаких пакетиков или шелковых мешочков, никаких иных оков для чая. В некоторых странах на чайник подвешивается ситечко, чтобы улавливать считающиеся вредными чаинки. На самом же деле чайный лист можно поглощать в любом количестве без всякого ущерба для здоровья; если же чай свободно не плавает в чайнике, он никогда толком не заварится.

Правило шестое
Заварив чай, его следует помешать, а еще лучше как следует встряхнуть чайничек, дав потом чаинкам осесть.

Правило седьмое
Чай надо пить из высокой чашки цилиндрической формы, а не из плоской и мелкой. В цилиндрическую больше входит, а в плоской не успеешь распробовать, как чай уже остыл.

Правило восьмое
Чай, если только вы не пьете его по-русски, нельзя пить с сахаром. Да, сознаю: здесь я в меньшинстве. Но все же как может именовать себя любителем чая человек, способный убить вкус чая сахаром? С таким же успехом можно сдобрить чай перцем или солью. Чаю положено быть горьким, точно так же как пиву. Подсластив его, вы пьете не чай, вы пьете сахар, который с таким же успехом могли растворить просто в горячей воде.

Некоторые скажут, что вовсе не любят чай как таковой и пьют его лишь для того, чтобы взбодриться или согреться, и кладут сахар, чтобы отбить привкус чая. Этим заблудшим я скажу одно: попробуйте пить чай без сахара хотя бы в течение двух недель, и вам больше никогда не захочется портить вкус чая.

 

 

Ответ #9: 17 09 2010, 16:49:42 ( ссылка на этот ответ )

ЧАЙ: ЭСТЕТИКА ПРОСТОТЫ

Интервью с доцентом кафедры японской филологии в Институте стран Азии и Африки при МГУ канд. филологических наук Виктором Петровичем Мазурик.

    * Виктор Петрович, диалог культур очень интересен современному человеку. Но действительно ли, знакомясь с чаем, мы открываем для себя Японию?

Установить культурный диалог пытались многие японские деятели еще с середины XIX века, когда страна была открыта для активного общения с Западом. Но наши культуры существуют как бы в двух разных измерениях, поэтому итог этого диалога получился довольно грустный: японцы за эти 150 лет взяли с Запада очень много и очень эффективно, а Запад не взял почти ничего. Если не считать каких-то экзотических понятий — гейши, самураи, сакура, — мы почти ничего не знаем об этой стране.

И вот в 80-х годах уже XX века чайный мастер Сэн Сосицу решил: а что если запустить действующую модель чайного действа через профессиональный интерес востоковедов, психологов, архитекторов (которые интересуются дзенской архитектурой). Запустим и посмотрим, как она будет работать. Сэн Сосицу был потомком чайного мастера Рикю в 15-м поколении.

Помните, что у нас тогда в стране происходило? Все рушилось, государство шаталось. Я был на встрече с ним. Он посмотрел на скептичные лица вокруг и сказал: «Я понимаю, что вы думаете: до чая ли нам, когда государство вот-вот развалится на части! Вы очень идеализируете восточную культуру. Вам кажется, что чайное действо — это плод благополучия, спокойных философских досугов. А это — один из инструментов выживания в эпоху тотальной гражданской войны». Потому что Путь Чая появился в Японии в конце XVI века, в столетнюю японскую войну. Войну с очень жестоким финалом, и не только для страны, но и для чайных мастеров. Мастер Сен-но Рикю вынужден был совершить харакири, многие его ученики тоже. Кто-то был казнен. Но именно потому, что обстановка была столь чудовищна, люди отчаянно нуждались в гармонии, чтобы было где возобновить силы.

Для воинов чайное действо было тренировкой концентрации сознания. А что такое для воина концентрация сознания перед битвой! Они не приходили на чай расслабиться. Они непосредственно перед битвой сидели и пили чай. Это тоже далеко от утонченности и от красивой философической символичности.

    * Но если чай как действо родился из такой конкретной жизненной необходимости, откуда такая ритуальность? Почему простые вещи превратились в церемонию?

«Чайная церемония» — это просто очень неудачный перевод. Для русского языка больше подходит выражение «чайное действо». Ритуальный аспект здесь далеко не самый главный и не в том смысле, как его понимают на Западе, а в том, как его понимают на Востоке: как некий упорядочивающий принцип, как механизм, превращающий хаос в космос. Здесь речь идет уже о сверхритуале, о ритуале, который не может быть сведен до какого-то частного аспекта — религиозного, государственного, семейного.

Чайное действо все время путают с формой бытовой культуры, доведенной до изысканности: есть английское чаепитие, есть французское, а есть — японское. Но оно совсем в этот ряд национальных чаепитий не укладывается.

    * Из чего же складывается чайное действо?

Из всего. Чайное действо — это модель идеального бытия, в ней ничего нельзя сократить. Сюда входят все формы бытового поведения — очищенная от всяких напластований природа, архитектура, все окружение человека, все его отношение к миру, маленькому и большому. Поэтому, например, нужен сад. Без него нельзя, потому что это хотя бы маленькая, но определенная модель большой природы.

    * Имеется в виду сад по японским канонам?

Да. Он может быть из дуба, березы, ели (даже лучше, если растения будут естественными для своей климатической зоны), но он должен быть сделан именно по японским канонам. Это означает, что сотворчество человека с природой не должно быть навязчивым. Нет тех крайностей, которые есть на Западе: либо «все перекроим, как хотим», либо «руки прочь от природы». Есть очень активное сотрудничество человека с природой, но по планам природы. Когда человек вот так поработал с природой, то обнаружить следы его присутствия нельзя — природное начало еще больше выявляет себя, чем до его участия.

    * Еще необходим чайный дом?

Чайный дом — это очень сложная конструкция. Ей обязательно сопутствует простота, может быть даже бедность, но эта простота кажущаяся. Это простота, к которой ведет очень сложный путь. И бедность, которая очень дорого стоит. Но не в том смысле, что много денег надо потратить. За деньги нельзя купить чайный дом. Как нельзя, к примеру, купить ум за деньги или тонкое эстетическое восприятие.

В чем сложность? Нет типовой архитектуры чайного домика. Он должен являться какой-то суммой пейзажа. Домик — он как растение, которое в этом ландшафте выросло. Каждый домик является уникальным произведением искусства или произведением природы и никогда не повторяется. Он должен соответствовать всем природным стандартам, всем культурным стандартам, причем самым идеальным. Он должен быть идеальным интерьером, который идеально служит для чайного действа. И вы даже не представляете себе, насколько сложно совместить эти три вещи. Это должен быть домик, в котором у человека изменяются все пространственно-временные ощущения: маленькое становится большим, краткое — длинным, долгое — мгновенным. И это не на уровне философских размышлений, а ощущаемо физически. А на самом деле это просто маленькая комнатка, в которой ничего нет.

    * Что значит «ничего нет»? Отсутствует мебель, но все-таки какие-то предметы используются?

Только те, которые нужны в чайном действе. Это минимальная модель бытия. Нет ничего лишнего, ни одного нефункционального предмета. Почему нам, например, кажется красивой походка пантеры? Там нет ни одного лишнего движения. Точно так же красота форм и движений в чайном действе — это не красота для красоты, это красота абсолютной функциональности.

    * А как ощущается эта функциональность, например, в посуде, в чашках?

Когда я сам стал эти чашки держать в руках, сам стал делать чай, для меня было большим откровением. Идеальная чашка настолько хорошо предназначена для чайного действа, что в ней чай, как в сказке, сам собой возникает. Она так хорошо лежит в ладони, что кажется продолжением руки. И когда ты подержал такую чашку, расставаться с ней — это трагедия (как с лучшим другом!). Некоторые чашки, особенно корейской традиции, действуют просто магически. Дело не в утонченности или красоте форм, красок. Эти чашки сделаны таким образом, что за внешней неказистостью стоит немыслимое совершенство. Но совершенство спрятанное.

Эстетика «ваби», эстетика простоты и кажущейся бедности, — это мастерство, которое мастер преодолел и оставил позади. Мастер поднялся до пика мастерства. Двигаться дальше некуда, только вниз. Но ваби — это не упадок. Это движение вниз, к простоте, за которой стоит воспоминание о вершине. Внешняя простота, которая доступна только тому, кто на этой вершине побывал. Чашка вроде бы простая, вроде бы мастер нарушил каноны. Но когда смотришь на эту неровную, серую, землистую, пористую чашку, чувствуешь движение, которое открыто бесконечности. И чем дольше ты смотришь, тем труднее отвести от нее взгляд.

Но не только чашки участвуют в процедуре чайного действа. Там сотни предметов: посуда для воды, котел, угли, огонь, чайники, сам чай. Даже уголь — это произведение искусства, такое же, как керамические чашки. Его очень сложно делать, существует около 12 разных видов угля.

Для каждого конкретного действа — минимальное количество предметов. А в другое время суток, в другом сезоне, по другому поводу — другие предметы.

    * Это неудивительно, человек всегда так живет.

Да, у него все конкретно. Только здесь предметы живут все-таки не так, не так взаимодействуют с человеком. Тут предметы «прозрачны». В нашем мире предметы сами по себе, а человек сам по себе. И если он вступает в диалог с предметами, то этот диалог неравноправный. Человек — активный субъект, предметы — пассивный объект. Он как хочет ими манипулирует, а они себе лежат. А в чайном действе все так построено, что если вы не туда поставите чашку, то она взбунтуется. И если вы попытаетесь сделать следующее движение, то споткнетесь об эту чашку и упадете, расшибете себе лоб.

    * Вы, наверное, утрируете?

Да, конечно. Но у вас все равно ничего не выйдет. Если вы спросите у мастера: «Куда мне поставить?», он не будет объяснять. «Да поставь куда хочешь». Дзэнский принцип предполагает самому до всего доходить. Человек ставит, и вдруг на каком-то действии у него затор. Ему надо другой предмет ставить, а место уже занято. Это как в шахматной игре. Если он поставит предмет не туда, дальше не продвинется.

    * Все-таки это немножко непонятно. Ведь действительно можно поставить в разные места.

Нет, в разные нельзя, потому что тогда у вас будут лишние движения.

    * А почему нельзя сделать лишнее движение?

Потому что идеал чайного действа — ничего лишнего. Между пунктом А и пунктом Б должна быть прямая линия. Никаких «загогулин»! Речь идет о достижении идеала, о сокращении пространства, времени — всего.

Ничего лишнего в жизни вообще. Все, что сверх необходимого, — это от лукавого. Например, если человек съел больше, чем может переварить, — это превращается в токсины, отравление. Вот он хочет отдохнуть, этого требует его тело. Но если он залежался чуть-чуть дольше — это вредно для его здоровья, это снижает иммунитет, понижает тонус. Этика монаха в аскетических учениях: утром сбрасывай себя с постели презрительным броском, как будто ты какую-то грязь швырнул. Потому что, если ты задержался на секунду, ты разбил свой ритм. Это вредно для здоровья, это вредно для этики. Это разжижает волю. Это отдаляет тебя от всех твоих жизненных целей. Не только на ту лишнюю секунду, на которую ты проспал. Вообще ко всем целям, которые ты в этот день поставил, ты будешь опаздывать.

Ничего лишнего. И это не так легко, как кажется. В чайном действе ведь не только чай подают, там все блюда подают. Но как их подают! Во-первых, каждое движение — как синхронная блиц-игра. Нельзя быстро двигаться и нельзя медленно. И в том, и в другом случае ты сломаешь всю игру. Должен быть некий ансамбль, который должен течь не быстро и не медленно, а идеально. То, что тебе подают, — идеально не только и даже не столько по вкусу, потому что вкус там минимален. Вкусы утончены почти до безвкусия. Когда кто-то в первый раз ест блюда чайной кухни, родившиеся из монастырской медитационной диеты (кайсэки), происходит следующее. Как музыка японского театра Но кажется почти тишиной, точно так же ему эти блюда кажутся красивыми только внешне: глотаешь — а вкуса нет. Но только для человека с невоспитанным языком, привыкшего к грубому, вульгарному вкусу. Тот же, кто развил в себе утонченный вкус, понимает, что там только намеки вкуса, но какие!

    * Виктор Петрович, а кто такие чайные мастера?

В Японии среди тех, кто занимается чаем, есть несколько классов людей. Первый — те, кто становятся профессиональными тядзинами, делают это образом жизни. Это очень хлопотно. (Дело в том, что заработать на чае много нельзя. Особенно если ты не глава школы. А глав школ там всего несколько человек за несколько сотен лет.) Это великие мастера, один визит к которым стоит много сотен долларов. Это немалые деньги, но знаете, сколько стоит подготовить одно чайное действо с большим чайным мастером? Это как домашний концерт со Святославом Рихтером.

Другой род чайных мастеров — это учителя в понимании более близком к современному. Здесь у чайного главы есть так называемые гетэи, его помощники, под ними есть еще определенные слои, ученики первого ранга и т. д. Своеобразная иерархия.

И третьи — индивидуальные чайные мастера, которые существуют вне традиционной школы. Они пытаются либо работать в какой-то своей, уникальной манере, либо создавать авангардистские школы, иногда очень гротескные, с элементами суперсовременной моды и т. д.

    * Школы, о которых Вы упомянули (и в том числе школа Урасэнкэ), напоминают дзэнские монастыри?

Нет, это не монастыри, конечно, хотя главы школ, иэмото, имеют еще и духовный сан. Но это, скорее, почетные духовные звания, чем реальные. Хотя иэмото, безусловно, связаны с тем или иным дзэнским храмом. День для главы традиционной школы начинается в 4 утра, а заканчивается в полночь. В его доме сотни лет горят вечным огнем чайные очаги, все время меняются угли. Там надо трудиться 24 часа в сутки 365 дней в году. Для современного человека это подвижничество, не уступающее монашескому.

    * Иностранцы приезжают в такой центр познакомиться с японской культурой, традицией. А что это для самих японцев?

Хотя чайное действо родилось в средние века, для современных японцев это вовсе не экзотика. Оно требует очень большого труда, от гостя в такой же степени, как от чайного мастера. А для большинства современных японцев даже сидение на татами в странной позе сэйдза непривычно, они не умеют этого делать, а молодежь не умеет даже правильно надеть кимоно.

    * А в самой Японии кто приходит учиться чайному делу?

Во-первых, люди, которые интересуются историей своей культуры.

Во-вторых, те, у кого есть какие-то внутренние проблемы, комплексы, начиная от психологических и кончая физическими. Они, кстати, очень хорошо поправляют здоровье: устраняется искривление позвоночника, устанавливается правильное дыхание, вообще многие процессы уравновешиваются.

В-третьих, профессионалы, которые занимаются каким-то аспектом традиционной архитектуры, эстетики и т. д., — они просто получают профессиональные навыки.

В-четвертых, люди, которые хотят получить хорошее воспитание, особенно девушки. Чайные школы являются идеальными «школами невест». Если девушка из небедной семьи (обучение довольно дорого), имеющая достаточно свободного времени, получила диплом чайной школы, то она приобрела аристократические манеры, гармоничное поведение, начиная от тона голоса, осанки, знание всех сторон классической культуры — поэзии, прозы, архитектуры, музыки. Она человек, который идеально поддерживает беседу, великолепный кулинар, каллиграф... Поэтому девушки там составляют большую часть учащихся.

Да, еще есть редкие случаи людей, которые хотят через это смысл жизни постичь. Это уже почти религиозный подвиг. Но таких очень мало.

    * Это в Японии, а здесь, в России?

Практически так же. Но есть еще вот какой эффект. Когда только появился чайный класс, это был просто цирк, экзотика. На самом деле нет на свете ничего менее зрелищного, чем чайное действо. Даже какой-нибудь процесс механической штамповки на конвейере ЗИЛа более зрелищен. У нас сформировались ошибочные стереотипы об утонченной эстетике в японской культуре. Утонченность никогда не является там самоцелью. Она является побочным продуктом совершенно другого, чем у нас, культурного процесса.

В русской культуре есть аналог (но он все равно будет бесконечно далек) — это христианская литургия. Для человека светского литургия — некий музей отечественной культуры. Но литургия и чайное действо принадлежат к вечно живым и актуальным процессам, которые предельно синкретичны, там нельзя отделить одно от другого. В литургии нельзя выделить рациональное, мистическое, эмоциональное, практическое и т. д. В литургии мир личности парадоксальным образом слит с миром соборным, микрокосм с макрокосмом. Там нет я и нет мы. Там есть соборное Я. Там есть сохранение полноты личности и, одновременно, она присутствует, как во вселенском хоре. Нечто отдаленно схожее есть и в чае.

В чае все основы японской культуры соединены воедино: светская, философская, религиозная, этическая, практическая и т. д. И они соединены в таком синтезе, которого в западной культуре нет уже давно. А существует только в некоторых клеточках этой культуры. Я потому и привожу в пример литургию, что она уникальна в этом смысле.

    * Виктор Петрович, Вы проводите довольно сложные аналогии. Не очень понятно, эти принципы работают или уже стали достоянием истории? Вы с оптимизмом смотрите в будущее или с тревогой?

В культуре всегда есть определенная техника безопасности. Есть такие технологии, которые возвращают к истокам. Чайное действо — это технология возвращения к изначальному состоянию сознания, цельному. Это не зрелище, это технология возвращения к синкретическому ощущению мира, где все со всем связано. Не символическая, а физиологически-практическая. Я это понял в чайном классе. Я понял, что нет никакой разницы между спектаклем Но, коллективным сочинением поэтических цепочек Рэнга, чайным действом, каллиграфией, воинским искусством — все это сценарии обретения цельности.

Так вот, радостно осознавать, что культура (исконная, не придуманная «из головы»), будь она в Японии, в России — всегда имеет некоторые механизмы, которые противятся искусственным манипуляциям, искусственным представлениям человека о себе и о мире. И иногда они имеют характер конкретных физических форм и действий. Чайное действо — одно из них. Даже во взрослом мире всегда жива Тайна и есть реальные Таинства.

 

 

Страниц: 1 2 3 4 | ВверхПечать